Словин Леонид Семёнович. Победителям не светит ничего (Не оставь меня, надежда)

   - "Как", "как" ?! Маленький, что ли ? Я уже звонил нашему представителю при Министерстве внутренних дел России. Он там второй год, все знает. Обеспечит тебе мягкую посадку. Ты ведь и на землю, и на воду прыгал, а? А тут тебе хорошая гостиница, приличные командировочные.
   Алекс кивнул: нет проблем, все будет сделано тип - топ...
   - Да, и еще - вытащил "Туз" новую пачку фотографий. - Здесь уже снимков по-больше: вот это - профессор Бреннер, а это - его посредник, который все там ему организовывает: скользкий такой хомячок из Баку. Фамилия, правда, у него греческая: Панадис. Но кто он и что на самом деле пока никто не знает. Здесь, в Израиле, мы за ним следим...
   - Когда отлет ? - бодро спросил Алекс.
   - Как когда? - Генерал, чувствовалось, израсходовал боль шую часть приветливости, положенной для отправляемого в Рос сию капитана полиции. Вопрос прозвучал раздраженно. - Завтра...
   - А я успею ? - ошалело спросил Алекс.
   - Успеешь, как миленький, - вот билет на самолет! Рейс "Эль-Аль". Сейчас топай в бухгалтерию, получай деньги. Ключ от сейфа оставь у секретаря. Пистолет...
   - Понятно.
   Алекс встал. "Туз" подошел к нему, обнял за плечи:
   - Крончер, мы возлагаем на тебя большие надежды. Смотри не подкачай... Дополнительные инструкции получишь в Москве. У нашего представителя...
   Виктор Чернышев начал традиционно.
   С места происшествия.
   Китаец снимал квартиру в многоподъездной "восьмиэтажке" - лежачем небоскребе, протянувшемся внутри квартала. Со всех сторон вокруг его закрывали другие дома. Разнокалиберные, разноэтажные. Свободная застройка семидесятых.
   В стороне виднелась аптека, несколько магазинов. Окна домов смотрели друг на друга. В часы "пик" нескончаемая череда людей тянулась отсюда к автобусам, к метро.
   Чернышев приехал к дому поздно вечером.
   Сейчас здесь было пусто и тихо. Виктор постоял у подъезда.
   Короткоостриженный, не очень высокий, сухощавый крепыш лет 35, даже по виду, малоразговорчивый, жесткий, уверенный в себе, каких много в Москве.
   Теперь на таких все больше обращали внимание, скорее всего, из-за скрытой угрозы, исходившей от них, хотя они и старались не выделяться, раствориться в безликой толпе.
   Поднявшись на восьмой этаж, Виктор подошел к окну.Пейзаж был знакомый: " Ночь, улица, фонарь, аптека..."
   Окна квартиры, в которой был убит Ли, тоже выходили на эту сторону. По меньшей мере, из десятка окон в доме напротив могли заглянуть в тот вечер к нему в комнату, не задерни он предусмтрительно шторы.
   Кто-то мог, случайно глянув вниз, увидеть и киллеров, входивших в подъезд. Или выходивших из него...
   Во многих окнах в доме напротив и сейчас еще горел свет.
   Чернышев принялся внимательно просматривать их одно за другим, пока не нашел то, о котором писал в своем рапортие участковый...
   На звонок в дверь долго никто не отвечал, потом раздался глухой мужской голос:
   - Кто ?
   Виктор назвался.
   Непродолжительное молчание: там, по - видимому, переварили внезапное вторжение.
   - Подождите... Сейчас...
   Дверь открылась, и перед Виктором предстал человек его возраста в инвалидной коляске. "Телеглаз", как назвал его участковый.
   Лицо инвалида, как у всегда у тех, кто мало бывает на воздухе, светилось желтовато - серым налетом, но глаза под бритым черепом смотрели настойчиво и яростно..
   Виктор непроизвольно отвел взгляд.
   В прошлой своей жизни, ничего кроме брезгливости, не мог он испытывать к человеку, подглядывавшему в оптический прибор за соседями.
   Но в т о й его, Чернышева, жизни "хорошее" было четко и бескомпромиссно отделено от "плохого".
   На этот счет существовали категорические высказывания любимых авторов. В доме родителей продолжался бесконечный интеллигентский треп о совести, которая либо есть, либо отсутствует.
   " Это как же! Читать чужие письма! Позор!.."
   Но теперь Чернышев признавал интерес к чужой жизни. Правда, только при наличии профессиональной сверх-задачи. Если речь идет о борьбе с уголовной преступностью, в разведывательных и контрразведывательных целях...
   Многое он отдал бы сейчас за то, чтобы нашелся человек, подсматривавший за квартирой китайца в момент, когда там орудовали киллеры...
   - Это вы по поводу китайца ? - спросил человек в инвали дной коляске.
   Виктор кивнул. Инвалид развел руками:
   - Да что еще я могу сказать ? Ведь говорил уже, что не видел ничего особенного...
   - Ничего?
   - Абсолютно.
   В принципе на этом можно было ставить точку.
   Человек в инвалидной коляске ждал.
   Виктор подумал немного, потом спросил, стараяь не показа ться полностью бестактным:
   - А вы бы не могли дать мне взглянуть в вашу подзорную трубу ?
   Инвалид на мгновение дрогнул. Его словно застали за чем-то постыдным. Но все же, вздернув брови, решился:
   - Коли надо - так надо !...
   Он отъехал в угол, открыл дверцу шифоньера и достал оттуда подзорную трубу. Потом, пошарив за шкафом, - штатив.
   Установив штатив и приспособив к нему трубу, Виктор вни мательно вгляделся в открывшуюся перед ним перспективу. По- том сменил угол зрения в поисках оптимального варианта.
   Дом напротив был виден ясно и четко: скорей всего, увеличительная способность трубы была наредкость высокой. Но вширь поле зрения ограничивал размер оконного проема.
   Виктор представил себя инвалидом, заглядывающим в чужую жизнь. Вот мелькнула вышедшая из ванной женская фигура. Торопливо кинулась друг другу в объятья истосковавшаяся парочка...
   Но одно дело - истекающий слюной импотент перед замочной скважиной или перед глазком "пип - шоу", когда где - то на сцене уже просто автоматически трахаются за деньги партнеры.
   Другое - этот наблюдательный пост у окна...
   Что чувствовал в такие минуты, человек в инвалидной коляске.
   Тут была не только своя логика, но и своя правда.
   Потому что у того, у кого есть все, правда, она, совсем не та, чем у того, кто лишен всего.
   Благоприобретенная внешняя шероховатость так и не удалила до конца его внутренней деликатности, поэтому Чернышев даже не поинтересовался, живет ли хозяин квартиры один или с кем- нибудь из родственников, есть ли у него семья.
   - Так вы говорите, - никто не выходил и не заходил ? - спросил Виктор задумчиво.
   - Да поздновато уже было. И холодно...
   Виктор нацелил трубу на квартиру Ли. Шторы на окнах были задернуты. " Милиция постаралась..."
   - А сутенер, который привел к китайцу девку, был один ?
   - Двое... - удивленно откликнулся инвалид. - Они всегда вдвоем ходят...
   - Они ведь не в первый раз с ней приезжали?.
   Инвалид кивнул:
   - Я его тут уже видел и раньше.
   Виктор вздохнул:
   - Может хоть какая еще мельчайшая деталишка...
   Он всегда испытывал неловкость перед инвалидами.
   Мужчина в коляске задумался.
   - Тетка еще одна выходила. С собакой...
   Но тетки Виктора не интересовали.
   - Хотите чай ? - спросил вдруг хозяин квартиры. Чем-то ему нравился этот приехавший на ночь мент, а чем - он объяснить бы не смог.
   - Да нет, спасибо !
   - Пива ? - поинтересовался тот снова.
   Отказываться было неловко и Виктор кивнул.
   Инвалид подъехал к холодильнику, достал две бутылки, открыл и пододвинул к Виктору стакан, а свой взял в руки.
   - Вот так и живем, - вдруг ни с того, ни с сего сказал он. - Хреново, а что поделаешь ? Кому - то надо было это делать...
   И так как Виктор уставился на него непонимающе, жестко и нервно бросил:
   - Это Афганистан...
   Виктор сморщился, с силой сжал губы. Представил себя на его месте. Вот здесь, в этой квартире, в инвалидной коляске. С длинной подзорной трубой в руках, разглядывющим чужие окна...
   - Сороковая армия?
   - Кандагар.
   - А меня в Кабуле ранило...
   Теперь Виктор не мог вот так просто встать и уйти.
   Во рту ощущалась хинная горечь, глаза резало. Он чувствовал, как снова переполняет его волна даже не столько сочувствия, сколько поднимающейся из самой глубины сознания ненависти... К тем, кто это все тогда начал. Закрутил. Всех подставил. Искалечил. Для чего это было все надо? Кому?!
   Пейджер Чернышева внезапно включился.
   Его просили позвонить в РУОП дежурному.
   - Чернышев. Слушаю...
   - Завтра в девять быть у заместителя начальника Управле ния...
   - В курсе, что там?
   - Летит израильский хирург со своим импрессарио. Генерал вызывает тебя вместе с "сестрой"...
   Надо было идти.
   - Ладно, кореш, - выдавил он из себя. - Если я хоть чем-то могу тебе помочь, быть полезным, - вот тебе мои теле фоны. Этот домашний. А вот в к о н т о р е...
   День был тяжелый - операционный, который отбирает обычно много нервов и сил.
   Перед тем, как уехать домой, профессор Бреннер все равно провел введенный им же обязательный вечерний обход.
   Ни с временем, ни с усталостью он никогда не считался, и в свои шестьдесят работал, фактически, на износ.
   Он вышел улицу.
   Зима в Тель-Авиве стояла мягкая. Это не Иерусалим, снега здесь и раз в пять лет не увидишь. Еще за несколько минут до ливня могут, как ни в чем не бывало, ярко светить звезды.
   Бреннер сел в машину, подвел к контролеру автостоянки, шутливо откозырял...
   У него были ловкие руки и цепкий взгляд. И тот особый инстинкт, который превращает врача в целителя.
   Его побаивались и не только больные, но свои же коллеги тоже. Одни приписывали ему талант, другие гипнотическую силу. Но все это была мистика. На самом деле все решали упорство и тяжкий труд.
   Бреннер одним из первых в Израиле перешел на метод перекрестного взаимообмена органами для трансплантации. Зачинателем был еще покойный Дан Шмуэли - блестящий хирург и философ.
   Закон разрешал пересадку органов лишь внутри семьи. А что, если близкие родственники нуждающегося в пересадке, не могут стать его донорами из-за биологического несоответ ствия? Оставить без помощи?
   Шмуэли нашел выход:
   Известно: если пересадка не связана с деньгами и носит альтруистический характер, никто против нее возражать не будет. А коли так - кто-то из близких родственников одного из больных может пожертвовать свою почку другому,а родственник того, в свою очередь, первому. Обе операции при этом следовало производить одновременно...
   Сам этот метод, естественно, при всем его стерильном соответствии морали, революции, однако, произвести не мог. Ведь только в Израиле в очереди на пересадку стояли около девятиста человек, и еще по двести прибавлялось к ним каждый год.
   Операций же производилось максимум сто сорок.
   Но за границей существовали другие правила. И те, у кого было достаточно денег, могли произвести пересадку в любой точке земного шара, где имелся трансплантируемый орган, соответствующая клиника и достаточный уровень сердечной хирургии.
   Этим-то как раз ему и предстояло скоро заняться в Эстонии.
   Нельзя сказать, чтобы это не вызывало у него угрызений совести. Ведь он закрывал глаза на весьма щекотливое обстоятельство: не знал и знать не хотел, откуда берутся трансплантанты ? Его, как врача, интересовало только одно: он может и должен спасать человеческие жизни.
   Правда, полезное при этом сочеталось с приятным. После каждой такой операции он клал в карман приличную сумму...
   Все брали на себя какие -то посторонние люди, с которыми он ни разу даже не встретился.
   Впрочем, он предпочитал об этом не думать. Зато после Эстонии его ждала интересная поездка на научную конференцию в Сидней, где он должен был сделать доклад о методе перекрестного взаимообмена.
   Бреннер припарковал машину рядом с виллой.
   В ней было три этажа, но она спускалась вниз по склону, и на уровне улицы оставались лишь крыша и первый этаж.
   Жена ждала его.
   Женат Бреннер был в третий раз: сейчас - на своей медсестре, которая была моложе его на тридцать лет. Взрослые дети его разлетелись по свету, жили своей жизнью.
   - Офра, - бросил он жене, тщательно моя руки, - хочешь слетать в Эстонию ?
   Та чмокнула его в реденькую, с розоватыми просветами кожи шевелюру.
   - Лучше бы куда - нибудь в другое место. А что с Ав- стралией ?
   - Через месяц, - зевнул он.
   Когда в двери прозвенел звонок, он пошел открывать сам.
   - Могу?
   В двери лучился улыбкой "посредник" или как тот себя с улыбкой величал "импрессарио". Некто Панадис. Врач откуда -то из Баку, довольно шустрый и неутомимо говорливый, он все устраивал, все утрясал, улаживал и повсюду расплачивался наличными. Тем не менее всякий раз, когда он видел его, Бреннер ощущал наплыв брезгливости.
   - Как вы? Как здоровье Офры?
   Панадис нашел его еще днем в больнице. Бреннеру с пульта позвонила старшая сестра:
   - Вас тут спрашивает по - английски какой - то человек с сильным акцентом.- У него странная фамилия.
   Бреннер взял трубку.
   - Маэстро ? Это я - ваш верный поклонник и импрессарио.
   В его восточной лести Бренеру чудилась тонкая насмешка. А может, ему только казалось ?
   - Скоро концерт, - мелко рассмеялся тот. - Срочные гастроли...
   - Что это означает ? - сухо и даже раздраженно спросил Бренер.
   - Заскочу к вам домой и все объясню...
   Бреннеру хотелось возразить: пожалуйста, не надо ! Но он почему-то не стал это делать.
   Его неприязнь и брезгливость по отношению к этому человеку были пронизаны легким налетом опасения. Бреннер не решился бы грубо оборвать его и попросить больше не появляться на его горизонте.
   Что-то было в болтливом бакинце такое, что настраживало - какая-то невидимая метка, которую, между тем, нельзя не заметить.
   Перед обедом было совещание у директора больницы,и Бреннер забыл о нем.
   И вот...
   - Маэстро ! - вычурно стелился вкрадчивый голос гостя, - Я счастлив: мы летим вместе. Вы - настоящая мировая величина, и для меня это большая честь. Надеюсь, я вам не помешал ?...
   Бреннеру хотелось послать его к черту: конечно, помешал...
   Но вместо этого он буркнул:
   - Нет -нет, что вы...
   Панадис- упитанный сорокалетний мужчина с узкой полоской усов на круглой и мучнистой физиономии- оказался большим любителем женского пола: каждую встречную он провожал долгим оценивающим взглядом.
   Импрессарио начал еще в прихожей:
   - Профессор, вы волшебник. Предстоят три операции. Кого вы хотите вызвать ? Доктора Крюгера из Швейцарии или Волчека из Чехии ? Сестры в Гамбурге уже предупреждены. Они возьмут отпуск...
   Говорил он с нажимом, вычурно, жестикулировал и красовал ся перед собой.
   Сам Бреннер был из Риги, откуда уехал четверть века назад. Там царил другой стиль: строгие бесстрастные мане
   ры, тихий неторопливый разговор.
   - Крюгер...
   До начала их сотрудничества бакинец обхаживал его в течение года. Прилетал, улетал, произносил взволнованные тирады о страданиях больных и о долге врачей, рассказывал о новой клинике в Прибалтике.
   Однажды он все же, убедил профессора, они слетали в Таллинн. Клиника поразила даже видавшего виды Бреннера.
   Она была частной, оборудована по последнему слову медицинской техники. В ней можно было делать любые оперции, а, если нужно, и приглашать коллег из-за рубежа.
   Медсестры были из Германии, их привозили всякий раз, когда назревали несколько операций. Ассистенты - один из Швейцарии, другой из Чехии - там в последние годы жить стало туговато..
   Впрочем, Бреннеру никто не был нужен. Так -для роскоши.
   Панадис заговорил раньше, чем они устроились в кабинете хозяина.
   - Профессор, я заказал билеты. Отъезд через три дня.
   Бреннер уселся в кресло и положил ногу на ногу. Прошла Офра, его жена, с чашками с кофе.
   " Этот тип не смотрит, а раздевает, - подумал он, - интересно, а что сами женщины чувствуют, когда его видят ? Впрочем, у них никогда не поймешь..."
   - В день приезда - концерт Цукермана, потом - кабаре. Там хорошие кабаре, в Таллине, "маэстро". Пальчики оближете. А может, - ночной клуб ?
   - Нет- нет, наутро операция. Не стоит... Может, после, перед отъездом... А почему вы не открыли клинику в Баку, Панадис ? - вдруг спросил Бреннер.
   - Знаете, - залился тот тонким смехом. - У людей даже в наше время много предрассудков: они считают, что все, что связано с Востоком - второго сорта...
   - Я когда - то бывал там, - бросил Бренер, - и должен вам сказать, что город этот произвел на меня совсем неплохое впечатление.
   - Вы правы, - поддакнул Панадис, - Совершенно правы ! Это особый город. Сейчас, правда, многие уехали, все изменилось. Но когда - то... Интеллигенция... свой юмор... Добродушие... Я уверен, - есть города злые, а есть добрые... Как люди...
   Бреннер кивнул, Панадис стеснял его.
   - Офра ведь поедет тоже ? - спросил тот, уже вставая, с какой - то оперетточной грацией.
   Бреннер не успел ответить.
   - Вы разрешите мне спросить ее самому ?
   Он галантно повернулся к бреннеровской жене:
   - Можно надеяться, вы летите с нами ? - спросил он на чудовищном английском, но совершенно при этом не стесняясь.
   Бреннер с инетересом наблюдал за этой сценой.
   Сквозь пушистые и хорошо выделенные косметичкой ресницы та посмотрела на Панадиса.
   - Вы советуете ? - не без насмешки в голосе спросила она.
   - Я? - переспросил Панадис.
   Он посмотрел на нее чуть более пристально, и она смутилась.
   Но сразу после этого мучнистое круглое лицо его с узенькой полосочкой усов расплылось в добродушной улыбке. Это был снова галантный кавалер и добряк...
   "Такое впечатление, будто он провел долгие годы без женщины, подумал Бреннер. -Где же это его могло носить? На необитаемом острове? В тюрьме?"
   Второе показалось куда более логичным.
   " Не в израильской, конечно. Тут с режимом по-мягче...И в тюрьме, и в полиции..."
   То, чем его импрессарио занимался, находилось на узкой грани между дозволенным и запрещенным.
   Бреннер оперся руками о подлокотнки кресла и привстал. Таким был его способ намекнуть не очень желанному гостю, что хозяин больше не расположен к беседе.
   Новоиспеченный капитан израильской полиции Алекс Крончер еще при посадке в самолет в аэропорту имени Бен Гуриона заметил крупного, лет шестидесяти мужчину в модной и дорогой спортивной куртке и альпинистской шапочке.
   Рядом с ним семенил круглолицый с мучнистой физиономией живчик, лицо которого надвое делила узенькая полосочка усов. В руках у каждого было по атташе -кейсу.
   Не узнать обоих было нельзя: профессор Бреннер и тот самый его посредник, о котором рассказывал "Туз".
   Чтобы не обратить на себя внимания, Алекс старался не очень смотреть в их сторону.
   Места обоих в салоне оказались впереди него.
   На экране телевизора забавные зверюшки показывали прави ла пользования спасательным жилетом...
   Прикрыв глаза ладонью и делая вид, что дремлет, Крончер слушал их болтовню. Впрочем, иногда в ней проклевывалось и кое-что существенное.
   - Доктор Панадис, - где-то на пол-пути спросил Брен- нер, - вы -грек ?
   Тот ухмыльнулся. Его круглая мучнистая, с узенькими усиками физиономия напомнила Крончеру улыбающегося китайско го идола.
   - Один из моих дедушек действительно был греком: его фамилию я и ношу... Меня, наверное, можно было бы назвать человеком без национальности. Во мне, кроме греческой, текут армянская, азербайджанская, еврейская, русская, немецкая кровь. Так кто я по - вашему ?
   - Да, - пошутил Брненер, - вы - американец...
   В голосе Панадиса зазвучала ирония:
   - Вы почти угадали, я жду "грин - карту". Получу ее по расчетам моего адвоката года через полтора максимум...
   Крончер хотел пить и остановил проходящую стюардессу - хорошенькую блондиночку с русой косой вокруг головы. И вдруг почувствовал, как у него пересохло в горле:
   " На каком языке обратиться к ней - по-английски или по - русски?"
   Он впервые застеснялся своего акцента. Решил, все же по - русски.
   Та и глазом не моргнула, приветливо улыбнулась...
   Паспортный контроль в Москве он прошел довольно быстро. Подумал: а, может, это связано с его командировкой? Но гадать об этом было бессмысленно. Женщина-пограничница за стеклом своего КПП священодействовала в полном молчании.
   Минута, другая, третья... И вот его израильский паспорт - даркон ему уже возвращен...
   - Спасибо... - Без всякой надежды услышать ответ небожительницы. И неожиданное - милое по-женски:
   - Пожалуйста.
   Небольшой зал получения багажа. Таможенный контроль. Толпа на выходе...
   Алекс поискал глазами плакат и нашел его:
   "Алекс Крончер, гид из Израиля!".
   Плакат держала в руках девушка в короткой меховой шубке и длинном платье. Короткая прическа, большие серые глаза. Похожа и не похожа на ту, что он видел на фото графии, показанной ему в Иерусалиме.
   - Алекс, - сказал он, подойдя.
   - Анастасия, - окинула она его отчужденным взглядом.- Пошли ?
   Крончер закинул за плечи рюкзак: обычный багаж израильского солдата. По весу и объему казалось, ему предстояло сплавляться на лодке по бурной реке.
   - Одну минуту, Алекс - вдруг услышал он, - подождите здесь, мне надо сказать кое - кому пару слов...
   Девушка отошла в сторону и приблизилась к маленькой группке из трех человек. Он заметил там Бреннера в его супермодной спортивной куртке, верткого живчика Панадиса в распахнутом желто-кремового, вызывающего цвета пальто с меховым воротником и еще какого-то человека с жестковатым лицом и неторопливыми, полными скрытой силы движениями.
   Сомнений не было: " Виктор Чернышев! Брат Анастасии!"
   Крончер огляделся.
   Неподалеку, за колонной столпилось кружком несколько человек. Проходившие заглядывали поверх голов. Алекс подошел тоже. Такое он видел впервые.
   Худощавый малый в солдатской куртке с серым бесстрастным лицом, присев на корточки, меланхолично, словно для собственного удовольствия, показал окружающим три карты: две десятки и короля. Потом, подчеркнуто равнодушно, почти не перетассовывая, вверх рубашкой бросил карты перед собой на пол. Угадай, мол, где король.
   Желающих поймать жар-птицу удачи почти не находилось.
   Играющую публику представлял смуглый, цыганского вида красавец, присевший на корточки рядом.
   Играли на доллары.
   Красавец-цыган бросал пятидесятки. Выигрывал, проигрывал. Центровой в солдатской куртке жевал, не поднимая глаз, следил за мельканием карт.Опытным взглядом он сразу вычислил иностранца.
   Алекс достал стодолларовую банкноту. В этот момент "ко роль" лег точно на край. Цыган замешкался. Алекс протянул руку и показал на карту.
   - Кинг. Король.
   Малый в солдатской куртке, не моргнув глазом, даже, как бы и не заметив проигрыша, бестрепетно выбросил стодолларовую купюру.
   Алекс увидел стоявшую рядом Анастасию. Она прикрыла от досады глаза и прикусила губу: только этого не хватало, говорил весь ее вид.
   - Пошли. - услышал Алекс решительный голос своей спутницы.
   - Еще немного. Это интересно. Ничего подобного у нас я не видел... откликнулся он.
   - Вы - миллионер ? - прозвучало рядом теперь уже по- английски. Это подошел брат Анастасии. - Будем знакомы. Чер нышев, Виктор...
   - Очень приятно...
   Чуть ниже его, Алекса, ростом, сухощавый высокий крепыш с острым, как скальпель, взглядом и четко-вылепленным скуластым лицом.
   Он был без головного убора, коротко острижен. Виски у него были седые, а в движениях не было и намека на жестикуляцию, так распространенную на его, Крончера, родине. Так выглядели обычно люди, привыкшие приказывать и подчиняться.
   - Может потратишь пару сот баксов на что-нибудь более дельное... Чернышев уже перешел на русский.
   - Это же экзотика! - кинул Алекс, словно отрубил. "Отцепись, мол!" Я сейчас...
   Он прекрасно понимал: перед ним жулики. Но неужели они так вот запросто смогут обвестит вокруг пальца и его, полицейского?!
   Чернышев, хмыкнув, отошел. Красавец со смуглым, цыганского типа лицом теперь все больше выигрывал. Алекс наблюдал.
   Удобный случай снова войти в игру представился скоро. Алексу была видна планирующая на землю карта. Он рискнул. И снова выиграл. Малый в солдатской куртке будто и не заметил проигрыша. Меланхолично бросал карты. Проиграл, выиграл. И опять продул.
   Внезапно король снова, как и в первый раз, лег на то же место.
   Алекс резко подался вперед.
   - Кинг! - показал он рукой на карту. В другой руке у него были зажаты стодолларовые банкноты.
   - Пятьсот...
   Малый в солдатской куртке на мгновение прекратил жевать. Реакция его была молниеносной. Он, вроде бы, и сделать ничего не успел: разве что в то мгновение, когда Алекс взглянул на деньги в другой руке...
   Алекс перевернул карту: короля на месте уже не было. Он пристально посмотрел на владельца передвижного казино - тот даже глазом не моргнул. Продолжал играть со смуглым красавцем.
   - Все ? - спросила его новая знакомая.
   Он небрежно кивнул.
   - Русская пословица говорит: за битого двух небитых дают...
   Они вышли наружу.
   В сухой прозрачной атмосфере нежными колокольчиками позванивал мороз. У лица клубились струйки теплого воздуха. У Крончера перехватило дыхание: сухой жесткий воздух застревал в груди.
   Они прошли к машине. Виктор Чернышев ждал, покуривая за рулем. Сели молча. И также молча поехали в неизвестном направлении. Ремни безопасности не пристегнули...
   В Москве Алекс был впервые. Дорога из Аэропорта "Шереметьево" тянулась бесконечно - невыразительная, равнинная, плохоосвещенная...
   Столица началась мостом через широкую заснеженную реку. Темным лесом. Сугробами, подходившеми к берегу.
   - Волга? - спросил он, ни кому не обращаясь..
   Чернышев промолчал, Анастасия буркнула:
   - Канал...
   Москву, о которой ему рассказывали родители, он в этот вечер так и не увидел.
   Потом была гостиница.
   Виктор Чернышев снова остался в машине, закурил сигарету. Анастасия и Алекс с его рюкзаком направились внутрь.