Анарис жил в самом конце, в большой каюте. Лишь бы только он не был занят с одной из своих поганых тарканок. Хестик обещал отвлечь Дестаэр, вторую по старшинству в подразделении, а Кедр Файв заявил, что обезвредит всех прочих баб.
   Сандайвер, расправив плечи, обогнула последний угол. Гравитация давила на позвоночник, затрудняя походку. Но увидев, что дверь не охраняется, Сандайвер обрела новую энергию и хищно ухмыльнулась.
   «Мы введем Каруш-на Рахали в моду у Флаури на Рифтхавене».
   Странно, что никому это не пришло в голову раньше — трахаться, как настоящие завоеватели. Не спрашивая согласия и не отвечая за последствия. Какая соблазнительная идея — и почему она не получила более широкого распространения? Правда, чтобы наплевать на последствия, нужны сильные люди, а не слабаки, которые вечно разводят сантименты.
   Сандайвер презрительно вздернула губу, подходя к двери Анариса. Уж он-то не станет рассусоливать о любви, совместной жизни и доверии.
   Она запаслась несколькими кодами для отпирания дверей, но дверь Анариса свободно откатилась вбок, и Сандайвер поразило такое пренебрежение.
   Перед ней открылась опрятная комната без всяких следов погрома. Анарис, высокий и широкоплечий, сидел за пультом, который явно не был рассчитан на человека его калибра.
   Он резко обернулся, и у нее по спине прошел холодок под взглядом его темных глаз.
   — Ты чего тут сидишь? — поддразнила она, встав на пороге. — Чего не развлекаешься с остальными? Не встает, что ли?
   — Отец украсил моими причиндалами мостик своего флагмана, — сказал он и встал.
   Его рост подавлял Сандайвер. От усиленной гравитации и сердцебиения звенело в голове.
   Дверь упиралась ей в бедро — Сандайвер немного подвинулась, и дверь закрылась за ней. Она напряглась, но он прислонился к спинке кресла и с юмористическим выражением смерил посетительницу взглядом.
   — Еще вопросы есть?
   Выходит, его не возьмешь обычными подначками, от которых другие мужики заводятся. Это раззадорило ее еще больше.
   — Почему ты не идешь к своим? — Она махнула рукой в сторону коридора, не рассчитала взмаха и больно ушибла руку о дверь.
   — Не все должарианцы придерживаются старых суеверий.
   — Суеверий? — Она пососала запястье, где уже назревал синяк. Провались она, эта тяжелая гравитация!
   Он вздернул плечо.
   — А как же еще назвать веру в то, что после драки дети родятся крепче, или что схождение лун продлевает твой пыл, или что сохранение целомудрия в промежутках усиливает боевое мастерство? Конечно, это суеверие. — Он саркастически усмехнулся, показав крепкие белые зубы, в которых никакого юмора не чувствовалось. — Я предпочитаю сам выбирать время, место — и партнершу.
   Это было едва завуалированное оскорбление — первое в ее жизни. Ее щеки вспыхнули от гнева — ощущение столь ей незнакомое, что она не сумела с этим справиться. Чтобы отвлечься, она взглянула на экран его пульта и увидела там звездную карту с огнями и светящимися линиями, идущими в одном направлении.
   Она сразу узнала эту карту. У Быстрорука была такая же — на ней он старательно суммировал то немногое, что они знали о передвижениях эсабиановского флота. Анарис, похоже, имел доступ к гораздо более обширной информации.
   Он переменил позу, и на его лице впервые проявился слабый интерес. Он понял, что она узнала карту, но объяснять ничего не стал, а лениво выключил пульт и шагнул к ней.
   Тревога кольнула ее, почти такая же сильная, как боль в запястье. И она выпалила:
   — Я никому не скажу.
   — Верно, не скажешь, — согласился он.
   Тревога превратилась в страх, когда она не увидела на этом сильном лице никакого тепла, никакого зова.
   — Ты ведь сказал, что сам выбираешь время, место и партнершу? — с напускной бравадой сказала она.
   Холодный юмор в немигающих черных глазах поразил ее, как удар. Она дрогнула и схватилась за дверную кнопку.
   Точнее, попыталась. В суставах из-за повышенной тяжести стреляло, и она поворачивалась слишком медленно. Анарис опередил ее, защелкнув замок.
   — И то, и другое, и третье, конечно, не идеально. — Он стиснул ее ушибленное запястье без намека на нежность. — Ну да ничего, сойдет.

24

«ГРОЗНЫЙ»
   Пока они ждали коммандера Тотокили, лейтенант-коммандер Ром-Санчес уловил в капитане Нг затаенную искру юмора — словно она хотела поделиться с ними какой-то шуткой, но не могла. Он посмотрел вокруг, уверенный, заметили ли это другие в тактической рубке. Коммандер Крайно уж точно заметил. Хотя его рубленое лицо ничего не выражало, он слишком долго служил под началом Нг, чтобы не научиться угадывать, в каком она настроении. Что до орудийщицы Наваз, Ром-Санчес так и не разобрался, насколько она чувствительна к чужим эмоциям: всю душу она вкладывала в свою технику, делавшую «Грозный» почти не зависящим от центров снабжения.
   Пси-заградник на столе перед капитаном указывал на важность предстоящего совещания.
   «Хочет быть уверенной, что должарианка не узнает наших секретов».
   Ром-Санчес не сомневался, что темой совещания будет подход к Геенне, до которой осталось меньше двух суток.
   Геенна. Какое зловещее слово. Из любопытства Ром-Санчес отыскал его значение и пожалел об этом. Иллюстрация, работа какого-то художника, которому не следовало бы давать волю, лишила его спокойного сна: мусорная свалка за стенами древнего города Утерянной Земли, окутанная зловонным дымом, и пламя, ползущее из щелей, где свалены тела преступников, пожираемые голодными собаками... Неужели и в Тысяче Солнц существует нечто подобное?
   Перед стартом им сообщили координаты планеты и ничего более. И что еще хуже, в базах данных Флота не имелось никакой информации о Геенне — даже на том уровне, к которому имел доступ Ром-Санчес. Абсолютно никакой.
   Зашипел люк, избавив его от бесплодных раздумий, и. вошел коммандер Тотокили. Как только он сел, капитан Нг включила пси-заградник, и прибор начал излучать ультразвуковые волны.
   — Это совещание проходит под грифом секретности в соответствии с кодексом военного положения. — Она говорила строго официально, но этому противоречила улыбка, приподнимающая уголки ее рта. — Следуя инструкциям, полученным от адмирала Найберга, я пригласила вас сюда, за сорок восемь часов до Геенны, чтобы вы присутствовали при вскрытии секретного пакета.
   Крайно по привычке повернул пульт к капитану, но Нг, вместо того чтобы ввести свои опознавательные данные, достала из внутреннего кармана плотный, цвета буйволовой кожи конверт.
   — Всегда мечтала это сделать, — улыбнулась она.
   Остальные в изумленном молчании смотрели, как она разрывает конверт. У Ром-Санчеса от треска пергаментной бумаги даже мурашки пошли по коже. Прямо как в историческом сериале. Он никогда еще не видел приказов, отданных в письменном виде, — и другие, по всей вероятности, тоже.
   Нг извлекла из конверта листок бумаги, развернула его, и ее глаза широко раскрылись. Помолчав, она положила листок на стол перед собой и начала смеяться.
   Ром-Санчес, как ни вытягивал шею, не мог рассмотреть текст — он видел только, что все письмо состоит из одной строчки с четырьмя словами, написанной сильным, размашистым почерком. Мало того, что приказ на бумаге, он еще и написан от руки.
   — Блестяще! — выдохнула наконец Нг. — Прямо охренеть можно!
   Ром-Санчес затаил дыхание. Он никогда еще не слышал, чтобы Нг выражалась столь ненормативно. Она, встретившись с ним взглядом, рассмеялась еще громче, и он почувствовал, что покраснел.
   — Извините, лейтенант, — сказала она, вытирая глаза. — У вас такой вид, точно ваша матушка исполнила перед вами стриптиз.
   — Ну ладно, капитан, — буркнул Крайно. — Дайте-ка сюда. — Он протянул руку, но Нг убрала листок и сложила пополам. Тотокили был озадачен, лицо Наваз не выражало ничего, но глаза перебегали с Нг на Крайно.
   — Нет, Пертс. Слишком большое удовольствие это доставляет — вы скоро тоже его испытаете. Вы все, я уверена, задавали себе вопрос, в чем заключается тайна Геенны, как она охраняется и, главное, как правительству удавалось сохранять эту тайну столько лет. — Присутствующие закивали головами. — Очень просто. Это никогда не вводилось в ДатаНет. Секрет Геенны существует на бумаге и в памяти немногих людей, занимающих посты высшего уровня.
   — Значит, придется идти вслепую, — помрачнел Тотокили. — Мне это не кажется столь уж забавным. Не думаю, чтобы там содержалось много информации, — указал он на письмо.
   — Там есть все, что нужно. — Нг пододвинула к себе пульт, быстро прошлась по клавишам, и над столом возникла голограмма, очень знакомая Ром-Санчесу: плоская гипербола с голубовато-белым солнцем в центре. Коническая часть, густо-красная близ асимптоты, бледнела по мере удаления от солнца. Шарики и точки обозначали планеты и астероиды, последние были густо насажены по всей системе.
   — Система ФФ, — сказала вдруг Наваз. — Узел.
   «Ну конечно!» — подумал Ром-Санчес. Каждый кадет помнил эту проклятую систему ФФ. Задача основывалась на теоретически возможной комбинации гиперпространственной трещины, оставшейся от эпохи более высокой космической энергетики, и солнца с массой в 1,4 раза больше стандартной. В результате получилась система, вход в которую был возможен только в плоскости эклиптики, и даже тогда пространственный скачок допускался только на самые малые расстояния. Из этого вытекала очень интересная тактическая ситуация.
   Четвертая планета на голограмме начала мигать, и Ром-Санчес вдруг вспомнил, как противник на занятии прижал его к той планете и превратил в облако плазмы, не дав совершить скачок. Интересно, какие воспоминания его коллеги сохранили о системе ФФ?
   Тут смысл того, что он видел перед собой, стал постепенно доходить до него. Он открыл было рот, но тут Нг развернула приказ и предоставила его для всеобщего обозрения. Там почерком адмирала Найберга была написана одна-единственная фраза:
   «Геенна — это система ФФ».
   Взрыв смеха разрядил напряжение. Нет, вслепую им идти не придется: каждый офицер Флота провел по крайней мере один учебный бой в системе Геенны.
   Тотокили удивленно покрутил головой.
   — Значит, недоставало только этого звена, чтобы разгадать тайну, — все остальное находится в ДатаНете.
   — Вот именно, — сказала Нг. — Адмирал Найберг, вручая мне пакет, сказал, что мы будем первым военным кораблем, который войдет в систему Геенны после ее открытия семьсот лет назад.
   — Как же туда доставляли преступников? — спросил Крайно.
   — За это отвечает какая-то одна Семья, — ответила Нг, нажав несколько клавишей. — Еще со времен Николая 1.
   Планета Геенна на голограмме стала вращаться и вышла на первый план. На ее поверхности стал виден кратер, и масштабные маркеры показали его размер: около шестнадцати километров в поперечнике.
   — Если предположить, что схема ФФ реальна, а из послания адмирала Найберга вытекает именно это, то кратер является центром обитаемой зоны.
   — Я никогда не понимала, почему эта информация засекречена, — сказала Наваз. — Думала, это просто модель.
   — Мы все так думали, — подтвердил Крайно.
   — Суть дела в том, — сказала Нг уже без всякого юмора, — что Его Величество могут высадить в радиусе пятисот километров от этого кратера. — Она помолчала. — Если, конечно, рифтерский корабль проберется через Узел.
   Наступила внезапная тишина.
   — Ведь должарианцы не знают, что это за система... — пробормотал Крайно.
   — Быть может, Его Величество им скажет? — предположил Ром-Санчес.
   — Не знаю, — пожала плечами Нг. — И я не могу довериться единственному человеку, который способен пролить на это свет, поскольку он периодически навещает рифтеров, в том числе и темпатку.
   Эренарх. Ром-Санчес вспомнил, что рассказал им должарианец-гностор о темпатке. «В сообществе с эйя она выходит за границы темпатии и становится способна читать связные мысли. Пределы ее возможностей нам неизвестны».
   Все снова помолчали, думая, не окажется ли их экспедиция напрасной. Потом Наваз сказала:
   — Быть может, это теперь уже не имеет значения?
   — Что? — спросил Тотокили, но на лице Нг забрезжило понимание.
   — Сила этого секрета в его простоте, — пояснила Наваз, — но это также и его слабость. Как только мы войдем в систему, особенно если нам придется вступить в бой с рифтерским эсминцем, каждый на корабле поймет, что Геенна — это система ФФ.
   — Вот почему ни один военный корабль не бывал здесь! — воскликнул Ром-Санчес.
   — Да, тайну Геенны сохранить не удастся, — согласилась Нг. — Вы правы: я не пойду в бой, не проинформировав свой экипаж полностью. Никто не знает, кому при чрезвычайных обстоятельствах придется заменить командира. Ну что ж, начнем с самой верхушки. Генц, встретимся здесь же... завтра в восемь ноль-ноль, чтобы обсудить подход к планете.
   Ром-Санчес, разочарованный, поднялся с места. У него осталось множество вопросов, и он не мог не сознаться себе, что ему хочется присутствовать при беседе Нг с Эренархом.
   Наваз вышла в коридор с озабоченным видом.
   — Есть проблемы? — спросил ее Тотокили.
   — Мы не смогли спасти Панарха при Артелионе, а теперь полагаем, что сможем.
   — Но теперь у нас есть приказ, — вставил Ром-Санчес.
   — Да, конечно, — рассеянно сказала она. — Эренарх приказал снарядить экспедицию — ведь это его долг. Но... что, если Панарх сочтет своим долгом не рассказывать рифтерам об Узле?
   — Тогда ему конец, — щелкнул своими короткими пальцами Тотокили. — Но мы увидим, как он погиб.
   Ром-Санчес кивнул. Стандартная процедура включала в себя проверку контрольных станций. Они смогут увидеть, как рифтерский корабль входит в систему, если отойдут от нее на расстояние, равное времени, прошедшему между их прибытием и своим.
   Крайно проворчал:
   — Что касается того, как Панарх понимает свой долг и как скорее всего поступит, — почему она, по-вашему, хочет встретиться с Эренархом наедине?
* * *
   Марго Нг удивилась тому, как участилось ее сердцебиение, когда дежурный мичман доложил, что Эренарх сейчас будет. Впервые она окажется наедине с этим молодым человеком, окруженным столь противоречивыми слухами.
   «Да так ли уж он молод?» — подумалось ей, когда Брендон лит-Аркад вошел. Во взгляде умных голубых глаз, которыми он окинул ее, не было даже намека на зеленую самоуверенность молодости. Юношеская округлость давно сменилась тонкостью черт, делавшей его лицо таким обаятельным. Годы практики научили его в совершенстве владеть своей внешностью: сплетни, преследовавшие его всю жизнь, сказались только в слегка напряженной складке лба и в тени усталости под глазами.
   «Он моложе меня от силы лет на десять — и то вряд ли».
   Служба новостей хорошо потрудилась над тем, чтобы поддержать иллюзию его вечной молодости — и сопряженной с этим безответственности. Быть может, это входило в кампанию Семиона по дискредитации младшего брата?
   — Ваше Высочество, — с поклоном произнесла Нг, — садитесь, прошу вас.
   Последовал обычный ритуал обмена любезностями, в котором она старалась вести свою партию как можно искреннее. Как-никак, он сознательно отказался от всех своих привилегий — пришел к ней сам, вместо того чтобы потребовать передать всю информацию в его каюту, наскоро приспособленную под покои августейшего лица, а потом заставить ее, Нг, ждать, сколько сочтет нужным.
   Его брат именно так и поступил бы с выскочкой Поллои.
   Настало время перейти к делу. Нг взглянула на стюарда, разливавшего кофе, и он молча удалился. Как только дверь за ним закрылась, она подалась вперед.
   — Что вам известно о Геенне, Ваше Высочество?
   — Ничего, — с готовностью ответил Брендон.
   — Значит, мы с вами были в одинаковом положении. — И она подала ему конверт. — Это пакет от адмирала Найберга.
   Она проследила, как удивление на его лице сменилось сначала узнаванием, потом весельем и наконец пониманием.
   «Он знает, что тайна теперь раскрыта, будь то к добру или к худу. Мне нет нужды говорить об этом, рискуя его обидеть. Как мог Панарх допустить подобную ситуацию? Что было причиной — его занятость, отдаление от сыновей после потери жены или неосознанное желание сохранить прошлое, относясь к Брендону как к мальчику?»
   Нг мысленно одернула себя. Как ни заманчиво размышлять над мотивами поступков титулованных особ, сейчас не время и не место этим заниматься. Необычайная проницательность Брендона делает такое занятие опасным.
   Она произнесла заранее подготовленную фразу:
   — Не может ли Ваше Высочество предполагать, чего нам следует ожидать?
   Это был очень тонкий подход к деликатному вопросу, что предпочтет его отец: погубить рифтеров с наследником Эсабиана, а заодно себя и своих советников, или выбрать жизнь — а если так, то почему?
   Эренарх ответил так быстро, что она поняла: он думал об этом не меньше, чем она.
   — Если они найдут возможность сохранить жизнь, не губя при этом невинных, они будут жить. Самоубийство, возможно, более простой выход, но в нем мало чести: они ведь знают, как нужны нам.
   — Так вы не думаете, что он поставит свою жизнь против жизни наследника Эсабиана, Ваше Высочество?
   Брендон слегка улыбнулся.
   — То есть следует ли считать, что Анарис опасности не представляет? На это не так просто ответить — скажу только, что недооценивать его было бы ошибкой. Но вы должны знать... — Он помедлил и сказал: — Для моего отца Анарис не просто враг.
   Нг ждала, надеясь, что ее озадаченный вид побудит его объясниться.
   Сначала ей показалось, что никакого объяснения не последует: Эренарх встал и принялся шагать по комнате с кофейной чашкой в руке. Постояв у голограммы, изображающей перемещение эсабиановского флота, он повернулся и сказал:
   — Не знаю, смогу ли я объяснить это вам, потому что и сам не до конца понимаю.
   — Все, что может прояснить ситуацию, окажет нам большую помощь, Ваше Высочество. — Она постаралась произнести эту общую фразу так ободряюще, как только могла, и он усмехнулся в ответ.
   — Мои личные впечатления от Анариса сводятся к игре в кошки-мышки: он все свое время посвящал попыткам убить меня по причинам, мне неясным, а я в отместку старался выставить его на посмешище. Это продолжалось, кажется, года три, и поскольку конца этому не предвиделось, нас с Галеном услали на Шарванн — якобы для того, чтобы Гален мог учиться в университете.
   Нг не знала, чему дивиться больше: тому ли, что Панарх позволил этому так затянуться, или тому, что он услал прочь родного сына, а заложника оставил при себе. Хотя, впрочем, именно такое мышление и характерно для Дулу. Первое — это следствие воспитания, второе — вопрос чести.
   — ...так что я никогда, собственно, не видел их вместе, но мне кажется, что отец в каком-то смысле был наставником Анариса.
   — И тот перешел в стан врага?
   — Ну нет. — Брендон смотрел куда-то в пространство. — Эсабиан зарезал бы его, как только тот сошел с обратного корабля, если бы заподозрил нечто подобное. Они всегда оставались врагами, но мне думается, что отец, открывая Анарису нашу историю и философию, надеялся, что тот — несмотря на знание нашей слабости, которую мог использовать против нас, — увезет с собой память о нашей силе. — Брендон взглянул на Нг. — Отец никогда не рассказывал мне об этом — мы виделись недостаточно часто, чтобы беседовать о чем-то серьезном. Но Гален выяснил, как было дело. — Улыбка Эренарха сделалась жесткой. — Семион категорически возражал. Это было единственное крупное несогласие между ним и отцом, которое не разрешилось в его пользу. Главным образом поэтому он и удалился в свою Нарбоннскую цитадель.
   «А я и не знала, какую заметную роль играл в их жизни наследник Эсабиана».
   Нг ощутила недоброе предчувствие, но отогнала его и спросила:
   — Он был единственный наследник?
   Брендон с усмешкой допил свой кофе.
   — Нет. Эсабиан имел троих сыновей и двух дочерей. Анарис — самый младший из них. — Он поставил чашку на блюдце с музыкальным звоном. — Вы, наверное, уже догадались, в чем дело? Теперь все остальные мертвы.
   — Понятно.
   «Моя жизнь связана и с этими людьми тоже...» В памяти всплыла атака на флагман Эсабиана, «Кровь Дола»: десантные катера взяли его на абордаж, и побежденный враг был передан Панарху. Пожалуй, противостояние между двумя наследниками было неизбежно. Это уже случалось и случится снова — и Нг, хотя отвергала эту мысль каждым атомом своего существа, знала, что тоже будет при этом.
* * *
«САМЕДИ»
   Последние изменения, поступившие по гиперсвязи, рябью прошли по стратегическому плану, и Анарис откинулся назад, барабаня пальцами по пульту. Они прискорбно недооценили хитрость врага — это становится ясно при взгляде на эти зеленые и красные линии и на размытую голубизну релятивистской неопределенности. Панархисты, несмотря на свое отставание, понемногу вынуждают отца производить передислокацию, указывающую прямиком на Пожиратель Солнц.
   Теперь вопрос только в том, как скоро противник, несмотря на медлительность своей связи, поймет, что его стратегия оказалась успешной, и сколько ему понадобится тогда, чтобы найти Пожиратель?
   Хорошо еще, что он находится в самой худшей части Рифта. Искать им придется долго.
   Анарис быстро прошелся по клавишам, сформулировав запрос Ювяшжту, но тут же скорчил гримасу и стер адрес.
   «Беседы с Панархом плохо влияют на мой рассудок». Нельзя ему связываться с «Кулаком Должара», который теперь подходит к Пожирателю Солнц: его первым посланием туда должно стать ритуальное уведомление о завершении отцовского палиаха.
   Пожав плечами, Анарис переслал запрос секретарю. Моррийон позаботится об этом. Соблюдая если не дух, то букву. Чисто панархистский подход, усмехнулся он про себя.
   Он посмотрел на хроно — Геласаар вот-вот придет. Анарис быстро припомнил то, что узнал за время их бесед, включая странно настоятельную просьбу Панарха как следует изучить аксиомы. Он почти бессознательно играл со своим дираж'у, и шелковый шнурок отражал его запутанные мысли.
   Зазвенел вестник.
   — Войдите, — под шипение открываемой двери Анарис встал, перевел гравиторы на нормальный режим и заколебался. Это их последняя встреча наедине — пусть будет так. Анарис оставил на экране стратегическую картину Тысячи Солнц и, чувствуя спиной терпеливый взгляд Геласаара хай-Аркада, повернулся к нему.
   Он сразу заметил, что странная настойчивость Панарха не прошла, а, напротив, еще усилилась. Второе, что бросилось ему в глаза, был возраст Панарха. Это поразило Анариса: впервые он сознательно отдал себе отчет в том, что Панарх стар. Почему?
   Не выказав ничего наружно, он предложил Панарху стул, но Геласаар вместо этого направился к пульту. Некоторое время оба молча смотрели на экран, стоя бок о бок.
   — Вот видишь — хорошая связь и контроль не всегда решают дело, — сказал наконец Панарх.
   — Это всего лишь недостаток стратегического мышления и неполное освоение нового оружия.
   — Возможно. — Панарх отвернулся и сел на свое обычное место. — Поразмыслил ли ты над Аксиомами, как я просил?
   — Да.
   — И что же?
   Что-то в поведении Геласаара вызывало у Анариса легкое беспокойство. Он чувствовал здесь подспудный смысл, которого не понимал.
   — Во-первых, я обнаружил, что Аксиомы делятся на две разновидности: запреты и предписания. И первые работают лучше, чем вторые.
   — Как по-твоему, почему это так?
   Это был почти допрос. Анарис помедлил и решил, что скорее, поймет, в чем дело, если не будет противоречить. «У ритуала нет антонимов», — внезапно мелькнуло у него в голове.
   — Как вы и говорили, это связано со второй заповедью: «Чем больше законов, тем меньше порядка; нельзя, чтоб система работала гладко». — Анарис сделал паузу. Геласаар терпеливо ждал. — По крайней мере некоторые статьи соответствуют этой заповеди в совершенстве. Например, право разумных существ на неконтролируемый денежный обмен, который мешает отслеживать экономические связи.
   — Превосходно, — нейтральным тоном сказал Панарх. Анарху стало приятно, но за этим последовало раздражение. «Он мне не судья».
   — А вот цель предписания мне не совсем ясна.
   — Цель та же самая, — кивнул Геласаар, положив руки на колени. — Взять, например, аксиому, ограничивающую население онейлов до пятидесяти тысяч. Это правило определяет структуру цивилизации Тысячи Солнц и в значительной степени ограничивает власть правительства.
   Во-первых, пятьдесят тысяч — это самое крупное общество, которым можно управлять демократическим путем, что и делают теменархи в своих Высоких Жилищах. Во-вторых, в столь маленьком обществе демократия при условии либерального строя почти неизбежна — это гарантируется теснотой личных связей. А демократическая структура стойко противостоит попыткам моего правительства вмешиваться в мелочи человеческой жизни.
   — Но планеты гораздо больше, — возразил Анарис.
   — И поэтому в Пакте Анархии для них сделано различие. — Взгляд Панарха сделался отсутствующим. — Но даже Пакт не гарантирует полного благополучия: между высокожителями и нижнесторонними растут разногласия, планеты подпадают под карантин... — Геласаар очнулся от задумчивости. — Понимаешь ли ты это, Анарис? — Его глаза выражали неприкрытое беспокойство, и снова должарианец не смог разгадать, в чем дело.