Смит Шервуд. Крепче цепей

   — Что ты с собой сделала? — Риста подошла, постукивая нарядными туфельками по паркету, и вдруг замерла, схватившись за горло. — Ты что-то слышала — относительно Панарха, я хочу сказать? Быть может, при дворе объявлен траур?
   — Нет-нет, — успокоила ее Ваннис. — Мне думается, ты совершенно права: Панарх жив, только отсутствует, а траур по его наследнику ты соблюдаешь так, как принято на твоей планете.
   Риста со вздохом плюхнулась на стул.
   — Матри Масо тоже так говорит, но сказать можно все что угодно, чтобы ввести человека в заблуждение. Ведь такой ситуации никогда еще не было. Тебе-то хорошо, ты носишь траур по мужу, а мы, остальные, не знаем толком, как быть. Но все-таки, что на тебе за наряд? — Риста нахмурилась и взмахнула рукой, блеснув кольцами. — Что он означает?
   — У нас теперь война, и самое время урезать расходы, — пояснила Ваннис.
   Риста открыла и снова закрыла свой пухлый ротик, прикусила нижнюю губу и тихо засмеялась.
   — Если ты введешь это в моду, НорСоту просто взбесится. Я слышала, у нее имеется сногсшибательное вышитое платье, которое она сделала на похороны их Архона, и еще хофнериадский парик — с бабочками. — Риста покрутила руками вокруг головы. — Но послушай, Ваннис, мы опаздываем.
   Ваннис с улыбкой подумала: вот еще одно свидетельство разницы между супругой Эренарха и той, чьи претензии не поднимаются выше кавалерственной дамы. Ваннис наблюдала за Брендоном всю дорогу до павильона — он ведь мог изменить курс, пожелав сопровождать ее.
   Этого он, конечно, не сделал — между тем она не сомневалась, что он знает, где она живет. Он не пытался связаться с ней со дня своего прибытия — впрочем, как показало ее тайное расследование, он вообще ни с кем не имел контактов, только однажды справился о мальчишке-рифтере со своего корабля, который был как-то связан с келли.
   Это могло означать все что угодно — со временем она выяснит что. Главное, что на прием он явится один. И ей незачем приходить в одно время с ним, раз уж они не вместе.
   Женщины вышли на освещенного фонарем дорожку. Ароматный бриз тронул их волосы и платья, и бегущая панель с тихим шорохом двинулась вдоль озера, к павильону.
   Риста сплетничала об этой уродке, леди Ризьене Геттериус, которая отказалась взять к себе своего мужа — бедный гностор вынужден жить вместе с каким-то чиновником. Ристу это смешило.
   Ваннис тоже посмеялась и не стала говорить о том, что эта новость уже устарела. Ее осведомители еще несколько часов назад сообщили, что гностора Омилова, бывшего наставника Брендона, пригласила к себе Верховная Фанесса — он должен переехать завтра утром. «Удар для Ризьены», — подумала Ваннис и тут же выбросила эту женщину из своих мыслей, глядя через озеро на великолепное здание, построенное для семьи Панарха.
   Аркадский Анклав, созданный на основе поместья Теменархеи Иллиайн, завещавшей свой онейл Флоту восемьсот лет назад. Он достаточно велик, чтобы вместить большую семью с соответствующим штатом прислуги, между тем в нем никто еще не жил, кроме изредка прибывавших с визитами Панархов и Кириархей. У Брендона нет семьи, и штат его, судя по донесениям, минимален. Больше с ним никто не поселился. Почему бы ему не пригласить вдову своего брата занять один из пустующих апартаментом?
   «Жаль, что я не переспала в ним в свое время», — подумала вдруг Ваннис. Это случилось не из-за отсутствия интереса — интерес, по ее мнению, испытывали обе стороны, по крайней мере в пору их первой встречи.
   Но Семион как нельзя более ясно высказался по этому поводу. «Держись подальше от моего младшего брата, — сказал он своим холодным, бесстрастным голосом. И добавил с легким отвращением: — Он глуп, ленив и, что еще хуже, любит выпить. Я не желаю, чтобы Семья стала объектом пошлых пересудов».
   Пьянице нельзя доверяться, да и мысль о том, что за этим красивым фасадом ничего нет, убила интерес Ваннис. Если кто-то и любит красивых манекенов, ей этот порок несвойствен.
   Кроме того, она, выросшая в свободомыслящей семье, к великому своему смятению, поняла, что среди старейших родов Панархии понятие инцеста охватывает не только кровную родню, но и свойственников. Здесь действуют уже не генетические мотивы, а политические.
   Дорожка остановилась, и они сошли перед громадными входными арками павильона. Изнутри слышалась мелодичная музыка вместе со смехом и звоном бокалов. «Звуки грядущей битвы», — подумала Ваннис, улыбаясь в темноте. Обстоятельства лишили ее власти, но она от рождения обучалась всем светским искусствам. Бальный зал — театр ее военных действий.
   Поднимаясь по низким, широким мраморным ступеням, она поздравила себя с тем, что с самого прибытия сюда вела себя очень осмотрительно — так, словно шпионы Семиона по-прежнему следили за каждым ее шагом.
   Она скрипнула зубами. Семиона больше нет, и пора наверстать упущенное. Она начнет свою кампанию здесь и сейчас.
   Они молча прошли через большую переднюю. Риста нервно поправляла волосы. Мажордом у огромных резных дверей поклонился им. Лакеи бросились открывать, он же грохнул об пол издавшим звон посохом и объявил:
   — Ее Высочество Ваннис Сефи-Картано и кавалерственная дама Риста Литцу-Фразьен.
   «Ее Высочество, и только — больше не „супруга Эренарха“, — подумала Ваннис, выпрямляя спину. Все лица обратились к ней.
   Ее быстрый взгляд сразу нашел стройную фигуру Брендона на том конце зала. Он тоже смотрел на нее, улыбаясь, с веселым огоньком в голубых глазах.
   Ваннис вступила в зал.

* * *

   В первые несколько минут открывшееся перед ним зрелище буквально загипнотизировало Жаима. Вот что такое роскошь: мрамор, дорогие ткани, хрустальные люстры над головой, а за низкой фальшивой балюстрадой — огромное изображение Ареса, снятое из космоса. Иллюзия была почти полной, словно задняя стена зала открывалась прямо в межзвездное пространство. Вот массивный Колпак с его причальными отсеками, в каждый из которых входит половина семикилометрового крейсера, — а внизу, приделанный к его исподу, словно ножка гриба, медленно вращается онейл, и обе части станции окружены мерцающим облаком кораблей.
   Но интереснее всего были люди. Жаим вырос на густонаселенном Рифтхавене, среди заядлых индивидуалистов, но даже это не могло подготовить его к встрече с высшими кругами Дулу. Голова у него пошла кругом, и он не сразу начал различать в этой толпе отдельные лица.
   К счастью, его положение не требовало от него ничего, кроме присутствия; Дулу обтекали его, как невидимку, как и предупреждал Ванн, и Жаим был благодарен ему за эту передышку.
   Движение в зале сперва напомнило ему озерный тростник, колеблемый ветром. Откуда вся эта толпа знает, когда отступить в сторону, когда выйти вперед, когда задержаться на месте? Дулу проделывали все это с грациозными, стилизованными жестами, точно исполняли какой-то танец, и улыбающиеся лица походили на маски, сквозь которые пристально смотрели глаза.
   Время от времени Ванн называл имена проходивших. Жаим знал, что должен слушать и стараться запоминать. Надо свыкнуться с тем, что он невидим — и неосязаем. И так, со стороны, следить; нет ли у кого оружия и не собирается ли кто-то напасть.
   Брендон, общаясь с потоком Дулу, не совершил ни единой оплошности. Он точно знал, когда надо повернуться, к кому обратиться в первую очередь, чьей протянутой руки коснуться ладонью, а чьей — только пальцами. Жаим начал замечать детали в плавном движении Дулу, водовороты притяжения и отталкивания. Здесь существовали подводные течения, разделяющие гостей. Самой заметной была обособленность нижнесторонних и высокожителей. Наука уланшу скоро помогла Жаиму понять, что это разделение не имеет ничего общего с политикой: просто нижнесторонним требовалось больше пространства, чем высокожителям, поэтому смешанные группы быстро разбивались. Он заметил также, что у балюстрады перед видеограммой Ареса собираются только высокожители — нижнесторонние, видимо, чувствовали там себя не слишком уютно.
   Жаим вздохнул. Суета сует, одно слово. Не будь даже разногласий между высокожителями и нижнесторонними, которые, по словам Ванна, покойный Эренарх Семион поощрял в политических целях, людей разделяли бы другие, еще более простые психологические факторы. «Тот, кто видит перед собой одну-единственную дорогу, поневоле идет туда, куда она ведет», — сказала как-то Рет Сильвернайф, его подруга.
   Жаим заставил себя вернуться к настоящему и сосредоточился на других завихрениях в общем потоке: молодые флотские офицеры держались отдельно от обеих штатских групп, офицеры высшего ранга такой сепарации не соблюдали, Найберг предусмотрительно держал нейтралитет.
   Но фокусом всего приема был Эренарх. Взоры Дулу сразу замечали перстень, поблескивающий на пальце Брендона, и быстро уходили в сторону, встречаясь с другими. Жаим не мог разгадать, что значат эти взгляды, но чувствовал в них вопрос.
   Внезапно толпа раздалась — Жаим не понял почему, но Дулу понимали. Пожилой мужчина с красивым лицом, серебряными волосами и остроконечной бородкой преклонил колени перед Брендоном. Его худощавая фигура, одетая в темно-синий бархат, производила впечатление большой физической силы — так ножны, в которые заключена шпага, выдают ее остроту; Жаим понял, что видит перед собой мистера уланшу, и на сей раз прислушался к информации Ванна.
   (Архон Шривашти. Глава одной из самых влиятельных Семей.) Ровный голос Ванна намекал на опасность — да Жаим и сам ее чувствовал.
   — Добро пожаловать, Ваше Высочество, — хрипловатым, чуть громче шепота, голосом произнес Архон. — После всех дурных известий ваше возвращение в мир живых кажется благодетельным чудом.
   — Благодарю, ваша светлость, — ответил Брендон, слегка коснувшись протянутых ладоней.
   (Эренарх использует титул без обозначения территории, — заметил Ванн. — Архон потерял свою планету Тимбервелл и вынужден был поселиться в космосе.)
   Шривашти встал, оказавшись выше Эренарха. Его светлые глаза странного оттенка, среднего между карим и серым, слегка сузились, и Брендон сказал:
   — Спасибо, что одолжили мне своего портного.
   — Я вижу, он не угодил вам?
   — Он чуть не уморил сам себя, стараясь создать поистине достопамятный шедевр. — Не почудилась ли Жаиму легкая заминка перед словом «достопамятный»? Брендон небрежно повел рукой сверху вниз и добавил: — Но не имея известий об отце...
   — О да, — с низким поклоном молвил Шривашти. — Вы совершенно правы.
   Еще один поклон, Брендон кланяются в ответ, и Архон исчезает в толпе.
   Жаим обнаружил, что не дышит. Что, собственно, здесь произошло?
   Ванн, вероятно, почувствовал что-то, потому что сказал:
   (Эренарх носит траур как частное лицо. Он мог бы от имени отца объявить при дворе официальный траур, появившись в соответствующем костюме, но не сделал этого.)
   В ровных интонациях не содержалось никакого намека, но Жаим был уверен, что упустил что-то важное. Решив разобраться с этим позже, он заметил, что Дулу опять расступаются — но теперь это сопровождалось перешептываниями.
   Брендон посмотрел через всю длину зала на двух только что вошедших женщин — точнее, на одну из них, маленькую и стройную, одетую в белое. Простота ее туалета, особенно разительная среди окружающего ее разноцветия, подчеркивала плавные линии тела.
   (Ваннис Сефи-Картано, вдова покойного Эренарха.)
   Вот, значит, кто выселил штатский персонал и офицерские семьи из их домов — ловко, с улыбочкой. Женщина остановилась в дверях — до того легкая и грациозная, что казалась скорее голограммой, чем живой фигурой, — а затем двинулась вперед походкой профессиональной танцовщицы. Рет Сильвернайф тоже так двигалась. Жаим в новом приступе горя не мог отвести глаз от Ваннис. Шурша платьем, она приближалась к Эренарху.
   — Брендон! — произнесла она звонким, мелодичным голосом и склонилась в глубоком, исполненном печали поклоне, но глаза ее выражали радость.
   — Ваннис, — откликнулся Брендон. Он помог ей выпрямиться и надолго поднес ее пальцы к губам. Она ответила ему ослепительной улыбкой, и их руки опустились одновременно.
   Ваннис посмотрела по сторонам, словно пробудилась от сна, и сделала рукой легкий, стремительный жест.
   — У нас еще будет время поговорить. Я слышу музыку — давай потанцуем.
   Брендон с поклоном подал ей руку.
   Жаим отступил назад, созерцая прищуренные глаза и ехидные улыбки вокруг.
   Невидимый оркестр искусно обратил создававшую фон музыку в вальс, и Дулу, разбившись на пары, с привычной легкостью закружились по блестящему полу. В центре танцевали Ваннис и Брендон — простота их нарядов выделяла их среди украшенных драгоценностями оттенков белого, серого, черного и сиреневого.
   Жаим, с интересом глядя на это, почувствовал, что кто-то подошел к нему сзади, обернулся и увидел знакомое лицо.
   Это был Осри Омилов, сын гностора. Темные глаза, исполненные такой ненависти во время долго путешествия на «Телварне», теперь смотрели озабоченно.
   Жаим с опозданием вспомнил о своей оплошности и поклонился, как полагается кланяться сыну шевалье.
   Осри, к его удивлению, смутился и лишь потом ответил коротким кивком.
   — Ты уже... — начал он и умолк, поскольку толпа снова взволновалась.
   На сей раз шепот выражал недоумение, даже тревогу. Дулу расступились быстрее, чем прежде, и Жаим увидел белые пушистые фигурки эйя — они шли, открыв голубые рты, в фасеточных глазах отражались огни настенных светильников. Двигаясь быстро, они не смотрели ни на кого из людей. Их легкие, как паутинка, одежды колыхались. Позади них, высокая, стройная, внушающая тревогу, шла Вийя в своем всегдашнем черном комбинезоне. Он выглядел здесь до того неуместно, что Жаим усмехнулся.
   Она повернула голову, махнув по бедрам хвостом блестящих, черных, как космос, волос, и ее черные глаза встретились с глазами Жаима. Она слегка, без улыбки, кивнула ему, и Жаим вздрогнул, увидев, как она провела двумя пальцами по своей одежде. «Встретиться. Как можно скорее», — говорил этот жест.
   Осри затаил дыхание.
   — Что она здесь делает?
   — Наверное, выполняет обязанности переводчика. Она единственная, кто может общаться с эйя.
   — Мне следовало бы спросить, что делают здесь они.
   Жаим снова усмехнулся. Он уже привык к эйя, которые, несмотря на свою устрашающую славу пси-убийц, ни разу не причинили вреда экипажу «Телварны».
   — У них посольский статус — хотя никто не может сказать, известно ли им об этом.
   «Должно быть, это Вийя их привела, чтобы иметь возможность со мной связаться».
   Сердце Жаима тревожно забилось.

* * *

   До этого Ваннис танцевала с Брендоном только однажды и уже забыла, какой он хороший партнер. Поначалу все ее внимание ухолило на то, чтобы приспособиться к нему и двигаться с ним в лад: он, видимо, любил быстрый темп, и Ваннис напрягалась, чтобы кружение не мешало ей видеть происходящее.
   Однако вскоре она освоилась с ситуацией. Она знала, что каждая пара глаз устремлена на них, и все присутствующие задают себе вопросы. Она прямо-таки слышала, как циркулируют по залу слова, сказанные ею Ристе: «Время урезать расходы», и сознавала, что сумела одержать еще одну победу.
   Но Брендон оделся так, конечно, по другой причине — и ей нужно выяснить по какой. Сосредоточив все внимание на нем, она заметила, что он смотрит куда-то через ее плечо и его рука прикасается к ней легко и безразлично.
   Ваннис взглянула в ту же сторону и увидела пару маленьких инопланетян — они пробирались сквозь толпу, и от переступа их ножек по мраморному полу бросало в дрожь. Это, должно быть, те самые, что способны сжигать мозги на расстоянии. Ваннис заметила также высокую темноглазую женщину, идущую следом, но тут же выбросила ее из головы, полубессознательно присвоив ей ярлык прислуги.
   Гораздо интереснее то, почему Брендон так пристально следит за ними. Неужели пси-способности эйя внушают ему страх? Потом Ваннис вспомнилось, что кто-то говорил, будто эти существа путешествовали с ним на одном корабле. Странно: надо будет спросить его об этом, но первым делом следует выяснить, как он к ней относится.
   Он оказал ей неожиданную честь, признав ее право на первый танец. Это подтверждает — по крайней мере на данный момент — ее ведущую роль в свете. Теперь неплохо бы разобраться, что значит этот поступок для него самого.
   И эта простота — не признак ли искреннего горя?
   — Я скорблю о ваших братьях, — сказала она.
   Он опустил глаза, и их взгляды встретились. Его взор не выражал ничего, кроме вежливой заинтересованности.
   — А я — о вашем муже, — сказал он.
   Как это понять?
   Она попыталась еще раз, решив теперь немного рискнуть.
   — Мне думается, теперь семье самое время объединиться.
   Брендон внезапно сделал крутой поворот, и перед Ваннис вспыхнула целая радуга красок, когда они вклинились между двумя другими парами.
   — Нам всем следует объединяться, — ответил он.
   Неужели он и правда так глуп, как говорил Семион? Они так мало встречались до настоящего времени! Где найти отмычку, чтобы посмотреть, что скрывается за этими голубыми глазами — если там вообще что-то есть?
   Но внезапно он спросил очень серьезно:
   — Вас известили, что мой отец жив?
   — Да, я слышала, — кивнула она. — Так это правда?
   — Надеюсь, что пока еще правда, — пробормотал он.
   — Что же теперь делать?
   — Вернуть его обратно, — улыбнулся Брендон.
   Танец кончился — прошло больше времени, чем она полагала. Брендон с поклоном передал ее первому подошедшему кавалеру.
   Она с улыбкой ответила на поклон и приказала себе не смотреть ему вслед.

2

   — Я думал, вы цените правду превыше всего, — сказал Анарис.
   — Так и есть, — ответил Геласаар.
   — Почему же тогда ваши советники не докладывали нам о Семионе?
   — У правды много слоев.
   — Софистика, — бросил Анарис.
   Панарх прищурился с беззлобным удивлением.
   — Тогда позволь выразиться по-другому: у восприятия много слоев.
   — Либо вам рассказывали о происках Семиона, либо нет.
   Панарх задумался, словно грезя наяву. Лоб его был гладок и спокоен. Анарис молча ждал, и дираж’у замер в его руках. Через некоторое время Панарх поднял глаза.
   — Рассказывали, но обиняками.
   — В последнее время они стали не столь уклончивы?
   — Да. Теперь мы можем позволить себе роскошь говорить прямо.
   — Казалось бы, должно быть наоборот. Когда вы находились у власти и было известно, что вы цените правду, вашему окружению следовало почитать прямоту за добродетель.
   Панарх склонил голову.
   — Когда ты у власти, вес твоего слова — если мерить по последствиям — растет со временем в геометрической прогрессии. Чтобы действовать в этих условиях, приходится учиться языку компромисса.

* * *

   Элоатри шла вдоль периметра Обители, думая о том, как мыслил и чем руководствовался неизвестный, создавший все это. Она уже обнаружила два потайных входа в частный туннель транстуба и спрашивала себя, какие отношения могли существовать в прошлом между этим религиозным центром и панархистским правительством.
   «Слишком я неопытна для своего поста», — подумала она. На Дезриене, безусловно, имеются тексты, предназначенные только для глаз Верховного Фаниста. Но Диграмматон явился к ней неожиданно, и она еще не оправилась после столь необычного способа посвящения.
   Морщась, она потерла ладонь: ей уже никогда не избавиться от боли, вызванной ожогом, который нанес ей Диграмматон в своем таинственном скачке через световые годы, отделяющие Артелион от Дезриена. С тех пор она посвящала все свое время изучению принципиально новой религии — и поиску тех, кого показало ей Сновидение. Все они, кроме одного, еще неопознанного, прибыли на Дезриен, были захвачены Сновидением и теперь вместе с ней находятся здесь, на Аресе.
   Что же дальше?
   Зазвонил коммуникатор, и она с радостью отвлеклась от своих мыслей. На экране после включения появился адмирал Найберг. Они встречались всего один раз, во время ее прибытия, и он оставил о себе впечатление осторожного, расчетливого, но абсолютно честного человека.
   «Именно такой и должен командовать Аресом».
   — Нумен, — начал он без лишних слов, — прошу простить, что не зашел к вам лично. — Она махнула рукой в знак того, что это не обязательно, и он продолжил: — Поскольку эта линия не засекречена, я буду краток и даже загадочен. — К изумлению Элоатри, на суровом, рубленом лице адмирала промелькнуло юмористическое выражение. — Капитан Нукиэль сказал, что вы поймете. Мне сообщили, что вы единственный человек, кроме должарианки, с которым эйя могут разговаривать, а от лейтенанта Омилова мы узнали, что они способны обнаруживать на расстоянии урианскую технику. Можете себе представить, как нам хочется узнать побольше об этих существах. Не хотите ли помочь нам?
   Гиперрация. Оказавшись на Аресе, она удивилась тому, что Флот счел нужным информировать ее о существовании этого захваченного у врага аппарата. Теперь она начала понимать, что пост Верховного Фаниста имеет больше веса, чем она полагала.
   Она кивнула и сказка, тщательно выбирая слова:
   — Я лично вряд ли смогу быть вам полезна. Наше общение носит чрезвычайно абстрактный характер — это сравнение архетипических энергий, и только. — На лице адмирала отразилось вежливое непонимание. — Однако есть человек, который мог бы помочь. — Жестом остановив изъявление благодарности, она продолжила с полным сознанием значимости своего сана: — Но помните, адмирал, что этими людьми и этими инопланетянами движет Телос. Они — дверные петли Времени, и я не стану делать ничего, что помешало бы открытию этой двери.
   — Я понимаю, нумен, — коротко кивнул он. — Мое дело — безопасность Ареса и успешное ведение войны с Должаром. Надеюсь, наши пути пойдут параллельно.
   — Уверена, что пойдут. Я всегда в вашем распоряжении.
   — Как и я в вашем, нумен. Благодарю вас.
   Его изображение померкло. Элоатри со вздохом покачала головой, в который раз спрашивая себя, почему избрали именно ее.
   «Я не люблю политики и так мало знаю об этих Дулу».
   Но Томико ясно дал понять, что ее желания тут роли не играют. Она снова увидела перед собой чашу с ее страшным содержимым и услышала слова умирающего Томико: «Уж не думаешь ли ты, что пьешь только за себя?»
   Она содрогнулась.
   Та жидкость имела вкус крови.
   Тут Элоатри вспомнила, что дело не терпит, и вернулась к настоящему.
   Обитель представляла собой здание, выстроенное квадратом вокруг внутреннего сада. Кто-то сказал ей, что это копия Аркадского Анклава, только уменьшенная. Интересно, сколько же тайников запрятано в том, большом анклаве, и обнаружил ли улыбчивый голубоглазый Эренарх хотя бы некоторые.
   Проходя мимо открытого окна, Элоатри посмотрела на озерную заводь близ Аркадского Анклава, примерно в километре от Обители. Гностор Себастьян Омилов принял ее приглашение поселиться здесь, и его немногие пожитки уже доставили в Обитель, но сам он еще не появлялся.
   Вероятно, еще спит. Он тоже не ложился до поздней ночи, и она видела по его замирающему голосу и бледному лицу, что его сердце не в лучшем состоянии. На это намекал и капитан Нукиэль во время их первой беседы на борту «Мбва Кали», шедшего к Аресу.
   Она предложила гностору пристанище под влиянием импульса, услышав, что жена отказалась поселить его у себя, — но она давно уже поняла, что совпадения случаются редко.
   Настоящей причиной ее предложения было то, что гностор находился на борту рифтерского корабля, там же, где и большинство людей, которых показало ей Сновидение. И гностор уже вознаградил ее прошедшей ночью — стоя рядом, он снабжал ее краткими сведениями о многочисленных Дулу, которые кружились по залу в нескончаемых вальсах и кадрилях.
   Остановившись у высокого окна, Элоатри задумалась о центральной фигуре этого пышного зрелища: о Брендоне лит-Аркаде, который один из всей семьи избежал мести Джеррода Эсабиана Должарского и стал наследником Панархии Тысячи Солнц. Она общалась с ним очень мало и всегда в присутствии других. А в тот единственный краткий миг на Дезриене он показался ей скользким, как стеклянный шар, и почти таким же глубоким.
   Тогда, в соборе Нью-Гластонбери, она разглядела под его шоком твердую решимость, такой же заряд энергии, который исходил от старых видеограмм его предка Джаспара Аркада.
   Прошлой ночью он снова удивил ее, когда, сбросив маску светской учтивости, стал общаться с танцующей троицей келли на их мимическом языке. Казалось, он искренне рад их видеть, а уж они подергивались и ухали в полном восторге.
   Келли. Элоатри внезапно вспомнила о мальчике, в плоть которого внедрился геном келлийского Архона. Они собираются убрать геном сегодня — она посмотрела на свой хроно — меньше чем через час. Самое время воспользоваться этим секретным траистубом.

* * *

   Ваннис Сефи-Картано скучала на званом завтраке, прикидывая, когда же наконец сможет заняться своей почтой.
   — Ночыо подошел еще один корабль, — объявила Чаридхе бан-Масо, первой узнававшая все сплетни.
   Гости вежливо выразили свое удовольствие, и одна молоденькая девица с подвязанными в кольца, унизанными украшениями косами томно осведомилась:
   — На нем кто-то есть?
   Чаридхе послала ей саркастическую улыбку, говорящую безо всяких слов: «Разумеется, иначе зачем бы я стала говорить об этом?», а затем, обращаясь к хозяйке, сообщила: