Страница:
— Вот видите, Ваше Высочество, адмирал не может принять на себя такую ответственность.
— Я это и не предлагаю. — Сходство между Брендоном и его отцом становилось все сильнее — только глаза были другие, лучистые. — Как представитель моего отца и наследник Изумрудного Трона, я принимаю всю ответственность на себя, считая такой выход наилучшим не только для Ареса, но и для всей Тысячи Солнц. Адмирал, подготовьте «Грозный» для экспедиции на Геенну.
Рубеж перейден. Если адмирал не подчинится этому его первому приказу, Эренарху конец — его роль будет ограничена чисто номинальными функциями. Напряжение в комнате сделалось осязаемым — Нг казалось, что они попали прямо в центр солнца.
— Ничего подобного, адмирал, — заявил Харкацус. Он повернулся к Эренарху, и маска вежливости сползла с него, обнажив неприкрытое торжество: — К лицу ли вам, оставившему на смерть тех, кто собрался почтить вас в Зале Слоновой Кости, посылать на смерть еще и космонавтов нашего Флота?
Нг в шоке невольно посмотрела на Найберга. Он это предвидел! Ей казалось, что экспедиция возможна, но адмирал, закаленный в интригах, понимал, что именно эта точка решит, куда склонятся весы.
Мысли в голове Нг сменялись с молниеносной быстротой. Не справедливо ли, что ею, не колеблясь пожертвовавшей жизнью своего любовника и бесчисленным множеством других ради высшей цели при Артелионе, теперь распоряжаются таким же образом?
Теперь все зависело от нее. Она всегда думала, что ее карьеру оборвет удар гиперснаряда или рев раптора; лучше уж это, чем гражданская смерть, которая ждет ее в случае провала Эренарха. Но она принесла присягу и не могла поступить иначе.
Капитан Марго О'Рейли Нг шагнула вперед, почувствовав, что все взгляды теперь устремлены на нее.
— Ему не нужно никого посылать, — сказала она, гордясь тем, как твердо звучит ее голос. — Весь экипаж «Грозного» без единого исключения готов лететь добровольно. Мы можем стартовать в пределах сорока часов.
Триумф Кестиана сменился яростью, когда капитан крейсера вышла со своим заявлением. Он только что достиг вершины власти, отдав свой первый приказ как фактический правитель триллиона человек, а эта выскочка Поллои бросает ему вызов!
— ...В пределах сорока часов. — Она говорила без намека на уважение, подобающего Поллои перед лицом Дулу высшего ранга; ее патронам, кем бы они ни были, должно быть стыдно.
И им будет стыдно. Он раздавит ее, как раздавил Эренарха, чья слабость доказала его неспособность возглавить Панархию в борьбе против узурпатора.
Но пока что достаточно будет просто отослать ее. Он сосредоточил на ней всю силу своего взгляда, чувствуя поддержку своих сторонников. Сочтя, что молчание слишком затянулось и пора отдать следующий приказ, он сказал:
— Капитан, ваше поведение граничит с неповиновением. Вы можете идти.
Но она встретила его взгляд, не дрогнув, и он внезапно вспомнил, что эта женщина противостояла гиперснарядам Эсабиана при Артелионе и отдала десять тысяч жизней во исполнение того, что считала своим долгом.
Кестиан отчасти даже пожалел, что ее придется уничтожить.
— Нет, эгиос, я не уйду, — сказала она, — пока вышестоящий офицер мне не прикажет. Эренарх прав. Если есть хоть малейший шанс спасти Панарха, мы должны попытаться — этого требует наша присяга.
Она еще смеет напоминать мне о присяге!
Кестиан почувствовал, как его зубы обнажаются в приступе гнева, сжигающего сожаление и укрепляющего решимость. Сейчас он с этим покончит.
— Панарх погиб, а с ним и ваша карьера, капитан. Соларх, — обратился он к десантнику рядом с Эренархом, — приказываю вам арестовать капитана Нг за неповиновение конституционному правительственному органу.
Десантник взглянул на Эренарха, а тот смотрел на Найберга глазами, потемневшими от наплыва эмоций, которые на миг внушили страх Кестиану.
Забудь о нем. Он больше ничего не может сделать.
Кестиан увидел безнадежность в глазах Соларха, увидел, как его рука легла на кобуру и вынула из нее оружие, как его нога напряглась, готовясь сделать шаг вперед...
Но тут всех удивил старый большеухий гностор, стоявший, позабытый всеми, в заднем углу у пульта.
— Нет, — хрипло сказал Омилов. — И чуть погромче: — Я запрещаю.
Кестиан Харкацус изумленно обернулся. В своем ли уме этот человек? Омилов в полной тишине работал с клавиатурой. Кестиан собрался с мыслями.
— Вы запрещаете? Профессор, вы ничего не можете сделать! — В гневе Кестиан отбросил всякие церемонии: понизив ученое звание гностора на одну степень, он предостерегал Омилова от вмешательства в политическую борьбу.
Но тот улыбнулся, как-то внезапно помолодев.
— «Ничего не делать способен кто угодно», — процитировал он и нажал на клавишу приема.
По его лицу пробежала вспышка сканирования сетчатки, и бесстрастный голос компьютера объявил:
— Личность удостоверяю: Себастьян Омилов, прерогат первой степени милостью Его Величества Геласаара III.
У Кестиана дыхание застряло в горле, и тут зазвучали Фанфары Феникса, наэлектризовав всех присутствующих и повернув их лицом к пульту, словно марионеток.
Перед ними возник Геласаар — сила его личности шла от изображения на экране, как цунами, которое, порожденное в океане сдвигами планетарной коры, сметает на своем пути все, что создано человеком.
— Слушайте меня все, кто видит и слышит: повинуйтесь этому слуге моему так, как повиновались бы мне, или будете объявлены изменниками. — Он обвел глазами всех присутствующих и исчез с экрана.
— Командные функции инициированы, — объявил компьютер. — Локальное подчинение завершено, все узлы станции под контролем. Жду ввода.
От наступившей вслед за этим тишины в ушах у Харкацуса зазвенело. Прерогативный Вирус, запущенный в ДатаНет более восьмиста лет назад, в очередной раз выполнил свою функцию: власть над Аресом перешла к Себастьяну Омилову. Никакие средства защиты не действуют против прерогата: если он захочет, он может впустить на станцию вакуум или взорвать ее реакторы, и никто его не остановит.
Омилов шагнул вперед.
— Его Величество предоставил мне право судить и миловать, и сейчас я это осуществляю. Под страхом позора, забвения и смерти приказываю вам направить все усилия на спасение Его Величества.
Последняя слабая надежда зародилась в Кестиане: Омилов не приказывал им подчиниться Эренарху — он только подтвердил его приказ. Может быть, еще есть шанс...
Но за Кестианом наблюдали. Не успел он раскрыть рот, как Тау передал ему по босуэллу: (Не валяйте дурака. Он не может посадить Брендона Аркада на трон, но может помочь ему этот трон удержать.)
Командный тон этих слов заставил Харкацуса вскипеть. (Главой этого совета назначили меня, а не вас!) Ярость сделала его неосмотрительным, и он сказал быстро, не раздумывая:
— Ваша власть, Прерогат, действительна лишь при жизни Панарха. Но Панарх вне нашей досягаемости, и у нас нет связи с ним. Фактически он мертв. — Он повысил голос почти до крика. — Вы говорите от имени старого правительства, а я от имени нового. Корабль останется здесь, чтобы защищать нас!
Слова отразились эхом от дипластовых стен, и стало тихо. Но это была уже не та тишина: весы власти больше не колебались — они раз и навсегда склонились в одну сторону. Кестиан с изумлением и тошнотворным отчаянием увидел, как десантник прячет свой бластер в кобуру и поворачивается к Эренарху в ожидании приказа.
— Капитан Нг, — мягко сказал Эренарх, — приготовьтесь стартовать как можно скорее. — Капитан, отдав честь, вышла, и он сказал, сделав жест, охватывающий всех присутствующих: — Генц, обсудим наши планы.
Надежда умерла в Кестиане: этот молодой человек захватил власть, по праву принадлежащую ему, Харкацусу.
Кестиан стоял, словно приросший к полу, зная, что выставил себя дураком, послужив ширмой для остальных, а Тау Шривашти вышел вперед и грациозно опустился на колено, признавая победу Брендона лит-Аркада. Остальные один за другим последовали его примеру, но Кестиан понимал, что это не для него. Его роль на театре панархистской политики окончена. Жизнь, имущество, семья — все это останется при нем, но он уже никогда не воспользуется этим так, как хотелось бы.
Он повернулся и вышел, и никто не задержал его.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
20
Лондри Железная Королева шлепнула карлика по руке, которую он тянул к старинным дипластовым картам.
— Не трогай, образина. У тебя пальцы сальные.
Ее канцлер, хихикнув, отгрыз еще кусок жареного мяса от кости, которую держал в изуродованной руке, и стал шумно жевать. У Лондри подступила тошнота к горлу: в начале своей пятой беременности она потеряла аппетит ко всему, а жареное мясо ей было особенно противно.
Светильники над головой потрескивали, когда сквозняк колебал их фитили; толстые ставни на глубоких узких окнах была открыты и впускали предрассветный бриз, насыщенный запахом ночных кровоцветов, обвивавших башню Аннрая Безумного. Лондри снова затошнило от их густого, почти трупного аромата.
Лазоро посмотрел на нее пристально.
— Сколько на этот раз?
— Две луны.
Карлик замолчал, и только карты шлепали о низкий стол между ними. Все ее предыдущие беременности заканчивались выкидышем на третьем месяце.
Лазоро ткнул в карты свободной рукой:
— Теперь открой аномалию фениксов и подвинь ее к веретену, которое освободится...
— Без тебя вижу, олух. Между прочим, эта игра называется «солитер».
Лазоро встал, почти не сделавшись от этого выше, и отвесил низкий поклон, стукаясь лбом о стол и причитая:
— Прости, о владычица.
Когда он выпрямился, одна из карт прилипла к его большому лбу; звезды на ее рубашке под его блестящими серыми глазами выглядели как знаки касты. Лазоро оторвал карту и уставился на нее, а Лондри прыснула со смеху.
— Девятка фениксов. — Лазоро обернул карту лицом к Лондри, показав девять геральдических птиц, объятых пламенем. — Счастливый случай и раздор.
— Счастливый случай и раздор, — повторил громовой голос, от которого оба вздрогнули. — Что еще скажешь новенького, о провидец?
Внушительная фигура Ани Стальная Рука заполнила дверной проем, отбросив портьеру мощной, испещренной шрамами дланью. Кузнечиха прошла в комнату и плюхнулась на стул, заскрипевший под ее тяжестью.
— Моя страсть к тебе, прекрасный цветок кузницы, — заухмылялся Лазоро, — обновляется каждый раз при виде твоего гибкого стана.
— Ба! — Аня схватила кружку, налила в нее густого свежего пива и откинулась назад.
Лондри, отняв карту у карлика, бросила ее на стол, и Лазоро сел, приобретя внезапно серьезный вид.
— Тебе в самом деле пора решить что-то насчет той изолятки с пастбищ Щури. Ацтлан и Комори долго ждать не станут, а если они сцепятся, в дело ввяжутся тазурои: за последние семнадцать лет они вошли в большую силу.
Лондри ощутила внезапную беспричинную ярость и подавила ее заодно с волной желчи, которую снова вызвал в ней запах мяса. Эту женщину, ссыльную из Панархии, высадили на спорной границе между Ацтланом и Комори. Когда обнаружилось, что стерилизована она временно, оба дома чуть в войну не вступили. Мать Лондри предложила компромисс: первый ребенок достанется Комори, второй Ацтланам, третий дому Феррика.
— Надо же было этой проклятой Телосом суке родить двойню, — сказала Аня, не поднимая глаз. Лондри с гримасой потерла живот, уловив краем глаза встревоженный взгляд Лазоро. Уроженцы Геенны редко бывают сами способны к деторождению, и детская смертность здесь очень высока — Лондри одна выжила из пятнадцати братьев и сестер, ни один из которых не дотянул до трех лет. Двойня — это что-то неслыханное. Теперь Комори требуют себе обоих детей, Ацтланы же — того, кто родился вторым.
Железная Королева вздохнула и подошла к высокому окну. Звезды бледнели, и. лучи ядовитого света уже прорезали небо над далекими горами Суримаси, возвещая начало нового дня под палящим огнем Шайтана, солнца Геенны.
Позади послышались неровные, шаркающие шаги. Лондри знала, что это Степан, гностор, сосланный на Геенну при ее матери; шесть лет назад червь-сапер отъел ему половину ступни.
Не оборачиваясь, Лондри посмотрела вниз, на путаницу каменных и деревянных построек дома Феррика, за опоясывающую их стену. Разгорающийся дневной свет очертил колоссальное, идеально круглое отверстие Кратера на равнине, протянувшейся до самых гор. Кратер, основа основ ее королевства и центр человеческой жизни на Геенне, был делом рук ненавистных панархистов, их тюремщиков, забросивших на планету металлический астероид около двухсот тридцати лет назад. Металл, осевший в центре воронки, — драгоценное железо, столь редкое на Геенне, — возвысил дом Феррика над всеми остальными, а испарившаяся часть астероида, богатая элементами, необходимыми для человеческого организма, образовала Кляксу.
По словам Степана, это был чрезвычайно хитрый замысел. «Они могли бы опылить планету, чтобы доставить нужные микроэлементы, — объяснил он. — Но они дали нам еще и металл — ровно столько, сколько надо, чтобы мы не начали строить цивилизацию без него, чтобы постоянно за него дрались и не доставляли им хлопот».
Лондри обернулась к остальным:
— Ну почему она не мужчина? Их куда легче делить.
— Возможно, они так же спорили бы из-за жеребца, способного зачать двойню, — печалиться не о чем. — Изысканный дулуский выговор Степана резал Лондри ухо.
— Тебе легко говорить. Оба они — надежные союзники нашего дома, и оба по-своему правы.
— Правы? — хрюкнул Лазоро, взмахнув ногой джаспара, которую обгладывал. — Правы? С каких это пор правота что-то значит?
Занавес у двери снова отодвинулся, открыв семифутовую тушу военачальника Лондри, Гат-Бору. Двигаясь с неожиданной легкостью, он занял свое место за столом.
— Ты прекрасно понимаешь, что я хочу сказать, — ответила Лондри.
Карлик состоял канцлером при ее матери до ее безвременной кончины около двух лет назад, и без него Лондри вряд ли усидела бы на Рудном Престоле, Лазоро было около двадцати лет, как и Степану.
Но сам Степан говорил, что ему шестьдесят, и называл этот возраст цветущим.
Впрочем, что ни говори, двадцать лет — равные стандартным шестидесяти годам по отсчету Тысячи Солнц — на Геенне уже старость. Лишенный в детстве питательных веществ, доставляемых с орбиты ненавистными панархистами, он пал жертвой одного из авитаминозов, столь распространенных на этой планете, но на его умственные способности это не повлияло.
Лазоро ласково улыбнулся Лондри и снова посерьезнел.
— Конечно, понимаю. Ты — вылитая мать. Но с годами она усвоила, как усвоишь и ты, если Телос продлит тебе жизнь, что право и сила между собой не дружат.
— Ну, пока я здесь, — гулко пробасил Гат-Бору, — можешь об этом не беспокоиться. — Он налил себе пива. — Вопрос вот в чем: с кем из них мы предпочтем сразиться? Тот, кому твое решение придется не по вкусу, сразу заключит союз с тазуроями. Но твоя армия готова к войне, что бы ты ни решила.
— Нельзя надеяться на то, что твое решение удовлетворит всех, — сказал Степан, раскинув на столе свои длинные бледные пальцы. — Лучшее, что ты можешь сделать, — это как-то смягчить неудовольствие.
— С тем же успехом можно сказать, «вода мокрая» или «железо — большая редкость», — раздраженно проворчал Лазоро. — К чему переливать из пустого в порожнее?
Канцлер откинулся назад на своем высоком стуле и раскачивался на нем, упершись короткими ножками в край стола. Он всегда так делал, когда бывал раздражен; Лондри с детских лет ждала, что он перевернется, но этого ни разу не случилось.
Она не стала вмешиваться в их перебранку. Зевок разодрал ей рот, и боль позади глаз усилилась: рассвет для жителей Геенны был временем отхода ко сну, а она последние дни спала мало. Тошнота, никогда не проходившая окончательно, грозила вот-вот одолеть ее.
Собака под столом заскулила во сне, скребя лапами по камышу.
— Тихо, тихо, кусака, успокойся. — Лондри улыбнулась нежности, неожиданно прорезавшейся в хриплом альте Ани Стальная Рука. Кузнечиха, нагнувшись, погладила собаку по голове — та перестала скулить и застучала хвостом по полу.
Великанша выпрямилась и сердито глянула на обоих мужчин — ее светлые глаза казались еще пронзительнее по контрасту с лоснящейся черной кожей. Стукнув кулаком по столу, она поднялась на ноги, от чего подсвечники заколебались и кружки задребезжали.
— Вы двое способны спорить до Последнего Звездопада!
Лазоро качнулся обратно к столу и в насмешливом ужасе закрыл голову руками, а Степан только посмотрел на Аню с полнейшей невозмутимостью на круглом пухлом лице.
— Третий ребенок принадлежит Дому Феррика, — продолжала Аня. — Мы получим его быстрее, если решим в пользу Ацтланов и поделим близнецов, но тогда с тазуроями объединятся Комори, и вражеское войско будет больше, чем в случае обратного решения. — Она посмотрела на Лондри. — Подумай, Ваше Величество: стоит ли идти на риск ради того, чтобы побыстрее завладеть плодоносной женщиной?
— Наши шпионы доносят, что у нее слабое здоровье, — вставил Лазоро. — Ждать опасно.
Двойня. Тошнота подкатила к горлу, и это решило вопрос, но не успела Лондри высказаться, из коридора донесся новый звук.
Топ-шшш. Топ-шшш. По мере приближения к этим ритмическим шумам добавилось хриплое ворчание.
Дверная портьера у пола выпятилась, и показалось голое существо, среднего рода, белое, как альбинос, — оно скакало на четвереньках к столу, словно здоровенная лягушка. Это был человек, но никто не сумел бы определить его пол, если бы таковой даже имелся. Тупая физиономия казалась еще менее выразительной, чем у мертвеца.
Оно остановилось за столом Лондри, и она повернулась к нему — ей не хотелось на него смотреть, но если бы она этого не сделала, оно могло бы коснуться ее.
— Оракул... оракул... оракул, — пропищало существо тонким голосом, пуская слюну с толстых багровых губ. Его розовые глаза гноились. — Щури... Щури... Щури.
Лондри отпрянула, а оно подступило еще ближе, лепеча свою бессмыслицу. Аня подошла, успокаивающе положив королеве на затылок тяжелую мозолистую руку, и отпихнула урода ногой.
— Убирайся, ты, недоделок! — с отвращением отчеканила она, употребив самое сильное на Геенне ругательное слово. — Скажи своему хозяину, что мы придем, и пусть не посылает тебя больше.
Существо повернулось и зашлепало к двери, завывая на ходу:
— Больно... больно... больно.
Лондри заметила, что Степан, единственный изолят среди них, охвачен ужасом — остальным, рожденным и выросшим на Геенне, стало всего лишь не по себе.
В Тысяче Солнц таких красавцев нет. Там они ни к чему.
— Ты в порядке? — спросила Аня. — Это можно и отложить.
Лондри потрясла головой.
— Ничего. — Ее голос дрожал. Мать никогда не говорила ей об этом, и ее внезапная смерть помешала Лондри узнать, каким образом ссыльный фанист, живущий глубоко в подвалах замка, поддерживает связь с домом Феррика. Лондри знала только, что мать всегда шла к нему, когда бы он ни позвал.
Она поднялась с места.
— Это еще раз доказывает, насколько важны для нас пастбища Щури. Давайте покончим с этим.
— Не могу больше. — Сандайвер не успевала утирать слезы с раскосых зеленых глаз. — Надо передать это по гиперсвязи — Братству точно понравится. — Она повалилась на пульт, задыхаясь от смеха и тряся своей серебристой гривой.
— Погоди передавать. У меня идея. — Моб, обнажив в ухмылке подпиленные красные зубы, застучала по клавишам своего пульта.
Хестик ударом кулака перемотал запись. Тат Омбрик обратила взгляд на большой видеоэкран — ей было смешно, но она почему-то чувствовала себя виноватой.
Перед рифтерами снова предстали Панарх и его советники, старые, в серой тюремной одежде, которую Эммет Быстрорук, капитан «Самеди», не позволял им стирать. Они сидели за своим голым столом и ели. Тат подалась вперед, пытаясь разобрать, о чем они говорят. Они так быстро произносили слова своими певучими голосами, что трудно было уловить смысл.
В этот момент гравиторы без предупреждения отключились, и заключенные взмыли со своих скамеек, цепляясь за что попало. Пища из полных ложек и жидкость из стаканов собралась в шарики, тут же испачкавшие нескольких человек.
Старики сталкивались друг с другом, беспомощно суча руками и ногами. Тут Сандайвер снова врубила гравиторы, и все хлопнулись вниз, а еда, которая еще не успела размазаться по стенам и переборкам, полетела на них.
— Гляньте на этого, лысого, — стонал Хестик. — Плюхнулся прямо на косую старуху. «Хочешь меня?» — пропищал он дрожащим старческим голосом.
Мостик снова зареготал, кроме Моб, занятой своим делом, и Тат, которая только улыбалась.
Она отвернулась, увидев старушку на полу, которая прижимала к груди сломанную руку, и попыталась подавить нехорошее чувство, твердя себе, что этим чистюлям все равно скоро конец. Моррийона Моб и Хестик решили больше не задевать: когда-нибудь его должарский хозяин может узнать, что они делают, и никому не известно, как он тогда отреагирует. Это, конечно, корабль Быстрорука... но вряд ли даже Быстрорук вправе отдавать приказы Анарису ахриш-Эсабиану, сыну и наследнику Джеррода Эсабиана.
Тат посмотрела на свои маленькие, короткопалые руки, лежащие на пульте. Моб и Хестик любят пошутить, пока Быстрорук спит, — чем злее шутка, тем лучше; и если бы они не убедились, что с чистюлями можно вытворять все что угодно, они переключились бы на других, вроде Тат, слишком слабых, чтобы защитить себя или найти себе заступника. Тат, самая маленькая из всего экипажа, заново ощутила двойственность своего положения на мостике: здесь ее кузены ей ничем не помогут.
— Давайте поглядим, что будет дальше, — сказала Моб, оскалив свои драконовские зубы, и экран показал то, что имиджеры снимали в текущий момент.
Чистюли поднялись и кое-как привели себя в порядок с помощью того скудного белья, которое им выдавал Быстрорук. Большой старикан склонился над маленькой женщиной, пытаясь забинтовать ей руку полосками, оторванными от простыни.
Внезапно все они уставились в одну точку, тревожно замерев. Одни скривились в отвращении, другие остались невозмутимыми. Моб, протянув руку к пульту Сандайвер, снова отключила гравиторы, и в комнату хлынуло омерзительное бурое вещество.
Кедр Файв так и взвыл, молотя по спинке кресла.
— Ты заткнула им нужник!
Стены затряслись от нового взрыва хохота. «Может, проклятые должарианцы тоже смотрят на это и смеются», — подумала Тат. Никто не знал точно, как они запрограммировали имиджеры; все полагали, что Моррийон за ними шпионит, но не знали, до какой степени. Поднявшись на борт, он чуть ли не первым делом зарезервировал огромный блок корабельных компьютеров для личного пользования, и никто пока не сумел взломать его код. Тат постоянно работала над этим по приказу Быстрорука, который хотел знать, какие из функций корабля контролируются должарианцами.
«Ты бори, — заявил ей Быстрорук, — и здорово сечешь в системотехнике. Давай-ка расколи этого поганого зин-червяка».
Тат только кивнула в ответ, не сказав, что Моррийон принадлежит к Последнему Поколению. Тот, кто пережил селекцию, чистки и жестокую муштру, которую проходят, чтобы служить потом должарским господам, сечет в системотехнике на порядок лучше, чем она.
Снова взглянув на экран, она отвела глаза. Желчь подступила к ее горлу: легко представить, как воняет сейчас в той комнате.
Позади нее Хестик корчился в судорогах, Сандайвер вытирала глаза, а Кедр Файв и Моб упивались каждой отвратительной деталью. Они до того увлеклись, что не слышали шипения двери и тяжелой поступи вошедших.
Тат съежилась с бьющимся сердцем. Ее отец бежал с Бори, когда она была еще маленькая, как раз перед тем, как панархисты одержали победу над Эсабианом, но она до сих пор испытывала ужас при виде должарианца; а сейчас на мостик вошли двое громадных, одетых в черное тарканцев из личной охраны Анариса.
Настала тишина. На Кедра Файва напала икота, а тарканцы двинулись к Моб.
Она вскочила, оскалив зубы и выхватив нож, но тарканец отбил ее руку в сторону и сгреб Моб за грудки. При всей ее величине он легко оторвал ее от пола, а второй в это время схватил за руку Сандайвер.
— Да иду, иду, — сказала она, поднимаясь. — Какие проблемы?
— Я это и не предлагаю. — Сходство между Брендоном и его отцом становилось все сильнее — только глаза были другие, лучистые. — Как представитель моего отца и наследник Изумрудного Трона, я принимаю всю ответственность на себя, считая такой выход наилучшим не только для Ареса, но и для всей Тысячи Солнц. Адмирал, подготовьте «Грозный» для экспедиции на Геенну.
Рубеж перейден. Если адмирал не подчинится этому его первому приказу, Эренарху конец — его роль будет ограничена чисто номинальными функциями. Напряжение в комнате сделалось осязаемым — Нг казалось, что они попали прямо в центр солнца.
— Ничего подобного, адмирал, — заявил Харкацус. Он повернулся к Эренарху, и маска вежливости сползла с него, обнажив неприкрытое торжество: — К лицу ли вам, оставившему на смерть тех, кто собрался почтить вас в Зале Слоновой Кости, посылать на смерть еще и космонавтов нашего Флота?
Нг в шоке невольно посмотрела на Найберга. Он это предвидел! Ей казалось, что экспедиция возможна, но адмирал, закаленный в интригах, понимал, что именно эта точка решит, куда склонятся весы.
Мысли в голове Нг сменялись с молниеносной быстротой. Не справедливо ли, что ею, не колеблясь пожертвовавшей жизнью своего любовника и бесчисленным множеством других ради высшей цели при Артелионе, теперь распоряжаются таким же образом?
Теперь все зависело от нее. Она всегда думала, что ее карьеру оборвет удар гиперснаряда или рев раптора; лучше уж это, чем гражданская смерть, которая ждет ее в случае провала Эренарха. Но она принесла присягу и не могла поступить иначе.
Капитан Марго О'Рейли Нг шагнула вперед, почувствовав, что все взгляды теперь устремлены на нее.
— Ему не нужно никого посылать, — сказала она, гордясь тем, как твердо звучит ее голос. — Весь экипаж «Грозного» без единого исключения готов лететь добровольно. Мы можем стартовать в пределах сорока часов.
* * *
Выступая против Эренарха, Кестиан Харкацус знал, что победа на его стороне. За бесстрастным, лицом Эренарха, конечно же, пряталось отчаяние. Гностор смотрел на стенной пульт, не желая, видимо, наблюдать унижение последнего из Аркадов, своего бывшего ученика. Адмирал старался не встречаться глазами с Кестианом; он подчинился ему, а не Эренарху, он не пошлет крейсер на погибель, оставив гражданское население Ареса под угрозой нападения Эсабианова флота. Даже десантник, сопровождающий Эренарха, понимал, судя по наклону его плеч, что адмирал должен будет подчиниться новому совету.Триумф Кестиана сменился яростью, когда капитан крейсера вышла со своим заявлением. Он только что достиг вершины власти, отдав свой первый приказ как фактический правитель триллиона человек, а эта выскочка Поллои бросает ему вызов!
— ...В пределах сорока часов. — Она говорила без намека на уважение, подобающего Поллои перед лицом Дулу высшего ранга; ее патронам, кем бы они ни были, должно быть стыдно.
И им будет стыдно. Он раздавит ее, как раздавил Эренарха, чья слабость доказала его неспособность возглавить Панархию в борьбе против узурпатора.
Но пока что достаточно будет просто отослать ее. Он сосредоточил на ней всю силу своего взгляда, чувствуя поддержку своих сторонников. Сочтя, что молчание слишком затянулось и пора отдать следующий приказ, он сказал:
— Капитан, ваше поведение граничит с неповиновением. Вы можете идти.
Но она встретила его взгляд, не дрогнув, и он внезапно вспомнил, что эта женщина противостояла гиперснарядам Эсабиана при Артелионе и отдала десять тысяч жизней во исполнение того, что считала своим долгом.
Кестиан отчасти даже пожалел, что ее придется уничтожить.
— Нет, эгиос, я не уйду, — сказала она, — пока вышестоящий офицер мне не прикажет. Эренарх прав. Если есть хоть малейший шанс спасти Панарха, мы должны попытаться — этого требует наша присяга.
Она еще смеет напоминать мне о присяге!
Кестиан почувствовал, как его зубы обнажаются в приступе гнева, сжигающего сожаление и укрепляющего решимость. Сейчас он с этим покончит.
— Панарх погиб, а с ним и ваша карьера, капитан. Соларх, — обратился он к десантнику рядом с Эренархом, — приказываю вам арестовать капитана Нг за неповиновение конституционному правительственному органу.
Десантник взглянул на Эренарха, а тот смотрел на Найберга глазами, потемневшими от наплыва эмоций, которые на миг внушили страх Кестиану.
Забудь о нем. Он больше ничего не может сделать.
Кестиан увидел безнадежность в глазах Соларха, увидел, как его рука легла на кобуру и вынула из нее оружие, как его нога напряглась, готовясь сделать шаг вперед...
Но тут всех удивил старый большеухий гностор, стоявший, позабытый всеми, в заднем углу у пульта.
— Нет, — хрипло сказал Омилов. — И чуть погромче: — Я запрещаю.
Кестиан Харкацус изумленно обернулся. В своем ли уме этот человек? Омилов в полной тишине работал с клавиатурой. Кестиан собрался с мыслями.
— Вы запрещаете? Профессор, вы ничего не можете сделать! — В гневе Кестиан отбросил всякие церемонии: понизив ученое звание гностора на одну степень, он предостерегал Омилова от вмешательства в политическую борьбу.
Но тот улыбнулся, как-то внезапно помолодев.
— «Ничего не делать способен кто угодно», — процитировал он и нажал на клавишу приема.
По его лицу пробежала вспышка сканирования сетчатки, и бесстрастный голос компьютера объявил:
— Личность удостоверяю: Себастьян Омилов, прерогат первой степени милостью Его Величества Геласаара III.
У Кестиана дыхание застряло в горле, и тут зазвучали Фанфары Феникса, наэлектризовав всех присутствующих и повернув их лицом к пульту, словно марионеток.
Перед ними возник Геласаар — сила его личности шла от изображения на экране, как цунами, которое, порожденное в океане сдвигами планетарной коры, сметает на своем пути все, что создано человеком.
— Слушайте меня все, кто видит и слышит: повинуйтесь этому слуге моему так, как повиновались бы мне, или будете объявлены изменниками. — Он обвел глазами всех присутствующих и исчез с экрана.
— Командные функции инициированы, — объявил компьютер. — Локальное подчинение завершено, все узлы станции под контролем. Жду ввода.
От наступившей вслед за этим тишины в ушах у Харкацуса зазвенело. Прерогативный Вирус, запущенный в ДатаНет более восьмиста лет назад, в очередной раз выполнил свою функцию: власть над Аресом перешла к Себастьяну Омилову. Никакие средства защиты не действуют против прерогата: если он захочет, он может впустить на станцию вакуум или взорвать ее реакторы, и никто его не остановит.
Омилов шагнул вперед.
— Его Величество предоставил мне право судить и миловать, и сейчас я это осуществляю. Под страхом позора, забвения и смерти приказываю вам направить все усилия на спасение Его Величества.
Последняя слабая надежда зародилась в Кестиане: Омилов не приказывал им подчиниться Эренарху — он только подтвердил его приказ. Может быть, еще есть шанс...
Но за Кестианом наблюдали. Не успел он раскрыть рот, как Тау передал ему по босуэллу: (Не валяйте дурака. Он не может посадить Брендона Аркада на трон, но может помочь ему этот трон удержать.)
Командный тон этих слов заставил Харкацуса вскипеть. (Главой этого совета назначили меня, а не вас!) Ярость сделала его неосмотрительным, и он сказал быстро, не раздумывая:
— Ваша власть, Прерогат, действительна лишь при жизни Панарха. Но Панарх вне нашей досягаемости, и у нас нет связи с ним. Фактически он мертв. — Он повысил голос почти до крика. — Вы говорите от имени старого правительства, а я от имени нового. Корабль останется здесь, чтобы защищать нас!
Слова отразились эхом от дипластовых стен, и стало тихо. Но это была уже не та тишина: весы власти больше не колебались — они раз и навсегда склонились в одну сторону. Кестиан с изумлением и тошнотворным отчаянием увидел, как десантник прячет свой бластер в кобуру и поворачивается к Эренарху в ожидании приказа.
— Капитан Нг, — мягко сказал Эренарх, — приготовьтесь стартовать как можно скорее. — Капитан, отдав честь, вышла, и он сказал, сделав жест, охватывающий всех присутствующих: — Генц, обсудим наши планы.
Надежда умерла в Кестиане: этот молодой человек захватил власть, по праву принадлежащую ему, Харкацусу.
Кестиан стоял, словно приросший к полу, зная, что выставил себя дураком, послужив ширмой для остальных, а Тау Шривашти вышел вперед и грациозно опустился на колено, признавая победу Брендона лит-Аркада. Остальные один за другим последовали его примеру, но Кестиан понимал, что это не для него. Его роль на театре панархистской политики окончена. Жизнь, имущество, семья — все это останется при нем, но он уже никогда не воспользуется этим так, как хотелось бы.
Он повернулся и вышел, и никто не задержал его.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
20
ГЕЕННА
— Красного эгиоса на теменарха слоновой кости, — сказал Лазоро.Лондри Железная Королева шлепнула карлика по руке, которую он тянул к старинным дипластовым картам.
— Не трогай, образина. У тебя пальцы сальные.
Ее канцлер, хихикнув, отгрыз еще кусок жареного мяса от кости, которую держал в изуродованной руке, и стал шумно жевать. У Лондри подступила тошнота к горлу: в начале своей пятой беременности она потеряла аппетит ко всему, а жареное мясо ей было особенно противно.
Светильники над головой потрескивали, когда сквозняк колебал их фитили; толстые ставни на глубоких узких окнах была открыты и впускали предрассветный бриз, насыщенный запахом ночных кровоцветов, обвивавших башню Аннрая Безумного. Лондри снова затошнило от их густого, почти трупного аромата.
Лазоро посмотрел на нее пристально.
— Сколько на этот раз?
— Две луны.
Карлик замолчал, и только карты шлепали о низкий стол между ними. Все ее предыдущие беременности заканчивались выкидышем на третьем месяце.
Лазоро ткнул в карты свободной рукой:
— Теперь открой аномалию фениксов и подвинь ее к веретену, которое освободится...
— Без тебя вижу, олух. Между прочим, эта игра называется «солитер».
Лазоро встал, почти не сделавшись от этого выше, и отвесил низкий поклон, стукаясь лбом о стол и причитая:
— Прости, о владычица.
Когда он выпрямился, одна из карт прилипла к его большому лбу; звезды на ее рубашке под его блестящими серыми глазами выглядели как знаки касты. Лазоро оторвал карту и уставился на нее, а Лондри прыснула со смеху.
— Девятка фениксов. — Лазоро обернул карту лицом к Лондри, показав девять геральдических птиц, объятых пламенем. — Счастливый случай и раздор.
— Счастливый случай и раздор, — повторил громовой голос, от которого оба вздрогнули. — Что еще скажешь новенького, о провидец?
Внушительная фигура Ани Стальная Рука заполнила дверной проем, отбросив портьеру мощной, испещренной шрамами дланью. Кузнечиха прошла в комнату и плюхнулась на стул, заскрипевший под ее тяжестью.
— Моя страсть к тебе, прекрасный цветок кузницы, — заухмылялся Лазоро, — обновляется каждый раз при виде твоего гибкого стана.
— Ба! — Аня схватила кружку, налила в нее густого свежего пива и откинулась назад.
Лондри, отняв карту у карлика, бросила ее на стол, и Лазоро сел, приобретя внезапно серьезный вид.
— Тебе в самом деле пора решить что-то насчет той изолятки с пастбищ Щури. Ацтлан и Комори долго ждать не станут, а если они сцепятся, в дело ввяжутся тазурои: за последние семнадцать лет они вошли в большую силу.
Лондри ощутила внезапную беспричинную ярость и подавила ее заодно с волной желчи, которую снова вызвал в ней запах мяса. Эту женщину, ссыльную из Панархии, высадили на спорной границе между Ацтланом и Комори. Когда обнаружилось, что стерилизована она временно, оба дома чуть в войну не вступили. Мать Лондри предложила компромисс: первый ребенок достанется Комори, второй Ацтланам, третий дому Феррика.
— Надо же было этой проклятой Телосом суке родить двойню, — сказала Аня, не поднимая глаз. Лондри с гримасой потерла живот, уловив краем глаза встревоженный взгляд Лазоро. Уроженцы Геенны редко бывают сами способны к деторождению, и детская смертность здесь очень высока — Лондри одна выжила из пятнадцати братьев и сестер, ни один из которых не дотянул до трех лет. Двойня — это что-то неслыханное. Теперь Комори требуют себе обоих детей, Ацтланы же — того, кто родился вторым.
Железная Королева вздохнула и подошла к высокому окну. Звезды бледнели, и. лучи ядовитого света уже прорезали небо над далекими горами Суримаси, возвещая начало нового дня под палящим огнем Шайтана, солнца Геенны.
Позади послышались неровные, шаркающие шаги. Лондри знала, что это Степан, гностор, сосланный на Геенну при ее матери; шесть лет назад червь-сапер отъел ему половину ступни.
Не оборачиваясь, Лондри посмотрела вниз, на путаницу каменных и деревянных построек дома Феррика, за опоясывающую их стену. Разгорающийся дневной свет очертил колоссальное, идеально круглое отверстие Кратера на равнине, протянувшейся до самых гор. Кратер, основа основ ее королевства и центр человеческой жизни на Геенне, был делом рук ненавистных панархистов, их тюремщиков, забросивших на планету металлический астероид около двухсот тридцати лет назад. Металл, осевший в центре воронки, — драгоценное железо, столь редкое на Геенне, — возвысил дом Феррика над всеми остальными, а испарившаяся часть астероида, богатая элементами, необходимыми для человеческого организма, образовала Кляксу.
По словам Степана, это был чрезвычайно хитрый замысел. «Они могли бы опылить планету, чтобы доставить нужные микроэлементы, — объяснил он. — Но они дали нам еще и металл — ровно столько, сколько надо, чтобы мы не начали строить цивилизацию без него, чтобы постоянно за него дрались и не доставляли им хлопот».
Лондри обернулась к остальным:
— Ну почему она не мужчина? Их куда легче делить.
— Возможно, они так же спорили бы из-за жеребца, способного зачать двойню, — печалиться не о чем. — Изысканный дулуский выговор Степана резал Лондри ухо.
— Тебе легко говорить. Оба они — надежные союзники нашего дома, и оба по-своему правы.
— Правы? — хрюкнул Лазоро, взмахнув ногой джаспара, которую обгладывал. — Правы? С каких это пор правота что-то значит?
Занавес у двери снова отодвинулся, открыв семифутовую тушу военачальника Лондри, Гат-Бору. Двигаясь с неожиданной легкостью, он занял свое место за столом.
— Ты прекрасно понимаешь, что я хочу сказать, — ответила Лондри.
Карлик состоял канцлером при ее матери до ее безвременной кончины около двух лет назад, и без него Лондри вряд ли усидела бы на Рудном Престоле, Лазоро было около двадцати лет, как и Степану.
Но сам Степан говорил, что ему шестьдесят, и называл этот возраст цветущим.
Впрочем, что ни говори, двадцать лет — равные стандартным шестидесяти годам по отсчету Тысячи Солнц — на Геенне уже старость. Лишенный в детстве питательных веществ, доставляемых с орбиты ненавистными панархистами, он пал жертвой одного из авитаминозов, столь распространенных на этой планете, но на его умственные способности это не повлияло.
Лазоро ласково улыбнулся Лондри и снова посерьезнел.
— Конечно, понимаю. Ты — вылитая мать. Но с годами она усвоила, как усвоишь и ты, если Телос продлит тебе жизнь, что право и сила между собой не дружат.
— Ну, пока я здесь, — гулко пробасил Гат-Бору, — можешь об этом не беспокоиться. — Он налил себе пива. — Вопрос вот в чем: с кем из них мы предпочтем сразиться? Тот, кому твое решение придется не по вкусу, сразу заключит союз с тазуроями. Но твоя армия готова к войне, что бы ты ни решила.
— Нельзя надеяться на то, что твое решение удовлетворит всех, — сказал Степан, раскинув на столе свои длинные бледные пальцы. — Лучшее, что ты можешь сделать, — это как-то смягчить неудовольствие.
— С тем же успехом можно сказать, «вода мокрая» или «железо — большая редкость», — раздраженно проворчал Лазоро. — К чему переливать из пустого в порожнее?
Канцлер откинулся назад на своем высоком стуле и раскачивался на нем, упершись короткими ножками в край стола. Он всегда так делал, когда бывал раздражен; Лондри с детских лет ждала, что он перевернется, но этого ни разу не случилось.
Она не стала вмешиваться в их перебранку. Зевок разодрал ей рот, и боль позади глаз усилилась: рассвет для жителей Геенны был временем отхода ко сну, а она последние дни спала мало. Тошнота, никогда не проходившая окончательно, грозила вот-вот одолеть ее.
Собака под столом заскулила во сне, скребя лапами по камышу.
— Тихо, тихо, кусака, успокойся. — Лондри улыбнулась нежности, неожиданно прорезавшейся в хриплом альте Ани Стальная Рука. Кузнечиха, нагнувшись, погладила собаку по голове — та перестала скулить и застучала хвостом по полу.
Великанша выпрямилась и сердито глянула на обоих мужчин — ее светлые глаза казались еще пронзительнее по контрасту с лоснящейся черной кожей. Стукнув кулаком по столу, она поднялась на ноги, от чего подсвечники заколебались и кружки задребезжали.
— Вы двое способны спорить до Последнего Звездопада!
Лазоро качнулся обратно к столу и в насмешливом ужасе закрыл голову руками, а Степан только посмотрел на Аню с полнейшей невозмутимостью на круглом пухлом лице.
— Третий ребенок принадлежит Дому Феррика, — продолжала Аня. — Мы получим его быстрее, если решим в пользу Ацтланов и поделим близнецов, но тогда с тазуроями объединятся Комори, и вражеское войско будет больше, чем в случае обратного решения. — Она посмотрела на Лондри. — Подумай, Ваше Величество: стоит ли идти на риск ради того, чтобы побыстрее завладеть плодоносной женщиной?
— Наши шпионы доносят, что у нее слабое здоровье, — вставил Лазоро. — Ждать опасно.
Двойня. Тошнота подкатила к горлу, и это решило вопрос, но не успела Лондри высказаться, из коридора донесся новый звук.
Топ-шшш. Топ-шшш. По мере приближения к этим ритмическим шумам добавилось хриплое ворчание.
Дверная портьера у пола выпятилась, и показалось голое существо, среднего рода, белое, как альбинос, — оно скакало на четвереньках к столу, словно здоровенная лягушка. Это был человек, но никто не сумел бы определить его пол, если бы таковой даже имелся. Тупая физиономия казалась еще менее выразительной, чем у мертвеца.
Оно остановилось за столом Лондри, и она повернулась к нему — ей не хотелось на него смотреть, но если бы она этого не сделала, оно могло бы коснуться ее.
— Оракул... оракул... оракул, — пропищало существо тонким голосом, пуская слюну с толстых багровых губ. Его розовые глаза гноились. — Щури... Щури... Щури.
Лондри отпрянула, а оно подступило еще ближе, лепеча свою бессмыслицу. Аня подошла, успокаивающе положив королеве на затылок тяжелую мозолистую руку, и отпихнула урода ногой.
— Убирайся, ты, недоделок! — с отвращением отчеканила она, употребив самое сильное на Геенне ругательное слово. — Скажи своему хозяину, что мы придем, и пусть не посылает тебя больше.
Существо повернулось и зашлепало к двери, завывая на ходу:
— Больно... больно... больно.
Лондри заметила, что Степан, единственный изолят среди них, охвачен ужасом — остальным, рожденным и выросшим на Геенне, стало всего лишь не по себе.
В Тысяче Солнц таких красавцев нет. Там они ни к чему.
— Ты в порядке? — спросила Аня. — Это можно и отложить.
Лондри потрясла головой.
— Ничего. — Ее голос дрожал. Мать никогда не говорила ей об этом, и ее внезапная смерть помешала Лондри узнать, каким образом ссыльный фанист, живущий глубоко в подвалах замка, поддерживает связь с домом Феррика. Лондри знала только, что мать всегда шла к нему, когда бы он ни позвал.
Она поднялась с места.
— Это еще раз доказывает, насколько важны для нас пастбища Щури. Давайте покончим с этим.
* * *
«САМЕДИ»
— Ой-ой-ой! Прогони-ка еще раз! — Хохот остальных, собравшихся на мостике «Самеди», почти заглушил стонущий от смеха голос Кедра Файва.— Не могу больше. — Сандайвер не успевала утирать слезы с раскосых зеленых глаз. — Надо передать это по гиперсвязи — Братству точно понравится. — Она повалилась на пульт, задыхаясь от смеха и тряся своей серебристой гривой.
— Погоди передавать. У меня идея. — Моб, обнажив в ухмылке подпиленные красные зубы, застучала по клавишам своего пульта.
Хестик ударом кулака перемотал запись. Тат Омбрик обратила взгляд на большой видеоэкран — ей было смешно, но она почему-то чувствовала себя виноватой.
Перед рифтерами снова предстали Панарх и его советники, старые, в серой тюремной одежде, которую Эммет Быстрорук, капитан «Самеди», не позволял им стирать. Они сидели за своим голым столом и ели. Тат подалась вперед, пытаясь разобрать, о чем они говорят. Они так быстро произносили слова своими певучими голосами, что трудно было уловить смысл.
В этот момент гравиторы без предупреждения отключились, и заключенные взмыли со своих скамеек, цепляясь за что попало. Пища из полных ложек и жидкость из стаканов собралась в шарики, тут же испачкавшие нескольких человек.
Старики сталкивались друг с другом, беспомощно суча руками и ногами. Тут Сандайвер снова врубила гравиторы, и все хлопнулись вниз, а еда, которая еще не успела размазаться по стенам и переборкам, полетела на них.
— Гляньте на этого, лысого, — стонал Хестик. — Плюхнулся прямо на косую старуху. «Хочешь меня?» — пропищал он дрожащим старческим голосом.
Мостик снова зареготал, кроме Моб, занятой своим делом, и Тат, которая только улыбалась.
Она отвернулась, увидев старушку на полу, которая прижимала к груди сломанную руку, и попыталась подавить нехорошее чувство, твердя себе, что этим чистюлям все равно скоро конец. Моррийона Моб и Хестик решили больше не задевать: когда-нибудь его должарский хозяин может узнать, что они делают, и никому не известно, как он тогда отреагирует. Это, конечно, корабль Быстрорука... но вряд ли даже Быстрорук вправе отдавать приказы Анарису ахриш-Эсабиану, сыну и наследнику Джеррода Эсабиана.
Тат посмотрела на свои маленькие, короткопалые руки, лежащие на пульте. Моб и Хестик любят пошутить, пока Быстрорук спит, — чем злее шутка, тем лучше; и если бы они не убедились, что с чистюлями можно вытворять все что угодно, они переключились бы на других, вроде Тат, слишком слабых, чтобы защитить себя или найти себе заступника. Тат, самая маленькая из всего экипажа, заново ощутила двойственность своего положения на мостике: здесь ее кузены ей ничем не помогут.
— Давайте поглядим, что будет дальше, — сказала Моб, оскалив свои драконовские зубы, и экран показал то, что имиджеры снимали в текущий момент.
Чистюли поднялись и кое-как привели себя в порядок с помощью того скудного белья, которое им выдавал Быстрорук. Большой старикан склонился над маленькой женщиной, пытаясь забинтовать ей руку полосками, оторванными от простыни.
Внезапно все они уставились в одну точку, тревожно замерев. Одни скривились в отвращении, другие остались невозмутимыми. Моб, протянув руку к пульту Сандайвер, снова отключила гравиторы, и в комнату хлынуло омерзительное бурое вещество.
Кедр Файв так и взвыл, молотя по спинке кресла.
— Ты заткнула им нужник!
Стены затряслись от нового взрыва хохота. «Может, проклятые должарианцы тоже смотрят на это и смеются», — подумала Тат. Никто не знал точно, как они запрограммировали имиджеры; все полагали, что Моррийон за ними шпионит, но не знали, до какой степени. Поднявшись на борт, он чуть ли не первым делом зарезервировал огромный блок корабельных компьютеров для личного пользования, и никто пока не сумел взломать его код. Тат постоянно работала над этим по приказу Быстрорука, который хотел знать, какие из функций корабля контролируются должарианцами.
«Ты бори, — заявил ей Быстрорук, — и здорово сечешь в системотехнике. Давай-ка расколи этого поганого зин-червяка».
Тат только кивнула в ответ, не сказав, что Моррийон принадлежит к Последнему Поколению. Тот, кто пережил селекцию, чистки и жестокую муштру, которую проходят, чтобы служить потом должарским господам, сечет в системотехнике на порядок лучше, чем она.
Снова взглянув на экран, она отвела глаза. Желчь подступила к ее горлу: легко представить, как воняет сейчас в той комнате.
Позади нее Хестик корчился в судорогах, Сандайвер вытирала глаза, а Кедр Файв и Моб упивались каждой отвратительной деталью. Они до того увлеклись, что не слышали шипения двери и тяжелой поступи вошедших.
Тат съежилась с бьющимся сердцем. Ее отец бежал с Бори, когда она была еще маленькая, как раз перед тем, как панархисты одержали победу над Эсабианом, но она до сих пор испытывала ужас при виде должарианца; а сейчас на мостик вошли двое громадных, одетых в черное тарканцев из личной охраны Анариса.
Настала тишина. На Кедра Файва напала икота, а тарканцы двинулись к Моб.
Она вскочила, оскалив зубы и выхватив нож, но тарканец отбил ее руку в сторону и сгреб Моб за грудки. При всей ее величине он легко оторвал ее от пола, а второй в это время схватил за руку Сандайвер.
— Да иду, иду, — сказала она, поднимаясь. — Какие проблемы?