Страница:
Он много раз видел ее полураздетой, почти раздетой, сам снимал с нее почти все. Они занимались любовью при свете солнца, закутавшись в одеяла, при свете луны, укрывшись в тени, в машине, в свете уличных фонарей. Но в это утро, первое утро после их свадьбы, солнце с востока лилось в большие высокие окна, и она сняла с него пижамную рубашку, он снял с нее прозрачное кружево, и они впервые так увидели друг друга. В этом смысле они были девственниками, и ничто ни раньше, ни позже не могло с этим сравниться.
Им привезли их завтрак на тележке, накрытой белой скатертью с красной розой. Они смотрели друг на друга и осознавали вновь, что все, что они сделали, было правильным, и это чувство, наверное, было самым сильным из всего, что они испытывали.
Больше всего он запомнил это чувство – освящения происходящего с ними. Они встретили друг друга в то время, Когда в моде были уверения: брак умер, и, для того чтобы быть вместе, совсем не обязательно бракосочетание и все с ним связанное. Они обсуждали такой вариант, но отказались от него, решив, что любят друг друга и хотят быть вместе всю жизнь.
После завтрака тогда, в отеле, они вновь занялись любовью. Потом приняли душ, оделись и отправились на мессу в церковь Святого Олафа.
8 июня 1968 года, день их свадьбы.
И вот сейчас январь 1990-го. Он скатился со своих матрасов в пустом доме, в серых пластиковых штанах для похудания. Вновь испытав желание от своих воспоминаний.
«Забудь об этом, Куррен. Опомнись. Она тебя не хочет, ты на самом деле не хочешь ее, твои дети обращаются с тобой как с прокаженным. Посмотри на все трезво».
Майкл прошел в ванную, включил свет, рассмотрел в зеркале свое лицо, промыл песок в глазах. Он набрал полный рот пахнущего корицей зубного эликсира, пополоскал, как положено, тридцать секунд, почистил зубы, положив на щетку добрый дюйм красной зубной пасты «Клоуз-ап». «Зачем так много пасты? – говорила она ему. – Достаточно и половины». Теперь, черт побери, он использовал столько, сколько хотел, и никто его за это не пилил. Он чистил зубы не меньше минуты, затем оскалил их перед зеркалом. «Посмотри-ка, Бесс, неплохо для сорока трех лет?»
Как ни смешно, но вид его безупречных зубов чуть успокоил его в это утро в большом, пустом, молчаливом доме.
Он вытер рот, бросил полотенце и пошел на кухню – белый кафель, белая, окаймленная светлым дубом мебель от «Формика». Между кухней и гостиной, выходящей в маленький парк, были раздвигающиеся стеклянные двери. Стол в центре кухни уставлен припасами: растворимый кофе, коробка с изюмом, батон хлеба, банка арахисового масла, еще одна – с виноградным желе, остатки маргарина, размазанного по золотой фольге, куча бумажных пакетиков с сахаром, пластмассовые ложка и нож, прихваченные в каком-то кафе.
Некоторое время он изучал эту свою коллекцию.
«Дважды я позволил женщине обобрать себя. Когда я чему-то научусь?»
Нахлынули воспоминания: она, он, Рэнди, Лиза в те милые годы, когда дети уже выросли настолько, чтобы сидеть за столом, но ножки их еще не доставали до пола. Лиза, только что из церкви, с волосами, собранными в хвостики, положив локти на стол, откусывает маленькими кусочками тост, болтая изо всех сил ногами.
– А я видела, как Рэнди в церкви ковырял в носу, а потом вытер палец о скамью. Уу-у-у-у-у-у-у-х!
– Не правда! Она врет!
– Нет, я видела. Рэнди, ты такой грубиян и грязнуля!
– Мам, она все время врет! – Хныканье подтверждало, что он виноват.
– Я никогда больше не сяду на эту скамейку.
Бесс и Майкл, обменявшись взглядами, сидят со сжатыми губами, чтобы не засмеяться, и она говорит:
– Рэнди ковыряет в носу в церкви, а его папа – когда ждет зеленого светофора.
– Не правда! – вопит Майкл.
И вся семья покатывается со смеху, а потом Бесс приступает к лекции о гигиене и носовых платках.
Да, воскресные завтраки тогда были не те, что ныне.
Майкл налил какао в белый пластиковый стакан, добавил молока из пакета – в холодильнике, кроме молока, ничего не было. Надорвал пакетик с сахаром, взял пластиковую ложку, вернулся на свои матрасы, прислонил подушки к стене, включил телевизор и принялся завтракать.
Но он не мог сконцентрироваться ни на телепроповеди, ни на мультиках. Мысли возвращались к запутанному клубку семейных отношений, который он пытался размотать. Наверное, уже в тысячный раз в своей жизни он пожалел, что у него нет ни брата, ни сестры. Неплохо было бы поднять трубку: «Привет! У тебя кофе еще есть?»
Посидеть с кем-то, у кого с тобой общее прошлое, родители, какие-то теплые воспоминания, может быть, ссоры, ветрянка, одна и та же учительница в первом классе, подростковая одежда и общие свидания и воспоминания о том, что готовила на завтрак мама. С кем-то, кто знал твои жизненные перипетии, кто желал тебе счастья и кого волновало бы, как ты живешь сегодня.
Сегодня он чувствовал себя одиноким, чертовски одиноким человеком, которого одолела мысль: а что же делать дальше? Как быть отцом Рэнди? Как пережить эту свадьбу? Как вести себя с Бесс? Что делать с этой тоской по ней? Рассказать бы кому-то близкому, что он будет дедом. С каким бы удовольствием он это сделал.
Но не было ни брата, ни сестры, и он чувствовал себя таким же обманутым и одиноким, как всегда.
Майкл встал, принял душ, побрился, оделся. Он попытался поработать за письменным столом в одной из спален, но тишина и пустота в доме так угнетали, что он решил, что нужно куда-то отправиться.
Он решил купить что-нибудь из мебели. Это было чертовски необходимо, да и в любом случае – в магазине вокруг будут люди.
Майкл направился в «Дейтон» – «Товары для дома» на 36-м шоссе. Он хотел просто выбрать гарнитур-гостиную и оплатить его доставку. Но, к его огорчению, «просто» выбрать было нельзя. Нужно было делать заказ, срок доставки – от шести недель до шести месяцев. Более того, у него не было ни образцов ковров, ни обоев, да и вообще он не представлял четко, чего хочет.
Потом он поехал в магазин «Левиц», где побродил между укомплектованными, обставленными – как образцы – комнатами. Он попытался представить их себе в своем доме, но понял, что не может решить, что ему подходит. Какой цвет, например, ему нужен? Какие габариты? Он вдруг осознал, что квартиры, в которых когда-либо жил, были меблированы женщинами, а он вообще в этом ничего не понимает.
Он завернул в продуктовый магазин «Вайерли», где вначале уставился на свежих цыплят, раздумывая, как Дарла делала из них блюдо, именуемое фрикасе. Прошел мимо свиных отбивных – Стелла их великолепно готовила: они у нее были покрыты луком и кусочками лимона. Но как это делается, он не имел ни малейшего понятия. Ветчина? Вроде бы проще, но для нее нужны пюре и гарнир, как обычно готовила Бесс.
Да ну, к черту… Он повернулся и пошел в закусочную, взял с открытой стойки салат и купил упаковку рисового супа на ужин.
Уже смеркалось, когда Майкл поехал домой. Грустное время суток. В боковом стекле машины отражалось заходящее солнце. Его снова ждал пустой дом.
Мысль пришла ему в голову, когда он сидел, задрав ноги, и ел пластиковой ложкой суп из картонной упаковки. «Тебе нужен дизайнер, Куррен».
Да, и он знал одного отличного дизайнера.
Конечно, может быть, ему просто в голову пришел предлог, чтобы позвонить ей. Он осмотрелся: поесть можно лишь за кухонным столом. Черта с два поверит она в то, что ему нужно обставить квартиру. Она действительно подумает, что на самом деле это просто предлог.
Он ведь мог позвонить еще кому-нибудь. Мало ли дизайнеров. Да, конечно, мог. Безусловно, мог. Но сегодня воскресенье, по воскресным дням дизайнеров не приглашают.
Майкл смотрел через стеклянную дверь на пену на воде, представляя себе реакцию Бесс. Если он позвонит, то будет выглядеть дурак дураком. Он уселся на холодный подоконник рядом с белым телефоном, задумчиво постукивая пластиковой ложкой по колену.
Он колебался до восьми часов, прежде чем решился набрать свой старый номер. Телефон за шесть лет не поменялся, и Майкл помнил его.
Бесс ответила на третий звонок.
– Привет, Бесс, это Майкл.
Наступила длинная пауза. Затем она ответила:
– Да-а… Майкл.
– Удивлена?
– Да.
– Я тоже.
Он сидел на краю матраса, на котором валялись скомканные простыни, и думал, что же сказать.
– Вчера был отличный ужин.
– Да.
– Мне кажется, эти Пэдгетты симпатичные люди.
– Мне тоже так кажется.
– У Лизы все могло быть хуже.
– Она очень счастлива. А после знакомства с семьей Марка возражений против этого брака у меня вообще нет.
Каждое следующее предложение давалось все труднее.
– Как сегодня Рэнди? – спросил Майкл.
– Я его почти не видела. Мы были в церкви, а потом он тут же пошел к приятелю смотреть матч.
– Он сказал тебе что-нибудь вчера?
– Про что?
– Про нас.
– Вообще-то да. Он сказал, что ты из меня хочешь еще раз сделать дуру и надеется, что этого не случится. Послушай, Майкл, тебе что-то конкретно нужно? Я взяла домой на вечер работу и должна ее сделать.
– Я думал, что ты хочешь, чтобы мы ради ребят были вежливы друг с другом.
– Да, но…
– Тогда дай мне еще минуту, Бесс! Для меня это не так-то просто – позвонить тебе, а ты начинаешь с оскорблений!
– Ты спросил меня, что сказал Рэнди, и я ответила, что он сказал!
– Ну хорошо… – Он попытался успокоиться. – Забудем. Извини, что я спросил. И вообще я позвонил по другому поводу.
– По какому?
– Я хочу предложить тебе работу.
– Какую?
– Оформить интерьер моего дома.
С минуту она молчала, потом засмеялась:
– Майкл, это смешно!
– Что тут смешного?
– Ты хочешь, чтобы я была дизайнером твоей квартиры?
Его губы сжались.
– Ты не забыл, как ты сопротивлялся, когда я хотела этому учиться?
– Тогда было тогда, теперь – это теперь. Мне нужен декоратор. Тебя интересует эта работа или нет?
– Во-первых, давай уточним все с самого начала. Ты, видимо, не все понял. Я не декоратор. Я – дизайнер по интерьеру.
– А есть разница?
– Любой, у кого есть магазин красок, может назвать себя декоратором. А я – дипломированный специалист, окончивший четырехлетний курс колледжа. Да, есть разница.
– Ну хорошо. Приношу свои извинения. Больше я не ошибусь. Мадам Дизайнер по интерьеру, вы возьмете на себя труд создать интерьер моего дома?
– Я не дура, Майкл. Я бизнесмен. Я должна предварительно осмотреть квартиру. Разовый визит стоит сорок долларов, я начисляю эту сумму на счет за мебель, которую ты заказываешь.
– Я это одолею.
– Очень хорошо. Мой ежедневник в магазине, но, насколько я помню, у меня свободно утро в пятницу. Подойдет?
– Отлично.
– Для сведения: первая встреча на дому обычно сводится к вопросам и ответам. Мне нужно выяснить твои вкусы, бюджет, стиль жизни и так далее. Я не беру с собой образцов или каталогов, все это потом. Во время первой встречи мы просто беседуем, и я делаю пометки в своем блокноте. В доме с тобой будет жить еще кто-нибудь?
– Ради Бога, Бесс…
– Я, как профессионал, должна тебя спросить об этом, потому что если будет жить кто-то еще, то лучше на первую консультацию собрать всех и выслушать все пожелания. Иначе потом этот кто-то может сказать: «Позволь! Ты ведь знаешь, что я ненавижу голубой цвет!» Или желтый, или, скажем, столы со стеклянной столешницей. Чего мы только не слышим! Ты даже не представляешь, какие бывают вкусы.
– Нет, тут, кроме меня, никто не будет жить.
– Хорошо, это все упрощает. Тогда давай встретимся в пятницу утром, в девять. Хорошо?
– Хорошо, в девять. Я расскажу тебе, как сюда добраться.
– Я уже знаю.
– Знаешь?
– Рэнди показал мне твой дом.
– О! – А он-то подумал, что она захотела посмотреть, где он живет, после того как дал ей визитку.
– Тут сигнализация, поэтому позвони снизу.
– Хорошо.
– Ну что ж. Тогда до пятницы.
– Да.
Она закончила разговор без паузы и промедления:
– До свидания, Майкл.
– До свидания.
Повесив трубку, Майкл уселся на краю матраса.
– У-у, мадам Бизнесмен! – крикнул он, обращаясь к телефону.
После этого взрыва в доме показалось особенно тихо. Заработал вентилятор и погнал воздух через отдушину. Черная ночь заглядывала в окна без занавесок. От лампочки на потолке струился резкий свет. Он снова лег на спину, заложив руки за голову. Одеяла под ним сбились неудобным комком. Он отодвинул их, злясь на себя.
«Наверное, надо было все это делать как-то иначе».
Когда Бесс повесила трубку, она вспомнила фильм «Разговор на подушках», где Дорис Дэй меблировала квартиру Рока Хадсона. Кисточки из красного велюра, драпировки цвета ликера «Шартрез», эта голова лося, оранжевое пианино, бисерные занавески, фигурки божеств плодородия и стул из рогов оленя…
Задача искушала.
Определенно искушала.
На следующий вечер Лиза пришла примерить свадебное платье своей матери. Оно было спрятано в подвале – помещении без окон позади комнаты-прачечной, в пластиковом мешке, подвешенном к потолку. Они спустились вниз вместе. Бесс дернула за шнурок выключателя, и голая лампочка осветила скудным желтым светом забитую вещами комнату. Помещение было маленькое, два на четыре. Пахло свежими грибами.
Бесс оглянулась, поежилась и взглянула на прикрытые покрывалом платья.
– Я думаю, ни одна из нас не сумеет его достать. В комнате рядом есть стремянка. Лиза, принеси ее.
Лиза вышла, а Бесс начала отодвигать коробки, детскую мебель, сетку для бадминтона, коробку с гитарой, которую они купили за двадцать пять долларов Рэнди, когда ему исполнилось двенадцать. Тогда он еще не понял, что его настоящая любовь – барабаны. Наклейки на картонных коробках – «Детская одежда», «Куклы Лизы», «Игры», «Школьные тетради» – вобрали в себя память многих лет.
Вернулась дочь, и, пока Бесс пыталась установить ножки стремянки между коробками, Лиза открыла одну из них.
– О мама, посмотри…
В коробке из-под сигар Лиза нашла свою школьную фотографию: девочка без двух передних зубов, волосы зачесаны на одну сторону и прикрыты беретом.
– Второй класс. Мисс Трещотка. Донни Карри уверял, что любит меня, и каждый день ставил на мою парту свечи в форме сердечек с разными записочками: «Будь моей», «Холодный ребенок». Я была настоящей сердцеедкой. Правда?
Бесс взяла в руки фотографию.
– А, я помню это платье. Бабушка Дорнер подарила тебе его на Рождество, и ты всегда носила его с красными колготками и открытыми туфельками.
– Папа называл меня своим маленьким эльфом, когда я его надевала.
Бесс поежилась:
– Здесь холодно. Давай вернемся наверх.
Они поднялись по лестнице, Бесс с платьем, Лиза с коробкой из-под сигар. В своей прежней комнате Лиза сидела на диване со скрещенными ногами и рассматривала содержимое коробки. Бесс опустилась рядом с ней на диван, держа сложенное платье на коленях.
– Посмотри. – Лиза протянула ей листок. – Это записка от Пэтти Персон. «Дорогая Лиза, давай встретимся после обеда во дворе. Возьми с собой всех твоих Барби, и мы устроим концерт». Помнишь, как мы с Пэтти это делали? Усаживали кукол в ряд и пели им во все горло, изображая микрофоны из карандашных фонариков.
Лиза вытянула вперед руки, сжав пальцы, и пропела несколько строк из «Не разбивай мое сердце». Она засмеялась и тут же погрустнела.
– Однажды мы нарядились в балетные костюмы сестры Пэтти и устроили концерт для тебя и папы. Помнишь, как мы сделали маленькие билеты и брали с вас входную плату?
Бесс помнила. Сидя сейчас рядом с Лизой и расстегивая пуговицы на своем свадебном платье, она вспоминала те далекие счастливые дни, когда у них с Майклом еще не начались проблемы. Но, испытывая ностальгию по прошлому, как вот сейчас, она трезво оценивала все и понимала, что вспышки этого чувства кратковременны. Она и Майкл никогда не будут снова мужем и женой, как бы того ни хотела Лиза.
– Почему ты не примеришь платье, дорогая? – спросила она мягко.
Лиза отложила коробку и спустила ноги с кровати. Бесс стояла у нее за спиной и вдевала двадцать жемчужных пуговок в двадцать атласных петель на спине платья, а Лиза рассматривала себя в зеркале туалетного столика.
– Подойдет, – подытожила Лиза.
– У меня тогда был десятый размер. У тебя восьмой. Даже если у тебя в течение следующих недель появится небольшой животик, проблем не будет.
Они обе изучали Лизино отражение в зеркале. Платье было измято, но не потеряло своего роскошного вида: высокий, расшитый бисером воротник, треугольная кружевная манишка, рукава-буфы до локтей, юбка из атласа, шлейф, тоже расшитый бисером.
– Какое красивое! Правда, мама?
– Да. Я помню, как я обрадовалась, когда мама сказала, что мы его купим. Конечно, оно было самым дорогим в магазине, и я боялась, что она скажет «нет». Но ты ведь знаешь бабушку. Ей так нравился твой отец, что она сказала бы «да» на все, услышав, что я выхожу за него замуж.
Неожиданно Лиза отвернулась от зеркала и направилась к двери.
– Подожди минуту! – крикнула она, исчезая.
– Ты куда?
– Сейчас вернусь. Стой там!
Лиза сбежала по лестнице в одних чулках и уже через минуту вихрем ворвалась в комнату с фотоальбомом и бросилась на кровать прямо в платье.
– Он был там, где всегда, на полке в гостиной, – сказала она, переводя дыхание.
– Лиза, ну зачем это старье?
Это был свадебный альбом Бесс и Майкла.
– Как зачем? Я хочу посмотреть его!
– Лиза!
– Я хочу посмотреть твою фотографию в этом платье.
– Ты хочешь посмотреть, как это было, но все это далекое прошлое, с ним покончено.
– Ой, посмотри! – Лиза открыла альбом. С фотографии глядели Майкл и Бесс – щека к щеке, так, что свадебный букет и ее вуаль окружали их головы, словно ореолом.
– Какая ты красивая, мама, а папа-то – ну-у! – посмотри!
У Бесс защемило сердце. Она сидела рядом с дочерью и искала, что бы такое правильное сказать. Она была слишком долго ожесточена, а теперь поняла, как больно это отразилось на детях. И в поворотный момент жизни Лизе необходимо было окунуться в прошлое – естественное чувство преемственности. Она имела на это право. Но нельзя было позволить ей надеяться, что отношения между родителями могут восстановиться. Это было бы чистым безрассудством.
– Лиза, дорогая. – Бесс взяла ее за руку, и Лиза взглянула матери в глаза. – У нас с Майклом были очень счастливые годы.
– Я знаю. Я помню, их было много.
– Тебе жаль, что не было счастливого продолжения, что ж, не получилось. Но знай, я рада, что ты заставила нас встретиться, я теперь иначе посмотрела на все, это было мне необходимо. И хотя мы с твоим отцом не будем снова вместе, мне легче быть его бывшей женой без той вражды, которая все эти годы существовала между нами.
– Но папа сказал, что ты выглядела потрясно на том ужине.
– Лиза, дорогая… не надо. Ты строишь свои надежды на песке.
– А что ты собираешься делать? Выйти замуж за Кейта? Мам, он такой зануда.
– Откуда ты взяла, что кто-то собирается замуж? Я счастлива тем, что имею. Я здорова. Бизнес идет хорошо. Я при деле. У меня есть ты и Рэнди…
– А что будет, когда Рэнди решит, что он уже вырос, и уедет от тебя? – Лиза обвела рукой вокруг. – Ты что, останешься одна в этом большом, старом, пустом доме?
– Вот когда это время настанет, тогда и решу, как быть.
– Мама, обещай мне одно. Если папа что-то предпримет, если он тебя куда-нибудь пригласит, ты не будешь на него вопить и вообще… Потому что, как мне кажется, он как-то проявится. Я видела, как он на тебя смотрел, когда вы сидели за ужином рядом…
– Лиза…
– А на тебя все еще стоит посмотреть, ма.
– Лиза!
– …А папа, он вообще один из лучших людей. Даже когда он был женат на этой глухонемой, я так думала. Знаешь, мама, все могло быть хуже.
– Я не хочу говорить об этом и прошу тебя, перестань…
Лиза вскоре ушла, захватив с собой платье, чтобы отдать его в чистку. Бесс вернулась в комнату, чтобы погасить свет. На кровати так и остался раскрытым их свадебный альбом из белой кожи с выгравированной на обложке надписью золотом: «Бесс и Майкл Куррен. Июнь 8, 1968».
В комнате, казалось, сохранился запах свадебного платья и коробки от сигар, которую оставила Лиза. «Подходящий запах, – подумала Бесс, – для брака, от которого ничего не осталось».
Она опустилась на кровать и стала медленно переворачивать страницы альбома.
Задумчиво.
Ностальгически.
Фотографии доставляли ей и удовольствие, и боль. То же самое сейчас происходило и с настроением ее детей, которые тянули ее, как канат, в разные стороны. Горькое – у Рэнди, романтическое – у Лизы. Бесс захлопнула альбом. Где-то за окном скулила собака, наверное, просилась в дом. Внизу, на кухне, включился автоматический фризер, и вода с шипением побежала по трубке в стене. За стеной дома, в окружавшем его мире, мужчины и женщины шли по жизни парами, а она лежала на кровати своей дочери одна.
«Это глупо. У меня на глазах слезы, а в сердце боль. Это после того, как я вошла в эту комнату. Я позволила Лизе внушить мне надежды, в которых нет ничего, кроме ее сентиментальности. Все, что, как ей кажется, она заметила в тот вечер между мной и Майклом, – одно ее воображение».
Она покачала головой и вновь потянулась к альбому.
«А так ли это?»
Глава 6
Им привезли их завтрак на тележке, накрытой белой скатертью с красной розой. Они смотрели друг на друга и осознавали вновь, что все, что они сделали, было правильным, и это чувство, наверное, было самым сильным из всего, что они испытывали.
Больше всего он запомнил это чувство – освящения происходящего с ними. Они встретили друг друга в то время, Когда в моде были уверения: брак умер, и, для того чтобы быть вместе, совсем не обязательно бракосочетание и все с ним связанное. Они обсуждали такой вариант, но отказались от него, решив, что любят друг друга и хотят быть вместе всю жизнь.
После завтрака тогда, в отеле, они вновь занялись любовью. Потом приняли душ, оделись и отправились на мессу в церковь Святого Олафа.
8 июня 1968 года, день их свадьбы.
И вот сейчас январь 1990-го. Он скатился со своих матрасов в пустом доме, в серых пластиковых штанах для похудания. Вновь испытав желание от своих воспоминаний.
«Забудь об этом, Куррен. Опомнись. Она тебя не хочет, ты на самом деле не хочешь ее, твои дети обращаются с тобой как с прокаженным. Посмотри на все трезво».
Майкл прошел в ванную, включил свет, рассмотрел в зеркале свое лицо, промыл песок в глазах. Он набрал полный рот пахнущего корицей зубного эликсира, пополоскал, как положено, тридцать секунд, почистил зубы, положив на щетку добрый дюйм красной зубной пасты «Клоуз-ап». «Зачем так много пасты? – говорила она ему. – Достаточно и половины». Теперь, черт побери, он использовал столько, сколько хотел, и никто его за это не пилил. Он чистил зубы не меньше минуты, затем оскалил их перед зеркалом. «Посмотри-ка, Бесс, неплохо для сорока трех лет?»
Как ни смешно, но вид его безупречных зубов чуть успокоил его в это утро в большом, пустом, молчаливом доме.
Он вытер рот, бросил полотенце и пошел на кухню – белый кафель, белая, окаймленная светлым дубом мебель от «Формика». Между кухней и гостиной, выходящей в маленький парк, были раздвигающиеся стеклянные двери. Стол в центре кухни уставлен припасами: растворимый кофе, коробка с изюмом, батон хлеба, банка арахисового масла, еще одна – с виноградным желе, остатки маргарина, размазанного по золотой фольге, куча бумажных пакетиков с сахаром, пластмассовые ложка и нож, прихваченные в каком-то кафе.
Некоторое время он изучал эту свою коллекцию.
«Дважды я позволил женщине обобрать себя. Когда я чему-то научусь?»
Нахлынули воспоминания: она, он, Рэнди, Лиза в те милые годы, когда дети уже выросли настолько, чтобы сидеть за столом, но ножки их еще не доставали до пола. Лиза, только что из церкви, с волосами, собранными в хвостики, положив локти на стол, откусывает маленькими кусочками тост, болтая изо всех сил ногами.
– А я видела, как Рэнди в церкви ковырял в носу, а потом вытер палец о скамью. Уу-у-у-у-у-у-у-х!
– Не правда! Она врет!
– Нет, я видела. Рэнди, ты такой грубиян и грязнуля!
– Мам, она все время врет! – Хныканье подтверждало, что он виноват.
– Я никогда больше не сяду на эту скамейку.
Бесс и Майкл, обменявшись взглядами, сидят со сжатыми губами, чтобы не засмеяться, и она говорит:
– Рэнди ковыряет в носу в церкви, а его папа – когда ждет зеленого светофора.
– Не правда! – вопит Майкл.
И вся семья покатывается со смеху, а потом Бесс приступает к лекции о гигиене и носовых платках.
Да, воскресные завтраки тогда были не те, что ныне.
Майкл налил какао в белый пластиковый стакан, добавил молока из пакета – в холодильнике, кроме молока, ничего не было. Надорвал пакетик с сахаром, взял пластиковую ложку, вернулся на свои матрасы, прислонил подушки к стене, включил телевизор и принялся завтракать.
Но он не мог сконцентрироваться ни на телепроповеди, ни на мультиках. Мысли возвращались к запутанному клубку семейных отношений, который он пытался размотать. Наверное, уже в тысячный раз в своей жизни он пожалел, что у него нет ни брата, ни сестры. Неплохо было бы поднять трубку: «Привет! У тебя кофе еще есть?»
Посидеть с кем-то, у кого с тобой общее прошлое, родители, какие-то теплые воспоминания, может быть, ссоры, ветрянка, одна и та же учительница в первом классе, подростковая одежда и общие свидания и воспоминания о том, что готовила на завтрак мама. С кем-то, кто знал твои жизненные перипетии, кто желал тебе счастья и кого волновало бы, как ты живешь сегодня.
Сегодня он чувствовал себя одиноким, чертовски одиноким человеком, которого одолела мысль: а что же делать дальше? Как быть отцом Рэнди? Как пережить эту свадьбу? Как вести себя с Бесс? Что делать с этой тоской по ней? Рассказать бы кому-то близкому, что он будет дедом. С каким бы удовольствием он это сделал.
Но не было ни брата, ни сестры, и он чувствовал себя таким же обманутым и одиноким, как всегда.
Майкл встал, принял душ, побрился, оделся. Он попытался поработать за письменным столом в одной из спален, но тишина и пустота в доме так угнетали, что он решил, что нужно куда-то отправиться.
Он решил купить что-нибудь из мебели. Это было чертовски необходимо, да и в любом случае – в магазине вокруг будут люди.
Майкл направился в «Дейтон» – «Товары для дома» на 36-м шоссе. Он хотел просто выбрать гарнитур-гостиную и оплатить его доставку. Но, к его огорчению, «просто» выбрать было нельзя. Нужно было делать заказ, срок доставки – от шести недель до шести месяцев. Более того, у него не было ни образцов ковров, ни обоев, да и вообще он не представлял четко, чего хочет.
Потом он поехал в магазин «Левиц», где побродил между укомплектованными, обставленными – как образцы – комнатами. Он попытался представить их себе в своем доме, но понял, что не может решить, что ему подходит. Какой цвет, например, ему нужен? Какие габариты? Он вдруг осознал, что квартиры, в которых когда-либо жил, были меблированы женщинами, а он вообще в этом ничего не понимает.
Он завернул в продуктовый магазин «Вайерли», где вначале уставился на свежих цыплят, раздумывая, как Дарла делала из них блюдо, именуемое фрикасе. Прошел мимо свиных отбивных – Стелла их великолепно готовила: они у нее были покрыты луком и кусочками лимона. Но как это делается, он не имел ни малейшего понятия. Ветчина? Вроде бы проще, но для нее нужны пюре и гарнир, как обычно готовила Бесс.
Да ну, к черту… Он повернулся и пошел в закусочную, взял с открытой стойки салат и купил упаковку рисового супа на ужин.
Уже смеркалось, когда Майкл поехал домой. Грустное время суток. В боковом стекле машины отражалось заходящее солнце. Его снова ждал пустой дом.
Мысль пришла ему в голову, когда он сидел, задрав ноги, и ел пластиковой ложкой суп из картонной упаковки. «Тебе нужен дизайнер, Куррен».
Да, и он знал одного отличного дизайнера.
Конечно, может быть, ему просто в голову пришел предлог, чтобы позвонить ей. Он осмотрелся: поесть можно лишь за кухонным столом. Черта с два поверит она в то, что ему нужно обставить квартиру. Она действительно подумает, что на самом деле это просто предлог.
Он ведь мог позвонить еще кому-нибудь. Мало ли дизайнеров. Да, конечно, мог. Безусловно, мог. Но сегодня воскресенье, по воскресным дням дизайнеров не приглашают.
Майкл смотрел через стеклянную дверь на пену на воде, представляя себе реакцию Бесс. Если он позвонит, то будет выглядеть дурак дураком. Он уселся на холодный подоконник рядом с белым телефоном, задумчиво постукивая пластиковой ложкой по колену.
Он колебался до восьми часов, прежде чем решился набрать свой старый номер. Телефон за шесть лет не поменялся, и Майкл помнил его.
Бесс ответила на третий звонок.
– Привет, Бесс, это Майкл.
Наступила длинная пауза. Затем она ответила:
– Да-а… Майкл.
– Удивлена?
– Да.
– Я тоже.
Он сидел на краю матраса, на котором валялись скомканные простыни, и думал, что же сказать.
– Вчера был отличный ужин.
– Да.
– Мне кажется, эти Пэдгетты симпатичные люди.
– Мне тоже так кажется.
– У Лизы все могло быть хуже.
– Она очень счастлива. А после знакомства с семьей Марка возражений против этого брака у меня вообще нет.
Каждое следующее предложение давалось все труднее.
– Как сегодня Рэнди? – спросил Майкл.
– Я его почти не видела. Мы были в церкви, а потом он тут же пошел к приятелю смотреть матч.
– Он сказал тебе что-нибудь вчера?
– Про что?
– Про нас.
– Вообще-то да. Он сказал, что ты из меня хочешь еще раз сделать дуру и надеется, что этого не случится. Послушай, Майкл, тебе что-то конкретно нужно? Я взяла домой на вечер работу и должна ее сделать.
– Я думал, что ты хочешь, чтобы мы ради ребят были вежливы друг с другом.
– Да, но…
– Тогда дай мне еще минуту, Бесс! Для меня это не так-то просто – позвонить тебе, а ты начинаешь с оскорблений!
– Ты спросил меня, что сказал Рэнди, и я ответила, что он сказал!
– Ну хорошо… – Он попытался успокоиться. – Забудем. Извини, что я спросил. И вообще я позвонил по другому поводу.
– По какому?
– Я хочу предложить тебе работу.
– Какую?
– Оформить интерьер моего дома.
С минуту она молчала, потом засмеялась:
– Майкл, это смешно!
– Что тут смешного?
– Ты хочешь, чтобы я была дизайнером твоей квартиры?
Его губы сжались.
– Ты не забыл, как ты сопротивлялся, когда я хотела этому учиться?
– Тогда было тогда, теперь – это теперь. Мне нужен декоратор. Тебя интересует эта работа или нет?
– Во-первых, давай уточним все с самого начала. Ты, видимо, не все понял. Я не декоратор. Я – дизайнер по интерьеру.
– А есть разница?
– Любой, у кого есть магазин красок, может назвать себя декоратором. А я – дипломированный специалист, окончивший четырехлетний курс колледжа. Да, есть разница.
– Ну хорошо. Приношу свои извинения. Больше я не ошибусь. Мадам Дизайнер по интерьеру, вы возьмете на себя труд создать интерьер моего дома?
– Я не дура, Майкл. Я бизнесмен. Я должна предварительно осмотреть квартиру. Разовый визит стоит сорок долларов, я начисляю эту сумму на счет за мебель, которую ты заказываешь.
– Я это одолею.
– Очень хорошо. Мой ежедневник в магазине, но, насколько я помню, у меня свободно утро в пятницу. Подойдет?
– Отлично.
– Для сведения: первая встреча на дому обычно сводится к вопросам и ответам. Мне нужно выяснить твои вкусы, бюджет, стиль жизни и так далее. Я не беру с собой образцов или каталогов, все это потом. Во время первой встречи мы просто беседуем, и я делаю пометки в своем блокноте. В доме с тобой будет жить еще кто-нибудь?
– Ради Бога, Бесс…
– Я, как профессионал, должна тебя спросить об этом, потому что если будет жить кто-то еще, то лучше на первую консультацию собрать всех и выслушать все пожелания. Иначе потом этот кто-то может сказать: «Позволь! Ты ведь знаешь, что я ненавижу голубой цвет!» Или желтый, или, скажем, столы со стеклянной столешницей. Чего мы только не слышим! Ты даже не представляешь, какие бывают вкусы.
– Нет, тут, кроме меня, никто не будет жить.
– Хорошо, это все упрощает. Тогда давай встретимся в пятницу утром, в девять. Хорошо?
– Хорошо, в девять. Я расскажу тебе, как сюда добраться.
– Я уже знаю.
– Знаешь?
– Рэнди показал мне твой дом.
– О! – А он-то подумал, что она захотела посмотреть, где он живет, после того как дал ей визитку.
– Тут сигнализация, поэтому позвони снизу.
– Хорошо.
– Ну что ж. Тогда до пятницы.
– Да.
Она закончила разговор без паузы и промедления:
– До свидания, Майкл.
– До свидания.
Повесив трубку, Майкл уселся на краю матраса.
– У-у, мадам Бизнесмен! – крикнул он, обращаясь к телефону.
После этого взрыва в доме показалось особенно тихо. Заработал вентилятор и погнал воздух через отдушину. Черная ночь заглядывала в окна без занавесок. От лампочки на потолке струился резкий свет. Он снова лег на спину, заложив руки за голову. Одеяла под ним сбились неудобным комком. Он отодвинул их, злясь на себя.
«Наверное, надо было все это делать как-то иначе».
Когда Бесс повесила трубку, она вспомнила фильм «Разговор на подушках», где Дорис Дэй меблировала квартиру Рока Хадсона. Кисточки из красного велюра, драпировки цвета ликера «Шартрез», эта голова лося, оранжевое пианино, бисерные занавески, фигурки божеств плодородия и стул из рогов оленя…
Задача искушала.
Определенно искушала.
На следующий вечер Лиза пришла примерить свадебное платье своей матери. Оно было спрятано в подвале – помещении без окон позади комнаты-прачечной, в пластиковом мешке, подвешенном к потолку. Они спустились вниз вместе. Бесс дернула за шнурок выключателя, и голая лампочка осветила скудным желтым светом забитую вещами комнату. Помещение было маленькое, два на четыре. Пахло свежими грибами.
Бесс оглянулась, поежилась и взглянула на прикрытые покрывалом платья.
– Я думаю, ни одна из нас не сумеет его достать. В комнате рядом есть стремянка. Лиза, принеси ее.
Лиза вышла, а Бесс начала отодвигать коробки, детскую мебель, сетку для бадминтона, коробку с гитарой, которую они купили за двадцать пять долларов Рэнди, когда ему исполнилось двенадцать. Тогда он еще не понял, что его настоящая любовь – барабаны. Наклейки на картонных коробках – «Детская одежда», «Куклы Лизы», «Игры», «Школьные тетради» – вобрали в себя память многих лет.
Вернулась дочь, и, пока Бесс пыталась установить ножки стремянки между коробками, Лиза открыла одну из них.
– О мама, посмотри…
В коробке из-под сигар Лиза нашла свою школьную фотографию: девочка без двух передних зубов, волосы зачесаны на одну сторону и прикрыты беретом.
– Второй класс. Мисс Трещотка. Донни Карри уверял, что любит меня, и каждый день ставил на мою парту свечи в форме сердечек с разными записочками: «Будь моей», «Холодный ребенок». Я была настоящей сердцеедкой. Правда?
Бесс взяла в руки фотографию.
– А, я помню это платье. Бабушка Дорнер подарила тебе его на Рождество, и ты всегда носила его с красными колготками и открытыми туфельками.
– Папа называл меня своим маленьким эльфом, когда я его надевала.
Бесс поежилась:
– Здесь холодно. Давай вернемся наверх.
Они поднялись по лестнице, Бесс с платьем, Лиза с коробкой из-под сигар. В своей прежней комнате Лиза сидела на диване со скрещенными ногами и рассматривала содержимое коробки. Бесс опустилась рядом с ней на диван, держа сложенное платье на коленях.
– Посмотри. – Лиза протянула ей листок. – Это записка от Пэтти Персон. «Дорогая Лиза, давай встретимся после обеда во дворе. Возьми с собой всех твоих Барби, и мы устроим концерт». Помнишь, как мы с Пэтти это делали? Усаживали кукол в ряд и пели им во все горло, изображая микрофоны из карандашных фонариков.
Лиза вытянула вперед руки, сжав пальцы, и пропела несколько строк из «Не разбивай мое сердце». Она засмеялась и тут же погрустнела.
– Однажды мы нарядились в балетные костюмы сестры Пэтти и устроили концерт для тебя и папы. Помнишь, как мы сделали маленькие билеты и брали с вас входную плату?
Бесс помнила. Сидя сейчас рядом с Лизой и расстегивая пуговицы на своем свадебном платье, она вспоминала те далекие счастливые дни, когда у них с Майклом еще не начались проблемы. Но, испытывая ностальгию по прошлому, как вот сейчас, она трезво оценивала все и понимала, что вспышки этого чувства кратковременны. Она и Майкл никогда не будут снова мужем и женой, как бы того ни хотела Лиза.
– Почему ты не примеришь платье, дорогая? – спросила она мягко.
Лиза отложила коробку и спустила ноги с кровати. Бесс стояла у нее за спиной и вдевала двадцать жемчужных пуговок в двадцать атласных петель на спине платья, а Лиза рассматривала себя в зеркале туалетного столика.
– Подойдет, – подытожила Лиза.
– У меня тогда был десятый размер. У тебя восьмой. Даже если у тебя в течение следующих недель появится небольшой животик, проблем не будет.
Они обе изучали Лизино отражение в зеркале. Платье было измято, но не потеряло своего роскошного вида: высокий, расшитый бисером воротник, треугольная кружевная манишка, рукава-буфы до локтей, юбка из атласа, шлейф, тоже расшитый бисером.
– Какое красивое! Правда, мама?
– Да. Я помню, как я обрадовалась, когда мама сказала, что мы его купим. Конечно, оно было самым дорогим в магазине, и я боялась, что она скажет «нет». Но ты ведь знаешь бабушку. Ей так нравился твой отец, что она сказала бы «да» на все, услышав, что я выхожу за него замуж.
Неожиданно Лиза отвернулась от зеркала и направилась к двери.
– Подожди минуту! – крикнула она, исчезая.
– Ты куда?
– Сейчас вернусь. Стой там!
Лиза сбежала по лестнице в одних чулках и уже через минуту вихрем ворвалась в комнату с фотоальбомом и бросилась на кровать прямо в платье.
– Он был там, где всегда, на полке в гостиной, – сказала она, переводя дыхание.
– Лиза, ну зачем это старье?
Это был свадебный альбом Бесс и Майкла.
– Как зачем? Я хочу посмотреть его!
– Лиза!
– Я хочу посмотреть твою фотографию в этом платье.
– Ты хочешь посмотреть, как это было, но все это далекое прошлое, с ним покончено.
– Ой, посмотри! – Лиза открыла альбом. С фотографии глядели Майкл и Бесс – щека к щеке, так, что свадебный букет и ее вуаль окружали их головы, словно ореолом.
– Какая ты красивая, мама, а папа-то – ну-у! – посмотри!
У Бесс защемило сердце. Она сидела рядом с дочерью и искала, что бы такое правильное сказать. Она была слишком долго ожесточена, а теперь поняла, как больно это отразилось на детях. И в поворотный момент жизни Лизе необходимо было окунуться в прошлое – естественное чувство преемственности. Она имела на это право. Но нельзя было позволить ей надеяться, что отношения между родителями могут восстановиться. Это было бы чистым безрассудством.
– Лиза, дорогая. – Бесс взяла ее за руку, и Лиза взглянула матери в глаза. – У нас с Майклом были очень счастливые годы.
– Я знаю. Я помню, их было много.
– Тебе жаль, что не было счастливого продолжения, что ж, не получилось. Но знай, я рада, что ты заставила нас встретиться, я теперь иначе посмотрела на все, это было мне необходимо. И хотя мы с твоим отцом не будем снова вместе, мне легче быть его бывшей женой без той вражды, которая все эти годы существовала между нами.
– Но папа сказал, что ты выглядела потрясно на том ужине.
– Лиза, дорогая… не надо. Ты строишь свои надежды на песке.
– А что ты собираешься делать? Выйти замуж за Кейта? Мам, он такой зануда.
– Откуда ты взяла, что кто-то собирается замуж? Я счастлива тем, что имею. Я здорова. Бизнес идет хорошо. Я при деле. У меня есть ты и Рэнди…
– А что будет, когда Рэнди решит, что он уже вырос, и уедет от тебя? – Лиза обвела рукой вокруг. – Ты что, останешься одна в этом большом, старом, пустом доме?
– Вот когда это время настанет, тогда и решу, как быть.
– Мама, обещай мне одно. Если папа что-то предпримет, если он тебя куда-нибудь пригласит, ты не будешь на него вопить и вообще… Потому что, как мне кажется, он как-то проявится. Я видела, как он на тебя смотрел, когда вы сидели за ужином рядом…
– Лиза…
– А на тебя все еще стоит посмотреть, ма.
– Лиза!
– …А папа, он вообще один из лучших людей. Даже когда он был женат на этой глухонемой, я так думала. Знаешь, мама, все могло быть хуже.
– Я не хочу говорить об этом и прошу тебя, перестань…
Лиза вскоре ушла, захватив с собой платье, чтобы отдать его в чистку. Бесс вернулась в комнату, чтобы погасить свет. На кровати так и остался раскрытым их свадебный альбом из белой кожи с выгравированной на обложке надписью золотом: «Бесс и Майкл Куррен. Июнь 8, 1968».
В комнате, казалось, сохранился запах свадебного платья и коробки от сигар, которую оставила Лиза. «Подходящий запах, – подумала Бесс, – для брака, от которого ничего не осталось».
Она опустилась на кровать и стала медленно переворачивать страницы альбома.
Задумчиво.
Ностальгически.
Фотографии доставляли ей и удовольствие, и боль. То же самое сейчас происходило и с настроением ее детей, которые тянули ее, как канат, в разные стороны. Горькое – у Рэнди, романтическое – у Лизы. Бесс захлопнула альбом. Где-то за окном скулила собака, наверное, просилась в дом. Внизу, на кухне, включился автоматический фризер, и вода с шипением побежала по трубке в стене. За стеной дома, в окружавшем его мире, мужчины и женщины шли по жизни парами, а она лежала на кровати своей дочери одна.
«Это глупо. У меня на глазах слезы, а в сердце боль. Это после того, как я вошла в эту комнату. Я позволила Лизе внушить мне надежды, в которых нет ничего, кроме ее сентиментальности. Все, что, как ей кажется, она заметила в тот вечер между мной и Майклом, – одно ее воображение».
Она покачала головой и вновь потянулась к альбому.
«А так ли это?»
Глава 6
Она отправилась в салон красоты в четверг, ей высветлили корни волос, подстригли их и уложили. Вечером она покрыла ногти лаком и с четверть часа решала, что же ей завтра утром надеть. В конце концов она остановилась на шерстяном креповом платье золотисто-апельсинового цвета, присборенном в талии, с юбкой в форме тюльпана, широким поясом и крупной пряжкой. Добавив к нему пестрый шарф, золотые серьги и несколько капель духов, она критически оглядела себя в зеркале.
«На тебя стоит посмотреть, мама».
В данный момент Бесс Куррен, пожалуй, могла бы с этим согласиться, и это произошло впервые с тех пор, как Майкл оставил ее. Чувство нанесенного оскорбления оживало в ней всякий раз, когда она смотрелась в зеркало. И не важно, какие усилия она предпринимала в уходе за собой, в конце концов она обычно находила в своем облике что-то, чем была недовольна. Чаще всего это был лишний вес.
«Четыре килограмма, – думала она сегодня. – Спустить только четыре – все, что мне нужно».
Злясь на Майкла за то, что вызвал в ней этот комплекс, и на себя – за то, что она его испытывала, Бесс погасила свет и вышла из комнаты.
Она приехала в Уайт-Бер-Лэйк за пять минут до назначенного часа. Дом, в котором жил Майкл, при дневном свете производил еще большее впечатление. Надпись на французском гласила: «Chateauguet». Дорога к дому извивалась между гигантскими елями и старыми дубами. Старые ели стояли и перед входом в дом – словно охраняли его, поднимались выше крыши четвертого этажа. Здание было построено в форме буквы "V", крылья серые, с навесами чистого, глубокого темно-синего цвета. Подземные гаражи, белые балконы, медные фонари, изобилие стекла. Конек крыши и окна на последнем этаже сверкали на солнце.
Но главным, конечно, было озеро.
Оно ощущалось уже при въезде, но от вида, который открывался на месте, у Бесс захватило дух.
В холле пахло ароматизированной жидкостью для чистки ковров, обои на стенах были подобраны со вкусом. Она сняла трубку и набрала номер Майкла.
Он ответил тут же:
– Доброе утро, Бесс, это ты?
– Доброе утро. Я.
– Сейчас спущусь.
Она услышала шум лифта до того, как раскрылись его двери и из него вышел Майкл. На нем были брюки в черно-белую полоску, спортивная рубашка с поднятым воротником и хорошо связанный белый двубортный свитер. Брюки из дорогой материи, полоски рубашки повторяли полосы на брюках. Бесс, сделавшись дизайнером, теперь замечала такие вещи. Она отличала дешевую ткань на расстоянии двадцати шагов и несочетающиеся цвета – на расстоянии пятидесяти. Одежда Майкла, в том числе мокасины из мягкой черной кожи, была хорошо выбрана. Интересно, кто ему покупал все это? У него ведь совершенно отсутствует чувство цвета, и подобрать гардероб всегда было для него проблемой.
– Спасибо, что пришла, Бесс, – сказал он, придерживая дверцы лифта. – Нам наверх.
Она шагнула в лифт и оказалась рядом с ним в пространстве не более четырех на шесть футов, в котором стоял такой знакомый запах его одеколона «Бритиш Стерлинг». Чтобы отогнать нахлынувшие воспоминания, она поинтересовалась:
– Как правильно произносится название этого места?
– «Шатоге», – ответил он. – В 1900-х здесь был большой отель с таким названием, так же звали скаковую лошадь, которая когда-то выиграла Кентукки-дерби.
– Шатоге, – повторила она. – Красиво звучит.
Они доехали до верхнего холла, повторяющего форму нижнего, и он пропустил ее вперед, в квартиру, двери которой были открыты.
Она и трех шагов не сделала, как ею овладело радостное настроение. Какое пространство! Есть где разгуляться мысли дизайнера! Прихожая была не меньше, чем у других спальни. Пол застелен розовато-лиловым, чуть отдающим в серое ковром. Никакой мебели, только люстра из матового стекла и меди. Дальше комната расширялась, и висящая там вторая точно такая же люстра зрительно увеличивала общее пространство.
«На тебя стоит посмотреть, мама».
В данный момент Бесс Куррен, пожалуй, могла бы с этим согласиться, и это произошло впервые с тех пор, как Майкл оставил ее. Чувство нанесенного оскорбления оживало в ней всякий раз, когда она смотрелась в зеркало. И не важно, какие усилия она предпринимала в уходе за собой, в конце концов она обычно находила в своем облике что-то, чем была недовольна. Чаще всего это был лишний вес.
«Четыре килограмма, – думала она сегодня. – Спустить только четыре – все, что мне нужно».
Злясь на Майкла за то, что вызвал в ней этот комплекс, и на себя – за то, что она его испытывала, Бесс погасила свет и вышла из комнаты.
Она приехала в Уайт-Бер-Лэйк за пять минут до назначенного часа. Дом, в котором жил Майкл, при дневном свете производил еще большее впечатление. Надпись на французском гласила: «Chateauguet». Дорога к дому извивалась между гигантскими елями и старыми дубами. Старые ели стояли и перед входом в дом – словно охраняли его, поднимались выше крыши четвертого этажа. Здание было построено в форме буквы "V", крылья серые, с навесами чистого, глубокого темно-синего цвета. Подземные гаражи, белые балконы, медные фонари, изобилие стекла. Конек крыши и окна на последнем этаже сверкали на солнце.
Но главным, конечно, было озеро.
Оно ощущалось уже при въезде, но от вида, который открывался на месте, у Бесс захватило дух.
В холле пахло ароматизированной жидкостью для чистки ковров, обои на стенах были подобраны со вкусом. Она сняла трубку и набрала номер Майкла.
Он ответил тут же:
– Доброе утро, Бесс, это ты?
– Доброе утро. Я.
– Сейчас спущусь.
Она услышала шум лифта до того, как раскрылись его двери и из него вышел Майкл. На нем были брюки в черно-белую полоску, спортивная рубашка с поднятым воротником и хорошо связанный белый двубортный свитер. Брюки из дорогой материи, полоски рубашки повторяли полосы на брюках. Бесс, сделавшись дизайнером, теперь замечала такие вещи. Она отличала дешевую ткань на расстоянии двадцати шагов и несочетающиеся цвета – на расстоянии пятидесяти. Одежда Майкла, в том числе мокасины из мягкой черной кожи, была хорошо выбрана. Интересно, кто ему покупал все это? У него ведь совершенно отсутствует чувство цвета, и подобрать гардероб всегда было для него проблемой.
– Спасибо, что пришла, Бесс, – сказал он, придерживая дверцы лифта. – Нам наверх.
Она шагнула в лифт и оказалась рядом с ним в пространстве не более четырех на шесть футов, в котором стоял такой знакомый запах его одеколона «Бритиш Стерлинг». Чтобы отогнать нахлынувшие воспоминания, она поинтересовалась:
– Как правильно произносится название этого места?
– «Шатоге», – ответил он. – В 1900-х здесь был большой отель с таким названием, так же звали скаковую лошадь, которая когда-то выиграла Кентукки-дерби.
– Шатоге, – повторила она. – Красиво звучит.
Они доехали до верхнего холла, повторяющего форму нижнего, и он пропустил ее вперед, в квартиру, двери которой были открыты.
Она и трех шагов не сделала, как ею овладело радостное настроение. Какое пространство! Есть где разгуляться мысли дизайнера! Прихожая была не меньше, чем у других спальни. Пол застелен розовато-лиловым, чуть отдающим в серое ковром. Никакой мебели, только люстра из матового стекла и меди. Дальше комната расширялась, и висящая там вторая точно такая же люстра зрительно увеличивала общее пространство.