Спиллейн Микки. Я умру завтра (сборник)

   Здесь тоже все было ясно. Абсолютно все. И все это понимали, даже Джейсон. Очень тихо, так, что я еле расслышал ее, Кэрол сказала:
   — Я люблю тебя, Рич...
   Я повторил за ней:
   — Я люблю тебя, Кэрол.
   Я сказал это, глядя на старика. Он покачал головой.
   — Не стоит...
   Киллер уставился на меня безумными, налитыми кровью глазами, и я понял, что наш конец близок. Он ухмыльнулся до ушей, и его лицо перекосилось от радости при мысли, что наконец-то всех прикончит.
   Кэрол тихонько плакала, сидя в углу со сцепленными на коленях руками, но страха в ней больше не было. Она уже не боялась. Не осталось ничего, кроме мрачного убийственного ожидания. Киллер перевел на нее взгляд, снова улыбнулся и облизал губы. Он не мог решить, расправиться ли с ней первой или оставить ее на потом... не знал, как будет лучше.
   Шериф продолжал молчать. Теперь его лицо было бесстрастным. Веревки глубоко врезались в запястья, и его руки напоминали белые перчатки. Перед смертью он стремился, преисполнившись ненависти к убийце, сохранить достоинство.
   Его помощник тихо плакал. Хныкал, как идиот. С пустой кобурой на поясе он напоминал мне большого ребенка, который свалился в воду, играя в полицейских и гангстеров.
   Рядом с Кэрол стоял старик, который так много повидал в жизни; засунув костлявые руки за пояс, он покачивал головой, и это было единственным признаком жалости к тому, что происходило перед его глазами. Он ничего не боялся и ничего не ждал от жизни. Смерть так часто касалась его крылом, что он спокойно воспринял ее приближение. В силу каких-то причин он испытывал странное сочувствие к убийце. На лице старика проступила презрительная жалость к неуклюжему мальчишке с вытаращенными глазами, судорожно сжимавшему два револьвера в руках.
   Моя соломенная шляпа лежала на полу рядом со мной, и киллер медленно и осторожно подтянул ее ногой к себе, а потом с подчеркнутой медлительностью растоптал ее.
   В его движениях было что-то зловещее и омерзительное. Раздался громкий хруст. Старомодная соломенная шляпа рассыпалась в пыль. Киллер ухмыльнулся, глядя на меня, и взвел курки обоих револьверов. Мне предстояло быть первым.
   Он и не подозревал, почему я тоже улыбаюсь.
   За дверями стоял джип, и до границы я доберусь без больших хлопот. Может, она перекрыта, но с этим я справляюсь. Если я останусь, копы или репортеры конечно же вычислят меня, а если дело дойдет до пальчиков, меня как пить дать выведут на чистую воду.
   Когда-нибудь такое обязательно случится, но мне не хотелось бы видеть в тот день рядом с собой Кэрол. Ее мечты должны оставаться при ней, как и мои при мне... и может быть, она никогда не догадается.
   Такова жизнь, подумал я.
   Киллер снова ухмыльнулся, наводя на меня стволы, и я знал, что у меня за спиной старик ждал: окажется ли он прав или нет?
   Киллер продолжал улыбаться, но вдруг замер, пытаясь понять, почему и я улыбаюсь до ушей.
   Он так и не понял почему. Или не успел.
   Когда я выхватил маленький 32-й калибр из нарукавной кобуры, до него наконец дошло, но было уже поздно. Джип и граница ждали меня, а он, скорчившись, умирал на полу, и из-под него медленно вытекала струйка крови.
   Старик засмеялся. Он-то знал, что окажется прав.
   Я тоже был киллером!

Девушка за изгородью

   Коренастый мужчина, вручив пальто и шляпу швейцару, через холл прошел в главный зал клуба. На секунду остановившись в дверях, он успел увидеть все, что заслуживало внимания: шахматистов у окна, четверку игроков в вист и одинокого мужчину с бокалом у дальней стены.
   Проложив себе дорогу меж столиков и бегло раскланявшись с картежниками, он направился к нему. Мужчина поднял глаза от бокала и улыбнулся ему.
   — Добрый день, инспектор. Присаживайтесь. Выпьете?
   — Здравствуйте, Дункан. То же, что и вы.
   Тот лениво сделал еле заметное движение рукой. Официант кивнул и удалился. Инспектор со вздохом расположился в кресле. Он был широкоплеч и мускулист, грузен, но без склонности к полноте. Только высокие ботинки позволяли догадываться, кто он такой. Посмотрев на Честера Дункана, он про себя позавидовал его осанке и манерам, но тем не менее меняться с ним он бы не хотел.
   Вот сидит человек, не без удовлетворения подумал инспектор, у которого могло бы быть все... но у которого ничего нет. Правда, у него есть и деньги, и положение в обществе, но самое прекрасное, семейная жизнь, так и не сложилась... Поскольку у него самого подрастал выводок из пяти отпрысков, инспектор считал, что добился своей цели в жизни.
   Появился напиток, и инспектор с удовольствием отдал ему должное.
   Поставив бокал, он сказал:
   — Я пришел, чтобы поблагодарить вас за... э-э-э... подсказку. Знаете, я ведь в первый раз играл на бирже.
   — Рад был оказать вам услугу, — ответил Дункан. Он играл бокалом, катая его меж ладоней. Внезапно он вскинул брови, словно вспомнив что-то забавное. — Я предполагаю, до вас дошли эти грязные слухи?
   Инспектор покраснел.
   — Определенным образом, да. Волей-неволей, я — в курсе. Некоторые из них поистине отвратительны. — Он сделал еще один глоток и постучал сигаретой о край стола. — Но вы понимаете, — продолжал он, — что, если бы смерть Уолтера Харрисона, вне всякого сомнения, не была бы самоубийством, вам бы пришлось предстать перед следствием?
   Дункан усмехнулся:
   — Бросьте, инспектор. Вы же знаете, что даже биржа никак не отреагировала на его смерть.
   — В общем-то верно. Тем не менее ходят слухи, что вы ее каким-то образом спровоцировали. — Он надолго замолчал, всматриваясь в лицо Дункана. — Скажите, это в самом деле так?
   — С какой стати я буду обвинять самого себя?
   — Все выяснено. Дело закрыто. Харрисон погиб, выбросившись из окна отеля. Дверь была заперта. Никто не мог войти в комнату и выкинуть его. Нет, мы совершенно не сомневаемся, что имело место самоубийство, и все, с кем нам доводилось беседовать по этому поводу, сходятся во мнении, что он сделал миру большое одолжение, покончив с собой. Тем не менее ходят разговоры, что и вы приложили руку к этой истории.
   — Скажите мне вот что, инспектор. Вы в самом деле полагаете, что у меня хватило бы смелости и сообразительности противостоять такому человеку, как Харрисон, и тем более побудить его к самоубийству?
   Нахмурившись, инспектор кивнул.
   — По правде говоря, да. Его смерть в самом деле пошла вам на пользу.
   — Как и вам, — засмеялся Дункан.
   — Гм-мм...
   — Хотя стыдиться нет ровно никаких оснований, — продолжал Дункан. — Когда Харрисон умер, финансовый мир, естественно, решил, что акции его компаний упадут в цене, и поспешил от них избавиться. Так уж получилось, что я был одним из немногих, кто знал, что они надежны, как золотой запас, и скупил все, что мог. И конечно, поделился информацией со своими друзьями. Даже смерть... крысы кому-то может пойти на пользу.
   Сквозь сигаретный дымок инспектор Эрл заметил, как у его собеседника сурово стянулись складки вокруг рта. Он ухмыльнулся, наклонившись вперед в кресле.
   — Дункан, в какой-то мере мы можем считать себя друзьями. Но мне свойственно профессиональное любопытство копа и почему-то кажется, что Харрисон перед смертью проклинал именно вас.
   Дункан вертел бокал меж ладоней.
   — Вот в этом я не сомневаюсь, — откликнулся он. Его глаза наткнулись на пристальный взгляд инспектора. — Вы в самом деле хотите услышать эту историю?
   — Нет, если она включает в себя признание в убийстве. В таком случае я бы предпочел, чтобы вы беседовали непосредственно с окружным прокурором.
   — О, в ней нет ничего подобного. Ни в коей мере, инспектор. При всем старании мне не могут вменить в вину ровно ничего, что сказалось бы на моем положении или репутации. Видите ли, Уолтера Харрисона довела до смерти его собственная неуемная и алчная натура.
   Инспектор откинулся на спинку кресла. Подошедший официант заменил пустые бокалы полными, и оба собеседника молча чокнулись.
   — Скорее всего, кое-что вы уже знаете, инспектор, — снова заговорил Дункан. — Тем не менее начну с самого начала и расскажу вам обо всем, что произошло. С Уолтером Харрисоном я впервые встретился в юридическом колледже. Оба мы были молоды и не отличались особым прилежанием. Помимо прочего, у нас была еще одна — только одна — общая черта. Оба мы были детьми преуспевающих родителей, которые, не жалея сил и средств, баловали своих отпрысков. Поскольку в колледже мы были единственными, кто мог себе позволить... э-э-э... определенного рода развлечения, нас, естественно, потянуло друг к другу, хотя, вспоминая те времена, я прихожу к выводу, что подлинной дружбы между нами и тогда не было.
   Так уж получилось, что у меня прорезались некоторые способности к учебе, в то время как Уолтер не уделял ей ни малейшего внимания. На экзаменах мне приходилось вытаскивать его. В то время мы ко всему относились с отменным юмором, но по сути, я делал за него все задания, пока он веселился в городе. Я был не единственный, на кого он воздействовал подобным образом. Многие студенты, считая за честь ходить у него в друзьях, давали ему свои конспекты. В случае необходимости Уолтер мог бы очаровать и самого дьявола.
   Кстати, свое обаяние ему нередко приходилось пускать в ход. Далеко не один уик-энд он бы провел за решеткой, куда умудрялся попадать за разные мелкие нарушения, не умей он так виртуозно отбалтываться. Я был свидетелем, как он даже декана ухитрялся обводить вокруг пальца. Но что бы там ни было, я оставался его преданным другом. Я делил с ним все, чем обладал, включая и девушек. И не огорчался, даже когда, отправляясь на свидание, я прихватывал его с собой, после чего он удалялся к себе с моей девушкой.
   Во время последнего года учебы в стране случился серьезный финансовый кризис. На мне он никак не сказался, потому что отец предвидел его и заблаговременно обезопасил состояние; оно даже возросло. Отец Уолтера тоже пытался выкрутиться, но попал под каток кризиса. Он был одним из тех, кто покончил с собой в те дни.
   Уолтер, конечно, испытал потрясение. Он впал в панику и напился до беспамятства. Мы с ним серьезно поговорили. Уолтер хотел бросить учебу, но я уломал его взять у меня деньги и окончить колледж. Кстати, он так никогда и не вернул мне тех денег. Хотя это мелочь.
   Окончив колледж, я вместе с отцом стал заниматься бизнесом и возглавил фирму после его кончины. В том же месяце на моем горизонте снова появился Уолтер. Он нанес мне дружеский визит, но не стал скрывать истинной цели своего посещения. Со временем он получил все, на что рассчитывал, да и я не прогорел на этом. Уолтер оказался весьма талантливым бизнесменом. Он влетел в финансовый мир подобно метеору. Он был слишком умен и сообразителен, чтобы долго находиться у кого-то в подчинении, и во всех разговорах о Харрисоне, этом чудо-мальчике с Уолл-Стрит, высказывалась единодушная мысль, что он скоро откроет свой офис. В определенном смысле мы стали конкурентами, но тем не менее продолжали оставаться друзьями. Впрочем, прошу прощения, инспектор. Точнее говоря, это я считал себя его другом; он же для меня таковым никогда не был. Его безжалостность порой поражала, но в любом случае он старался очаровывать свои жертвы, и они с улыбкой воспринимали выпавшую на их долю участь. Я, к примеру, знал, что он, зарабатывая свои миллионы, хладнокровно прокручивал на бирже такие сделки, от которых у меня перехватывало дыхание. Несколько раз он едва не пустил ко дну мой бизнес, но на другой день он встречал меня такой ослепительной улыбкой и сердечными приветствиями, словно речь шла о выигрыше в теннисном матче.
   Если вы следили за его взлетом, то должны быть знакомы и с его светской жизнью. Уолтер вечно ходил на грани фола. Дважды он чуть не стал жертвой разъяренных мужей, и случись такое, ни одно жюри присяжных в мире не осудило бы его убийцу. Произошла история, когда молодая девушка покончила жизнь самоубийством, опасаясь сказать родителям, что у нее был роман с Уолтером и она подзалетела. Правда, в данной ситуации он вел себя весьма благородно. Он предлагал ей деньги, чтобы она могла отправиться в путешествие или найти себе врача, словом, предлагал все, что она пожелает... кроме того, чтобы дать свое имя ее ребенку. Нет, тогда он не был готов наградить кого-либо своим именем. Это пришло спустя несколько недель.
   В то время я был обручен и собирался жениться. Адрианну я полюбил с первого взгляда, и нет слов, чтобы передать, как я был счастлив, когда она согласилась выйти за меня замуж. Мы проводили время в прогулках, обсуждая планы на будущее. Мы даже выбрали место для нашего дома на Айленде, и тогда же началось строительство. Мы решили пожениться ко времени окончания дома, и если я когда-либо увидел наяву воплощенную мечту, то именно в те дни. Мое счастье было полным и совершенным — как и у Адрианны. Во всяком случае, я так думал. Фортуна не переставала улыбаться мне. В силу каких-то причин дела шли более чем удачно, и все, к чему я ни прикасался, превращалось в золото; на Уолл-Стрит стали ставить в пример меня, а не Уолтера Харрисона. Сам того не подозревая, я провел несколько сделок, которые буквально поставили его на колени, хотя я сомневаюсь, чтобы это было широко известно. Уолтер никогда не позволял себе распускаться и всегда жил с видом победителя.
   Дункан замолчал и, прищурившись, стал задумчиво разглядывать свой бокал. Инспектор Эрл безмолвно сидел, ожидая продолжения рассказа.
   — Уолтер зашел повидаться со мной, — вновь заговорил Дункан. — Тот день я никогда не забуду. Я договорился, что пообедаю с Адрианной, и пригласил его тоже. Теперь-то я знаю, что им безраздельно владела откровенная ненависть ко мне, и ничего более. Но сначала я считал, что виной всему была моя ошибка или ее. Мне и в голову не приходила мысль об Уолтере...
   Прошу прощения, инспектор, если я лишь бегло упомяну подробности. Вспоминать их не очень приятно. Мне довелось сидеть и наблюдать, как Адрианна поддается обаянию этой крысы — пока наконец я не почувствовал себя лишним, словно я был предметом привычной обстановки, а вовсе не сидел на стуле напротив нее. Мне довелось наблюдать, как он проводил с нами день за днем, вечер за вечером, затем до меня дошли слухи, что они встречаются вдвоем без меня, и мне стало ясно, что она влюбилась в него.
   Да, открытие далось мне нелегко. У меня даже появилась мысль убить их обоих, а потом покончить с собой. Я расстался с Адрианной лишь когда понял, что это не решение проблемы.
   Как-то вечером Адрианна пришла ко мне. Она села и сказала, что ей ужасно неприятно причинять мне страдания, но она полюбила Уолтера Харрисона и собирается выйти за него замуж. Что тут оставалось делать? Естественно, я притворился, будто умею проигрывать с достоинством, и объявил о расторжении нашей помолвки. Они не стали терять времени. Через неделю поженились, а я, естественно, стал предметом насмешек на Уолл-Стрит.
   Может быть, время все излечило бы, пойди события по другому руслу. Прошло не так много времени, и я узнал, что их брак распался. Дошли слухи, что Адрианна очень переживает, а мне доподлинно стало известно, что о верности Уолтера не приходится и говорить.
   Понимаете, только тогда мне и открылась вся правда. Уолтер никогда не любил ее. Он вообще не любил никого, кроме себя. Он женился на Адрианне, чтобы отомстить, причинить мне боль, о чем мечтал больше всего на свете. Он ненавидел меня, ибо я обладал тем, чего ему не хватало в жизни... Счастьем. Это было то, чего он отчаянно искал, но счастье никак не давалось ему в руки.
   В декабре того же года Адрианна заболела. И через месяц ее не стало. В последние дни она звала меня и просила о прощении; это я узнал от ее прислуги. Между прочим, когда она умерла, Уолтер веселился на какой-то вечеринке. Он показался только на похоронах и тут же отбыл во Флориду в компании смазливой девицы из шоу-бизнеса.
   Господи, как я ненавидел этого человека! Как я мечтал убить его! Можете ли себе представить — стоило мне отвлечься от дел, которыми я занимался, как я тут же воображал, что стою над его трупом с ножом в руках, заливаясь радостным, счастливым смехом.
   До меня частенько доходили вести о похождениях Уолтера, и, судя по всему, он не собирался отказываться от привычного образа жизни. Я старался быть в курсе его дел и довольно давно понял, что Уолтер отчаянно ищет женщину, которую мог бы искренне полюбить. Поскольку о его богатстве ходили легенды, он всегда подозревал сближавшихся с ним женщин, что им нужен не столько он, сколько его капиталы, а эти подозрения, в свою очередь, отталкивали от него женщин.
   Это может показаться вам странным, но, несмотря на мое отношение к Уолтеру, мы довольно часто виделись с ним. И что не менее странно, он даже не подозревал, как я ненавижу его. Он понимал, конечно, что пользуется далеко не самой лучшей репутацией, но ни о чем не догадывался, питая глупые иллюзии о нашей, дружбе. Но, преподав мне столь жестокий урок, касающийся женщин, он не пытался больше повторить его, и, откровенно говоря, он и не испытывал в нем необходимости.
   Забавно, но именно в этом я и нашел решение моей проблемы. Решение все время вертелось у меня в голове, порою ускользало, но лишь в тот день, когда я сидел на террасе и читал документы, присланные управляющим, я окончательно понял, как можно использовать благоприятно подвернувшиеся обстоятельства. В записке говорилось, что Уолтер в очередной раз потряс биржу и буквально поставил Уолл-Стрит на уши. В те времена, когда любое событие на Уолл-Стрит отражалось на экономике всей страны, его действия сказались на всей хозяйственной структуре Соединенных Штатов. Тогда нам лишь с огромным трудом удалось вернуться к нормальному порядку дел, да и то за счет краха многих бизнесов. А Уолтер Харрисон удвоил свое состояние, которое он и так никогда бы не потратил — за целую жизнь.
   Как я уже говорил, я сидел на террасе и просматривал бумаги. И вдруг я увидел ее в окне виллы через дорогу. Она стояла, залитая потоком солнечного света, в ореоле золотистой копны волос; она была воплощением столь совершенной красоты, что в нее было трудно поверить. Прислуга принесла ей поднос с завтраком, и, когда она села, я потерял ее из виду за живой изгородью. В голове мелькнула мысль, как просто все устроить.
   На следующий день я встретился с Уолтером за ленчем. Он с неподдельным удовольствием вспоминал свое последнее приключение и рассказывал о нем как об удачной шутке.
   — Послушай, — сказал я, — ты ведь никогда не был у меня на Айленде, не так ли?
   Он засмеялся, и я заметил, что в его глазах скользнула легкая тень вины.
   — По правде говоря, — встрепенулся он, — я бы уже давно заехал, не знай я, что ты строил дом для Адрианны. Кроме того...
   — Не будь смешным, Уолтер. Что сделано, то сделано. Пока все не наладится, почему бы тебе не провести у меня несколько дней? После столь бурных успехов в сердечных делах тебе надо бы скромно отдохнуть.
   — Прекрасно, Дункан! Отлично! Как скажешь, я готов в любое время.
   — Договорились. Вечером я за тобой заеду.
   По пути мы несколько раз останавливались пропустить в барах по рюмке и вспоминали давние дни в колледже. В другое время я бы охотно посмеялся с ним на пару, но тогда воспоминания тяготили меня. В доме нас встретили несколько друзей, горевших желанием познакомиться со знаменитым Уолтером Харрисоном, и, оставив его внимать аплодисментам публики, я пошел спать.
   Завтракали мы на террасе. Уолтер ел с аппетитом и с животным наслаждением вдыхал свежий морской воздух. Ровно в девять часов в окнах виллы напротив блеснуло солнце, когда были раздвинуты портьеры навстречу утренней прохладе.
   Она возникла в раме окна. Я махнул ей, и она махнула в ответ. Уолтер повернул голову, и я ощутил, как у него перехватило дыхание. Золотые волосы каскадом лились ей на плечи, и она была воплощением обаяния. Сквозь прозрачную ткань блузки виднелись нежные овалы грудей, белизна которых обольстительно контрастировала с густым загаром плеч и рук.
   Потрясенный Уолтер смотрел на нее так, словно увидел сон наяву.
   — Господи, до чего прекрасна! — вырвалось у него. — Кто она, Дунк?
   Я сделал глоток кофе.
   — Соседка, — небрежно бросил я.
   — Как... как ты считаешь, могу ли я познакомиться с ней?
   — Не исключено. Она довольна молода и несколько застенчива, так что лучше я с ней встречусь, а потом уж, как полагается, представлю вас друг другу.
   Он откашлялся. На его возбужденном лице появилось алчное выражение.
   — Как скажешь, но я должен с ней познакомиться! — С улыбкой он обернулся ко мне. — Черт возьми, я и с места не сдвинусь! Жду!
   Посмеявшись, мы закурили, но я то и дело ловил его полный надежды взгляд, который он бросал в сторону живой изгороди.
   Я был знаком с ее распорядком дня и знал, что увидеть ее нам сегодня больше не удастся. Однако Уолтер не подозревал ни о чем. Он старался не возвращаться к этой теме, но она явно не давала ему покоя. Наконец он снова спросил:
   — Кстати, кто она такая?
   — Зовут ее Эвелин Вогн. Дочь весьма уважаемых родителей.
   — Она здесь одна?
   — Нет. Кроме прислуги, при ней — медсестра и врач. Она не очень хорошо себя чувствует.
   — Черт возьми! Она выглядит — как воплощение здоровья.
   — В данный момент так оно и есть, — согласился я. Подойдя к телевизору, я включил его, и мы стали смотреть бой на ринге. Уолтеру позвонили в шестой раз, но он ответил то же самое: возвращаться в Нью-Йорк не собирается. Я уловил в его голосе нотку нетерпеливого ожидания и, понимая, почему он решил остаться, скрывал улыбку, отвернувшись к экрану.
   На следующий день и еще через день Эвелин была на вилле. Уолтер стал махать ей вместе со мной, и, когда она отвечала на приветствие, его лицо озарялось детским восторгом. Он отменно загорел, и, стоило ему увидеть Эвелин, как он буквально начинал гарцевать на месте. Он засыпал меня вопросами, на которые я давал уклончивые ответы. Как-то он высказал мысль, что, мол, его известность не позволяет обитательнице виллы напротив нанести нам визит. Когда же я объяснил ему, что для Эвелин ни состояние, ни положение в обществе ровным счетом ничего не значат, он уставился на меня, пытаясь понять, говорю ли я правду. Чтобы стать тем, кем он был, он должен был хорошо разбираться в выражении лиц своих собеседников. И он понял, что нет никаких оснований сомневаться в моей искренности.
   Так что мне оставалось лишь спокойно ждать, наблюдая, как Уолтер Харрисон безнадежно влюбляется в девушку, с которой не был знаком и еще ни разу не встретился. Он обожал жесты ее руки, когда она приветственно махала нам в ответ, самодовольно полагая, что они предназначены ему одному. Он боготворил непревзойденную красоту ее тела, не отрываясь, любовался, когда она из особняка шла на пляж; страдал и корчился от сжигавшего его желания быть рядом с ней. Порою она оборачивалась и, видя нас, махала рукой.
   Вечерами он, забывая про меня, торчал за портьерами, следил за ее окнами, надеясь бросить на нее хоть мимолетный взгляд, и не раз я слышал, как он тихо повторял ее имя, катая его на языке, как драгоценный камень.
   Дальше так продолжаться не могло. И он и я — оба мы это понимали. Она возвращалась с пляжа, и на ее коже блестели капли воды. Вдруг она засмеялась словам женщины, сопровождавшей ее, и откинула голову; длинные густые волосы упали ей на спину.
   Уолтер окликнул ее и махнул в знак приветствия, а она снова радостно засмеялась и махнула в ответ. Ветер донес ее голос, и Уолтер застыл на месте, жарко дыша мне в лицо.
   — Вот что, Дункан, я пошел. Встречусь с ней. Больше не в силах выносить ожидания. Боже милостивый, почему человек должен так мучиться до встречи с женщиной?
   — Неужели тебе раньше не приходилось страдать из-за них?
   — Так — никогда! — искренне воскликнул он. — Обычно они сами падали к моим ногам. Но ведь я не изменился, не так ли? Ведь во мне не появилось ничего отвратительного?
   Я хотел было открыть ему правду про девушку, но вместо этого рассмеялся.
   — Ты точно такой же, как всегда. Я не удивлюсь, если узнаю, что и она умирает от желания пойти на свидание с тобой. Скажу тебе... с той поры, как ты тут появился... она никогда не проводила столько времени вне особняка.
   Его глаза вспыхнули, как у мальчишки.
   — Ты в самом деле так думаешь, Дунк?
   — В самом деле. Уверяю тебя. Похоже, она увлечена тобой, так что теперь все зависит только от тебя одного.
   Крючок был заброшен грубо и бесцеремонно, но он уже не мог сорваться с него. Уолтер пустился в долгие откровения:
   — Наконец-то я нашел то, что искал всю жизнь, Дункан. Я просто схожу с ума по этой девочке. Господи, я женюсь на ней, чего бы мне ни стоило.
   — Только не торопись, не испорть все, Уолтер. Обещаю тебе, завтра же я вас познакомлю.
   Он был настолько серьезен, что это граничило с напыщенностью. Сомневаюсь, чтобы ночью он сомкнул глаза. Задолго до завтрака он уже ждал меня на террасе. Ели мы в молчании, и каждая минута, вероятно, казалась ему вечностью. Он постоянно поворачивался, бросая взгляды в сторону живой изгороди, и я заметил, как он обеспокоен тем, что она все еще не появлялась в окне.
   В уголках его глаз прорезались морщинки.
   — Где она, Дунк? — заволновался он. — Ей уже пора бы показаться, не так ли?