Страница:
– Факелы у реки, – крикнул дозорный Цап, выныривая из темноты.
Факелов было явно недостаточно, чтобы говорить о подступающей рати. Видимо, Драгутин, устроив для ратников ночной привал, решил с малой дружиной наведаться в гости к князю Всеволоду. Искару это, конечно, на руку, но ган Годун радоваться не спешил.
На Искара крик Цапа не произвел особенного впечатления, он так и продолжал сидеть на пеньке в десятке шагов от могилы Ичала Шатуна, словно напрочь забыл, зачем сюда явился. Но если Шатуненку все равно, то с какой стати Годун будет волноваться. Едет себе боярин Драгутин – и пусть едет, преграждать ему путь урсский ган не собирается.
Искар прыгнул в седло, когда до чадящих факелов было рукой подать, и выехал он на тропу как раз перед самым носом торивших путь Драгутиновых мечников. Ган Годун со своими двадцатью урсами держался пока что в тени, хотя нисколько не сомневался, что их уже обнаружили. Под рукой у Драгутина было пятьдесят человек, и Годун решил для себя, что драться с ними не будет.
– Зачем стали нам поперек дороги, урсы? – прозвучал из темноты спокойный голос Драгутина.
Искар в ответ не проронил ни слова, а потому Годун решил во избежание неприятностей выдвинуться вперед:
– Я тебе не враг, боярин, и не в засаде здесь сижу, а всего лишь как свидетель. Мое дело – послушать ваш с Искаром разговор и доложить урсским старейшинам, чем он завершится.
– Для мирного разговора место могли бы выбрать и получше, – возразил Драгутин. – А по ночам только шалопуги озоруют.
– Не для мирного разговора остановил я тебя, боярин, а для божьего суда, – сказал Искар.
Средь окружающих Драгутина мечников кто-то присвистнул, кто-то засмеялся. После того как ган Годун заявил о своем невмешательстве, нахальный вызов Шатуненка мог действительно показаться забавным.
– Сбить его с коня? – тихо спросил у Драгутина Ратибор.
– Нет, – резко отозвался тот. – Послушаем, что он скажет.
– Я держу боярина на прицеле и, если кто-то сдвинется с места, спущу тетиву.
– Ловок, – хмыкнул в сторону Шатуненка Володарь. – Только ведь не каждая стрела попадает в цель.
– Я не промахнусь, – холодно отозвался Искар.
– Я собью его с седла ножом, – прошептал Ратибор, – он и ахнуть не успеет.
– Их для того сюда и послали, чтобы руками даджанов пролилась урсская кровь, – громко сказал Драгутин. – Ведь так, ган Годун?
– Похоже на то, – согласился урс, – но я надеялся на твое благоразумие, боярин Драгутин. Пролитая здесь кровь обернется большой бедой для радимичской земли.
– Ну так уезжайте с миром! – раздраженно крикнул Володарь.
Ган Годун готов был последовать разумному совету, о чем и не замедлил сообщить рассерженному боярину, но его отъезд мало что менял в создавшейся ситуации.
– Если ты не повинен в смерти моего отца, боярин, то чего тебе бояться? – усмехнулся Искар. – Боги будут на твоей стороне.
– Я не убивал и не предавал Лихаря Урса, – отозвался Драгутин. – Твой отец умер у меня на руках, и я дал ему слово, что буду заботиться о тебе как о родном сыне. Если бы Ичал Шатун был жив, он подтвердил бы мои слова.
– Ичал Шатун умер, – холодно возразил Искар, – а значит, некому за тебя замолвить слово, боярин, кроме Лесного бога.
– Если ты так жаждешь мести, то почему не попытался убить меня из засады?
– Я не мести жажду, а правды, пусть даже и ценой собственной жизни, – возразил Искар.
– Готовьте круг, – распорядился Драгутин. – Вот ведь упрямый отрок.
Мечники зароптали. Бояре Володарь и Ратибор запротестовали в полный голос, но Драгутин уже спрыгнул с седла на землю. Ган Годун слегка подивился такому обороту дела.
В конце концов, Драгутиновы бояре и мечники могли без особого труда разделаться с неуступчивым Искаром, так какой резон Даджбогову ближнику рисковать своей шкурой?
То же самое высказали Драгутину и Володарь с Ратибором; последний предложил на крайний случай свои услуги. Что за птица, в самом деле, этот Шатуненок, чтобы сын Великого князя Яромира оказывал ему честь, соглашаясь на божий суд? В словах бояр была своя правда, но Драгутин не мог себе позволить устранить сына Лихаря Урса мимоходом, словно незначительную помеху, вставшую на пути. Либо сам Искар все правильно рассчитал, либо стоявшие за ним люди выбрали верный ход, но для боярина Драгутина одинаково нежелательными были и победа, и поражение на божьем суде. Смерть Искара будет использована врагами радимичской земли в своих целях, ну а в случае гибели самого боярина тоже многое может поменяться для радимичей, и далеко не в лучшую сторону. Впрочем, надо полагать, Искар Урс не настолько хороший боец, чтобы одолеть в схватке на мечах боярина Драгутина. Однако уже первое соприкосновение мечей заставило боярина насторожиться. Данбор многому научил своего сестричада. Искар был хорошим бойцом, и это обстоятельство не на шутку огорчило Драгутина. Расчет свой он поначалу строил на том, что ему удастся либо обезоружить Искара, либо легко его ранить, но вскоре убедился, что сделать это будет непросто. К тому же Шатуненок разгадал намерение боярина и прошипел злобно:
– И не надейся, даджан: я либо сойду с круга победителем, либо меня вынесут отсюда мертвым.
– Убей его, Драгутин! – крикнул Ратибор. – Мы не можем рисковать. Твоя смерть обернется гибелью тысяч людей.
Ратибор был прав, Драгутин это очень хорошо осознавал. Боги так распорядились или злые духи, но жизнью этого отрока, сына Лихаря Урса, боярин выкупал у смерти многих людей, даже и не подозревавших, что их судьбы висят сейчас на острие Драгутинова меча. И все-таки он медлил, ибо одна жизнь – это тоже много, так много, что даже привычная ко всему рука немеет и меч уходит в сторону, вместо того чтобы нанести решающий удар.
Ган Годун не понимал Драгутина. Преимущество боярина было очевидным: трижды он мог убить Искара и трижды этого не делал, подвергая, между прочим, риску свою жизнь, ибо Шатуненок был в бою искусен, решителен и смел. В последний раз он только чудом не достал замешкавшегося боярина. И все-таки четвертый удар даджана мог бы стать роковым для Искара Шатуненка, если бы не всадница на белом коне, влетевшая в круг. Вскинувшие было луки мечники тут же их опустили, узнав в женщине кудесницу Всемилу. Спрыгнув с седла на землю, она вырвала меч из рук растерявшегося Искара и отшвырнула его далеко в сторону. Драгутин опустил свой меч к ноге и придержал за узду разгоряченного коня кудесницы. Следом за Всемилой подъехали еще несколько всадников, один из которых был в боготурском шеломе, а остальные в волчьих шкурах, небрежно наброшенных на плечи. Боготур что-то горячо говорил Драгутину, но что именно, ган Годун не разобрал. Шатуненок стоял словно громом пораженный, а вокруг него хлопотали две женщины. Откуда взялась вторая, Годун так и не понял и спросил растерянно у Ратибора:
– Что все это значит?
– Это значит, что суд Лесного бога свершился, – ответил боярин. – Так и передай урсским старейшинам. Лесной бог внял богине Макоши и не допустил, чтобы между урсом и славянином пролилась кровь.
Раскинув умом, ган Годун пришел к выводу, что боярин в своем толковании свершившегося суда прав, и ничего более умного по этому поводу не придумаешь. Годун поднял руку и урсы, повинуясь его сигналу, рысью покинули место, где кровь так и не пролилась волею богов, в очередной раз явивших людям свою мудрость.
Глава 22
Глава 23
Факелов было явно недостаточно, чтобы говорить о подступающей рати. Видимо, Драгутин, устроив для ратников ночной привал, решил с малой дружиной наведаться в гости к князю Всеволоду. Искару это, конечно, на руку, но ган Годун радоваться не спешил.
На Искара крик Цапа не произвел особенного впечатления, он так и продолжал сидеть на пеньке в десятке шагов от могилы Ичала Шатуна, словно напрочь забыл, зачем сюда явился. Но если Шатуненку все равно, то с какой стати Годун будет волноваться. Едет себе боярин Драгутин – и пусть едет, преграждать ему путь урсский ган не собирается.
Искар прыгнул в седло, когда до чадящих факелов было рукой подать, и выехал он на тропу как раз перед самым носом торивших путь Драгутиновых мечников. Ган Годун со своими двадцатью урсами держался пока что в тени, хотя нисколько не сомневался, что их уже обнаружили. Под рукой у Драгутина было пятьдесят человек, и Годун решил для себя, что драться с ними не будет.
– Зачем стали нам поперек дороги, урсы? – прозвучал из темноты спокойный голос Драгутина.
Искар в ответ не проронил ни слова, а потому Годун решил во избежание неприятностей выдвинуться вперед:
– Я тебе не враг, боярин, и не в засаде здесь сижу, а всего лишь как свидетель. Мое дело – послушать ваш с Искаром разговор и доложить урсским старейшинам, чем он завершится.
– Для мирного разговора место могли бы выбрать и получше, – возразил Драгутин. – А по ночам только шалопуги озоруют.
– Не для мирного разговора остановил я тебя, боярин, а для божьего суда, – сказал Искар.
Средь окружающих Драгутина мечников кто-то присвистнул, кто-то засмеялся. После того как ган Годун заявил о своем невмешательстве, нахальный вызов Шатуненка мог действительно показаться забавным.
– Сбить его с коня? – тихо спросил у Драгутина Ратибор.
– Нет, – резко отозвался тот. – Послушаем, что он скажет.
– Я держу боярина на прицеле и, если кто-то сдвинется с места, спущу тетиву.
– Ловок, – хмыкнул в сторону Шатуненка Володарь. – Только ведь не каждая стрела попадает в цель.
– Я не промахнусь, – холодно отозвался Искар.
– Я собью его с седла ножом, – прошептал Ратибор, – он и ахнуть не успеет.
– Их для того сюда и послали, чтобы руками даджанов пролилась урсская кровь, – громко сказал Драгутин. – Ведь так, ган Годун?
– Похоже на то, – согласился урс, – но я надеялся на твое благоразумие, боярин Драгутин. Пролитая здесь кровь обернется большой бедой для радимичской земли.
– Ну так уезжайте с миром! – раздраженно крикнул Володарь.
Ган Годун готов был последовать разумному совету, о чем и не замедлил сообщить рассерженному боярину, но его отъезд мало что менял в создавшейся ситуации.
– Если ты не повинен в смерти моего отца, боярин, то чего тебе бояться? – усмехнулся Искар. – Боги будут на твоей стороне.
– Я не убивал и не предавал Лихаря Урса, – отозвался Драгутин. – Твой отец умер у меня на руках, и я дал ему слово, что буду заботиться о тебе как о родном сыне. Если бы Ичал Шатун был жив, он подтвердил бы мои слова.
– Ичал Шатун умер, – холодно возразил Искар, – а значит, некому за тебя замолвить слово, боярин, кроме Лесного бога.
– Если ты так жаждешь мести, то почему не попытался убить меня из засады?
– Я не мести жажду, а правды, пусть даже и ценой собственной жизни, – возразил Искар.
– Готовьте круг, – распорядился Драгутин. – Вот ведь упрямый отрок.
Мечники зароптали. Бояре Володарь и Ратибор запротестовали в полный голос, но Драгутин уже спрыгнул с седла на землю. Ган Годун слегка подивился такому обороту дела.
В конце концов, Драгутиновы бояре и мечники могли без особого труда разделаться с неуступчивым Искаром, так какой резон Даджбогову ближнику рисковать своей шкурой?
То же самое высказали Драгутину и Володарь с Ратибором; последний предложил на крайний случай свои услуги. Что за птица, в самом деле, этот Шатуненок, чтобы сын Великого князя Яромира оказывал ему честь, соглашаясь на божий суд? В словах бояр была своя правда, но Драгутин не мог себе позволить устранить сына Лихаря Урса мимоходом, словно незначительную помеху, вставшую на пути. Либо сам Искар все правильно рассчитал, либо стоявшие за ним люди выбрали верный ход, но для боярина Драгутина одинаково нежелательными были и победа, и поражение на божьем суде. Смерть Искара будет использована врагами радимичской земли в своих целях, ну а в случае гибели самого боярина тоже многое может поменяться для радимичей, и далеко не в лучшую сторону. Впрочем, надо полагать, Искар Урс не настолько хороший боец, чтобы одолеть в схватке на мечах боярина Драгутина. Однако уже первое соприкосновение мечей заставило боярина насторожиться. Данбор многому научил своего сестричада. Искар был хорошим бойцом, и это обстоятельство не на шутку огорчило Драгутина. Расчет свой он поначалу строил на том, что ему удастся либо обезоружить Искара, либо легко его ранить, но вскоре убедился, что сделать это будет непросто. К тому же Шатуненок разгадал намерение боярина и прошипел злобно:
– И не надейся, даджан: я либо сойду с круга победителем, либо меня вынесут отсюда мертвым.
– Убей его, Драгутин! – крикнул Ратибор. – Мы не можем рисковать. Твоя смерть обернется гибелью тысяч людей.
Ратибор был прав, Драгутин это очень хорошо осознавал. Боги так распорядились или злые духи, но жизнью этого отрока, сына Лихаря Урса, боярин выкупал у смерти многих людей, даже и не подозревавших, что их судьбы висят сейчас на острие Драгутинова меча. И все-таки он медлил, ибо одна жизнь – это тоже много, так много, что даже привычная ко всему рука немеет и меч уходит в сторону, вместо того чтобы нанести решающий удар.
Ган Годун не понимал Драгутина. Преимущество боярина было очевидным: трижды он мог убить Искара и трижды этого не делал, подвергая, между прочим, риску свою жизнь, ибо Шатуненок был в бою искусен, решителен и смел. В последний раз он только чудом не достал замешкавшегося боярина. И все-таки четвертый удар даджана мог бы стать роковым для Искара Шатуненка, если бы не всадница на белом коне, влетевшая в круг. Вскинувшие было луки мечники тут же их опустили, узнав в женщине кудесницу Всемилу. Спрыгнув с седла на землю, она вырвала меч из рук растерявшегося Искара и отшвырнула его далеко в сторону. Драгутин опустил свой меч к ноге и придержал за узду разгоряченного коня кудесницы. Следом за Всемилой подъехали еще несколько всадников, один из которых был в боготурском шеломе, а остальные в волчьих шкурах, небрежно наброшенных на плечи. Боготур что-то горячо говорил Драгутину, но что именно, ган Годун не разобрал. Шатуненок стоял словно громом пораженный, а вокруг него хлопотали две женщины. Откуда взялась вторая, Годун так и не понял и спросил растерянно у Ратибора:
– Что все это значит?
– Это значит, что суд Лесного бога свершился, – ответил боярин. – Так и передай урсским старейшинам. Лесной бог внял богине Макоши и не допустил, чтобы между урсом и славянином пролилась кровь.
Раскинув умом, ган Годун пришел к выводу, что боярин в своем толковании свершившегося суда прав, и ничего более умного по этому поводу не придумаешь. Годун поднял руку и урсы, повинуясь его сигналу, рысью покинули место, где кровь так и не пролилась волею богов, в очередной раз явивших людям свою мудрость.
Глава 22
ПИР БОГОТУРОВ
Торуса отправился к Богдану один, хотя Буривой и Божибор предлагали ему свою поддержку. Однако эта поддержка могла обернуться кровавой бойней, чего Торусе никак не хотелось допустить. В конце концов, кудесница Всемила одобрила решение боготура, а боярин Драгутин с ним согласился, оговорив право в случае неудачи Торусы действовать по-своему.
Богданов двор ничем не выделялся среди дворов старейший. Младший Всеволодов брат был не то чтобы нищ, но и достатком старшего брата Борислава не обладал и в четверть. Торуса плохо знал Богдана, хотя не раз сталкивался с ним в детинце. Если младший брат и завидовал богатству и власти старших братьев, то очень умело это скрывал. О Богдане шла нелестная слава как о человеке простоватом и целиком зависящем от умного и хитрого Борислава Сухорукого.
Во двор Богдановой усадьбы Торусу пустили без помех. Крепкие ворота захлопнулись за его спиной, отрезая путь к возможному отступлению. Боготур хоть и испытал по этому поводу беспокойство, но с коня спрыгнул легко и на красное крыльцо ступил уверенно. Младшего брата Великого князя охраняли чуть не полсотни мечников, облаченных, несмотря на ночь, а точнее, раннее утро, в тяжелую бронь. Не приходилось сомневаться, что в тереме готовились к событиям, которым, к сожалению для хозяев, не суждено было состояться, и не в последнюю очередь благодаря усилиям самого Торусы.
Боготур рассчитывал увидеть Рогволда, но в гридне за столом сидел один Богдан, с красными то ли с перепоя, то ли недосыпа глазами. Здравную чашу хозяин поднес гостю, криво улыбаясь одними губами. Глаза его при этом настороженно следили за Торусой. По этим глазам недоспавшего поросенка боготур определил, что хозяин не столько пьян, сколько притворяется. Дюжина Богдановых мечников толклась у входа за спиной Торусы с явным намерением вмешаться, если гость вздумает нанести ущерб хозяину.
Торуса плеснул хозяйским щурам вина много больше, чем положено было по обычаю, а проще говоря, вылил поднесенное вино на пол, не пригубив. Такое поведение можно было смело считать оскорбительным, но Богдан сделал вид, что не заметил вызова гостя, и повелительным взглядом заставил примолкнуть зароптавших было мечников.
– Слух по городу пошел, что вино в твоем тереме отравленное, – сказал Торуса, присаживаясь к столу.
Богдан захохотал, правда, смех хозяина прозвучал, на взгляд гостя, не слишком искренне.
– Вузлева ты этим вином потчевал?
Лицо Богдана побурело от ярости. Видимо, он никак не ожидал, что гость сразу же возьмет быка за рога, не стесняясь присутствием мечников.
– Ты оглядись вокруг, Торуса, – прошипел Богдан, – тогда, быть может, поймешь, кто в этом доме хозяин и сколь опрометчиво наносить ему обиду.
Младший брат был, что называется, в породу. И ростом, и статью, и даже лицом он был похож на Великого князя Всеволода. Разве что глаза разительно отличались. Виляющими были глаза у Богдана, а Великий князь на собеседника смотрит прямо, даже когда лжет ему.
– Твоих мечников я не боюсь, – холодно заметил Торуса. – За моей спиной вся боготурская дружина, которая ждет только сигнала, чтобы покарать изменников Велесовой правде.
– Ого, – прозвучал за спиной Торусы насмешливый голос, – это кто же нам угрожать вздумал?
Торуса по голосу узнал Рогволда, а потому не стал оборачиваться. Сидел и смотрел пристально на явно воспрянувшего духом при появлении союзника Богдана. Князю Берестеня пришлось обходить стол и садиться одесную хозяина, чтобы взглянуть в глаза старому другу.
– А мы тебя вчера вечером ждали с Богданом, – сказал Рогволд.
– Ждали вы не меня, – усмехнулся Торуса, – и не дождались. А с тебя особый спрос будет, боготур Рогволд. Ты Берестень бросил в тяжкий час.
– Ничего с тем Берестенем не случится, – лениво протянул Рогволд. – Я прибыл в стольный град, чтобы помочь захворавшему князю Всеволоду в его борьбе против даджана, с которым и Вузлев, и ты, боготур Торуса, в сговоре.
– А разве Всеволод сказал свое последнее слово в отношении Драгутина и Вузлева?
– Не во всем Великий князь волен, – хмуро бросил Рогволд.
– Не рановато ли ты в судьи полез, боготур? – насмешливо спросил Торуса. – И Всеволод еще жив, да и охотников утвердиться на великом столе с избытком.
– Я свое место знаю и все делал если не с прямого согласия Всеволода, то ему на пользу.
– Это даже более правда, чем вы с Богданом думаете, – усмехнулся Торуса. – Но вы упустили одно: кому-то ведь придется отвечать за содеянное. Должен же Великий радимичский князь оправдаться в глазах Великого князя Яромира за смерть его сына. Ты, боготур Рогволд, самая подходящая цена за княжий недосмотр. А если волхвы потребуют плату за головы боготура Вузлева и его товарищей, то Великий князь Всеволод, с тяжелым сердцем конечно, вынужден будет казнить брата своего Богдана.
– Все ты лжешь, Торуса, – вскочил на ноги Богдан. – Не замышляли мы ничего худого против брата Всеволода.
– Сядь, – резко бросил в сторону Богдана Рогволд, – не мешай разговору.
– Борислава в стольном граде нет, – спокойно продолжал Торуса, – и тебе, Богдан, достанутся все шишки. Зачем ты вообще полез в заговор, если ты брат Великого князя и останешься им, кто бы ни сидел на великом столе, Всеволод или Борислав? Драгутину известно все о заговоре Сухорукого, и за спиной у даджана рать в пять тысяч воинов. При таком раскладе князю Всеволоду ссориться с ним не резон. Наоборот, как только в детинце узнают, что Драгутин избежал ловушки, там сразу же раскроют ваш заговор, и боготур Скора по слову князя Всеволода разорит твою усадьбу, Богдан, и предаст здесь всех мечу. Просто из предосторожности, чтобы обитатели этого терема не наболтали лишнего.
– Это ты предупредил Драгутина? – прищурился на боготура Рогволд.
– И тем самым спас тебе жизнь, – холодно отозвался Торуса. – Вы с Богданом всего лишь разменная монета в большой игре. Всеволоду действительно мешает боярин Драгутин, но не в интересах Великого радимичского князя война с князем Яромиром.
– Ты клевещешь на моего брата Всеволода! – выкрикнул Богдан.
– Ой ли, – усмехнулся Торуса. – Ты загляни в свою душу, Богдан, много ли там любви к брату, так почему Всеволод должен питать к тебе добрые чувства? Возможно, князь не все знает о ваших с Бориславом намерениях, но знает он достаточно, чтобы повесить тебя с легким сердцем.
В задумчивость после слов гостя впали оба – и Рогволд, и Богдан. Торуса не поручился бы, что все сказанное им за этим столом – правда, ибо чужие мысли он читать не научился. И тем не менее он не считал, что ради спасения Вузлева оболгал Всеволода. Ибо Великий князь был не настолько прост, чтобы поверить показаниям вилявой женки Рады. И даже ревность Всемилы не заставила бы Всеволода начать охоту на даджана, если бы он не видел в этом своего личного интереса.
– Боготуров вином опоили? – спросил Торуса у призадумавшегося Рогволда, который только криво усмехнулся в ответ.
– Отпустите их, – негромко бросил Богдан своим мечникам.
Ждать пришлось недолго. Торуса не успел осушить кубок, как в дверях возникли Вузлев и трое его товарищей, безоружные, но на все готовые. Если судить по лицам, то ярость их просто распирала.
– Вино оказалось слишком крепким, – развел руками Рогволд. – Мы с Богданом только-только очухались. Не иначе какая-то вражина подсыпала в вино сон-травы.
– Ладно, Рогволд, – зло прищурился Вузлев, – сочтусь я когда-нибудь с тобой полной мерой за это вино. А с тобой, Богдан, за запоры.
– Какие запоры? – изумился Рогволд. – Да вы что, боготуры? Я понимаю, ближникам Велеса срамно напиваться до полного бесчувствия, но вины хозяина в этом нет. У вас своя голова на плечах. А если начнете напраслину возводить на Богдана, то я всем скажу, что боготуры Вузлев, Соколик, Любомир и Синегуб два дня беспробудно пили, а после спали. Ныне же плетут непотребное, чтобы срам свой прикрыть и оправдаться в бесчинствах.
На лицах молодых боготуров читалось явное желание пустить в ход кулаки, но Вузлев уже, похоже, сообразил, что объяснение, придуманное Рогволдом, не самый худший выход из создавшейся ситуации и что до поры до времени его следует принять.
– Отдайте боготурам оружие, – распорядился приободрившийся Богдан.
Присесть к столу боготуры наотрез отказались и, разобрав оружие и бронь, направились к выходу. В отличие от них, Торуса любезно раскланялся с хозяином, а Рогволду сказал на прощанье:
– Я бы на твоем месте поспешил в Берестень, а стольном граде тебе делать нечего.
Рогволд открыл было рот для возражения, но Торуса его слушать не стал и покинул гостеприимный Богданов терем вслед за рассерженными боготурами. Садясь на подведенного расторопным челядином коня, Вузлев спросил у Торусы:
– Это Сухорукий нам наворожил?
– Дело не только в Бориславе, но и во Всеволоде, – негромко бросил Торуса.
Вузлев соображает быстро и, надо полагать, без подсказки товарища догадается, зачем князю Всеволоду понадобилось изолировать, а в будущем, возможно, и устранить близких к кудеснику Сновиду боготуров.
– Зачем ты вообще сюда полез? – спросил Торуса, выезжая в распахнутые ворота.
– Рогволд обещал показать нам женщину, которая возвела напраслину на Драгутина. Я ведь Рогволду верил как самому себе. С малых лет кашу хлебали из одного котелка.
– Ныне у каждого каша своя, – горько усмехнулся Торуса.
Вузлев промолчал, тяжело, видимо, переживая измену Рогволда. Сновидов внук самолюбив и неожиданное пленение переживает болезненно. Рогволд, хорошо знающий Вузлева, правильно рассчитал, что старый его товарищ не станет распространяться о своей промашке на каждом углу. И уж тем более не станет требовать у Великого князя наказания обманувших его людей. В создавшейся ситуации Рогволд без труда выведет Вузлева на всеобщее посмешище.
– Скора знал, что мы у Богдана? – спросил Вузлев.
– Знал, – не стал кривить душой Торуса. – Мне он советовал не совать нос в чужие дела.
– А ты все-таки сунул?
– Вспомнил о каше, – усмехнулся Торуса. – Я ведь не князь и на великих столах мне не сидеть.
Вузлев нахмурился, очень может быть, понял, что не только в Рогволдов огород бросил сей камешек Торуса. Вузлевовы родовичи всегда были не в меру горделивы и стремились к первенству в радимичской земле, не считаясь ни с заведенным рядом, ни с вечевым приговором.
– Борислав поднял урсов и привлек на свою сторону старейшин многих радимичских родов, – сказал Торуса. – Ган Митус прислал хазар. Берестень они либо взяли, либо вот-вот возьмут.
– Мы ждали мятеж и готовились к нему, – спокойно отозвался Вузлев.
– Вижу, как вы готовились, – зло отозвался Торуса. – Все рубежи открыты, боготур Вузлев под запором у Богдана, а Великий князь в раздумье, чью голову рубить первой. Печенеги Ачибея на подходе.
– Ган Ачибей не пойдет в набег зимой, – возразил Вузлев.
– По-твоему, Сухорукий с Митусом совсем без ума люди, если заварили эту кашу без надежды на подмогу? Я прошел лесом от своего городца до стольного града за два дня. И печенегам больше времени не понадобится: землю прихватило морозцем, а снежный покров едва ли по щиколотку. Не знаю, как вы считали с кудесником Сновидом и боярином Драгутином, но вижу, что просчитались.
Торуса догадывался, на чем строили свой расчет кудесник и боярин. Мятеж Борислава был им выгоден, ибо позволял обнаружить и подавить тех старейшин, которые были недовольны возвышением Велесовых ближников и в противлении их власти готовились опереться не только на родовых пращуров, но и на пришлых богов. Ну и как же при таких всеобщих ожиданиях не вспыхнуть большой усобице?
– Почему Богдан нас отпустил? – спросил Вузлев.
– Я объяснил и ему, и Рогволду, что ваша смерть обернется их неизбежной гибелью.
– Князь Всеволод будет тобой недоволен.
Ответить Торуса не успел, ибо детинец уже распахнул свой зев навстречу боготурам. Во дворе княжьего убежища суетился потревоженный рассветом служивый народ. Мечники бряцали оружием, а челядины хлопотали с дровами для многочисленных очагов обширного терема, сохранить тепло в котором в зимнюю пору было совсем непросто. Вышедший на красное крыльцо боготур Скора глянул на прибывших с удивлением и досадой, которые не сумел скрыть.
– Попроси Великого князя нас принять, – сказал Торуса ближнему боготуру.
– Недужится князю, – ответил, прокашлявшись, Скора.
– А ты скажи Великому князю, что боярин Драгутин свою рать повел мимо стольного града к радимичским рубежам, навстречу гану Ачибею. И еще скажи князю, что брат его Богдан клянется ему в верности и даже в мыслях не держит, чтобы переметнуться на сторону врагов Всеволода. От таких вестей Великому князю наверняка полегчает.
Вузлев, стоявший рядом с Торусой, ухмыльнулся в светлые усы. Скора тоже обнажил в оскале зубы, но глаза его все так же зло смотрели на боготуров.
– Князь Всеволод давно вас ждет – почему задержались? – спросил Скора у Вузлева.
– Меды в стольном граде больно крепкие, – огрызнулся Соколик. – Чуть до смерти не захмелели.
– Добро, боготуры, – кивнул головой Скора, – о вашей просьбе я скажу Великому князю. А что до пиров, то хмель в ваши годы вреден для здоровья.
Вспыльчивый Соколик добавил еще кое-что в спину удаляющемуся Скоре, но тот сделал вид, что срамных слов не расслышал.
К Великому князю их пустили не сразу, немалое время протомив в гридне. Торуса уже подумывал, что Всеволод и в этот раз уклонится от встречи, но ошибся в своих нелестных для Великого князя предположениях.
Князь Всеволод выглядел хоть и смурным, но здоровым. На боготуров он глянул неласково, а пухлые губы скривились в усмешке.
– От беглых мечников узнаю, боготуры, о бесчинствах, творимых урсами и хазарами в порубежье, доверенном вашим заботам. Не спрашиваю, что делали все эти дни Вузлев со товарищи, ибо немало уже о том наслышан. Но хотелось бы знать, почему боготур Торуса оставил свой городец без присмотра и по какой нужде явился в стольный град? Или иной заботы нет ныне у боготуров, как только меды распивать?
– По твоему зову собрались мы в стольном граде, – не выдержал Всеволодовой лжи боготур Соколик.
– Долго добирались, – отрезал Великий князь. – Нужда в вашей помощи отпала, и более я вас в стольном граде не держу.
– Спасибо за привет и ласку, князь, – сказал Торуса. – Впредь мы будем знать, что в болезни ты забывчив, а во здравии изменчив.
Боготуры засмеялись, а Всеволод побагровел от гнева. Придет время, он припомнит Торусе эти слова. Но достоинства своего Великий князь не уронил, с душившей его яростью совладал и распрощался с гостями почти мирно.
Боготуры сели на коней и выехали из детинца на пока еще малолюдную Торговую площадь. Стольный радимичский град просыпался лениво, по-зимнему неторопливо втягиваясь в хмурый день. Большой беды наступающий день обывателям не сулил, и Торуса, удовлетворенный этим обстоятельством, покинул город почти с легким сердцем.
Богданов двор ничем не выделялся среди дворов старейший. Младший Всеволодов брат был не то чтобы нищ, но и достатком старшего брата Борислава не обладал и в четверть. Торуса плохо знал Богдана, хотя не раз сталкивался с ним в детинце. Если младший брат и завидовал богатству и власти старших братьев, то очень умело это скрывал. О Богдане шла нелестная слава как о человеке простоватом и целиком зависящем от умного и хитрого Борислава Сухорукого.
Во двор Богдановой усадьбы Торусу пустили без помех. Крепкие ворота захлопнулись за его спиной, отрезая путь к возможному отступлению. Боготур хоть и испытал по этому поводу беспокойство, но с коня спрыгнул легко и на красное крыльцо ступил уверенно. Младшего брата Великого князя охраняли чуть не полсотни мечников, облаченных, несмотря на ночь, а точнее, раннее утро, в тяжелую бронь. Не приходилось сомневаться, что в тереме готовились к событиям, которым, к сожалению для хозяев, не суждено было состояться, и не в последнюю очередь благодаря усилиям самого Торусы.
Боготур рассчитывал увидеть Рогволда, но в гридне за столом сидел один Богдан, с красными то ли с перепоя, то ли недосыпа глазами. Здравную чашу хозяин поднес гостю, криво улыбаясь одними губами. Глаза его при этом настороженно следили за Торусой. По этим глазам недоспавшего поросенка боготур определил, что хозяин не столько пьян, сколько притворяется. Дюжина Богдановых мечников толклась у входа за спиной Торусы с явным намерением вмешаться, если гость вздумает нанести ущерб хозяину.
Торуса плеснул хозяйским щурам вина много больше, чем положено было по обычаю, а проще говоря, вылил поднесенное вино на пол, не пригубив. Такое поведение можно было смело считать оскорбительным, но Богдан сделал вид, что не заметил вызова гостя, и повелительным взглядом заставил примолкнуть зароптавших было мечников.
– Слух по городу пошел, что вино в твоем тереме отравленное, – сказал Торуса, присаживаясь к столу.
Богдан захохотал, правда, смех хозяина прозвучал, на взгляд гостя, не слишком искренне.
– Вузлева ты этим вином потчевал?
Лицо Богдана побурело от ярости. Видимо, он никак не ожидал, что гость сразу же возьмет быка за рога, не стесняясь присутствием мечников.
– Ты оглядись вокруг, Торуса, – прошипел Богдан, – тогда, быть может, поймешь, кто в этом доме хозяин и сколь опрометчиво наносить ему обиду.
Младший брат был, что называется, в породу. И ростом, и статью, и даже лицом он был похож на Великого князя Всеволода. Разве что глаза разительно отличались. Виляющими были глаза у Богдана, а Великий князь на собеседника смотрит прямо, даже когда лжет ему.
– Твоих мечников я не боюсь, – холодно заметил Торуса. – За моей спиной вся боготурская дружина, которая ждет только сигнала, чтобы покарать изменников Велесовой правде.
– Ого, – прозвучал за спиной Торусы насмешливый голос, – это кто же нам угрожать вздумал?
Торуса по голосу узнал Рогволда, а потому не стал оборачиваться. Сидел и смотрел пристально на явно воспрянувшего духом при появлении союзника Богдана. Князю Берестеня пришлось обходить стол и садиться одесную хозяина, чтобы взглянуть в глаза старому другу.
– А мы тебя вчера вечером ждали с Богданом, – сказал Рогволд.
– Ждали вы не меня, – усмехнулся Торуса, – и не дождались. А с тебя особый спрос будет, боготур Рогволд. Ты Берестень бросил в тяжкий час.
– Ничего с тем Берестенем не случится, – лениво протянул Рогволд. – Я прибыл в стольный град, чтобы помочь захворавшему князю Всеволоду в его борьбе против даджана, с которым и Вузлев, и ты, боготур Торуса, в сговоре.
– А разве Всеволод сказал свое последнее слово в отношении Драгутина и Вузлева?
– Не во всем Великий князь волен, – хмуро бросил Рогволд.
– Не рановато ли ты в судьи полез, боготур? – насмешливо спросил Торуса. – И Всеволод еще жив, да и охотников утвердиться на великом столе с избытком.
– Я свое место знаю и все делал если не с прямого согласия Всеволода, то ему на пользу.
– Это даже более правда, чем вы с Богданом думаете, – усмехнулся Торуса. – Но вы упустили одно: кому-то ведь придется отвечать за содеянное. Должен же Великий радимичский князь оправдаться в глазах Великого князя Яромира за смерть его сына. Ты, боготур Рогволд, самая подходящая цена за княжий недосмотр. А если волхвы потребуют плату за головы боготура Вузлева и его товарищей, то Великий князь Всеволод, с тяжелым сердцем конечно, вынужден будет казнить брата своего Богдана.
– Все ты лжешь, Торуса, – вскочил на ноги Богдан. – Не замышляли мы ничего худого против брата Всеволода.
– Сядь, – резко бросил в сторону Богдана Рогволд, – не мешай разговору.
– Борислава в стольном граде нет, – спокойно продолжал Торуса, – и тебе, Богдан, достанутся все шишки. Зачем ты вообще полез в заговор, если ты брат Великого князя и останешься им, кто бы ни сидел на великом столе, Всеволод или Борислав? Драгутину известно все о заговоре Сухорукого, и за спиной у даджана рать в пять тысяч воинов. При таком раскладе князю Всеволоду ссориться с ним не резон. Наоборот, как только в детинце узнают, что Драгутин избежал ловушки, там сразу же раскроют ваш заговор, и боготур Скора по слову князя Всеволода разорит твою усадьбу, Богдан, и предаст здесь всех мечу. Просто из предосторожности, чтобы обитатели этого терема не наболтали лишнего.
– Это ты предупредил Драгутина? – прищурился на боготура Рогволд.
– И тем самым спас тебе жизнь, – холодно отозвался Торуса. – Вы с Богданом всего лишь разменная монета в большой игре. Всеволоду действительно мешает боярин Драгутин, но не в интересах Великого радимичского князя война с князем Яромиром.
– Ты клевещешь на моего брата Всеволода! – выкрикнул Богдан.
– Ой ли, – усмехнулся Торуса. – Ты загляни в свою душу, Богдан, много ли там любви к брату, так почему Всеволод должен питать к тебе добрые чувства? Возможно, князь не все знает о ваших с Бориславом намерениях, но знает он достаточно, чтобы повесить тебя с легким сердцем.
В задумчивость после слов гостя впали оба – и Рогволд, и Богдан. Торуса не поручился бы, что все сказанное им за этим столом – правда, ибо чужие мысли он читать не научился. И тем не менее он не считал, что ради спасения Вузлева оболгал Всеволода. Ибо Великий князь был не настолько прост, чтобы поверить показаниям вилявой женки Рады. И даже ревность Всемилы не заставила бы Всеволода начать охоту на даджана, если бы он не видел в этом своего личного интереса.
– Боготуров вином опоили? – спросил Торуса у призадумавшегося Рогволда, который только криво усмехнулся в ответ.
– Отпустите их, – негромко бросил Богдан своим мечникам.
Ждать пришлось недолго. Торуса не успел осушить кубок, как в дверях возникли Вузлев и трое его товарищей, безоружные, но на все готовые. Если судить по лицам, то ярость их просто распирала.
– Вино оказалось слишком крепким, – развел руками Рогволд. – Мы с Богданом только-только очухались. Не иначе какая-то вражина подсыпала в вино сон-травы.
– Ладно, Рогволд, – зло прищурился Вузлев, – сочтусь я когда-нибудь с тобой полной мерой за это вино. А с тобой, Богдан, за запоры.
– Какие запоры? – изумился Рогволд. – Да вы что, боготуры? Я понимаю, ближникам Велеса срамно напиваться до полного бесчувствия, но вины хозяина в этом нет. У вас своя голова на плечах. А если начнете напраслину возводить на Богдана, то я всем скажу, что боготуры Вузлев, Соколик, Любомир и Синегуб два дня беспробудно пили, а после спали. Ныне же плетут непотребное, чтобы срам свой прикрыть и оправдаться в бесчинствах.
На лицах молодых боготуров читалось явное желание пустить в ход кулаки, но Вузлев уже, похоже, сообразил, что объяснение, придуманное Рогволдом, не самый худший выход из создавшейся ситуации и что до поры до времени его следует принять.
– Отдайте боготурам оружие, – распорядился приободрившийся Богдан.
Присесть к столу боготуры наотрез отказались и, разобрав оружие и бронь, направились к выходу. В отличие от них, Торуса любезно раскланялся с хозяином, а Рогволду сказал на прощанье:
– Я бы на твоем месте поспешил в Берестень, а стольном граде тебе делать нечего.
Рогволд открыл было рот для возражения, но Торуса его слушать не стал и покинул гостеприимный Богданов терем вслед за рассерженными боготурами. Садясь на подведенного расторопным челядином коня, Вузлев спросил у Торусы:
– Это Сухорукий нам наворожил?
– Дело не только в Бориславе, но и во Всеволоде, – негромко бросил Торуса.
Вузлев соображает быстро и, надо полагать, без подсказки товарища догадается, зачем князю Всеволоду понадобилось изолировать, а в будущем, возможно, и устранить близких к кудеснику Сновиду боготуров.
– Зачем ты вообще сюда полез? – спросил Торуса, выезжая в распахнутые ворота.
– Рогволд обещал показать нам женщину, которая возвела напраслину на Драгутина. Я ведь Рогволду верил как самому себе. С малых лет кашу хлебали из одного котелка.
– Ныне у каждого каша своя, – горько усмехнулся Торуса.
Вузлев промолчал, тяжело, видимо, переживая измену Рогволда. Сновидов внук самолюбив и неожиданное пленение переживает болезненно. Рогволд, хорошо знающий Вузлева, правильно рассчитал, что старый его товарищ не станет распространяться о своей промашке на каждом углу. И уж тем более не станет требовать у Великого князя наказания обманувших его людей. В создавшейся ситуации Рогволд без труда выведет Вузлева на всеобщее посмешище.
– Скора знал, что мы у Богдана? – спросил Вузлев.
– Знал, – не стал кривить душой Торуса. – Мне он советовал не совать нос в чужие дела.
– А ты все-таки сунул?
– Вспомнил о каше, – усмехнулся Торуса. – Я ведь не князь и на великих столах мне не сидеть.
Вузлев нахмурился, очень может быть, понял, что не только в Рогволдов огород бросил сей камешек Торуса. Вузлевовы родовичи всегда были не в меру горделивы и стремились к первенству в радимичской земле, не считаясь ни с заведенным рядом, ни с вечевым приговором.
– Борислав поднял урсов и привлек на свою сторону старейшин многих радимичских родов, – сказал Торуса. – Ган Митус прислал хазар. Берестень они либо взяли, либо вот-вот возьмут.
– Мы ждали мятеж и готовились к нему, – спокойно отозвался Вузлев.
– Вижу, как вы готовились, – зло отозвался Торуса. – Все рубежи открыты, боготур Вузлев под запором у Богдана, а Великий князь в раздумье, чью голову рубить первой. Печенеги Ачибея на подходе.
– Ган Ачибей не пойдет в набег зимой, – возразил Вузлев.
– По-твоему, Сухорукий с Митусом совсем без ума люди, если заварили эту кашу без надежды на подмогу? Я прошел лесом от своего городца до стольного града за два дня. И печенегам больше времени не понадобится: землю прихватило морозцем, а снежный покров едва ли по щиколотку. Не знаю, как вы считали с кудесником Сновидом и боярином Драгутином, но вижу, что просчитались.
Торуса догадывался, на чем строили свой расчет кудесник и боярин. Мятеж Борислава был им выгоден, ибо позволял обнаружить и подавить тех старейшин, которые были недовольны возвышением Велесовых ближников и в противлении их власти готовились опереться не только на родовых пращуров, но и на пришлых богов. Ну и как же при таких всеобщих ожиданиях не вспыхнуть большой усобице?
– Почему Богдан нас отпустил? – спросил Вузлев.
– Я объяснил и ему, и Рогволду, что ваша смерть обернется их неизбежной гибелью.
– Князь Всеволод будет тобой недоволен.
Ответить Торуса не успел, ибо детинец уже распахнул свой зев навстречу боготурам. Во дворе княжьего убежища суетился потревоженный рассветом служивый народ. Мечники бряцали оружием, а челядины хлопотали с дровами для многочисленных очагов обширного терема, сохранить тепло в котором в зимнюю пору было совсем непросто. Вышедший на красное крыльцо боготур Скора глянул на прибывших с удивлением и досадой, которые не сумел скрыть.
– Попроси Великого князя нас принять, – сказал Торуса ближнему боготуру.
– Недужится князю, – ответил, прокашлявшись, Скора.
– А ты скажи Великому князю, что боярин Драгутин свою рать повел мимо стольного града к радимичским рубежам, навстречу гану Ачибею. И еще скажи князю, что брат его Богдан клянется ему в верности и даже в мыслях не держит, чтобы переметнуться на сторону врагов Всеволода. От таких вестей Великому князю наверняка полегчает.
Вузлев, стоявший рядом с Торусой, ухмыльнулся в светлые усы. Скора тоже обнажил в оскале зубы, но глаза его все так же зло смотрели на боготуров.
– Князь Всеволод давно вас ждет – почему задержались? – спросил Скора у Вузлева.
– Меды в стольном граде больно крепкие, – огрызнулся Соколик. – Чуть до смерти не захмелели.
– Добро, боготуры, – кивнул головой Скора, – о вашей просьбе я скажу Великому князю. А что до пиров, то хмель в ваши годы вреден для здоровья.
Вспыльчивый Соколик добавил еще кое-что в спину удаляющемуся Скоре, но тот сделал вид, что срамных слов не расслышал.
К Великому князю их пустили не сразу, немалое время протомив в гридне. Торуса уже подумывал, что Всеволод и в этот раз уклонится от встречи, но ошибся в своих нелестных для Великого князя предположениях.
Князь Всеволод выглядел хоть и смурным, но здоровым. На боготуров он глянул неласково, а пухлые губы скривились в усмешке.
– От беглых мечников узнаю, боготуры, о бесчинствах, творимых урсами и хазарами в порубежье, доверенном вашим заботам. Не спрашиваю, что делали все эти дни Вузлев со товарищи, ибо немало уже о том наслышан. Но хотелось бы знать, почему боготур Торуса оставил свой городец без присмотра и по какой нужде явился в стольный град? Или иной заботы нет ныне у боготуров, как только меды распивать?
– По твоему зову собрались мы в стольном граде, – не выдержал Всеволодовой лжи боготур Соколик.
– Долго добирались, – отрезал Великий князь. – Нужда в вашей помощи отпала, и более я вас в стольном граде не держу.
– Спасибо за привет и ласку, князь, – сказал Торуса. – Впредь мы будем знать, что в болезни ты забывчив, а во здравии изменчив.
Боготуры засмеялись, а Всеволод побагровел от гнева. Придет время, он припомнит Торусе эти слова. Но достоинства своего Великий князь не уронил, с душившей его яростью совладал и распрощался с гостями почти мирно.
Боготуры сели на коней и выехали из детинца на пока еще малолюдную Торговую площадь. Стольный радимичский град просыпался лениво, по-зимнему неторопливо втягиваясь в хмурый день. Большой беды наступающий день обывателям не сулил, и Торуса, удовлетворенный этим обстоятельством, покинул город почти с легким сердцем.
Глава 23
ОШИБКА КНЯЗЯ РОГВОЛДА
Рогволд засобирался в дорогу сразу же после того, как боготур Торуса вызволил Вузлева со товарищи из слишком уж гостеприимных объятий Богдана. Перед отъездом он навестил Великого князя Всеволода, который свежестью лица и бодростью тела начисто опровергал слухи о своей скорой смерти. Рогволду оставалось только подосадовать на себя за легковерие. Еще каких-нибудь два дня назад и сам Великий князь, и его ближники сочувственно внимали словам Рогволда и готовы были принять за истину все, что говорила Рада о боярине Драгутине. Ныне все изменилось: боготуры насмешливо косились на князя Берестеня, а Всеволод только руками разводил, удивляясь, как опростоволосился Рогволд, поверив лживым словам вилявой женки. Сам же Великий князь наветам на Драгутина не верил никогда, ибо вот уже двадцать лет боярин был его надежным и проверенным другом, соратником в нелегкой борьбе против жадных до почестей и злата ганов – что радимичских, что урсских, что хазарских.
Сказано это было в присутствии не только ближних боготуров, но и многих радимичских старейшин, что сразу же положило конец слухам, порочащим боярина Драгутина. Притихшие старейшины и возликовавшие боготуры внимали Великому князю с усердием, после чего выразили одобрение его словам дружным хором. Был здесь и Богдан, обласканный, к удивлению Рогволда, Великим князем. Причем Всеволод назвал Богдана продолжателем и хранителем своих дел. Заявление это было неожиданным не только для боготуров и старейшин, но и для самого Богдана, который так и застыл с открытым ртом. Эти слова, кроме всего прочего, означали, что никакого взыска ни с Богдана, ни с близких ему старейшин не будет, если, разумеется, они выразят преданность Великому князю и жертвами богу Велесу искупят смущение в умах, которое имело место быть в результате посулов недобрых людей. Речь Всеволода была замысловатой, но и Богдан, и старейшины поняли Великого князя, а потому и поспешили выразить почтение кудеснику Скотьего бога, который стоял одесную Великого князя, опровергая своим присутствием слухи о ссоре, якобы вспыхнувшей между Всеволодом и Сновидом. Рогволд терялся в догадках, что же случилось в детинце такое необычное, что заставило Всеволода круто свернуть с избранного пути. Многое Рогволду объяснил боготур Скора, мудрый толкователь поступков и слов Великого князя.
Сказано это было в присутствии не только ближних боготуров, но и многих радимичских старейшин, что сразу же положило конец слухам, порочащим боярина Драгутина. Притихшие старейшины и возликовавшие боготуры внимали Великому князю с усердием, после чего выразили одобрение его словам дружным хором. Был здесь и Богдан, обласканный, к удивлению Рогволда, Великим князем. Причем Всеволод назвал Богдана продолжателем и хранителем своих дел. Заявление это было неожиданным не только для боготуров и старейшин, но и для самого Богдана, который так и застыл с открытым ртом. Эти слова, кроме всего прочего, означали, что никакого взыска ни с Богдана, ни с близких ему старейшин не будет, если, разумеется, они выразят преданность Великому князю и жертвами богу Велесу искупят смущение в умах, которое имело место быть в результате посулов недобрых людей. Речь Всеволода была замысловатой, но и Богдан, и старейшины поняли Великого князя, а потому и поспешили выразить почтение кудеснику Скотьего бога, который стоял одесную Великого князя, опровергая своим присутствием слухи о ссоре, якобы вспыхнувшей между Всеволодом и Сновидом. Рогволд терялся в догадках, что же случилось в детинце такое необычное, что заставило Всеволода круто свернуть с избранного пути. Многое Рогволду объяснил боготур Скора, мудрый толкователь поступков и слов Великого князя.