Страница:
– Мне тоже нужны гарантии, Ицхак. – Драгутин чуть скосил глаза в сторону ложа. – И не только в Хазарии, но и в дальних землях. Наши купцы не должны терпеть там ущерба. Кроме того, вы должны снизить рост на злато, даваемое взаймы, – мы не можем спокойно смотреть, как купцы-иудеи разоряют наши города.
– Немалая цена, – повторил вслед за Драгутином Жучин.
– Это цена мира, почтенный Ицхак, – и здесь, и в Хазарии.
– Не всё зависит от меня, – покачал головой Жучин.
– И от меня тоже не все зависит, – согласился Драгутин. – Но если мы объединим усилия, то польза от этого будет всем. Почтенному Моше придется покинуть Хазарию, следовательно, ты, Ицхак, вполне можешь занять его место, и в этом я тебе помогу.
– Старый Моше соткал огромную паутину по всей Ойкумене, – покачал головой Ицхак. – Вряд ли он согласится ее кому-то уступить. Во всяком случае, я не числюсь среди его близких друзей.
– Когда речь идет о деньгах, о дружбе не вспоминают, – возразил Драгутин. – Моше потребуется твоя помощь, Ицхак, чтобы спасти от загребущей кагановой руки свое немалое состояние. Сделать он это может только с твоей и с моей помощью.
– Старик может заупрямиться.
– Вряд ли, – улыбнулся Драгутин. – Особенно если ты скажешь ему, что человек, которого он знает под именем Лихаря Урса, в доле.
Ицхак и ранее подозревал, что старый Моше здорово промахнулся с этим Лихарем. Даджану наверняка известно многое из того, что почтенный иудей хотел бы сохранить в тайне. Очень может быть, что заговор, в который Моше столь неосторожно ввязался, был сотворен не без участия Лихаря Урса, доверенного приказного могущественного купца. И этот же приказный, но уже в качестве боярина, благополучно распутывает сотканные с его активным участием паучьи сети, чтобы на обрывках паутины вздернуть руками кагана всех своих соперников. Если предположения Ицхака верны, то его нынешний собеседник человек опасный, и сотрудничество с ним чревато не меньшими неприятностями, чем вражда. Впрочем, нельзя было не признать, что боярин расчищал поле деятельности не только для себя, но и для Ицхака Жучина, перед которым в связи с этим открывались блестящие перспективы.
– Согласен, – кивнул Ицхак.
– Берестень может быть отдан только боготуру Горазду, но никак не гану, – уточнил существенное Драгутин.
– Со стороны Горазда возражений не будет, – усмехнулся Ицхак, – с моей тем более.
Договор по славянскому обычаю обмыли вином. Ицхак ждал, не подаст ли голос из-за полога кудесница Всемила, но так и не дождался. Скорее всего, заключенный с ним договор был заранее обговорен с дочерью Гостомысла Новгородского, и, надо полагать, боярин Драгутин, как человек разумный и предусмотрительный, не обделил своих могущественных союзников. Впрочем, согласие с новгородцами было к пользе Ицхака.
Глузд, стоявший у входа, перевел дух. Драгутин наконец обратил внимание на мечника и пригласил его к столу.
– Багун был в Берестене? – спросил боярин у Глузда, подливая ему вина в чарку.
– Покинул город за час до нашего отъезда. А перед этим долго спорил о чем-то с Горелухой.
– Ладно, – сказал Драгутин, сводя брови у переносицы. – Это уже мои заботы.
Ицхак поднялся и распрощался с хозяином. Все, что от него зависело, он сделал, а дальнейший ход событий в руках боярина Драгутина.
Уже на выезде из стана Ицхак заметил двух всадников, в полный мах летевших им навстречу. За спиной одного из них сидела женщина, а уж молодая или старая – он рассмотреть не успел.
– Горелуха, – сказал Глузд, оборачиваясь вслед вихрем промчавшимся всадникам. – Похоже, боярин с ее помощью хочет договориться с урсами.
Глузд, скорее всего, был прав, и Жучин от души пожелал Драгутину удачи.
После ухода Жучина Всемила поднялась с ложа и присела к огню. На лице ее лежала печать задумчивости. Да и мудрено было не призадуматься. Человек, которого она любила, но которого плохо знала, приоткрыл ей сегодня свой истинный лик. Этот человек спорил со всей Ойкуменой и находил союзников там, где Всемиле и в голову не пришло бы искать. С одной стороны, Всемиле было приятно, что Драгутин не стал таить от нее своих намерений, с другой – ей страшно было соучаствовать в его не до конца понятных делах. Это соучастие делало их даже ближе друг к другу, чем Макошино ложе, чем рожденный ею от него сын Искар. Но это же соучастие лишало Всемилу свободы выбора и ставило ее в зависимость от человека не всегда понятного, а временами просто опасного.
– Почему ты не хочешь рассказать урсским ганам правду об Искаре? – спросила Всемила.
– Потому что так будет лучше и для них, и для нас, – спокойно отозвался Драгутин, – а его брак с Ляной снимает все вопросы и сомнения, если они у кого-то возникнут.
– Ты имеешь в виду Горелуху?
– Горелуха не только жена Листяны Шатуна, она еще и сестра Ичала Шатуна, последнего ближника Лесного бога. К ее словам прислушаются и урсские ганы, и простолюдины. Это она свела меня с Ичалом. Думаю, Ичал умер не случайно, он мешал Багуну и Хабалу.
– Но если урсы признают Искара ближником Лесного бога, то над ним нависнет серьезная опасность, ну хотя бы со стороны князя Всеволода. Урсы беспокойное племя, и, получив вождя, они вновь захотят подняться на радимичей.
– Урсов надо уравнять в правах со славянами, – сказал Драгутин. – А что до князя Всеволода, то он знает, чьим сыном на самом деле является Искар, но если бы мы объявили об этом вслух, то он стал бы подозревать, что князья Яромир и Гостомысл лелеют надежду посадить своего внука на радимичский стол. А в качестве сына Лихаря Урса Искар Всеволоду не опасен по той простой причине, что он всегда сможет открыть глаза урсским ганам на то, чьим сыном в действительности является ближник их Лесного бога.
– Ты готовишь нашему сыну тяжкую долю, – рассердилась Всемила.
– Легкой власти не бывает, – твердо сказал Драгутин. – А что касается Искара, то смерд Данбор воспитал нам хорошего сына. У отрока есть все задатки, чтобы занять достойное место среди урсских и радимичских старейшин.
– Ты забыл о Горелухе, – напомнила Всемила. – Всю жизнь эта уруска грезила о возрождении славы своих предков.
– Вот Искар с Ляной и возродят эту славу в своем потомстве, – улыбнулся Драгутин. – Я надеюсь, что Горелуха это понимает не хуже нас с тобой.
Драгутин хотел еще что-то сказать, но не успел. Боярин Ратибор ввел старуху, о которой только что говорили боярин с кудесницей. Вид у Горелухи был измученный и подавленный.
– Где моя внучка? – Старуха с надеждой вскинула глаза на кудесницу.
– В Макошиной обители, – спокойно отозвалась Всемила. – Готовится к предстоящей свадьбе с Искаром Урсом.
Горелуха растерянно глянула на кудесницу, но задать ей вопрос не решилась. Драгутин поспешил ей на помошь, чтобы до конца прояснить положение дел:
– Ичал знал, что Искар мой сын?
– Я сказала ему об этом еще до того, как вас свести, – кивнула головой старуха. – Ичал долго думал, потом говорил с Лесным богом, а после вышел ко мне и изрек: боги славян и бог урсов решили примириться, а Искар с Ляной – орудие их примирения. Брак между ними будет знаком свыше для славян и урсов жить отныне в мире и согласии.
– А Багун знает, кто такой Искар на самом деле? – спросил Драгутин.
– Я ничего ему не говорила, но Багун мог догадаться. Твой сын похож на тебя, боярин, а моя внучка на свою мать Милицу. Багун знал вас всех.
– Он ел с нами из одного котла, а потом предал и урсов, и даджан. Я должен повидаться с Сидоком и Годуном, это мой долг перед теми, чьи кости остались лежать в болоте.
– Это слишком опасно, воевода, – возразил Ратибор.
– Наверное, – согласился Драгутин. – Но иного выхода нет. Боярин Забота пусть берет рать под свою руку, а когда соединитесь с новгородцами, воеводой вам будет «белый волк» Божибор.
Всемиле решение Драгутина не понравилось. Риск был слишком велик, а жизнь боярина-воеводы слишком большая плата за примирение с урсами, которое может не состояться вовсе.
– Если погибну, то, значит, плохим я был ведуном, – нахмурился Драгутин, – и волю богов толковал неверно. А жизнь плохого ведуна не такая уж большая жертва. Я уверен в себе, Всемила, и знаю, что боги на моей стороне.
– Да будет так, – сказала кудесница. – Пусть хранят тебя Даджбог и богиня Макошь, Драгутин.
Горелуха была опытной наездницей, во всяком случае, ее гнедой не отставал от шедшего в полный мах белого коня боярина. Драгутин придержал расходившегося коня и свернул на едва заметную под слоем снега тропу. Правда, снег этот уже был потревожен конскими копытами. Группа всадников примерно десять человек опередила Драгутина на пару часов.
По прикидкам боярина, Сидок, направляясь к Торусову городцу, обязательно должен был сделать привал перед решающим броском, и если Драгутин правильно рассчитал направление движения урсской рати, то в ближайшее время они с Горелухой выйдут к урсскому стану.
– Дым, – сказала старуха, потянув воздух носом. Драгутин облегченно вздохнул. Если судить по этому дыму и по запаху гари, далеко распространившемуся по притихшему лесу, то за густым ельником, к которому как раз и направил своего коня боярин, расположилась многочисленная рать. Урсы, похоже, были уверены в своих силах и особых мер предосторожности принимать не стали.
Летящей стрелы Драгутин, конечно, не увидел, зато мгновением раньше почувствовал смертельную опасность, а потому и поднял коня на дыбы. Стрела пробила коню шею, тот рухнул в снег, едва не придавив при падении ногу боярину. Драгутин успел, однако, откатиться в сторону и вынести меч из ножен раньше, чем его окружили всадники. Горелуха нырнула за мохнатые зеленые лапы лесных исполинов и скрылась с глаз разбойников. Впрочем, преследовать ее никто не собирался. Нападающим нужен был Драгутин, и по смугловатым лицам боярин определил, что убившая его жеребца стрела прилетела издалека.
– Вот кого не чаял здесь встретить, – усмехнулся Драгутин, приглядевшись к ближайшему всаднику.
– На этот раз тебе от меня не уйти, оборотень, – зло процедил сквозь зубы старый знакомец боярина. – Ты ушел от меня на Поганых болотах, ты одолел меня в Шемахе, но здесь тебе не от кого ждать помощи, Шатун.
– В Шемахе я действительно крепко потрепал тебя, Везил, – согласился Драгутин, – но о Поганых болотах мне ничего не известно. Память стала тебя подводить, жрец.
– А это, по-твоему, что? – провел пальцами по старому шраму Вез ил.
– Медвежья лапа, – догадался боярин. – Так это ты убил Веско Молчуна?
– Мне нужен был ты, – с ненавистью выдохнул Везил, – но еще более мне нужны были схроны твоего отца. Двадцать лет назад мы могли бы договориться, оборотень, но сегодня тебя уже никто не спасет.
– Ты всего лишь глупый болтун, Везил, – поморщился Драгутин. – Потоками слов и крови ты пытаешься прикрыть бессилие своей богини.
– Завтра мир узнает, как сильна наша Кибела, – холодно отозвался жрец, – но ты не увидишь часа ее торжества.
Везил взмахнул рукой, и его подручные вскинули луки. Даже имея под рукой десятерых увешанных оружием помощников, жрец Кибелы не рискнул атаковать с мечом в руке одинокого боярина. Везил всегда был осторожным человеком и именно поэтому остался жив в Шемахе. Крепость, где засели сторонники Кибелы, закрывала путь торговым караванам, и Драгутин разрушил ее до основания. Было это лет двенадцать тому назад.
– Как сказал тогда почтенный Моше, – улыбнулся Драгутин, – ближники редко бывают умнее своих богов, а Кибела на редкость вздорная богиня. Увы, за двенадцать лет ничего не изменилось: все так же вздорна Кибела и все так же глупы ее жрецы.
Стрелы были пущены, и одна из них даже задела щеку метнувшегося в сторону Драгутина, но этих стрел оказалось меньше, чем он ожидал. Краем глаза боярин успел заметить, что по меньшей мере половина подручных Везила вылетели из седел раньше, чем успели спустить тетивы своих луков. А из-за разлапистых елей уже неслись в полный мах всадники, потрясая мечами. Драгутин рванулся было вперед, чтобы достать Везила, но его остановил чей-то голос:
– Бахрам мой кровник, боярин, не вмешивайся в наш спор.
Везиловы подручные не проявили ни доблести, ни умения, и в мгновение ока были порублены расторопными противниками. Везил, однако, еще отмахивался мечом от наседающего угрюмого молодца. Опознав среди своих спасителей боготура Осташа, Драгутин предположил, что угрюмый молодец, скорее всего, сын Веско Молчуна. Везил был опытным рубакой, но боги были сегодня не на его стороне. Меч Молчуна, описав дугу, пал на склоненную голову Везила, и все закончилось для жреца в этом мире.
– Твое счастье, воевода, что мы оказались поблизости, – усмехнулся кряжистый мечник, подводя Драгутину Везилова коня.
– Это не счастье, – возразил боярин, садясь в седло, – это воля богов.
– Пусть так, – согласился мечник, – но если бы не Горелуха, то быть бы тебе мертвым.
Дружина боготура Осташа была немногочисленной, не шибко справно снаряженной, но расторопной, как успел отметить за время короткой стычки Драгутин.
– Буду жив, в долгу перед вами не останусь, – пообещал боярин.
Кряжистый мечник, которого звали Добротой, отказался, однако, покидать боярина на виду урсского стана.
– Урсы слышали наши крики, – пояснил он. – Обнаружив убитых, они решат, что ты, воевода, прячешь своих мечников в кустах с недобрыми намерениями.
– Ладно, едем, – согласился с Добротой боярин. – Но с урсами буду договариваться я, а ваше дело молчать и не обнажать мечей, что бы на ваших глазах ни происходило.
Урсский дозор объявился очень скоро. Один из урсов поскакал было к залитой кровью поляне, но быстро вернулся и что-то прошептал на ухо старшему.
– Ведите нас к гану Сидоку, – приказал Драгутин, – мы договорились с ним о встрече.
Старший не стал возражать, смерть чужаков не произвела на урсов особого впечатления, из чего Драгутин заключил, что Везил охотился на него по своему почину, не ставя в известность урсских старейшин.
Глава 25
– Немалая цена, – повторил вслед за Драгутином Жучин.
– Это цена мира, почтенный Ицхак, – и здесь, и в Хазарии.
– Не всё зависит от меня, – покачал головой Жучин.
– И от меня тоже не все зависит, – согласился Драгутин. – Но если мы объединим усилия, то польза от этого будет всем. Почтенному Моше придется покинуть Хазарию, следовательно, ты, Ицхак, вполне можешь занять его место, и в этом я тебе помогу.
– Старый Моше соткал огромную паутину по всей Ойкумене, – покачал головой Ицхак. – Вряд ли он согласится ее кому-то уступить. Во всяком случае, я не числюсь среди его близких друзей.
– Когда речь идет о деньгах, о дружбе не вспоминают, – возразил Драгутин. – Моше потребуется твоя помощь, Ицхак, чтобы спасти от загребущей кагановой руки свое немалое состояние. Сделать он это может только с твоей и с моей помощью.
– Старик может заупрямиться.
– Вряд ли, – улыбнулся Драгутин. – Особенно если ты скажешь ему, что человек, которого он знает под именем Лихаря Урса, в доле.
Ицхак и ранее подозревал, что старый Моше здорово промахнулся с этим Лихарем. Даджану наверняка известно многое из того, что почтенный иудей хотел бы сохранить в тайне. Очень может быть, что заговор, в который Моше столь неосторожно ввязался, был сотворен не без участия Лихаря Урса, доверенного приказного могущественного купца. И этот же приказный, но уже в качестве боярина, благополучно распутывает сотканные с его активным участием паучьи сети, чтобы на обрывках паутины вздернуть руками кагана всех своих соперников. Если предположения Ицхака верны, то его нынешний собеседник человек опасный, и сотрудничество с ним чревато не меньшими неприятностями, чем вражда. Впрочем, нельзя было не признать, что боярин расчищал поле деятельности не только для себя, но и для Ицхака Жучина, перед которым в связи с этим открывались блестящие перспективы.
– Согласен, – кивнул Ицхак.
– Берестень может быть отдан только боготуру Горазду, но никак не гану, – уточнил существенное Драгутин.
– Со стороны Горазда возражений не будет, – усмехнулся Ицхак, – с моей тем более.
Договор по славянскому обычаю обмыли вином. Ицхак ждал, не подаст ли голос из-за полога кудесница Всемила, но так и не дождался. Скорее всего, заключенный с ним договор был заранее обговорен с дочерью Гостомысла Новгородского, и, надо полагать, боярин Драгутин, как человек разумный и предусмотрительный, не обделил своих могущественных союзников. Впрочем, согласие с новгородцами было к пользе Ицхака.
Глузд, стоявший у входа, перевел дух. Драгутин наконец обратил внимание на мечника и пригласил его к столу.
– Багун был в Берестене? – спросил боярин у Глузда, подливая ему вина в чарку.
– Покинул город за час до нашего отъезда. А перед этим долго спорил о чем-то с Горелухой.
– Ладно, – сказал Драгутин, сводя брови у переносицы. – Это уже мои заботы.
Ицхак поднялся и распрощался с хозяином. Все, что от него зависело, он сделал, а дальнейший ход событий в руках боярина Драгутина.
Уже на выезде из стана Ицхак заметил двух всадников, в полный мах летевших им навстречу. За спиной одного из них сидела женщина, а уж молодая или старая – он рассмотреть не успел.
– Горелуха, – сказал Глузд, оборачиваясь вслед вихрем промчавшимся всадникам. – Похоже, боярин с ее помощью хочет договориться с урсами.
Глузд, скорее всего, был прав, и Жучин от души пожелал Драгутину удачи.
После ухода Жучина Всемила поднялась с ложа и присела к огню. На лице ее лежала печать задумчивости. Да и мудрено было не призадуматься. Человек, которого она любила, но которого плохо знала, приоткрыл ей сегодня свой истинный лик. Этот человек спорил со всей Ойкуменой и находил союзников там, где Всемиле и в голову не пришло бы искать. С одной стороны, Всемиле было приятно, что Драгутин не стал таить от нее своих намерений, с другой – ей страшно было соучаствовать в его не до конца понятных делах. Это соучастие делало их даже ближе друг к другу, чем Макошино ложе, чем рожденный ею от него сын Искар. Но это же соучастие лишало Всемилу свободы выбора и ставило ее в зависимость от человека не всегда понятного, а временами просто опасного.
– Почему ты не хочешь рассказать урсским ганам правду об Искаре? – спросила Всемила.
– Потому что так будет лучше и для них, и для нас, – спокойно отозвался Драгутин, – а его брак с Ляной снимает все вопросы и сомнения, если они у кого-то возникнут.
– Ты имеешь в виду Горелуху?
– Горелуха не только жена Листяны Шатуна, она еще и сестра Ичала Шатуна, последнего ближника Лесного бога. К ее словам прислушаются и урсские ганы, и простолюдины. Это она свела меня с Ичалом. Думаю, Ичал умер не случайно, он мешал Багуну и Хабалу.
– Но если урсы признают Искара ближником Лесного бога, то над ним нависнет серьезная опасность, ну хотя бы со стороны князя Всеволода. Урсы беспокойное племя, и, получив вождя, они вновь захотят подняться на радимичей.
– Урсов надо уравнять в правах со славянами, – сказал Драгутин. – А что до князя Всеволода, то он знает, чьим сыном на самом деле является Искар, но если бы мы объявили об этом вслух, то он стал бы подозревать, что князья Яромир и Гостомысл лелеют надежду посадить своего внука на радимичский стол. А в качестве сына Лихаря Урса Искар Всеволоду не опасен по той простой причине, что он всегда сможет открыть глаза урсским ганам на то, чьим сыном в действительности является ближник их Лесного бога.
– Ты готовишь нашему сыну тяжкую долю, – рассердилась Всемила.
– Легкой власти не бывает, – твердо сказал Драгутин. – А что касается Искара, то смерд Данбор воспитал нам хорошего сына. У отрока есть все задатки, чтобы занять достойное место среди урсских и радимичских старейшин.
– Ты забыл о Горелухе, – напомнила Всемила. – Всю жизнь эта уруска грезила о возрождении славы своих предков.
– Вот Искар с Ляной и возродят эту славу в своем потомстве, – улыбнулся Драгутин. – Я надеюсь, что Горелуха это понимает не хуже нас с тобой.
Драгутин хотел еще что-то сказать, но не успел. Боярин Ратибор ввел старуху, о которой только что говорили боярин с кудесницей. Вид у Горелухи был измученный и подавленный.
– Где моя внучка? – Старуха с надеждой вскинула глаза на кудесницу.
– В Макошиной обители, – спокойно отозвалась Всемила. – Готовится к предстоящей свадьбе с Искаром Урсом.
Горелуха растерянно глянула на кудесницу, но задать ей вопрос не решилась. Драгутин поспешил ей на помошь, чтобы до конца прояснить положение дел:
– Ичал знал, что Искар мой сын?
– Я сказала ему об этом еще до того, как вас свести, – кивнула головой старуха. – Ичал долго думал, потом говорил с Лесным богом, а после вышел ко мне и изрек: боги славян и бог урсов решили примириться, а Искар с Ляной – орудие их примирения. Брак между ними будет знаком свыше для славян и урсов жить отныне в мире и согласии.
– А Багун знает, кто такой Искар на самом деле? – спросил Драгутин.
– Я ничего ему не говорила, но Багун мог догадаться. Твой сын похож на тебя, боярин, а моя внучка на свою мать Милицу. Багун знал вас всех.
– Он ел с нами из одного котла, а потом предал и урсов, и даджан. Я должен повидаться с Сидоком и Годуном, это мой долг перед теми, чьи кости остались лежать в болоте.
– Это слишком опасно, воевода, – возразил Ратибор.
– Наверное, – согласился Драгутин. – Но иного выхода нет. Боярин Забота пусть берет рать под свою руку, а когда соединитесь с новгородцами, воеводой вам будет «белый волк» Божибор.
Всемиле решение Драгутина не понравилось. Риск был слишком велик, а жизнь боярина-воеводы слишком большая плата за примирение с урсами, которое может не состояться вовсе.
– Если погибну, то, значит, плохим я был ведуном, – нахмурился Драгутин, – и волю богов толковал неверно. А жизнь плохого ведуна не такая уж большая жертва. Я уверен в себе, Всемила, и знаю, что боги на моей стороне.
– Да будет так, – сказала кудесница. – Пусть хранят тебя Даджбог и богиня Макошь, Драгутин.
Горелуха была опытной наездницей, во всяком случае, ее гнедой не отставал от шедшего в полный мах белого коня боярина. Драгутин придержал расходившегося коня и свернул на едва заметную под слоем снега тропу. Правда, снег этот уже был потревожен конскими копытами. Группа всадников примерно десять человек опередила Драгутина на пару часов.
По прикидкам боярина, Сидок, направляясь к Торусову городцу, обязательно должен был сделать привал перед решающим броском, и если Драгутин правильно рассчитал направление движения урсской рати, то в ближайшее время они с Горелухой выйдут к урсскому стану.
– Дым, – сказала старуха, потянув воздух носом. Драгутин облегченно вздохнул. Если судить по этому дыму и по запаху гари, далеко распространившемуся по притихшему лесу, то за густым ельником, к которому как раз и направил своего коня боярин, расположилась многочисленная рать. Урсы, похоже, были уверены в своих силах и особых мер предосторожности принимать не стали.
Летящей стрелы Драгутин, конечно, не увидел, зато мгновением раньше почувствовал смертельную опасность, а потому и поднял коня на дыбы. Стрела пробила коню шею, тот рухнул в снег, едва не придавив при падении ногу боярину. Драгутин успел, однако, откатиться в сторону и вынести меч из ножен раньше, чем его окружили всадники. Горелуха нырнула за мохнатые зеленые лапы лесных исполинов и скрылась с глаз разбойников. Впрочем, преследовать ее никто не собирался. Нападающим нужен был Драгутин, и по смугловатым лицам боярин определил, что убившая его жеребца стрела прилетела издалека.
– Вот кого не чаял здесь встретить, – усмехнулся Драгутин, приглядевшись к ближайшему всаднику.
– На этот раз тебе от меня не уйти, оборотень, – зло процедил сквозь зубы старый знакомец боярина. – Ты ушел от меня на Поганых болотах, ты одолел меня в Шемахе, но здесь тебе не от кого ждать помощи, Шатун.
– В Шемахе я действительно крепко потрепал тебя, Везил, – согласился Драгутин, – но о Поганых болотах мне ничего не известно. Память стала тебя подводить, жрец.
– А это, по-твоему, что? – провел пальцами по старому шраму Вез ил.
– Медвежья лапа, – догадался боярин. – Так это ты убил Веско Молчуна?
– Мне нужен был ты, – с ненавистью выдохнул Везил, – но еще более мне нужны были схроны твоего отца. Двадцать лет назад мы могли бы договориться, оборотень, но сегодня тебя уже никто не спасет.
– Ты всего лишь глупый болтун, Везил, – поморщился Драгутин. – Потоками слов и крови ты пытаешься прикрыть бессилие своей богини.
– Завтра мир узнает, как сильна наша Кибела, – холодно отозвался жрец, – но ты не увидишь часа ее торжества.
Везил взмахнул рукой, и его подручные вскинули луки. Даже имея под рукой десятерых увешанных оружием помощников, жрец Кибелы не рискнул атаковать с мечом в руке одинокого боярина. Везил всегда был осторожным человеком и именно поэтому остался жив в Шемахе. Крепость, где засели сторонники Кибелы, закрывала путь торговым караванам, и Драгутин разрушил ее до основания. Было это лет двенадцать тому назад.
– Как сказал тогда почтенный Моше, – улыбнулся Драгутин, – ближники редко бывают умнее своих богов, а Кибела на редкость вздорная богиня. Увы, за двенадцать лет ничего не изменилось: все так же вздорна Кибела и все так же глупы ее жрецы.
Стрелы были пущены, и одна из них даже задела щеку метнувшегося в сторону Драгутина, но этих стрел оказалось меньше, чем он ожидал. Краем глаза боярин успел заметить, что по меньшей мере половина подручных Везила вылетели из седел раньше, чем успели спустить тетивы своих луков. А из-за разлапистых елей уже неслись в полный мах всадники, потрясая мечами. Драгутин рванулся было вперед, чтобы достать Везила, но его остановил чей-то голос:
– Бахрам мой кровник, боярин, не вмешивайся в наш спор.
Везиловы подручные не проявили ни доблести, ни умения, и в мгновение ока были порублены расторопными противниками. Везил, однако, еще отмахивался мечом от наседающего угрюмого молодца. Опознав среди своих спасителей боготура Осташа, Драгутин предположил, что угрюмый молодец, скорее всего, сын Веско Молчуна. Везил был опытным рубакой, но боги были сегодня не на его стороне. Меч Молчуна, описав дугу, пал на склоненную голову Везила, и все закончилось для жреца в этом мире.
– Твое счастье, воевода, что мы оказались поблизости, – усмехнулся кряжистый мечник, подводя Драгутину Везилова коня.
– Это не счастье, – возразил боярин, садясь в седло, – это воля богов.
– Пусть так, – согласился мечник, – но если бы не Горелуха, то быть бы тебе мертвым.
Дружина боготура Осташа была немногочисленной, не шибко справно снаряженной, но расторопной, как успел отметить за время короткой стычки Драгутин.
– Буду жив, в долгу перед вами не останусь, – пообещал боярин.
Кряжистый мечник, которого звали Добротой, отказался, однако, покидать боярина на виду урсского стана.
– Урсы слышали наши крики, – пояснил он. – Обнаружив убитых, они решат, что ты, воевода, прячешь своих мечников в кустах с недобрыми намерениями.
– Ладно, едем, – согласился с Добротой боярин. – Но с урсами буду договариваться я, а ваше дело молчать и не обнажать мечей, что бы на ваших глазах ни происходило.
Урсский дозор объявился очень скоро. Один из урсов поскакал было к залитой кровью поляне, но быстро вернулся и что-то прошептал на ухо старшему.
– Ведите нас к гану Сидоку, – приказал Драгутин, – мы договорились с ним о встрече.
Старший не стал возражать, смерть чужаков не произвела на урсов особого впечатления, из чего Драгутин заключил, что Везил охотился на него по своему почину, не ставя в известность урсских старейшин.
Глава 25
СУД ЛЕСНОГО БОГА
В стане урсов гостей, похоже, не ждали. Простые ратники разглядывали пришельцев с интересом. Все взоры были обращены на боярина Драгутина и ехавшего рядом с ним боготура Осташа, в котором по рогатому шелому сразу же опознали недруга. Урсы не любили ближников Велеса-бога и имели для этого веские основания.
Доброга с любопытством оглядывался по сторонам. Не то чтобы он никогда прежде не сталкивался с урсами, но в таком количестве да еще вооруженными ему видеть их не доводилось. По указу князя Всеволода, урсам запрещалось появляться вооруженными в радимичских городах и селах. Но, как теперь убедился собственными глазами Доброга, дедовские мечи и секиры урсы хранили бережно, вероятно, для того, чтобы в удобный момент обрушить их на славянские головы.
Полотняных шатров в урсском стане почти не было, зато по всей поляне были разбросаны шалаши из еловых лап, строить которые урсы большие мастера. Однако большинство простых ратников расположилось прямо у костров, благо мороз стоял небольшой, а ветра и вовсе не было. Единственный шатер, предназначенный для урсской старшины, возвышался в самом центре стана, именно к нему и направились незваные гости. Внутрь пропустили только боярина Драгутина и боготура Осташа, всех остальных остановили еще на дальних подступах. Прибывшие против разумной меры предосторожности не возражали, а потому урсы быстро успокоились и даже пригласили Осташевых мечников к огню. Доброга принял из рук ближайшего ратника предложенный взвар, чем, кажется, слегка того удивил. Урс, привечавший Доброгу, был плечистым мужчиной средних лет с насмешливыми серыми глазами.
– За что вы порубили Бахрамовых людей? – спросил он у гостя под настороженными взглядами соплеменников.
– Бахрам был кровником моей семьи, – спокойно пояснил Доброга. – Двадцать лет назад он убил моего брата Веско.
– Бахрам был ближником Кибелы, – сказал пожилой урс. – Не боишься мести великой богини, радимич?
– Сроду баб не боялся, – хмыкнул Доброга, – будь они хоть трижды богини. Иное дело Макошь, она мать всех славянских богов, а потому я готов ее чтить.
– А говорят, что Кибела и Макошь – это одна и та же богиня, – поправил гостя молодой урс.
– Да где ж – одна?! – удивился Доброга. – Макоши в наших землях служат только женщины, а этой Кибеле и мужчин заставляют кланяться. А иные ее жрецы, чтобы богине угодить, лишают себя мужского естества – это как, по-твоему, правильно?
Молодой урс, к которому Доброга обратился со столь коварным вопросом, в ответ обиженно сплюнул в костер и пробурчал что-то весьма неодобрительное.
– А разве под вашими крышами правят женщины? – спросил Доброга у плечистого соседа.
– С какой стати! – возмутился урс.
– А почему тогда на наших землях должна править чужая богиня? – спросил Доброга. – И не будет ли в том обида нашему Велесу и вашему Хозяину?
– Богиня всего лишь родит нового бога от Хозяина, – не захотел сдаваться плечистый урс. – Вот этот новый бог и будет главным в наших землях.
– Не нравится мне это, – покачал головой Доброга. – Разве в урсских семьях и родах старшие младшим уступают место?
Тот новый бог когда еще в силу войдет, а вы ему будете кланяться в обход отца, который, помяните мое слово, не простит вам такого небрежения.
– А какое тебе дело до нашего бога, радимич?! – раздраженно крикнул пожилой урс.
– Мы живем на дальних выселках, – пояснил Доброга, – и привечаем всех богов, которые в силе. И вашему Лесному богу тоже жертвуем в медвежьем капище, что на Поганых болотах.
– Наши земли вы забрали, а теперь и наших богов под себя нудите, – продолжал сердито пожилой урс.
– Урсы никогда не селились в тех местах, – возразил Доброга.
– Не селились, потому что места там священные и, кроме Шатунов, там никто появляться не вправе.
Урсы одобрительным гулом поддержали соплеменника, а на пришельцев смотрели с нескрываемым недоброжелательством.
– Нас Хозяин не только не согнал с земли, но еще и Шатуново семя под наш кров вбросил, а мы того Шатуненка вырастили, – сказал Доброга. – Вот и скажи после этого, урс, что мы Лесному богу чужие. Были бы мы Хозяину неугодны, так духи из капища давно бы выжили нас с того места.
Как ни крути, а ответ радимича был сильным. Отрицать его правоту значило признать слабость Лесного бога и духов, которые служат ему в капище. Опять же Искар Шатуненок, о котором много ныне ходит разговоров среди урсов, вырос под кровом Молчунов.
– Я думаю, что рождение Шатуненка – это знак, данный нам богами, – продолжал Доброга, – освоить пустующие земли сообща и продвинуть наши поселения аж до самой Хазарии.
– А печенеги? – напомнил плечистый. – А хазары кагана Битюса?
– Если мы будем с тобой ратиться, то нам быстро наденут хомут на шею, – легко согласился Доброга. – Да и некому будет заселять пустующие земли, если радимичи и урсы полягут в битве. И будет эта наша гибель не во славу богов, а против их воли. Ибо воля та была выражена ясно – жить в мире, не считаясь далее, где урс, а где радимич.
– Ты что, ведун, чтобы толковать волю богов? – обиделся пожилой урс.
– Не ведун, но голову на плечах имею. Не все же старшине перетолковывать божью правду к своей пользе, надо же когда-то и простолюдинам услышать волю богов. Тем более что в этот раз голос богов прозвучал очень громко.
Среди окруживших Доброгу урсов послышался одобрительный смех. Урсы, похоже, как и радимичи, не всегда жили со своими старейшинами в ладу.
– Серебра не хватит у простолюдинов, чтобы поднять пустыри, – остудил пыл собравшихся пожилой урс. – А старейшины ради нас мошной трясти не будут.
– Конечно, – согласился Доброга, – куда проще стравить нас друг с другом за уже обжитые земли. И уж коли вы поднялись, урсы, против Великого князя, то оружие выпускать из рук вам не следует до тех пор, пока Всеволод не уравняет вас в правах с радимичами и не даст серебра, чтобы освоить новые земли. Смотрите, сколько шалопуг ныне и среди урсов, и среди радимичей. Разве ж столько людей пошли бы на разбой, если б имели возможность прокормить семьи?
Для урсов речь Доброги явилась полной неожиданностью. Конечно, Доброга не Великий князь, но ведь и слово простого радимича, сказанное в поддержку урсов, стоит дорого, ибо и Великому князю, и старейшинам придется с этим словом считаться.
– А боярин твой нас поддержит? – спросил пожилой.
– Боярин Драгутин урсам не чужой, – сказал Доброга. – Есть много свидетелей тому, как он жертвовал Хозяину, и Лесной бог его не отвергал. Не знаю, что вам предложит боярин, но на вашем месте я бы от его предложений не отмахивался. Средний сын Великого князя Яромира человек влиятельный в славянских землях. И если даджаны и новгородцы поддержат разумные требования урсов, то Великому радимичскому князю деваться будет некуда.
Доброга знал, к кому обращается. Ратники, стоявшие вокруг, были из смердов и городских обывателей. За мечи и секиры они взялись от крайней нужды, а не в целях наживы. В битве они не оробеют, но мирный труд им дороже воинских утех. У многих на руках семьи, жены да дети малые. Если вспыхнет большая усобица, то под многими радимичскими и урсскими крышами недосчитаются кормильцев. Много будет горя и слез, много будет разора. Погорельцев, сирот и шалопуг прибавится, а пользы для радимичей и для урсов не будет никакой. Не со старейшинами надо было говорить Драгутину, а с простолюдинами. Жалко, что Доброга не боярин и не Великий князь, а потому мало что зависит от него в этом мире.
Урсские ганы встретили боярина настороженно. В который уже раз Драгутин пожалел о смерти Ичала Шатуна. Старик был мудр, видел много дальше своих соплеменников. Прежние обиды, нанесенные славянами урсам, хотя и лежали кровавыми рубцами на его сердце, не застилали ему глаза.
Здравной чаши хозяева гостю не предложили, но к столу позвали. Кроме Сидока за столом сидели Годун, Кряжан и еще четверо ганов, из которых боярин хорошо знал только Иллурда, яростного приверженца бывшего Драгутинова дружка, а ныне заклятого врага Хабала. Хорошо хоть, самого Хабала не было за столом, уж он-то наверняка припомнил бы лже-Лихарю, как тот водил за нос урсских старейшин много лет. И невдомек Хабалу, что поступал так Драгутин для общей пользы и не во вред урсам.
– Не верьте ему! – сверкнул глазами из-под густых бровей старый Иллурд. – Этот человек слишком долго обманывал нас, чтобы мы сейчас внимали его словам.
– Это правда, – сказал Драгутин, – многие из вас знали меня как Лихаря Урса, но никто из вас не вправе обвинять меня в предательстве. Разве не с моей помощью поднялись в последние годы урсские старейшины, разве не я помогал урсским купцам и в славянских землях, и в Хазарии? Я долгие годы жил под именем Лихаря Урса и ничем его не запятнал.
Сидок молчал – не опровергал слова Драгутина, но и не поддакивал. Видимо, прикидывал в уме, чего больше принес этот человек урсам, вреда или пользы. Драгутин подозревал, что ган Сидок и раньше догадывался, что за Лихарем Урсом не все чисто, но предпочитал прятать свои сомнения от урсских старейшин.
– Даджаны тоже извлекли большую выгоду из союза с урсами, – не выдержал долгого молчания Кряжан.
– Союза без обоюдной выгоды не бывает, – согласился Драгутин. – Но ведь и ты, ган Кряжан, не остался в прогаре, и другие старейшины многое приобрели.
С этим утверждением Драгутина никто спорить не стал. После поражения Листяны Шатуна сила урсского племени была сведена почти на нет. Само слово «урс» произносилось с опаской. А ныне тот же Годун владеет городцом и землей, где прежде жили его предки. И произошло это не без помощи Великого князя Яромира.
– Радимичи зорили наши села и лили нашу кровь, – напомнил Иллурд, – а даджаны и новгородцы помогали им в этом. Ближники славянских богов травили наших Шатунов и извели их на нет. Ныне некому толковать правду Лесного бога. Или вы готовы внимать человеку, коварством и предательством присвоившему право называться ближником Хозяина? Тебе удалось обмануть многих урсских ганов, боярин, но вряд ли тебе удастся обмануть бога, который никогда не признает тебя своим. А значит, твои слова никогда не будут его правдой.
– Правильно, Иллурд, – раздался от входа громкий голос, – перед вами не Шатун, а самозванец.
Драгутин не обернулся на этот голос, хотя без труда его узнал. Багун прибыл не ко времени – еще немного, и боярин убедил бы урсскую старшину воздержаться от участия в мятеже.
– Будь я Лихарем Урсом, ты, Багун, никогда бы не осмелился войти в этот шатер, – холодно сказал Драгутин. – Ведь это именно ты, ган, дважды предал Лихаря: первый раз Бахраму, а второй раз Бориславу Сухорукому. Именно ты, Багун, привел мечников и хазар к убежищу на Дальних болотах, где мы прятались с раненым Лихарем. И десять урсских ганов, в том числе и твой отец, Годун, и твой старший брат, Сидок, и твой сын, Иллурд, пали вместе со своим вождем. Никто не ушел от мечей Бориславовых псов.
– Никто, кроме тебя, даджан, – отозвался с кривой усмешкой Багун. – И все, что ты сейчас сказал обо мне, я с легкой душой могу повторить о тебе.
– С одной, но весьма существенной разницей, Багун, – все, что ты скажешь, будет ложью.
– Я урсский ган, боярин Драгутин, – гордо сказал Багун, – и я уже двадцать лет сражаюсь против радимичей. Никто из сидящих за столом не сможет упрекнуть меня в трусости. А ты, боярин, чужак, которому судьба урсов безразлична. Ты предал урсских ганов Бориславу Сухорукому, чтобы спасти свою жизнь.
Доброга с любопытством оглядывался по сторонам. Не то чтобы он никогда прежде не сталкивался с урсами, но в таком количестве да еще вооруженными ему видеть их не доводилось. По указу князя Всеволода, урсам запрещалось появляться вооруженными в радимичских городах и селах. Но, как теперь убедился собственными глазами Доброга, дедовские мечи и секиры урсы хранили бережно, вероятно, для того, чтобы в удобный момент обрушить их на славянские головы.
Полотняных шатров в урсском стане почти не было, зато по всей поляне были разбросаны шалаши из еловых лап, строить которые урсы большие мастера. Однако большинство простых ратников расположилось прямо у костров, благо мороз стоял небольшой, а ветра и вовсе не было. Единственный шатер, предназначенный для урсской старшины, возвышался в самом центре стана, именно к нему и направились незваные гости. Внутрь пропустили только боярина Драгутина и боготура Осташа, всех остальных остановили еще на дальних подступах. Прибывшие против разумной меры предосторожности не возражали, а потому урсы быстро успокоились и даже пригласили Осташевых мечников к огню. Доброга принял из рук ближайшего ратника предложенный взвар, чем, кажется, слегка того удивил. Урс, привечавший Доброгу, был плечистым мужчиной средних лет с насмешливыми серыми глазами.
– За что вы порубили Бахрамовых людей? – спросил он у гостя под настороженными взглядами соплеменников.
– Бахрам был кровником моей семьи, – спокойно пояснил Доброга. – Двадцать лет назад он убил моего брата Веско.
– Бахрам был ближником Кибелы, – сказал пожилой урс. – Не боишься мести великой богини, радимич?
– Сроду баб не боялся, – хмыкнул Доброга, – будь они хоть трижды богини. Иное дело Макошь, она мать всех славянских богов, а потому я готов ее чтить.
– А говорят, что Кибела и Макошь – это одна и та же богиня, – поправил гостя молодой урс.
– Да где ж – одна?! – удивился Доброга. – Макоши в наших землях служат только женщины, а этой Кибеле и мужчин заставляют кланяться. А иные ее жрецы, чтобы богине угодить, лишают себя мужского естества – это как, по-твоему, правильно?
Молодой урс, к которому Доброга обратился со столь коварным вопросом, в ответ обиженно сплюнул в костер и пробурчал что-то весьма неодобрительное.
– А разве под вашими крышами правят женщины? – спросил Доброга у плечистого соседа.
– С какой стати! – возмутился урс.
– А почему тогда на наших землях должна править чужая богиня? – спросил Доброга. – И не будет ли в том обида нашему Велесу и вашему Хозяину?
– Богиня всего лишь родит нового бога от Хозяина, – не захотел сдаваться плечистый урс. – Вот этот новый бог и будет главным в наших землях.
– Не нравится мне это, – покачал головой Доброга. – Разве в урсских семьях и родах старшие младшим уступают место?
Тот новый бог когда еще в силу войдет, а вы ему будете кланяться в обход отца, который, помяните мое слово, не простит вам такого небрежения.
– А какое тебе дело до нашего бога, радимич?! – раздраженно крикнул пожилой урс.
– Мы живем на дальних выселках, – пояснил Доброга, – и привечаем всех богов, которые в силе. И вашему Лесному богу тоже жертвуем в медвежьем капище, что на Поганых болотах.
– Наши земли вы забрали, а теперь и наших богов под себя нудите, – продолжал сердито пожилой урс.
– Урсы никогда не селились в тех местах, – возразил Доброга.
– Не селились, потому что места там священные и, кроме Шатунов, там никто появляться не вправе.
Урсы одобрительным гулом поддержали соплеменника, а на пришельцев смотрели с нескрываемым недоброжелательством.
– Нас Хозяин не только не согнал с земли, но еще и Шатуново семя под наш кров вбросил, а мы того Шатуненка вырастили, – сказал Доброга. – Вот и скажи после этого, урс, что мы Лесному богу чужие. Были бы мы Хозяину неугодны, так духи из капища давно бы выжили нас с того места.
Как ни крути, а ответ радимича был сильным. Отрицать его правоту значило признать слабость Лесного бога и духов, которые служат ему в капище. Опять же Искар Шатуненок, о котором много ныне ходит разговоров среди урсов, вырос под кровом Молчунов.
– Я думаю, что рождение Шатуненка – это знак, данный нам богами, – продолжал Доброга, – освоить пустующие земли сообща и продвинуть наши поселения аж до самой Хазарии.
– А печенеги? – напомнил плечистый. – А хазары кагана Битюса?
– Если мы будем с тобой ратиться, то нам быстро наденут хомут на шею, – легко согласился Доброга. – Да и некому будет заселять пустующие земли, если радимичи и урсы полягут в битве. И будет эта наша гибель не во славу богов, а против их воли. Ибо воля та была выражена ясно – жить в мире, не считаясь далее, где урс, а где радимич.
– Ты что, ведун, чтобы толковать волю богов? – обиделся пожилой урс.
– Не ведун, но голову на плечах имею. Не все же старшине перетолковывать божью правду к своей пользе, надо же когда-то и простолюдинам услышать волю богов. Тем более что в этот раз голос богов прозвучал очень громко.
Среди окруживших Доброгу урсов послышался одобрительный смех. Урсы, похоже, как и радимичи, не всегда жили со своими старейшинами в ладу.
– Серебра не хватит у простолюдинов, чтобы поднять пустыри, – остудил пыл собравшихся пожилой урс. – А старейшины ради нас мошной трясти не будут.
– Конечно, – согласился Доброга, – куда проще стравить нас друг с другом за уже обжитые земли. И уж коли вы поднялись, урсы, против Великого князя, то оружие выпускать из рук вам не следует до тех пор, пока Всеволод не уравняет вас в правах с радимичами и не даст серебра, чтобы освоить новые земли. Смотрите, сколько шалопуг ныне и среди урсов, и среди радимичей. Разве ж столько людей пошли бы на разбой, если б имели возможность прокормить семьи?
Для урсов речь Доброги явилась полной неожиданностью. Конечно, Доброга не Великий князь, но ведь и слово простого радимича, сказанное в поддержку урсов, стоит дорого, ибо и Великому князю, и старейшинам придется с этим словом считаться.
– А боярин твой нас поддержит? – спросил пожилой.
– Боярин Драгутин урсам не чужой, – сказал Доброга. – Есть много свидетелей тому, как он жертвовал Хозяину, и Лесной бог его не отвергал. Не знаю, что вам предложит боярин, но на вашем месте я бы от его предложений не отмахивался. Средний сын Великого князя Яромира человек влиятельный в славянских землях. И если даджаны и новгородцы поддержат разумные требования урсов, то Великому радимичскому князю деваться будет некуда.
Доброга знал, к кому обращается. Ратники, стоявшие вокруг, были из смердов и городских обывателей. За мечи и секиры они взялись от крайней нужды, а не в целях наживы. В битве они не оробеют, но мирный труд им дороже воинских утех. У многих на руках семьи, жены да дети малые. Если вспыхнет большая усобица, то под многими радимичскими и урсскими крышами недосчитаются кормильцев. Много будет горя и слез, много будет разора. Погорельцев, сирот и шалопуг прибавится, а пользы для радимичей и для урсов не будет никакой. Не со старейшинами надо было говорить Драгутину, а с простолюдинами. Жалко, что Доброга не боярин и не Великий князь, а потому мало что зависит от него в этом мире.
Урсские ганы встретили боярина настороженно. В который уже раз Драгутин пожалел о смерти Ичала Шатуна. Старик был мудр, видел много дальше своих соплеменников. Прежние обиды, нанесенные славянами урсам, хотя и лежали кровавыми рубцами на его сердце, не застилали ему глаза.
Здравной чаши хозяева гостю не предложили, но к столу позвали. Кроме Сидока за столом сидели Годун, Кряжан и еще четверо ганов, из которых боярин хорошо знал только Иллурда, яростного приверженца бывшего Драгутинова дружка, а ныне заклятого врага Хабала. Хорошо хоть, самого Хабала не было за столом, уж он-то наверняка припомнил бы лже-Лихарю, как тот водил за нос урсских старейшин много лет. И невдомек Хабалу, что поступал так Драгутин для общей пользы и не во вред урсам.
– Не верьте ему! – сверкнул глазами из-под густых бровей старый Иллурд. – Этот человек слишком долго обманывал нас, чтобы мы сейчас внимали его словам.
– Это правда, – сказал Драгутин, – многие из вас знали меня как Лихаря Урса, но никто из вас не вправе обвинять меня в предательстве. Разве не с моей помощью поднялись в последние годы урсские старейшины, разве не я помогал урсским купцам и в славянских землях, и в Хазарии? Я долгие годы жил под именем Лихаря Урса и ничем его не запятнал.
Сидок молчал – не опровергал слова Драгутина, но и не поддакивал. Видимо, прикидывал в уме, чего больше принес этот человек урсам, вреда или пользы. Драгутин подозревал, что ган Сидок и раньше догадывался, что за Лихарем Урсом не все чисто, но предпочитал прятать свои сомнения от урсских старейшин.
– Даджаны тоже извлекли большую выгоду из союза с урсами, – не выдержал долгого молчания Кряжан.
– Союза без обоюдной выгоды не бывает, – согласился Драгутин. – Но ведь и ты, ган Кряжан, не остался в прогаре, и другие старейшины многое приобрели.
С этим утверждением Драгутина никто спорить не стал. После поражения Листяны Шатуна сила урсского племени была сведена почти на нет. Само слово «урс» произносилось с опаской. А ныне тот же Годун владеет городцом и землей, где прежде жили его предки. И произошло это не без помощи Великого князя Яромира.
– Радимичи зорили наши села и лили нашу кровь, – напомнил Иллурд, – а даджаны и новгородцы помогали им в этом. Ближники славянских богов травили наших Шатунов и извели их на нет. Ныне некому толковать правду Лесного бога. Или вы готовы внимать человеку, коварством и предательством присвоившему право называться ближником Хозяина? Тебе удалось обмануть многих урсских ганов, боярин, но вряд ли тебе удастся обмануть бога, который никогда не признает тебя своим. А значит, твои слова никогда не будут его правдой.
– Правильно, Иллурд, – раздался от входа громкий голос, – перед вами не Шатун, а самозванец.
Драгутин не обернулся на этот голос, хотя без труда его узнал. Багун прибыл не ко времени – еще немного, и боярин убедил бы урсскую старшину воздержаться от участия в мятеже.
– Будь я Лихарем Урсом, ты, Багун, никогда бы не осмелился войти в этот шатер, – холодно сказал Драгутин. – Ведь это именно ты, ган, дважды предал Лихаря: первый раз Бахраму, а второй раз Бориславу Сухорукому. Именно ты, Багун, привел мечников и хазар к убежищу на Дальних болотах, где мы прятались с раненым Лихарем. И десять урсских ганов, в том числе и твой отец, Годун, и твой старший брат, Сидок, и твой сын, Иллурд, пали вместе со своим вождем. Никто не ушел от мечей Бориславовых псов.
– Никто, кроме тебя, даджан, – отозвался с кривой усмешкой Багун. – И все, что ты сейчас сказал обо мне, я с легкой душой могу повторить о тебе.
– С одной, но весьма существенной разницей, Багун, – все, что ты скажешь, будет ложью.
– Я урсский ган, боярин Драгутин, – гордо сказал Багун, – и я уже двадцать лет сражаюсь против радимичей. Никто из сидящих за столом не сможет упрекнуть меня в трусости. А ты, боярин, чужак, которому судьба урсов безразлична. Ты предал урсских ганов Бориславу Сухорукому, чтобы спасти свою жизнь.