Страница:
По дороге обратно я вспомнил, что сегодня воскресенье, и на базаре торгуют гончары. Я давно уже хотел увезти домой наш кувшин, чтобы зимой было чем порадовать взгляд. Мы завернули на базар, хотя уже было довольно поздно и едва ли кто мог там быть. Но базар был еще открыт. Я походил среди глиняной посуды, попередвигал кувшины, и так и сяк их рассматривая, потом наконец выбрал один, уплатил и побежал к машине. Кувшин был так себе, даже немного кривоват. Но он был так гулко и тревожно звонок, что напомнил мне колокол Уплисцихе, услышанный мной не столь уж давно, но живущий во мне как бы с детства.
Вечером ветер образумился и небо просветлело. На севере цепочкой вытянулись горы Главного Кавказа. Было хорошо видно и Казбек, и Эльбрус. Моя женщина долго смотрела в их сторону и никак не верила, что враз можно видеть эти два исполина, даже на карте отстоявшие друг от друга на расстоянии, внушающем уважение. Ее устремление передалось и мне. Я некоторое время смотрел туда же. Потом у меня появилось ощущение, не смотрят ли так же вот на горы и Уплисцихе, и часовенки, и крепости, и сады, и наши дома, и не пережили ли они все невзгоды, бури и пожары только
потому, что у них была возможность опереться на эту чистоту и эту вечность. Я подивился своему ощущению - подобного со мной не случалось.
"Не женское ли это влияние? Горазды ведь они на всякие такие штучки!" - подумал я.
За ужином, когда были выпиты тосты по обычаю, Цопе вдруг сказал, что хочет выпить за сегодняшний день, чтобы он в нашей жизни еще не раз повторился.
- Давно мы с тобой не охотились! - сказал он.
- Разве это охота - одного бекаса убили! - заглушая новое свое ощущение, воскликнул я.
Цопе не сказал ничего, только взял кувшин, встряхнул его, определяя, сколько в нем осталось, и позвал жену, чтобы принесла еще. Это вообще-то мужское дело - прикасаться к вину. Но жена у него очень кроткая и благородная. Ее прикосновения вину не вредят.
- Ты скажи своей женщине, - сказал Цопе, глядя мимо меня на трепещущие среди виноградных листьев звезды. - Скажи, что Цопе зря никого никогда не тронет!
- Э, да она уже все давно забыла! - хотел я его успокоить.
- Стоило бы речь заводить, если бы запомнила! - сказал Цопе. Мы сидели, два брата. Рядом сидели наши женщины.
ДЕРЕВНЯ ЗА ГОРОЙ
Деревня и озеро одно название имеют и - два щенка к матери - жмутся к горе. Деревня еще похожа на встревоженного, но спутанного ястреба, а озеро на вдавленную в землю мелкую монету. Вокруг ничего не растет, как при кизилбашах, только кукурузное поле, где каждую осень тьма перепелов прячется. Рыжая отара позади деревни по склону бродит, тянется, как старая одноголосая песня.
Будто бы они и появились тут в одно время - озеро и деревня. Кровник горец обидчиков искал, да не нашёл, уже было домой повернул, но остановился. Захотел тут поселиться. Захотел поселиться, да про князей вспомнил: в крепостного превратят. Развязал мешочек со своей горной землей и высыпал, вот-де земля моя, я ничего не должен тебе, князь. С той землей выпала льдинка - видно, под самым небом жил человек, коли земля со льдом у него.
Из льдинки озеро сделалось, а деревню он сам построил.
Кровником он вот как стал.
Еще отчаянный человек рискнул бы одолеть перевалы, еще скряга дуб торговался за каждый свой медный лист и отдавал его ветру не иначе, как с проклятьями, но зима уже Тамерланом ворвалась в горы.
Волки пригнали в деревню людей. Двое - мужчина и женщина - деваться им было некуда. Осыпаемая снежной крупой, деревня согласилась оставить их у себя. Спросила, за что определено им изгнание. Ответа или не получила, или потом забыла его.
Горы не велят принимать изгнанников. А здесь посмотрели в небо, начисто срезавшее все окрестные вершины, подставили лица снежным искрам, вспомнили волков и тяжелый живот пришедшей женщины. Мощный старик со свирепым лицом, род которого почитался первым в деревне, сказал:
- Наказать можно за свершенное. У этих двух есть третий. Он еще ничего не сделал - ни худого, ни доброго. Пусть он придет в этот мир.
В старину сказано: начало - половина сделанного. За этими через какое-то время пришли другие. За ними - третьи. Приняв тех, деревня не смогла отказать этим. И все оставались в ней, находя крышу и хлеб. Она не запоминала, кто они, и называла всех по фамилии свирепого на вид старика, который первым решился принять их. А чтобы не путаться, стала, если речь заходила о старике и его родственниках, произносить перед фамилией слово "подлинные", а когда заговаривала о пришельцах, то к фамилии добавляла слово "ненастоящие". Их это не радовало. Но выбор был мал, как
зимний день или овечий хвост. И они мирились с тем, чтобы потерей чести оплатить жизнь. Когда цена столь велика, покупка приносит беду.
Никто не сосчитал годы, копившие ее. Но их прошло достаточно, чтобы она смогла вырасти не в одном сердце. Она переходила из поколения в поколение с кровью отца и с молоком матери. И когда на очажной цепи следы клятвы прочно затянулись сажей, кто-то из "ненастоящих" впервые сказал:
- Хватит!
- Хватит! - задергались кадыки у мужчин той половины деревни, что была заселена "ненастоящими".
- Эти "подлинные" сделали нас рабами! - поддакнули им женщины.
- Мы тоже благородной крови! - спесиво зажглись глаза у всех. - Наши фамилии ничуть не хуже этой нынешней!
Но рабами "ненастоящие" не были и фамилий своих они лишились в день изгнания - не здесь. Здесь они получили жизнь.
Среди "ненастоящих" нашлись люди, которые не забыли причину их нынешнего положения и чтили милосердие свирепого на вид старика. Но и конь будет затоптан овцами, если они, обезумевшие, мчатся целой отарой.
В храмовый праздник очень славословились мудрость, доброта и смелость старика со свирепым лицом. Утверждалось, что он в величии своем достиг горных вершин и даже превзошел их. Горы ведь считают преступлением приютить изгнанника - а старик отважился на это. В нем человеческое сердце - не каменное, а мудрость его сродни Божьей.
Ручьями текли кровь и арак.
Только почему у некоторых роги, взнесенные в миг славословия над головами, не так часто приближаются к губам?
И почему этого не видят те, кому надо бы сейчас все видеть?
Весело и торжественно течет пир. Телячья кровь, столь обильно омывшая алтари и жертвенники, загустела и потускнела. Запах ее давно уже забит запахом шашлыка и арака, чеснока и хлеба. Маленьким солнышком светится на каждом столе несравненный по вкусу пирог с сыром - да продлятся дни того человека, который преломит его на всех со словами мира. Кипит в котлах сырная каша - останется разве равнодушным к ней хоть один человек под этим небом? Благоухает и неодолимо тянет к себе пирог с мясом - пища богов. К самым льдам, вызывая у них слезы, поднимаются сладкие и грустные песни расстаравшихся сегодня музыкантов.
Но вдруг у некоторых пологом багряным колыхнулось небо. Вдруг не пиво пенное брызнуло на столы. Завыли собаки, и забесились кони. Небывалый красный дождь прошел над лугом, и вскрикнула разрубленная свирель.
Один из "ненастоящих", кому это было поручено заранее, нашел повод придраться к кому-то из "подлинных". Это послужило сигналом. Ворвались подкупленные люди соседнего племени, и началась резня.
Все были утром на празднике - и "подлинные", и "ненастоящие". Вечером не было ни тех, ни других. "Подлинных" предали земле, а "ненастоящие" перестали быть таковыми, потому что называть их так было некому.
Одна беременная женщина, жена младшего из потомков величавого старика, ждавшая первенца, не пришла на праздник. Ей было положено находиться в хлеву. Предупрежденная кем-то из "ненастоящих", когда они зорко следили, чтобы ни один никуда не отлучился и был бы вместе со всеми связан кровью, она укрылась в горах и родила мальчика. Ни он, ни дети его, ни внуки не знали долгое время о случившемся. Если бы у женщины хватило ума рассказать, пошедший мстить сын ее как бы смог устоять против целой деревни? А так фамилия успела разрастись и окрепнуть, прежде чем в нее принесли утаенные слова.
Когда бывшие "ненастоящие" узнали, что из очага "подлинных" ветер сумел-таки унести одну искру, они потеряли покой. И, подточенные постоянным страхом, наконец, не выдержали, оставили деревню и ушли. Говорят, они разбрелись в разные стороны. Сначала будто бы они пошли всей деревней, но им встретился иссохший и согнутый временем старик, глаза которого, однако, пылали необычайно молодо. Он и посоветовал им разбрестись, чтобы однажды не подвергнуться нападению и не погибнуть враз. Якобы стариком был сам дьявол. А кто бы еще придумал такое?
Так или не так, но этих людей сейчас уже нет, если только они не скрылись под другой фамилией и опять не стали "ненастоящими".
Возродившиеся "подлинные" посчитали наказание достаточным и всей фамилией согласились их не искать и крови не брать. С этого дня будто Божья десница простерта над ними. Все они крепки здоровьем и тверды духом. Все статны и красивы - хоть мужчина, хоть женщина. Во всех делах их неизменно присутствует удача. И когда приходит смерть, то она всегда случается на людях, так что доподлинно становится известным, с кем, где и как это произошло. В бою ли, в схватке ли со зверем, в застенке ли, дома ли в постели - излишне говорить, что они свой последний час встречают достойно.
Только один человек не удовлетворился наказанием и пошел искать "ненастоящих". Уходя, он прихватил с собой небольшой мешочек горной земли. Для чего она ему сгодится, он не знал, но всюду носил ее. Исходив полсвета и износив семьдесят пар чувяков, он, сам не зная как, вдруг снова оказался перед родными горами. Хотел он уже было подняться к себе в деревню, но вдруг подумал, что за время его поисков все родственники обустроились, обзавелись детьми, стадами и иным достатком.
- Я спасал фамилию от бесчестья, а надо мной будут смеяться! - сказал он, глядя на свои пыльные лохмотья.
И неприязнь кольнула его сердце.
- Останусь здесь, разбогатею, - он обвёл глазами тучную долину, где стоял. - Как царь приеду к ним!
Он развязал свой мешочек и развеял землю из него по округе.
- Вот земля моя. Я ничего не должен тебе, князь!
Да только ведь сказано: небо, землю и себя самого не обманешь! Горная земля, не знавшая долинного солнца и долинных тягот, сколь ни старалась, ничего, кроме скудных урожаев кукурузы, дать не могла.
Узнав о своем бедствующем родственнике, новые "подлинные" приехали уговорить его вернуться.
- Туда, где нет твоей головы, не клади ноги! - сказали они, и он не смог им возразить.
- Из тысячи вынь всего единицу - и не будет тысячи! - еще сказали они. И он снова согласился. Но ему было стыдно за ту несправедливость,
которую он допустил в мыслях по отношению к ним. Поэтому он ответил, что вернется, но только сначала соберет всю принесенную сюда разбросанную землю.
- Сколько ее было? - спросили его.
- Да с горсть нежадного человека, - ответил он.
- Ну, собирай и догоняй! - сказали они и тронули коней.
Они вообще-то не спешили и могли подождать. Но у уходящего из дому человека всегда найдется дело не для посторонних глаз.
А он так и остался на том месте, где перемешал свою горную землю с землей долины. Как бы он их различил?
Было или не было. Деревенька стоит, и озеро рядом есть. И оба они, говорят, в один день появились. Деревня, как спутанный ястреб, вскинулась, взлететь силится. А озеро монеткой в землю вдавилось.
ВАЛЕРИЙ ГАНИЧЕВ ВО ИМЯ БУДУЩЕГО СОЕДИНИТЬ РУССКОЕ И УКРАИНСКОЕ СЛОВО
БОРИС ОЛЕЙНИК ТРУБАЧ СОВЕСТИ
Вечером ветер образумился и небо просветлело. На севере цепочкой вытянулись горы Главного Кавказа. Было хорошо видно и Казбек, и Эльбрус. Моя женщина долго смотрела в их сторону и никак не верила, что враз можно видеть эти два исполина, даже на карте отстоявшие друг от друга на расстоянии, внушающем уважение. Ее устремление передалось и мне. Я некоторое время смотрел туда же. Потом у меня появилось ощущение, не смотрят ли так же вот на горы и Уплисцихе, и часовенки, и крепости, и сады, и наши дома, и не пережили ли они все невзгоды, бури и пожары только
потому, что у них была возможность опереться на эту чистоту и эту вечность. Я подивился своему ощущению - подобного со мной не случалось.
"Не женское ли это влияние? Горазды ведь они на всякие такие штучки!" - подумал я.
За ужином, когда были выпиты тосты по обычаю, Цопе вдруг сказал, что хочет выпить за сегодняшний день, чтобы он в нашей жизни еще не раз повторился.
- Давно мы с тобой не охотились! - сказал он.
- Разве это охота - одного бекаса убили! - заглушая новое свое ощущение, воскликнул я.
Цопе не сказал ничего, только взял кувшин, встряхнул его, определяя, сколько в нем осталось, и позвал жену, чтобы принесла еще. Это вообще-то мужское дело - прикасаться к вину. Но жена у него очень кроткая и благородная. Ее прикосновения вину не вредят.
- Ты скажи своей женщине, - сказал Цопе, глядя мимо меня на трепещущие среди виноградных листьев звезды. - Скажи, что Цопе зря никого никогда не тронет!
- Э, да она уже все давно забыла! - хотел я его успокоить.
- Стоило бы речь заводить, если бы запомнила! - сказал Цопе. Мы сидели, два брата. Рядом сидели наши женщины.
ДЕРЕВНЯ ЗА ГОРОЙ
Деревня и озеро одно название имеют и - два щенка к матери - жмутся к горе. Деревня еще похожа на встревоженного, но спутанного ястреба, а озеро на вдавленную в землю мелкую монету. Вокруг ничего не растет, как при кизилбашах, только кукурузное поле, где каждую осень тьма перепелов прячется. Рыжая отара позади деревни по склону бродит, тянется, как старая одноголосая песня.
Будто бы они и появились тут в одно время - озеро и деревня. Кровник горец обидчиков искал, да не нашёл, уже было домой повернул, но остановился. Захотел тут поселиться. Захотел поселиться, да про князей вспомнил: в крепостного превратят. Развязал мешочек со своей горной землей и высыпал, вот-де земля моя, я ничего не должен тебе, князь. С той землей выпала льдинка - видно, под самым небом жил человек, коли земля со льдом у него.
Из льдинки озеро сделалось, а деревню он сам построил.
Кровником он вот как стал.
Еще отчаянный человек рискнул бы одолеть перевалы, еще скряга дуб торговался за каждый свой медный лист и отдавал его ветру не иначе, как с проклятьями, но зима уже Тамерланом ворвалась в горы.
Волки пригнали в деревню людей. Двое - мужчина и женщина - деваться им было некуда. Осыпаемая снежной крупой, деревня согласилась оставить их у себя. Спросила, за что определено им изгнание. Ответа или не получила, или потом забыла его.
Горы не велят принимать изгнанников. А здесь посмотрели в небо, начисто срезавшее все окрестные вершины, подставили лица снежным искрам, вспомнили волков и тяжелый живот пришедшей женщины. Мощный старик со свирепым лицом, род которого почитался первым в деревне, сказал:
- Наказать можно за свершенное. У этих двух есть третий. Он еще ничего не сделал - ни худого, ни доброго. Пусть он придет в этот мир.
В старину сказано: начало - половина сделанного. За этими через какое-то время пришли другие. За ними - третьи. Приняв тех, деревня не смогла отказать этим. И все оставались в ней, находя крышу и хлеб. Она не запоминала, кто они, и называла всех по фамилии свирепого на вид старика, который первым решился принять их. А чтобы не путаться, стала, если речь заходила о старике и его родственниках, произносить перед фамилией слово "подлинные", а когда заговаривала о пришельцах, то к фамилии добавляла слово "ненастоящие". Их это не радовало. Но выбор был мал, как
зимний день или овечий хвост. И они мирились с тем, чтобы потерей чести оплатить жизнь. Когда цена столь велика, покупка приносит беду.
Никто не сосчитал годы, копившие ее. Но их прошло достаточно, чтобы она смогла вырасти не в одном сердце. Она переходила из поколения в поколение с кровью отца и с молоком матери. И когда на очажной цепи следы клятвы прочно затянулись сажей, кто-то из "ненастоящих" впервые сказал:
- Хватит!
- Хватит! - задергались кадыки у мужчин той половины деревни, что была заселена "ненастоящими".
- Эти "подлинные" сделали нас рабами! - поддакнули им женщины.
- Мы тоже благородной крови! - спесиво зажглись глаза у всех. - Наши фамилии ничуть не хуже этой нынешней!
Но рабами "ненастоящие" не были и фамилий своих они лишились в день изгнания - не здесь. Здесь они получили жизнь.
Среди "ненастоящих" нашлись люди, которые не забыли причину их нынешнего положения и чтили милосердие свирепого на вид старика. Но и конь будет затоптан овцами, если они, обезумевшие, мчатся целой отарой.
В храмовый праздник очень славословились мудрость, доброта и смелость старика со свирепым лицом. Утверждалось, что он в величии своем достиг горных вершин и даже превзошел их. Горы ведь считают преступлением приютить изгнанника - а старик отважился на это. В нем человеческое сердце - не каменное, а мудрость его сродни Божьей.
Ручьями текли кровь и арак.
Только почему у некоторых роги, взнесенные в миг славословия над головами, не так часто приближаются к губам?
И почему этого не видят те, кому надо бы сейчас все видеть?
Весело и торжественно течет пир. Телячья кровь, столь обильно омывшая алтари и жертвенники, загустела и потускнела. Запах ее давно уже забит запахом шашлыка и арака, чеснока и хлеба. Маленьким солнышком светится на каждом столе несравненный по вкусу пирог с сыром - да продлятся дни того человека, который преломит его на всех со словами мира. Кипит в котлах сырная каша - останется разве равнодушным к ней хоть один человек под этим небом? Благоухает и неодолимо тянет к себе пирог с мясом - пища богов. К самым льдам, вызывая у них слезы, поднимаются сладкие и грустные песни расстаравшихся сегодня музыкантов.
Но вдруг у некоторых пологом багряным колыхнулось небо. Вдруг не пиво пенное брызнуло на столы. Завыли собаки, и забесились кони. Небывалый красный дождь прошел над лугом, и вскрикнула разрубленная свирель.
Один из "ненастоящих", кому это было поручено заранее, нашел повод придраться к кому-то из "подлинных". Это послужило сигналом. Ворвались подкупленные люди соседнего племени, и началась резня.
Все были утром на празднике - и "подлинные", и "ненастоящие". Вечером не было ни тех, ни других. "Подлинных" предали земле, а "ненастоящие" перестали быть таковыми, потому что называть их так было некому.
Одна беременная женщина, жена младшего из потомков величавого старика, ждавшая первенца, не пришла на праздник. Ей было положено находиться в хлеву. Предупрежденная кем-то из "ненастоящих", когда они зорко следили, чтобы ни один никуда не отлучился и был бы вместе со всеми связан кровью, она укрылась в горах и родила мальчика. Ни он, ни дети его, ни внуки не знали долгое время о случившемся. Если бы у женщины хватило ума рассказать, пошедший мстить сын ее как бы смог устоять против целой деревни? А так фамилия успела разрастись и окрепнуть, прежде чем в нее принесли утаенные слова.
Когда бывшие "ненастоящие" узнали, что из очага "подлинных" ветер сумел-таки унести одну искру, они потеряли покой. И, подточенные постоянным страхом, наконец, не выдержали, оставили деревню и ушли. Говорят, они разбрелись в разные стороны. Сначала будто бы они пошли всей деревней, но им встретился иссохший и согнутый временем старик, глаза которого, однако, пылали необычайно молодо. Он и посоветовал им разбрестись, чтобы однажды не подвергнуться нападению и не погибнуть враз. Якобы стариком был сам дьявол. А кто бы еще придумал такое?
Так или не так, но этих людей сейчас уже нет, если только они не скрылись под другой фамилией и опять не стали "ненастоящими".
Возродившиеся "подлинные" посчитали наказание достаточным и всей фамилией согласились их не искать и крови не брать. С этого дня будто Божья десница простерта над ними. Все они крепки здоровьем и тверды духом. Все статны и красивы - хоть мужчина, хоть женщина. Во всех делах их неизменно присутствует удача. И когда приходит смерть, то она всегда случается на людях, так что доподлинно становится известным, с кем, где и как это произошло. В бою ли, в схватке ли со зверем, в застенке ли, дома ли в постели - излишне говорить, что они свой последний час встречают достойно.
Только один человек не удовлетворился наказанием и пошел искать "ненастоящих". Уходя, он прихватил с собой небольшой мешочек горной земли. Для чего она ему сгодится, он не знал, но всюду носил ее. Исходив полсвета и износив семьдесят пар чувяков, он, сам не зная как, вдруг снова оказался перед родными горами. Хотел он уже было подняться к себе в деревню, но вдруг подумал, что за время его поисков все родственники обустроились, обзавелись детьми, стадами и иным достатком.
- Я спасал фамилию от бесчестья, а надо мной будут смеяться! - сказал он, глядя на свои пыльные лохмотья.
И неприязнь кольнула его сердце.
- Останусь здесь, разбогатею, - он обвёл глазами тучную долину, где стоял. - Как царь приеду к ним!
Он развязал свой мешочек и развеял землю из него по округе.
- Вот земля моя. Я ничего не должен тебе, князь!
Да только ведь сказано: небо, землю и себя самого не обманешь! Горная земля, не знавшая долинного солнца и долинных тягот, сколь ни старалась, ничего, кроме скудных урожаев кукурузы, дать не могла.
Узнав о своем бедствующем родственнике, новые "подлинные" приехали уговорить его вернуться.
- Туда, где нет твоей головы, не клади ноги! - сказали они, и он не смог им возразить.
- Из тысячи вынь всего единицу - и не будет тысячи! - еще сказали они. И он снова согласился. Но ему было стыдно за ту несправедливость,
которую он допустил в мыслях по отношению к ним. Поэтому он ответил, что вернется, но только сначала соберет всю принесенную сюда разбросанную землю.
- Сколько ее было? - спросили его.
- Да с горсть нежадного человека, - ответил он.
- Ну, собирай и догоняй! - сказали они и тронули коней.
Они вообще-то не спешили и могли подождать. Но у уходящего из дому человека всегда найдется дело не для посторонних глаз.
А он так и остался на том месте, где перемешал свою горную землю с землей долины. Как бы он их различил?
Было или не было. Деревенька стоит, и озеро рядом есть. И оба они, говорят, в один день появились. Деревня, как спутанный ястреб, вскинулась, взлететь силится. А озеро монеткой в землю вдавилось.
ВАЛЕРИЙ ГАНИЧЕВ ВО ИМЯ БУДУЩЕГО СОЕДИНИТЬ РУССКОЕ И УКРАИНСКОЕ СЛОВО
В школе, в простой сельской Комышнянской районной школе на Пол-тавщине, где я после войны заканчивал десятилетку, были прекрасные учителя. Как они там собрались - я не знаю. Или все советские учителя были такими? Но ведь трудно себе представить, чтобы из нынешней сельской школы, из одного класса вышло два академика, три доктора и несколько кандидатов наук, один военно-морской командир, капитан 1-го ранга, шесть полковников, медики, учителя, инженеры, юристы. Особой скрепляющей, душевной и духовной силой были две учительницы: Надежда Васильевна - преподавательница русского языка и литературы (именно так, слитно, и преподавались они с 8-го класса) и Ганна Никифоровна, возвышавшая нас на поле "украинской мовы" и литературы. Что это были за уроки! От высот Ломоносова, Пушкина, Гоголя, Лермонтова, Тютчева, Блока, Маяковского, Твардовского - к чарующим звукам Сковороды, Кот-ляревского, Шевченко, Леси Украинки, Павла Тычины. И всё это умещалось в одной школе, в одном классе, в одном сердце каждого из нас.
А в Киевском университете, где я учился на историческом, встречи с цветом украинской литературы проходили едва ли не ежемесячно. Мы восторгались и яростно аплодировали порывистому и яркому Владимиру Со-сюре, академичному Павлу Тычине, аристократичному Максиму Рыльско-му, фронтовику Малышко. Внимательно выслушивали мудрецов и столпов украинской и всей советской литературы: Александра Корнейчука, Олеся Гончара, Миколу Бажана, Михаила Стельмаха. Всегда с нами был классически русский поэт начала века, коренной киевлянин Николай Ушаков. И раз-то в год в переполненном актовом зале университета выступали московские небожители: Константин Симонов, Александр Сурков, Анатолий Софронов, Илья Эренбург, Александр Твардовский, Константин Федин и сам Фадеев.
Всех знали и читали, читали и спорили до хрипоты в аудиториях, общежитии, у памятника Тарасу, порой забывая про латынь и древнерусский.
А рядом с нами в университете ходили и учились, пили пиво и болели за тогда ещё не чемпионское киевское "Динамо" будущие классики: Борис Олейник, Василь Симоненко, Юрий Мушкетик, замечательный кинематографист Володя Сосюра. Последнему в факультетской газете посвятили ехидную эпиграмму:
8 "Наш современник" N 7
Ты був смаглявый, кароокий, Пысав при тэбэ батько-лирык, Та про твои студентски рокы, Вин не напише, бо не сатырык!
В общем, литературное кипение давало тот наваристый живительный бульон, на котором взрастала наша общая культура, мировоззрение и великая дружба.
Несколько лет назад приехал я по приглашению Фёдора Моргуна на Со-рочинскую ярмарку, порадовался её гоголевскому многоцветию и вместе с одноклассником Анатолием Фёдоровичем Цыбом, академиком, директором Обнинского радиологического медицинского центра РАМН решил съездить в родную школу (она там, рядом, на Миргородчине). Поездка, к сожалению, была в "запустенье". Наше село Комышня, как и все сёла на Украине и в России, рухнули, зачахли и несут отпечатки распада. Единственно, кто обрадовал нас, так это были наши учителя, наши восьмидесятилетние учителя с горящими глазами, с незатёртыми воспоминаниями, с бесконечными расспросами о наших детях и внуках (они о них всё знали: сколько им лет, где учились, с кем живут).
Великие жизнелюбцы - наши учителя! Мы с Толей сходили в школу. Какая она нынче маленькая! Учеников не расшевелили, искру не высекли. Вернулись к уже собравшимся учителям, оставшимся в живых. Пытаемся шутить с биологиней: "А помните, Ульяна Фёдоровна, как мы вейсманистов-морганистов громили (учили-то мы биологию в 48-49-м годах)?" Ульяна Фёдоровна шутку не приняла: "То ладно. А вы скажите, как таку вэлы-ку державу развалили и до убожества довели?" Отвечать было почти нечего. Единственно мы сказали, что у тех, кто развалил, были другие учителя. Потом вспомнили про наш тусклый поход в школу. Надежда Васильевна всплеснула руками: "Валерий, не горят глаза у них, они ведь не читали письмо Татьяны Евгению, не слышали про Лермонтова, птицу-тройку гоголевскую не ощущают. Ведь Гоголь-то объявляется им "зрадныком" (предателем), ибо писал по-русски". Каждый привёл пример отторжения ценностей культуры и литературы от нынешнего школьника. Александр Семёнович, её муж, блестящий историк, подтвердил: "Они ведь и Есенина не читали вслух, о Тютчеве не слышали, да и украинцев-то только под углом зрения русофобии изучают. Парни и девушки великих образцов восточнославянской, всей человеческой культуры не знают". В какую же пропасть невежества и бескультурья толкают в последние годы украинские "образо-ванцы", галицийские культуртрегеры всё население Украины, выжигая единокровную русскую культуру, литературу из памяти, из сознания, из истории, разрывая исторические, духовные, душевные связи между составными частями восточнославянской цивилизации.
Великую надо взвалить на свои плечи ношу и ответственность русской и украинской литературе, чтобы снова воссоединить духовно наши народы. Эта возможность, по-видимому, больше всего беспокоит и бесит пропагандистов-менеджеров западной идеологии, торгующих прошлым наших народов, очерняющих его, подсовывающих вместо подлинных витязей и подвижников, молитвенников и нестяжателей предателей и отступников, еретиков и толстосумов.
Но вырастают трезвые, созидательные, творческие силы. "Ще не вмерла Украина"! - поют с вызовом многие "оранжевые" ребята. Не вмер-ла и не умрет никогда, ибо украинский народ жизнестойкий и жизнелюбивый, обладает замечательной культурой, оптимизмом. Он музыкален, гармоничен. Украинская мова - одно из его совершенных творений. И поэтому галицийские "мовореформаторы" всячески пытаются её извратить, изгнать из её состава всё, что составляет корневую основу языка наших народов, что через века проносилось русскими монахами и малороссийскими кобзарями, летописцами и составителями классических од и виршей наших народов.
Чем уж особенно отличались стихи-вирши Тредиаковского, Кантемира Сковороды? Поэтому вместо всех коренных древнерусских, общих для наших языков слов "мовореформаторы" вводят австро-немецкие, польские, английские слова. Думаю, что народная корневая мова их отторгнет. Конечно,
наши творческие связи с коллегами с Украины ослабли. А ведь русско-украинские, украинско-русские переводчики были одним из самых мощных отрядов замечательных посредников между народами. Думаю, что, несмотря на все политические перипетии, ответственные литературные, издательские, культурные силы найдут способы, чтобы на просторах России зазвучали украинские стихи в оригинале и переводе. А на Украине не устраивали аутодафе русскому слову. Надеемся, что и традиции русской литературы, во многом исходящие с украинской земли, не иссякнут. Тем более что на Украине - мощное сообщество русскоязычных писателей, во многом соединяющих в себе лучшие качества наших литератур.
Последний год мы несколько раз бывали в Харькове, где творческие связи между нашими союзами не прекращались. Я выступал в Харьковской Спилке писменников Украины. Мы послушали великолепные стихи украинских и русских поэтов. Затем обсуждали в Харьковском отделении Союза писателей России творчество писателей, пишущих на русском языке. Замечательные русские поэты - Георгий Романовский, Евгений Мирошниченко, Наталья Глебова. Музыкально-поэтический вечер состоялся в одном из лучших залов Харькова, где звучали русские и украинские стихи, наши песни, духовные песнопения.
Кстати, восьмидесятипятилетний митрополит Харьковский и Богодухов-ский Никодим, человек, обладающий тонким, поэтическим слухом, издал десятки литературно-духовных сборников поучений, размышлений, поэтических циклов. Он стал одним из Почётных членов Союза писателей России.
Прекрасные русские поэты и прозаики есть в Донбассе, Крыму, Николаеве, Одессе, Кировограде, Виннице и других городах. Всё это наше общее достояние, и очень хорошо, что "Наш современник" начал эту "собирательную" кампанию. Это уже сделали "Роман-журнал XXI век", газета "Российский писатель". Думаю, что в ближайшие месяцы это сделают и другие наши издания. Неплохо начала определять вершины в русской поэзии и прозе на Украине премия Юрия Долгорукого, которую поддерживает мэрия Москвы. Кстати, Юрий Долгорукий, основавший Москву, был киевским князем (это ещё одно свидетельство наших вековечных связей). Я и пошутил на вечере в Киеве, посвященном вручению премии, что "если у Вас есть претензии к Москве, адресуйте их все к киевскому князю Юрию Долгорукому". Открытием этой премии был роман "Святая ночь" Олега Слепынина из Черкасска, премию за роман, опубликованный в "Нашем современнике", получил крымчанин Владимир Бушняк, поэтическую премию получил поэт из Луганска Владимир Казьмин. Дипломами отмечены поэт и критик из Николаева Евгений Мирошниченко, подвижник русистики на Украине крымчанин Владимир Казарин.
Надо соединять это человеческое, художественное богатство в единую литературную картину, давать оценку, дискутировать, и тогда наши коллеги не будут чувствовать себя в изоляции и одиночестве. Надо высветить новые имена, поинтересоваться, что пишут ветераны. Знаю, что подготовлен обстоятельный, мощный том Бориса Олейника, вышел том прозы "Советский солдат" ветерана Великой Отечественной войны, блестящего украинского прозаика Александра Сизоненко, получивший премию Союза писателей России и Белгородской администрации "Прохоровское поле". Жива украинская народная литература. Жива русская корневая поэзия и проза.
И вместе с Православием, шагнувшим на Русь из Киева, наша культура, наши истинные, подлинные народные литературы во имя будущего не позволят разрушить Великую восточнославянскую цивилизацию, не позволят столкнуть братьев.
8*
А в Киевском университете, где я учился на историческом, встречи с цветом украинской литературы проходили едва ли не ежемесячно. Мы восторгались и яростно аплодировали порывистому и яркому Владимиру Со-сюре, академичному Павлу Тычине, аристократичному Максиму Рыльско-му, фронтовику Малышко. Внимательно выслушивали мудрецов и столпов украинской и всей советской литературы: Александра Корнейчука, Олеся Гончара, Миколу Бажана, Михаила Стельмаха. Всегда с нами был классически русский поэт начала века, коренной киевлянин Николай Ушаков. И раз-то в год в переполненном актовом зале университета выступали московские небожители: Константин Симонов, Александр Сурков, Анатолий Софронов, Илья Эренбург, Александр Твардовский, Константин Федин и сам Фадеев.
Всех знали и читали, читали и спорили до хрипоты в аудиториях, общежитии, у памятника Тарасу, порой забывая про латынь и древнерусский.
А рядом с нами в университете ходили и учились, пили пиво и болели за тогда ещё не чемпионское киевское "Динамо" будущие классики: Борис Олейник, Василь Симоненко, Юрий Мушкетик, замечательный кинематографист Володя Сосюра. Последнему в факультетской газете посвятили ехидную эпиграмму:
8 "Наш современник" N 7
Ты був смаглявый, кароокий, Пысав при тэбэ батько-лирык, Та про твои студентски рокы, Вин не напише, бо не сатырык!
В общем, литературное кипение давало тот наваристый живительный бульон, на котором взрастала наша общая культура, мировоззрение и великая дружба.
Несколько лет назад приехал я по приглашению Фёдора Моргуна на Со-рочинскую ярмарку, порадовался её гоголевскому многоцветию и вместе с одноклассником Анатолием Фёдоровичем Цыбом, академиком, директором Обнинского радиологического медицинского центра РАМН решил съездить в родную школу (она там, рядом, на Миргородчине). Поездка, к сожалению, была в "запустенье". Наше село Комышня, как и все сёла на Украине и в России, рухнули, зачахли и несут отпечатки распада. Единственно, кто обрадовал нас, так это были наши учителя, наши восьмидесятилетние учителя с горящими глазами, с незатёртыми воспоминаниями, с бесконечными расспросами о наших детях и внуках (они о них всё знали: сколько им лет, где учились, с кем живут).
Великие жизнелюбцы - наши учителя! Мы с Толей сходили в школу. Какая она нынче маленькая! Учеников не расшевелили, искру не высекли. Вернулись к уже собравшимся учителям, оставшимся в живых. Пытаемся шутить с биологиней: "А помните, Ульяна Фёдоровна, как мы вейсманистов-морганистов громили (учили-то мы биологию в 48-49-м годах)?" Ульяна Фёдоровна шутку не приняла: "То ладно. А вы скажите, как таку вэлы-ку державу развалили и до убожества довели?" Отвечать было почти нечего. Единственно мы сказали, что у тех, кто развалил, были другие учителя. Потом вспомнили про наш тусклый поход в школу. Надежда Васильевна всплеснула руками: "Валерий, не горят глаза у них, они ведь не читали письмо Татьяны Евгению, не слышали про Лермонтова, птицу-тройку гоголевскую не ощущают. Ведь Гоголь-то объявляется им "зрадныком" (предателем), ибо писал по-русски". Каждый привёл пример отторжения ценностей культуры и литературы от нынешнего школьника. Александр Семёнович, её муж, блестящий историк, подтвердил: "Они ведь и Есенина не читали вслух, о Тютчеве не слышали, да и украинцев-то только под углом зрения русофобии изучают. Парни и девушки великих образцов восточнославянской, всей человеческой культуры не знают". В какую же пропасть невежества и бескультурья толкают в последние годы украинские "образо-ванцы", галицийские культуртрегеры всё население Украины, выжигая единокровную русскую культуру, литературу из памяти, из сознания, из истории, разрывая исторические, духовные, душевные связи между составными частями восточнославянской цивилизации.
Великую надо взвалить на свои плечи ношу и ответственность русской и украинской литературе, чтобы снова воссоединить духовно наши народы. Эта возможность, по-видимому, больше всего беспокоит и бесит пропагандистов-менеджеров западной идеологии, торгующих прошлым наших народов, очерняющих его, подсовывающих вместо подлинных витязей и подвижников, молитвенников и нестяжателей предателей и отступников, еретиков и толстосумов.
Но вырастают трезвые, созидательные, творческие силы. "Ще не вмерла Украина"! - поют с вызовом многие "оранжевые" ребята. Не вмер-ла и не умрет никогда, ибо украинский народ жизнестойкий и жизнелюбивый, обладает замечательной культурой, оптимизмом. Он музыкален, гармоничен. Украинская мова - одно из его совершенных творений. И поэтому галицийские "мовореформаторы" всячески пытаются её извратить, изгнать из её состава всё, что составляет корневую основу языка наших народов, что через века проносилось русскими монахами и малороссийскими кобзарями, летописцами и составителями классических од и виршей наших народов.
Чем уж особенно отличались стихи-вирши Тредиаковского, Кантемира Сковороды? Поэтому вместо всех коренных древнерусских, общих для наших языков слов "мовореформаторы" вводят австро-немецкие, польские, английские слова. Думаю, что народная корневая мова их отторгнет. Конечно,
наши творческие связи с коллегами с Украины ослабли. А ведь русско-украинские, украинско-русские переводчики были одним из самых мощных отрядов замечательных посредников между народами. Думаю, что, несмотря на все политические перипетии, ответственные литературные, издательские, культурные силы найдут способы, чтобы на просторах России зазвучали украинские стихи в оригинале и переводе. А на Украине не устраивали аутодафе русскому слову. Надеемся, что и традиции русской литературы, во многом исходящие с украинской земли, не иссякнут. Тем более что на Украине - мощное сообщество русскоязычных писателей, во многом соединяющих в себе лучшие качества наших литератур.
Последний год мы несколько раз бывали в Харькове, где творческие связи между нашими союзами не прекращались. Я выступал в Харьковской Спилке писменников Украины. Мы послушали великолепные стихи украинских и русских поэтов. Затем обсуждали в Харьковском отделении Союза писателей России творчество писателей, пишущих на русском языке. Замечательные русские поэты - Георгий Романовский, Евгений Мирошниченко, Наталья Глебова. Музыкально-поэтический вечер состоялся в одном из лучших залов Харькова, где звучали русские и украинские стихи, наши песни, духовные песнопения.
Кстати, восьмидесятипятилетний митрополит Харьковский и Богодухов-ский Никодим, человек, обладающий тонким, поэтическим слухом, издал десятки литературно-духовных сборников поучений, размышлений, поэтических циклов. Он стал одним из Почётных членов Союза писателей России.
Прекрасные русские поэты и прозаики есть в Донбассе, Крыму, Николаеве, Одессе, Кировограде, Виннице и других городах. Всё это наше общее достояние, и очень хорошо, что "Наш современник" начал эту "собирательную" кампанию. Это уже сделали "Роман-журнал XXI век", газета "Российский писатель". Думаю, что в ближайшие месяцы это сделают и другие наши издания. Неплохо начала определять вершины в русской поэзии и прозе на Украине премия Юрия Долгорукого, которую поддерживает мэрия Москвы. Кстати, Юрий Долгорукий, основавший Москву, был киевским князем (это ещё одно свидетельство наших вековечных связей). Я и пошутил на вечере в Киеве, посвященном вручению премии, что "если у Вас есть претензии к Москве, адресуйте их все к киевскому князю Юрию Долгорукому". Открытием этой премии был роман "Святая ночь" Олега Слепынина из Черкасска, премию за роман, опубликованный в "Нашем современнике", получил крымчанин Владимир Бушняк, поэтическую премию получил поэт из Луганска Владимир Казьмин. Дипломами отмечены поэт и критик из Николаева Евгений Мирошниченко, подвижник русистики на Украине крымчанин Владимир Казарин.
Надо соединять это человеческое, художественное богатство в единую литературную картину, давать оценку, дискутировать, и тогда наши коллеги не будут чувствовать себя в изоляции и одиночестве. Надо высветить новые имена, поинтересоваться, что пишут ветераны. Знаю, что подготовлен обстоятельный, мощный том Бориса Олейника, вышел том прозы "Советский солдат" ветерана Великой Отечественной войны, блестящего украинского прозаика Александра Сизоненко, получивший премию Союза писателей России и Белгородской администрации "Прохоровское поле". Жива украинская народная литература. Жива русская корневая поэзия и проза.
И вместе с Православием, шагнувшим на Русь из Киева, наша культура, наши истинные, подлинные народные литературы во имя будущего не позволят разрушить Великую восточнославянскую цивилизацию, не позволят столкнуть братьев.
8*
БОРИС ОЛЕЙНИК ТРУБАЧ СОВЕСТИ
* * *
Как весело торгует люд лукавый
Бесценными святынями войны:
Звездой Героя, и солдатской Славой,
И смертным медальоном старшины.
Вскипает память от стыда и боли…
И в сизой полуночной тишине
С архангельскою вещею трубою
Встаёт трубач, убитый на войне.
На Главный
Сбор из сумрака и тлена
Зовёт он братьев, павших от меча.
И над полками слышен гул:
"Измена…"
И рвётся крик из горла трубача:
"За что ж мы с вами головы сложили?
Ужель за то, чтоб нас в родном краю,
Предавши подло, всех продать решили
Лабазно-инородному ворью?!"
И впрямь, неужто
с прошлым, с честью, с флагом -
В базарную приходят круговерть?
Во все века солдатская присяга
Была одна: "Отчизна - или смерть!"
Но если на святыни ратной славы
Тебе, торгаш, сегодня наплевать, -
Потомкам тоже продаёшь ты право
Тобою и страною торговать.
ОЛЕЙНИК Борис Ильич родился в 1935 году в селе Зачепиловке на Полтавщине. Окончил факультет журналистики Киевского госуниверситета, автор более 40 книг поэзии и публицистики, лауреат многих литературных премий, в том числе Государственной премии СССР и Национальной премии Украины им. Т. Г. Шевченко, известный политический и общественный деятель, Герой Украины, академик, председатель Украинского фонда культуры, Почётный гражданин Киева и других городов. Как народный депутат и писатель посетил многие страны мира, его "горячие точки", был в эпицентре событий в Чернобыле, Сербии, Ираке… Борис Олейник ни в прошлом, ни в последующие годы не порывал братских связей с русскими писателями и читателями, даже после тяжело пережитого им развала СССР издал в Москве художественно-публицистическую книгу "Князь тьмы" (1992 г.), поэму "Трубит Трубеж" (2000 г.) и поэтический сборник "Тайная вечеря" (2003 г.) в переводах Евгения Нефёдова. За последнюю из названных книг был удостоен Международной премии им. М. А. Шолохова. Публикуется в газете "Завтра", "Роман-журнале XXI век", других изданиях России, давний друг и автор "Нашего современника". Живёт в Киеве
И будет день, когда без капли срама,
Поглаживая сыто кошельки,
Бандуру деда, вышиванку мамы
Пойдут распродавать твои сынки!
Уже на булаву глядит орава,
Уж тянут руки к нашему кресту,
А после торганут козацкой славой,
А дальше спустят и саму
Державу,
Как ты сейчас - отцовскую Звезду.
.Но в полночь, на двенадцатом ударе,
Встаёт трубач, в забвение трубя:
"Коль прошлое ты продал на базаре -
Ты будущее продал и себя!"
МАРШ "ПЯТОЙ КОЛОННЫ"
Кто вы ныне, наши коммутанты,
Где нагрели новые места,
Шустро заменяя транспаранты
И знамён опасные цвета?
Говорят, у радикалов нервы
Не на месте, если ваш хурал
Громче их горланит
"Ще не вмерла",
Как вчера - "Интернационал".
Говорят,
что в храмах бить поклоны
Так теперь горазды вы еси,
Как недавно били в них иконы,
Посылая дули в небеси.
Бдите ж, радикалы, в самом деле,
Если коммутанты к вам придут:
Нас они вчера продать сумели -
Завтра вас подавно продадут.
Помните, как в августе беспечно
В пару дней сменила эта рать
Место у звезды пятиконечной
На места в колонне номер пять.
И сейчас никто там не безумец:
Повернись история опять -
Сей момент заменят ваш трезубец
На места в колонне номер пять.
И жёлто-блакитный, и червонный,
Полюбуйтесь, как который год
Коммутантов "пятая колонна"
Продаваться весело идёт!
И за них приветственные чары
Радостно готовые поднять,
Одобряют это янычары -
Спецрезерв
колонны номер пять!
Спелся этот хор объединённый…
Глянь,
жёлто-блакитный и червонный,
Как победным маршем
там и тут Коммутанты всей своей колонной
В ногу с янычарами
сплочённо Украину на торги ведут!
* * *
Б. Н. Е.
Дождясь бесплодья гибельного часа,
Где всё сгубила засуха-змея,
Ублюдок промальтийского закваса
Как весело торгует люд лукавый
Бесценными святынями войны:
Звездой Героя, и солдатской Славой,
И смертным медальоном старшины.
Вскипает память от стыда и боли…
И в сизой полуночной тишине
С архангельскою вещею трубою
Встаёт трубач, убитый на войне.
На Главный
Сбор из сумрака и тлена
Зовёт он братьев, павших от меча.
И над полками слышен гул:
"Измена…"
И рвётся крик из горла трубача:
"За что ж мы с вами головы сложили?
Ужель за то, чтоб нас в родном краю,
Предавши подло, всех продать решили
Лабазно-инородному ворью?!"
И впрямь, неужто
с прошлым, с честью, с флагом -
В базарную приходят круговерть?
Во все века солдатская присяга
Была одна: "Отчизна - или смерть!"
Но если на святыни ратной славы
Тебе, торгаш, сегодня наплевать, -
Потомкам тоже продаёшь ты право
Тобою и страною торговать.
ОЛЕЙНИК Борис Ильич родился в 1935 году в селе Зачепиловке на Полтавщине. Окончил факультет журналистики Киевского госуниверситета, автор более 40 книг поэзии и публицистики, лауреат многих литературных премий, в том числе Государственной премии СССР и Национальной премии Украины им. Т. Г. Шевченко, известный политический и общественный деятель, Герой Украины, академик, председатель Украинского фонда культуры, Почётный гражданин Киева и других городов. Как народный депутат и писатель посетил многие страны мира, его "горячие точки", был в эпицентре событий в Чернобыле, Сербии, Ираке… Борис Олейник ни в прошлом, ни в последующие годы не порывал братских связей с русскими писателями и читателями, даже после тяжело пережитого им развала СССР издал в Москве художественно-публицистическую книгу "Князь тьмы" (1992 г.), поэму "Трубит Трубеж" (2000 г.) и поэтический сборник "Тайная вечеря" (2003 г.) в переводах Евгения Нефёдова. За последнюю из названных книг был удостоен Международной премии им. М. А. Шолохова. Публикуется в газете "Завтра", "Роман-журнале XXI век", других изданиях России, давний друг и автор "Нашего современника". Живёт в Киеве
И будет день, когда без капли срама,
Поглаживая сыто кошельки,
Бандуру деда, вышиванку мамы
Пойдут распродавать твои сынки!
Уже на булаву глядит орава,
Уж тянут руки к нашему кресту,
А после торганут козацкой славой,
А дальше спустят и саму
Державу,
Как ты сейчас - отцовскую Звезду.
.Но в полночь, на двенадцатом ударе,
Встаёт трубач, в забвение трубя:
"Коль прошлое ты продал на базаре -
Ты будущее продал и себя!"
МАРШ "ПЯТОЙ КОЛОННЫ"
Кто вы ныне, наши коммутанты,
Где нагрели новые места,
Шустро заменяя транспаранты
И знамён опасные цвета?
Говорят, у радикалов нервы
Не на месте, если ваш хурал
Громче их горланит
"Ще не вмерла",
Как вчера - "Интернационал".
Говорят,
что в храмах бить поклоны
Так теперь горазды вы еси,
Как недавно били в них иконы,
Посылая дули в небеси.
Бдите ж, радикалы, в самом деле,
Если коммутанты к вам придут:
Нас они вчера продать сумели -
Завтра вас подавно продадут.
Помните, как в августе беспечно
В пару дней сменила эта рать
Место у звезды пятиконечной
На места в колонне номер пять.
И сейчас никто там не безумец:
Повернись история опять -
Сей момент заменят ваш трезубец
На места в колонне номер пять.
И жёлто-блакитный, и червонный,
Полюбуйтесь, как который год
Коммутантов "пятая колонна"
Продаваться весело идёт!
И за них приветственные чары
Радостно готовые поднять,
Одобряют это янычары -
Спецрезерв
колонны номер пять!
Спелся этот хор объединённый…
Глянь,
жёлто-блакитный и червонный,
Как победным маршем
там и тут Коммутанты всей своей колонной
В ногу с янычарами
сплочённо Украину на торги ведут!
* * *
Б. Н. Е.
Дождясь бесплодья гибельного часа,
Где всё сгубила засуха-змея,
Ублюдок промальтийского закваса