Страница:
Карочей был согласен с дядей Бориславом. Конечно, Моше с Митусом крупно промахнулись с Лихарем-Драгутином, но ничего страшного пока не случилось. А любые обвинения боярина, высказанные по адресу того же Борислава, всегда можно объявить злонамеренными. Даже среди князей и боготуров далеко не все доверяют даджанам, что уж говорить о прочих радимичских старейшинах, которые недовольны всевластием Велесовых волхвов и вряд ли захотят жить еще и по указке волхвов Даджбога.
– Опасно другое, – сказал Карочей. – Божьи ближники, опираясь на связи Лихаря-Драгутина среди урсских ганов, явно пытаются привлечь их на свою сторону. Возьмите хоть нынешний случай с Шатуненком. Внука Листяны Колдуна беспрепятственно выпускают в божий бойцовский круг, где он одерживает победу на боготуром. И кудесники славянских богов Сновид и Солох спокойно слушают, как урсы славят Шатуненка-победителя. Вывод из всего увиденного может сделать даже самый недалекий из урсов: славянские ведуны большe не считают их богов и щуров своими врагами и нечистыми. Урсские ганы и без того колеблются, и если Ичал Шатун не скажет своего слова в нашу поддержку, то вряд ли нам следует рассчитывать на помощь урсов.
Взоры всех присутствующих устремились на гана Багуна, но тот не спешил с ответом, – видимо, и у него не было уверенности, что первый ближник Лесного бога решительно выступит против своих исконных врагов.
– Ичал колеблется, – глухо сказал Багун. – Поражения подорвали его дух. К тому же этот лже-Лихарь змеей вполз в сердце старика и обещал ему защиту прав урсов не только в землях радимичских, но и полянских, и новгородских.
После слов Багуна в горнице воцарилось тяжелое молчание. Простоватый Богдан, не шибко вникающий в хитросплетения замыслов своего брата, предложил гостям пустить братину по кругу, но понимания не встретил. Старейшинам было сейчас не до пира.
– Если упустим время, то о былых ганских вольностях можно будет забыть если не навсегда, то надолго, – сказал Карочей. – Либо каган Битюс нас подомнет, либо ведуны.
Ган Карочей был виднейшим сподвижником Митуса, а за его спиной стояли многочисленные ганы скифских и славянских родов, недовольных всевластием Битюса и хабибу на землях Хазарии. Все присутствующие об этом знали, а потому и слушали скифского гана с особым интересом.
– А как Шатуненок оказался в городе?
– Я его привез, – нехотя отозвался ган Багун. – Сегодня поутру Ичал Шатун назначил ему встречу в полуразрушенной усадьбе близ города. Туда же подъедут и несколько самых влиятельных урсских ганов, в том числе Годун и Сидок.
– А уверенности, что Ичал Шатун нас поддержит, у тебя нет?
– Скорее у меня есть уверенность в обратном, – криво усмехнулся Багун.
– Тогда зачем ты организовал эту встречу? – наивно удивился Богдан.
– Вероятно, затем, чтобы она вообще никогда не состоялась, – ласково улыбнулся младшему брату Сухорукий. – Но это уже не забота гана Багуна – это наша забота.
Карочей ждал от урсского гана протестов, но не дождался – Багун промолчал. Участь Ичала Шатуна была решена, оставался Шатуненок, и здесь у Карочея были сомнения, которыми он не замедлил поделиться с собеседниками:
– Если урсы признают своим вождем человека, возросшего под кровом печальников славянских богов, то будет ли нам от этого большая польза? Сколь я успел уяснить, этот Искар очень упрямый отрок.
– Упрямый и своевольный, – подтвердил ган Багун. – Но если он станет на нашу сторону, то очень многие урсы качнутся вслед за внуком Листяны Шатуна. К тому же у Искара есть свой счет к боярину Драгутину, и оплатить этот счет можно только кровью.
– Боярин Драгутин убил отца этого отрока Лихаря Урса, – пояснил присутствующим Борислав Сухорукий. – Долг Искара отомстить убийце.
– И он отомстит? – прищурился на собеседника скиф.
– Во всяком случае, мы сделаем все от нас зависящее, чтобы всё случилось именно так, – твердо сказал Багун.
Карочею замысел Багуна понравился, но сомнения насчет Искара у него остались. Слов нет, отрок отличный боец, но ведь и боярин Драгутин не деревенский олух. Многие люди поплатились головами за самонадеянное желание посчитаться с даджаном. Жизни Искара Карочею не было жалко, но ведь не об отроке шла речь, а о боярине. Драгутии должен умереть, ибо его смерть сильно облегчит путь заговорщиков к успеху.
– Надо помочь отроку, – усмехнулся Изяслав.
– Мы ему поможем, – кивнул головой Сухорукий. – Но кроме Драгутина у нас есть еще две проблемы – Берестень, где засел Рогволд, и Листянин городец, где обосновался Торуса.
– Мне кажется, что после сегодняшней неудачи Рогволд обиделся на Всеволода и Сновида, – поделился своими впечатлениями Карочей. – Стоит, наверное, разбередить раны боготура. Рогволд человек честолюбивый и самолюбивый, возможно, в его лице мы обретем союзника.
– Будь осторожен, ган, – остерег скифа Борислав. – Этот твой будущий союзник далеко не глуп, в горячке запросто может снести тебе голову. Рогволд человек заполошный, и полагаться на него в серьезном деле нельзя. Но если тебе удастся вбить клин между берестянским князем и Сновидом, о это будет большим подспорьем нашему делу.
– Есть еще один человек, которого мы можем использовать в своих целях, – усмехнулся Карочей. – Я имею в виду Ицхака Жучина.
– Жучин, насколько мне известно, один из самых преданных кагану людей, – удивился Изяслав.
– Пока каган в силе, Ицхак будет его поддерживать, – подтвердил Карочей, – но собственная мошна купцу все-таки дороже. Жучин будет искать с тобой встречи, ган Борислав, и было бы неплохо направить его усилия к нашей пользе.
– Всё это хорошо, – раздраженно заметил Богдан, которому разговоры на трезвую голову изрядно надоели, – но кто поручится, что ган Митус справится со своей задачей? А без его поддержки наша затея может рухнуть, еще не начавшись.
Богдан, младший брат Всеволода, хоть умом и не блистал но в данном случае проявил несвойственную ему прозорливость и предусмотрительность. Не ко времени поднятый мятеж мог сыграть на руку как кагану Битюсу, так и ведунам которые в случае неудачи заговора сделают все возможное чтобы свести на нет права и влияние родовых вождей и в радимичской земле, и в Хазарии.
– Замысел гана Митуса таков, – понизил голос Карочей, – стравить Битюса с Великим князем Яромиром, и когда Большая каганская дружина вступит в Полянские земли, ударить ей в тыл, опираясь на недовольные действиями Битюса скифские и славянские роды. Кагана Битюса объявят изменником и разрушителем завещанного богами и пращурами ряда и устранят.
– А нам какая от этого будет радость? – возмутился Богдан. – Смерть кагана приведет к усилению влияния божьих ближников. Ведуны будут править во всех славянских землях, а старейшинам родов останется только облизываться, на них глядя.
– Вот потому и нужно сделать все от нас зависящее, чтобы в радимичских землях правил не Всеволод, а ган Борислав, который получит булаву не из рук Велесовых волхвов, а из рук кагана Митуса и родовых старейшин. А на волостные столы взойдут назначенные ганом Бориславом наместники из мужей достойных, чьи предки немало пролили крови за величие радимичей и славян. А что до волхвов и ведунов, то они должны знать свое место. И если хотят жертвовать богам, то пусть жертвуют, но толковать волю богов к своей пользе мы им не позволим. Ныне голос родовых ганов совсем не слышен на славянских землях. Суд в городах и весях вершат ведуны, а где суд, там и власть. И в Хазарии дела не лучше. Каган Битюс родовых и племенных старейшин ни во что не ставит, вершит дела единовластно, опираясь на плечи ближников, хабибу и наемных мечников без роду без племени. Так неужели мы и дальше будем отмалчиваться, ганы, неужели позволим затоптать правду, завещанную нам дедами и прадедами?!
– Вот за это надо выпить, – сказал Богдан, побежденный красноречием скифа.
Братина пошла по кругу не только в знак одобрения словам Карочея, но и как символ единения всех присутствующих за столом вокруг идеи братства лучших людей Хазарии и Руси.
Глава 7
– Опасно другое, – сказал Карочей. – Божьи ближники, опираясь на связи Лихаря-Драгутина среди урсских ганов, явно пытаются привлечь их на свою сторону. Возьмите хоть нынешний случай с Шатуненком. Внука Листяны Колдуна беспрепятственно выпускают в божий бойцовский круг, где он одерживает победу на боготуром. И кудесники славянских богов Сновид и Солох спокойно слушают, как урсы славят Шатуненка-победителя. Вывод из всего увиденного может сделать даже самый недалекий из урсов: славянские ведуны большe не считают их богов и щуров своими врагами и нечистыми. Урсские ганы и без того колеблются, и если Ичал Шатун не скажет своего слова в нашу поддержку, то вряд ли нам следует рассчитывать на помощь урсов.
Взоры всех присутствующих устремились на гана Багуна, но тот не спешил с ответом, – видимо, и у него не было уверенности, что первый ближник Лесного бога решительно выступит против своих исконных врагов.
– Ичал колеблется, – глухо сказал Багун. – Поражения подорвали его дух. К тому же этот лже-Лихарь змеей вполз в сердце старика и обещал ему защиту прав урсов не только в землях радимичских, но и полянских, и новгородских.
После слов Багуна в горнице воцарилось тяжелое молчание. Простоватый Богдан, не шибко вникающий в хитросплетения замыслов своего брата, предложил гостям пустить братину по кругу, но понимания не встретил. Старейшинам было сейчас не до пира.
– Если упустим время, то о былых ганских вольностях можно будет забыть если не навсегда, то надолго, – сказал Карочей. – Либо каган Битюс нас подомнет, либо ведуны.
Ган Карочей был виднейшим сподвижником Митуса, а за его спиной стояли многочисленные ганы скифских и славянских родов, недовольных всевластием Битюса и хабибу на землях Хазарии. Все присутствующие об этом знали, а потому и слушали скифского гана с особым интересом.
– А как Шатуненок оказался в городе?
– Я его привез, – нехотя отозвался ган Багун. – Сегодня поутру Ичал Шатун назначил ему встречу в полуразрушенной усадьбе близ города. Туда же подъедут и несколько самых влиятельных урсских ганов, в том числе Годун и Сидок.
– А уверенности, что Ичал Шатун нас поддержит, у тебя нет?
– Скорее у меня есть уверенность в обратном, – криво усмехнулся Багун.
– Тогда зачем ты организовал эту встречу? – наивно удивился Богдан.
– Вероятно, затем, чтобы она вообще никогда не состоялась, – ласково улыбнулся младшему брату Сухорукий. – Но это уже не забота гана Багуна – это наша забота.
Карочей ждал от урсского гана протестов, но не дождался – Багун промолчал. Участь Ичала Шатуна была решена, оставался Шатуненок, и здесь у Карочея были сомнения, которыми он не замедлил поделиться с собеседниками:
– Если урсы признают своим вождем человека, возросшего под кровом печальников славянских богов, то будет ли нам от этого большая польза? Сколь я успел уяснить, этот Искар очень упрямый отрок.
– Упрямый и своевольный, – подтвердил ган Багун. – Но если он станет на нашу сторону, то очень многие урсы качнутся вслед за внуком Листяны Шатуна. К тому же у Искара есть свой счет к боярину Драгутину, и оплатить этот счет можно только кровью.
– Боярин Драгутин убил отца этого отрока Лихаря Урса, – пояснил присутствующим Борислав Сухорукий. – Долг Искара отомстить убийце.
– И он отомстит? – прищурился на собеседника скиф.
– Во всяком случае, мы сделаем все от нас зависящее, чтобы всё случилось именно так, – твердо сказал Багун.
Карочею замысел Багуна понравился, но сомнения насчет Искара у него остались. Слов нет, отрок отличный боец, но ведь и боярин Драгутин не деревенский олух. Многие люди поплатились головами за самонадеянное желание посчитаться с даджаном. Жизни Искара Карочею не было жалко, но ведь не об отроке шла речь, а о боярине. Драгутии должен умереть, ибо его смерть сильно облегчит путь заговорщиков к успеху.
– Надо помочь отроку, – усмехнулся Изяслав.
– Мы ему поможем, – кивнул головой Сухорукий. – Но кроме Драгутина у нас есть еще две проблемы – Берестень, где засел Рогволд, и Листянин городец, где обосновался Торуса.
– Мне кажется, что после сегодняшней неудачи Рогволд обиделся на Всеволода и Сновида, – поделился своими впечатлениями Карочей. – Стоит, наверное, разбередить раны боготура. Рогволд человек честолюбивый и самолюбивый, возможно, в его лице мы обретем союзника.
– Будь осторожен, ган, – остерег скифа Борислав. – Этот твой будущий союзник далеко не глуп, в горячке запросто может снести тебе голову. Рогволд человек заполошный, и полагаться на него в серьезном деле нельзя. Но если тебе удастся вбить клин между берестянским князем и Сновидом, о это будет большим подспорьем нашему делу.
– Есть еще один человек, которого мы можем использовать в своих целях, – усмехнулся Карочей. – Я имею в виду Ицхака Жучина.
– Жучин, насколько мне известно, один из самых преданных кагану людей, – удивился Изяслав.
– Пока каган в силе, Ицхак будет его поддерживать, – подтвердил Карочей, – но собственная мошна купцу все-таки дороже. Жучин будет искать с тобой встречи, ган Борислав, и было бы неплохо направить его усилия к нашей пользе.
– Всё это хорошо, – раздраженно заметил Богдан, которому разговоры на трезвую голову изрядно надоели, – но кто поручится, что ган Митус справится со своей задачей? А без его поддержки наша затея может рухнуть, еще не начавшись.
Богдан, младший брат Всеволода, хоть умом и не блистал но в данном случае проявил несвойственную ему прозорливость и предусмотрительность. Не ко времени поднятый мятеж мог сыграть на руку как кагану Битюсу, так и ведунам которые в случае неудачи заговора сделают все возможное чтобы свести на нет права и влияние родовых вождей и в радимичской земле, и в Хазарии.
– Замысел гана Митуса таков, – понизил голос Карочей, – стравить Битюса с Великим князем Яромиром, и когда Большая каганская дружина вступит в Полянские земли, ударить ей в тыл, опираясь на недовольные действиями Битюса скифские и славянские роды. Кагана Битюса объявят изменником и разрушителем завещанного богами и пращурами ряда и устранят.
– А нам какая от этого будет радость? – возмутился Богдан. – Смерть кагана приведет к усилению влияния божьих ближников. Ведуны будут править во всех славянских землях, а старейшинам родов останется только облизываться, на них глядя.
– Вот потому и нужно сделать все от нас зависящее, чтобы в радимичских землях правил не Всеволод, а ган Борислав, который получит булаву не из рук Велесовых волхвов, а из рук кагана Митуса и родовых старейшин. А на волостные столы взойдут назначенные ганом Бориславом наместники из мужей достойных, чьи предки немало пролили крови за величие радимичей и славян. А что до волхвов и ведунов, то они должны знать свое место. И если хотят жертвовать богам, то пусть жертвуют, но толковать волю богов к своей пользе мы им не позволим. Ныне голос родовых ганов совсем не слышен на славянских землях. Суд в городах и весях вершат ведуны, а где суд, там и власть. И в Хазарии дела не лучше. Каган Битюс родовых и племенных старейшин ни во что не ставит, вершит дела единовластно, опираясь на плечи ближников, хабибу и наемных мечников без роду без племени. Так неужели мы и дальше будем отмалчиваться, ганы, неужели позволим затоптать правду, завещанную нам дедами и прадедами?!
– Вот за это надо выпить, – сказал Богдан, побежденный красноречием скифа.
Братина пошла по кругу не только в знак одобрения словам Карочея, но и как символ единения всех присутствующих за столом вокруг идеи братства лучших людей Хазарии и Руси.
Глава 7
СМЕРТЬ ШАТУНА
Искар покинул постоялый двор под утро, ведя в поводу вороного коня. На городских улицах еще веселились самые неугомонные из обывателей, которым мало оказалось пьяной ночи. Искар личину снял, дабы не пугать высыпавшую поутру детвору, но Торговую площадь решил обойти стороной, дабы не быть узнанным ни доброхотами, ни княжьими мечниками.
– От меня не спрячешься, – вдруг услышал он у самого уха жаркий девичий шепот. По голосу он без труда распознал Ляну, которая хоть и была обряжена отроком, но смотрела на Искара все теми же зелеными бесовскими глазами. На Ляну Искар был в большой обиде, ибо нисколько не сомневался, что ведунья обвела его вокруг пальца с Листяниными схронами. Тем не менее он позволил ей крепко ухватить себя за руку, поскольку имел на нее свои виды. Так вдвоем они и дошли до городских ворот, которые стражники держали открытыми с прошлого вечера, поджидая загулявших в окрестных полях горожан. Стольный град был велик, заполнен вооруженными людьми и случайных наскоков не боялся.
– Куда путь держишь, странник? – спросила Ляна, когда они вышли за ворота.
– Шатуна хочу повидать, – отозвался Искар, усаживаясь в седло.
– Это тот оборотень, который личины менял – то старцем перед Осташем представал, то мужем средних лет?
Ведунья посмеивалась над простодушием Осташа, а Искар ей насмешничать не мешал. Уж конечно Ляна догадывалась, а скорее всего знала наверняка, что Шатунов было двое.
– Я тоже хочу перемолвиться словом с Шатуном.
– Садись, коли так, – протянул ей руку Искар. – Вороной выдержит двоих.
Ляна с готовностью угнездилась за спиной Искара на крупе коня. Отрок свистнул и пустил коня в полный мах, благо утоптанная за ночь тысячами ног поляна позволяла это сделать Впрочем, у подножия холма Искар придержал вороного. Путь предстоял неблизкий, а запалить коня, несущего двойную ношу, труда не составит.
– Сведи меня с Горелухой, – сказал Искар, оборачиваясь к Ляне.
– Горелуха живет в Торусовом городце.
– А из Макошиной обители ее что, изгнали? – удивился Искар.
– С чего ты взял?! – возмутилась Ляна.
– Так ведь Горелуха путалась с Листяной Колдуном.
– Всемиле это и прежде было известно. Нет вины старухи в том, что ее девушкой отдали в логово Шатуна. А к Дарице старуха ушла потому, что та беременна, а лучше повитухи, чем Горелуха, в округе нет. Она и у моей матери роды принимала.
– А отец твой какого роду-племени?
– Не знаю, – нехотя отозвалась Ляна, – а Всемила не скажет. То, что было в жизни простой ведуньи, для кудесницы уже не важно. Теперь Всемила воплощение богини Макоши на земле и живет ее хотениями.
– Боярина Драгутина, значит, выбрала в тайные мужья богиня Макошь, а не кудесница Всемила? – спросил с ухмылкой Искар.
– Помолчи, ерник! – возмутилась Ляна. – Не тебе судить о деяниях богов и их ближников.
Искар не стал спорить с Ляной. Он вообще не обратил бы внимания на этот слух, если бы не дикая ярость Рады. Женка прямо взбесилась, узнав о тайном браке богини Макоши с боярином Драгутином. Хабал пытался ее урезонить, но она твердила одно: убью обоих. Якобы Всемила с Драгутином, чтобы прикрыть свои давние шашни, осквернили священное ложе. Странная женщина эта Рада. Искара сомнение брало: славянских ли она корней? Подозрительные людишки крутились вокруг нее в Хабаловом стане. Сначала Искар думал, что они посланцы Ицхака Жучина, но потом понял, что ошибся в своих предположениях. Люди эти кланялись богу со странным именем Кибела.
– Что это за бог такой? – спросил Искар у ведуньи.
– Это не бог, а богиня, – пояснила Ляна. – Кибела – это одно из воплощений богини Макоши.
– А Аттис?
– Бог Аттис – это сын и муж Кибелы, одно из воплощений бога Велеса.
– Что ж они так в родстве путаются, – осудил богов Искар. – И зачем им столько воплощений? Родился Велесом, так и живи им. Выходит, боги меняют обличье, как оборотни?
– Ты соображай, что городишь, недотепа! – Ляна стукнула Искара по спине кулаком. – Боги не меняют обличье, просто обличье бога недоступно пониманию человека, а потому люди воплощают в камне или дереве только отдельные их черты, которые способны ухватить, и даже имена богов слышат по-разному. Но боги этому не противятся, поскольку во всех своих воплощениях остаются богами.
– И каждый волхв считает, что именно он понял бога правильнее других, – сделал вывод Искар, – а иных-прочих считает дураками и неумехами. А мужи той Кибеле служат?
– Кибеле служат скопцы.
– Не нравится мне такая служба, – покачал головой Искар.
– Будешь путаться с кем ни попадя – много неприятностей наживешь.
– Макоши, значит, скопцы не служат? – уточнил существенное Искар.
– Макоши нужны мужи сильные, как туры, свирепые, как волки, и горячие кровью, как бояре. И не оскопления она от них требует, а здорового потомства. Понял?
– По-моему, ведуньи Макоши правильнее понимают суть богини, чем ведуньи Кибелы.
– Не тебе об этом судить, – рассердилась Ляна. – Слушайся ведунов и доживешь в довольстве и счастье до седых волос, окруженный чадами и внуками.
Усадьба, к которой вороной подвез Искара и Ляну, сохранила только малую часть ограды, а жилище, стоящее в глубине двора, было изрядно попорчено пожаром. Да, по правде сказать, и не было уже жилища, а были три стены, прикрытые навесом. Навес, видимо, соорудили шалопуги, облюбовавшие это место за близость к стольному граду. Летом здесь еще можно было пожить, но в зимнее время Искар никому бы не советовал оставаться здесь надолго без крайней нужды. Тем не менее его не удивило, что сегодня вокруг полуразваленного жилища собрались в немалом числе люди.
– Кто это? – испуганно спросила Ляна.
– Урсские ганы, – спокойно отозвался Искар. – Ичал Шатун уже, наверное, приехал.
В жилище Искар прошел без помех, хотя сторожившие ганских коней урсы с подозрением косились на незнакомого отрока, за которого они приняли зеленоглазую ведунью.
Под жидким навесом, сквозь жерди которого проникал свет, в дальнем углу жилища на грубо сколоченном ложе лежал человек. Искар узнал его сразу по длинной седой бороде и выбеленным временем бровям. Выделанный медвежий череп скалился сбоку от старца, а белая рубаха, прикрывавшая грудь Шатуна, была алой от крови. Вокруг Ичала стояли с обнаженными головами урсские ганы, среди которых Искар опознал Сидока и Годуна.
Годун, плечистый молодой урс, с копной ржавых волос и хищным ястребиным носом, негромко ответил на немой вопрос Искара:
– Кто-то встретил Ичала на пороге жилища ударом меча в грудь, а более мы ничего не знаем.
– Пусть подойдут, – прозвучал вдруг из полутьмы слабый голос.
Ганы удивленно переглянулись: глаза старца были закрыты, да и сам он до сего мгновения не проронил ни слова. Всем казалось, что он отойдет в мир иной молча. Рана его была смертельной, и собравшиеся в жилище урсы это хорошо понимали. Ганы расступились, давая Искару дорогу. Ляна попыталась осмотреть рану старца, но тот удержал ее руку.
– Не ладили мы с Листяной, даром что он был женат на моей родной сестре, – глухо произнес Ичал. – Но это счастье, что наша с ним кровь в тебе пришла в согласие.
– Отрок не тот, – мягко подсказал Ичалу Годун и кивнул головой в сторону Искара, стоящего чуть поодаль.
– Пусть подойдет Искар, – приказал старик, открывая глаза. – И снимите с моей груди божий знак.
Ганы, которых было шестеро, повиновались: двое приподняли старика, а самый старший по возрасту из присутствующих, ган Сидок, снял с его шеи золотую пластину, очень схожую с той, которую Искар нашел летом в полуразрушенном схроне. Недолго думая, Искар снял ее с груди и вложил в руку старца. Ичал поднес к глазам обе пластины и прошептал что-то понятное только ему одному.
– Никто не держал прежде эти знаки в руках одновременно, – хрипло произнес Шатун. – Одна пластина была дана моим предкам, другая – предкам Листяны. И в каждой из этих пластин лишь половина души и имени Лесного бога. Вы поняли меня, ганы? Бог с нами во всей своей силе без изъятия, только когда мы вместе.
– Мы тебя поняли, Ичал, – ответил за всех ган Сидок.
– Пусть эти знаки отныне будут на твоей груди, Искар, и на твоей груди, Ляна, – громко и четко произнес Ичал. – А в ребенке, вами рожденном, пусть сольется кровь наших щуров. И быть вашему сыну первым ближником нашего бога. И пусть потомки щуров, давших этому ребенку свою кровь, никогда не поднимают друг на друга мечи в междоусобицах. Именем бога моего – быть по сему!
Вскинувшаяся было к небу рука Шатуна бессильно упала, а следом с последним хрипом отлетела и его жизнь. Ган Сидок взял медвежью шкуру и покрыл ею холодеющее тело первого ближника Лесного бога.
Из жилища вышли молча, и уже здесь, на свежем морозном воздухе, ган Годун растерянно произнес:
– Темно говорил Ичал. Зачем он двоих отроков повязал именем бога?
– Не отрок перед тобой, ган, а девушка, – усмехнулся в седеющие усы ган Сидок. – Не разобрался ты в полумраке.
Ганы сдержанно посмеялись над промахом товарища, хотя, если по лицам судить, на сердце у всех было тяжелее тяжкого.
– А коли девушка, то чья в ней кровь? – продолжил ган Годун. – И против чьих потомков я не должен выносить свой меч?
– В беспамятстве был Ичал, – прокашлялся ган Багун, которого Искар не сразу заметил. – А потому и речь его вышла несвязной.
– Знак на шею девушке он надел собственной рукой, – возразил ган Кряжан и косо глянул на Ляну. – Не мог он сделать этого в беспамятстве. И имя бога он произнес вслух, прочитав его по знакам на пластинах. Нет, Багун, Ичал был в твердой памяти.
– А что это за девушка? – спросил Годун у Искара.
– Макошина ведунья.
– Не в беспамятстве действовал Ичал Шатун, – поднял палец вверх ган Кряжан. – Он с помощью этих пластин принуждал Макошь и Лесного бога к сближению. Разве не про то же самое говорит Хабал? Рождение нового бога предрекал Ичал Шатун, а по-иному его слова вряд ли истолкуешь.
– Пожалуй, – поддержал Кряжана ган Багун. – Беру свои слова насчет беспамятства Ичала назад. Старец в миг смерти видел много дальше нас, но для того чтобы его понять, нужно иметь ум гана Кряжана. Но если ган Кряжан истолковал нам последнее пророчество Ичала Шатуна, то, возможно, он знает и ответ на наши сомнения, который первый ближник Лесного бога унес с собой в могилу? Наши друзья и союзники ждут его от нас.
Пятеро собравшихся у смертного ложа Ичала урсских ганов устремили свои взоры на слегка растерявшегося Кряжана. Ган, однако, быстро овладел собой и произнес, похоже, именно те слова, которые ждал от него Багун:
– Я скажу твердое «да» нашим друзьям и союзникам – и от своего имени, и от имени Ичала Шатуна.
– Быть по сему, – твердо сказал седоусый ган Сидок. – Готовьтесь к большим свершениям, ганы, и да не оставят нас Лесной бог, наши щуры и светлая душа Ичала Шатуна.
Искар не понял, о чем сговорились урсские ганы, хотя ему показалось, что ган Кряжан неверно истолковал последнее пророчество старца. Про Кряжана Искар знал, что тот близок к Хабалу и Раде, во всяком случае, он не раз встречал его в стане колдуна. Ростом ган Кряжан был невысок, но сбит плотно и силой обладал неимоверной. Искар собственными глазами видел, как ган подсел под коня и вскинул его на плечи. Такие вот удальцы встречаются среди урсов.
– Ты куда путь держишь? – спросил Багун, свешиваясь с седла.
– Дядьку решил навестить, – неохотно отозвался отрок.
– Добро, – кивнул головой ган, – я найду тебя на выселках. Девушку береги, она нам еще пригодится.
– А кому это – нам? – фыркнула Ляна вслед удаляющимся ганам, но отвечать на ее вопрос было уже некому.
Если судить по лицу Ляны, то поняла она из того, что услышала в полуразваленном жилище, еще меньше, чем Искар. Даром что Макошина ведунья. Корить ее, впрочем, отрок не стал, а лишь спросил, садясь на коня:
– Со мной поедешь?
– А как же старец? – кивнула она в сторону жилища.
– Урсы не оставят тело. – Искар показал на мрачноватых людей, которых ганы отрядили для печальной работы. – А живым надо жить, так уж заведено богами.
Как ни торопился Искар, как ни старался продлить время пути с помощью факелов, а все же пришлось им заночевать на снегу, под лапами огромной ели, которая чиркала верхушкой по засеребрившемуся небу. В торбе Искара нашелся припас и для утомленного коня, и для приунывшей Ляны. Мороз к ночи окреп до такой степени, что грозил заледенить члены Искара. А Ляна холода словно бы не замечала, сидела нахохлившись в своем белом кожухе и смотрела не мигая на огонь.
– Хорошая жена из тебя бы получилась, – сказал Искар, обнимая зеленоглазую и притягивая к себе.
– Ты чего это? – насторожилась Ляна.
– Так теплее, – пояснил Искар. – А то ошуюю меня огонь палит, а одесную мороз прошибает.
– Может, из меня жена получилась бы и хорошая, а вот из тебя муж никакой, – рассердилась девушка. – Используешь меня то как грелку, то как заслонку.
– А зачем еще жены нужны? – засмеялся Искар.
– Для любви, – сказала Ляна с вызовом, – а без любви все в этом мире зачахнет и превратится в тлен, а то и выстудится от мороза. Только любовь способна принести плоды и растопить снег.
– Насчет плодов не скажу, – насмешливо протянул Искар, – а вот снег вряд ли растает, если мы с тобой любиться начнем.
– Ой, темный! – покачала головой Ляна. – Это делается усилиями очень многих людей. И пока существует любовь между мужчинами и женщинами, их общими усилиями совершается круговорот в этом мире и на смену зимнему холоду приходит весеннее тепло. Чем, по-твоему, питаются Даджбоговы кони?
– Овсом, наверное, – пожал плечами Искар.
– Жаром людских сердец они питаются, – сердито возразила Ляна, – тем жаром, который дает только любовь. А за любовь в этом мире отвечает только богиня Макошь. Без ее помощи Даджбоговы кони давно бы сошли с круга и наступила бы в наших землях вечная тьма. Вот почему мужи славянские не греться должны подле своих жен в зимние ночи, а страстью пыхать, дабы жар, зажегшийся в их крови, поднялся до небес и Даджбоговы жеребцы напитались бы тем жаром.
– Ну, допустим, разожгла ты жар в моей крови, и что мы теперь делать будем? – спросил Искар, глядя в глаза ведунье.
Вопрос, похоже, застал Ляну врасплох, во всяком случае, она не то чтобы отстранилась от Искара, но напряглась, словно собралась подхватиться на ноги.
– Не знаю, – только и сумела она произнести растерянно.
– Я так и думал! – рассердился Искар. – То – пылай страстью на радость Даджбоговым жеребцам, а то – не знаю. А еще ведуньей называешься.
– А ты много знаешь?
– Видел я, как живность спаривается, – сказал Искар. – И результат всегда один – приплод. А если случка без приплода, то кому она вообще нужна.
– У, медвежья порода! – прошипела Ляна. – «Приплод»! Что ты вообще знаешь об этом мире.
– Если ты много знаешь, то объясни, а еще лучше – покажи.
– Ничего я тебе показывать не буду, – рассердилась Ляна. – В любви каждое движение и слово должно идти от сердца, а если у тебя вместо сердца ледышка, то нечего ждать от тебя любви.
– У меня ледышка, а у тебя что? Сидишь как снежная баба и дышишь холодом. Взыщет с тебя Макошь за твое равнодушие. Плохо ты ей служишь и плохо ее науку знаешь.
– А откуда мне ее знать, если у меня ни с кем ничего не было?! Я бы и с тобой не стала связываться, если бы не воля богини.
– Значит, не только Ичал Шатун, но и Макошь прочит тебя мне в жены?
– Я должна спасти твою душу, – пояснила Ляна, – не допустить, чтобы она оказалась в Стране Забвения. Я стану твоей женой, когда ты начнешь жить по правде богов славянских. А до этого можешь не пыхать в мою сторону, на страсть Шатуна я отзываться не буду.
– А если я тебя обману? Скажу, что я печальник богов славянских, а сам отшатнусь в другую сторону?
– Богиню Макошь ты не обманешь, ибо все меж нами будет вершиться на ее ложе.
– Это то самое ложе, которое в Торусовом городце стоит? – спросил Искар.
– Ты что, решил попробовать?
– Страшновато, – честно признался Искар. – Вдруг отцовского во мне больше, чем материнского, и богиня меня отринет? Мне не за себя страшно, а за тебя. Тебе-то с какой стати пропадать.
Ляна только вздохнула в ответ и прижалась теснее к Искару. Все-таки что ни говори, а вдвоем теплее, чем одному. Может, всего снега своим теплом они не растопят, но друг друга согреют, а это уже немало в морозном зимнем лесу.
В Торусовом городце явившихся нежданно гостей приняли не то чтобы враждебно, но с настороженностью. Сам хозяин был в отъезде, а хозяйка лишь днями разрешилась от бремени сразу двумя детьми, мальчиком и девочкой. Ревун, оставшийся в городце за старшего, ворота перед Макошиной ведуньей открыл, но на Шатуненка косился с опаской – как бы не сглазил новорожденных звериным зраком.
Искара дальше первого яруса не пустили, а Ляна поднялась наверх, к хозяйке, дабы посмотреть на младенцев, зачатых на Макошином ложе. То, что родилась двойня, было, конечно, особым знаком расположения богини Макоши к ведунье Дарице и Велесову боготуру Торусе. Так толковала рождение сына и дочери их мать, и Ляна с ней охотно согласилась. Тем более что дети родились здоровыми и без малейшего изъяна. Вокруг ложа Дарицы суетились мамки и няньки, хотя особой нужды в них не было. Милостью богини, рожала Дарица легко и сейчас, по прошествии двух суток, чувствовала себя совершенно здоровой. Однако распоряжавшаяся всем в горнице Горелуха вставать ей с постели отсоветовала. Не тот Искар гость, чтобы его привечала сама хозяйка. Ляна поддержала Горелуху, сославшись на то, что дни стоят трудные и нечисть бесчинствует вовсю.
– От меня не спрячешься, – вдруг услышал он у самого уха жаркий девичий шепот. По голосу он без труда распознал Ляну, которая хоть и была обряжена отроком, но смотрела на Искара все теми же зелеными бесовскими глазами. На Ляну Искар был в большой обиде, ибо нисколько не сомневался, что ведунья обвела его вокруг пальца с Листяниными схронами. Тем не менее он позволил ей крепко ухватить себя за руку, поскольку имел на нее свои виды. Так вдвоем они и дошли до городских ворот, которые стражники держали открытыми с прошлого вечера, поджидая загулявших в окрестных полях горожан. Стольный град был велик, заполнен вооруженными людьми и случайных наскоков не боялся.
– Куда путь держишь, странник? – спросила Ляна, когда они вышли за ворота.
– Шатуна хочу повидать, – отозвался Искар, усаживаясь в седло.
– Это тот оборотень, который личины менял – то старцем перед Осташем представал, то мужем средних лет?
Ведунья посмеивалась над простодушием Осташа, а Искар ей насмешничать не мешал. Уж конечно Ляна догадывалась, а скорее всего знала наверняка, что Шатунов было двое.
– Я тоже хочу перемолвиться словом с Шатуном.
– Садись, коли так, – протянул ей руку Искар. – Вороной выдержит двоих.
Ляна с готовностью угнездилась за спиной Искара на крупе коня. Отрок свистнул и пустил коня в полный мах, благо утоптанная за ночь тысячами ног поляна позволяла это сделать Впрочем, у подножия холма Искар придержал вороного. Путь предстоял неблизкий, а запалить коня, несущего двойную ношу, труда не составит.
– Сведи меня с Горелухой, – сказал Искар, оборачиваясь к Ляне.
– Горелуха живет в Торусовом городце.
– А из Макошиной обители ее что, изгнали? – удивился Искар.
– С чего ты взял?! – возмутилась Ляна.
– Так ведь Горелуха путалась с Листяной Колдуном.
– Всемиле это и прежде было известно. Нет вины старухи в том, что ее девушкой отдали в логово Шатуна. А к Дарице старуха ушла потому, что та беременна, а лучше повитухи, чем Горелуха, в округе нет. Она и у моей матери роды принимала.
– А отец твой какого роду-племени?
– Не знаю, – нехотя отозвалась Ляна, – а Всемила не скажет. То, что было в жизни простой ведуньи, для кудесницы уже не важно. Теперь Всемила воплощение богини Макоши на земле и живет ее хотениями.
– Боярина Драгутина, значит, выбрала в тайные мужья богиня Макошь, а не кудесница Всемила? – спросил с ухмылкой Искар.
– Помолчи, ерник! – возмутилась Ляна. – Не тебе судить о деяниях богов и их ближников.
Искар не стал спорить с Ляной. Он вообще не обратил бы внимания на этот слух, если бы не дикая ярость Рады. Женка прямо взбесилась, узнав о тайном браке богини Макоши с боярином Драгутином. Хабал пытался ее урезонить, но она твердила одно: убью обоих. Якобы Всемила с Драгутином, чтобы прикрыть свои давние шашни, осквернили священное ложе. Странная женщина эта Рада. Искара сомнение брало: славянских ли она корней? Подозрительные людишки крутились вокруг нее в Хабаловом стане. Сначала Искар думал, что они посланцы Ицхака Жучина, но потом понял, что ошибся в своих предположениях. Люди эти кланялись богу со странным именем Кибела.
– Что это за бог такой? – спросил Искар у ведуньи.
– Это не бог, а богиня, – пояснила Ляна. – Кибела – это одно из воплощений богини Макоши.
– А Аттис?
– Бог Аттис – это сын и муж Кибелы, одно из воплощений бога Велеса.
– Что ж они так в родстве путаются, – осудил богов Искар. – И зачем им столько воплощений? Родился Велесом, так и живи им. Выходит, боги меняют обличье, как оборотни?
– Ты соображай, что городишь, недотепа! – Ляна стукнула Искара по спине кулаком. – Боги не меняют обличье, просто обличье бога недоступно пониманию человека, а потому люди воплощают в камне или дереве только отдельные их черты, которые способны ухватить, и даже имена богов слышат по-разному. Но боги этому не противятся, поскольку во всех своих воплощениях остаются богами.
– И каждый волхв считает, что именно он понял бога правильнее других, – сделал вывод Искар, – а иных-прочих считает дураками и неумехами. А мужи той Кибеле служат?
– Кибеле служат скопцы.
– Не нравится мне такая служба, – покачал головой Искар.
– Будешь путаться с кем ни попадя – много неприятностей наживешь.
– Макоши, значит, скопцы не служат? – уточнил существенное Искар.
– Макоши нужны мужи сильные, как туры, свирепые, как волки, и горячие кровью, как бояре. И не оскопления она от них требует, а здорового потомства. Понял?
– По-моему, ведуньи Макоши правильнее понимают суть богини, чем ведуньи Кибелы.
– Не тебе об этом судить, – рассердилась Ляна. – Слушайся ведунов и доживешь в довольстве и счастье до седых волос, окруженный чадами и внуками.
Усадьба, к которой вороной подвез Искара и Ляну, сохранила только малую часть ограды, а жилище, стоящее в глубине двора, было изрядно попорчено пожаром. Да, по правде сказать, и не было уже жилища, а были три стены, прикрытые навесом. Навес, видимо, соорудили шалопуги, облюбовавшие это место за близость к стольному граду. Летом здесь еще можно было пожить, но в зимнее время Искар никому бы не советовал оставаться здесь надолго без крайней нужды. Тем не менее его не удивило, что сегодня вокруг полуразваленного жилища собрались в немалом числе люди.
– Кто это? – испуганно спросила Ляна.
– Урсские ганы, – спокойно отозвался Искар. – Ичал Шатун уже, наверное, приехал.
В жилище Искар прошел без помех, хотя сторожившие ганских коней урсы с подозрением косились на незнакомого отрока, за которого они приняли зеленоглазую ведунью.
Под жидким навесом, сквозь жерди которого проникал свет, в дальнем углу жилища на грубо сколоченном ложе лежал человек. Искар узнал его сразу по длинной седой бороде и выбеленным временем бровям. Выделанный медвежий череп скалился сбоку от старца, а белая рубаха, прикрывавшая грудь Шатуна, была алой от крови. Вокруг Ичала стояли с обнаженными головами урсские ганы, среди которых Искар опознал Сидока и Годуна.
Годун, плечистый молодой урс, с копной ржавых волос и хищным ястребиным носом, негромко ответил на немой вопрос Искара:
– Кто-то встретил Ичала на пороге жилища ударом меча в грудь, а более мы ничего не знаем.
– Пусть подойдут, – прозвучал вдруг из полутьмы слабый голос.
Ганы удивленно переглянулись: глаза старца были закрыты, да и сам он до сего мгновения не проронил ни слова. Всем казалось, что он отойдет в мир иной молча. Рана его была смертельной, и собравшиеся в жилище урсы это хорошо понимали. Ганы расступились, давая Искару дорогу. Ляна попыталась осмотреть рану старца, но тот удержал ее руку.
– Не ладили мы с Листяной, даром что он был женат на моей родной сестре, – глухо произнес Ичал. – Но это счастье, что наша с ним кровь в тебе пришла в согласие.
– Отрок не тот, – мягко подсказал Ичалу Годун и кивнул головой в сторону Искара, стоящего чуть поодаль.
– Пусть подойдет Искар, – приказал старик, открывая глаза. – И снимите с моей груди божий знак.
Ганы, которых было шестеро, повиновались: двое приподняли старика, а самый старший по возрасту из присутствующих, ган Сидок, снял с его шеи золотую пластину, очень схожую с той, которую Искар нашел летом в полуразрушенном схроне. Недолго думая, Искар снял ее с груди и вложил в руку старца. Ичал поднес к глазам обе пластины и прошептал что-то понятное только ему одному.
– Никто не держал прежде эти знаки в руках одновременно, – хрипло произнес Шатун. – Одна пластина была дана моим предкам, другая – предкам Листяны. И в каждой из этих пластин лишь половина души и имени Лесного бога. Вы поняли меня, ганы? Бог с нами во всей своей силе без изъятия, только когда мы вместе.
– Мы тебя поняли, Ичал, – ответил за всех ган Сидок.
– Пусть эти знаки отныне будут на твоей груди, Искар, и на твоей груди, Ляна, – громко и четко произнес Ичал. – А в ребенке, вами рожденном, пусть сольется кровь наших щуров. И быть вашему сыну первым ближником нашего бога. И пусть потомки щуров, давших этому ребенку свою кровь, никогда не поднимают друг на друга мечи в междоусобицах. Именем бога моего – быть по сему!
Вскинувшаяся было к небу рука Шатуна бессильно упала, а следом с последним хрипом отлетела и его жизнь. Ган Сидок взял медвежью шкуру и покрыл ею холодеющее тело первого ближника Лесного бога.
Из жилища вышли молча, и уже здесь, на свежем морозном воздухе, ган Годун растерянно произнес:
– Темно говорил Ичал. Зачем он двоих отроков повязал именем бога?
– Не отрок перед тобой, ган, а девушка, – усмехнулся в седеющие усы ган Сидок. – Не разобрался ты в полумраке.
Ганы сдержанно посмеялись над промахом товарища, хотя, если по лицам судить, на сердце у всех было тяжелее тяжкого.
– А коли девушка, то чья в ней кровь? – продолжил ган Годун. – И против чьих потомков я не должен выносить свой меч?
– В беспамятстве был Ичал, – прокашлялся ган Багун, которого Искар не сразу заметил. – А потому и речь его вышла несвязной.
– Знак на шею девушке он надел собственной рукой, – возразил ган Кряжан и косо глянул на Ляну. – Не мог он сделать этого в беспамятстве. И имя бога он произнес вслух, прочитав его по знакам на пластинах. Нет, Багун, Ичал был в твердой памяти.
– А что это за девушка? – спросил Годун у Искара.
– Макошина ведунья.
– Не в беспамятстве действовал Ичал Шатун, – поднял палец вверх ган Кряжан. – Он с помощью этих пластин принуждал Макошь и Лесного бога к сближению. Разве не про то же самое говорит Хабал? Рождение нового бога предрекал Ичал Шатун, а по-иному его слова вряд ли истолкуешь.
– Пожалуй, – поддержал Кряжана ган Багун. – Беру свои слова насчет беспамятства Ичала назад. Старец в миг смерти видел много дальше нас, но для того чтобы его понять, нужно иметь ум гана Кряжана. Но если ган Кряжан истолковал нам последнее пророчество Ичала Шатуна, то, возможно, он знает и ответ на наши сомнения, который первый ближник Лесного бога унес с собой в могилу? Наши друзья и союзники ждут его от нас.
Пятеро собравшихся у смертного ложа Ичала урсских ганов устремили свои взоры на слегка растерявшегося Кряжана. Ган, однако, быстро овладел собой и произнес, похоже, именно те слова, которые ждал от него Багун:
– Я скажу твердое «да» нашим друзьям и союзникам – и от своего имени, и от имени Ичала Шатуна.
– Быть по сему, – твердо сказал седоусый ган Сидок. – Готовьтесь к большим свершениям, ганы, и да не оставят нас Лесной бог, наши щуры и светлая душа Ичала Шатуна.
Искар не понял, о чем сговорились урсские ганы, хотя ему показалось, что ган Кряжан неверно истолковал последнее пророчество старца. Про Кряжана Искар знал, что тот близок к Хабалу и Раде, во всяком случае, он не раз встречал его в стане колдуна. Ростом ган Кряжан был невысок, но сбит плотно и силой обладал неимоверной. Искар собственными глазами видел, как ган подсел под коня и вскинул его на плечи. Такие вот удальцы встречаются среди урсов.
– Ты куда путь держишь? – спросил Багун, свешиваясь с седла.
– Дядьку решил навестить, – неохотно отозвался отрок.
– Добро, – кивнул головой ган, – я найду тебя на выселках. Девушку береги, она нам еще пригодится.
– А кому это – нам? – фыркнула Ляна вслед удаляющимся ганам, но отвечать на ее вопрос было уже некому.
Если судить по лицу Ляны, то поняла она из того, что услышала в полуразваленном жилище, еще меньше, чем Искар. Даром что Макошина ведунья. Корить ее, впрочем, отрок не стал, а лишь спросил, садясь на коня:
– Со мной поедешь?
– А как же старец? – кивнула она в сторону жилища.
– Урсы не оставят тело. – Искар показал на мрачноватых людей, которых ганы отрядили для печальной работы. – А живым надо жить, так уж заведено богами.
Как ни торопился Искар, как ни старался продлить время пути с помощью факелов, а все же пришлось им заночевать на снегу, под лапами огромной ели, которая чиркала верхушкой по засеребрившемуся небу. В торбе Искара нашелся припас и для утомленного коня, и для приунывшей Ляны. Мороз к ночи окреп до такой степени, что грозил заледенить члены Искара. А Ляна холода словно бы не замечала, сидела нахохлившись в своем белом кожухе и смотрела не мигая на огонь.
– Хорошая жена из тебя бы получилась, – сказал Искар, обнимая зеленоглазую и притягивая к себе.
– Ты чего это? – насторожилась Ляна.
– Так теплее, – пояснил Искар. – А то ошуюю меня огонь палит, а одесную мороз прошибает.
– Может, из меня жена получилась бы и хорошая, а вот из тебя муж никакой, – рассердилась девушка. – Используешь меня то как грелку, то как заслонку.
– А зачем еще жены нужны? – засмеялся Искар.
– Для любви, – сказала Ляна с вызовом, – а без любви все в этом мире зачахнет и превратится в тлен, а то и выстудится от мороза. Только любовь способна принести плоды и растопить снег.
– Насчет плодов не скажу, – насмешливо протянул Искар, – а вот снег вряд ли растает, если мы с тобой любиться начнем.
– Ой, темный! – покачала головой Ляна. – Это делается усилиями очень многих людей. И пока существует любовь между мужчинами и женщинами, их общими усилиями совершается круговорот в этом мире и на смену зимнему холоду приходит весеннее тепло. Чем, по-твоему, питаются Даджбоговы кони?
– Овсом, наверное, – пожал плечами Искар.
– Жаром людских сердец они питаются, – сердито возразила Ляна, – тем жаром, который дает только любовь. А за любовь в этом мире отвечает только богиня Макошь. Без ее помощи Даджбоговы кони давно бы сошли с круга и наступила бы в наших землях вечная тьма. Вот почему мужи славянские не греться должны подле своих жен в зимние ночи, а страстью пыхать, дабы жар, зажегшийся в их крови, поднялся до небес и Даджбоговы жеребцы напитались бы тем жаром.
– Ну, допустим, разожгла ты жар в моей крови, и что мы теперь делать будем? – спросил Искар, глядя в глаза ведунье.
Вопрос, похоже, застал Ляну врасплох, во всяком случае, она не то чтобы отстранилась от Искара, но напряглась, словно собралась подхватиться на ноги.
– Не знаю, – только и сумела она произнести растерянно.
– Я так и думал! – рассердился Искар. – То – пылай страстью на радость Даджбоговым жеребцам, а то – не знаю. А еще ведуньей называешься.
– А ты много знаешь?
– Видел я, как живность спаривается, – сказал Искар. – И результат всегда один – приплод. А если случка без приплода, то кому она вообще нужна.
– У, медвежья порода! – прошипела Ляна. – «Приплод»! Что ты вообще знаешь об этом мире.
– Если ты много знаешь, то объясни, а еще лучше – покажи.
– Ничего я тебе показывать не буду, – рассердилась Ляна. – В любви каждое движение и слово должно идти от сердца, а если у тебя вместо сердца ледышка, то нечего ждать от тебя любви.
– У меня ледышка, а у тебя что? Сидишь как снежная баба и дышишь холодом. Взыщет с тебя Макошь за твое равнодушие. Плохо ты ей служишь и плохо ее науку знаешь.
– А откуда мне ее знать, если у меня ни с кем ничего не было?! Я бы и с тобой не стала связываться, если бы не воля богини.
– Значит, не только Ичал Шатун, но и Макошь прочит тебя мне в жены?
– Я должна спасти твою душу, – пояснила Ляна, – не допустить, чтобы она оказалась в Стране Забвения. Я стану твоей женой, когда ты начнешь жить по правде богов славянских. А до этого можешь не пыхать в мою сторону, на страсть Шатуна я отзываться не буду.
– А если я тебя обману? Скажу, что я печальник богов славянских, а сам отшатнусь в другую сторону?
– Богиню Макошь ты не обманешь, ибо все меж нами будет вершиться на ее ложе.
– Это то самое ложе, которое в Торусовом городце стоит? – спросил Искар.
– Ты что, решил попробовать?
– Страшновато, – честно признался Искар. – Вдруг отцовского во мне больше, чем материнского, и богиня меня отринет? Мне не за себя страшно, а за тебя. Тебе-то с какой стати пропадать.
Ляна только вздохнула в ответ и прижалась теснее к Искару. Все-таки что ни говори, а вдвоем теплее, чем одному. Может, всего снега своим теплом они не растопят, но друг друга согреют, а это уже немало в морозном зимнем лесу.
В Торусовом городце явившихся нежданно гостей приняли не то чтобы враждебно, но с настороженностью. Сам хозяин был в отъезде, а хозяйка лишь днями разрешилась от бремени сразу двумя детьми, мальчиком и девочкой. Ревун, оставшийся в городце за старшего, ворота перед Макошиной ведуньей открыл, но на Шатуненка косился с опаской – как бы не сглазил новорожденных звериным зраком.
Искара дальше первого яруса не пустили, а Ляна поднялась наверх, к хозяйке, дабы посмотреть на младенцев, зачатых на Макошином ложе. То, что родилась двойня, было, конечно, особым знаком расположения богини Макоши к ведунье Дарице и Велесову боготуру Торусе. Так толковала рождение сына и дочери их мать, и Ляна с ней охотно согласилась. Тем более что дети родились здоровыми и без малейшего изъяна. Вокруг ложа Дарицы суетились мамки и няньки, хотя особой нужды в них не было. Милостью богини, рожала Дарица легко и сейчас, по прошествии двух суток, чувствовала себя совершенно здоровой. Однако распоряжавшаяся всем в горнице Горелуха вставать ей с постели отсоветовала. Не тот Искар гость, чтобы его привечала сама хозяйка. Ляна поддержала Горелуху, сославшись на то, что дни стоят трудные и нечисть бесчинствует вовсю.