Шведов Сергей. Шатун

   Хозяин встал навстречу гостю, выказывая тем самым уважение, сделал даже несколько шагов навстречу, но здравной чаши не предложил. То ли в этом доме щуров не жаловали, то ли Борислав просто не стал утруждать языческим обрядом иноверца.
   Повинуясь жесту хозяина, Ицхак присел в предложенное кресло. Лавок вдоль стен, столь обычных в славянских горницах, Ицхак здесь не обнаружил. Терем был обставлен скорее на манер греческий, чем славянский. Перед хозяином на столе лежали свитки с письменами, что слегка удивило гостя, ибо в славянских землях в письменах разбирались только ведуны. Своего удивления гость скрывать не стал, чем, видимо, польстил хозяину.
   – Жил при моем отце один грек, – пояснил Борислав, – вот у него я и научился сложной науке чтения.
   – Дорогое удовольствие, – вздохнул гость. – Ныне мудрость в цене.
   – Мудрость всегда в цене, жаль только, не у всех, – усмехнулся Борислав.
   Гостю хозяин понравился умным, желчным лицом и слегка презрительной улыбкой тонких, бескровных губ. Серые глаза смотрели на купца с интересом, но не без настороженности. Видимо, Борислав Сухорукий не принадлежал к числу доверчивых людей.
   – Шатуненок объявился в радимичских лесах, ты об этом слышал? – сразу же взял быка за рога Ицхак.
   – Шатуны и прежде не были у нас редкостью, а ныне что-то особенно густо пошли, – усмехнулся Борислав. – Но все они самозванцы, которые водят за нос простолюдинов, смущая их умы глупыми проделками.
   – Ты имеешь в виду Хабала?
   – И Хабала тоже, – кивнул головой хозяин. – Вот уж не думал, что отрок урс, бывший когда-то при мне приживалой, дорастет до мага и колдуна. Но смышленый был отрок, ничего не скажешь, сызмала к грамоте пристрастился. Грек Григориус души в нем не чаял и многому его научил. Григориус хотел воспитать его в христианской вере, но вышло совсем по-иному. Отроку пала на ум богиня Кибела.
   – А почему Кибела? – удивился Ицхак.
   – Наверное, потому что в наших землях и вокруг великого стола много разных людей крутилось. Отец мой, князь Будимир, и сам в вере предков был нетверд, и чужие умы смущал. Были в его окружении и жрецы Кибелы. Их в наших краях многие боялись, ибо слава о них шла как о самых сильных колдунах. Всё в них было необычно: и то, что скопцы, и то, что бабью одежду носят, и то, что богине чудно поклоняются. Старейшины их сторонились, боготуры плевались, но среди городских обывателей были у них сторонники, вроде этого отрока урса. Золота у этих жрецов было много, и они просили моего отца о дозволении построить храм своей богини в радимичской земле. Но этому начинанию воспротивились Велесовы волхвы и тогдашняя Макошина кудесница Светляна. Они потребовали прогнать жрецов Кибелы, но изгнали их уже при князе Всеволоде. Уходили Кибелины жрецы в великой злобе, грозя радимичам карами своей богини.
   – Занятная история, – усмехнулся Ицхак. – Но я о другом Шатуне речь веду: о Лихаре, сыне Листяны. Тебе не приходилось о нем слышать, Борислав?
   – О Листяне много говорили в дни моего отрочества, он ведь спорил с моим дедом за власть над радимичской землею. Что же до Лихаря, то действительно был такой ухарь в наших краях лет двадцать тому назад. Но сын ли он Листяны или самозванец – не знаю. Думаю, все-таки самозванец.
   – Почему? – насторожился Ицхак.
   – Много было разговоров о несметных богатствах Листяны Колдуна, о реликвиях неслыханной божественной силы, но ничего существенного Лихарь радимичской земле не явил. Собрал только вокруг себя шайку шалопуг, которые разбойничали на дорогах и немало людей пограбили и погубили.
   – А ты был знаком с Лихарем?
   – Я ведь книгочей, – улыбнулся почти застенчиво Борислав. – Хотелось мне на Слово хотя бы краем глаза взглянуть, но до Лихаря я так и не добрался. Хотя своих людей я к нему посылал, и однажды его шалопуги едва меня не убили. Смутные то были времена для радимичской земли.
   – А жрецы Кибелы интересовались Лихарем?
   – Землю носом рыли, – усмехнулся Борислав. – Золота сулили столько, что у многих голова кружилась. И не пустые это были посулы, коли в круговерть вокруг Лихаря ввязался такой почтенный человек, как Моше. От Моше я узнал, что с вывезенными Листяной реликвиями богини Кибелы ушла из того храма божественная сила. А вместе с главным храмом стали хиреть и иные. Жрецов Кибелы стали гнать с земель, где прежде почитали и одаривали. Иные боги стали там возвышаться, а превыше всех ваш иудейский бог Ягу.
   – И Моше решил помочь врагам своего Бога? – слегка удивился Ицхак.
   – Кто знает, что на уме у старого Моше, – пожал плечами Борислав. – Вы, иудеи, не верите в силу чужих богов, а значит, и их фетиши для вас ничто. Так почему бы не вернуть побрякушки владельцам за хорошую плату?
   – Резонно, – согласился Ицхак. – Но сдается мне, Борислав, что и ты не веришь в силу Слова?
   – А вот здесь ты ошибаешься, Ицхак, – возразил Сухорукий. – Сила богов в людях, которые им поклоняются. И если люди верят в священную суть предметов, связанных с теми богами, то обладание ими утраивает их силы.
   – Так что же все-таки случилось с Лихарем? – уклонился от спора на щекотливую тему Ицхак.
   – Сгинул, – равнодушно отозвался Борислав.
   – А если не сгинул, а только личину поменял? – мягко улыбнулся хозяину гость.
   – Это вряд ли, – расплылся навстречу гостю в ответной улыбке Борислав. – С оборотнями мне до сих пор сталкиваться не приходилось, хотя баек о них я наслушался сверх меры.
   – А мне вот привелось столкнуться, – вздохнул Ицхак. – И будь уверен, Борислав, оборотень самый что ни на есть настоящий.
   – Кого ты имеешь в виду? – насторожился хозяин, по лицу гостя определивший, что тот не шутит.
   – Боярина Драгутина.
   Глаза Борислава сверкнули такой ненавистью, что Ицхак невольно поежился.
   – По моим сведениям, боярин Драгутин сыграл не последнюю роль в вокняжении брата твоего Всеволода, изрядно прищемив хвост гану Жиряте.
   – Хвост он прищемил не только Жиряте, но и мне, – не стал запираться Борислав. – Очень хитрый и очень коварный человек этот боярин Драгутин. И в молодые годы он был истинным сыном своего отца, которого у вас в Хазарии зовут хитрым лисом.
   – Сын пошел дальше отца и стал оборотнем-шатуном, – усмехнулся Жучин.
   – Мой сестричад ган Карочей говорил о каком-то десятнике из дружины кагана, якобы опознавшем в Драгутине Лихаря, но я ему не поверил. По-моему, этот человек просто ошибся либо никогда не видел ни того, ни другого.
   – Исключено, – покачал головой Ицхак. – Бахрам не мог ошибиться. Вот уже двадцать лет он ходит по следу Лихаря и даже оказал ему кое-какие услуги.
   – Например?
   – При посредничестве твоего старого знакомого Хабала Бахрам выполнил заказ Лихаря и убил Жиряту.
   – Так это Лихарь устранил гана Жиряту?! – Удивление в голосе Борислава было неподдельным. – Вот ган Митус удивится, если ему об этом рассказать!
   – Я думаю, он знает, – мягко поправил хозяина гость. – По словам того же Бахрама, ган Митус был заинтересован в смерти своего отца.
   – Теперь понятно, почему он так ему доверял! – в сердцах проговорился Борислав.
   Ицхак в ответ деликатно промолчал, не желая ставить хозяина в неловкое положение. Эта оговорка Борислава подтвердила его догадку о том, что Лихарь-Драгутин в течение двадцати лет водил за нос Моше и Митуса, а возможно, и Борислава Сухорукого. Именно знание тайн противников и позволило Драгутину восторжествовать в радимичских землях, нанеся поражение не только Митусу, Моше и Бориславу, но и Горазду с Ицхаком, которым досталось во чужом пиру похмелье.
   – Не исключено, что Лихаря вообще никогда не было, – задумчиво проговорил Ицхак. – А был тогда и сейчас есть боярин Драгутин.
   – Ты считаешь, что Шатуненок сын Драгутина?
   – Возможно, – пожал плечами Ицхак. – Но это не так уж важно. Мало ли под славянскими крышами растет подкидышей, которым приписывают самых невероятных отцов и матерей. Драгутин нашел такого отрока и использовал для своих целей.
   – И что это за цели? – спросил Борислав.
   – Не знаю, – развел руками Ицхак, – но, возможно, ты мне поможешь установить истину, ган Борислав? Или у тебя есть обязательства перед другими людьми?
   Хозяин только слабо махнул рукой в сторону гостя: какие, мол, могут быть обязательства перед миром у человека, живущего в затворничестве. Ицхак этому вялому жесту не поверил. У него почти не было сомнений в том, что Борислав участник заговора гана Митуса и почтенного Моше. А зародился этот заговор двадцать лет назад, еще при покойном гане Жиряте, который спорил за власть с каганом Битюсом. Тогда заговор провалился, что не помешало его участникам и далее плести сети и для кагана, и для князя Всеволода.
   – Я не скрываю свои замыслы, – разоткровенничался Ицхак. – Влиятельные и уважаемые хазарские купцы обеспокоены тем, что на важном участке оживленного торгового пути утвердились люди, настроенные недружелюбно по отношению к нам.
   – Ты имеешь в виду боготуров Торусу и Рогволда? – заинтересовался Борислав.
   – Дело не только в них. У нас создается впечатление, что некто весьма неглупый перехватывает наиболее важные направления на торговом пути с юга на север, перекрывая нам доступ в земли ятвягов, варягов, нурманов и далее – в земли германцев и фрягов. Нам нужны люди, дружески к нам настроенные, которые сумеют защитить наши интересы в радимичских землях. Мне показалось, что таким человеком вполне можешь быть ты, ган Борислав. Разумеется, твои услуги не будут забыты.
   – Я подумаю над твоим предложением, почтенный, – отозвался после довольно продолжительного молчания Сухорукий.
   Ицхак разочарованно откинулся на спинку кресла: эти слова были равносильны отказу. И скорее всего, отказ был обусловлен жесткими договоренностями с людьми, оказывающими поддержку Сухорукому в борьбе за радимичский великий стол.
   – Я не отказываюсь, – попытался смягчить впечатление хозяин. – Но посуди сам, почтеннейший, твоих сил я не знаю, зато очень хорошо знаю тех, которым ты мне предлагаешь противостоять.
   – Меня поддерживает каган Битюс – разве этого мало?
   – Увы, – мягко улыбнулся Борислав. – Правители непостоянны в своих привязанностях. Не говоря уже о том, что они смертны. А миром правит золото, ты знаешь это не хуже меня, Ицхак.
   Последнее замечание хозяина навело гостя на интересные размышления. Очень может быть, что заговор не ограничивается радимичской землею. Ибо интересы почтенного Моше не совпали не только с интересами Ицхака Жучина, но и с интересами кагана Битюса. Старый перс Джелал оказался прав: стремление Битюса к созданию мощной империи далеко не у всех соседей встречает одобрение. Кроме всего прочего, Битюс знает цену золоту и без стеснения запускает руку в мошну зачастивших в Хазарию и Русь иноземных купцов. Возможно, Моше нашел в лице Митуса более покладистого кагана, согласного умерить аппетиты и обеспечить своим чужедальним доброжелателям более благоприятные условия для торговли и ростовщичества. При таком раскладе в убытке оказываются не только ведуны и поддерживающие их славянские купцы, но и Ицхак Жучин с хазарскими купцами, опирающимися на широкие плечи кагана Битюса.
   Из гостеприимного Бориславова городца Ицхак уехал с тяжестью на душе. Положение складывалось не то чтобы безнадежное, но весьма непростое, требовавшее нестандартных решений, чреватых осложнениями. У Жучина не было сомнений в том, что его противники в средствах стесняться не будут, тем более в отношении человека, который по неосторожности оказался между изготовившимися к схватке противниками. Устранить Ицхака мог боярин Драгутин, а мог и почтенный Моше. И если они это до сих пор не сделали, то, вероятно, потому, что рассчитывают привлечь его на свою сторону. Хотя не исключено, они просто не видят в нем серьезной фигуры, способной помешать их далеко идущим планам.
   Ган Горазд, томимый скукой в медвежьем углу, поднялся навстречу Ицхаку с довольной усмешкой на устах. Лесное жилище, в котором временно обосновались незваные гости, не могло вместить сотню хазар Ицхака и Горазда, и потому мечникам пришлось устраиваться прямо на снегу у костров, что, конечно, не доставляло им особой радости. В самом жилище тоже было холодновато, огонь очага никак не мог разморозить подернутые инеем стены. Что, впрочем, не мешало раскинувшемуся на лежанке человеку храпеть от души.
   – Ган Карочей приехал, – кивнул в сторону спящего Горазд. – Ему удалось сговориться с Рогволдом. Мою жену Злату боготур на днях переправит на дальнюю усадьбу, а все остальное – это наша забота.
   Расторопность Карочея Ицхака не слишком порадовала. Он был почти уверен, что скиф один из участников заговора почтенного Моше, верный сподвижник метящего в каганы Митуса. Собственно, никем иным он и быть не мог, ибо Мошка конечно же привлек к делу столь ценного человека, как сестричад Всеволода и Борислава Сухорукого.
   – Злату бери и из рук не выпускай, – тихо сказал Жучин Горазду. – Она ключ к Берестеню и твоему возвышению, ган. А что до Осташа, то тут крепко думать надо.

Глава 12
РАСКРЫТАЯ ТАЙНА

   Появление Осташа на выселках было подобно грому среди ясного неба. Уехал он из родного жилища простым отроком, а через год вернулся боготуром. Ну как тут не цокать языками и не качать головами завистливым соседям. Туча, глядя на такое возвышение Молчунов, даже с лица спал. У Кисляев при виде рогатого шелома нового боготура сводило скулы. Брыли чесали затылки и крякали. Теперь к Молчунам и вовсе будет не подступиться, того и гляди, все сельцо под себя сгребут. Вот ведь привалила людям удача! А ведь все от Шатуна пошло, не зря, выходит, Данбор малого Искара в дом притащил. Ныне за Молчунами уже два жилища числятся. Лытарь, родной брат Данбора, отстроился всем на загляденье. Не дом возвел, а целый терем.
   – Не к добру все это, – пророчествовал завистливый Кисляй, – помяните мое слово. Не может удача вот так валить и валить в одни ворота.
   – Не каркай! – остерег его Серок. – От Данборовой удачи выселкам только польза.
   – Никто и не спорит о пользе, – вздохнул Туча, – но все равно завидно.
   Слова Тучи встретили смехом, и от этого смеха у всех полегчало на душе. Поселковые старшины дружно потянулись к дому Данбора, дабы погреться в лучах чужого счастья. Хозяин гостей не обидел, приветил, как то положено славянским рядом. Осташ чиниться не стал и обнимался со старшинами как с равными. Видимо, не успел еще по стольным градам набраться спеси. Данбор хоть и не скрывал радости, но держался строго: пусть Осташ и боготур, но перед отцом он младший. Старшины дружно одобрили поведение Данбора – в семье должен быть строгий порядок, идущий от пращуров, когда слово отца – закон.
   Осташ каким был говоруном, таким и остался. Но теперь никто его не собирался осуждать, а тем более останавливать. И сидевшие за столом старшины, и набившиеся в жилище женщины слушали нового боготура открыв рот. Многие из присутствующих селян дальше Берестеня носа не казали, а иные и в волостном городе никогда не бывали. А тут, шутка сказать, речь шла о Даджбоговых днях в радимичской столице. Имена боготуров так и мелькали в рассказе Осташа. Великий князь Всеволод лично принял от него боготурскую клятву, а Велесов кудесник Сновид от имени своего бога пометил Осташа священным тавром. В подтверждение своих слов Осташ расстегнул рубаху и показал Велесов знак.
   – Не видеть бы мне боготурства, кабы не Искар, – честно признался Осташ. – Он вышел в круг и одолел князя Рогволда.
   – Неужели самого князя?! – ахнул Туча. – А ведь говорили, что Рогволд первый боготур в радимичской земле.
   – Искар Рогволда выбросил из круга, а я своего соперника опрокинул ударом в голову. Далеко не всем среди радимичских старейшин хотелось, чтобы сын простолюдина состоял в Велесовой дружине. А мне боготур Вузлев сказал: иди, Осташ, и ничего не бойся, ибо Скотий бог с тобой. В глазах Велеса мы все равны – и старейшины, и смерды. Отныне не по принадлежности к старейшинам бог будет набирать дружину, а по доблести и силе.
   Почтенные мужи, сидевшие за Данборовым столом, переглянулись: вот оно ныне как. Но если по справедливости судить, то боготур Вузлев, конечно, прав. Для доблестных воинов, хоть бы даже из смердов, путь в боготурство должен быть открыт. Ибо кто в битве храбрее и удалее, тот и к Велесу-богу ближе.
   – А за что осерчал на тебя князь Рогволд? – спросил у Осташа Лытарь.
   – Братичаду^[28] свою он обещал за меня отдать, если выйду в боготуры. А потом, видимо, гордость заела. Да только Велес не допустил, чтобы кривда над правдой восторжествовала.
   Старшины после этих слов головами закачали – ох и хват у Данбора сынок! Мало ему боготурства, так он решил с князьями кровью смешаться.
   – Для меня в поражении Рогволда явный Велесов знак, – пояснил Осташ. – Союз наш со Златой угоден Скотьему богу.
   Боготуру Осташу, конечно, виднее, и не дело выселковых смердов толковать волю Велеса, но многие на месте новоиспеченного боготура остереглись бы ввязываться в ссору с князем Рогволдом, который, по слухам, очень упрям и на расправу скор. Правда, этим многим в боготурах не ходить, с князьями за одним столом не бражничать и уж точно не любить их сестер и дочерей. Поэтому никто и не стал спорить с Осташем. А Серок даже высказался в том смысле, что дерзость и удача всегда идут рука об руку. И все присутствующие с Серком согласились: уж если вышел в боготуры, то ставь себя среди ведунов равным, а иначе затопчут – и останется одна молва, что был такой незадачливый боготур из смердов, да весь вышел.
   – Женка-то хоть хороша? – спросил Осташа дядька Доброга.
   – Недаром же она гану Горазду приглянулась, – ухмыльнулся боготур. – За ней, между прочим, дают в приданое большой кус земли и усадьбу. На той земле можно будет поставить боготурский городец. Городец мне обещали помочь возвести боярин Драгутин и боготур Вузлев.
   – Плохо, что жену берешь от живого мужа, – нахмурился Данбор, – не по-людски это.
   – Так ведь не силой беру, – возмутился Осташ. – Не захочет за меня идти – пусть уходит к гану Горазду, неволить не буду.
   – Ну если ты этой Злате люб, тогда конечно, – сказал Лытарь, скосив глаза на смурного старшего брата.
   Лытарь, в отличие от Данбора, был жадноват, это все в сельце знали. На Шатуненково серебро он себе уже дом отгрохал всем соседям на зависть, теперь, видимо, рассчитывает, что отломится ему кусок и от братичада Осташа. И если боготур Осташ уродился щедростью в отца, то рассчитывает Лытарь не зря.
   – Будешь набирать дружину, – прокашлялся Туча, – односельцев своих не забудь.
   – А как же! – удивился Осташ. – На кого мне еще в этом мире опираться, как не на родовичей и односельцев.
   – Это ты правильно рассудил, – одобрил боготура Серок. – В единстве наша сила. Если станем все плечом к плечу – и князья, и боготуры, и простолюдины, – никто нас не одолеет.
   После Серковых слов, которые одобрили все присутствующие, пустили братину по кругу – пора было и честь знать. На мороз старшины выходили разгоряченными Данборовой брагой и Осташевыми рассказами. По сельцу пошли, однако, чинно, блюдя достоинство. Об Осташе говорили больше в похвалу, чем в осуждение. Если в спесь не ударится Данборов сын, то от его боготурства сельцу будет немалая польза.
   – Данбор его быстро в чувство приведет, – обнадежил Туча. Однако Кисляй не разделил уверенности Тучи. Молодежь нынче пошла такая, что никакого сладу с ней нет. Отроки норовят выйти из-под отцовской руки, дочери и те норов показывают. А что до Осташа, то человек он, конечно, неглупый, но ведь сколько соблазнов кругом, и как тут не впасть в искушение.
   С Кисляем хоть и спорили, но без особого усердия – в жизни все бывает, вот и с Данборовым сыном все еще может повернуться и так, и эдак. Молодость в нем еще играет, горячая кровь берет верх над разумом.
   – Это кто ж к нам пожаловал? – удивленно указал рукой Брыль на въезжающего в поселковые ворота всадника.
   Всадник был не один, на крупе его коня сидела женщина. Проезжая мимо старшин, гость снял меховую шапку и поклонился. От этого поклона у Тучи сам собой раскрылся рот:
   – Шатуненок!
   Тут уж вслед за Тучей и другие опознали во всаднике Данборова сестричада Искара и застыли в тяжелом раздумье – радоваться ли возвращению сына Шатуна в родное сельцо или огорчаться. По всему выходило, что огорчаться пока преждевременно, но и для радости причин нет. Оставалось только тревожиться да надеяться, что пронесет нелегкая и в этот раз. На Искарово приветствие ответили хоть и вразнобой, но все старшины без исключения.
   – Дела, – протянул Брыль, поглаживая прихваченную морозцем щеку. – Мало нам боготура Осташа, так еще и Шатуненок пожаловал. Неспроста все это!
   Старшины тут же пожалели, что слишком рано поднялись из-за Данборова стола. Глядишь, и от Шатуненка узнали бы что-нибудь интересное. Но не станешь же с полдороги возвращаться и лезть в чужой дом незваным.
   – Шатуненок – это вам не бакуня Осташ, – покачал головой Кисляй. – От него и в детские годы мы не слышали лишнего слова, а ныне и вовсе. Заматерел Искар – вон как его разнесло в плечах! А ростом он, похоже, перегнал дядьев.
   Старшины согласились с Кисляем. По первому взгляду видно, что изменился за минувший год Искар. Ну а что с его душой стало, судить никто не брался.
   Данбор шагнувшего через порог Искара узнал сразу и обрадовался от всего сердца. В один день вернулись сын и сестричад. Вернулись живыми, здоровыми и с немалой славой. От радости Данбор не сразу разглядел женщину, которая пряталась за Искаровой спиной, а как глянул на нее, так и обмер. И уже в беспамятстве, видимо, произнес:
   – Милица!
   Лытарь, стоявший ошуюю Данбора в ожидании родственных объятий, даже пригнулся, чего-то вдруг испугавшись. Отрезвила всех Осташева усмешка:
   – Не Милица она, а Ляна, Макошина ведунья.
   После этих слов Лытарь вздохнул с облегчением, а то ведь ему невесть что показалось после вскрика Данбора. Мелькнула даже шальная мысль, что сестричад Искар наведался-таки в Страну Забвения и вывел оттуда сгинувшую в медвежьем капище Милицу.
   Пока простодушный Лытарь неловко оправдывался за свой испуг, Данбор уже со спокойным сердцем приглядывался к гостье. И пришел к выводу, что не обманули его глаза, не могло такое разительное сходство быть простой случайностью. Но вслух говорить об этом он не стал.
   – Отец мой Лихарь Урс был таким же шатуном, каким Осташ сейчас является быком, – прервал извинения Лытаря Искар. – Так-то вот, родовичи.
   – Он что же, не был оборотнем? – растерялся от таких слов Лытарь.
   – Шатунами звали ближников Лесного бога урсов, – пояснил Искар. —Листяна Колдун был сыном кудесника этого бога Ичкиря Шатура, а Лихарь его внуком. Об этом мне рассказала бабка Горелуха. А мать моя умерла у нее на руках при родах, и случилось это не в медвежьем капище, а в селе урсов. Боги славянские должны были пропустить ее в Страну Света без задержки, ибо Лесной бог урсов не связан с нечистыми духами из Страны Забвения и ничем не хуже всех прочих богов.
   Лытарь почесал затылок и растерянно оглянулся на старшего брата. Данбор же слушал Искара с большим вниманием, хотя по лицу его трудно было определить, чего больше в его душе: веры или сомнения. Для семьи было бы лучше, если бы Искар оказался прав. Как ни крути, а судьба Милицы темным пятном ложилась на ее родовичей и вызывала неодобрительные, а то и опасливые шепотки соседей.
   – Садитесь к столу, – махнул рукой Данбор, – разговор будет долгим.
   При чужих женщин за стол не сажали, но ныне под кровом были только свои, а потому за столом собралась вся семья, за исключением самых малых.
   – А кто же тогда Веско убил, – продолжал сомневаться Лытарь, – не Шатун разве?
   – Не знаю, – вздохнул Искар. – Я тогда еще не родился. Но у Лихаря Урса было много врагов, быть может, именно они подстерегли Веско.
   – Я тогда был еще ребенком, – покачал головой Лытарь, – не говоря уже о Малоге – он в зыбке качался.
   Малога был сыном Веско, а Данбору он доводился братаном. В год смерти отца Малоге разве что четыре года исполнилось. Но отца своего он, похоже, помнил, ибо ничем иным его отношение к Искару объяснить было нельзя. Годами он был немногим старше Искара, но дружбы между ними не было никогда. Малога вообще неразговорчив, словно с младенчества решил оправдать родовое прозвище, если сронит, бывало, пару слов за день, то и этого много будет. Откровенной неприязни он никогда к Искару не выказывал, но сторонился его, словно тень Веско разделила их навеки. Семьей Малога обзаводиться не спешил, а жил с Данбором под одним кровом, деля радости и огорчения его большой семьи.
   Другой Данборов братан, Доброга, годами был старше Малоги, но нравом куда добродушнее, а в Искаре он и вовсе души не чаял, наверное в память о Милице, которая вынянчила его после смерти матери. Доброге перевалило слегка за тридцать, и чад он успел нарожать со своей говорливой женой полдесятка. Пора было уже Доброге вслед за Лытарем перебираться под свой кров, но он с этим не спешил, резонно считая, что под крылом старшего братана надежнее, ибо чада Доброги еще малы, а тянуть хозяйство одному трудновато.