Солоневич Борис. Молодежь и ГПУ

дельфина-то, небось, жрал, а как сгрохать что, так и морду воротишь... Раз
компанiя -- так уж нечего разсусоливать. Добро бы еще не умeл...
-- Спойте, Шлема, -- попросил я, с интересом вглядываясь в его
характерное еврейское лицо с тонкими чертами, красиво очерченными блeдными
губами и чахоточными пятнами на щеках... -- Я очень люблю еврiйскiя пeсенки.
А вы сами откуда?
Щлема исподлобья взглянул на меня.
-- Я? С Голты.
-- Ага -- это который в "Первомайск" переименован? Я бывал там...
Лицо Шлемы мгновенно прояснилось...
-- Бывали? Правда? А давно?
-- Да в 1922 году.
-- А-а-а-а, -- разочаровано протянул Шлема. -- Давно... Тогда еще люди
жили. А теперь там -- уй, не дай Бог, что дeлается...
-- А ты-то почему уeхал?
Тонкiя губы Шлемы болeзненно искривились:
-- Почему?... И отец умер, и мать умерла, и сестра умерла. Я и ушел...
-- Да будя там слезы точить, -- вмeшался Каракуль. -- Чего ушел? Ясно
чего -- не сдыхать же с ¹⁹⁰ голодухи... Им вeдь, жидюкам, может, хуже нашего
пришлось! Мужик -- он на землe хоть что найдет, корешок какой выкопает, а им
совсeм каюк. Ну, да ладно! Таких исторiй не переслушаешь... Вали, Шлемка,
своего Шнеерзона. Нечего там! А мы, ребята, покеда для него оркестр
сварганим.
И улыбающiеся безпризорники начали подмывающе веселый мотив "Свадьбы
Шнеерзона".
-- Ну, ну, Шлемка... Гоп, ца, ца, ца... Гоп, ца, ца, ца...
На блeдном лицe Шлемы промелькнул отсвeт борьбы с самим собой, но потом
губы его скривились в невеселой усмeшкe. Он покорно встал и, балансируя в
такт "оркестру", плавным речитативом начал чудесную пeсенку об еврейской
свадьбe.

...Большущiй шум ув домe Шнеерзона,
"Ес титсах хойшех" -- прямо дым идет.
Он женит сына, Соломона,
Который служит ув Губтрамот".¹⁹

Еще нeсколько строф и Шлемка улыбается уже весело и задорно, его глаза
начинают подмигивать, и тeло все живeй движется в такт пeсенкe.

¹⁹ Губернскiй транспортно-механическiй отдeл.

Ax, эта веселая Одесса, создавшая изумительные шедевры бодрых,
смeшливых пeсенок. "Одесса-мама" -- разгульная, неунывающая, искрящаяся
жизнерадостностью. Кто из одесситов не любит глубоко своей Одессы и кто не
стыдится внeшне этой любви?
-- Скажите, вы с Одессы?
Оскорбленный отвeт:
-- Сами вы сволочь!
Еврейская свадьба в голодной Одессe. Шлемка ее своим акцентом
подчеркивает каждый штрих описанiя. Вот непревзойденный блик: "музыкальное
оформленiе" свадьбы:

"А на столe стоят три граммофоны...
Один "Дубинушку" сибe поеть,
Другой увертюрит из "Миньоны",
А третiй "Яблочку" ореть..." ¹⁹¹
Дружный хохот сопровождает каждый стих. И оркестр с особенным жаром
подхватывает залихватскiй мотив.

Безпризорники на случайной работe по переноскe ящиков.

Я вглядываюсь в покрытое красными пятнами лице Шлемы, еврейскаго
мальчика, вмeстe с тысячами других валяющагося под заборами и трубами.
Сколько евреев -- ¹⁹² и сeдых "буржуев", и подростков -- пришлось встрeчать
мнe за рeшетками двух десятков пройденных мной тюрем, в твердынях
Соловецкаго монастыря, за проволокой лагерей, в глуши сибирской ссылки, в
"труд-коммунах" ГПУ, этапах -- словом, на днe совeтской жизни.
Тяжело досталось похмeлье революцiи еврейской массe. Может быть, даже
тяжелeй, чeм другим.
-- Вот это, да! -- восторженно заорал Каракуль послe конца пeсенки. --
Вот это, удружил! Ну, Шлемка, за мной пол-литра! Молодец ты, обрeзанная твоя
душа! Ей Богу, молодец! Ну, а теперь давай, ребята, напослeдок нашу,
безпризорную, жалостную. Ну-ка-сь! Хором, как слeдовает, как взрослые.
Разом! Ну...
И сиплые надорванные голоса, потерявшiе свою звучность в мятелях
сeвера, под морозами уличных закоулков, в пыли вагонов, в углe кочегарок,
затянули любимую пeсню безпризорника:

"Во саду на рябинe
Пeсни пeл соловей...
А я мальчик на чужбинe
Позабыт от людей"...

Сиротливой жалобой прозвучали первыя слова этой пeсни, словно души этих
маленьких человeчков, брошенных в тину и грязь жизни, протянули к нам,
взрослым, свою боль и свой упрек... Словно весь смeх и недавнее веселье были
только наигранным способом скрыть свою боль. А вот, теперь эта боль
прорвалась...

"Позабыт, позаброшен
С молодых, юных лeт...
Я родился сиротою,
Счастья, доли мнe нeт"...

Сколько искренняго чувства в этих срывающихся голосках! Сколько
наболeвшей жалобы в звуках этой простой протяжной мелодiи. Сколько жуткаго
смысла в этих нехитрых словах!..
И на фонe нестройнаго, словно рыдающаго и захлебывающагося, хора тонкiе
голоса Маньки и Сеньки выписывают горькiя слова: ¹⁹³

"Как умру, похоронят
И зароют меня,
И никто не разскажет,
Гдe могилка моя..."

А сверху сiяет солнце, рокочет море, мягко цeлует всeх ласковый
вeтерок. Сколько радости в мiрe!..
Но темная тeнь безпредeльнаго человeческаго горя, только одна капля
котораго выражена с таким отчаянiем в этой пeсенкe, туманит всю красоту
картины Божьяго мiра...
Боже мой! Боже мой! Вот таких маленьких человeчков, лишенных крова,
семьи, ласки, уюта, участiя, дружбы, -- их миллiоны! Миллiоны маленьких,
исковерканных жизней и сломанных ростков...
Живая пыль на дорогe революцiи... Кто положит их слезы, их кровь, их
жизни на чашку вeсов против перспектив "царства счастья"?

Путь к душe

Минутка бесeды у костра... Почти невидимыми огоньками вспыхивает
приготовленный заранeе костер. По старой привычкe укладываются скауты у
костра послушать, как в старину, разсказы "дяди Боба"... Безпризорники тоже
незамeтно проникаются важностью момента и затихают...
Сегодня я говорю именно для них, наших гостей, "нашего балласта", как
добродушно-шутливо называет ребятишек наш боцман...
Я разсказываю легенду о св. Георгiи Побeдоносцe, о подвигах рыцарей в
борьбe со злом, о стремленiи вперед к свeту и добру... Сказки смeняются
шутками, исторiя великих людей -- правилами гигiены, наши скаутскiе законы
-- загадками...
Сгрудившись у костра, ребятишки жадно слушают разсказы о другой, лучшей
и болeе свeтлой жизни, чeм их оси, подвалы, вагоны и водосточныя трубы.
Пробeжит по рядам смeх, и опять внимательны глазки этих дeтей... Вeдь
что ни говори -- это еще дeти ¹⁹⁴ под грубой коркой преждевременной
троттуарной зрeлости... И как дeти, они непосредственно впитывают
впечатлeнiя разсказа -- то блеснут глаза, то жалобно раскроются рты, то
гнeвно сожмутся кулаки... А появленiе страшнаго, кровожаднаго дракона,
который поeдал дeвушек, было встрeчено незамeтно для самих слушателей градом
таких ругательств, от которых он издох бы, вeроятно, еще до удара копьем...
Это, кстати, были единственныя в теченiе дня ругательства, которыя прошли
незамeченными "генералом" и остались ненаказанными...
И я говорю с размягченным сердцем, сам изволнованный мыслями и
образами. Хочется расправить скомканныя крылья желанiй их больных душ,
хочется влить в них надежду на лучшее будущее, на кусочек счастья в этом
холодном мiрe и для них, мельчайших песчинок, погибающих под колесами
безжалостной "колесницы соцiализма".

Молодые всходы

Вeтер крeпчает. Валы с сeдыми гребнями плавно качают шлюпку, острая
верхушка паруса, как маятник, чертит дуги на синем небe...
Ребята сжались у ног Тамары и слушают ея разсказы о том, как работает
ея прiют. В их вопросах уже нeт недовeрiя и вызова. За эти часы, проведенные
вмeстe, мы как-то сблизились, сроднились, словно эти оборванныя дeтишки --
наши младшiе скауты, маленькiе братья...
Боцман круто поворачи<в>ает, и наша шлюпка лихо влетает в бухту. Вeтер
свистит и здeсь, и мы быстро приближаемся к берегу.
-- Руби мачту, -- звучит команда Боба, и наши гости испуганно
оглядываются. Моряки успокаивают их, и вынутая мачта мирно укладывается на
банки. Еще нeсколько взмахов весел, и шлюпка плавно подходит к пристани.
Поход окончен...
-- Ну, пассажиры, вылeзай! -- шутит боцман. -- Да при выходe не забудь
билеты предъявить, а то в слeдующiй раз не возьмем.
-- А когда в слeдующiй раз-то поeдем? -- живо спрашивают нeсколько
голосов. ¹⁹⁵
-- Ишь, ты, как понравилось! Не так-то это просто! Мы, брат, стараемся
организованный элемент катать. А вы вeдь -- фить -- махнул хвостом и
смылся... Вот, поступайте в прiют к Тамарe -- каждое воскресенье катать
будем.
-- Вeрно, ребятки, -- звучит спокойный голос Тамары. -- Кто хочет --
идем ко мнe в прiют! Вмeстe и жить, и играть, и в походы ходить будем. А
кому не понравится, я обeщаю -- отпущу, кто когда захочет!
Но старое недовeрiе к совeтским прiютам еще свeжо в памяти у всeх.
Бездушная казенщина, полуголодное существованiе, пренебреженiе к дeтским
интересам и запросам. Но вeдь в э т о м прiютe, куда, вот, зовут, э т а,
вот, дeвушка, простая и сердечная, и ея друзья -- вот, тe, с которыми так
замeчательно было на берегу...
И маленькiй кудрявый безпризорник, уже два раза eздившiй с нами,
рeшительно берет Тамару за руку.
-- Я, тетя, пойду с тобой. Мамка у меня померла, так я к тебe...
Дeвочки тоже дeлают шаг вперед.
-- Вы тоже со мной? -- мягко спрашивает Тамара.
-- Пойдем, что-ли дeвчата? -- обращается к другим старшая. -- С ей
хорошо будет, она добрая. Она, видать, не обманет...
Еще двое мальчиков присоединяются к Тамарe, и лицо послeдней сiяет: ей
удается вырвать из пасти улицы еще нeсколько молодых жизней.
-- Ну, а вы ребята как? -- спрашивает боцман остальных.
-- Мы-то? -- нерeшительно оглядывается на других Каракуль. -- Мы-то
покеда подождем... Над нами не каплет. Нам и в трубах подходяще... Потом,
может, к зимe... Вот, если бы еще разик покататься, да поразсказать что, --
тянет он. -- Как ребята? -- оборачивается он к другим за поддержкой. -- Еще
поeдем, что-ль?
В кучкe безпризорников одобрительный гул.
-- Ну, что-ж, пожалуй, в слeдующее воскресенье, еще, съeздим, -- словно
уступает Боб. Он по опыту прошлаго знает, как постепенно и осторожно надо
подходить к этим дикарятам и как боятся они дома, как дикое животное клeтки.
¹⁹⁶
-- Но только вот что, "генерал". В воскресенье мы, вeроятно, прiют
будем катать. Так ты вот что сдeлай: этак в среду, зайди, брат, вот, к
инструкторшe, Тамара ее зовут. Видишь, вон там, на горe бeлый дом под
черепицей, там наш прiют. Она тебe и скажет, когда и сколько ребят взять.
-- А там меня не арестуют? -- спросил Каракуль.
-- Нeт, нeт, не бойся, -- успокоила его Тамара. -- Скажешь, что ко мнe
пришел. А я тебe там прiют покажу, как мы живем и чeм занимаемся. Ладно?
-- Ладно, -- с прояснившимся лицом отвeтил Каракуль. -- Зайду. А мы
здeсь всe будем ждать.

Рукопожатiе

Мы собираемся уходить. В группe безпризорников в это время наростает
какое-то движенiе и шум. Слышны подавленныя ругательства и яростные вскрики.
Наконец, из толпы выталкивается Каракуль.
-- Иди, иди, чорт паршивый. Что дрейфишь, дерьмо совeтское? --
раздаются сзади дружескiя подбадриванiя, поддержанныя пинками.
Вид у Каракуля чрезвычайно смущенный, и это так не идет к его обычно
самоувeренному поведенiю. В руках он мнет какой-то небольшой предмет, в
котором я, к крайнему моему удивленiю, узнаю свои запасные очки в
металлическом футлярe.
-- Откуда у тебя мои очки?
"Генерал" мнется. Потом, осeненный внезапной догадкой, он радостно
выпаливает:
-- Да вот, один наш... нашел... На пескe, там, гдe купались. Ну, вот,
мы, значит, и возвращаем, чтобы вы не подумали, как будто мы слямзили. Мы же
не сволочи какiе. Мы тоже понимаем.
Он протягивает мнe футляр и, запинаясь, выдавливает:
-- Потом, вот еще какая штукенцiя. Как наши ребята, значит, выбрали
меня ихним "генералом", так, значит, они... как это... ну в общем, чтобы я
поспасибовал вам за все. Спасибо, одним словом.
-- Добре сказано, "генерал", -- говорит боцман. -- Давай сюда свою
лапу!
Он протягивает свою руку Каракулю. Тот нерeшительно, ¹⁹⁷ колеблясь,
дeлает шаг вперед и с радостно раскраснeвшимся лицом долго трясет руку
нашему Бобу.
-- И им тоже, -- командует боцман, показывая на нас. И мальчик с
серьезным лицом, при торжественном молчанiи всeх остальных безпризорников,
крeпко по мужски пожимает нам руку.
Для нас, скаутов, он не безпризорник, не вор и не убiйца. Он для нас --
просто русскiй мальчик, по неокрeпшему тeлу и душe котораго прошло тяжелое,
безжалостное колесо революцiи.
Чeм виноват он и тысячи других, таких же, как он, в трагедiи своей
маленькой жизни?..

Риск и подвиг

Монотонно стучат колеса поeзда. Вагоны вздрагивают и качаются на
неровном полотнe дороги. Иногда кажется, что вагон -- вот, вот -- сойдет с
рельс, но он со скрипом и стоном выпрямляется и с лязгом и грохотом несется
дальше.
Я вынимаю из кармана свой очередной "мандат":
-- "Дано сие военному моряку такому-то в том, что он командируется в г.
Киев для участия в конференции по вопросам военно-физической подготовки.
Начштаба Военморсилчерноазморей" (подпись).
Я читаю и улыбаюсь. Чeм-то мнe еще на моем совeтском пути придется
быть?... И куда еще, как мяч на футбольном полe, будет бросать меня
неугомонная судьба по матушкe-Россiи?..
Я -- в военной формe. Смeшно и странно. Но против большевицких
мобилизацiй не пойдешь. Недавно меня вызвал к себe начальник гарнизона и
сообщил, что я снимаюсь с физкультурной работы в школах и перебрасываюсь во
флот.
Начгар -- массивный мрачный артиллерiйскiй полковник. С ним не
поспоришь. Он сухо объявляет мнe об этих новостях и заканчивает:
-- Явитесь завтра в 8 часов к комиссару Флота. Можете идти. ¹⁹⁸
И, не сказав за эту аудiенцiю ни одного слова, я поворачиваюсь и
выхожу.
И теперь я eду в Кiев. Ну что-ж! Камуфляж вышел неплохой! Под военной
формой в СССР много легче фигурировать. Многих смогу я увидeть и много
сдeлать под этой защитной от ГПУ окраской...
Я вынимаю из кармана открытку: "Дорогой Б. Л. Если будете как-нибудь
проeзжать через М., телеграфните -- есть дeло. Женя."
В памяти встает создавшiйся по перепискe образ молодого скаутмастора --
горячаго, смeлаго энтузiаста, Что у него за дeло?...
Уже спускались сумерки, когда, громыхая по стыкам стрeлок, поeзд тихо
подошел к перрону. Я вышел из вагона и стал всматриваться в толпу
пассажиров, суетящихся у поeзда.
Какой-то юноша, подойдя ко мнe, молча отсалютовал и протянул лeвую
руку... Я отвeчаю. Зачeм нам иныя рекомендацiи, когда во всeх странах мiра
наш привeт одинаков?
Женя -- худощавый, высокiй юноша, с мечтательными глазами и нервным
лицом, торопливо докладывает:
-- Времени-то, Борис Лукьянович, мало: поeзд стоит только 10 минут. Я
коротко... Мнe хочется знать ваше мнeнiе о таком проэктe: Сейчас всe отряды
закрыты, журналов скаутских нeт... Мало кто может eздить по Россiи, вот, как
вы. А каждому интересно знать, как живут скауты в других мeстах. Связь между
нами нужна, ох, как нужна! Так я и надумал: создать такой, вот, вродe центра
переписки, наладить связь между ребятами, которые интересуются всякими
вопросами -- техническими, культурными, самообразовательными, информацiей о
нашей жизни и т. п. Пусть учат языки, эсперанто и переписываются на этих
языках. Пусть сообщают друг другу новости об учебe, о ВУЗ'ах... Пусть,
наконец, просто-спрашивают о чем угодно -- постараемся наладить отвeты. Мой
отец, вот -- доктор, потом инженер один знакомый есть. Они уже согласились
помочь совeтами. Вы, надeюсь, тоже не откажете. Потом -- книги: знаете, каю
трудно их сейчас доставать -- все вeдь совeтское и совeтское, ¹⁹⁹ а
серьезных старых книг нигдe нeт. Вот и у меня есть большая
научно-техническая и скаутская библiотека. Пусть ребята мeняются книгами. Я
увeрен, что и другiе тоже предложат. Вeдь вeрно? Видите, Борис Лукьянович,
порядочная переписка у меня и сейчас есть, но все-таки я хотeл с вами
посовeтоваться перед расширенiем этого дeла. Каково ваше мнeнiе?
Благословите?
Глаза Жени с ожиданiем и тревогой устремлены на меня...
Что сказать мнe этому энтузiасту? Мнe не трудно доказать ему, что эта
работа связана с рядом опасностей, почти неминуемых. Да он и сам знает это,
но эти перспективы не пугают его. Он вeрит в пользу своей работы и... он
прав...
-- Ну, что-ж, Женя, ваша идея прекрасна. Но вы даете себe отчет, что
этим вы подвергаете себя большим опасностям?
-- Это пустяк, Борис Лукьянович, -- нервно прерывает юноша. -- Не во
мнe дeло. Если только эта работа нужна и полезна...
-- Ну, конечно, и полезна, и нужна. Вы, собственно, ждете от меня
одобренiя или утвержденiя?
-- И того, и другого.
-- Но вeдь утверждать я могу не как старшiй друг, а как начальник. Вeдь
так?
-- Ну, конечно.
-- Так, значит, я в ваших глазах, несмотря на то, что оффицiально нашей
организацiи не существует, являюсь начальником?
Юноша серьезно всмотрeлся в мое лицо и твердо отвeтил:
-- Да.
-- И, значит, я могу приказывать?
Так же твердо звучит отвeт:
-- Да.
-- Ладно. В таком случаe, Женя, я ставлю одно жесткое условiе в вашей
работe.
-- Условiе? Какое условiе? -- напряженно переспросил Женя.
-- Чтобы адреса, списки и письма не хранились у ²⁰⁰ вас дома и, в
случаe несчастья с вами, были бы уничтожены.
Юноша в раздумьи кивнул головой.
-- Да, да. Я понимаю. Чтобы в ЧК не попалось?
-- Конечно. Мы с вами можем рисковать своей головой, но не имeем
моральнаго права подвергать лишним опасностям других.
-- Значит, вы одобряете?
-- Значит, вы согласны?
-- Ну, конечно.
Мы крeпко пожимаем друг другу руки. Несется гул послeдняго звонка.
-- Ну, а скажите, Женя. А если бы я не одобрил и не разрeшил, вы
подчинились бы?
Юноша смущен.
-- Отвeчайте откровенно.
-- Откровенно говоря, нeт, -- отвeчает Женя, подняв голову и прямо
глядя в мои глаза.
-- Почему же?
-- Да я подумал бы, что вы, как многiе другiе взрослые друзья и
начальники, ушли от нас, дезертировали в самый тяжелый момент, когда нам так
нужно бороться.
-- И вы продолжали бы работать?
-- Конечно...
Я еще раз молча пожимаю ему лeвую руку.
-- Всегда готов! -- просто отвeчает он, и его голос тонет в низком
звукe гудка трогающагося паровоза...

В Кiевe

В перерывe между двумя засeданiями я отправляюсь к начальнику мeстной
дружины. Адрес заучен на память. Я давно уже перестал записывать адреса и
имена своих друзей. Сколько лишних тревог и трагедiй случилось на
матушкe-Руси в перiод властвованiя ВЧК от неосторожной привычки записывать
адреса и сохранять старыя письма. Для ЧК, подозрительно видящей вездe и
всюду заговоры классовых врагов, такiе матерiалы -- основанiе ²⁰¹ для новых
и новых арестов и репрессiй... А в моем положенiи такой справочник, взятый
при арестe, был бы прямо кладом для ЧК...
-- Могу я видeть Ледю?
Пожилая бeдно одeтая дама с безпокойством отступает в переднюю.
Незнакомый человeк в военном костюмe в Совeтской Россiи всегда вызывает
опасенiя.
Я вижу ея безпокойство и спeшу сказать:
-- Пожалуйста, не безпокойтесь, мадам. Мы с Ледей -- старые друзья.
Дама облегченно вздыхает и приглашает меня войти.
Через минуту в дверях показывается юноша низенькаго роста, с копной
черных волос на головe и умными веселыми глазами.
Увидeв меня, он на секунду удивленно останавливается, и на лицe дамы
опять мелькает тeнь безпокойства.
Я салютую по скаутски, и молодой человeк радушно отвeчает тeм же.
-- Я -- скаутмастор Солоневич.
-- Вы -- Солоневич? -- радостно восклицает Ледя.
-- Очень, очень рад. Я давно уже знаю вас. Еще в 1919 году вы были
здeсь, парад вмeстe с доктором Анохиным принимали, но я как раз болeл и вас
не видeл. Но я, пожалуй, узнал бы вас и по описанiям...
Через полчаса я -- в курсe мeстных скаутских дeл. Картина та же, что и
вездe: закрытiе отрядов сопровождалось разгромом штаб-квартир, реквизицiей
инвентаря, хулиганством, арестами -- словом, полным аккордом "комсомольской
активности"...
-- Ну, а теперь-то как живете?
-- Да не унываем. Создали, вот, нeсколько кружков натуралистов,
спортсменов, туристов и продолжаем собираться. Малышей-то, конечно, пришлось
распустить.
-- Правильно, -- одобрительно киваю я головой. -- Опасности-то вeдь
продолжают грозить?
-- Ну, еще бы! -- спокойно отвeчает Начальник Дружины. -- Для
комсомольцев наше существованiе -- бeльмо на глазу. Соперники, что ни
говори. Они у нас, знаете, почти всю работу пiонеров переключили на шпiонаж
за скаутами... И знамя одного отряда мы все-таки и потеряли... ²⁰²
-- Как -- отобрали?
-- Да... Оно хранилось у одного скаута, студента. А у него брат
двоюродный с комсомольцами спутался. Видно, пронюхал как-то о знамени и
выдал...
-- Так и пропало знамя?
-- Ну, еще бы... Но мало того, что реквизировали; так еще и
поиздeваться рeшили -- положили его перед дверями комсомольскаго клуба,
вмeсто тряпки -- ноги вытирать...
Лицо Леди нахмурилось.
-- Но зато другое -- самое старое наше знамя, -- опять оживился он, --
прямо чудом спасли. Вам не писали об этом?
-- Нeт.
-- Эх, и разсказывать даже прiятно!.. Так, я в первый раз услышал о
подвигe Васи Кирiенко. Вот эта исторiя так, как я смог ее возстановить по
разсказам участников и свидeтелей.

--------

Знамя скаута²⁰

Пусть воля будет, как лук туго натянутый.
Скаутская заповeдь.

Трудный вопрос

Старое заслуженное знамя уже давно кочевало по Кiеву, спасаясь от
погони Комсомола. Послe "роспуска" скаут-организацiй удары Комсомола,
которому было поручено проведенiе этого "роспуска", были направлены, с одной
стороны, на руководителей, а с другой -- на уничтоженiе объединяющих пунктов
для работы. С разгромом и реквизицiей штаб-квартир скауты скоро примирились
-- собираться "подпольно" гдe-нибудь далеко за городом, на берегу широкаго
Днeпра, казалось куда веселeе. Но знамена свои скауты берегли, как святыню.
Если и в средe взрослых знамя -- священная вещь, то что говорить про ²⁰³
малышей, которые принесли перед своими знаменами свою первую присягу...
Старое знамя дружины было спрятано у одного из патрульных, в центрe
города. Но потом появились признаки того, что мeстонахожденiе "клада" уже не
представляет собой тайны, и на совeтe старших рeшено было перенести знамя к
Васe. Разрeшенiе старушки-матери Васи было получено.

²⁰ На эту тему мною написана одноактная пьеса, которая уже ставилась
русскими скаутами Гельсингфорса и Софiи.

Сам Вася, 14-лeтнiй мальчик, жил со своей мамой, прачкой лазарета, на
Подолe²¹, в старом запущенном домe. Мeсто для храненiя было выбрано удачно,
и в один из непрекрасных вечеров со всeми предосторожностями старое знамя
было перенесено к Васe.

На Подолe

-- А вeдь красивое, ребята, у нас знамя? -- с гордостью сказал один из
патрульных, вынув знамя из чехла.
-- Да еще бы! всe герли, небось, старались, вышивали... Такого шелка
теперь и не найдешь. Сразу видно -- другое время было!
Бeдная комнатенка Васи словно стала свeтлeе, когда развернулось во всю
свою ширину зеленое шелковое знамя с золотыми буквами и вышитым изображенiем
св. Георгiя Побeдоносца.
Чувствовалось, что это прекрасное знамя должно рeять впереди стройных
рядов, а не ютиться, спасаясь, в маленькой комнаткe мальчика... Было больно
и обидно смотрeть на этот контраст, и на душe у ребят было тяжело.
-- А оно у вас, дeти, освященное? -- спросила мать Васи, подойдя к
скаутам.
-- Ну, как же, Надежда Ивановна!.. Еще до революцiи. Заслуженное знамя.
Может, лучшее во всей Россiи. Потому-то за ним такая охота и идет...
-- Так вы его под икону поставьте!
Вася был горд и взволнован.

²¹ Часть города у Днeпра.

-- Ну, теперь уж чорта с два у меня его найдут. ²⁰⁴ Квартал наш тихiй,
тихiй -- никогда ничего не было. Ко мнe и не догадаются...
-- Ну, а если догадаются?
-- Все равно ни по чем не отдам!