Страница:
Пул и Андерхилл вернулись наконец в центральную часть пещеры. М.О.Денглер выносил наружу один из ящиков с оружием, говоря что-то Виктору Спитални.
– Человек горя, познавший грусть, – отвечал, а скорее всего, повторял, Виктор Спитални. – Человек горя, познавший грусть, человек горя, познавший грусть. Человек горя, познавший... мать твою. Господи Боже!
– Успокойся, Вик, – сказал ему Денглер. – Что бы это ни было, это уже прошло. – Но тут он вдруг покачнулся, будто чья-то сильная рука опустилась сверху ему на голову. Колени Денглера подогнулись, он уронил ящик с оружием, который опустился на землю с громким грохотом, в то время как Денглер упал почти бесшумно. Спитални услышал звук, обернулся, посмотрел на упавшего Денглера, но продолжал нести свой ящик к выходу.
– Здесь нет детей, – вопил снаружи Денглер. – На войне не бывает детей.
Что ж, он был прав – детей действительно не было. “Интересно, – подумал Майкл, – может быть, это жители Ан-Лак вывели остальных детей через противоположный вход в пещеру”.
Когда Питерс снимал последний слой бинта, Денглер застонал. Все обернулись и увидели коричневую от запекшейся крови рану, от которой исходил неприятный запах.
– Тебе придется покинуть нас на несколько дней, – сказал Питерс.
– Куда пошел лейтенант? – Денглер почти со страхом озирался по сторонам, пока Питерс перебинтовывал его руку. – Вы видели как изо рта у него вылетали летучие мыши?
– Я дал ему кое-что, – пояснил Питерс. – Это поможет Денглеру выкарабкаться.
– Человек горя, познавший грусть, – отвечал, а скорее всего, повторял, Виктор Спитални. – Человек горя, познавший грусть, человек горя, познавший грусть. Человек горя, познавший... мать твою. Господи Боже!
– Успокойся, Вик, – сказал ему Денглер. – Что бы это ни было, это уже прошло. – Но тут он вдруг покачнулся, будто чья-то сильная рука опустилась сверху ему на голову. Колени Денглера подогнулись, он уронил ящик с оружием, который опустился на землю с громким грохотом, в то время как Денглер упал почти бесшумно. Спитални услышал звук, обернулся, посмотрел на упавшего Денглера, но продолжал нести свой ящик к выходу.
– Здесь нет детей, – вопил снаружи Денглер. – На войне не бывает детей.
Что ж, он был прав – детей действительно не было. “Интересно, – подумал Майкл, – может быть, это жители Ан-Лак вывели остальных детей через противоположный вход в пещеру”.
Когда Питерс снимал последний слой бинта, Денглер застонал. Все обернулись и увидели коричневую от запекшейся крови рану, от которой исходил неприятный запах.
– Тебе придется покинуть нас на несколько дней, – сказал Питерс.
– Куда пошел лейтенант? – Денглер почти со страхом озирался по сторонам, пока Питерс перебинтовывал его руку. – Вы видели как изо рта у него вылетали летучие мыши?
– Я дал ему кое-что, – пояснил Питерс. – Это поможет Денглеру выкарабкаться.
* * *
В темноту, которая поможет нам выкарабкаться.
25
Возвращение домой
1
Когда друзья приземлились в Сан-Франциско, у всех троих так гудела голова от недосыпания и выпитого накануне коньяка, что им казалось, будто бы сейчас часа четыре утра, хотя на самом деле уже наступил полдень. В огромном зале сотни людей следили за тем, как соскальзывают из окошка на транспортер их чемоданы. С приведенной в порядок бородой и коротко подстриженными волосами Тим Андерхилл выглядел каким-то тощим и очень усталым. Плечи его были сгорблены, он напоминал великовозрастного студента с застывшим на лице вопросительным выражением.
Когда друзья направились со своими чемоданами к помещению таможни, в толпе пассажиров появился человек в форме, который выбрал несколько человек и разрешил им выйти из здания аэропорта без таможенного досмотра. Люди, которых он выбрал, все были мужчинами среднего возраста, напоминавшими по виду служащих крупных корпораций. “Коко тоже был здесь, – думал Пул. Глаза таможенника на секунду задержались на нем и побежали дальше. – Коко стоял на этом самом месте и видел все, что вижу сейчас я. Он полетел из Бангкока в Сингапур, затем пересел на нью-йоркский рейс, где встретил стюардессу по имени Лиза Майо и неприятного молодого миллионера. Он беседовал с ним во время перелета, а вскоре после того, как лайнер приземлился, Коко убил его. Я готов спорить, что он это сделал, я готов спорить, спорить...”
Пул еще раз представил себе Коко, который стоял на том же самом месте, где стоит сейчас он. По спине Майкла побежали мурашки.
Они встретились перед конторкой, Биверс протянул руки и молча заключил Майкла в объятия, обдав его запахом алкоголя, одеколона и мыла, которое выдают в самолетах. Пул чувствовал себя так, будто его благодарят за отвагу, проявленную на поле брани.
С драматическим выражением лица Биверс снял руки с плеч Майкла и обернулся к Конору Линклейтеру. Но прежде чем он успел вручить тому Орден Почетного Легиона, тот протянул ему руку. Биверс сдался и пожал ее. Наконец лейтенант обернулся к Тиму Андерхиллу.
– Итак, это ты, – сказал он.
Андерхилл чуть не рассмеялся в голос.
– Разочарован?
Во все время перелета Пул думал, что выкинет Гарри Биверс, увидев Андерхилла, который прибыл с остальными и был явно невиновен. Существовала небольшая возможность, что тот поведет себя действительно плохо, например немедленно оденет на руки Тима наручники, изображая арест опасного преступника гражданскими лицами. Фантазии Гарри Биверса умирали очень тяжело, и Пул понимал, что он не откажется так просто и от этой, которая, вероятно, лежала в основании многих других.
Но хорошее воспитание и, как ни странно, чувство ответственности одержали верх, что очень удивило Пула.
– Нет, если ты собираешься помогать нам, – ответил Биверс на вопрос Андерхилла.
– Я тоже хочу остановить его, Гарри, – сказал Тим. – Конечно, я буду помогать вам, чем только смогу.
– Ты сейчас не колешься? – спросил Биверс.
– У меня вообще все не так плохо, – ответил Тим.
– Хорошо. Но вот еще что. Мне нужно твое подтверждение, что ты не станешь использовать полученную информацию об этом деле в нелитературных произведениях. Можешь писать об этом книгу – мне все равно. Но права на саму информацию должны принадлежать мне.
– Конечно, – сказал Андерхилл. – Я не смог бы написать нелитературное произведение, даже если бы попытался. Я не буду мешать тебе, если ты не станешь мешать мне.
– Мы можем работать вместе, – объявил Биверс. Он заключил Андерхилла в объятия и сказал, что теперь они в одной команде. – Только дай мне сделать на этом деньги, хорошо?
– Нам надо быть осторожными с этим парнем, Майкл. Мы не можем ему доверять, и это главное. Почему, ты думаешь, я пригласил его поселиться у меня? Так будет удобнее следить за ним.
Пул устало кивал.
Затем Биверс сказал довольно громко, так чтобы его могли услышать остальные:
– Я хочу, чтобы вы, ребята, задумались кое о чем. Через некоторое время после возвращения нам придется встретиться с полицией. И это создает кое-какие проблемы. Сколько из того, что мы знаем следует рассказать им?
Андерхилл обернулся и вопросительно оглядел друзей.
– Думаю, мы должны договориться о том, чтобы соблюдать в этом деле определенную конфиденциальность. Мы начали с того, что решили сами разыскать Коко, и этим же должны закончить. Мы должны все время идти на шаг впереди полиции.
– Спасибо, я догадался, – пробормотал Конор.
– Надеюсь, все остальные присоединятся к нашему соглашению.
– Мы посмотрим, – сказал Майкл.
– Надеюсь, речь не идет о том, чтобы нарушать закон? – поинтересовался Андерхилл.
– Мне все равно, как вы это назовете, – сказал Биверс. – Я только хочу сказать, что мы не должны сообщать полиции кое-какие детали, должны оставить их при себе. Кстати, полицейские время от времени поступают точно так же. Не распускать язык и глубже вникать в курс дела.
– А что мы можем сделать? – поинтересовался Конор. Биверс тут же изложил несколько возможностей.
– Например, у нас есть два-три факта, неизвестных полиции. Мы знаем, что Коко – Виктор Спитални, и мы знаем, что человек по имени Тим Андерхилл посетил наконец Нью-Йорк, а не киснет до сих пор у себя в Бангкоке.
– Ты не хочешь говорить копам, что мы ищем Спитални? – переспросил Конор Линклейтер.
– Мы немножечко поиграем в немых. Они сами разберутся, кого не хватает, а кто на месте. – Биверс наградил Конора довольно снисходительной улыбкой. – А вот вам еще один факт, который, на мой взгляд, очень важен для нас. Спитални упоминал имя этого человека, – кивок в сторону Андерхилла. – Разве нет? Чтобы заставлять репортеров приезжать к нему. Думаю, так было, судя по тому, что нашли в Гудвуд-парке. Вот я и говорю, что пора приниматься за дело всерьез.
– А как это сделать, Гарри? – спросил Андерхилл.
– В каком-то смысле эту идею подсказал мне Пумо, когда мы встречались перед отъездом в ноябре. Он говорил о своей девчонке, помните?
– Да, я помню, – обрадовался Конор. – Он говорил мне. Маленькая китаяночка морочила Тино, как хотела. Она публиковала для него объявления в какой-то там газетке. И подписывала их “Молодая Луна”.
– Тре бон, тре, тре бон, – пробормотал Гарри.
– Ты хочешь поместить объявление в “Виллидж Войс”? – спросил Майкл.
– Ведь это же Америка. Давайте проведем рекламную кампанию. Растрезвоним о Тиме Андерхилле по всему городу. Если кто-нибудь поинтересуется, всегда можем сказать, что хотим найти однополчан. Таким образом, нам не придется упоминать настоящего имени Коко. Думаю, нам удастся сорвать с этого дерева несколько персиков.
Когда друзья направились со своими чемоданами к помещению таможни, в толпе пассажиров появился человек в форме, который выбрал несколько человек и разрешил им выйти из здания аэропорта без таможенного досмотра. Люди, которых он выбрал, все были мужчинами среднего возраста, напоминавшими по виду служащих крупных корпораций. “Коко тоже был здесь, – думал Пул. Глаза таможенника на секунду задержались на нем и побежали дальше. – Коко стоял на этом самом месте и видел все, что вижу сейчас я. Он полетел из Бангкока в Сингапур, затем пересел на нью-йоркский рейс, где встретил стюардессу по имени Лиза Майо и неприятного молодого миллионера. Он беседовал с ним во время перелета, а вскоре после того, как лайнер приземлился, Коко убил его. Я готов спорить, что он это сделал, я готов спорить, спорить...”
Пул еще раз представил себе Коко, который стоял на том же самом месте, где стоит сейчас он. По спине Майкла побежали мурашки.
* * *
Гарри Биверс поднялся со своего места, как только увидел, что его друзья выходят из-за загородки для прибывающих пассажиров. Он перешагнул через собственные чемоданы и ручную кладь и начал пробираться к Майклу Пулу.Они встретились перед конторкой, Биверс протянул руки и молча заключил Майкла в объятия, обдав его запахом алкоголя, одеколона и мыла, которое выдают в самолетах. Пул чувствовал себя так, будто его благодарят за отвагу, проявленную на поле брани.
С драматическим выражением лица Биверс снял руки с плеч Майкла и обернулся к Конору Линклейтеру. Но прежде чем он успел вручить тому Орден Почетного Легиона, тот протянул ему руку. Биверс сдался и пожал ее. Наконец лейтенант обернулся к Тиму Андерхиллу.
– Итак, это ты, – сказал он.
Андерхилл чуть не рассмеялся в голос.
– Разочарован?
Во все время перелета Пул думал, что выкинет Гарри Биверс, увидев Андерхилла, который прибыл с остальными и был явно невиновен. Существовала небольшая возможность, что тот поведет себя действительно плохо, например немедленно оденет на руки Тима наручники, изображая арест опасного преступника гражданскими лицами. Фантазии Гарри Биверса умирали очень тяжело, и Пул понимал, что он не откажется так просто и от этой, которая, вероятно, лежала в основании многих других.
Но хорошее воспитание и, как ни странно, чувство ответственности одержали верх, что очень удивило Пула.
– Нет, если ты собираешься помогать нам, – ответил Биверс на вопрос Андерхилла.
– Я тоже хочу остановить его, Гарри, – сказал Тим. – Конечно, я буду помогать вам, чем только смогу.
– Ты сейчас не колешься? – спросил Биверс.
– У меня вообще все не так плохо, – ответил Тим.
– Хорошо. Но вот еще что. Мне нужно твое подтверждение, что ты не станешь использовать полученную информацию об этом деле в нелитературных произведениях. Можешь писать об этом книгу – мне все равно. Но права на саму информацию должны принадлежать мне.
– Конечно, – сказал Андерхилл. – Я не смог бы написать нелитературное произведение, даже если бы попытался. Я не буду мешать тебе, если ты не станешь мешать мне.
– Мы можем работать вместе, – объявил Биверс. Он заключил Андерхилла в объятия и сказал, что теперь они в одной команде. – Только дай мне сделать на этом деньги, хорошо?
* * *
Когда друзья летели в Нью-Йорк, Майкл сидел рядом с Биверсом. Конор сидел у окна, а Андерхилл впереди Пула. Биверс довольно долго рассказывал совершенно невероятные истории о своих похождениях в Тайпее: о том, как он пил кровь змеи и испытывал потрясающие сексуальные переживания в обществе проституток, актрис, фотомоделей. Затем Гарри наклонился к Майклу и прошептал:– Нам надо быть осторожными с этим парнем, Майкл. Мы не можем ему доверять, и это главное. Почему, ты думаешь, я пригласил его поселиться у меня? Так будет удобнее следить за ним.
Пул устало кивал.
Затем Биверс сказал довольно громко, так чтобы его могли услышать остальные:
– Я хочу, чтобы вы, ребята, задумались кое о чем. Через некоторое время после возвращения нам придется встретиться с полицией. И это создает кое-какие проблемы. Сколько из того, что мы знаем следует рассказать им?
Андерхилл обернулся и вопросительно оглядел друзей.
– Думаю, мы должны договориться о том, чтобы соблюдать в этом деле определенную конфиденциальность. Мы начали с того, что решили сами разыскать Коко, и этим же должны закончить. Мы должны все время идти на шаг впереди полиции.
– Спасибо, я догадался, – пробормотал Конор.
– Надеюсь, все остальные присоединятся к нашему соглашению.
– Мы посмотрим, – сказал Майкл.
– Надеюсь, речь не идет о том, чтобы нарушать закон? – поинтересовался Андерхилл.
– Мне все равно, как вы это назовете, – сказал Биверс. – Я только хочу сказать, что мы не должны сообщать полиции кое-какие детали, должны оставить их при себе. Кстати, полицейские время от времени поступают точно так же. Не распускать язык и глубже вникать в курс дела.
– А что мы можем сделать? – поинтересовался Конор. Биверс тут же изложил несколько возможностей.
– Например, у нас есть два-три факта, неизвестных полиции. Мы знаем, что Коко – Виктор Спитални, и мы знаем, что человек по имени Тим Андерхилл посетил наконец Нью-Йорк, а не киснет до сих пор у себя в Бангкоке.
– Ты не хочешь говорить копам, что мы ищем Спитални? – переспросил Конор Линклейтер.
– Мы немножечко поиграем в немых. Они сами разберутся, кого не хватает, а кто на месте. – Биверс наградил Конора довольно снисходительной улыбкой. – А вот вам еще один факт, который, на мой взгляд, очень важен для нас. Спитални упоминал имя этого человека, – кивок в сторону Андерхилла. – Разве нет? Чтобы заставлять репортеров приезжать к нему. Думаю, так было, судя по тому, что нашли в Гудвуд-парке. Вот я и говорю, что пора приниматься за дело всерьез.
– А как это сделать, Гарри? – спросил Андерхилл.
– В каком-то смысле эту идею подсказал мне Пумо, когда мы встречались перед отъездом в ноябре. Он говорил о своей девчонке, помните?
– Да, я помню, – обрадовался Конор. – Он говорил мне. Маленькая китаяночка морочила Тино, как хотела. Она публиковала для него объявления в какой-то там газетке. И подписывала их “Молодая Луна”.
– Тре бон, тре, тре бон, – пробормотал Гарри.
– Ты хочешь поместить объявление в “Виллидж Войс”? – спросил Майкл.
– Ведь это же Америка. Давайте проведем рекламную кампанию. Растрезвоним о Тиме Андерхилле по всему городу. Если кто-нибудь поинтересуется, всегда можем сказать, что хотим найти однополчан. Таким образом, нам не придется упоминать настоящего имени Коко. Думаю, нам удастся сорвать с этого дерева несколько персиков.
2
Они ехали в фургоне с тремя рядами сидений и багажным отделением на крыше. Даже внутри воздух был холодным, так что Майклу пришлось покрепче запахнуть пальто и пожалеть, что он не захватил с собой свитер, когда собирался в дорогу. Он чувствовал себя здесь чужим и одиноким. Пейзаж за окнами фургона казался одновременно знакомым и незнакомым. Казалось, прошло очень много времени с тех пор, как он видел все это в последний раз.
По обе стороны шоссе жались друг к другу, будто бы тоже спасаясь от холода, уродливые домишки. Темнело. Никто из пассажиров фургона не разговаривал. Даже семейные парочки.
Майкл вспомнил, как увидел во сне Робби, державшего фонарь.
По обе стороны шоссе жались друг к другу, будто бы тоже спасаясь от холода, уродливые домишки. Темнело. Никто из пассажиров фургона не разговаривал. Даже семейные парочки.
Майкл вспомнил, как увидел во сне Робби, державшего фонарь.
26
Коко
Возвращение домой всегда проходит одинаково. И возвращаться всегда немного страшно. Кровь и Мрамор – они всегда дома. Ты должен проложить дорогу в пустыне и тогда сможешь потрясти небеса и землю, море и сушу. Иди в пустыню, потому что никому не удастся пережить его пришествие.
Ты возвращаешься к тому, что было недоделано, и теперь это тянет тебя сюда – недоделанное, сделанное плохо или просто не очень хорошо. Ты возвращаешься к тому, что разжевало тебя и выплюнуло, к тому, что сделал, хотя этого не следовало делать, к тому, что приближалось к тебе с доской, с веревкой, с кирпичом.
Все это было в книге, даже Кровь и Мрамор были в книге.
В книге пещера была рекой, по берегу которой бродил маленький голый мальчик, покрытый замерзшей грязью (но на самом деле это была кровь женщины). Он прочитал эту книгу с начала до конца и обратно. Так они говорили дома – с начала до конца и обратно. Коко помнил, что купил эту книгу, потому что когда-то, в другой жизни, он знал ее автора, но очень скоро книга выросла у него в руках до необъятных размеров и сделалась книгой о нем самом. Коко чувствовал себя так, будто он находится в свободном падении. Словно кто-то скинул его с вертолета. Тело его покинуло само себя, движимое таким привычным, таким знакомым страхом, оно встало и пошло в книгу, которую Коко держал в руках.
Такой знакомый всепоглощающий страх.
Он помнил самую ужасную вещь на свете. Это действительно было страшнее всего. Коко помнил, как его тело научилось покидать его. Это Кровь отпер вечером дверь спальни и скользнул в крошечную комнатку. От тела его исходил сырой и горячий запах мира вечности. Светлые волосы казались в темноте серебристыми.
Ты не спишь?
Всякий, кто не спал, мог видеть две полицейские машины и мог понять, что происходит. Машины стояли около дома, где он нашел пристанище, как бы предлагая войти в них.
Тот чернокожий сказал мистеру Партриджу, который сидел внизу за конторкой, о том, что Коко поселился в этой комнате. Тот поднялся в комнату Коко, и тогда его тело очередной раз вышло из него.
– Что это значит? – спросил мистер Партридж. – Вы, психи очень любите под конец приползать сюда. Что, нет другого места?
– Это мое место, а не ваше, – сказал ему Коко.
– А вот мы посмотрим, – сказал мистер Партридж и вышел, не забыв перед этим внимательно оглядеть стены комнаты.
Дети оборачивались и кричали ему вслед.
“Ты не агент по туризму, – сказал ему тот чернокожий. – У тебя у самого есть билет только в один конец”.
Коко повернулся и пошел вниз по улице, в сторону метро. Все необходимое лежало у него в рюкзаке, а какое-нибудь пустующее место всегда можно отыскать.
Затем Коко вспомнил, что потерял карты со слоном, остановился и обнял себя обеими руками. Перед ним возвышался Кровь, волосы его были серебряными, а голос холодным и злым.
Ты потерял их?
Вся жизнь Коко показалась ему вдруг такой же тяжелой, как наковальня, которую он нес в руках. Ему хотелось бросить наковальню. Теперь кто-нибудь другой может продолжить его работу – после всего, что сделано, закончить будет легко. Он может отойти от дел, Он может вернуться в себя. Или убежать.
Коко знал одно – он может прямо сейчас сесть в самолет и улететь куда угодно. В Гондурас летают самолеты компании “Нью-Орлеанз”. Он смотрел. Вы приходите в “Нью-Орлеанз” – и вот он ваш самолет. Птица-свобода.
Образ из книги, который так поразил Коко, проник в его мозг, и он видел себя потерявшимся ребенком, вымазанным засохшей грязью, который бродит вдоль грязной холодной реки посреди города. Собаки и волки скалят на него острые зубы, скрипит открывающаяся дверь, сквозь замерзшую грязь пролезают кончики пальцев, зеленые от начавшегося разложения. Страх и чувство потери охватывают Коко, и он бросается в поисках убежища к открытой двери.
Мертвые дети закрывают лица руками.
У него нет дома и он мог бы отойти от дел.
Стараясь не рыдать или, по крайней мере, не показывать, что рыдает, он уселся на пороге. По другую сторону стеклянной двери пустой мраморный холл вел к целому ряду лифтов. Он увидел смешных, словно нарисованных полицейских, толпящихся возле его комнаты. Он видел пиджаки и рубашки на вешалках (и карты на столе). Слезы покатились по щекам Коко. Его бритва, его зубная щетка. Отобранные вещи, потерянные вещи, украденные вещи, умирающие, мертвые вещи...
Коко увидел в глубине пещеры Гарри Биверса. Отец шептал ему в ухо свои вопросы. Гарри наклонился к Коко, глаза его сверкали, лицо блестело от пота. “Уходите отсюда, воины, – сказал лейтенант, и изо рта его вылетела летучая мышь. – Или разделите со мной славу”. В кровавой мешанине на земле подле лейтенанта он увидел маленькую руку со скрюченными пальцами. Тело Коко вышло из самого себя. Под ароматом вечности можно было различить запахи пороха, мочи, кала. Биверс повернулся, и Коко увидел, что его возбужденный член еле помещается в брюках. Все части его истории слились воедино – он встретил самого себя, он путешествовал с начала до конца и обратно.
Коко снова выглянул из своего укрытия за дверью и увидел, как мимо проехали одна за другой две полицейские машины. Они оставили наконец его комнату. Наверное, оставили там всего одного человека. Может, Коко сможет войти туда и поговорить о лейтенанте.
Коко встал и расправил плечи. В его комнате будет один человек, с которым он сможет поговорить, – эта мысль действовала успокаивающе. Если он заговорит, все сразу изменится, он будет свободен, потому что как только он заговорит, этот человек поймет, что такое с начала до конца и обратно.
Несколько секунд Коко смотрел на себя как бы со стороны: человек, стоящий у входа в дом, обхватив себя руками за плечи и ссутулившись, потому что он был охвачен огромным горем. Простой я спокойный дневной свет, свет обыденной реальности, лежал на всем, что было перед ним. За эти секунды Коко увидел свой собственный страх, и это зрелище одновременно испугало и ошеломило его. Он мог вернуться и сказать: “Я совершил ошибку”. Вокруг не было ни демонов, ни ангелов. Драма возмездия сверхъестественных сил, в которой он так долго принимал участие, улетала прочь по длинной улице, полной такси и других машин, и Коко был просто обычным человеком, одиноким на холодном ветру.
Он дрожал, но уже не плакал. Коко вспомнил вдруг лицо той девчонки в гостиной Тино Пумо, и это воспоминание подсказало ему, в каком районе города он сможет почувствовать себя лучше всего.
Он понесет наковальню дальше и посмотрит, что произойдет.
Когда Коко вышел из метро, он ощутил каждой клеточкой своего тела, что сделал правильный выбор. Метро привезло его за пределы Америки. Он снова очутился на Востоке. Даже запахи здесь казались одновременно более нежными и более резкими. Коко приходилось делать над собой усилие, чтобы идти медленнее и дышать ровнее. С сильно бьющимся сердцем он шел мимо вывесок с иероглифами. Коко был так голоден, будто не ел целую неделю. Последняя трапеза, которую он помнил, была в самолете.
Неожиданно голод напомнил о себе столь настойчиво, что Коко показалось, будто он способен, открыв рот, проглотить все эти магазины до последнего кирпича, все эти вывески, все кастрюли и чайники, находившиеся внутри, всех уток и угрей, которых подавали в ресторанах, мужчин и женщин, идущих по улице, дорожные знаки, светофоры, почтовые ящики и телефонные будки.
Он остановился лишь для того, чтобы купить “Таймс”, “Пост” и “Виллидж Войс”, прежде чем свернуть в первый попавшийся Ресторан.
Когда Коко подали еду, весь мир поплыл перед ним, время растаяло, и пока он ел, он возвращался в те счастливые времена, когда жил внутри слона и каждый вздох делал вместе со всем его огромным телом.
В газетах писали, что водитель троллейбуса выиграл около двух миллионов долларов с помощью какой-то штуки под названием “Лотто”. В районе города под названием Инвуд был скинут с крыши десятилетний Элтон Седарквист. В Бронксе выгорел целый квартал. В Анголе человек по имени Йонас Савимби завладел шведским станковым пулеметом и пообещал расстрелять каждого, кто приблизится. В маленькой деревушке в Никарагуа были убиты и изуродованы монах и двое монашек. С начала до конца и обратно. Вот уж действительно. В Гондурасе правительство Соединенных Штатов потребовало около двухсот акров земли под очередной полигон – это был их кусок земли, а теперь он наш. Мы, как всегда, пообещали от всей души, что когда-нибудь эта земля опять будет их. А пока что мы широко открыли рот, и двадцать акров оказались у нас в желудке. Коко чувствовал запах смазки, в которой хранится оружие, он слышал звук шагов одетых в сапоги солдат, слышал, как руки передергивают затворы винтовок.
Все боги земли повернулись к нему, и на лицах их можно было прочесть вопрос.
Но страницы, где помешали информацию о недвижимости, где он рассчитывал найти сообщение о дешевой и уютной комнатке, которая сдается внаем, во-первых, были написаны каким-то странным языком, скорее напоминавшим шифр, который Коко не вполне понимал, а во-вторых, там практически не было объявлений о жилье в Чайна-таун. Единственное, что предлагалось в этом районе города, была квартира с двумя спальнями на Конфуциус-роуд, да еще за такую бешеную цену, что сначала Коко решил, что это опечатка.
– Что-нибудь еще? – спросил официант на кантонском диалекте, так как Коко заказывал именно на этом языке.
– Я закончил, спасибо, – сказал Коко. Официант что-то нацарапал у себя в блокноте, вырвал листочек и положил его рядом с тарелкой. Посреди зеленоватого листочка отчетливо видно было пятно жира.
Коко смотрел, как оно увеличивается в диаметре. Он отсчитал деньги и положил их на стол. Затем посмотрел вслед официанту, направлявшемуся в другой конец зала.
– Они отняли у меня дом, – сказал он.
Официант обернулся и удивлено заморгал.
– Теперь у меня нет дома.
Официант кивнул.
– А где твой дом?
– Мой дом в Гонконге, – ответил официант.
– Ты не знаешь никакого места, где я мог бы поселиться?
Официант покачал головой, затем сказал:
– Вы должны жить с такими же, как вы сами.
Он повернулся к Коко спиной и прошел в переднюю часть ресторана, где перегнулся через конторку и стал заунывно-визгливым голосом объяснять что-то человеку, сидящему за кассой.
Коко порыскал глазами по последней странице “Виллидж Войс”. Объявления казались ему еще более бессмысленными, чем шифровки на странице недвижимости. Но вот глаза его наткнулись на одно сообщение, показавшееся ему необычным. Оно было адресовано вселенной и, возможно, кому-нибудь вроде Коко, кто потерялся в ее огромном пространстве: “ДУШАЩЕЕ, ПРИВОДЯЩЕЕ ВСЕ ЧУВСТВА В ОЦЕПЕНЕНИЕ ГОРЕ. ТЫ ДОЛЖЕН НАЙТИ ТО, ЧТО ПОТЕРЯНО”. Коко почувствовал напряжение, будто бы это объявление действительно могло быть помещено сюда тем, кто знал и понимал его.
В это время Коко заметил, что еще один человек в передней части ресторана смотрит на него с блеском в глазах, который мог быть вызван только обещанием денег. Коко сложил газету и поднялся, чтобы подойти к нему. Он уже знал, что нашел для себя комнату.
Последовало обычное формальное знакомство, неизменно включавшее в себя выражение удивления по поводу того, что Коко владеет кантонским диалектом.
– Я питаю пристрастие ко всему китайскому, – сказал Коко. – Очень жаль, что мой кошелек не так велик, как мое сердце.
Блеск глаз владельца ресторана сделался после этих слов не столь ярким.
– Но я с удовольствием заплачу подобающую цену за все, что вы будете так добры мне предложить, и вы также приобретете мою безграничную благодарность.
– А как вы остались без жилья?
– Моя комната понадобилась хозяину для других нужд.
– А ваши вещи?
– Со мной все, что у меня есть.
– У вас нет работы?
– Я писатель. Правда, не очень известный. Владелец ресторана протянул ему руку.
– Я – Чин Ву-фу.
– Тимоти Андерхилл, – произнес Коко, отвечая на рукопожатие.
Чин знаком показал Коко, чтобы тот следовал за ним. Они вышли на улицу. Коко, морщась от холода, надел рюкзак и последовал за Чином на Вайард-стрит. Тот довольно быстро шел вперед, также ежась от холода. Они прошли пару кварталов и свернули на узкую пустую Элизабет-стрит. Пройдя еще с полквартала, Чин нырнул в какую-то арку и исчез. Затем вновь появился и показал Коко, чтобы тот шел за ним. Коко очутился в небольшом выложенным кирпичом заднем дворике какого-то дома, где едва уловимо пахло растительным маслом. Коко отметил про себя, что в этот дворик явно никогда не заглядывает солнце. Сюда выходили задние стены и пожарные выходы соседних домов. Все было замечательно. Китаец в темном костюме показал Коко на дверь, ведущую в полуподвальное помещение.
– Спустимся вниз, – сказал владелец ресторана, ныряя в темный колодец с крутой лестницей.
Коко последовал за ним.
Спустившись вниз, Чин зажег свисающую со шнура голую лампочку и долго перебирал множество ключей, висящих на огромном кольце, прежде чем открыть одну из дверей. Не говоря ни слова, он распахнул ее перед Коко и жестом предложил войти внутрь.
Коко ступил в абсолютную темноту. Он сразу понял, что здесь именно то, что ему надо. Еще до того, как Чин Ву-фу потянул руку к шнуру и зажег свет, Коко понял, что находится в четырехугольной комнате без окон. Стены были темно-зеленого цвета, на полу валялся матрац, по которому бегало тараканье семейство. Еще здесь был складной стул, ржавая раковина и самой примитивной конструкции туалет за ширмой в углу. Он не может говорить с полицией, но он может отыскать Майкла Пула, а Майкл Пул был человеком, способным понять, что такое с начала до конца и обратно. Гарри Биверс был дорогой назад, а Майкл Пул был узкой, едва заметной тропкой ведущей вперед из этой убогой комнатушки. Наконец зажглась еще одна голая лампочка, тускло осветившая комнату. И вдруг здесь, на нескольких метрах глубины под Элизабет-стрит, Коко всей кожей почувствовал ветер, дующий вдоль замерзшей реки. Боль была иллюзией.
Ты возвращаешься к тому, что было недоделано, и теперь это тянет тебя сюда – недоделанное, сделанное плохо или просто не очень хорошо. Ты возвращаешься к тому, что разжевало тебя и выплюнуло, к тому, что сделал, хотя этого не следовало делать, к тому, что приближалось к тебе с доской, с веревкой, с кирпичом.
Все это было в книге, даже Кровь и Мрамор были в книге.
В книге пещера была рекой, по берегу которой бродил маленький голый мальчик, покрытый замерзшей грязью (но на самом деле это была кровь женщины). Он прочитал эту книгу с начала до конца и обратно. Так они говорили дома – с начала до конца и обратно. Коко помнил, что купил эту книгу, потому что когда-то, в другой жизни, он знал ее автора, но очень скоро книга выросла у него в руках до необъятных размеров и сделалась книгой о нем самом. Коко чувствовал себя так, будто он находится в свободном падении. Словно кто-то скинул его с вертолета. Тело его покинуло само себя, движимое таким привычным, таким знакомым страхом, оно встало и пошло в книгу, которую Коко держал в руках.
Такой знакомый всепоглощающий страх.
Он помнил самую ужасную вещь на свете. Это действительно было страшнее всего. Коко помнил, как его тело научилось покидать его. Это Кровь отпер вечером дверь спальни и скользнул в крошечную комнатку. От тела его исходил сырой и горячий запах мира вечности. Светлые волосы казались в темноте серебристыми.
Ты не спишь?
Всякий, кто не спал, мог видеть две полицейские машины и мог понять, что происходит. Машины стояли около дома, где он нашел пристанище, как бы предлагая войти в них.
Тот чернокожий сказал мистеру Партриджу, который сидел внизу за конторкой, о том, что Коко поселился в этой комнате. Тот поднялся в комнату Коко, и тогда его тело очередной раз вышло из него.
– Что это значит? – спросил мистер Партридж. – Вы, психи очень любите под конец приползать сюда. Что, нет другого места?
– Это мое место, а не ваше, – сказал ему Коко.
– А вот мы посмотрим, – сказал мистер Партридж и вышел, не забыв перед этим внимательно оглядеть стены комнаты.
Дети оборачивались и кричали ему вслед.
“Ты не агент по туризму, – сказал ему тот чернокожий. – У тебя у самого есть билет только в один конец”.
Коко повернулся и пошел вниз по улице, в сторону метро. Все необходимое лежало у него в рюкзаке, а какое-нибудь пустующее место всегда можно отыскать.
Затем Коко вспомнил, что потерял карты со слоном, остановился и обнял себя обеими руками. Перед ним возвышался Кровь, волосы его были серебряными, а голос холодным и злым.
Ты потерял их?
Вся жизнь Коко показалась ему вдруг такой же тяжелой, как наковальня, которую он нес в руках. Ему хотелось бросить наковальню. Теперь кто-нибудь другой может продолжить его работу – после всего, что сделано, закончить будет легко. Он может отойти от дел, Он может вернуться в себя. Или убежать.
Коко знал одно – он может прямо сейчас сесть в самолет и улететь куда угодно. В Гондурас летают самолеты компании “Нью-Орлеанз”. Он смотрел. Вы приходите в “Нью-Орлеанз” – и вот он ваш самолет. Птица-свобода.
Образ из книги, который так поразил Коко, проник в его мозг, и он видел себя потерявшимся ребенком, вымазанным засохшей грязью, который бродит вдоль грязной холодной реки посреди города. Собаки и волки скалят на него острые зубы, скрипит открывающаяся дверь, сквозь замерзшую грязь пролезают кончики пальцев, зеленые от начавшегося разложения. Страх и чувство потери охватывают Коко, и он бросается в поисках убежища к открытой двери.
Мертвые дети закрывают лица руками.
У него нет дома и он мог бы отойти от дел.
Стараясь не рыдать или, по крайней мере, не показывать, что рыдает, он уселся на пороге. По другую сторону стеклянной двери пустой мраморный холл вел к целому ряду лифтов. Он увидел смешных, словно нарисованных полицейских, толпящихся возле его комнаты. Он видел пиджаки и рубашки на вешалках (и карты на столе). Слезы покатились по щекам Коко. Его бритва, его зубная щетка. Отобранные вещи, потерянные вещи, украденные вещи, умирающие, мертвые вещи...
Коко увидел в глубине пещеры Гарри Биверса. Отец шептал ему в ухо свои вопросы. Гарри наклонился к Коко, глаза его сверкали, лицо блестело от пота. “Уходите отсюда, воины, – сказал лейтенант, и изо рта его вылетела летучая мышь. – Или разделите со мной славу”. В кровавой мешанине на земле подле лейтенанта он увидел маленькую руку со скрюченными пальцами. Тело Коко вышло из самого себя. Под ароматом вечности можно было различить запахи пороха, мочи, кала. Биверс повернулся, и Коко увидел, что его возбужденный член еле помещается в брюках. Все части его истории слились воедино – он встретил самого себя, он путешествовал с начала до конца и обратно.
Коко снова выглянул из своего укрытия за дверью и увидел, как мимо проехали одна за другой две полицейские машины. Они оставили наконец его комнату. Наверное, оставили там всего одного человека. Может, Коко сможет войти туда и поговорить о лейтенанте.
Коко встал и расправил плечи. В его комнате будет один человек, с которым он сможет поговорить, – эта мысль действовала успокаивающе. Если он заговорит, все сразу изменится, он будет свободен, потому что как только он заговорит, этот человек поймет, что такое с начала до конца и обратно.
Несколько секунд Коко смотрел на себя как бы со стороны: человек, стоящий у входа в дом, обхватив себя руками за плечи и ссутулившись, потому что он был охвачен огромным горем. Простой я спокойный дневной свет, свет обыденной реальности, лежал на всем, что было перед ним. За эти секунды Коко увидел свой собственный страх, и это зрелище одновременно испугало и ошеломило его. Он мог вернуться и сказать: “Я совершил ошибку”. Вокруг не было ни демонов, ни ангелов. Драма возмездия сверхъестественных сил, в которой он так долго принимал участие, улетала прочь по длинной улице, полной такси и других машин, и Коко был просто обычным человеком, одиноким на холодном ветру.
Он дрожал, но уже не плакал. Коко вспомнил вдруг лицо той девчонки в гостиной Тино Пумо, и это воспоминание подсказало ему, в каком районе города он сможет почувствовать себя лучше всего.
Он понесет наковальню дальше и посмотрит, что произойдет.
Когда Коко вышел из метро, он ощутил каждой клеточкой своего тела, что сделал правильный выбор. Метро привезло его за пределы Америки. Он снова очутился на Востоке. Даже запахи здесь казались одновременно более нежными и более резкими. Коко приходилось делать над собой усилие, чтобы идти медленнее и дышать ровнее. С сильно бьющимся сердцем он шел мимо вывесок с иероглифами. Коко был так голоден, будто не ел целую неделю. Последняя трапеза, которую он помнил, была в самолете.
Неожиданно голод напомнил о себе столь настойчиво, что Коко показалось, будто он способен, открыв рот, проглотить все эти магазины до последнего кирпича, все эти вывески, все кастрюли и чайники, находившиеся внутри, всех уток и угрей, которых подавали в ресторанах, мужчин и женщин, идущих по улице, дорожные знаки, светофоры, почтовые ящики и телефонные будки.
Он остановился лишь для того, чтобы купить “Таймс”, “Пост” и “Виллидж Войс”, прежде чем свернуть в первый попавшийся Ресторан.
Когда Коко подали еду, весь мир поплыл перед ним, время растаяло, и пока он ел, он возвращался в те счастливые времена, когда жил внутри слона и каждый вздох делал вместе со всем его огромным телом.
В газетах писали, что водитель троллейбуса выиграл около двух миллионов долларов с помощью какой-то штуки под названием “Лотто”. В районе города под названием Инвуд был скинут с крыши десятилетний Элтон Седарквист. В Бронксе выгорел целый квартал. В Анголе человек по имени Йонас Савимби завладел шведским станковым пулеметом и пообещал расстрелять каждого, кто приблизится. В маленькой деревушке в Никарагуа были убиты и изуродованы монах и двое монашек. С начала до конца и обратно. Вот уж действительно. В Гондурасе правительство Соединенных Штатов потребовало около двухсот акров земли под очередной полигон – это был их кусок земли, а теперь он наш. Мы, как всегда, пообещали от всей души, что когда-нибудь эта земля опять будет их. А пока что мы широко открыли рот, и двадцать акров оказались у нас в желудке. Коко чувствовал запах смазки, в которой хранится оружие, он слышал звук шагов одетых в сапоги солдат, слышал, как руки передергивают затворы винтовок.
Все боги земли повернулись к нему, и на лицах их можно было прочесть вопрос.
Но страницы, где помешали информацию о недвижимости, где он рассчитывал найти сообщение о дешевой и уютной комнатке, которая сдается внаем, во-первых, были написаны каким-то странным языком, скорее напоминавшим шифр, который Коко не вполне понимал, а во-вторых, там практически не было объявлений о жилье в Чайна-таун. Единственное, что предлагалось в этом районе города, была квартира с двумя спальнями на Конфуциус-роуд, да еще за такую бешеную цену, что сначала Коко решил, что это опечатка.
– Что-нибудь еще? – спросил официант на кантонском диалекте, так как Коко заказывал именно на этом языке.
– Я закончил, спасибо, – сказал Коко. Официант что-то нацарапал у себя в блокноте, вырвал листочек и положил его рядом с тарелкой. Посреди зеленоватого листочка отчетливо видно было пятно жира.
Коко смотрел, как оно увеличивается в диаметре. Он отсчитал деньги и положил их на стол. Затем посмотрел вслед официанту, направлявшемуся в другой конец зала.
– Они отняли у меня дом, – сказал он.
Официант обернулся и удивлено заморгал.
– Теперь у меня нет дома.
Официант кивнул.
– А где твой дом?
– Мой дом в Гонконге, – ответил официант.
– Ты не знаешь никакого места, где я мог бы поселиться?
Официант покачал головой, затем сказал:
– Вы должны жить с такими же, как вы сами.
Он повернулся к Коко спиной и прошел в переднюю часть ресторана, где перегнулся через конторку и стал заунывно-визгливым голосом объяснять что-то человеку, сидящему за кассой.
Коко порыскал глазами по последней странице “Виллидж Войс”. Объявления казались ему еще более бессмысленными, чем шифровки на странице недвижимости. Но вот глаза его наткнулись на одно сообщение, показавшееся ему необычным. Оно было адресовано вселенной и, возможно, кому-нибудь вроде Коко, кто потерялся в ее огромном пространстве: “ДУШАЩЕЕ, ПРИВОДЯЩЕЕ ВСЕ ЧУВСТВА В ОЦЕПЕНЕНИЕ ГОРЕ. ТЫ ДОЛЖЕН НАЙТИ ТО, ЧТО ПОТЕРЯНО”. Коко почувствовал напряжение, будто бы это объявление действительно могло быть помещено сюда тем, кто знал и понимал его.
В это время Коко заметил, что еще один человек в передней части ресторана смотрит на него с блеском в глазах, который мог быть вызван только обещанием денег. Коко сложил газету и поднялся, чтобы подойти к нему. Он уже знал, что нашел для себя комнату.
Последовало обычное формальное знакомство, неизменно включавшее в себя выражение удивления по поводу того, что Коко владеет кантонским диалектом.
– Я питаю пристрастие ко всему китайскому, – сказал Коко. – Очень жаль, что мой кошелек не так велик, как мое сердце.
Блеск глаз владельца ресторана сделался после этих слов не столь ярким.
– Но я с удовольствием заплачу подобающую цену за все, что вы будете так добры мне предложить, и вы также приобретете мою безграничную благодарность.
– А как вы остались без жилья?
– Моя комната понадобилась хозяину для других нужд.
– А ваши вещи?
– Со мной все, что у меня есть.
– У вас нет работы?
– Я писатель. Правда, не очень известный. Владелец ресторана протянул ему руку.
– Я – Чин Ву-фу.
– Тимоти Андерхилл, – произнес Коко, отвечая на рукопожатие.
Чин знаком показал Коко, чтобы тот следовал за ним. Они вышли на улицу. Коко, морщась от холода, надел рюкзак и последовал за Чином на Вайард-стрит. Тот довольно быстро шел вперед, также ежась от холода. Они прошли пару кварталов и свернули на узкую пустую Элизабет-стрит. Пройдя еще с полквартала, Чин нырнул в какую-то арку и исчез. Затем вновь появился и показал Коко, чтобы тот шел за ним. Коко очутился в небольшом выложенным кирпичом заднем дворике какого-то дома, где едва уловимо пахло растительным маслом. Коко отметил про себя, что в этот дворик явно никогда не заглядывает солнце. Сюда выходили задние стены и пожарные выходы соседних домов. Все было замечательно. Китаец в темном костюме показал Коко на дверь, ведущую в полуподвальное помещение.
– Спустимся вниз, – сказал владелец ресторана, ныряя в темный колодец с крутой лестницей.
Коко последовал за ним.
Спустившись вниз, Чин зажег свисающую со шнура голую лампочку и долго перебирал множество ключей, висящих на огромном кольце, прежде чем открыть одну из дверей. Не говоря ни слова, он распахнул ее перед Коко и жестом предложил войти внутрь.
Коко ступил в абсолютную темноту. Он сразу понял, что здесь именно то, что ему надо. Еще до того, как Чин Ву-фу потянул руку к шнуру и зажег свет, Коко понял, что находится в четырехугольной комнате без окон. Стены были темно-зеленого цвета, на полу валялся матрац, по которому бегало тараканье семейство. Еще здесь был складной стул, ржавая раковина и самой примитивной конструкции туалет за ширмой в углу. Он не может говорить с полицией, но он может отыскать Майкла Пула, а Майкл Пул был человеком, способным понять, что такое с начала до конца и обратно. Гарри Биверс был дорогой назад, а Майкл Пул был узкой, едва заметной тропкой ведущей вперед из этой убогой комнатушки. Наконец зажглась еще одна голая лампочка, тускло осветившая комнату. И вдруг здесь, на нескольких метрах глубины под Элизабет-стрит, Коко всей кожей почувствовал ветер, дующий вдоль замерзшей реки. Боль была иллюзией.
Часть шестая
Настоящий вкус жизни
27
Пэт и Джуди
– Что, так плохо? – спросила Пэт.
– Да ты не знаешь и половины всего, – Джуди Пул глубоко вздохнула, как ни странно, вполне довольная тем, что они дошли до этой части своего разговора. Было семь тридцать, и женщины беседовали уже около получаса. Майкл Пул вернулся домой три дня назад.
Джуди услышала легкий вздох на той стороне провода и быстро спросила:
– Я отрываю тебя от чего-нибудь?
– Вовсе нет. – Последовала пауза. – Но Гарри звонил мне всего один раз, и я не могу сообщить тебе ничего нового. Они все еще собираются поговорить с полицией, да?
Они уже обсуждали этот вопрос минут примерно десять в самом начале разговора, но Джуди с охотой опять вернулась к нему.
– Я уже говорила тебе – они считают, будто знают кое-что о том, почему был убит Тино. Ты думаешь, это все фантазии? Хотелось бы мне, чтобы это были фантазии.
– Все это звучит так знакомо, – сказала Пэт. – Послушать Гарри, так он всегда знает подоплеку всех странных историй.
– Как бы то ни было, – сказала Джуди, возвращая разговор в прежнее русло, – ты не знаешь самого худшего. Я жутко волнуюсь. Я едва заставляю себя встать с постели утром, а когда занятия в школе кончаются и пора идти домой, я все тяну и тяну с этим, занимаюсь разной чепухой, сама иногда не понимая, что я делаю. То брожу по школе, проверяю, нет ли мусора, то начинаю дергать двери классов, чтобы убедиться, что они заперты. А когда я прихожу домой, у меня такое чувство, будто разорвалась какая-то бомба, сравняв все с землей и не оставив ничего, кроме зловещей тишины.
– Да ты не знаешь и половины всего, – Джуди Пул глубоко вздохнула, как ни странно, вполне довольная тем, что они дошли до этой части своего разговора. Было семь тридцать, и женщины беседовали уже около получаса. Майкл Пул вернулся домой три дня назад.
Джуди услышала легкий вздох на той стороне провода и быстро спросила:
– Я отрываю тебя от чего-нибудь?
– Вовсе нет. – Последовала пауза. – Но Гарри звонил мне всего один раз, и я не могу сообщить тебе ничего нового. Они все еще собираются поговорить с полицией, да?
Они уже обсуждали этот вопрос минут примерно десять в самом начале разговора, но Джуди с охотой опять вернулась к нему.
– Я уже говорила тебе – они считают, будто знают кое-что о том, почему был убит Тино. Ты думаешь, это все фантазии? Хотелось бы мне, чтобы это были фантазии.
– Все это звучит так знакомо, – сказала Пэт. – Послушать Гарри, так он всегда знает подоплеку всех странных историй.
– Как бы то ни было, – сказала Джуди, возвращая разговор в прежнее русло, – ты не знаешь самого худшего. Я жутко волнуюсь. Я едва заставляю себя встать с постели утром, а когда занятия в школе кончаются и пора идти домой, я все тяну и тяну с этим, занимаюсь разной чепухой, сама иногда не понимая, что я делаю. То брожу по школе, проверяю, нет ли мусора, то начинаю дергать двери классов, чтобы убедиться, что они заперты. А когда я прихожу домой, у меня такое чувство, будто разорвалась какая-то бомба, сравняв все с землей и не оставив ничего, кроме зловещей тишины.