Страница:
И повторного случая ждать?
Оракул умолк, и шепчущее эхо унесло вдаль отголоски его пророчества. Лондри ждала продолжения, но оно не последовало.
Он так ничего и не сказал про двойню. Только война, измена, смерть и обманутые надежды.
Но разве не из этого состоит жизнь на Геенне?
На Лондри нахлынула усталость, и она поняла, что не в состоянии сейчас вникать в смысл пророчества. Она повернулась и пошла обратно, еще тяжелее опираясь на теплую, крепкую Аню. Легаты Высоких Домов, Ацтлани и Комори в том числе, прибудут сюда утром, и ей нужно будет вынести решение.
Вокруг него пылали масляные плошки и свечи, заставляя гранитные колонны и сводчатые арки Палаты Звездопада мерцать искрами слюды. Свет придавал яркость поблекшим гобеленам на стенах, и кожи, содранные с предателей и поверженных врагов правителей Кратера, смотрели пустыми глазами на церемонию внизу.
Но Степан Рудерик помнил Мандалу и Древо Миров — и то, как отправлял правосудие Геласаар хай-Аркад. Охваченный болью, он попытался отогнать от себя память о человеке, которого некогда звал своим другом.
Легаты Высоких Домов со своими присными следовали торжественной процессией за Железной Королевой и ее почетным караулом. Перед каждым из вассальных домов двигалась его эмблема — серп, меч, грифон, орел, костяная звезда или стеклянный цветок. Все это покачивалось над толпой, как целый геральдический лес. Богатые одежды ноблей отражали желтый свет, железные украшения тускло поблескивали и кое-где загадочно светились зеленовато-голубые жемчужины-гаума.
И снова память взяла свое: Степан вспомнил Дулу и филигранную вязь их церемониала.
Из огромного деревянного гидравлического органа за Рудным Троном грянули Фанфары Феррика, и гулкое эхо заглушило голоса и стук сапог почетной стражи.
Но Степан Родерик помнил медную гармонию Фанфар Феникса, и этот звук казался ему глухим и зыбким. На Геенне металл существует для войны и обеспечения власти — никто не станет тратить его на музыкальный инструмент.
Усилием воли Степан отогнал воспоминания. Гонец Оракула и последующий визит в жуткие глубины под домом Феррика выбили его из колеи. Он, хотя и провел около тридцати лет на Геенне, до сих пор не мог привыкнуть к некоторым аспектам здешней жизни. То, что он был Высокожителем, только ухудшало дело.
Саррера любовно подсмеивалась над его отказом от гееннского летосчисления, над его изысканным, с каросским акцентом уни и прочими причудами, как она это называла. Он так и не сумел ей объяснить, что без этих причуд Геенна давно пожрала бы его. С ее дочерью он надеялся добиться большего.
«С моей дочерью». Он подавлял эмоции, неуместные на Геенне, — из-за суровой математики бесплодия род здесь велся по материнской линии, и отец значил не больше, чем дядя. Лондри никогда не понять привязанности отца к его потомству, которая считается нормой в Тысяче Солнц.
Орган умолк, и зазвенела вынимаемая из ножен сталь — почетная стража Железной Королевы обнажила оружие. Сверкающая сталь, богатство Кратера, притянула к себе все взоры, а Лондри взошла на помост и повернулась лицом к собранию.
Позади нее высился Рудный Трон, глыба метеоритного железа, обработанная не человеческими руками, а пламенем своего спуска с небес. Глыба лишь смутно напоминала трон, и только Лондри имела право сидеть на ней. Рядом застыл массивный Гат-Бору, держа перед собой воздетый вверх Меч Опоры.
— Слушайте, нобли Геенны и жители всех областей в пределах пятна, и все, кто ищет правосудия Дома Феррика. — Высокий, чистый голос Лондри звенел, отражаясь от каменных стен. — Именем сверкающей стали и стародавнего обычая, именем мужества, хранящего жизнь от небесного гнева, именем мудрости матерей и праматерей наших, объявляю этот суд открытым.
Она опустилась на Рудный Трон, красиво раскинув свои белые одежды по его изрытой дырами поверхности, и Гат-Бору осторожно положил свой тяжелый меч ей на колени. Степану ее лицо показалось рассеянным, а движения резкими. Он переглянулся с Лазоро, стоящим рядом: карлик слегка пожал плечами, но видно было, что и он обеспокоен.
Механизм правосудия работал с отлаженной гладкостью. Легаты Комори и Ацтлана вышли вперед, сопровождаемые своими эмблемами, и в ровных тонах изложили свои претензии. Здесь не ощущалось даже намека на страсти, которые вызвал этот спор.
Степан скорчил гримасу. Вот оно, истинное свидетельство гееннской бедности: война, готовая вспыхнуть из-за биологического факта, который во всей Тысяче Солнц принимают как должное. Там всякий, желающий иметь двойню, может ее получить — для обстетрической технологии это не проблема. Здесь никто из живых не помнит, когда на планете в последний раз рождались двойняшки. Здесь всякий ребенок, рожденный живым, — уже редкость.
Легаты высказались и, совершив четкий поворот, вернулись на места своих домов, определенные чином и обычаем. Степан заметил, что Лондри, прищурившись, смотрит вслед легату Комори, и тоже посмотрел на него, но ничего неподобающего не увидел.
Настала тишина.
Лондри медленно опустила острие Меча Опоры на пол перед собой и встала, опершись руками на рукоять.
— Комори, — сказала она. — Подойди сюда.
Степан вздрогнул — он не ожидал этого. Не ожидал и Ацтлан: его лицо исказилось от гнева, Комори же преисполнился торжества. Значит, она все-таки решила отдать близнецов Комори?
— Покажи свой меч, — велела Лондри.
По Палате Звездопада пробежал удивленный шепот. Это не входило в судебную процедуру. Легат Ацтланов недоумевал, Комори колебался. Степан заметил страх на его лице. В чем, собственно, дело?
— Покажи меч, — повторила Железная Королева.
Легат медленно, с явной неохотой, повиновался. Собравшиеся испустили единодушный вдох, и Степан все понял. Гордость вспыхнула у него в груди: Лондри — поистине Владычица Стали.
Меч у легата был не стальной, а из каменного дерева: Лондри, должно быть, заметила, что он слишком легко покачивается при ходьбе. Представитель Ацтланов приблизился, преклонил колени перед Рудным Троном, достал свой меч и положил его к ногам Лондри. Сталь лязгнула о гранит.
— Мне думается, — медленно произнесла Железная Королева, — что Комори не верят ни в свою правоту, ни в правосудие Дома Феррика.
Комори с обильной испариной на лбу опустил свой меч. Его господин не пожелал рисковать драгоценной сталью в присутствии того, кому решил объявить войну, если решение будет не в пользу Комори.
Другие легаты и солдаты, стоящие вдоль стен, гневно зароптали. Толпа подалась к легату, одиноко стоящему посередине зала.
— Нет! — Лондри вскинула ладонь, и упавший рукав белого платья обнажил худощавую, жилистую руку. — Здесь судят, а не мстят. Да будет так, — молвила она, обращаясь к Комори. — Вы сами вынесли себе приговор: ваша просьба отвергнута. Вы отдадите второго ребенка Ацтлану под угрозой гнева Кратера.
Легат нервным движением убрал меч в ножны.
— Комори настаивают на своем праве на душу, поделенную надвое, — ровно произнес он.
В зале воцарилась тишина. Внезапно Лондри ахнула, и ее лицо исказилось от боли. Меч Опоры с лязгом упал на помост. Железная Королева рухнула на Рудный Трон, держась за живот. Степан увидел, как Аня Стальная Рука, поняв, в чем дело, бросилась к молодой женщине, и отчаяние охватило его.
Опять. Они с Лазоро ринулись вперед и беспомощно замялись у трона.
Лондри закусила губы, не издав ни звука, но все в зале увидели, как по ее белому платью расплывается красное пятно, и поняли, что Геенна забрала еще одну жизнь, не дав ей начаться.
Лицо легата Комори исказилось от ужаса, а вокруг раздались крики:
— На Крюк!
— Он принес дерево — пусть отведает стали!
— На Крюк его!
Лондри, дрожа, приподнялась и хотела что-то сказать. Слезы выступили у нее на глазах, полных боли и отчаяния, и она закричала, выплеснув в этом звуке всю горечь и ярость Изгнания.
Зал взревел. Легат Комори откликнулся эхом Железной Королеве. Его схватили и потащили прочь, чтобы подвесить за челюсть на стальной крюк над воротами Дома Феррика. Там он будет висеть несколько дней, пока не умрет, и войско Кратера отправится на войну под его бьющимся в корчах телом.
Но Степан видел только свою дочь, восемнадцати стандартных лет от роду, теряющую своего пятого ребенка — еще одну жертву общества, отвергнувшего Степана и всех, кто жил на этой планете.
22
Ничего.
Он подошел к автомату, заказал себе грог, залпом проглотил обжигающее питье и вернулся к пульту.
Никаких реальных данных о Геенне, кроме сплетен и предположений, — а он уже задействовал все источники.
Он всегда был приверженцем самой точной, новейшей информации, усвоив смолоду, что в знании — сила. Благодаря этой своей привычке он успешно просуществовал сорок лет в Рифтерском Братстве, где подобное долголетие — редкость. Только однажды из-за глупой спешки он изменил себе — и память о неудачном рейде на Абилярд в пятьдесят восьмом году до сих пор мучила его, несмотря на разгром, который он учинил там недавно по приказу Властелина-Мстителя.
Он надеялся не только на РифтНет, каким бы надежным тот ни был. Он несколько десятков лет вылущивал шифрованную информацию из всего ДатаНета. Вступив во Флот Эсабиана, он пополнил свой запас; когда его отправили на Рифтхавен за урианским артефактом, он разжился там новыми поступлениями, а получив приказ отправиться в теперешний рейс, постарался прикупить что-нибудь о Геенне.
Его приобретения были совершенно новыми, сырыми, еще не отсортированными, но он, научившийся терпению за годы практики, провел собственный поиск.
Ему всегда удавалось выискать что-то, чего не знали его враги, но на этот раз он не нашел абсолютно ничего о Геенне. Ровным счетом ничего. Даже ее координаты были засекречены — их сообщил ему этот ублюдок с надменной мордой, Анарис.
Хуже того (Эммет снова встал и заказал себе каф): поиск по всем кораблям, когда-либо пытавшимся пройти к Геенне, показал одинаковые результаты. Все они исчезли без всякого следа. Все до единого за последние семьсот лет.
Быстрорук проглотил свой каф, стараясь унять клокочущее нутро. Страх и ярость боролись в нем, и он проклинал Логосом трахнутого Барродаха, который представил ему рейс на Геенну, как увеселительную прогулку.
«Тебя можно поздравить, — сказал бори своим масляным голосом. — Тебя выбрали, чтобы доставить пленников Аватара к месту их заключения, и наследник Эсабиана отправится с тобой. Когда вернешься, тебя будет ждать достойная награда...»
Вернешься! Как бы не так! Панархистам-то все равно — им так и так умирать. А вот Анарис...
Ну, этот-то умирать не собирается.
Быстрорук скривился, вспомнив, что в правом причальном отсеке стоит должарский корвет, круглосуточно охраняемый здоровенными тарканцами.
«Это вопрос чести, — проблеял Эммету маленький уродец, которого Анарис держит за секретаря. — Его положение требует, чтобы он путешествовал с собственным корветом и с собственной гвардией, даже если он не собирается пользоваться ни тем, ни другим». И засмеялся, точно заблеял.
Быстрорук ухмыльнулся, вспомнив, что этот самый секретарь желает его видеть по срочному делу.
Посмотрев на хроно, капитан решил, что продержал бори достаточно долго. Быстрорук не смел заставлять Анариса ждать, и это его бесило. Как-никак это его, Быстрорука, корабль. Поэтому он, как мог, отыгрался на секретаре.
Чего еще надо этому уродцу? Дело в панархистах, конечно. Тат Омбрик рассказала капитану, что случилось с Моб и Сандайвер, пока он спал. Капитан снова скорчил гримасу, но не без юмора: он побаивался злобной драконихи и старался не вмешиваться в ее личные дела. Она была суперклассным скантехником и не раз спасала «Самеди» от хищников по обе стороны панархистского закона — за то он ее и терпел. Быстрорук надеялся, что кто-нибудь записал эту эпопею, — он бы с удовольствием поглядел.
Ну ладно, паскудник, послушаем, чего хочет твой проклятый хозяин.
Но ничего такого не случилось.
Она редко пользовалась этим жучком — только когда ей или ее кузенам грозила опасность, и неизвестность была еще страшнее. Последнее время она все время испытывала потребность им воспользоваться.
Она скорчилась в кресле, подтянув колени к подбородку, и стала смотреть, как Моррийон входит в варварски пышную каюту Быстрорука.
Было странно и очень неприятно видеть, как чистокровный бори держится со всей надменностью должарианца. Не обладая величавой осанкой обитателя тяжелого мира, он тем не менее требовал себе более обширного пространства — в точности как его хозяин.
Быстрорук отступил, хотя был в своей собственной каюте, и покраснел от раздражения. Капитан не любил, когда им помыкали.
— Я планирую подход к Геенне, — сказал он. — Есть у вас или у вашего... хозяина какие-нибудь инструкции на этот счет?
— Когда мой господин пожелает дать какие-либо инструкции, можете не сомневаться, что они будут даны. — Голова Моррийона склонилась набок, точно не могла удержаться на тонкой шее. «Это его, наверное, должарское тяготение так изуродовало», — содрогнувшись, подумала Тат. Интересно, как у него в каюте? Она ведь находится на должарской половине, где поддерживается стандартная сила тяжести в полтора «же».
— Пока что мой господин поручил мне передать вам его инструкции относительно содержания заключенных. Его отец, Аватар, требует, чтобы они прибыли на место назначения в добром здравии. Это значит, что они должны получать соответствующее питание... — И Моррийон своим ноющим голосом стал дотошно перечислять, какое белье следует выдавать панархистам и сколь часто его менять. Быстрорук набычился при первом же упоминании о заключенных.
Тат прикусила губу. Этот инструктаж сам по себе уже был оскорблением — точно Быстрорук слишком туп, чтобы знать, как обращаться с заключенными. Анарис, вероятно, узнал и о грязном белье, и о скудном рационе только после выходки Сандайвер, хотя и виделся несколько раз с Панархом. Значит, Панарх не жаловался, а Анарис ни о чем не спрашивал. Интересно.
— ...вопросы, которые я мог бы передать господину Анарису? — закончил Моррийон.
— Нет, никаких. Надеюсь, — ухмыльнулся Быстрорук, — что сами вы ни в чем не испытываете недостатка?
Но намек пропал впустую.
— У меня скромные потребности, — ответил Моррийон и направился к двери. У порога он оглянулся и добавил чуть тише: — Однако в интересах взаимопонимания советую вам уведомить свой экипаж, что приближается Каруш-на Рахали.
Он вышел, а Быстрорук потемнел от гнева и смущения.
Тат знала, что будет дальше, и не хотела оставаться в каюте, когда он начнет всех вызывать. Она поспешно закрыла свою систему, убрав все следы записи, вышла и побрела наугад по коридору.
У нее чуть не остановилось сердце, когда она столкнулась на перекрестке с Моррийоном. Он никуда не шел — он стоял и ждал. Ее.
Бешеный стук крови в ушах немного унялся, когда бори, ростом точно с нее, подошел к ней. Быстро оглядев пустой коридор, он прошептал: «Ты знаешь, что такое Каруш-на Рахали».
О жучках и шпионстве он ничего не сказал. Тат молча кивнула. На лице Моррийона появилась странная улыбка.
— Пусть думают, что жертвами станут они — это не повредит. — При слове «они» он показал на рифтерскую половину корабля, внимательно посмотрев на Тат, словно оценивая ее понятливость, и пошел дальше, волоча ноги, словно у него суставы болели или кости плохо срослись.
Коммуникатор Тат загудел: капитан вызывал к себе.
Быстрорука она застала у пульта; на экране виднелись данные о Должаре из «Справочника звездоплавателя».
— Здесь был этот червесос, — проворчал капитан. — Что это за Кай-рушнух такой? — Он постучал по экрану. — Тут сказано, что эти свихнутые, Логосом деланные должарианцы мочат друг дружку во время секса. Но рифтеры-то при чем? — Он изменился в лице. — Или он имел в виду, что они могут кинуться...
— ...на нас, — закончила Тат. Капитан начал ругаться на все возрастающих нотах, а она подумала, разрываясь между смехом и отчаянием, что рейс у них получится долгий.
Моррийон нажал на вестник у каюты Анариса. Дверь открылась, и бори сделал Геласаару знак войти.
Анарис встал из-за пульта, стерев все с экрана быстрым движением руки, нажал еще на что-то и повернулся лицом к Панарху. Желудок Геласаар всколыхнулся, и гравитация в каюте стала нормальной. Он невольно вздохнул с облегчением.
Анарис указал ему на стул и занял привычную позицию перед ним — черная фигура с дираж'у в руках. Обычно Анарис садился, только когда работал, — Панарх помнил это еще со времен его отрочества на Артелионе.
— Может быть, немного понизить гравитацию в вашем помещении? — спросил должарианец.
Геласаар покачал головой.
— На Геенне сила тяжести нормальная, одно «же». Нет смысла слишком себя баловать.
Если Анарис и уловил иронию в этих словах, то не подал виду.
— Я был изумлен тем, как мало информации о вашей тюремной планете содержится в дворцовом компьютере. Только координаты, орбита карантинного монитора и место посадки.
— Я сам знаю немногим больше. Планета контролируется семьей Абуффидов — это определено указом Николая 1. Свои секреты они хранят про себя, а у меня не было причин расспрашивать их.
— И у вас нет сведений об условиях жизни на планете, кроме гравитации?
Условия жизни — не самое главное.
— Зона обитания, кажется, невелика.
— «Правитель ничей», — процитировал Анарис. — Но я не об этом хотел поговорить.
«Я тоже — хотя именно Геенна дает мне власть над тобой».
— Время на исходе, — сказал Анарис. — До Геенны меньше трех суток.
Панарх испытал шок. Что было причиной — страх, тревожное ожидание? Но он ничего этого не проявил, а Анарис продолжил:
— Поэтому я попытался подвести итог нашим беседам за все время пути от Артелиона. И решил, что вся ваша государственная философия умещается в двух афоризмах. Вот на них мы и употребим оставшееся нам время.
Геласаар сделал жест, означавший «Я в твоем распоряжении». Анарис, видимо, понял его — он блеснул зубами в подобии улыбки, прежде чем продолжить:
— Одно из этих изречений вырезано на камне над входом в конкордиум Лао Цзы.
— «Делай то, что не требует действия, и порядок будет сохранен», — с улыбкой процитировал Геласаар.
— Да. Помнится, мои учителя на Артелионе говорили мне, что это — фундаментальная аксиома вашего правления. Мне это непонятно. Как же править, если ты не действуешь? Власть проистекает из действий.
— Лао Цзы не говорил, что не надо действовать. Он сказал: делай то, что не требует действия.
Анарис смотрел непонимающе.
«Если я не сумею сделать так, чтобы ты это понял, тебе придется умереть, ибо твое полузнание делает тебя еще опаснее твоего отца».
— Помнишь, я говорил, что у ритуала нет антонимов? Что участвующему в ритуале крайне сложно против него восстать?
— Помню.
— То же самое и в политике. Делать то, что не требует действия, значит войти в поток, заключающий в себе все мыслимые варианты, и плыть по течению...
Анарис стал задавать вопросы, и мысли Геласаара разделились надвое: одна половина продолжала вести философскую дискуссию, другая подытоживала то, что Панарх узнал об Анарисе с их первой встречи в Тайной Палате на «Кулаке Должара».
За время их путешествия сын Эсабиана изменился — в этом сомневаться не приходилось. Он уже не был столь агрессивно самоуверен — значит, поумнел достаточно, чтобы подвергать сомнению не только чужие, но и свои мотивы. Однако заложенная в нем злоба, та, что прежде побуждала его часами изобретать способы уничтожения Брендона, теперь оформилась и приобрела цель.
«И это будет еще опаснее, если он не научился задавать вопросы», — подумал Панарх.
— Я понял, — сказал наконец Анарис. — Чем меньше приказов ты отдашь, тем меньше тебе будут противоречить.
— Совершенно верно. Лао Цзы также сказал: «Когда жаришь мелкую рыбу, убавь огонь».
Анарис, к великому удивлению Панарха, рассмеялся.
— Должарианец в таком случае бабахнул бы из раптора.
— И получил бы взамен только запах гари, так и не утолив голода, — согласился Геласаар.
Анарис задумчиво кивнул и нахмурился.
— Но я не убежден, что ваша модель правления не обусловлена межзвездными расстояниями, мешающими вам контролировать ситуацию.
«Ну, кажется, я до него достучался».
— Ах да, контроль. К тому мы еще вернемся. Меня не удивляет твоя сосредоточенность на этом предмете — ты ведь вырос на планете с неконтролируемой средой. — Панарх помолчал и добавил: — Не об этом ли трактует второй афоризм, о котором ты упомянул?
Анарис кивнул, подошел к пульту, потрогал клавиатуру, не включая ее, и сказал, не оборачиваясь:
— Да. Мы уже много раз его обсуждали: «Правитель вселенной — правитель ничей, власть над мирами держит крепче цепей». — Он снова повернулся к Панарху: — Ваш сын Семион не был с этим согласен, верно?
Геласаар ощутил прилив горя, смешанного с удивлением. Неожиданный поворот разговора застал его врасплох, и он ответил не сразу:
— Теперь мне так не кажется.
— Было много Панархов, которые не придерживались этого правила.
— Если ты так хорошо знаешь историю, то должен также знать, что они были наименее удачливыми в нашей династии. Самый худший из них буквально исчез с лица вселенной — вирус, по сей день существующий в ДатаНете, никому не открывает ни его единственного уцелевшего изображения, ни имени, с единственной целью искоренить всякую память о нем. Он, как и мой сын, забыл, что, чем большей властью ты обладаешь, тем меньше к ней можно прибегать.
Анарис хотел что-то сказать, но Геласаар жестом удержал его.
— Я устал и предлагаю отложить этот разговор до завтра. Однако подумай вот над чем, Анарис ахриш-Эсабиан. Твой отец, возможно, уже непоправимо нарушил равновесие Тысячи Солнц. От тебя зависит либо поправить дело, либо довершить разрушение. Чтобы решить, как поступить, советую тебе поразмыслить над аксиомами Джаспара, которые, можно сказать, и сделали нас такими, какие мы есть. Особенно над второй Полярностью: «Чем больше законов, тем меньше порядка; нельзя, чтоб система работала гладко».
Анарис посмотрел на него долгим взглядом и кивнул.
— Хорошо. Поговорим позже — после Каруш-на Рахали.
Геласаар, видимо, как-то все же проявил свое удивление: Анарис саркастически улыбнулся и нажал что-то на пульте. Дверь открылась и появился Моррийон.
— Это должарская заповедь, которая делает нас такими, какие мы есть.
Моб запрокинула голову и залилась смехом. Тат отвела глаза, чтобы не видеть ее жутких красных зубов.
— Ты говоришь, им драка нужна? — Кедр Файв оперся на окошко раздачи. — Ну а если не драться? Если прикинуться мертвым?
Присутствующие, ухмыляясь, выдвинули несколько версий. Тат пожала плечами.
— Не знаю. Сам проверь. Я в последний раз видела должарианца, когда мне было четыре года.
— Я замочу Дестаэр, — с похабным жестом заявил Хестик.
Тат представила себе высокую, с раскосыми глазами тарканку и подумала: как бы она тебя не замочила.
— Ну нет, она моя, — ухмыльнулся Кедр Файв. — Тебе и с нашими бори не управиться.
Все заржали. Тат, скрыв свое раздражение, покосилась на своего кузена Ларгиора, который молча продолжал играть.
Сандайвер запустила пальцы в свои блестящие волосы.
— Берите себе кого хотите, из этих амбалов, а мне оставьте Анариса.
В ответ послышались насмешки.
— Ты что, метку сделаешь на двери? — фыркнула Моб. — Или приманишь его тяжелой гравитацией?
— Захочет найти что получше, так найдет. — Ее слова подняли на смех, но насмешкам недоставало убежденности. Сандайвер могла иметь на корабле, кого хотела, — и часто имела. «Вся беда в том, — подумала Тат, глядя, как Сандайвер любуется собой в полированной секции обшивки, — что ей гораздо больше нравится натравливать своих любовников друг на друга».
— Надеюсь, Анарис разорвет ее пополам, — буркнул Ларгиор.
Это слышала только Тат. Их, трех бори, рифтеры большей частью игнорировали, если только не хотели чего-то от них. Или если не возникало нужды в жертвах, неспособных за себя постоять. Тат, как обычно, промолчала.
Ларгиор играл в фалангу с Даугом, крепким, усатым инженером. Тат следила за игрой с парой других рифтеров, стараясь не слушать не умолкающих разговоров все на ту же тему.
Оракул умолк, и шепчущее эхо унесло вдаль отголоски его пророчества. Лондри ждала продолжения, но оно не последовало.
Он так ничего и не сказал про двойню. Только война, измена, смерть и обманутые надежды.
Но разве не из этого состоит жизнь на Геенне?
На Лондри нахлынула усталость, и она поняла, что не в состоянии сейчас вникать в смысл пророчества. Она повернулась и пошла обратно, еще тяжелее опираясь на теплую, крепкую Аню. Легаты Высоких Домов, Ацтлани и Комори в том числе, прибудут сюда утром, и ей нужно будет вынести решение.
* * *
Гностор Степан Рудерик, бывший член колледжа Архетипа и Ритуала и житель Каросского Узла, любовался зрелищем, которое придумал сам. Это был его дар Саррере, матери Лондри, которую он любил, — дар с целью укрепить ее позицию на Рудном Троне. Он знал, что без его архетипических знаний гееннцы беспомощны.Вокруг него пылали масляные плошки и свечи, заставляя гранитные колонны и сводчатые арки Палаты Звездопада мерцать искрами слюды. Свет придавал яркость поблекшим гобеленам на стенах, и кожи, содранные с предателей и поверженных врагов правителей Кратера, смотрели пустыми глазами на церемонию внизу.
Но Степан Рудерик помнил Мандалу и Древо Миров — и то, как отправлял правосудие Геласаар хай-Аркад. Охваченный болью, он попытался отогнать от себя память о человеке, которого некогда звал своим другом.
Легаты Высоких Домов со своими присными следовали торжественной процессией за Железной Королевой и ее почетным караулом. Перед каждым из вассальных домов двигалась его эмблема — серп, меч, грифон, орел, костяная звезда или стеклянный цветок. Все это покачивалось над толпой, как целый геральдический лес. Богатые одежды ноблей отражали желтый свет, железные украшения тускло поблескивали и кое-где загадочно светились зеленовато-голубые жемчужины-гаума.
И снова память взяла свое: Степан вспомнил Дулу и филигранную вязь их церемониала.
Из огромного деревянного гидравлического органа за Рудным Троном грянули Фанфары Феррика, и гулкое эхо заглушило голоса и стук сапог почетной стражи.
Но Степан Родерик помнил медную гармонию Фанфар Феникса, и этот звук казался ему глухим и зыбким. На Геенне металл существует для войны и обеспечения власти — никто не станет тратить его на музыкальный инструмент.
Усилием воли Степан отогнал воспоминания. Гонец Оракула и последующий визит в жуткие глубины под домом Феррика выбили его из колеи. Он, хотя и провел около тридцати лет на Геенне, до сих пор не мог привыкнуть к некоторым аспектам здешней жизни. То, что он был Высокожителем, только ухудшало дело.
Саррера любовно подсмеивалась над его отказом от гееннского летосчисления, над его изысканным, с каросским акцентом уни и прочими причудами, как она это называла. Он так и не сумел ей объяснить, что без этих причуд Геенна давно пожрала бы его. С ее дочерью он надеялся добиться большего.
«С моей дочерью». Он подавлял эмоции, неуместные на Геенне, — из-за суровой математики бесплодия род здесь велся по материнской линии, и отец значил не больше, чем дядя. Лондри никогда не понять привязанности отца к его потомству, которая считается нормой в Тысяче Солнц.
Орган умолк, и зазвенела вынимаемая из ножен сталь — почетная стража Железной Королевы обнажила оружие. Сверкающая сталь, богатство Кратера, притянула к себе все взоры, а Лондри взошла на помост и повернулась лицом к собранию.
Позади нее высился Рудный Трон, глыба метеоритного железа, обработанная не человеческими руками, а пламенем своего спуска с небес. Глыба лишь смутно напоминала трон, и только Лондри имела право сидеть на ней. Рядом застыл массивный Гат-Бору, держа перед собой воздетый вверх Меч Опоры.
— Слушайте, нобли Геенны и жители всех областей в пределах пятна, и все, кто ищет правосудия Дома Феррика. — Высокий, чистый голос Лондри звенел, отражаясь от каменных стен. — Именем сверкающей стали и стародавнего обычая, именем мужества, хранящего жизнь от небесного гнева, именем мудрости матерей и праматерей наших, объявляю этот суд открытым.
Она опустилась на Рудный Трон, красиво раскинув свои белые одежды по его изрытой дырами поверхности, и Гат-Бору осторожно положил свой тяжелый меч ей на колени. Степану ее лицо показалось рассеянным, а движения резкими. Он переглянулся с Лазоро, стоящим рядом: карлик слегка пожал плечами, но видно было, что и он обеспокоен.
Механизм правосудия работал с отлаженной гладкостью. Легаты Комори и Ацтлана вышли вперед, сопровождаемые своими эмблемами, и в ровных тонах изложили свои претензии. Здесь не ощущалось даже намека на страсти, которые вызвал этот спор.
Степан скорчил гримасу. Вот оно, истинное свидетельство гееннской бедности: война, готовая вспыхнуть из-за биологического факта, который во всей Тысяче Солнц принимают как должное. Там всякий, желающий иметь двойню, может ее получить — для обстетрической технологии это не проблема. Здесь никто из живых не помнит, когда на планете в последний раз рождались двойняшки. Здесь всякий ребенок, рожденный живым, — уже редкость.
Легаты высказались и, совершив четкий поворот, вернулись на места своих домов, определенные чином и обычаем. Степан заметил, что Лондри, прищурившись, смотрит вслед легату Комори, и тоже посмотрел на него, но ничего неподобающего не увидел.
Настала тишина.
Лондри медленно опустила острие Меча Опоры на пол перед собой и встала, опершись руками на рукоять.
— Комори, — сказала она. — Подойди сюда.
Степан вздрогнул — он не ожидал этого. Не ожидал и Ацтлан: его лицо исказилось от гнева, Комори же преисполнился торжества. Значит, она все-таки решила отдать близнецов Комори?
— Покажи свой меч, — велела Лондри.
По Палате Звездопада пробежал удивленный шепот. Это не входило в судебную процедуру. Легат Ацтланов недоумевал, Комори колебался. Степан заметил страх на его лице. В чем, собственно, дело?
— Покажи меч, — повторила Железная Королева.
Легат медленно, с явной неохотой, повиновался. Собравшиеся испустили единодушный вдох, и Степан все понял. Гордость вспыхнула у него в груди: Лондри — поистине Владычица Стали.
Меч у легата был не стальной, а из каменного дерева: Лондри, должно быть, заметила, что он слишком легко покачивается при ходьбе. Представитель Ацтланов приблизился, преклонил колени перед Рудным Троном, достал свой меч и положил его к ногам Лондри. Сталь лязгнула о гранит.
— Мне думается, — медленно произнесла Железная Королева, — что Комори не верят ни в свою правоту, ни в правосудие Дома Феррика.
Комори с обильной испариной на лбу опустил свой меч. Его господин не пожелал рисковать драгоценной сталью в присутствии того, кому решил объявить войну, если решение будет не в пользу Комори.
Другие легаты и солдаты, стоящие вдоль стен, гневно зароптали. Толпа подалась к легату, одиноко стоящему посередине зала.
— Нет! — Лондри вскинула ладонь, и упавший рукав белого платья обнажил худощавую, жилистую руку. — Здесь судят, а не мстят. Да будет так, — молвила она, обращаясь к Комори. — Вы сами вынесли себе приговор: ваша просьба отвергнута. Вы отдадите второго ребенка Ацтлану под угрозой гнева Кратера.
Легат нервным движением убрал меч в ножны.
— Комори настаивают на своем праве на душу, поделенную надвое, — ровно произнес он.
В зале воцарилась тишина. Внезапно Лондри ахнула, и ее лицо исказилось от боли. Меч Опоры с лязгом упал на помост. Железная Королева рухнула на Рудный Трон, держась за живот. Степан увидел, как Аня Стальная Рука, поняв, в чем дело, бросилась к молодой женщине, и отчаяние охватило его.
Опять. Они с Лазоро ринулись вперед и беспомощно замялись у трона.
Лондри закусила губы, не издав ни звука, но все в зале увидели, как по ее белому платью расплывается красное пятно, и поняли, что Геенна забрала еще одну жизнь, не дав ей начаться.
Лицо легата Комори исказилось от ужаса, а вокруг раздались крики:
— На Крюк!
— Он принес дерево — пусть отведает стали!
— На Крюк его!
Лондри, дрожа, приподнялась и хотела что-то сказать. Слезы выступили у нее на глазах, полных боли и отчаяния, и она закричала, выплеснув в этом звуке всю горечь и ярость Изгнания.
Зал взревел. Легат Комори откликнулся эхом Железной Королеве. Его схватили и потащили прочь, чтобы подвесить за челюсть на стальной крюк над воротами Дома Феррика. Там он будет висеть несколько дней, пока не умрет, и войско Кратера отправится на войну под его бьющимся в корчах телом.
Но Степан видел только свою дочь, восемнадцати стандартных лет от роду, теряющую своего пятого ребенка — еще одну жертву общества, отвергнувшего Степана и всех, кто жил на этой планете.
22
«САМЕДИ»
Эммет Быстрорук выругался и выключил пульт.Ничего.
Он подошел к автомату, заказал себе грог, залпом проглотил обжигающее питье и вернулся к пульту.
Никаких реальных данных о Геенне, кроме сплетен и предположений, — а он уже задействовал все источники.
Он всегда был приверженцем самой точной, новейшей информации, усвоив смолоду, что в знании — сила. Благодаря этой своей привычке он успешно просуществовал сорок лет в Рифтерском Братстве, где подобное долголетие — редкость. Только однажды из-за глупой спешки он изменил себе — и память о неудачном рейде на Абилярд в пятьдесят восьмом году до сих пор мучила его, несмотря на разгром, который он учинил там недавно по приказу Властелина-Мстителя.
Он надеялся не только на РифтНет, каким бы надежным тот ни был. Он несколько десятков лет вылущивал шифрованную информацию из всего ДатаНета. Вступив во Флот Эсабиана, он пополнил свой запас; когда его отправили на Рифтхавен за урианским артефактом, он разжился там новыми поступлениями, а получив приказ отправиться в теперешний рейс, постарался прикупить что-нибудь о Геенне.
Его приобретения были совершенно новыми, сырыми, еще не отсортированными, но он, научившийся терпению за годы практики, провел собственный поиск.
Ему всегда удавалось выискать что-то, чего не знали его враги, но на этот раз он не нашел абсолютно ничего о Геенне. Ровным счетом ничего. Даже ее координаты были засекречены — их сообщил ему этот ублюдок с надменной мордой, Анарис.
Хуже того (Эммет снова встал и заказал себе каф): поиск по всем кораблям, когда-либо пытавшимся пройти к Геенне, показал одинаковые результаты. Все они исчезли без всякого следа. Все до единого за последние семьсот лет.
Быстрорук проглотил свой каф, стараясь унять клокочущее нутро. Страх и ярость боролись в нем, и он проклинал Логосом трахнутого Барродаха, который представил ему рейс на Геенну, как увеселительную прогулку.
«Тебя можно поздравить, — сказал бори своим масляным голосом. — Тебя выбрали, чтобы доставить пленников Аватара к месту их заключения, и наследник Эсабиана отправится с тобой. Когда вернешься, тебя будет ждать достойная награда...»
Вернешься! Как бы не так! Панархистам-то все равно — им так и так умирать. А вот Анарис...
Ну, этот-то умирать не собирается.
Быстрорук скривился, вспомнив, что в правом причальном отсеке стоит должарский корвет, круглосуточно охраняемый здоровенными тарканцами.
«Это вопрос чести, — проблеял Эммету маленький уродец, которого Анарис держит за секретаря. — Его положение требует, чтобы он путешествовал с собственным корветом и с собственной гвардией, даже если он не собирается пользоваться ни тем, ни другим». И засмеялся, точно заблеял.
Быстрорук ухмыльнулся, вспомнив, что этот самый секретарь желает его видеть по срочному делу.
Посмотрев на хроно, капитан решил, что продержал бори достаточно долго. Быстрорук не смел заставлять Анариса ждать, и это его бесило. Как-никак это его, Быстрорука, корабль. Поэтому он, как мог, отыгрался на секретаре.
Чего еще надо этому уродцу? Дело в панархистах, конечно. Тат Омбрик рассказала капитану, что случилось с Моб и Сандайвер, пока он спал. Капитан снова скорчил гримасу, но не без юмора: он побаивался злобной драконихи и старался не вмешиваться в ее личные дела. Она была суперклассным скантехником и не раз спасала «Самеди» от хищников по обе стороны панархистского закона — за то он ее и терпел. Быстрорук надеялся, что кто-нибудь записал эту эпопею, — он бы с удовольствием поглядел.
Ну ладно, паскудник, послушаем, чего хочет твой проклятый хозяин.
* * *
Тат облизнула губы и размяла дрожащие пальцы, чувствуя, как стучит кровь в ушах. Потом включила свой «жучок» в капитанской каюте и замерла в ожидании сигнала тревоги.Но ничего такого не случилось.
Она редко пользовалась этим жучком — только когда ей или ее кузенам грозила опасность, и неизвестность была еще страшнее. Последнее время она все время испытывала потребность им воспользоваться.
Она скорчилась в кресле, подтянув колени к подбородку, и стала смотреть, как Моррийон входит в варварски пышную каюту Быстрорука.
Было странно и очень неприятно видеть, как чистокровный бори держится со всей надменностью должарианца. Не обладая величавой осанкой обитателя тяжелого мира, он тем не менее требовал себе более обширного пространства — в точности как его хозяин.
Быстрорук отступил, хотя был в своей собственной каюте, и покраснел от раздражения. Капитан не любил, когда им помыкали.
— Я планирую подход к Геенне, — сказал он. — Есть у вас или у вашего... хозяина какие-нибудь инструкции на этот счет?
— Когда мой господин пожелает дать какие-либо инструкции, можете не сомневаться, что они будут даны. — Голова Моррийона склонилась набок, точно не могла удержаться на тонкой шее. «Это его, наверное, должарское тяготение так изуродовало», — содрогнувшись, подумала Тат. Интересно, как у него в каюте? Она ведь находится на должарской половине, где поддерживается стандартная сила тяжести в полтора «же».
— Пока что мой господин поручил мне передать вам его инструкции относительно содержания заключенных. Его отец, Аватар, требует, чтобы они прибыли на место назначения в добром здравии. Это значит, что они должны получать соответствующее питание... — И Моррийон своим ноющим голосом стал дотошно перечислять, какое белье следует выдавать панархистам и сколь часто его менять. Быстрорук набычился при первом же упоминании о заключенных.
Тат прикусила губу. Этот инструктаж сам по себе уже был оскорблением — точно Быстрорук слишком туп, чтобы знать, как обращаться с заключенными. Анарис, вероятно, узнал и о грязном белье, и о скудном рационе только после выходки Сандайвер, хотя и виделся несколько раз с Панархом. Значит, Панарх не жаловался, а Анарис ни о чем не спрашивал. Интересно.
— ...вопросы, которые я мог бы передать господину Анарису? — закончил Моррийон.
— Нет, никаких. Надеюсь, — ухмыльнулся Быстрорук, — что сами вы ни в чем не испытываете недостатка?
Но намек пропал впустую.
— У меня скромные потребности, — ответил Моррийон и направился к двери. У порога он оглянулся и добавил чуть тише: — Однако в интересах взаимопонимания советую вам уведомить свой экипаж, что приближается Каруш-на Рахали.
Он вышел, а Быстрорук потемнел от гнева и смущения.
Тат знала, что будет дальше, и не хотела оставаться в каюте, когда он начнет всех вызывать. Она поспешно закрыла свою систему, убрав все следы записи, вышла и побрела наугад по коридору.
У нее чуть не остановилось сердце, когда она столкнулась на перекрестке с Моррийоном. Он никуда не шел — он стоял и ждал. Ее.
Бешеный стук крови в ушах немного унялся, когда бори, ростом точно с нее, подошел к ней. Быстро оглядев пустой коридор, он прошептал: «Ты знаешь, что такое Каруш-на Рахали».
О жучках и шпионстве он ничего не сказал. Тат молча кивнула. На лице Моррийона появилась странная улыбка.
— Пусть думают, что жертвами станут они — это не повредит. — При слове «они» он показал на рифтерскую половину корабля, внимательно посмотрев на Тат, словно оценивая ее понятливость, и пошел дальше, волоча ноги, словно у него суставы болели или кости плохо срослись.
Коммуникатор Тат загудел: капитан вызывал к себе.
Быстрорука она застала у пульта; на экране виднелись данные о Должаре из «Справочника звездоплавателя».
— Здесь был этот червесос, — проворчал капитан. — Что это за Кай-рушнух такой? — Он постучал по экрану. — Тут сказано, что эти свихнутые, Логосом деланные должарианцы мочат друг дружку во время секса. Но рифтеры-то при чем? — Он изменился в лице. — Или он имел в виду, что они могут кинуться...
— ...на нас, — закончила Тат. Капитан начал ругаться на все возрастающих нотах, а она подумала, разрываясь между смехом и отчаянием, что рейс у них получится долгий.
* * *
Геласаар хай-Аркад плелся по коридору вслед за бори — каждую кость в его теле ломило от высокой гравитации. Долгое заключение на «Кулаке Должара» сказалось на всех пленниках; стандартная гравитация в их части «Самеди» принесла облегчение, но поправлялись они медленно. И эти походы в должарскую, утяжеленную часть корабля, какими бы краткими они ни были, не шли Панарху на пользу.Моррийон нажал на вестник у каюты Анариса. Дверь открылась, и бори сделал Геласаару знак войти.
Анарис встал из-за пульта, стерев все с экрана быстрым движением руки, нажал еще на что-то и повернулся лицом к Панарху. Желудок Геласаар всколыхнулся, и гравитация в каюте стала нормальной. Он невольно вздохнул с облегчением.
Анарис указал ему на стул и занял привычную позицию перед ним — черная фигура с дираж'у в руках. Обычно Анарис садился, только когда работал, — Панарх помнил это еще со времен его отрочества на Артелионе.
— Может быть, немного понизить гравитацию в вашем помещении? — спросил должарианец.
Геласаар покачал головой.
— На Геенне сила тяжести нормальная, одно «же». Нет смысла слишком себя баловать.
Если Анарис и уловил иронию в этих словах, то не подал виду.
— Я был изумлен тем, как мало информации о вашей тюремной планете содержится в дворцовом компьютере. Только координаты, орбита карантинного монитора и место посадки.
— Я сам знаю немногим больше. Планета контролируется семьей Абуффидов — это определено указом Николая 1. Свои секреты они хранят про себя, а у меня не было причин расспрашивать их.
— И у вас нет сведений об условиях жизни на планете, кроме гравитации?
Условия жизни — не самое главное.
— Зона обитания, кажется, невелика.
— «Правитель ничей», — процитировал Анарис. — Но я не об этом хотел поговорить.
«Я тоже — хотя именно Геенна дает мне власть над тобой».
— Время на исходе, — сказал Анарис. — До Геенны меньше трех суток.
Панарх испытал шок. Что было причиной — страх, тревожное ожидание? Но он ничего этого не проявил, а Анарис продолжил:
— Поэтому я попытался подвести итог нашим беседам за все время пути от Артелиона. И решил, что вся ваша государственная философия умещается в двух афоризмах. Вот на них мы и употребим оставшееся нам время.
Геласаар сделал жест, означавший «Я в твоем распоряжении». Анарис, видимо, понял его — он блеснул зубами в подобии улыбки, прежде чем продолжить:
— Одно из этих изречений вырезано на камне над входом в конкордиум Лао Цзы.
— «Делай то, что не требует действия, и порядок будет сохранен», — с улыбкой процитировал Геласаар.
— Да. Помнится, мои учителя на Артелионе говорили мне, что это — фундаментальная аксиома вашего правления. Мне это непонятно. Как же править, если ты не действуешь? Власть проистекает из действий.
— Лао Цзы не говорил, что не надо действовать. Он сказал: делай то, что не требует действия.
Анарис смотрел непонимающе.
«Если я не сумею сделать так, чтобы ты это понял, тебе придется умереть, ибо твое полузнание делает тебя еще опаснее твоего отца».
— Помнишь, я говорил, что у ритуала нет антонимов? Что участвующему в ритуале крайне сложно против него восстать?
— Помню.
— То же самое и в политике. Делать то, что не требует действия, значит войти в поток, заключающий в себе все мыслимые варианты, и плыть по течению...
Анарис стал задавать вопросы, и мысли Геласаара разделились надвое: одна половина продолжала вести философскую дискуссию, другая подытоживала то, что Панарх узнал об Анарисе с их первой встречи в Тайной Палате на «Кулаке Должара».
За время их путешествия сын Эсабиана изменился — в этом сомневаться не приходилось. Он уже не был столь агрессивно самоуверен — значит, поумнел достаточно, чтобы подвергать сомнению не только чужие, но и свои мотивы. Однако заложенная в нем злоба, та, что прежде побуждала его часами изобретать способы уничтожения Брендона, теперь оформилась и приобрела цель.
«И это будет еще опаснее, если он не научился задавать вопросы», — подумал Панарх.
— Я понял, — сказал наконец Анарис. — Чем меньше приказов ты отдашь, тем меньше тебе будут противоречить.
— Совершенно верно. Лао Цзы также сказал: «Когда жаришь мелкую рыбу, убавь огонь».
Анарис, к великому удивлению Панарха, рассмеялся.
— Должарианец в таком случае бабахнул бы из раптора.
— И получил бы взамен только запах гари, так и не утолив голода, — согласился Геласаар.
Анарис задумчиво кивнул и нахмурился.
— Но я не убежден, что ваша модель правления не обусловлена межзвездными расстояниями, мешающими вам контролировать ситуацию.
«Ну, кажется, я до него достучался».
— Ах да, контроль. К тому мы еще вернемся. Меня не удивляет твоя сосредоточенность на этом предмете — ты ведь вырос на планете с неконтролируемой средой. — Панарх помолчал и добавил: — Не об этом ли трактует второй афоризм, о котором ты упомянул?
Анарис кивнул, подошел к пульту, потрогал клавиатуру, не включая ее, и сказал, не оборачиваясь:
— Да. Мы уже много раз его обсуждали: «Правитель вселенной — правитель ничей, власть над мирами держит крепче цепей». — Он снова повернулся к Панарху: — Ваш сын Семион не был с этим согласен, верно?
Геласаар ощутил прилив горя, смешанного с удивлением. Неожиданный поворот разговора застал его врасплох, и он ответил не сразу:
— Теперь мне так не кажется.
— Было много Панархов, которые не придерживались этого правила.
— Если ты так хорошо знаешь историю, то должен также знать, что они были наименее удачливыми в нашей династии. Самый худший из них буквально исчез с лица вселенной — вирус, по сей день существующий в ДатаНете, никому не открывает ни его единственного уцелевшего изображения, ни имени, с единственной целью искоренить всякую память о нем. Он, как и мой сын, забыл, что, чем большей властью ты обладаешь, тем меньше к ней можно прибегать.
Анарис хотел что-то сказать, но Геласаар жестом удержал его.
— Я устал и предлагаю отложить этот разговор до завтра. Однако подумай вот над чем, Анарис ахриш-Эсабиан. Твой отец, возможно, уже непоправимо нарушил равновесие Тысячи Солнц. От тебя зависит либо поправить дело, либо довершить разрушение. Чтобы решить, как поступить, советую тебе поразмыслить над аксиомами Джаспара, которые, можно сказать, и сделали нас такими, какие мы есть. Особенно над второй Полярностью: «Чем больше законов, тем меньше порядка; нельзя, чтоб система работала гладко».
Анарис посмотрел на него долгим взглядом и кивнул.
— Хорошо. Поговорим позже — после Каруш-на Рахали.
Геласаар, видимо, как-то все же проявил свое удивление: Анарис саркастически улыбнулся и нажал что-то на пульте. Дверь открылась и появился Моррийон.
— Это должарская заповедь, которая делает нас такими, какие мы есть.
* * *
— Это будет завтра, — сказала Тат.Моб запрокинула голову и залилась смехом. Тат отвела глаза, чтобы не видеть ее жутких красных зубов.
— Ты говоришь, им драка нужна? — Кедр Файв оперся на окошко раздачи. — Ну а если не драться? Если прикинуться мертвым?
Присутствующие, ухмыляясь, выдвинули несколько версий. Тат пожала плечами.
— Не знаю. Сам проверь. Я в последний раз видела должарианца, когда мне было четыре года.
— Я замочу Дестаэр, — с похабным жестом заявил Хестик.
Тат представила себе высокую, с раскосыми глазами тарканку и подумала: как бы она тебя не замочила.
— Ну нет, она моя, — ухмыльнулся Кедр Файв. — Тебе и с нашими бори не управиться.
Все заржали. Тат, скрыв свое раздражение, покосилась на своего кузена Ларгиора, который молча продолжал играть.
Сандайвер запустила пальцы в свои блестящие волосы.
— Берите себе кого хотите, из этих амбалов, а мне оставьте Анариса.
В ответ послышались насмешки.
— Ты что, метку сделаешь на двери? — фыркнула Моб. — Или приманишь его тяжелой гравитацией?
— Захочет найти что получше, так найдет. — Ее слова подняли на смех, но насмешкам недоставало убежденности. Сандайвер могла иметь на корабле, кого хотела, — и часто имела. «Вся беда в том, — подумала Тат, глядя, как Сандайвер любуется собой в полированной секции обшивки, — что ей гораздо больше нравится натравливать своих любовников друг на друга».
— Надеюсь, Анарис разорвет ее пополам, — буркнул Ларгиор.
Это слышала только Тат. Их, трех бори, рифтеры большей частью игнорировали, если только не хотели чего-то от них. Или если не возникало нужды в жертвах, неспособных за себя постоять. Тат, как обычно, промолчала.
Ларгиор играл в фалангу с Даугом, крепким, усатым инженером. Тат следила за игрой с парой других рифтеров, стараясь не слушать не умолкающих разговоров все на ту же тему.