Спенсер Лавирль. Прошлые обиды

   – Значит, ты не собираешься их отговаривать?
   – Нет, не собираюсь. А какова альтернатива? Аборт, усыновление или Лиза поднимает ребенка одна? Но ведь они любят друг друга и хотят пожениться? Так какой смысл отговаривать?
   Бесс вздохнула и положила руки на стол.
   – Боюсь, что я реагирую как мать, которая хочет получить гарантию, что ее дочь будет счастлива.
   Его глаза сказали ей, что он надеется на гарантию.
   Через минуту Бесс попросила:
   – Ответь мне на один вопрос: когда мы поженились, ты думал, что это на всю жизнь?
   – Конечно, но нельзя отговаривать дочь от брака лишь из опасения, что она повторит твои ошибки. Это значит уходить от реальности. Ты должна быть искренна с ней, но в первую очередь ты должна быть искренна сама с собой. Если ты… наверное, мне следует говорить «если мы», так вот, если мы скажем сами себе, в чем были не правы и чего им следует избегать, то, возможно, нам удастся искупить свою вину перед детьми.
   Пока Бесс размышляла над сказанным, подошла официантка и, вновь наполнив их чашки, удалилась. Бесс глотнула дымящийся кофе.
   – Хорошо, а что ты думаешь по поводу всего остального? Ну, что мы поведем ее к алтарю, что она наденет мое свадебное платье и так далее.
   Некоторое время они молчали, их взгляды встречались, и оба опускали глаза, когда думали о том спектакле, который им предстоял. Изобразить союз и гармонию перед сотней гостей, среди которых, несомненно, будут и те, что присутствовали на их собственной свадьбе. Оба не могли думать об этом без отвращения.
   – Так что же, Бесс?
   Она глубоко вздохнула:
   – Это неприятно, когда тебя поучает собственная дочь. Кое-что из того, что она сказала, разозлило меня по-настоящему. Такая самоуверенность!
   – А теперь? – спросил Майкл.
   – Ну, мы ведь разговариваем, не так ли?
   Они помолчали, вспоминая свою шестилетнюю конфронтацию, и задумались, как она отразилась на детях.
   – Ты-то сама сумеешь пройти через все это?
   – Не знаю. – Бесс посмотрела из окна на стоянку машин, представляя, как она снова идет к алтарю с Майклом. И ее свадебное платье… снова. Сидеть рядом с ним за свадебным столом… снова. И она повторила уже спокойнее:
   – Не знаю.
   – Боюсь, что у нас нет выбора.
   – Ты хочешь сказать, что я должна приветствовать этот свадебный ужин в доме Пэдгеттов?
   – Думаю, мы сумеем ради нее вести себя как надо.
   – Хорошо, но вначале я поговорю с ней, Майкл. Я должна поговорить. Хочу понять. Не выходит ли она за него замуж лишь потому, что беременна? Надо сказать ей, что, если она решит по-другому, мы ее поддержим. Могу я сделать это?
   – Конечно. Думаю, просто обязана сказать.
   – А платье? Что я должна ответить по поводу платья?
   – А что плохого, если она его наденет?
   – О Майкл… – Она отвела глаза.
   – Ты думаешь, раз ты была в нем и брак распался, оно принесет дочери несчастье? Или кто-то из гостей узнает его и сочтет плохим знаком? Будь же благоразумна, Бесс. Кто, кроме тебя, меня и, возможно, твоей матери, может узнать его? Пусть она его наденет. Это сэкономит мне пятьсот долларов.
   – Она всегда могла заставить тебя делать то, что ей вздумается.
   – Да уж. И мне это даже нравилось.
   – Должна тебе напомнить, что пианино опять придется перевозить.
   – Я помню об этом.
   – Это пробьет брешь в их скромном бюджете.
   – Я заплачу. Я сказал, когда подарил ей его, что буду оплачивать его перевозку, пока оно живо или пока я жив. В общем, кто дольше проживет.
   – Ты сказал ей это? – удивилась Бесс.
   – Я просил ее не говорить тебе. Ты на этом пианино вообще помешалась.
   Они смотрели друг на друга, стараясь не расхохотаться.
   – Хорошо. Давай вернемся к твоему замечанию относительно экономии пятисот долларов. Уж не собираешься ли ты взять на себя свадебные расходы?
   – С их стороны, конечно, чертовски благородно не попросить помощи, но каким же нужно быть скаредным, чтобы не помочь собственному ребенку при таких затратах, если сам зарабатываешь сто тысяч в год.
   Бесс подняла брови:
   – О-о-о, это сообщение специально для меня? Видишь ли, у меня и самой дела сейчас идут неплохо. Не сотня тысяч в год, но достаточно, чтобы взять на себя половину расходов.
   – Хорошо, договорились. – Майкл протянул через стол руку.
   Она пожала ее, и ощущение оказалось слишком памятным для обоих. Мгновенное замешательство, и они разомкнули руки с каким-то ощущением вины.
   – Хорошо, – сказал Майкл, расправляя плечи и поглаживая живот. – Я выпил столько кофе, что не усну до трех часов.
   – Я тоже.
   – Тогда пойдем?
   Она кивнула, и они поднялись из-за стола. Надевая пальто, он спросил:
   – Как твоя мать?
   – Неутомима, как всегда. У меня кружится голова, когда я ее просто слушаю.
   Он улыбнулся:
   – Передай от меня привет старой кукле. Ладно? Я скучал о ней.
   – Хорошо. Но, если эта свадьба все-таки состоится, ты сможешь поприветствовать ее лично.
   – А твоя сестра Джоан? Она там же, в Колорадо?
   – Да. Она все еще замужем за этим ничтожеством и отказывается даже думать о разводе, потому что католичка.
   – Вы видитесь?
   – Не слишком часто. У нас больше нет ничего общего. Да, Майкл…
   Она остановилась. Первый раз за все время их встречи в ее глазах появилась теплота.
   – Я очень огорчилась, когда умерла твоя мать.
   – Я был очень огорчен, когда узнал о смерти твоего отца.
   Каждый из них потерял близкого человека после развода. Но ее мать была жива, а его родители умерли.
   – Спасибо, что пришла на похороны. Мама тебя всегда любила.
   Она была на похоронах и, конечно, брала с собой детей, но не подошла к Майклу поговорить. Он также приходил на похороны ее отца, но и в этот раз оба они упрямо держались на расстоянии, обменявшись лишь краткими соболезнованиями. Оба они любили родителей друг друга и тяжело переживали разрыв с ними после развода.
   – Было чертовски тяжело, когда умерла мама, – признался Майкл. – Я всегда мечтал, чтобы у меня были братья и сестры… но, увы, что толку в мечтах. Мне сорок три года, и давно пора привыкнуть к этому.
   Всю жизнь он огорчался, что он единственный ребенок, и часто говорил ей об этом. Ей тоже не хватало сестры, с которой она была бы близка. Джоан старше на семь лет, и у них не было общих воспоминаний детства – об играх, друзьях, о школе. Джоан была скорее третьим родителем, чем сестрой. Когда она вышла замуж и уехала в Денвер, в жизни Бесс почти ничего не изменилось, и хотя время от времени они обменивались письмами, в них не было сердечности.
   Странно было стоять с Майклом в дверях ресторана и обмениваться с ним мыслями об одиночестве и потере близких. Они хорошо скрывали горечь, знали, как скрывать ее, но во всем этом была какая-то фальшь, оба это чувствовали, и обоим захотелось поскорее разойтись.
   – Что ж, – сказала Бесс. – Поздно. Я пойду.
   Она вышла из ресторана первой и уже в дверях почувствовала, как Майкл слегка дотронулся до ее плеча.
   Память.
   На автостоянке он напоследок произнес:
   – По всей вероятности, нам еще придется встречаться до свадьбы. Я переехал…
   Он протянул ей визитную карточку:
   – Тут мой новый адрес и телефон. Если меня нет дома, оставь сообщение на автоответчике или позвони в офис.
   – Хорошо. – Она положила карточку в карман.
   Они замешкались, не зная, что сказать на прощание. Сухое «привет!» так отличалось от сотен прощаний, когда они были влюблены. Встреча Нового года, танцы и вечеринки всегда заканчивались бурным расставанием на ступеньках ее дома. Оба вспомнили об этом, прежде чем Майкл спросил:
   – Так ты позвонишь Лизе?
   – Да.
   – Может быть, я тоже позвоню ей. Сказать, что мы договорились.
   – Хорошо… Ну, спокойной ночи.
   – Спокойной ночи, Бесс.
   Опять возникло маленькое замешательство, какое-то время они не трогались с места, затем резко повернулись и разошлись к своим машинам.
   Бесс запустила мотор и ждала, пока он нагреется. Он научил ее этому давно: в Миннесоте машина служит дольше, если вы зимой хорошо прогреваете мотор. Это было еще в их трудные годы, когда они не меняли машину по пять-шесть лет. Теперь она могла себе позволить покупать новую каждые два года. Наконец она доехала до Бьик-парк-авеню. Ей хотелось узнать, какая у него машина, – она не могла справиться с искушением посмотреть.
   Бесс услышала глухое урчание мотора, когда он проехал мимо, но ей удалось увидеть в боковом зеркале лишь серебристую крышу машины. Но, когда он, развернувшись, оказался в свете фонарей, поняла, что это «кадиллак-севиль». Значит, дела его действительно шли хорошо. Она попыталась разобраться, какие чувства это у нее вызывает. Шесть лет назад она яростно вонзила бы булавки в куклу, сделанную по подобию Майкла Куррена на сеансе у какого-нибудь колдуна. Сегодня, однако, она, к собственному удивлению, ощутила непонятную гордость от того, что двадцать два года назад выбрала победителя и что теперь, в этой скоропалительной свадьбе, нет необходимости ограничивать в деньгах дочь.
   Вспомнив о визитке Майкла, она зажгла в машине свет и достала ее из кармана.
   5011, Лэйк-авеню, Уайт-Бер-Лэйк.
   Он переехал в Уайт-Бер-Лэйк? В десяти милях от нее? Почему? Ведь последние пять лет он жил в западном районе Миннеаполиса? «Слишком близко, чтобы чувствовать себя комфортно», – решила она, засовывая визитку в карман и нажимая на педаль.
 
   Двадцать минут спустя она подъехала к дому на Третьей авеню, который некогда делила с Майклом. Это было двухэтажное здание в георгианском стиле над рекой Сент-Крой. Красивый, пропорциональной постройки дом с парадным входом в центре и закругленными окнами с обеих сторон. Четыре колонны у входа поддерживали полукруглую крышу, огражденную перилами. Дом создавал ощущение надежности, безопасности. Когда они его покупали, Бесс сказала Майклу, что он похож на дома из детских книжек, такие, в которых может жить только счастливая семья.
   Они влюбились в него сразу, как только увидели, еще не заходя внутрь. А когда вошли, их очаровал вид на нескончаемые просторы за Сент-Крой, ее крутой берег с гигантским кленом и сверкающая вода внизу. Все в этом доме приводило их в восторг.
   Ничто из того, что случилось потом, не изменило отношения Бесс к дому. Она по-прежнему любила его, любила так, что выплачивала его стоимость сама после того, как Рэнди исполнилось восемнадцать и Майкл мог не участвовать в выплате.
   Она въехала в двухместный гараж, опустила автоматическую дверь и вошла через вход для прислуги на кухню. После того как ее бизнес стал приносить доход, она обзавелась белым шкафом от «Формика», положила новый линолеум цвета морской пены. В столовой теперь пол был закрыт плюшевым ковром в кремовых тонах. Мебель была дымчато-голубой и нежно-оранжевой, как краски реки на восходе солнца, лучи которого проникали в высокие окна с восточной стороны дома.
   Бесс бросила пальто на диван, стоящий в кухне перед стеклянной стеной, включила высокий торшер на керамической ножке, с круглым абажуром и подняла оконные жалюзи. Занавески, пышные наверху, внизу были все в оборках с цветочным рисунком голубого и оранжевого цветов. Рисунок занавесок повторялся в обивке двух удобных глубоких стульев и проявлялся лишь намеком на длинном диване с дюжиной уютных подушечек.
   Подняв жалюзи, Бесс постояла у окна, любуясь зимним пейзажем. Двор, укутанный снегом, заиндевелые кусты, клен у забора, бледная лента широкой реки, а в полумиле, в Висконсине, мерцающий свет окон на темном высоком поросшем лесом берегу.
   Она думала о Майкле… о Лизе… вновь о Майкле, об их еще не родившемся внуке. Слово это не произнес ни один из них там, в ресторане, но оно было с ними так же реально, как чашки дымящегося кофе на столе. «Боже мой, у нас будет внук». Эта мысль вдруг пронзила ее, как молнией, она была готова разрыдаться. Трудно ненавидеть мужчину, с которым тебя объединяет подобное.
   Свет в окнах на том берегу стал расплываться – она не смогла сдержать слез. Стать бабушкой – это нечто такое, что обычно случалось с другими, но не с тобой. В телерекламах седовласые и румяные бабушки и дедушки пекли печенье с внучатами или звонили им по телефону, встречали их у дверей на Рождество и раскрывали объятия стоящим на пороге двум поколениям.
   У их внука такого не будет. У него будет молодой интересный дедушка, который недавно развелся с очередной женой и живет в Уайт-Бер-Лэйке, а его бабушка слишком деловая женщина, у которой нет времени печь печенье.
   После развода Бесс не раз сожалела о том, что утрачены традиции, прерваны родовые связи, но никогда она не ощущала эту утрату так остро, как сегодня. Сама она помнила родителей своей матери – дедушку Эда и бабушку Молли Аечэр. Они умерли давно, еще когда она училась в школе. Воспоминание о них навеяло грусть. Они жили совсем рядом, в Стилуотере, в доме на Норт-хилл. Бесс ездила к ним на велосипеде, когда хотела совершить налет на бабушкины корзинки с бисквитами или ее клубничный пирог или посмотреть, как дедушка Эд красит птичьи домики в своей маленькой мастерской на заднем дворе. Он знал секрет, как привлекать скворцов: домик для них должен быть с наклонной крышей, без насеста, с вынимаемым дном. Летом на заднем дворе, на бабушкином огороде и на лужке, разгуливали скворцы.
   Времена изменились. Ребенок Лизы будет самостоятельно навещать свою бабушку и своего дедушку, лишь когда научится водить машину.
   Скворцов в Стилуотере больше нет, они исчезли.
   Бесс вздохнула и отошла от окна. Сняла костюм и бросила его на диван, оставшись в блузке и колготках, зажгла камин в столовой и уселась перед ним на полу, глядя на огонь. Что думает Майкл по поводу того, что станет дедушкой? Где сейчас Рэнди? Каким мужем будет Марк Пэдгетт? Любит ли его Лиза по-настоящему? И как она сама, Бесс, справится с ситуацией, в которую загнала ее дочь? Всего лишь один вечер провела она с Майклом – и уже снова чувствовала себя такой разнесчастной.
   Зазвонил телефон. Бесс подняла трубку и посмотрела на часы. Было около одиннадцати.
   – Да?
   – Привет. Проверка.
   – О, привет, Кейт.
   Она убрала волосы с висков и подняла лицо к потолку.
   – Ты пришла поздно?
   – Несколько минут назад.
   – Ну как прошел обед с Лизой?
   Бесс уселась на бочкообразный стул, положив голову на мягкую спинку.
   – Боюсь, что не очень хорошо.
   – Почему?
   – Лиза пригласила меня не просто пообедать.
   – Зачем еще?
   – О Кейт… Я тут сижу и немножко плачу.
   – А что такое?
   – Лиза беременна.
   На другом конце провода Кейт присвистнул.
   – Она хочет выйти замуж через шесть недель.
   – За отца ребенка?
   – Да, за Марка Пэдгетта.
   – Ты упоминала это имя.
   – Но только упоминала. Господи, она и года его не знает.
   – А что он? Хочет на ней жениться?
   – Говорит, что хочет. Они желают свадьбу на полную катушку.
   – Тогда в чем проблема? Не понимаю.
   Вот в этом-то и была проблема: Кейт часто не мог ее понять. Они встречались три года, и за все это время он ни разу не посочувствовал ей, когда она в этом нуждалась. Особенно он был нетерпим к детям, может быть, оттого, что своих у него не было. Порой из-за этих разногласий между ними возникала такая пропасть, что Бесс не была уверена, сумеют ли они ее когда-нибудь преодолеть.
   – Проблема в том, что я ее мать и хочу, чтобы она вышла замуж по любви, а не в силу обстоятельств.
   – Она его не любит?
   – Говорит, что любит, но…
   – Он ее любит?
   – Да, но…
   – Тогда о чем ты беспокоишься?
   – Это все не так просто, Кейт!
   – Что именно? Ты огорчена, что будешь бабушкой? Это все чепуха. Я никогда не понимал людей, которые волнуются из-за того, что им исполнилось тридцать, сорок или у них появился внук. Это так нелепо. Важно быть при деле и чувствовать себя молодым.
   – Меня не это беспокоит.
   – Тогда что?
   Уткнув подбородок в грудь, Бесс рассматривала пятно на отвороте блузки.
   – Там был Майкл.
   Молчание… и затем:
   – Майкл?
   – Лиза все это устроила. Она пригласила нас обоих, затем нашла предлог, чтобы уйти, и мы были вынуждены общаться.
   – Ну и как?
   – Это было просто ужасно.
   Последовала пауза, затем Кейт решительно сказал:
   – Бесс, я хочу приехать.
   – Думаю, что не стоит. Уже почти одиннадцать.
   – Бесс, мне это не нравится.
   – Что я общалась с Майклом? Ради Бога, я ему слова доброго за последние шесть лет не сказала.
   – Может, и не сказала, но вот один лишь вечер, и ты уже сама не своя. Я хочу приехать.
   – Кейт, пожалуйста… тебе ехать полчаса, а мне завтра надо пораньше в магазин. Поверь, со мной все в порядке.
   – Ты сказала, что плакала.
   – Майкл тут ни при чем. Я о Лизе.
   По его молчанию она поняла его реакцию.
   – Ты снова отталкиваешь меня, Бесс. Почему?
   – Пожалуйста, Кейт, не сегодня. Я устала, и Рэнди скоро придет.
   – Я не для того, чтобы остаться на ночь.
   Они были близки, но Бесс с самого начала заявила, что, пока Рэнди живет здесь, ночевка у нее исключается. С Рэнди достаточно похождений отца. И, хотя сын мог давно догадаться об их с Кейтом отношениях, она не собиралась отступать от заведенного порядка.
   – Кейт, давай пожелаем друг другу спокойной ночи. У меня действительно был тяжелый день.
   В молчании Кейта ощущалось раздражение. Наконец он издал звук, напоминающий шипение выпускаемого пара.
   – Ну хорошо, – сказал он. – Оставляю тебя сегодня в покое. Я позвонил, чтобы узнать, не хочешь ли ты пойти со мной поужинать в субботу.
   Это было произнесено ледяным тоном.
   – Ты уверен, что хочешь этого?
   – Бесс, клянусь, порой я просто не знаю, зачем я за тобой таскаюсь.
   Бесс стало жаль его.
   – Извини, Кейт. Конечно, с удовольствием поужинаю с тобой. Во сколько?
   – В семь.
   – За тобой заехать?
   Кейт жил в Сент-Поле, в тридцати милях от нее. Все его любимые рестораны были в другом направлении.
   – Приезжай ко мне. А потом я поведу машину.
   – Хорошо. Увидимся. И знаешь что, Кейт?
   – Что?
   – Я в самом деле прошу у тебя прощения.
   Она почувствовала, как на другом конце провода он облегченно вздохнул и расправил плечи.
   – Я знаю.
   Повесив трубку, она некоторое время сидела в кресле свернувшись калачиком, смотрела на огонь и раздумывала о своих отношениях с Кейтом. Зачем он ей? Чтобы не было так одиноко? Три года назад он зашел в ее магазин. К тому времени в ее жизни уже три года не было мужчины. Правда, время от времени она встречалась то с тем, то с другим, но это не приносило никакой радости. Три года она убеждала себя в том, что всех мужчин следует просто утопить в океане. И вот появился Кейт. Он выглядел немного простоватым в отделении косметики, немного тощим в секции товаров для волос, но, бесспорно, он оказался одним из лучших торговых агентов, которых она когда-либо знала. Он вкатил в зал ковер 20 на 30 и заявил, что он – от фирмы «Роберт Эллен фабрик», что Бесс оформляла дом его лучших друзей Сильвии и Рида Гормен и ему нравится ее работа, ему нравится, как выглядит ее магазин, что ему нужен подарок ко Дню матери для мамы и, пока он его выбирает, она пусть взглянет на другие его образцы, и каждый из них может найти что-то для себя интересное. Если этого не случится, он никогда больше не омрачит ее магазин своим появлением.
   Бесс рассмеялась. Рассмеялся и Кейт. Он купил вазу за сорок долларов, украшенную стеклянными цветами, и она, упаковывая ее, сказала:
   – Ваша мать будет довольна.
   Он ответил:
   – Моя мать никогда не бывает довольна. Не исключено, что она появится здесь и обменяет вазу на этих трех лягушек, которые держат стеклянный мяч.
   – Вам не нравятся мои лягушки?
   Он, взглянув на трех безобразных медных лягушек с поднятыми над головками лапами, поддерживающими нечто вроде большого стеклянного шара, поднял одну бровь, ухмыльнулся и сказал:
   – Это трудный вопрос. Ведь вы еще не сказали, нравятся ли вам мои образцы.
   Она просмотрела их, осталась довольна и получила от Кейта заверения, что его фирма очень следит за качеством своей продукции.
   Все это произвело на нее впечатление, и Кейт ушел, поняв это. Он позвонил через неделю и спросил, не хотела ли бы она пойти с ним и теми самыми его друзьями, Сильвией и Ридом Гормен, в «Дудли Риггс брэйв нью уоркшоп». Ей импонировала манера его поведения – шутки и юмор в первый день встречи и второй вечер не наедине, а с друзьями, чтобы она была уверена, что в конце ей не придется отбиваться от его приставаний.
   Он был безупречно вежлив – никаких двусмысленных взглядов или намеков, ни даже – до второй встречи – поцелуя в щеку с пожеланием спокойной ночи при прощании. Они встречались шесть месяцев, прежде чем их отношения стали интимными. Сразу после первой ночи он сделал ей предложение. С тех пор, вот уже два с половиной года, она неизменно отвечала отказом. И отказ все больше огорчал его.
   Бесс старалась объяснить, что не хочет снова рисковать, что занятие дизайном и собственный бизнес заполнили ее жизнь, что у нее много проблем с Рэнди, которые она не хочет взваливать на мужа. Все это было так, но истина заключалась в том, что она просто не любила Кейта по-настоящему.
   Он был славный. Избитое слово, но оно подходило Кейту. И, когда он входил в магазин, она всего лишь улыбалась, но отнюдь не расцветала. Когда он целовал ее, она чувствовала тепло, но не жар. Когда они занимались любовью, она хотела, чтобы свет был выключен. А когда это кончалось, ей всегда хотелось скорее домой, в свою постель, чтобы заснуть одной.
   Ну и, конечно, все эти проблемы с детьми. Он был женат когда-то, но недолго, и было ему тогда двадцать с небольшим. Своих детей он не имел и ревновал ее к Лизе и Рэнди. Если Бесс отказывалась от встречи с ним, потому что уже договорилась с Лизой, это его задевало. Он считал нелепым, что не может ночевать в ее доме, – ведь Рэнди было уже девятнадцать, слава Богу, не ребенок.
   Но чего она не могла вынести – Кейт посягал на ее дом.
   Появившись здесь впервые, он остановился у раздвижной стеклянной двери, посмотрел на долину реки и выдохнул:
   – Бог мой! Я бы поставил здесь свой шезлонг, откинулся в нем и никогда бы отсюда не ушел.
   Она терпеть не могла шезлонгов. И при одном лишь предположении, что Кейт может поселиться в ее доме, ощутила легкое раздражение. В какой-то момент ей даже захотелось защитить Майкла. В конце концов, это Майкл платил за дом и помог ей обставить его. Как мог этот, едва появившись в доме, стоять здесь и помышлять о том, чтобы занять место, которое так любил Майкл?
   Многое в Кейте не нравилось ей.
   Почему же тогда она не порывала с ним? Ответ был прост: он превратился в привычку, и без него ее жизнь наверняка стала бы еще более одинокой.
   Бесс вздохнула, подошла к камину, открыла решетку и перевернула полено, наблюдая за сверкающими искрами. Она снова уселась у огня, обхватив руками колени. Грустно сидеть вот так одной и мечтать о том, чтобы все было по-другому.
   Лицу стало жарко, казалось, что нейлоновые колготки вот-вот вспыхнут и обожгут кожу, но она, положив лоб на руки, не сдвинулась с места. В доме так тихо и мрачно. Все здесь стало по-иному, после того как Майкл уехал. Конечно, это был ее дом, и она никогда от него не откажется, но в нем она чувствовала себя одиноко.
   Почти все огни за рекой погасли. Наконец она поднялась и прошла в другую комнату – продолжение этой, – касаясь рукой стульев, которыми никто не пользовался, и дальше – через арку в гостиную, которая занимала всю восточную часть дома, от черного хода до центрального подъезда. В углу, там, где соединялись два огромных окна, в тени стоял большой рояль – черный, блестящий и молчаливый с тех пор, как Лиза выросла и уехала из дома. На нем – семейные фотографии в рамках. По четвергам женщина, которая убирала дом, снимала их и вытирала с рояля пыль. В рождественские дни фотографии были увиты зеленью и украшены красными шарами. После праздников их возвращали на место до следующего Рождества. Рояль теперь использовался только для этого.
   Бесс села на черную блестящую табуретку, включила лампу – лучи осветили пустую подставку для нот и крышку, коснулась ногой в нейлоне бронзовых педалей и ощутила их холод. После того как Майкл ушел из дома, она избегала рояля, так же как избегала его. Только потому, что он так любил фортепьянную музыку? Но как это глупо. Конечно, она очень занята работой, но ведь бывают моменты, вот как сейчас, когда музицирование было бы очень кстати.
   Она поднялась, подошла к закрытой полке, где лежали ноты, и долго перебирала их, пока не нашла то, что искала.
   Дверца полки громко хлопнула, когда она закрыла ее. Крышка же рояля, напротив, открылась почти бесшумно. Нотные страницы мягко зашелестели, как и рукава ее шелковой клубничного цвета блузки. Свет лампы слабо освещал клавиши.
   Первые звуки прозвучали резко в полутемной комнате. Она перебирала клавиши, вспоминая мелодию.
   «Возвращение домой» – Лизина любимая. И любимая Майкла. Бесс не задумывалась о том, почему выбрала именно ее. Забытое медленно возвращалось. Руки на клавишах стали свободнее, ушло напряжение с плеч. Она почувствовала себя как легко бегущий человек, невероятно легко и свободно, в ней открылось что-то глубинное, доселе невысказанное.