Спенсер Лавирль. Прошлые обиды

   – Помнишь?
   Она помнила, да, она помнила, как они стеснялись, когда это случилось впервые. Потребовались годы, чтобы они стали это делать умело и не испытывать при этом смущения. Бесс закрыла глаза, отдавшись ощущениям его горячих губ, проникающих в самое интимное. Ее ноздри расширились, она чувствовала, как он вдыхает запах ее тела, в голове проносились воспоминания о тех, былых, мечтах, когда с бешено стучащими сердцами они отбрасывали все, отдаваясь этому жадному, первобытному и наслаждаясь им. За все три года связи с другим мужчиной она ни разу не позволяла ему ничего подобного. Но это Майкл, чьей невестой она была в свое время, чьих детей выносила и родила, с кем научилась тому, что они делали сейчас.
   Потом и она доставила ему то же удовольствие: он лежал на диване, а она на коленях стояла рядом на полу.
   – О Майкл! – выдохнула она. – С тобой это так просто и так естественно.
   – Помнишь, как это было в первый раз?
   – Да, мы были женаты уже два года.
   – И даже тогда я боялся. Я опасался, что ты дашь мне по физиономии и уйдешь в другую комнату.
   – Но ты ведь помнишь, что я этого не сделала?
   Майкл улыбнулся ей, и она продолжила свою ласку. Через какое-то время он остановил ее:
   – Подожди.
   Встал, взял свои белые брюки, валявшиеся на полу, и вытащил из кармана пакетик.
   – Нужно? – спросил он.
   Улыбнувшись, она погладила его и сказала:
   – Значит, ты все это запланировал заранее?
   – Скажем так: я надеялся на это.
   – Да, нужно. Иначе мы можем получить ребенка, который будет младше нашего внука.
   Она смотрела, как он надевает презерватив, как смотрела некогда на это множество раз, и надеялась, что будет это видеть еще столько же.
   – Что сказали бы наши дети?
   – Лиза была бы в восторге.
   – Да, ведь это она все и затеяла.
   Его волосы спутались, на лице появилась дразнящая усмешка.
   – Ну, давай, бабушка. – Он удобнее для себя уложил ее. – Давай освятим этот кожаный диван должным образом.
   Она подняла руки в знак согласия. Закончилось их почти семилетнее расставание.
   Бесс смотрела ему в глаза, когда он вошел в нее, трогала серебрящиеся виски, прижимала его к себе.
   У него вырвался возглас «а-а!» – так иные мужчины выражают свое удовлетворение, отодвигаясь от стола после вкусной трапезы. Она ждала этого возгласа, и на лице ее появилась улыбка. Они лежали какое-то время обнявшись, не двигаясь, наслаждаясь чувством облегчения. Все было как раньше.
   – Это прекрасно, – сказала она, – заниматься любовью с тем, кого так хорошо знаешь. Правда?
   Он чуть отодвинулся, чтобы видеть ее лицо, и нежно улыбнулся:
   – Прекрасно.
   – Я знала, что в этот момент будет вот такой возглас.
   – Какой?
   – «А-а». Так было всегда.
   – Всегда?
   – Да, в этот момент.
   Майкл усмехнулся. Как будто это было для него открытием! Он легонько поцеловал ее верхнюю губу. Затем нижнюю. Затем обе.
   Она, обняв его бедра, закрыла глаза, чтобы сосредоточиться на том, что будет дальше.
   Время от времени они целовали друг друга нежно и бережно, словно боясь расплескать благоговейное чувство.
   Они улыбались безо всякой причины.
   Он что-то спрашивал, голосом гортанным, хрипловатым.
   Потом они вдруг рассмеялись, недоумевая, как такое возможно в самом разгаре…
   Когда они оба достигли экстаза, Бесс закричала, а Майкл застонал. В эти несколько секунд для них исчезло все, кроме переполнившего их блаженства.
   Потом они лежали, каждый на боку, их горячие тела прижимались друг к другу. Благодатная прохлада раннего вечера освежала их. О стеклянную дверь бился мотылек. На столе догорали обеденные свечи.
   Волосы Бесс рассыпались под рукой Майкла, другой рукой он ласкал ее грудь.
   Закрыв глаза, она погрузилась в полузабытье. Он знал, что эти минуты она любит больше всего – когда сливаются уже не тела, а души. Она всегда шептала после этого: «Нет, нет, погоди, не уходи».
   Он слушал ее дыхание, рассматривая ямочку на горле, где бабочкой билась тонкая жилка.
   Бесс открыла глаза и не увидела на его лице улыбки, которую ожидала увидеть.
   – Ну и что мы будем со всем этим делать? – спросил он спокойно.
   – Не знаю.
   – А какие-то мысли на этот счет у тебя были прежде, чем ты пришла сюда?
   Она снова покачала головой.
   – Ну, например, что у нас просто могут быть знойные встречи?
   – Знойные встречи? Майкл, чего это ты начитался?
   Он прижал ее нижнюю губу большим пальцем, обнажив зубы.
   – Нам очень здорово вместе, Бесс.
   – Да, я знаю, но не надо шутить.
   Он отпустил руку.
   – Хорошо, не буду. Как ты думаешь, мы сильно изменились после развода?
   – Трудный вопрос.
   – Ответь на него.
   – Боюсь.
   После длительной паузы Бесс спросила:
   – А ты?
   Он посмотрел ей в глаза, прежде чем ответить:
   – Да.
   – Тогда я думаю, что сделаю вот что: встану, оденусь, пойду домой и сделаю вид, что ничего не было.
   Она скатилась с дивана.
   – Счастливо, – сказал он, наблюдая, как она собирает свою одежду.
   Она прошла в ванную для гостей и там с каждой минутой все больше осознавала надвинувшуюся на нее реальность. Да, она надела голубое белье, и оно сыграло известную роль во всем случившемся. Они оба, потерпевшие уже один раз неудачу, вновь собирались пуститься в плавание, не задумываясь, куда приплывут.
   Она оделась и вернулась в гостиную. Майкл стоял в самом дальнем углу перед стеклянной дверью, босиком, без рубашки, в одних белых джинсах.
   – Можно я причешусь твоей щеткой? – спросила она.
   Он показал жестом:
   – В моей ванной.
   Бесс опять оказалась в окружении его личных вещей. Но на этот раз все было хуже. Открыв туалетный ящик, она обнаружила лейкопластырь, зубной эликсир, несколько пакетиков алка-зельцер и целую коробку презервативов.
   Целую коробку!
   Ее охватила злость. Конечно, он холостой мужчина, а холостяки, наверное, покупают презервативы дюжинами. Но ей так не хотелось думать, что происшедшее с ними всего лишь эпизод вот этой самой холостяцкой жизни!
   Она захлопнула ящик, открыла другой и наконец нашла его щетку. В щетине застряло несколько темных волосков. Причесываясь его щеткой, она почему-то почувствовала себя еще более опустошенной. Ей так не хотелось возвращаться к своему одиночеству, к той жизни, в которой не с кем делить щетку, ванную, обеденный стол или постель.
   Бесс, как могла, поправила волосы, нашла полоскание для рта, воспользовалась им, накрасила губы и вернулась в гостиную. Он по-прежнему стоял у окна и смотрел в темноту ночи, видимо обуреваемый теми же мыслями, что и она.
   – Ну ладно, Майкл, я пошла.
   Он повернулся к ней:
   – Хорошо.
   – Спасибо за ужин. Он был великолепен.
   – На здоровье.
   Возникла пауза, мучительная для обоих.
   – Послушай, Майкл. Я думаю вот что. Тут на стене много свободного места, которое можно чем-то заполнить. Но наверное, будет лучше, если ты сам выберешь что-то.
   Он помрачнел:
   – Бесс, почему ты считаешь, что я виноват? Ты тоже хотела этого. И не говори, что нет. Иначе ты бы не надела это белье. Ты думала об этом не меньше, чем я!
   – Да, думала. Но я вовсе не виню тебя. Я просто думаю, что мы… что это… – Ей не хватало слов.
   – Что? Ошибка?
   Она вспомнила презервативы.
   – Я не знаю. Может быть.
   В его глазах была боль, уголки губ опустились.
   – Тебе звонить?
   – Я не знаю, Майкл. Может быть, не стоит.
   Он опустил голову и прошептал:
   – Черт.
   Ее сердце бешено колотилось. Она страшилась того, что он почти ей предложил. Над этим было слишком страшно размышлять, почти невозможно задуматься, чересчур рискованно облечь в слова. Они очень изменились оба, но разве это гарантия? Какой дурак снова сунет руку в жернов, после того как ему уже оторвало два пальца? Она сказала:
   – Еще раз спасибо, Майкл.
   Он не ответил, и она опомнилась уже на улице, убежав от соблазна начать все по новой.

Глава 15

   Дом был весь освещен, свет горел даже в ее спальне. Бесс нахмурилась и не стала загонять машину в гараж. Не успела она войти, как Рэнди, перепрыгивая через две ступеньки, сбежал со второго этажа вниз.
   – Мам, где ты была? Я тебя заждался.
   – Что случилось? – спросила она в испуге.
   – Ничего. Меня приглашают на прослушивание! Это Джилберт, бабушкин кавалер, все устроил. Оркестр называется «Эйдж»!
   Бесс вздохнула с облегчением и расслабила плечи:
   – Слава Богу! Я думала, что произошло что-то ужасное.
   – Оказалось, что старина Джилберт когда-то владел «Вилсроу Болрум» и что он всех знает – оркестры, агентов, хозяев клубов. Он ведет обо мне переговоры еще с Лизиной свадьбы. Здорово, правда?
   – Прекрасно, Рэнди. Когда прослушивание?
   – Пока не знаю. «Эйдж» пока здесь нет, они в Северной Дакоте, но должны вернуться завтра. Господи, где ты пропадаешь? Я тебя весь вечер жду.
   – Была у твоего отца.
   – У отца? – Рэнди насторожился. – Ты хочешь сказать, что по делу?
   – На этот раз – нет. Он приготовил для меня обед.
   – Отец приготовил обед?
   – Да, и очень хороший. Пойдем со мной наверх, и ты мне расскажешь про оркестр.
   Она прошла на второй этаж в свою спальню. Телевизор работал на всю катушку, и было ясно, что Рэнди валялся на ее кровати. Он, видимо, сгорал от желания скорее поделиться с ней своей новостью. Бесс прошла в ванную, надела халат и крикнула ему оттуда:
   – Какую музыку они исполняют?
   – В основном рок. Джилберт сказал, что они играют и старый, и новый.
   Бесс сняла с лица грим и, втирая в руки лосьон, вошла в комнату. Рэнди сидел на ее кровати, скрестив ноги. Он выглядел каким-то чужим и неуместным в этом будуаре в пастельных полосках и розах, с воздушными занавесками и обитыми ситцем стульями. Бесс села на один из них, положила босые ноги на кровать и прикрыла халатом колени.
   – Ты знала? – спросил Рэнди. – Бабушка тебе сказала?
   – Нет. Для меня это такой же сюрприз, как и для тебя.
   Бесс уменьшила звук телевизора.
   – Старина Джилберт… можешь ты в это поверить? – Рэнди изумленно покрутил головой.
   – По тому, как он танцует, могу.
   – И все оттого, что я играл на свадьбе.
   – Вот видишь. Немного мужества – и налицо результат.
   Рэнди усмехнулся и выбил на бедрах дробь.
   – Боишься? – спросила Бесс.
   Он перестал барабанить.
   – Как тебе сказать… – Он передернул плечами. – Да, пожалуй. Немножко.
   – Я тоже боялась, когда начинала свое дело. И видишь, все получилось.
   Рэнди смотрел на нее.
   – Да, получилось. – И, помолчав, спросил:
   – Что происходит между тобой и стариком?
   – Ты хочешь сказать – твоим отцом?
   – Да… извини… отцом. Что происходит между вами?
   Бесс встала, подошла к туалетному столику, положила на него браслет, переставила флаконы и тюбики, открыла один из них.
   – Мы – друзья.
   Она взяла на палец немного крема и стала наносить его на лицо.
   – Ты врешь, мама. И знаешь, что врешь. Ты с ним спала. Ведь так?
   – Рэнди, тебя это не касается.
   – Я вижу в зеркале, что ты покраснела.
   Бесс взглянула на свое отражение:
   – Пусть так, но это тебя не касается, и я не в восторге от твоих манер.
   – Ладно, ладно. – Он соскочил с кровати. – Я тебя не могу понять, вот и все. Сначала ты с ним разводишься. Потом ты обустраиваешь его квартиру, а сейчас…
   Он сделал красноречивый жест рукой и замолк.
   Бесс повернулась к нему:
   – А сейчас… будь добр, отнесись к моей личной жизни с тем же уважением, с каким я отношусь к твоей. Я никогда не спрашивала тебя о твоей сексуальной жизни и думаю, что ты не должен интересоваться моей. Договорились? Мы оба взрослые люди. Мы оба знаем, что в своем выборе мы в чем-то рискуем, а в чем-то бываем вознаграждены. Пусть все так и остается.
   Рэнди глядел на нее, раздираемый противоречивыми чувствами. Что-то в нем протестовало против ее возвращения к отцу. Но в глубине души он страстно желал, чтобы примирение с Майклом наконец состоялось.
   – Знаешь что, мама, – заявил Рэнди, прежде чем выйти из комнаты, – ты не относилась так болезненно к этим вопросам, когда речь шла о Кейте.
   Бесс смотрела на дверь, за которой скрылся ее сын, и говорила себе, что он прав. Она присела на край кровати, зажав руки между коленями, пытаясь в мыслях как-то все расставить по местам. Нужно было подумать о защите, потому что она боялась. Потому она сейчас и убежала от Майкла, потому накинулась на Рэнди. Опасность влезть во все это снова была слишком велика – черт, о чем это она? Разве она уже не влезла в отношения с Майклом? Они сделали это вместе, и скорее всего они опять влюбились друг в друга. А к чему стремятся влюбленные, если не к браку?
   Бесс повернулась на бок, подтянула колени, скрестила босые ноги и закрыла глаза.
   «Я, Бесс, беру тебя, Майкл, в горестях и болезнях, и разлучит нас только смерть».
   Они уже поверили в это один раз. И чем пришлось платить? Что ожидало их? Боль разрыва, разоренный дом, сломанная семья, разбитые сердца. Надо ли снова проходить через подобное?
 
   Прослушивание было назначено на два часа в понедельник, в клубе «Стоунвингс». На сцене все было приготовлено для вечернего выступления. Музыканты репетировали, когда Рэнди вошел с парой барабанных палочек в руках.
   В зале было темно, освещена только сцена. Один из гитаристов повторял в микрофон: «Проверка, раз, два», остальные столпились возле устройства для настройки электрогитары.
   Рэнди подошел к освещенной сцене.
   – Привет, – сказал он.
   Все замолкли. Ведущий гитарист, изможденный и похожий на Иисуса Христа с католических картинок, всмотрелся в зал. Он держал голубую гитару «Фендер Старотокастер», между струнами была всунута горящая сигарета.
   – Эй, ребята! К нам пришли, – сообщил он. – Ты Куррен?
   – Да. – Рэнди протянул руку. – Рэнди.
   Музыкант передвинул гитару на живот и наклонился пожать руку.
   – Пайк Ватсон, – представился он сам и представил бас-гитариста:
   – Дэнни Скарфелли.
   Подошел распорядитель пульта и тоже протянул руку:
   – Том Литтл.
   За ним еще один гитарист:
   – Митч Иост.
   Электрик-звукооператор возился со светом, стоя на стремянке.
   Ватсон сказал Рэнди:
   – А там Ли. – И позвал:
   – Эй, Ли!
   Голос, раздавшийся из темноты, был похож на скрежет напильника по металлу:
   – Привет!
   – Это Рэнди Куррен.
   – Послушаем, – раздалось в ответ.
   Все вернулись к настройке инструментов. Ватсон спросил Рэнди:
   – Что ты знаешь?
   – Что хочешь. Что-нибудь с переменным ритмом или просто рок. Мне все равно.
   – Ладно. Может, кусочек из «Голубых замшевых туфелек»?
   – Годится.
   Рэнди ожидал чего-нибудь такого, самую простую песню, которую они знают так же хорошо, как царапины на своих инструментах. Простые песни – лучшее испытание для настоящего таланта.
   Ударная установка была простая: бас, малый барабан, напольный, два тамтама, набор тарелок, одна – на высокой ножке. Рэнди устроился сзади, нашел педаль баса, отрегулировал высоту тарелки. Он взял обе палочки в левую руку, пододвинул стул на несколько сантиметров вперед, опять проверил расстояние, поднял голову и сказал:
   – Готово. Я просчитаю три такта, вступаем на четвертый.
   Пайк Ватсон пустил струю дыма в потолок, отложил сигарету:
   – Давай. Поехали.
   Рэнди выбил ритм, оркестр вступил, гитара вела мелодию.
   Для Рэнди игра была как терапия. Играть – значило забыть себя, забыть обо всем на свете. Играть – значило жить в полной гармонии с деревянными палочками и барабанами, над которыми у него, казалось, была мистическая власть.
   Рэнди действовал ими так, как будто они могли повиноваться просто его команде, звуку голоса, а не прикосновению. Когда песня кончилась, он удивился, потому что не понимал, что играет на барабанах. Казалось, наоборот, они играют на нем.
   Он отодвинулся от тарелок, положил руки на бедра и поднял голову.
   Пайк Ватсон казался довольным.
   – Ну что ж, ты хорошо с ними расправился.
   Рэнди улыбнулся:
   – Сыграем еще?
   Они сыграли мини-блюз из двенадцати так-тов, потом еще три. Настоящие музыканты, как алкоголики, никогда не останавливаются на одной.
   – Хороший удар, – подытожил Скарфелли, когда они закончили.
   – Спасибо.
   Ватсон спросил:
   – Ты поешь?
   – Немножко.
   – Дать вступление? Ну что ж, черт побери, послушаем.
   Рэнди попросил сыграть новый хит Элтона Джона «Клуб в конце улицы». И хотя в репертуаре ансамбля песни не было, они классно исполнили ее. Когда песня закончилась, Ватсон спросил:
   – С кем ты раньше играл?
   – Ни с кем. Это мое первое прослушивание.
   Ватсон поднял бровь, почесал бороду и посмотрел на остальных.
   – Какие у тебя барабаны?
   – Полный комплект «Перле».
   – Ты, наверное, любишь тяжелый металл.
   – Кое-что.
   – Мы-то его мало играем.
   – А я разносторонний.
   – Не все сцены такие большие, как эта. Не возражаешь, если время от времени часть барабанов придется оставлять дома?
   – Нет.
   – Ты женат?
   – Нет.
   – Собираешься жениться?
   – Нет.
   – Есть дети?
   Рэнди усмехнулся, и Ватсон пояснил:
   – А чего, бывает и так.
   – Нет, детей нет.
   – Можешь разъезжать?
   – Да.
   – Другой работы нет?
   Рэнди задумался и почесал затылок:
   – Не знаю, как сказать. Я упаковываю орехи на складе.
   Все засмеялись.
   – Если вы меня возьмете, я им помашу ручкой.
   – Колеса есть?
   – Проблем не будет.
   Проблема была, но он разберется с этим, если потребуется.
   – Член профсоюза?
   – Нет. Но если нужно, вступлю.
   – Тот, кого мы наймем, должен будет тренироваться дней шесть, потому что наш барабанщик уходит в конце недели.
   – Без проблем. Я с этим фисташковым дворцом мигом расстанусь, позвоню, и все дела.
   Пайк Ватсон обвел вопрошающим взглядом остальных, вновь посмотрел на Рэнди и сказал:
   – Ладно, послушай… Мы дадим тебе знать, хорошо?
   – Хорошо.
   Рэнди поставил стул на место и пожал всем по очереди руки:
   – Спасибо, что послушали меня. Вы потрясные ребята. Я бы отдал свое левое яйцо, чтобы играть с вами.
   Они засмеялись. Он вышел на свет послеполуденного солнца, размышляя, как бы разрядиться, и зашагал к машине, выбивая ритм на бедрах ладонью и барабанными палочками. Здорово. Ну просто фантастически здорово играть с настоящими музыкантами. Надежда кружила ему голову. Вот бы провести жизнь, играя в оркестре, а не взвешивая и пакуя орехи. Сравнение было чудовищным. Но все было не так просто. Он понимал это. Ребята, конечно, прослушивали и других, опытных, у которых за плечами были выступления с известными оркестрами. Мог ли он конкурировать с ними?
   Рэнди отпер дверцу машины и открыл окна. Кондиционера в машине не было, сиденья раскалились, он чувствовал их жар сквозь джинсы. Где-то у него завалялась булка с изюмом, и от нее разило дрожжами, как от забродившего пива.
   Рэнди запустил мотор, включил вентилятор, но сразу же выключил – воздух, который тот гнал, был горячим, и стало только хуже. Он включил музыку и стал выруливать со стоянки.
   Что-то сильно стукнуло по машине.
   «Господи, что это?»
   Он затормозил, выглянул из окна и увидел Пайка Ватсона на радиаторе своей машины – тот вспрыгнул на нее, чтобы остановить Рэнди. Бородатое лицо появилось в окошке.
   – Эй, Куррен! Не так быстро.
   – Это ты? Я испугался, что наехал на кого-то. – Рэнди выключил музыку.
   – Это я. Послушай, мы хотим, чтобы ты играл у нас.
   У Рэнди перехватило дыхание. Шок был сильнее, чем от марихуаны. Да и приятнее.
   – Ты серьезно?
   – Мы это решили еще до того, как ты ушел. Но мы просто всегда так – обсуждаем все вместе. Только так. Хочешь, пойдем и пару часов потренируемся?
   Рэнди потерял дар речи. Он только и мог прошептать:
   – Иисус… Не могу поверить.
   Ватсон покачал головой:
   – Ты молодец, старик. Поверь мне. Но у тебя только шесть дней, чтобы включиться в четырехчасовую программу. Справишься?
   Рэнди улыбнулся:
   – Погоди, я машину поставлю.
   Он опасался, что не нажмет педали барабана, так ослабели его колени, что вообще не выбьет дробь, потому что его самого била дрожь.
   Пайк Ватсон пожал ему руку, когда они шли назад к клубу:
   – Получи профсоюзную карточку как можно быстрее.
   – Как скажешь.
   Рэнди старался идти с ним в ногу. Он был уверен, что они двигались к раю.
 
   Прошло три дня с того субботнего вечера у Майкла. На работе он был рассеян. В машине выключал радио. Дома почти все время сидел на веранде, положив ноги на решетку и уставившись на яхты.
   Так было и вечером в четверг, когда зазвонил телефон.
   Он поднял трубку и услышал голос Лизы.
   – Привет, папа. Я внизу, в вестибюле. Впусти меня.
   Он ждал, стоя в открытых дверях, пока она поднялась на лифте, круглая, как шарик, в голубых шортах и белой широкой блузе.
   – Нет, вы посмотрите на нее! – Он распахнул объятия. – Каждый день все круглее и круглее.
   Она положила руку на живот:
   – Да, как собор Святого Павла.
   Этот собор был виден за многие километры.
   – Какой приятный сюрприз. Входи.
   Они уселись на веранде, потягивая безалкогольное пиво, наслаждаясь опускающейся прохладой и вечерним солнцем, золотящим верхушки деревьев. Вода сверкала, как драгоценный камень, с полей доносился сладкий запах дикого клевера.
   – Как ты, папа?
   – Хорошо.
   – Ты не звонил.
   – Был занят.
   Он рассказал ей о проекте «Виктория и Гранд», про возню и разбирательства с местными жителями. Рассказал, что плавает иногда на лодке и что посмотрел новый фильм «Дик Трэйси». Спросил, видели ли они его с Марком. Упомянул о своих кулинарных курсах и как он доволен тем, что научился готовить.
   – Я слышала, что ты в субботу приглашал маму на свой обед.
   – Откуда ты это знаешь?
   – Рэнди звонил, вообще-то по другому поводу, но упомянул и это.
   – Думаю, что это не привело его в восторг.
   – У него теперь в голове совсем другое. Он прошел прослушивание в оркестре, и они берут его.
   Лицо Майкла просветлело.
   – Здорово!
   – Он в полном кайфе. Каждое утро репетирует с кассетами, а по вечерам с оркестром.
   – Когда это случилось?
   – Вчера. Мама тебе не рассказывала?
   – Нет, не рассказывала.
   – Но если вы встречались в субботу вечером… – Лиза не закончила фразу.
   – Да в общем-то не все у нас хорошо получилось.
   Лиза встала и подошла к перилам.
   Майкл смотрел на нее. Волосы были заплетены во французскую косичку с голубым матерчатым колечком на конце.
   – Дорогая, перестань мечтать о том, чтобы мама и я снова были вместе. Не думаю, что это когда-либо произойдет.
   Лиза повернулась к нему, опершись спиной о решетку веранды:
   – Но почему? Ты разведен, она свободна. Вы оба одиноки. Почему?
   Майкл поднялся, обнял дочь за шею одной рукой, повернув лицом к озеру.
   – Все не так просто. Между нами стоят некоторые вещи, которые нельзя игнорировать.
   – Какие? Твоя связь с Дарлой? Мама не может все время помнить только об этом.
   Лиза никогда раньше не употребляла это слово. Услышав это впервые из ее уст, Майкл понял, что их взаимоотношения отца и дочери вступили в новую фазу.
   – Мы никогда с тобой раньше об этом не говорили.
   Она передернула плечами:
   – Я все об этом знала.
   – Но ты никогда не использовала это против меня, как другие.
   – Я считала, что у тебя были на то свои причины.
   Он не собирался объяснять их.
   Лиза добавила:
   – Я ведь слышала это только от мамы. Ее версию. А я помню, что в нашем доме все было отнюдь не так гладко, но в этом была и ее вина.
   – Спасибо за то, что ты сказала.
   – Папа… – Лиза подняла на него глаза. – Могу я тебя кое о чем спросить?
   – Смотря о чем.
   Она смотрела ему в глаза и была в этот момент так похожа на мать.
   – Ты все еще любишь маму? Я хочу сказать, ну хоть немножко? – прибавила она с надеждой в голосе.
   Майкл обнял ее и вздохнул:
   – Ох, Лиза…
   – Любишь? Ну скажи. Если судить по вашему поведению на нашей свадьбе, у вас сохранились какие-то чувства друг к другу.
   – Может быть, но…
   – Тогда, пожалуйста, не сдавайся.
   – Я не закончил. Но сейчас мы оба очень осторожны, особенно мама.
   – Я думаю, что она любит тебя. Очень. Но я понимаю, почему она боится показать тебе это. Как же не бояться, когда тебя бросили ради другой женщины? Не сердись, что я это сказала. Я не принимала ту или другую сторону, но сейчас я это делаю. Я принимаю обе стороны, потому что-я так сильно хочу, чтобы вы снова были вместе. Я просто… я просто не знаю, как мне выразить это. – Лиза повернулась к нему со слезами на глазах:
   – Дай мне твою руку, папа.
   Майкл знал, что она сделает, еще до того, как это произошло. Лиза положила его ладонь на живот и сказала:
   – Это твой внук, крошечное существо, которое, возможно, будет похоже и на тебя, и на маму. Я хочу, чтобы у него было все, что нужно ребенку. Все, что входит в понятие «дом бабушки и дедушки», куда он будет приходить в воскресенье. Я хочу, чтобы время от времени вы брали его к себе, водили в церковь или на детскую ярмарку, бывали у него в школе или… или… О, ты понимаешь, что я хочу сказать. Пожалуйста, папа, не сдавайся. Это ведь ты ее оставил, поэтому именно ты должен все вернуть, убедить ее, что ваш развод был ошибкой. Попробуешь?