Шведов Сергей. Шатун

   – Кудесница Всемила изменила свое отношение к Драгутину, – негромко поведал Скора недоумевающему боготуру, – a c нею вместе качнулись в сторону даджана и новгородцы. Князь Всеволод счел неразумным оставаться в одиночестве ввиду грозящей усобицы и возможного печенежского набега. В общем-то Рогволд легко отделался, как прозрачно намекнул берестянскому князю Скора, ибо Всеволод, чего доброго, мог заподозрить его в том, что он, сговорившись с врагами Великого князя, пытался внести разлад в союз трех самых могущественных славянских племен, и это перед лицом угрозы, все более явственно исходящей из Хазарии.
   После зловещих откровений боготура Скоры Рогволд почел за благо убраться из стольного града, где обстановка складывалась для него крайне неблагоприятно, прихватив с собой и вполне оклемавшуюся Раду. На Раду он был страшно зол, но расправу над ней решил отложить до возвращения в Берестень.
   Женщина лежала со связанными руками в возке, запряженном парой сытых коней, которыми правил Коряга, а Рогволд ехал рядом на гнедом жеребце, прикрываясь рукой от дувшего в лицо ветра. Путь до Берестеня предстоял неблизкий, а утро выдалось морозное.
   – Не выгорело твое дело, Рада, у лжи короткие ноги.
   – Ты же моим словам поверил, – презрительно бросила женщина. – Вообразил, что можно болью сломить волю жрицы Кибелы.
   – Слышал, Коряга? – усмехнулся Рогволд. – Никудышный из тебя получается кат^[31], придется, видимо, другого человека подыскать для пыточных дел.
   Коряга обиженно засопел и зло покосился на Раду. И у ката есть, оказывается, своя гордость. В грядущем старании Коряги Рогволд теперь не сомневался, но приходилось брать в расчет, что женка ему попалась твердая, как кремень. Не всякий мужчина способен сознательно и добровольно пойти на пытку, чтобы добиться своей цели. Большая сила ненависти была в этой женщине к человеку, которого она собиралась погубить. А задумка была хороша, настолько хороша, что Рогволд усомнился в авторстве Рады. Наверняка здесь не обошлось без человека, хорошо знающего Великого князя и хорошо осведомленного в его истинном отношении к боярину Драгутину. Проще говоря, не обошлось в этом деле без Борислава Сухорукого, который ловко использовал легковерие Рогволда. А гану Карочею Рогволд еще свернет при случае шею, вилявый скиф дорого заплатит за свою ложь. Хотя нельзя сказать, что князь Берестеня понес большие убытки по вине обманувших его людей. Да, болезнь Всеволода оказалась мнимой, да, великий стол по-прежнему далек от Рогволда, но ведь и годы его небольшие и сил в нем немерено. Все еще может обернуться в выгодную для Рогволда сторону.
   Только у стен Берестеня князь вспомнил предостережение боготура Торусы о том, что колдун Хабал точит зубы на его город. Всерьез Рогволд это предостережение не воспринял. Никогда шалопугам не взять город, который защищает сотня мечников, полсотни стражников и несколько тысяч ополченцев.
   Рогволд критически оглядел городские стены, но никаких следов недавнего штурма не обнаружил. Берестень был крепким орешком, с высоким тыном и глубоким рвом, опоясывавшим весь город. Со стороны шалопуг было бы безумием даже пытаться взять его наскоком.
   Городская пристань была пуста, да по-иному в эту пору и быть не могло: до ледохода, открывающего торговым людям путь из Хазарии на Русь, оставалось еще более месяца. Городские ворота были открыты, и Рогволд успел заметить хвост обоза, вкатывающего за городской тын. Обоз, скорее всего, был торговым, собранным окрестными смердами для продажи нехитрой снеди на городском торгу.
   Стражники наверняка заметили с вежей приближающуюся Рогволдову дружину, а потому, опознав князя, не стали закрывать ворота. Еще одно подтверждение тому, что в округе и в городе все спокойно.
   Дружина въезжала в родной город без опаски, вполне уверенная, что найдет здесь надежное пристанище после долгого и трудного пути. И ни стражники у ворот, ни безлюдье на Торговой площади не вызвали поначалу у Рогволда никаких подозрений. Вот только Зоря, ехавший одесную князя, вдруг вскинул щит и поймал летящую в цель стрелу. А целью этой была голова Рогволда. Но осознал это князь, только когда все тот же Зоря крикнул во всю мощь своих легких:
   – Измена!
   Рогволд тут же вскинул свой щит и тем самым спас себя от верной смерти. Три стрелы, пущенные с близкого расстояния, едва не сорвали этот щит с его руки. Из ближайшего проулка в бок Рогволдовой дружине ударили закованные в броню всадники, а от Торговой площади ринулись навстречу князю пешие копейщики. Рогволд обнажил меч и обрушил его на голову ближайшего врага. Врагов было много, но и Рогволдовы дружинники, не раз попадавшие в передряги, не смешались в кучу, не потеряли плеча друг друга и, перестроившись в мгновение ока, ударили сначала на конных мечников, загнав их обратно в проулок, а потом развернулись на пеших ратников, которым трудно пришлось на открытом пространстве под копытами озверевших коней и под мечами осерчавших гридей.
   Более всего досаждали лучники, бившие, со стен. За короткий срок они сбросили с коней чуть не треть княжьей дружины. Вся Торговая площадь простреливалась ими чуть ли не до детинца. Рогволд попробовал отступить к воротам, но наткнулся на плотную массу пеших ратников, ощетинившихся длинными копьями. У князя остался только один выход – прорываться к детинцу в надежде на то, что Усыга хоть и потерял город, но последнее убежище удержал.
   – Вперед! – крикнул Рогволд и первым поскакал через площадь, расшвыривая конем и мечом пытавшихся ему помешать ратников.
   Кажется, надежды Рогволда на твердость Усыги не были напрасными. Со стен детинца никто в Рогволдову дружину не стрелял, и, судя по шуму, доносившемуся из вежи, там уже готовились поднять решетку и открыть ворота. Рогволд перевел дух и огляделся. Пешие урсы не рисковали пока атаковать конных дружинников, а шалопуг Рогволдовы гриди смели с Торговой площади, загнав под навесы и в щели амбаров. Самое время было Усыге подсуетиться с воротами, но в сторожевой веже детинца что-то застопорилось. И только после громкого окрика Рогволда Усыга выглянул в одну из бойниц.
   – Открывай ворота!
   – Если бросишь оружие, боготур Рогволд, то жизнь будет сохранена и тебе, и твоим мечникам, – отозвался сверху Усыга.
   – Ты в своем уме?! – рявкнул на него Рогволд. – На кого пасть разеваешь, собачий сын!
   – Волею Великого князя Борислава я ныне в Берестене воевода, – сердито прокричал Усыга. – А если не подчинишься, то пеняй на себя.
   – Дурак ты, Усыга! – Рогволд сплюнул сгусток крови из рассеченной губы. – Твоего Борислава вздернут не сегодня, так завтра. Висеть тебе вместе с ним, если вздумаешь упрямиться. Рать Великого князя Всеволода уже двинулась к Берестеню.
   – Может, и двинулась, – хмыкнул Усыга, – да только дойдет ли!
   Кричал Рогволд не только Усыге, но и шалопугам, которые вновь начали надвигаться со всех сторон на его дружину. Но грозил он без пользы, никого его речи не смутили, а со стен детинца в растерявшихся гридей полетели сулицы и стрелы. Рогволд развернул коня и вновь попытался прорваться к воротам. За ним поскакали лишь около десятка гридей, остальных оттеснили в сторону и прижали к стене детинца без всякой надежды вырваться из железных клещей. Рогволд же и во второй раз прошел через Торговую площадь, как нож сквозь масло, но у Южных ворот напоролся на конных мечников Борислава, раз в пять превосходивших числом его уцелевших дружинников. Рогволд потерял щит и сломал меч по самую рукоятку, конь зашатался под ним и рухнул на землю, но боготур успел высвободить ногу из стремени раньше, чем расторопный Бориславов мечник достал его секирой. Мечник упал, пронзенный в горло Рогволдовым засапожником, а сам боготур, перехватив секиру из ослабевших рук, отступил к угловому амбару, рубя направо и налево, как дровосек в сухостойном лесу. Ему казалось, что он не идет, а плывет по кровавой реке, а рядом тонут его гриди, без стонов и криков о помощи. Последним упал Зоря, и вокруг Рогволда остались только чужие. А потом все исчезло, и кровавый поток накрыл его с головой…
   – Вот бык, – скрипнул зубами ган Багун, – еле успокоили! Говорил же, не надо пускать его в город, вон сколько людей покрошил, мясник!
   – Сечи без крови не бывает, – равнодушно отозвался ган Карочей.
   Скифа боготурская удаль Рогволда скорее восхитила, чем огорчила. Но и гана Багуна он мог понять – более десятка урсов взял с собой боготур в страну Вырай, более сотни ратников порубили его дружинники. Рогволда, конечно, без споров пропустят «белые волки» в Страну Света, а вот по поводу урсов и шалопуг у скифа были большие сомнения. Впрочем, судьба этих несчастных не слишком волновала Карочея ни в мире этом, ни в мире том. Правильно поступил Сухорукий – пролитая кровь, и своя, и чужая, сплачивает ряды.
   Появление невесть откуда Рады удивило не только Карочея, но и подъехавшего на белом коне Борислава. Последнего это появление даже, кажется, обрадовало. От женщины ждали новостей из стольного града, но место для разговора было неподходящим, и Сухорукий пригласил вождей в детинец. Пеший Багун тоже двинулся было за новым Великим князем, но его удержала чья-то уверенная рука. Багун узнал Горелуху, которую не чаял здесь встретить, и невольно поморщился:
   – Откуда ты взялась, старая?
   – Почему ты не рассказал урсам о последней воле Ичала Шатуна?
   – Кому надо, тот о воле Ичала знает, – отмахнулся Багун. – Не вмешивайся в чужие дела, старуха.
   – Это мои дела, Багун, – посмурнела лицом Горелуха. – Ичал признал Искара Шатуном и благословил его брак с Макошиной ведуньей Ляной.
   – Признал, – нехотя согласился Багун. – Но одного Ичалова слова мало. Сын Лихаря должен делом доказать, что предан всей душой Лесному богу и племени урсов, а пока он слишком молод, чтобы вести нас за собой.
   – А ты, Багун, зрел и мудр, – усмехнулась старуха. – Настолько мудр, что стал на сторону Борислава Сухорукого, убийцы моего сына Лихаря, и на сторону гана Митуса, сына того самого Жиряты, который предал и погубил моего мужа Листяну Шатуна.
   – А ты к чему принуждаешь меня, женщина?! – рассердился Багун. – К миру и согласию с ведунами славянских богов, исконных врагов Лесного бога? Разве не «белые волки» разрушили твой дом и изгнали тебя и твоих домочадцев с принадлежащих вам по праву земель? Разве не боготуры сидят в наших городцах? Разве не радимичи владеют нашими родовыми землями?
   – Борислав обещал тебе вернуть наши земли и городцы?
   – Сами возьмем, пока у Сухорукого есть в нас нужда. И первым будет Листянин городец. Это час нашего торжества, старуха. Лесной бог встанет с ложа богини обновленным, и он будет не только богом урсов, но и богом всех прочих племен, славянских и неславянских.
   – Ты в своем уме, Багун? – покачала головой Горелуха. – Зачем славянам и печенегам боги урсов, когда у них есть свои? И зачем Лесному богу славяне, когда у него есть мы, урсы? Мой сын думал по-иному. Ичал Шатун тоже мыслил не так.
   – Оба они мертвы, – хмуро бросил Багун. – Теперь мы с Хабалом будем решать, какую дорогу выбирать нашему племени, и никто не вправе нам мешать, ни ты, ни твой внук.
   – Твои и Хабаловы предки не были ближниками Лесного бога, и вы не вправе толковать волю Хозяина, – твердо сказала Горелуха.
   – А кто вправе? – огрызнулся Багун. – Последний Шатун нашего племени мертв, а внук твой вырос среди чужих, и доверия у меня к нему нет.
   – Ты предал моего сына, Багун, и ныне вновь встал на путь измены.
   – Все ты лжешь, старуха. – Ган крепко схватил Горелуху за плечи. – Это твой сын, поддавшись уговорам женщины чужого племени, пошел на сговор с нашими врагами. А теперь ты хочешь, чтобы сын этой Милицы, разрушившей нашу с Лихарем дружбу, стал во главе урсов. Кровь радимичей, текущая в жилах Искара, не позволит ему услышать нашего бога.
   – В жилах Листяны тоже была радимичская кровь, но это не помешало ему стать Шатуном.
   – Возможно, – хмуро бросил Багун. – Но я признаю Искара Шатуном только тогда, когда уверую в то, что он слышит Лесного бога и верно толкует его волю.
   Багун отстранил Горелуху и уверенным шагом направился к детинцу, обходя тела павших, которые в немалом числе лежали на Торговой площади. Не все павшие были урсами, но от этого горечи в душе гана не стало меньше.
   В детинце собралась вся головка мятежа: Борислав, Дробень, Хабал, ганы Карочей и Горазд, Усыга, старый Иллурд и хазар Хвет. Слушали Раду, которая рассказывала о событиях, происходивших в последние дни в стольном граде.
   – Не решились, значит, на выступление Богдан и старейшины, – разочарованно протянул Усыга.
   – Отсутствие Драгутина делало мятеж в стольном граде бессмысленным, – спокойно сказал Борислав, – ибо не против Всеволода должны были восстать старейшины, а против изменника даджана и поддержавшего его кудесника Сновида. Тогда городские обыватели не стали бы вмешиваться в распрю, а Всеволод застыл бы на распутье. Но сказать, что наш замысел провалился, я не могу. Всеволод собрал в стольном граде и около него все свои силы, оголив рубежи, и тем самым развязал нам руки. Теперь следует действовать без промедления. Мы слишком засиделись в Берестене, а ган Ачибей уже на подходе. Пришла пора брать под свою руку городец Листяны Шатуна. С находящегося там ложа Кибелы должен встать новый бог. Устами своего кудесника Хабала он должен благословить нового Великого князя радимичской и урсской земли и нового кагана, берущего отныне под свою длань Хазарию и Русь.
   – А как же каган Битюс? – осторожно усомнился Горазд.
   – Я получил вести от почтенного Моше, – пояснил Борислав. – У гана Митуса все готово, и сомнений в успехе нет. Почти все скифские и славянские ганы стали на сторону нового кагана и ждут, когда в радимичской земле восстанет новый бог, осененный Словом.
   – Что-то я не верю старому хабибу, – покачал головой Горазд. – С чего это он стал строить козни своему богу Ягу?
   – У почтенного Моше свои резоны, – усмехнулся Борислав. – К тому же полученные от него сведения подтверждаются из других источников. Я не настолько глуп, чтобы довериться одному человеку, пусть и весьма уважаемому.
   Сомнения гана Горазда не ослабили решимости заговорщиков. Здесь же на совете договорились оставить в Берестене Усыгу и Дробня в качестве воевод. Все остальные силы решено было вести к Листянину городцу, где и должна была решиться судьба мятежа. Ган Горазд попробовал было возражать, но его возражения отклонили. Великий князь Борислав высказался в том смысле, что опыт Горазда необходим в походе, но все отлично понимали, что он просто не доверяет гану.
   – Что тебе передал ган Сидок? – повернулся к Багуну Борислав.
   – Сидок приведет пешую рать урсов в пять тысяч копейщиков к Листянину городцу к завтрашнему утру, – отозвался ган. – К этому сроку мы должны быть там. Я уже послал гонцов к Годуну и Кряжану, чтобы вели туда же полторы тысячи всадников.
   Если судить по лицу Борислава, то ответом урса он остался доволен.
   – Судислав и Изяслав выведут радимичское ополчение к Листянину городцу к тому же сроку. Числом их будет не менее, чем урсов. Таким образом, сил у нас будет больше, чем у Всеволода. А с подходом Ачибея мы будем превосходить его рать втрое. Это подействует на колеблющихся старейшин и волостных князей, которые еще не решили, к какому берегу приткнуться.
   В словах Борислава не было ничего нового для заговорщиков, но произнесенная им цифра впечатлила. То, что еще недавно казалось зыбким и сомнительным, ныне приобретало определенность. Примолк даже ган Горазд, которого точило недоверие к замыслам Борислава Сухорукого.
   – Я, пожалуй, поеду навстречу Сидоку, – сказал Багун. – Надо поторопить пешую рать, но и вы не мешкайте, ганы.
   – Разумно, – кивнул головой Борислав. – Послезавтра к полудню мы все должны собраться у Листянина городца, и да поможет нам новый бог в благородных начинаниях.
   Вожди мятежа разошлись готовиться к выступлению, а ган Горазд остался сидеть у стола, лениво потягивая вино из серебряного кубка. Берестень вновь ускользнул из рук гана, и трудно было сказать, куда его выведет избранная не по своей воле дорога. И кой черт принес в Берестень глупого боготура Рогволда?! Конечно, ган Горазд не участвовал в его убийстве, но и бездействие в данной ситуации тоже могли поставить ему в вину. Кто станет слушать оправдания Горазда, ведь не в оковах же его привезли в Берестень. Очень может быть, что Горазд, прельстившись посулами и золотом Жучина, зря приехал в радимичскую землю. С другой стороны, в Хазарин сейчас тоже, трудно найти безопасное убежище. Если верить Бориславу, то там грядут большие перемены.
   Взбодрив мозги еще одним глотком вина, Горазд пришел к выводу, что не ругать он должен Ицхака за свое сомнительное нынешнее положение, а благодарить. Ибо, оставшись в Хазарии, он оказался бы перед тяжким выбором – хранить верность Битюсу или переметнуться к Митусу. И в том, и в другом случае его положение было бы незавидным. Определенность выбора чревата была гибелью, случись так, что Горазд стал бы на сторону побежденных. Здесь же, в радимичской земле, его положение можно считать более удобным, хотя и рискованным. Пока что он находится в рати Борислава и в случае успеха заговорщиков вправе будет требовать Берестень в качестве благодарности за участие в мятеже. Ну а если Борислав потерпит поражение, то Горазд с полным правом может объявить себя тайным соглядатаем князя Всеволода, которого он с большим риском для своей жизни предупреждал о готовящейся измене. И Великий князь не должен забыть об этой его услуге. Хотя он, конечно, может счесть ее слишком малой для признания гана Горазда своим горячим сторонником. Не худо было бы сделать свой вклад в победу Всеволода более весомым.
   Для разговора с Глуздом и Брехом ган Горазд спустился во двор, ибо отлично знал, что стены детинца имеют уши. Брех и Глузд, успевшие вернуться в Берестень накануне, пребывали в унынии. Смерть родовича, хотя и откровенно нелюбимого, произвела на них тяжелое впечатление.
   – А что я мог сделать? – вздохнул Горазд. – Я сам здесь на положении пленника, разве что руки не связаны.
   Говорилось это не только для Глузда и Бреха, но и для родовича Гудяя, который не одобрял поведение своего гана.
   – Ведь предупреждал же я Великого князя, что Борислав пойдет на Берестень, или вы забыли ему об этом сказать?
   – Не забыли, – отозвался Глузд. – И Всеволоду мы об этом сказали, и Торусе. Боготур Торуса предупреждал Рогволда об опасности, но тот ему не поверил.
   – Откуда вы об этом знаете?
   – От Зори, – пояснил Брех. – Он хоть и ранен сильно, но жив. Мы его спрятали в доме одного родовича.
   – Ну вот, – развел руками Горазд, – кто ж знал, что предупрежденный и князем Всеволодом, и боготуром Торусой Рогволд полезет очертя голову в занятый врагами город? Это же совсем без ума надо быть. Хотя пал он, конечно, как истинный боготур, худого слова о нем не скажешь. Но князю мало одной силы и доблести, надо еще и светлую голову на плечах иметь. Если бы Рогволд оставил город на своего родовича, то Борислав никогда бы не взял Берестень. А он кому доверился? Усыге доверился, а это ж перекати-поле, ему все равно кому служить, лишь бы платили. Или я не прав?
   – Кругом прав, – вздохнул Глузд.
   – Что за радость будет всем, если шалопужья рать сожжет и разорит Берестень, пустив по миру его жителей? Погибнуть славной смертью мы всегда успеем, но вопрос-то в другом – как спасти Берестень?
   Брех с Глуздом согласно закивали головами: здраво рассуждал ган – действуя без ума, можно много дров наломать.
   – Рогволд сильно ослабил наш род, положив весь его цвет на мостовые Берестеня, а другие роды дремать не будут, чего доброго, захотят своих старейшин протолкнуть в князья.
   Из слов Глузда Горазд заключил, что Рогволдовы родовичи хоть и скорбят о погибшем боготуре, но от гана отворачиваться не собираются, храня надежду на его расторопство и разумение. В создавшейся благоприятной ситуации Горазду никак нельзя было оплошать.
   – Поедете втроем к Ицхаку Жучину, – тихо сказал он Глузду, Бреху и Гудяю, – расскажете ему все, как было. И еще передайте, что Борислав поутру покинет Берестень. Силы его собираются в кулак у Торусова городца, где Сухорукого будут выкликать Великим князем. Где вы сговорились о встрече с Ицхаком?
   – В ближайшем от Макошина городца сельце.
   – Вот и поезжайте, – кивнул головой Горазд. – А Берестень останется за нами, я в этом уверен.

Глава 24
ДАДЖАН И ИУДЕЙ

   Соглядатаи не подвели Ицхака Жучина: боярин Драгутин оказался как раз в том месте, где ему и надлежало быть. Стан его был разбит близ Макошина городца, а сосредоточенная здесь рать насчитывала по меньшей мере пять тысяч копейщиков. По доходившим до Ицхака сведениям, даджан обещал Всеволоду привести всего лишь тысячу воинов. Великий радимичский князь был очень недоверчив и боялся не только печенежских набегов, но и слишком горячих объятий своих союзников. Легче легкого пригласить чужую рать на свои земли, куда труднее ее потом избыть. Впрочем, события развивались не в пользу Всеволода, и вряд ли Великий князь в создавшейся ситуации станет упрекать князя Яромира в том, что он прислал ему на подмогу сил больше, чем обещал.
   Дозорные перехватили Ицхака еще на подходе к стану. Огромный, как гора, боярин, назвавшийся Заботой, насмешливо оглядел иудея, но просьбе его не удивился, а только благодушно кивнул непокрытой головой. Впрочем, эта обросшая густым волосом голова и не нуждалась в защите от холода.
   Десять сопровождавших Жучина хазар остались под присмотром Драгутиновых ратников, а сам Ицхак вместе с Глуздом отправились вслед за Заботой в шатер воеводы. Шатер был не то чтобы скромен, но и роскошью не блистал. То ли слухи о богатстве боярина Драгутина были сильно преувеличены, то ли, идучи в чужую землю, даджан решил не раздражать лишний раз завидущий глаз Великого радимичского князя. В шатре горел очаг, дымок от которого поднимался к полотняному потолку и выходил в проделанное в нем отверстие. Драгутин сидел на лавке у стола и задумчиво разглядывал резьбу на серебряном кубке. Боярин был без брони, в простой рубахе и небрежно наброшенном на плечи кожухе. За пологом, отгораживавшим дальний конец шатра, видимо, стояло ложе, и, как почему-то подумал Жучин, ложе это не пустовало.
   – Ждал, – сказал Драгутин, поворачиваясь к гостям. – Боготур Торуса рассказал мне о твоем участии в наших делах, Ицхак.
   – Твои дела – это мои дела, боярин Драгутин, – сказал Жучин, присаживаясь после приглашения на лавку.
   – Как это почтенный Моше так опростоволосился? – покачал головой Драгутин. – Разумный человек – и вдруг вздумал участвовать в заговорах.
   – Увы, – развел руками Ицхак, – взятые на себя обязательства перед дальними вынуждают нас иногда совершать подлости в отношении ближних.
   – Наверное, – задумчиво проговорил Драгутин. – Но, думаю, дело здесь не только в обязательствах перед дальними. Моше как-то сказал мне: если все вокруг станут иудеями, что же тогда делать истинным иудеям? Старейшины твоего племени, Ицхак, не желают терять власть над простолюдинами, а сохранить ее они могут только с помощью веры, отличной от других. Вот этого каган Битюс как раз и не учел, уверенный в том, что иудейская верхушка его поддержит.
   Ицхак не стал спорить с Драгутином, слишком много правды было в его словах. Если истинная вера станет достоянием всех людей на земле, то иудеи просто растворятся в этом бескрайнем море, утратив то, что выделяет их среди иных-прочих племен. Долгое время Ицхак над этим не задумывался, но развитие событий заставило его кое в чем пересмотреть свои взгляды на настоящее и будущее.
   – Лишиться бога – это значит для очень многих людей потерять себя, – сказал Драгутин.
   – Люди меняются, – осторожно заметил Ицхак, – и привыкают к новому.
   – Да, – согласился Драгутин, – но меняются они гораздо медленнее, чем хотелось бы.
   – Ган Сидок приведет пять тысяч урсов к Торусову городцу, – приступил к делу Ицхак. – Туда же заговорщики подтягивают все свои силы.
   – Скверно, – вздохнул Драгутин. – Если мы завяжем сражение с Бориславом, то ган Ачибей успеет прийти к нему на помощь.
   – Гана Ачибея ждут завтра к вечеру, – пояснил Ицхак, – но вряд ли он рискнет вторгаться в радимичскую землю, если поражение Борислава будет полным. Ачибей человек осторожный, он хорошо понимает, что неуспех Борислава будет означать поражение Митуса в Хазарии, ибо в этом случае многие славянские и скифские ганы просто откажутся выступить против Битюса.
   – Ты уверен, что Ачибей это понимает?
   – Во всяком случае, я знаю человека, который может ему все это доступно объяснить,
   – И что этот человек потребует в уплату за услугу? – прищурился Драгутин.
   – Город Берестень для гана Горазда, – прямо ответил Ицхак.
   – Немалая цена, – нахмурился Драгутин.
   – Мне нужны гарантии, боярин, что хазарским купцам не будут чинить препятствий на торговых путях не только в радимичской земле, но и в землях полянских и новгородских.
   – Как ты знаешь, не я в этих землях Великий князь, – усмехнулся Драгутин.
   – С Всеволодом мы поладим, – мягко заметил Жучин. – Мне нужно твое слово, боярин.