Слава Богу, не только мы с Пулом заметили подшлемник и ствол винтовки. Так что никто не пустил бы на поле Пула, никто также не горел желанием попробовать сам.
   “Итак, вы считаете, что поле заминировано?” – спросил Биверс.
* * *
   – Итак, вы все, парни, уверены, что поле заминировано, – заорал лейтенант Биверс. – И вы действительно думаете, что я куплюсь на эту байку? Это просто борьба за власть, а командую здесь все-таки я, нравится вам это или нет.
   Денглер, ухмыляясь, повернулся к Пумо и прошептал:
   – Ну разве тебе не нравится ход его мыслей?
* * *
   Денглер что-то прошептал мне, и тут лейтенант окончательно взорвался.
   “О’кей! – заорал он на Денглера. – Если вы считаете, что это поле заминировано, что ж, докажите мне это! Киньте туда что-нибудь и попадите в мину. А если взрыва не будет, то мы все идем через поле”.
   “Как прикажете”, – отозвался Денглер.
* * *
   – Все, что угодно лейтенанту, – сказал Денглер и с усмешкой на губах огляделся вокруг.
   – Кинь лучше лейтенанта, – угрюмо пробурчал Виктор Спитални.
   Денглер увидел наконец огромный булыжник, торчащий из земли неподалеку от него, ногой подкатил его к себе, нагнулся. Обхватил камень руками и поднял.
* * *
   Он поднял камень размером с собственную голову. Биверс бесился все больше и больше. Он приказал Денглеру швырнуть этот чертов булыжник на поле. Пул подошел к Денглеру, чтобы помочь. Вдвоем они раскачали камень и забросили его ярдов на двадцать. Все, кроме лейтенанта, упали лицом вниз. Ничего. Я ждал, что сейчас нас забросает шрапнелью. Но ничего не случилось. Все поднялись на ноги. Биверс злорадно ухмылялся.
   “Ну что, барышни, – произнес он. – Теперь довольны? Или нужны еще доказательства?”
   А дальше Биверс сделал совершенно удивительную вещь – он снял с головы шлем, поцеловал его и сказал:
   “Следующим номером будет вот это. У моего шлема смелости больше, чем у вас всех вместе”.
   Лейтенант размахнулся, чтобы забросить шлем как можно дальше на поле. Мы все наблюдали, как шлем взмыл ввысь, и к тому моменту, как он начал опускаться, его было уже едва видно.
* * *
   Они смотрели, как исчезает в темноте за роями мух и слепней шлем лейтенанта. К моменту, когда шлем коснулся земли, он был уже практически невидим. Взрыв удивил их всех, кроме разве что тех, кто дошел уже до такого состояния, когда ничем нельзя удивить. И опять все, кроме Биверса, упали лицом вниз. Столб багрового пламени взметнулся ввысь, земля содрогнулась под ногами. То ли из-за каких-то неполадок в механизме, то ли просто от вибрации, но вслед за первой миной тут же взорвалась вторая, и осколок металла пролетел в миллиметре от щеки Биверса, так что он даже почувствовал его тепло. Затем лейтенант либо упал на землю специально, либо просто повалился рядом с Пулом в состоянии, близком к шоку. Он задыхался. В воздухе стоял едкий запах взрывчатки. Последовало несколько секунд полной тишины. Тино Пумо поднял голову, почти уверенный в том, что вот-вот взорвется еще одна мина, и в этот момент услышал, как вновь начали жужжать насекомые. Сначала Тино показалось, что он увидел в конце минного поля шлем лейтенанта Биверса, как ни странно, оставшийся целым и невредимым, хотя и засыпанный листьями. Затем он увидел, что листья под шлемом начинают принимать форму человеческого лба и глаз. Наконец Пумо понял, что это действительно были лоб и глаза. Шлем не был шлемом Биверса – Шлем был надет на голову мертвого солдата. Взрыв приподнял с земли наполовину зарытое, обезображенное тело.
   На другом конце поля что-то закричали по-вьетнамски. Заливать смехом, ответил другой голос.
   – Мы, кажется, попали в историю, лейтенант, – прошептал Денглер.
   Пул достал из клеенчатого футляра свою карту и стал водить поней пальцем, пытаясь определить, где же они находятся на самом деле.
   Глядя через поле на голову американского солдата, выплывающую в своем американском шлеме из болотной жижи, Пумо заметил, что земля как-то странно колеблется вокруг этого места, будто какие-то невидимые корни пытались выбраться наружу, разорвав мокрую землю в одних местах, потеснив стебельки травы в других. Что-то потревожило обломки деревьев посреди поля, они сдвинулись назад на несколько дюймов. Наконец Пумо понял, что взвод обстреливают с тыла.
* * *
   Раздались один за другим два взрыва, – продолжал Тино Пумо свой рассказ. – Затем со всех сторон послышалась трескотня по-вьетнамски – я думаю, они специально дали нам побродить по лесу вслепую, чтобы точно определить, где мы находимся. Что ж, хотя бы за это можно было сказать спасибо Биверсу, который запретил Майклу Пулу пользоваться рацией. Вьетконговцы, засевшие у нас за спиной, стали стрелять, и наши жизни спасло только то, что они до сих пор точно не знали, где именно мы находимся, и стреляли туда, где мы должны были находиться по их мнению – на том же самом поле, на котором они покрошили накануне целый взвод. И их выстрелы взорвали, наверное, около восьмидесяти процентов мин, заложенных среди тел мертвых американцев.
* * *
   Все выглядело так, как будто стреляют подземные огневые установки. Серии двойных взрывов следовали одна за другой – сначала плюхался в болотную жижу снаряд, следом тут же взрывалась мина. Красно-желтое пламя немедленно перекрывалось красно-оранжевым, которые превращались в стену земли и дыма, среди которых можно было различить части трупов – покореженные тела, ноги, руки.
* * *
   Зачем было минировать трупы? – прошептала Мэгги Ла.
   – Потому что они знали, что за трупами кто-то вернется. Солдаты всегда возвращаются за погибшими. Это единственное порядочное действие, совершаемое на войне. Ты забираешь с собой своих мертвых друзей.
   – Вот так же твои друзья отправились теперь за Тимом Андерхиллом?
   – Вовсе нет. Хотя, может быть. Пожалуй. – Пумо подставил согнутую руку, Мэгги легла ему на плечо и прижалась к Тино покрепче. – Двое ребят подорвались, как только мы побежали по минному полю. Биверс приказал нам двигаться вперед, и на этот раз он был прав, потому что огонь постепенно смещался в нашу сторону, и если бы мы не побежали, от нас бы только мокрое место осталось. Первым побежал парнишка по имени Кал Хилл, который совсем недавно прибыл в наш взвод, сразу же за ним – Татуированный Тиано. Я никогда не знал его настоящего имени, но он был хорошим солдатом. Итак, Тиано сразу же убило. Прямо рядом со мной. Мне чуть не оторвало голову взрывной волной от мины, на которую он наступил, воздух вокруг на секунду сделался темно-красным. Он действительно был очень близко от меня. Так близко, что я подумал, будто это меня убило. Я ничего не видел и не слышал. Кругом был красный туман. Потом я услышал, как взорвалась еще одна мина и раздался истошный вопль Хилла.
   “Двигай задницей, Пумо, – заорал Денглер. – Она пока при тебе, так давай, двигай”.
   Норм Питерс, наш медик, умудрился каким-то образом добраться до Хилла и теперь пытался ему помочь. Только тогда я заметил, что весь мокрый – в крови Тиано. В нас стали слегка постреливать спереди, мы сняли с плеч винтовки и тоже открыли огонь. Артиллерийские снаряды шлепались у самой кромки джунглей, из которых мы только что выбежали. Я видел, как Пул кричит что-то по рации. Огонь усиливался. Мы все бежали через поле, прячась за всем, за чем только можно было спрятаться. Вместе с другими ребятами я вытянулся за поваленным деревом. Питерс перевязывал Кэла Хилла, пытаясь остановить кровотечение, а со стороны это выглядело так, будто док пытает Хилла, высасывает из него кровь. Кэл душераздирающе орал. Мы были демонами, они были демонами, все были демонами, на земле не осталось больше людей – только демоны. У Хилла ничего не было посредине – там, где должен был находиться желудок, кишки, член, виднелось сплошное кровавое месиво. Хилл видел, что с ним случилось, но никак не мог в это поверить. Он просто еще недостаточно пробыл в Наме, чтобы в такое поверить.
   “Прекратите эти вопли”, – закричал Денглер.
   Спереди раздалось еще несколько выстрелов из винтовок, затем мы услышали, как кто-то кричит: “Рок-н-роу! Рок-н-роу!”
   “Элвис”, – сказал Денглер, и все остальные закричали на него. Ребята начали стрелять. Потому что это был снайпер, который сам себя назначил нашим официальным убийцей. Стрелок он был потрясающий, можешь мне поверить. Я приподнялся и выстрелил, хотя и понимал, что вряд ли это что-то даст. Для М-16 использовались пули диаметром 5.56 вместо круглых калибра 7.62, чтобы легче было носить ящики с патронами, весившие в два раза меньше, но эти пульки не летели в цель с дальнего расстояния. В каком-то смысле старые добрые М-14 были лучше – не только потому, что били дальше, но и потому, что из них действительно можно было прицелиться. Итак, я выстрелил еще несколько раз, хотя был практически уверен, что, даже если бы и видел старину Элвиса, все равно бы в него не попал. Но в этом случае я бы по крайней мере удовлетворил свое любопытство, узнав, как же он выглядит. Итак, мы залегли посреди минного поля между Двух отрядов вьетнамской армии, которые, скорее всего, шли на соединение с остальными в долину А-Шу. Не говоря уже об Элвисе. И Пул не мог никому сообщить, где мы находимся, потому что лейтенант не только завел нас черт знает куда, но еще и не уберег рацию, которая была теперь разбита. Мы были в ловушке. Следующие пятнадцать часов мы провели посреди поля, полного трупов, в обществе лейтенанта, который сходил с ума.
* * *
   Пумо слышно было, как лейтенант Биверс причитал: “О Боже, о Боже, о Боже”. Кэлвин Хилл продолжал умирать, крича так, будто Питерс пронзал его язык раскаленными иглами. Остальные раненые тоже кричали. Пумо не видно было, кто они, дай не хотелось этого знать. Какой-то частью своего сознания Пумо больше всего на свете хотел сейчас встать, чтобы его убили и все это, наконец, закончилось. А другая половина была напугана этими мыслями, как и всем происходящим. Пумо сделал интереснейшее открытие: оказывается, у страха есть свои стадии, свои слои, каждый из которых ужаснее предыдущего. Смертельные снаряды ударялись о хлюпающую землю через равномерные промежутки времени, иногда вьетконговцы начинали стрелять из огнеметов. Пумо и все остальные прятались в углублениях, которые они частично нашли, а частично вырыли для себя. Пумо увидел наконец искореженный шлем лейтенанта – он валялся рядом с коленной чашечкой мертвого солдата, вывороченного из болота взорвавшейся миной. Коленная чашечка и часть голени лежали недалеко от головы и плеч солдата. Мертвец глядел на Пумо. Лицо его было грязным, мертвые глаза широко открыты, и выглядел он глупым и голодным. Каждый раз, когда земля содрогалась и небо разрывал очередной взрыв, голова подпрыгивала и оказывалась на несколько дюймов ближе к Пумо, казалось, что плечи медленно ползут за ней.
   Пумо крепче вжался в землю. Он был во власти, наверное, одного из последних, самых жутких слоев страха, и кто-то или что-то шептало ему на ухо, что в тот момент, когда голова солдата доберется наконец до того места, где он прячется, и коснется его, он умрет. Затем он увидел, что Тим Андерхилл ползет в сторону лейтенанта, и поинтересовался про себя, зачем ему это нужно. В воздухе носились трассирующие пули, не говоря уже о разрывах мин. Ночь наступила как-то сразу, в одно мгновение. Лейтенант умрет. Андерхилл умрет. Все они умрут. И это был самый большой и самый страшный секрет. Пумо услышал, как Денглер что-то сказал Майклу Пулу и рассмеялся. Рассмеялся? Но смех был невозможен посреди этого жуткого поля, здесь возможен был только преследующий Пумо запах крови Татуированного Тиано.
   – Ну что, лейтенант, намазал, дерьмом свои новые панталоны? – послышался голос Андерхилла.
   – Майкл, приготовь к работе рацию, хорошо? – совершенно спокойно произнес М.0. Денглер.
   Сильнейший взрыв оглушил Пумо, разорвав на куски небо над его головой. Воздух стал белым, красным, затем опять непроницаемо черным. Визгливые, почти женские крики раздались со стороны, где лежал солдат по имени Тони Ортега, хороший, но жестокий солдат, который на гражданке был лидером шайки рокеров под названием “Наплюем на дьявола” где-то там в Нью-Йорке. Ортега был единственным другом Виктора Спитални. Теперь у Спитални не будет друга. Пумо понимал, что это не имеет никакого значения, потому что Спитални убьют вместе со всеми остальными. Крики Ортеги постепенно затихали, как будто его уносили куда-то вдаль.
   – Что делать, что делать? О Боже, о Боже! – скулил Биверс. – О Боже, о Боже, о Боже! Я не хочу умирать, не хочу, не хочу, не хочу, я не могу умереть.
   Питерс отполз от Ортеги, направляясь к другому раненому. Еще один взрыв потряс землю, и мертвец опять подвинулся на несколько дюймов к Тино.
   Солдат по имени Тедди Уоллис объявил, что он собирается покончить наконец с этим проклятым Элвисом, его друг по имени Том Блевинс сказал, что с удовольствием составит компанию. Пумо видел, как двое солдат поднялись на четвереньки и поползли через поле. Уоллис, не успев проползти и нескольких дюймов, наткнулся на мину, и его разорвало буквально пополам. Его левая нога взлетела в воздух, и казалось, что она несколько секунд бежала над полем, прежде чем упасть. Том Блевинс прополз еще немного, а затем ткнулся носом в землю, срезанный так аккуратно, будто он просто споткнулся о натянутую проволоку.
   – Рок-н-роу! – вновь раздался из-за деревьев торжествующий крик Элвиса.
   Неожиданно Пумо заметил рядом ухмыляющегося Денглера.
   – Тебя не удивляет, как это Бог умудряется делать все одновременно? – спросил он Пумо.
   – Что? – не понял тот.
   Жизнь казалась ему сейчас совершенно бессмысленной, весь мир казался бессмысленным, эта война казалась бессмысленной, все было не больше чем ужасной шуткой. Смерть была страшной тайной, скрывавшейся на дне этой шутки, и демоны смотрели на этот мир, кривлялись и насмехались над ним.
   – Что мне нравится в этой идее, – продолжал Денглер, – так это то, что Вселенная создала сама себя, а значит, продолжает воссоздавать самое себя. Так что разрушение – часть этого воссоздания, которое продолжается непрерывно, понимаешь? И из всего этого следует самое восхитительное, Пумо, – разрушение лежит в основе процесса творения, который кажется нам таким красивым.
   – Отвали, мать твою! – выругался Пумо, только сейчас поняв, что в действительности делал Денглер: нес разную чушь, чтобы разбудить мысли Пумо, вернуть ему способность к действию. Денглер не понимал, что демоны создали этот мир и смерть – самая большая его тайна.
* * *
   Пумо вдруг осознал, что молчит уже довольно долгое время. В глазах его стояли слезы.
   – Мэгги, ты не спишь? – прошептал он. Мэгги дышала легко и тихо, голова ее по-прежнему лежала на плече Тино.
   – Это исчадие ада украло мою записную книжку, – прошептал Пумо. – Зачем ей, интересно, могла понадобиться моя записная книжка? Чтобы украсть радио с часами и портативные телевизоры у всех, кого я знаю?
* * *
   – Демоны улетели, – донесся до них голос Андерхилла. – И Денглер пытается убедить Пумо в том, что смерть – мать красоты.
   – Неправда, – прошептал Денглер. – Ты все понял неправильно. У красоты нет матери.
   – Господи Иисусе, – сказал Пумо, удивляясь про себя, откуда Андерхиллу могло быть известно про демонов. Наверное, он тоже видел их.
   Еще один взрыв осветил поле, и Тино увидел, что все оставшиеся в живых лежат как окаменелые на расстоянии выстрела от него и лица их повернуты к Андерхиллу, который кажется спокойным, невозмутимым, массивным и устойчивым, как гора. В этом был какой-то секрет, секрет, запрятанный так же глубоко, как один из тех, что хранили демоны, но что это был за секрет? Их мертвые товарищи и мертвые солдаты, которые были заминированы, из предыдущего отряда, погибшего здесь, лежали по всему полю. Нет, думал Пумо, демоны должны быть глубже, потому что здесь – не преисподняя, это хуже преисподней – в преисподней ты уже умер, а в этом аду вынужден сидеть и ждать, пока тебя убьют.
   Норм Питерс ползал туда-сюда, перевязывая раны. Вновь наступила темнота. Когда поле снова осветилось, Пумо увидел, что Денглера уже нет рядом – он ползал теперь вместе с Питерсом, помогая ему. Денглер улыбался. Увидев, что Пумо смотрит на него, он широко осклабился и указал пальцем на небо. “Помни, помни, – хотел он сказать. – Вселенная воссоздает сама себя, прямо здесь и прямо сейчас”.
   Поздно ночью вьетнамцы начали стрелять шестидесятимиллиметровыми снарядами из американских пушек М-2. Несколько раз за этот час перед рассветом Пумо казалось, что он окончательно сошел с ума. Демоны вернулись вновь и с громким смехом носились над полем. Пумо понял наконец, что они смеются над ним и над Денглером, потому что даже если они переживут эту ночь, это все равно не спасет их от того, чтобы умереть бессмысленной смертью, а если все на этом свете происходит одновременно, значит, их смерть принадлежит не будущему, а настоящему, а память – только шутка, игра в перевертыши. Пумо видел, как Виктор Спитални пытается отрезать уши у Тони Ортеги, бывшего лидера шайки, грозившейся наплевать на самого дьявола, и это зрелище заставляло демонов плясать и визжать от удовольствия.
   – Что ты делаешь? – прошипел Пумо, поднимая комок земли и бросая его в Спитални. – Это же твой лучший друг!
   – Мне нужно что-нибудь, что я мог бы предъявить после всего этого, – сказал Спитални, однако все же прекратил, убрал нож за пояс и торопливо отполз в сторону, как шакал, успевший насладиться падалью.
   Когда наконец прибыли вертолеты, части СВА отступили обратно в джунгли, и “кобры”, боевые вертолеты, выпустили по кронам деревьев несколько ракет, поджарив, вероятно, несколько обезьян, затем развернулись, направляясь обратно в Кэмп Крэнделл. Еще один вертолет опустился на опушку.
   Невозможно вспомнить, как почти спокойно может быть в UH1-B, пока не доведется посидеть в нем снова.


3


   – По правде говоря, мы полицейские из Нью-Йорка, – объявил Гарри Биверс водителю такси, костлявому беззубому китайцу в футболке, который только что спросил его, что им понадобилось на Буги-стрит.
   – А, – сказал водитель. – Полицейские.
   – Мы здесь расследуем одно дело.
   – Дело, – эхом отозвался таксист. – Очень хорошо. Это для телевидения?
   – Мы разыскиваем одного американца, которому нравилась Буги-стрит, – торопливо пояснил Майкл Пул. Физиономия Биверса покраснела, губы сжались в тонкую линию. – Мы знаем, что он переехал в Сингапур. И хотим показать на Буги-стрит его фотографию, посмотреть, не знает ли его там кто-нибудь.
   – Буги-стрит вас разочарует, – сказал таксист.
   – Я выхожу из машины, – прервал их Гарри Биверс. – Не могу больше это выносить. Остановите. Мы выходим.
   Водитель пожал плечами, послушно включил мигалку и стал пробираться к тротуару через три ряда машин.
   – Почему вы считаете, что Буги-стрит нас разочарует? – спросил Майкл.
   – Потому что там больше ничего нет. Мистер Ли, он вычистил Буги-стрит.
   – Вычистил?
   – Мистер Ли заставил всех “девушек” убраться из Сингапура. Никого больше нет – только картинки.
   – Как это – только картинки?
   – Вы идете вечером по Буги-стрит, – терпеливо пояснил водитель. – Проходите мимо баров. Перед ними видите картинки, покупаете их и берете с собой домой.
   – Черт побери, – сказал Биверс.
   – Кто-нибудь в одном из этих баров наверняка знает Андерхилла, – сказал Майкл Пул. – Он мог и не уехать из Сингапура только потому, что прогнали его любимых “девушек”.
   – Ты уверен? – спросил Биверс. – Ты стал бы покупать головоломку из картинок, зная, что самый важный кусок в ней отсутствует?
   – Осмотрите достопримечательности Сингапура, – посоветовал таксист. – Вечером Буги-стрит, а сейчас – Сады Тигрового бальзама.
   – Ненавижу сады, – сказал Биверс.
   – Этот сад усажен не цветочками, – возразил таксист. – Он состоит из скульптур. Все стили китайской архитектуры. Герои китайского фольклора. Сцены ужасов.
   – Сцены ужасов, – повторил Биверс.
   – Питон, заглатывающий козленка. Тигр, приготовившийся к прыжку. Вознесение Духа Белой Змеи. Дикий человек из Борнео. Со Хо Чанг в Логове Паука. Дух Паука в образе красивой женщины.
   – Звучит заманчиво, – вмешался Конор Линклейтер.
   – А самая интересная часть – та, где изображены сцены пыток. Скульптуры, изображающие ад, наказания души после смерти. Очень красиво. Очень поучительно. И очень страшно.
   – Как вы считаете? – спросил Конор.
   – Меня больше волнуют наказания, которым подвергаются души людей до смерти, – сказал Майкл. – Но давайте посмотрим.
   Водитель немедленно выехал наперерез трем рядам машин.
* * *
   Таксист высадил трех друзей в конце широкой аллеи, ведущей к воротам, на которых между белыми и зелеными колоннами виднелась надпись: “Хо Пар Вилла”. Люди постоянно входили в ворота, другие выходили. Чуть вдалеке виднелись еще одни ворота в форме пагоды. Китайцы и китаянки в рубашках с короткими рукавами и летних платьях, подростки в пестрых одеждах, школьницы в форме, напоминавшей форму мальчиков в английских школах, пожилые пары, держащиеся за руки, мальчики в коротких штанишках – все эти люди двигались в обе стороны по широкой аллее, ведущей от входа в глубь Садов. По меньшей мере половина гуляющих что-то ела. Жарко палило солнце. Пул отер пот со лба. С каждым часом день становился все жарче, и воротник его рубашки уже успел промокнуть.
   Друзья прошли через вторые ворота. Рядом с аллегорической фигурой, изображавшей Таиланд, находился макет, состоящий из изображения крестьянки, растянувшейся на некоем подобии поля, выронив корзину и простирая руки в немой мольбе о помощи. К женщине бежал через поле ребенок, пожилой крестьянин в шортах и шляпе в форме пагоды простирал над ней руки, то ли предлагая помощь, то ли изрыгая проклятия. (В буклете, который раздавали тут же бесплатно, пояснялось, что крестьянин предлагает женщине бутылочку тигрового бальзама.) Чуть вдалеке паслись два быка.
   Пот стекал по лицу Майкла. Он вспомнил грязное поле, простиравшееся за холмами, и Спитални, поднимающего винтовку, чтобы прицелиться в женщину, бегущую к стоящим в кружок сараям, за которыми паслись тощие быки. Ярко-синяя пижама девушки была хорошо заметна на фоне коричневого поля. Москиты. За плечами девушки болтались на коромысле две бадьи, выплескивая немного воды при каждом ее шаге. Пул испытал настоящий шок, поняв, что ведра с водой имеют для нее такое же значение, как и собственная жизнь, – ей, очевидно, даже не пришло в голову бросить коромысло. Щелкнуло ружье Спитални, ноги женщины дернулось, и несколько секунд казалось, что она как бы летит параллельно земле, не касаясь ее. Затем женщина упала, мгновенно став бесформенной ярко-синей кучей, валяющейся возле упавшего коромысла. Ведра покатились вниз по холму. Спитални выстрелил еще раз. Быки устремились прочь от деревни, они бежали бок о бок, так тесно, что почти касались друг друга. Тело женщины дернулось вперед, как будто его толкала какая-то бесплотная невидимая сила, затем покатилось с холма. Руки ее мелькали то сверху, то снизу, напоминая лапки прибитой мухи.
   Пул повернулся к Гарри Биверсу, который, закончив осматривать композицию, напоминавшую гипсовый слепок человеческого мозга, красовавшуюся над первыми воротами, смотрел теперь на двух хорошеньких китаяночек, весело смеющихся над чем-то возле ворот, изображавших пагоду.
* * *
   – Помнишь, как Спитални застрелил женщину около Я-Тук? Ну ту, в синей пижаме.
   Биверс взглянул на него, вновь перевел глаза на скульптуру крестьянина и его жены. Затем он улыбнулся и закивал:
   – Ну конечно. Но это ведь было в другой стране, к тому же та девка давно мертва.
   – Нет, – влез в разговор Конор Линклейтер. – Это была другая девка, к тому же та страна давно мертва.
   – Она наверняка была с вьетконговцами, – сказал Биверс. Он снова взглянул на китаянок, как будто все они были вьетконговцами, которых необходимо уничтожить. – Она была там, значит, путалась с вьетконговцами.
   Девушки прошли мимо Биверса, двигаясь будто на цыпочках. Девушки были стройными, с волосами по плечи и в ярких платьях. Он взглянул на вершину ближайшего холма и увидел группу школьниц в форменных черных блейзерах и плоских шляпах.
   – Все это место как будто бы до сих пор в начале пятидесятых годов, – сказал Биверс. – Я имею в виду не Сады, а весь Сингапур. Здесь до сих пор тысяча девятьсот пятьдесят четвертый год. Здесь арестовывают за переход через улицу в неположенном месте, за плевок на тротуар.
   – Давайте найдем то место, где выставлены пытки, – предложил Майкл, и Конор громко рассмеялся.
   На вершине холма, откуда открывался вид на все Сады, стояли указатели, на одном из которых значилось: “Камера пыток”, и было указано направление.
   – Эй, а эти Сады выглядят не так плохо, – сказал Биверс. – Я должен их сфотографировать.
   Он достал фотоаппарат и посмотрел, сколько пленки осталось в запасе. Затем он направился по бетонным ступенькам к входу на территорию “Камеры пыток”. Подмигнув Пулу, Конор последовал за ним.
   Прохладное, затененное пространство известнякового грота было разделено на две половины широкой дорожкой, идя по которой посетители могли наблюдать через проволочные загородки за выставленными вокруг скульптурными группами. Когда Пул ступил на дорожку, друзья его были уже далеко впереди. Биверс непрестанно щелкал фотоаппаратом, практически не отрывая его от глаз. Большинство китайцев, осматривающих Камеру, ничем не выдавали своих чувств. Только маленькие дети время от времени показывали пальцами на статуи.