Страница:
– Мне нечего сказать тебе, Гарри, – послышалось из телефонной трубки.
– Думаю, это к счастью для нас обоих. Пэт еще там?
– Если бы она и была здесь, я бы тебе не сказала, – Мария повесила трубку.
Еще один звонок – на автоответчик Пэт. Она просила искать ее по такому-то номеру в редакции “Рильке-стрит” – литературного журнала, который являлся еще одним объектом благотворительности его бывшей супруги. Редактор журнала Уильям Тарп, в отличие от Марии Фарр и ее художников, провел всего несколько вечеров в обществе Гарри Биверса и вероятно поэтому успел составить себе мнение о муже Пэт лишь по внешнему виду, пока еще вполне приличному.
– “Рильке-стрит”. Уильям Тарп слушает.
– Билли, мой мальчик, здравствуй. Это Гарри Биверс – бывший муж одной из твоих самых преданных поклонниц. Надеялся найти ее у тебя.
– Гарри! Тебе повезло. Мы с Пэт как раз обсуждаем тридцать пятый номер. Это будет красивый журнал. Заедешь?
– Если пригласят, – ответил Гарри. – Как ты думаешь, могу я поговорить с нашей дорогой Патрицией?
Через несколько секунд Гарри услышал наконец голос своей бывшей жены:
– Как это мило, что ты позвонил, Гарри. Я как раз думала о тебе. Ты в порядке?
Значит, знает, что Чарльз уволил его.
– В порядке, в порядке, в полном. Сегодня на меня вдруг накатило праздничное настроение. Почему бы не выпить или не пообедать вместе, после того как тебе надоест щекотать яйца старины Билли?
Пэт несколько секунд переговаривалась, о чем-то с Уильямом Тарпом, затем произнесла в трубку:
– Через час, Гарри.
– Неудивительно, что я буду восхищаться тобой до конца своих дней, – сказал Биверс, но Пэт поспешно положила трубку.
– Думаю, это к счастью для нас обоих. Пэт еще там?
– Если бы она и была здесь, я бы тебе не сказала, – Мария повесила трубку.
Еще один звонок – на автоответчик Пэт. Она просила искать ее по такому-то номеру в редакции “Рильке-стрит” – литературного журнала, который являлся еще одним объектом благотворительности его бывшей супруги. Редактор журнала Уильям Тарп, в отличие от Марии Фарр и ее художников, провел всего несколько вечеров в обществе Гарри Биверса и вероятно поэтому успел составить себе мнение о муже Пэт лишь по внешнему виду, пока еще вполне приличному.
– “Рильке-стрит”. Уильям Тарп слушает.
– Билли, мой мальчик, здравствуй. Это Гарри Биверс – бывший муж одной из твоих самых преданных поклонниц. Надеялся найти ее у тебя.
– Гарри! Тебе повезло. Мы с Пэт как раз обсуждаем тридцать пятый номер. Это будет красивый журнал. Заедешь?
– Если пригласят, – ответил Гарри. – Как ты думаешь, могу я поговорить с нашей дорогой Патрицией?
Через несколько секунд Гарри услышал наконец голос своей бывшей жены:
– Как это мило, что ты позвонил, Гарри. Я как раз думала о тебе. Ты в порядке?
Значит, знает, что Чарльз уволил его.
– В порядке, в порядке, в полном. Сегодня на меня вдруг накатило праздничное настроение. Почему бы не выпить или не пообедать вместе, после того как тебе надоест щекотать яйца старины Билли?
Пэт несколько секунд переговаривалась, о чем-то с Уильямом Тарпом, затем произнесла в трубку:
– Через час, Гарри.
– Неудивительно, что я буду восхищаться тобой до конца своих дней, – сказал Биверс, но Пэт поспешно положила трубку.
3
Биверс попросил шофера остановиться у винного магазина и подождать, пока он купит что-нибудь выпить. Он перешел через дорогу и зашел в магазин, напоминавший скорее сарай или погреб, освещенный голубоватыми неоновыми вывесками: “Импорт”, “Пиво”, “Отличное шампанское”. Он направился было в сторону последней вывески, но остановился, увидев, что его обогнали три молодые женщины с панковскими коками на голове и в одежде, призванной оскорблять общественное мнение. Панки всегда вызывали у него живой интерес. Девицы шушукались по поводу цен на дешевые вина, и их разноцветные головки причудливо дергались в такт издаваемым смешкам, напоминая разноцветные орхидеи. Одна из девушек была почти того же роста, что и Гарри. Волосы ее были раскрашены в белое и розовое. Взяв тонкими пальцами бутылку бургундского, она задумчиво вертела ее в руках.
Все трое были одеты в разное рванье, которое выглядело так, будто его подобрали на улице. Самая низенькая девушка подалась вперед, чтобы рассмотреть бутылку, выбранную ее подругой. Кожа девушки была смуглой, почти желтой. Гарри понял, что знает ее. Затем девушка повернулась так, что профиль ее отчетливо обозначился на фоне неоновой вывески, и Биверс увидел, что перед ним не кто иной, как Мэгги Ла.
Гарри двинулся вперед, улыбаясь мысли о том, какой, должно быть, контраст являют собой лохмотья Мэгги Ла и его строгий деловой костюм.
Мэгги неожиданно отделилась от подруг и двинулась вдоль при лавка. Остальные последовали за ней. Высокая девушка положила белую руку на смуглое плечо китаянки. Гарри увидел ее щеку покрытую грубой щетиной. Высокая девушка была мужчиной. Гарри неподвижно застыл, улыбка постепенно исчезала с его губ. Мэгги потрепала небритого панка ладонью по щеке, и все трое двинулись дальше вдоль прилавка, так и не заметив Гарри.
Мэгги и ее друзья перешли к одному из боковых прилавков, заставленному холодильниками с прозрачными дверцами. Только тут Гарри вспомнил, что вообще-то зашел сюда купить бутылку шампанского, чтобы задобрить Пэт. В этот момент Мэгги Ла с выражением сосредоточенного интереса на лице открыла дверцу одного из холодильников. Она достала оттуда бутылку “Дом Периньон”, которая тут же исчезла среди ее лохмотьев. Ей потребовалось на это чуть больше секунды. Неожиданно Гарри представил себе темное, холодное горлышко бутылки, покоящееся между грудей Мэгги.
Не задумываясь над тем, что он делает, Гарри Биверс открыл стеклянную дверцу и достал бутылку “Дом Периньон”. Перед глазами стояло лицо вьетнамской девчушки, пытающейся пробежать через дверь кухни “Сайгона”. Гарри засунул бутылку под пиджак. Ее, однако, было видно. Мэгги Ла и ее странные друзья направились к кассовым аппаратам, стоящим у выхода из зала. Гарри засунул руку под пиджак, перевернул бутылку и затолкал ее горлышком в брюки. Затем он застегнул пиджак и пальто. Бутылка все равно торчала, но уже не так заметно. Гарри двинулся вслед за Мэгги к кассам.
Кассиры нажимали на кнопки аппаратов и ставили купленные бутылки на специальные движущиеся ремни. Мэгги и компания прошли мимо одного из аппаратов и счастливо миновали охранника, отдыхающего у витрины. Насколько мог видеть Гарри, они благополучно вышли в дверь.
– Эй, Мэгги, – закричал он и бросился в проход рядом с ближайшим свободным аппаратом. – Мэгги!
Охранник поднял на него глаза и нахмурился. Гарри продолжал махать руками в сторону двери. Теперь уже все, кто находился в этой части магазина, обратили на него внимание.
– Увидел старую приятельницу, – объяснил Гарри охраннику, который не счел нужным никак прокомментировать его заявление, а лишь молча отвернулся и вновь облокотился на стекло витрины. Когда Гарри вышел на тротуар, Мэгги уже нигде не было видно. Всю дорогу до Дуэйн-стрит, где находилась редакция, Гарри смотрел по сторонам, надеясь увидеть девушку. Когда такси остановилось наконец перед дверью склада, служившего теперь редакцией, Гарри подумал, что там, куда он направляется, миллион точно таких же девчонок.
Все трое были одеты в разное рванье, которое выглядело так, будто его подобрали на улице. Самая низенькая девушка подалась вперед, чтобы рассмотреть бутылку, выбранную ее подругой. Кожа девушки была смуглой, почти желтой. Гарри понял, что знает ее. Затем девушка повернулась так, что профиль ее отчетливо обозначился на фоне неоновой вывески, и Биверс увидел, что перед ним не кто иной, как Мэгги Ла.
Гарри двинулся вперед, улыбаясь мысли о том, какой, должно быть, контраст являют собой лохмотья Мэгги Ла и его строгий деловой костюм.
Мэгги неожиданно отделилась от подруг и двинулась вдоль при лавка. Остальные последовали за ней. Высокая девушка положила белую руку на смуглое плечо китаянки. Гарри увидел ее щеку покрытую грубой щетиной. Высокая девушка была мужчиной. Гарри неподвижно застыл, улыбка постепенно исчезала с его губ. Мэгги потрепала небритого панка ладонью по щеке, и все трое двинулись дальше вдоль прилавка, так и не заметив Гарри.
Мэгги и ее друзья перешли к одному из боковых прилавков, заставленному холодильниками с прозрачными дверцами. Только тут Гарри вспомнил, что вообще-то зашел сюда купить бутылку шампанского, чтобы задобрить Пэт. В этот момент Мэгги Ла с выражением сосредоточенного интереса на лице открыла дверцу одного из холодильников. Она достала оттуда бутылку “Дом Периньон”, которая тут же исчезла среди ее лохмотьев. Ей потребовалось на это чуть больше секунды. Неожиданно Гарри представил себе темное, холодное горлышко бутылки, покоящееся между грудей Мэгги.
Не задумываясь над тем, что он делает, Гарри Биверс открыл стеклянную дверцу и достал бутылку “Дом Периньон”. Перед глазами стояло лицо вьетнамской девчушки, пытающейся пробежать через дверь кухни “Сайгона”. Гарри засунул бутылку под пиджак. Ее, однако, было видно. Мэгги Ла и ее странные друзья направились к кассовым аппаратам, стоящим у выхода из зала. Гарри засунул руку под пиджак, перевернул бутылку и затолкал ее горлышком в брюки. Затем он застегнул пиджак и пальто. Бутылка все равно торчала, но уже не так заметно. Гарри двинулся вслед за Мэгги к кассам.
Кассиры нажимали на кнопки аппаратов и ставили купленные бутылки на специальные движущиеся ремни. Мэгги и компания прошли мимо одного из аппаратов и счастливо миновали охранника, отдыхающего у витрины. Насколько мог видеть Гарри, они благополучно вышли в дверь.
– Эй, Мэгги, – закричал он и бросился в проход рядом с ближайшим свободным аппаратом. – Мэгги!
Охранник поднял на него глаза и нахмурился. Гарри продолжал махать руками в сторону двери. Теперь уже все, кто находился в этой части магазина, обратили на него внимание.
– Увидел старую приятельницу, – объяснил Гарри охраннику, который не счел нужным никак прокомментировать его заявление, а лишь молча отвернулся и вновь облокотился на стекло витрины. Когда Гарри вышел на тротуар, Мэгги уже нигде не было видно. Всю дорогу до Дуэйн-стрит, где находилась редакция, Гарри смотрел по сторонам, надеясь увидеть девушку. Когда такси остановилось наконец перед дверью склада, служившего теперь редакцией, Гарри подумал, что там, куда он направляется, миллион точно таких же девчонок.
4
Гарри Биверс вручил бутылку шампанского изумленному, бормочущему слова благодарности Уильяму Тарпу, затем минут пять или десять лицемерно восхищался макетом очередного номера “Рильке-стрит”. Затем он отвез поблекшую и начинающую седеть Пэт Колдуэлл Биверс, которая все больше напоминала ему овчарку, полжизни бегавшую вокруг него кругами, в ресторан “Трайбика”, одно из тех заведений, которые Тим Андерхилл называл жутко модными кабаками. Стены были покрыты красным лаком, на столиках стояли лампы с латунными подставками. Официанты появлялись и исчезали совершенно бесшумно. Гарри вспомнил о Мэгги Ла, подумал о бутылках шампанского и других интересных вещах, которым приходилось когда-либо покоиться между ее маленькими, но несомненно очень соблазнительными грудями. И все это время он продолжал выдумывать всевозможную чушь о характере их “миссии”. Хотя Пэт изредка улыбалась и, казалось, наслаждается вином, супом, рыбой, временами Гарри казалось, будто Пэт прекрасно понимает, что он врет. Как и Джимми Ла, она спрашивала его о том, как выглядит Майкл, как, по мнению Гарри, идут у него дела, и Гарри на все вопросы отвечал, что все в порядке. В улыбках Пэт было сожаление – о нем, о самой себе, о Майкле Пуле или же обо всем человечестве – Биверс так и не смог определить. Когда наступил наконец момент попросить в долг, Пэт бросила только:
– Сколько?
– Около двух тысяч.
Она полезла в сумочку, достала оттуда чековую книжку и перьевую ручку и безо всякого выражения на лице выписала чек на три тысячи долларов, который молча протянула ему через стол.
– Естественно, это в долг, – сказал Гарри. – Ты очень помогла мне этими деньгами, Пэт. Я не шучу.
– Итак, правительство хочет, чтобы вы выследили этого парня и разузнали, не он ли тот загадочный убийца?
– В общих чертах это так. Но не совсем. Все-таки это частная миссия. Именно таким образом мы и будем потом иметь права на книгу и на съемки фильма, и на все такое прочее. Ты, разумеется, понимаешь, что я сообщаю тебе все это строго конфиденциально.
– Конечно.
– Я знаю, ты всегда умела читать между строк, но... В общем, я даже не собираюсь дурить тебя и утверждать, что в этом деле нет ничего опасного.
– Да, да, я понимаю, – закивала Пэт.
– Не хочется даже думать об этом, но если вдруг случится так, что ты больше не увидишь меня живым, мне хотелось бы быть похороненным на Арлингтоне.
Пэт снова кивнула.
Гарри начал нетерпеливо оглядываться в поисках официанта.
– Я до сих пор иногда жалею, что ты оказался во Вьетнаме. Слова Пэт неприятно взволновали его.
– А в чем дело? – спросил он. – Я остался собой. Я всегда был самим собой и не был никем, кроме самого себя.
Они расстались перед дверью ресторана.
Пройдя несколько метров, Гарри с улыбкой обернулся, уверенный в том, что Пэт смотрит ему вслед. Но она шла прямо вперед, слегка ссутулившись, и вечно набитая до отказа сумка, как обычно, качалась у бедра.
Гарри пошел в свой банк. В вестибюле было пусто. Биверс достал свою карточку и, воспользовавшись одним из банковских автоматов, внес на свой счет деньги по чеку Пэт и по еще одному чеку, добытому им сегодня, а затем снял четыреста долларов наличными. У газетной стойки на углу он купил порнографический журнал, сложив его так, чтобы нельзя было разглядеть обложку, засунул под мышку и отправился на Двадцать четвертую Западную улицу, где подыскал себе квартиру вскоре после того, как Пэт сказала ему – так серьезно, как, пожалуй, ни разу не говорила с ним за все время их брака, – что вынуждена требовать развода.
– Сколько?
– Около двух тысяч.
Она полезла в сумочку, достала оттуда чековую книжку и перьевую ручку и безо всякого выражения на лице выписала чек на три тысячи долларов, который молча протянула ему через стол.
– Естественно, это в долг, – сказал Гарри. – Ты очень помогла мне этими деньгами, Пэт. Я не шучу.
– Итак, правительство хочет, чтобы вы выследили этого парня и разузнали, не он ли тот загадочный убийца?
– В общих чертах это так. Но не совсем. Все-таки это частная миссия. Именно таким образом мы и будем потом иметь права на книгу и на съемки фильма, и на все такое прочее. Ты, разумеется, понимаешь, что я сообщаю тебе все это строго конфиденциально.
– Конечно.
– Я знаю, ты всегда умела читать между строк, но... В общем, я даже не собираюсь дурить тебя и утверждать, что в этом деле нет ничего опасного.
– Да, да, я понимаю, – закивала Пэт.
– Не хочется даже думать об этом, но если вдруг случится так, что ты больше не увидишь меня живым, мне хотелось бы быть похороненным на Арлингтоне.
Пэт снова кивнула.
Гарри начал нетерпеливо оглядываться в поисках официанта.
– Я до сих пор иногда жалею, что ты оказался во Вьетнаме. Слова Пэт неприятно взволновали его.
– А в чем дело? – спросил он. – Я остался собой. Я всегда был самим собой и не был никем, кроме самого себя.
Они расстались перед дверью ресторана.
Пройдя несколько метров, Гарри с улыбкой обернулся, уверенный в том, что Пэт смотрит ему вслед. Но она шла прямо вперед, слегка ссутулившись, и вечно набитая до отказа сумка, как обычно, качалась у бедра.
Гарри пошел в свой банк. В вестибюле было пусто. Биверс достал свою карточку и, воспользовавшись одним из банковских автоматов, внес на свой счет деньги по чеку Пэт и по еще одному чеку, добытому им сегодня, а затем снял четыреста долларов наличными. У газетной стойки на углу он купил порнографический журнал, сложив его так, чтобы нельзя было разглядеть обложку, засунул под мышку и отправился на Двадцать четвертую Западную улицу, где подыскал себе квартиру вскоре после того, как Пэт сказала ему – так серьезно, как, пожалуй, ни разу не говорила с ним за все время их брака, – что вынуждена требовать развода.
7
Конор работает
1
Конор Линклейтер думал о том, что после встречи с друзьями в Вашингтоне к нему на удивление часто стало возвращаться прошлое, как будто Вьетнам был его настоящей жизнью, а все, что произошло потом, – лишь воспоминанием. Ему все труднее становилось сосредоточиться на настоящем – “тогда” продолжало вмешиваться в его жизнь, иногда даже физически. Несколько дней назад старик Дейзи, ни о чем не подозревая, вручил ему снятую когда-то Коттоном фотографию Тима Андерхилла, стоящего в обнимку с одним из своих “цветочков”.
Было четыре часа дня, а Конор все еще лежал в постели, страдая после первого серьезного перепоя со дня посещения Мемориала. Все считали, что с возрастом становится легче справляться с такими вещами, но Конору казалось, что все наоборот.
В первый день работы Конора Чарли Дейзи пораньше приехал домой из офиса и прошел прямо в столовую, где Бен и Конор настилали новый дубовый паркет. Юрист долго стоял и смотрел на плотников. Конору было немного не по себе. Он боялся, что клиенту может не понравиться его внешний вид. Чтобы не сводило колени от ползанья по паркету, Конор обвязал их тряпками. Еще он завязал платок вокруг лба (платок напомнил ему о Тиме Андерхилле, о “цветочках” и спокойной, тихой беседе). Сейчас Конор думал, что его вид может показаться Дейзи чересчур расхлябанным. Поэтому он особенно не удивился, когда тот сделал шаг в его сторону и кашлянул, чтобы обратить на себя внимание. Бен и Конор быстро переглянулись. Клиенты, особенно клиенты с Маунт-авеню, могли подстроить тебе какую-нибудь пакость просто так, от плохого настроения.
– Молодой человек, – произнес Дейзи. Конор поднял голову, испуганно моргая и только сейчас начиная осознавать, что стоит на четвереньках перед одетым с иголочки миллионером.
– Я правильно угадал? – спросил его Дейзи. – Вы ведь были во Вьетнаме, правда?
– Да, сэр, – ответил Конор, приготовившись к неприятностям.
– Молодец, парень! – Дейзи подошел пожать руку Конора. – Я знал, что не ошибся.
Выяснилось, что единственный сын Дейзи тоже был теперь одним из имен на одной из стен Мемориала. Его убили в Хью.
Следующие две недели у Конора была самая замечательная в его жизни работа. Почти каждый день он узнавал что-нибудь новое от Бена Роима – всякие мелочи, имевшие отношение не только к технике работы по дереву, но, в неменьшей степени, к увлеченности и уважению к своему делу. Через несколько дней после того, как Дейзи пожал руку Конора, он появился однажды в конце дня, неся серую замшевую коробочку и кожаный альбом с фотографиями. Бен и Конор как раз делали новую переборку в кухне, которая выглядела при этом, как после взрыва бомбы – развороченный пол, торчащие отовсюду проволока и трубы. Дейзи добрался до них через все это и сказал, указывая на альбом и коробочку:
– Пока я не женился второй раз, это было единственное, что согревало мне душу.
Коробочка оказалась футляром для медалей сына Дейзи. На блестящем атласе лежали Пурпурное Сердце, Бронзовая Звезда и Серебряная Звезда. В альбоме было множество фотографий, сделанных во Вьетнаме. Дейзи болтал без умолку, тыча пальцами в фотографии заляпанных грязью танков М-48 и голых по пояс юнцов, обхвативших друг друга за плечи. “Все-таки путешествия во времени – не такая уж чушь”, – подумал Конор, сожалея о том, что у этого болтливого старикашки-юриста не хватает ума, чтобы помолчать и дать фотографиям говорить самим за себя.
Потому что фотографии действительно говорили. Хью, где убили молодого Дейзи, был на территории Первого корпуса. Это был Вьетнам Конора, и все, что он видел сейчас на фотографиях из альбома, казалось ему знакомым.
Здесь была даже долина А-Шу – бесконечные горные гряды и колонна людей, один за другим карабкающихся вверх, ступающих все в ту же грязь. (Денглер: “Раз я миновал долину А-Шу, мне не страшно уже ничего на свете, потому что я – самый психованный сукин сын в этой долине”). Мальчишки-солдаты на фоне пацифистского знака, намалеванного на стене госпиталя в джунглях, один из них с грязной марлевой повязкой вокруг голой руки. Конору представилась вдруг на месте лица этого парня улыбающаяся, радостная физиономия Денглера.
Конор глядел на изможденное, заросшее лицо человека, пытающегося улыбнуться через ствол М-60, установленного на темно-зеленом вертолете. Вот в таком же погибли Питерс и Герб Рект, пытаясь переправить плазму, пулеметные ленты и еще шесть человек, не считая самих себя, через гористую местность всего-то миль на двадцать от Кэмп Крэнделла.
Конор внимательно вглядывался в цилиндрические отверстия на ленте М-60.
– Вы, кажется, узнали вертолет? – спросил Дейзи.
Конор кивнул.
– Много таких видели в те дни?
И снова Конор смог только кивнуть в ответ.
Два молоденьких солдатика, которые наверняка провели на полях сражений не больше недели, сидели на поросшей травой насыпи и пили из пластиковых стаканчиков.
– Этих ребят убили вместе с моим сыном, – сказал Дейзи.
Влажный ветер взъерошил короткие волосы солдат, тощие коровы паслись на развороченном поле за их спинами. Конор почувствовал во рту вкус пластика – затхлый, неприятный вкус теплой воды, налитой в пластиковый стаканчик.
Монотонным голосом человека, говорящего скорее самому себе, чем слушателям, Дейзи снабжал комментариями изображения людей, очищавших от осколков трехдюймовых ракет крышу какого-то дома, кучки солдат, копошащихся около деревянной лачуги, которой предстояло вскоре стать резиденцией ефрейтора Уилсона Мэнли, солдат, курящих травку, солдат, спящих прямо на пыльной пустоши, напоминавшей Конору окраину Эль-Зед-Сью, улыбающихся солдат с непокрытыми головами, позирующих рядом с равнодушными ко всему вьетнамскими девушками.
– Здесь есть один парень, которого я не знаю, – сказал Дейзи. Как только Конор разглядел лицо, на которое указывал Дейзи, голос юриста стал доноситься до него как будто бы откуда-то издалека. – Парень – большой прохвост, правда? Уверен, что он путался с этой маленькой девчонкой.
Дейзи ошибался, и ошибался он от чистого сердца. Должно быть, третья жена вдохнула в него новые силы – иначе зачем бы ему приходить домой в полпятого.
Огромным солдатом, изображенным на фотографии, с шеей, повязанной платком, был Тим Андерхилл. А “девчонка” была одним из его “цветочков” – юношей, настолько женственным, что ему бы действительно родиться девочкой. Оба, улыбаясь, позировали фотографу на узенькой улочке, забитой “Джипами” и рикшами, должно быть, в Да-Нанге или Хью.
– Сынок, – донесся до Конора голос Дейзи. – С тобой все в порядке, сынок?
Несколько секунд Конор размышлял, согласится ли старик отдать ему фотографию Андерхилла.
– Ты весь побелел, сынок.
– Не беспокойтесь, – ответил Конор. – Все нормально. Остальные фотографии он лишь просмотрел мельком.
– Все очень просто, – не унимался Дейзи. – Ты никак не можешь забыть все эти ужасы.
Затем Бен Роим решил, что им нужен еще один человек для оклейки кухни, и нанял Виктора Спитални.
Конор немного опоздал на работу. Когда он вошел в разоренную кухню, то увидел незнакомца с грязными белыми волосами, забранными в длинный хвост, который слонялся вдоль каркаса новой переборки. На нем была хлопчатобумажная рубашка поверх водолазки, под довольно объемистым животом болтался видавший виды пояс с инструментами. Конор заметил свежую ссадину на его переносице и следы других ссадин на костяшках пальцев левой руки. Белки глаз были в красных прожилках. В памяти Конора тут же всплыли ямы, от которых исходил омерзительный запах горящего дерьма, облитого керосином. Опять Вьетнам.
Бен Роим и остальные плотники и маляры сидели на полу, попивая из термосов свой утренний кофе.
– Конор, познакомься с нашим новым рабочим. Том Войцак, – представил новичка Бен.
Прежде чем неохотно пожать руку, протянутую Конором, Войцак несколько секунд тупо смотрел на нее.
“Вы, придурки, да вы только попробуйте. Эта ссань – то, что доктор прописал, для ваших желудков”, – вспомнилось Конору.
Все утро Войцак и Линклейтер наклеивали пленку в разных концах кухни. В одиннадцать часов, после того как миссис Дейзи принесла, а затем унесла поднос с кофе, Войцак пробурчал:
– Видел, как она подошла ко мне? Прежде чем мы закончим эту работу, я побываю в спальне у этой сучки и буду трахать ее прямо на полу.
– Ну уж конечно! – рассмеялся в ответ Конор. Опрокинув чашку кофе, Войцак кинулся через кухню и встал вплотную к Конору, скалясь и глядя на него в упор.
– Не смей попадаться на моем пути, гомик чертов, – прошипел он. – Иначе тебя будут долго искать.
– Отвали, – Конор оттолкнул Войцака. Больше всего на свете ему хотелось сейчас продуманным ударом сбить этого придурка с ног, а затем удушить его одной левой. Но Войцак брезгливо отряхнул то место, куда толкнул его Конор, и вернулся к работе.
В конце рабочего дня, закинув пояс с инструментами в угол кухни, Войцак молча наблюдал, как Конор собирает свои вещи.
– Ну чем не гомик? – произнес он.
Конор захлопнул сумку с инструментами и спросил:
– У тебя много друзей, Войцак?
– Думаешь, эти люди собираются тебя усыновить? Они не собираются тебя усыновить.
– Оставь это, – Конор встал.
– Итак, ты тоже был там? – спросил Войцак, постаравшись, чтобы в голосе его звучало как можно меньше любопытства.
– Да.
– Секретарем-машинисткой?
Чувствуя, как нарастает внутри гнев, Конор повернулся к выходу.
– В каком подразделении ты служил?
– Девятый батальон. Двадцать четвертый пехотный полк.
Смех Войцака напоминал скрип песка. Конор шел, не останавливаясь, пока не оказался достаточно далеко от дома.
Усевшись на мотоцикл, Конор долго сидел неподвижно, глядя на темно-серые камни мощеной дорожки и стараясь ни о чем не думать. Небо, да и сам воздух вокруг казались такими же серыми, как гравий. Он чувствовал, что мелкие камушки набились ему в ботинки.
В какую-то секунду ему захотелось завести свой “Харлей” и катить куда глаза глядят, наслаждаясь скоростью и ощущением покрываемого расстояния, и так ехать и ехать, не останавливаясь, много-много миль. Скорость и расстояние всегда наполняли Конора приятным ощущением легкости и какой-то пустоты. Конор представил себе нескончаемые шоссе, лежащие перед ним, неоновые вывески отелей, гамбургеры, нарисованные на придорожных закусочных.
Скрючившись у руля мотоцикла, Конор слышал, как внутри дома захлопали двери. Послышался густой баритон Бена Роима.
Как хотелось сейчас Конору, чтобы Майкл Пул позвонил ему прямо сегодня и сказал: “Мы выезжаем, малыш. Пакуй вещи и встречай нас в аэропорте!”
Бен Роим открыл дверь и пристально посмотрел на Конора, натягивая свою тяжелую ворсистую фланелевую куртку.
– До завтра?
– Мне некуда больше ехать, – сказал Конор.
Бен Роим кивнул. Конор завел мотоцикл и рванул с места, не дожидаясь, пока из дверей дома покажутся остальные рабочие.
Дня три-четыре Войцак и Конор игнорировали друг друга. Когда Чарли Дейзи, унюхав еще одного ветерана, появился с коробочкой медалей и фотоальбомом, Конор положил инструменты и медленно вышел из комнаты. Он почувствовал, что не может находиться рядом, пока Войцак будет пялиться на фотографию Тима Андер-хилла.
Ночью, накануне того дня, который неожиданно оказался последним днем его работы в доме Дейзи, Конор проснулся в четыре часа утра в середине ночного кошмара, главными участниками которого были М.О.Денглер и Тим Андерхилл. В пять Линклейтер встал с постели, сварил кофе и выпил почти полный кофейник перед тем, как отправиться на работу. Куски ночного кошмара преследовали его все утро.
Вот они с Денглером сидят съежившись в какой-то траншее – пережидают бомбежку. Тим Андерхилл тоже должен быть где-то здесь – или в темном конце траншеи, или в другой траншее, рядом, потому что его густой звучный голос, похожий на голос Бена Роима, перекрывает даже шум бомбежки.
В Долине Дракона не было траншей. Труп лейтенанта с раскинутыми в стороны ногами сидит в дальнем углу траншеи. Кровь, стекающая из перерезанного горла, залила и пропитала уже всю форму.
– Денглер, – произносит во сне Конор Линклейтер, – Денглер, погляди на лейтенанта. Придурок втянул нас в эту заварушку, а теперь он мертв. – Очередная вспышка озаряет небо, и Конор видит, что изо рта лейтенанта Биверса торчит карточка Коко.
Конор хватает Денглера за плечо, и безжизненное тело товарища валится к его ногам. Конор видит изуродованное лицо Денглера и все ту же карточку, торчащую изо рта. Он кричит во сне и наяву и от собственного крика просыпается.
Конор пришел на работу пораньше и стал дожидаться остальных. Через некоторое время показался “Блейзер” Бена Роима, в котором ехал он сам и еще два члена бригады, жившие в том же районе города, что и Бен. У обоих ребят были маленькие дети и им надо было платить за квартиру, но оба были слишком молоды, чтобы успеть побывать во Вьетнаме. Наблюдая, как они вылезают из машины, Конор поймал себя на том, что испытывает по отношению к ребятам почти отцовские чувства – им явно недоставало опыта, чтобы почувствовать разницу между Беном Роимом и другими подрядчиками.
– Сегодня тебе получше. Рыжик? – спросил его Бен.
– Свеж, как утренняя роса, – ответил Конор.
Чуть позже подкатил Войцак на какой-то длинной черной машине которая вся была расписана причудливым орнаментом вплоть д( дверных ручек.
Когда они приступили к работе, Конор впервые заметил, что Войцак делает свое дело так, будто работает на подрядчика, который торопиться скорее сорвать куш, ремонтируя бараки. Бен Роим был весьма взыскателен, и чтобы угодить ему, требовались идеально ровные и гладкие швы. Работа Войцака выглядела так же неаккуратно, как и его жуткая машина. На пленке были вздутия, морщины, горбы, которые останутся там навсегда и будут видны даже после того, как стены покроют штукатуркой и двойным слоем краски.
Войцак заметил, что Конор внимательно приглядывается к его работе.
– Что-нибудь не так? – спросил он.
– Почти все не так, парень, – ответил Конор. – Ты уже работал когда-нибудь на Бена?
Войцак отложил инструменты и подошел к Конору.
– Ты, рыжий мудак, ты смеешь говорить мне, что я не могу делать свою работу?! Ты что, еще не понял, что я стою дюжины таких, как ты? Думаю, что ты все еще здесь только потому, что писал кипятком, глядя на картинки этого старикана – нашего хозяина.
– Эти картинки отснял его сын, – сказал Конор.
– Эти картинки отснял один черномазый по имени Коттон, – возразил Войцак.
– О, черт! – Конор почувствовал, что ему необходимо сесть.
– Коттон был в одном взводе с молодым Дейзи, тот и договорился, что купит у него копии фотографий – ты, болван.
Было четыре часа дня, а Конор все еще лежал в постели, страдая после первого серьезного перепоя со дня посещения Мемориала. Все считали, что с возрастом становится легче справляться с такими вещами, но Конору казалось, что все наоборот.
* * *
Тремя днями раньше у Конора была работа, которая давала возможность платить за квартиру по меньшей мере все то время, которое пройдет, пока Пул и Биверс организуют поездку в Сингапур. Его наняли плотничать. На Маунт-авеню в Хемпстеде, всего в трех минутах езды от крошечной квартирки Конора, в которой почти не было мебели, юрист-миллионер лет шестидесяти по имени Чарльз (“Зовите меня Чарли”) Дейзи, недавно женившийся в третий раз, решил переделать весь первый этаж своего особняка по вкусу новой жены – кухню, две столовых – для обеда и для завтрака, комнату для отдыха, прачечную и квартирки слуг. Подрядчика Конора – пожилого человека с седой бородой – звали Бен Роим. Конор уже работал на него три-четыре раза. Бен Роим был настоящим гением, когда дело касалось работ по дереву и, как многие настоящие мастера, был непредсказуем – все зависело от настроения, но уж для него-то плотницкое дело было не просто тем, чем приходится заниматься, чтобы заплатить за квартиру. Работа с Роимом была для Конора близка к удовольствию, насколько работа вообще может быть близка к удовольствию.В первый день работы Конора Чарли Дейзи пораньше приехал домой из офиса и прошел прямо в столовую, где Бен и Конор настилали новый дубовый паркет. Юрист долго стоял и смотрел на плотников. Конору было немного не по себе. Он боялся, что клиенту может не понравиться его внешний вид. Чтобы не сводило колени от ползанья по паркету, Конор обвязал их тряпками. Еще он завязал платок вокруг лба (платок напомнил ему о Тиме Андерхилле, о “цветочках” и спокойной, тихой беседе). Сейчас Конор думал, что его вид может показаться Дейзи чересчур расхлябанным. Поэтому он особенно не удивился, когда тот сделал шаг в его сторону и кашлянул, чтобы обратить на себя внимание. Бен и Конор быстро переглянулись. Клиенты, особенно клиенты с Маунт-авеню, могли подстроить тебе какую-нибудь пакость просто так, от плохого настроения.
– Молодой человек, – произнес Дейзи. Конор поднял голову, испуганно моргая и только сейчас начиная осознавать, что стоит на четвереньках перед одетым с иголочки миллионером.
– Я правильно угадал? – спросил его Дейзи. – Вы ведь были во Вьетнаме, правда?
– Да, сэр, – ответил Конор, приготовившись к неприятностям.
– Молодец, парень! – Дейзи подошел пожать руку Конора. – Я знал, что не ошибся.
Выяснилось, что единственный сын Дейзи тоже был теперь одним из имен на одной из стен Мемориала. Его убили в Хью.
Следующие две недели у Конора была самая замечательная в его жизни работа. Почти каждый день он узнавал что-нибудь новое от Бена Роима – всякие мелочи, имевшие отношение не только к технике работы по дереву, но, в неменьшей степени, к увлеченности и уважению к своему делу. Через несколько дней после того, как Дейзи пожал руку Конора, он появился однажды в конце дня, неся серую замшевую коробочку и кожаный альбом с фотографиями. Бен и Конор как раз делали новую переборку в кухне, которая выглядела при этом, как после взрыва бомбы – развороченный пол, торчащие отовсюду проволока и трубы. Дейзи добрался до них через все это и сказал, указывая на альбом и коробочку:
– Пока я не женился второй раз, это было единственное, что согревало мне душу.
Коробочка оказалась футляром для медалей сына Дейзи. На блестящем атласе лежали Пурпурное Сердце, Бронзовая Звезда и Серебряная Звезда. В альбоме было множество фотографий, сделанных во Вьетнаме. Дейзи болтал без умолку, тыча пальцами в фотографии заляпанных грязью танков М-48 и голых по пояс юнцов, обхвативших друг друга за плечи. “Все-таки путешествия во времени – не такая уж чушь”, – подумал Конор, сожалея о том, что у этого болтливого старикашки-юриста не хватает ума, чтобы помолчать и дать фотографиям говорить самим за себя.
Потому что фотографии действительно говорили. Хью, где убили молодого Дейзи, был на территории Первого корпуса. Это был Вьетнам Конора, и все, что он видел сейчас на фотографиях из альбома, казалось ему знакомым.
Здесь была даже долина А-Шу – бесконечные горные гряды и колонна людей, один за другим карабкающихся вверх, ступающих все в ту же грязь. (Денглер: “Раз я миновал долину А-Шу, мне не страшно уже ничего на свете, потому что я – самый психованный сукин сын в этой долине”). Мальчишки-солдаты на фоне пацифистского знака, намалеванного на стене госпиталя в джунглях, один из них с грязной марлевой повязкой вокруг голой руки. Конору представилась вдруг на месте лица этого парня улыбающаяся, радостная физиономия Денглера.
Конор глядел на изможденное, заросшее лицо человека, пытающегося улыбнуться через ствол М-60, установленного на темно-зеленом вертолете. Вот в таком же погибли Питерс и Герб Рект, пытаясь переправить плазму, пулеметные ленты и еще шесть человек, не считая самих себя, через гористую местность всего-то миль на двадцать от Кэмп Крэнделла.
Конор внимательно вглядывался в цилиндрические отверстия на ленте М-60.
– Вы, кажется, узнали вертолет? – спросил Дейзи.
Конор кивнул.
– Много таких видели в те дни?
И снова Конор смог только кивнуть в ответ.
Два молоденьких солдатика, которые наверняка провели на полях сражений не больше недели, сидели на поросшей травой насыпи и пили из пластиковых стаканчиков.
– Этих ребят убили вместе с моим сыном, – сказал Дейзи.
Влажный ветер взъерошил короткие волосы солдат, тощие коровы паслись на развороченном поле за их спинами. Конор почувствовал во рту вкус пластика – затхлый, неприятный вкус теплой воды, налитой в пластиковый стаканчик.
Монотонным голосом человека, говорящего скорее самому себе, чем слушателям, Дейзи снабжал комментариями изображения людей, очищавших от осколков трехдюймовых ракет крышу какого-то дома, кучки солдат, копошащихся около деревянной лачуги, которой предстояло вскоре стать резиденцией ефрейтора Уилсона Мэнли, солдат, курящих травку, солдат, спящих прямо на пыльной пустоши, напоминавшей Конору окраину Эль-Зед-Сью, улыбающихся солдат с непокрытыми головами, позирующих рядом с равнодушными ко всему вьетнамскими девушками.
– Здесь есть один парень, которого я не знаю, – сказал Дейзи. Как только Конор разглядел лицо, на которое указывал Дейзи, голос юриста стал доноситься до него как будто бы откуда-то издалека. – Парень – большой прохвост, правда? Уверен, что он путался с этой маленькой девчонкой.
Дейзи ошибался, и ошибался он от чистого сердца. Должно быть, третья жена вдохнула в него новые силы – иначе зачем бы ему приходить домой в полпятого.
Огромным солдатом, изображенным на фотографии, с шеей, повязанной платком, был Тим Андерхилл. А “девчонка” была одним из его “цветочков” – юношей, настолько женственным, что ему бы действительно родиться девочкой. Оба, улыбаясь, позировали фотографу на узенькой улочке, забитой “Джипами” и рикшами, должно быть, в Да-Нанге или Хью.
– Сынок, – донесся до Конора голос Дейзи. – С тобой все в порядке, сынок?
Несколько секунд Конор размышлял, согласится ли старик отдать ему фотографию Андерхилла.
– Ты весь побелел, сынок.
– Не беспокойтесь, – ответил Конор. – Все нормально. Остальные фотографии он лишь просмотрел мельком.
– Все очень просто, – не унимался Дейзи. – Ты никак не можешь забыть все эти ужасы.
Затем Бен Роим решил, что им нужен еще один человек для оклейки кухни, и нанял Виктора Спитални.
Конор немного опоздал на работу. Когда он вошел в разоренную кухню, то увидел незнакомца с грязными белыми волосами, забранными в длинный хвост, который слонялся вдоль каркаса новой переборки. На нем была хлопчатобумажная рубашка поверх водолазки, под довольно объемистым животом болтался видавший виды пояс с инструментами. Конор заметил свежую ссадину на его переносице и следы других ссадин на костяшках пальцев левой руки. Белки глаз были в красных прожилках. В памяти Конора тут же всплыли ямы, от которых исходил омерзительный запах горящего дерьма, облитого керосином. Опять Вьетнам.
Бен Роим и остальные плотники и маляры сидели на полу, попивая из термосов свой утренний кофе.
– Конор, познакомься с нашим новым рабочим. Том Войцак, – представил новичка Бен.
Прежде чем неохотно пожать руку, протянутую Конором, Войцак несколько секунд тупо смотрел на нее.
“Вы, придурки, да вы только попробуйте. Эта ссань – то, что доктор прописал, для ваших желудков”, – вспомнилось Конору.
Все утро Войцак и Линклейтер наклеивали пленку в разных концах кухни. В одиннадцать часов, после того как миссис Дейзи принесла, а затем унесла поднос с кофе, Войцак пробурчал:
– Видел, как она подошла ко мне? Прежде чем мы закончим эту работу, я побываю в спальне у этой сучки и буду трахать ее прямо на полу.
– Ну уж конечно! – рассмеялся в ответ Конор. Опрокинув чашку кофе, Войцак кинулся через кухню и встал вплотную к Конору, скалясь и глядя на него в упор.
– Не смей попадаться на моем пути, гомик чертов, – прошипел он. – Иначе тебя будут долго искать.
– Отвали, – Конор оттолкнул Войцака. Больше всего на свете ему хотелось сейчас продуманным ударом сбить этого придурка с ног, а затем удушить его одной левой. Но Войцак брезгливо отряхнул то место, куда толкнул его Конор, и вернулся к работе.
В конце рабочего дня, закинув пояс с инструментами в угол кухни, Войцак молча наблюдал, как Конор собирает свои вещи.
– Ну чем не гомик? – произнес он.
Конор захлопнул сумку с инструментами и спросил:
– У тебя много друзей, Войцак?
– Думаешь, эти люди собираются тебя усыновить? Они не собираются тебя усыновить.
– Оставь это, – Конор встал.
– Итак, ты тоже был там? – спросил Войцак, постаравшись, чтобы в голосе его звучало как можно меньше любопытства.
– Да.
– Секретарем-машинисткой?
Чувствуя, как нарастает внутри гнев, Конор повернулся к выходу.
– В каком подразделении ты служил?
– Девятый батальон. Двадцать четвертый пехотный полк.
Смех Войцака напоминал скрип песка. Конор шел, не останавливаясь, пока не оказался достаточно далеко от дома.
Усевшись на мотоцикл, Конор долго сидел неподвижно, глядя на темно-серые камни мощеной дорожки и стараясь ни о чем не думать. Небо, да и сам воздух вокруг казались такими же серыми, как гравий. Он чувствовал, что мелкие камушки набились ему в ботинки.
В какую-то секунду ему захотелось завести свой “Харлей” и катить куда глаза глядят, наслаждаясь скоростью и ощущением покрываемого расстояния, и так ехать и ехать, не останавливаясь, много-много миль. Скорость и расстояние всегда наполняли Конора приятным ощущением легкости и какой-то пустоты. Конор представил себе нескончаемые шоссе, лежащие перед ним, неоновые вывески отелей, гамбургеры, нарисованные на придорожных закусочных.
Скрючившись у руля мотоцикла, Конор слышал, как внутри дома захлопали двери. Послышался густой баритон Бена Роима.
Как хотелось сейчас Конору, чтобы Майкл Пул позвонил ему прямо сегодня и сказал: “Мы выезжаем, малыш. Пакуй вещи и встречай нас в аэропорте!”
Бен Роим открыл дверь и пристально посмотрел на Конора, натягивая свою тяжелую ворсистую фланелевую куртку.
– До завтра?
– Мне некуда больше ехать, – сказал Конор.
Бен Роим кивнул. Конор завел мотоцикл и рванул с места, не дожидаясь, пока из дверей дома покажутся остальные рабочие.
Дня три-четыре Войцак и Конор игнорировали друг друга. Когда Чарли Дейзи, унюхав еще одного ветерана, появился с коробочкой медалей и фотоальбомом, Конор положил инструменты и медленно вышел из комнаты. Он почувствовал, что не может находиться рядом, пока Войцак будет пялиться на фотографию Тима Андер-хилла.
Ночью, накануне того дня, который неожиданно оказался последним днем его работы в доме Дейзи, Конор проснулся в четыре часа утра в середине ночного кошмара, главными участниками которого были М.О.Денглер и Тим Андерхилл. В пять Линклейтер встал с постели, сварил кофе и выпил почти полный кофейник перед тем, как отправиться на работу. Куски ночного кошмара преследовали его все утро.
Вот они с Денглером сидят съежившись в какой-то траншее – пережидают бомбежку. Тим Андерхилл тоже должен быть где-то здесь – или в темном конце траншеи, или в другой траншее, рядом, потому что его густой звучный голос, похожий на голос Бена Роима, перекрывает даже шум бомбежки.
В Долине Дракона не было траншей. Труп лейтенанта с раскинутыми в стороны ногами сидит в дальнем углу траншеи. Кровь, стекающая из перерезанного горла, залила и пропитала уже всю форму.
– Денглер, – произносит во сне Конор Линклейтер, – Денглер, погляди на лейтенанта. Придурок втянул нас в эту заварушку, а теперь он мертв. – Очередная вспышка озаряет небо, и Конор видит, что изо рта лейтенанта Биверса торчит карточка Коко.
Конор хватает Денглера за плечо, и безжизненное тело товарища валится к его ногам. Конор видит изуродованное лицо Денглера и все ту же карточку, торчащую изо рта. Он кричит во сне и наяву и от собственного крика просыпается.
Конор пришел на работу пораньше и стал дожидаться остальных. Через некоторое время показался “Блейзер” Бена Роима, в котором ехал он сам и еще два члена бригады, жившие в том же районе города, что и Бен. У обоих ребят были маленькие дети и им надо было платить за квартиру, но оба были слишком молоды, чтобы успеть побывать во Вьетнаме. Наблюдая, как они вылезают из машины, Конор поймал себя на том, что испытывает по отношению к ребятам почти отцовские чувства – им явно недоставало опыта, чтобы почувствовать разницу между Беном Роимом и другими подрядчиками.
– Сегодня тебе получше. Рыжик? – спросил его Бен.
– Свеж, как утренняя роса, – ответил Конор.
Чуть позже подкатил Войцак на какой-то длинной черной машине которая вся была расписана причудливым орнаментом вплоть д( дверных ручек.
Когда они приступили к работе, Конор впервые заметил, что Войцак делает свое дело так, будто работает на подрядчика, который торопиться скорее сорвать куш, ремонтируя бараки. Бен Роим был весьма взыскателен, и чтобы угодить ему, требовались идеально ровные и гладкие швы. Работа Войцака выглядела так же неаккуратно, как и его жуткая машина. На пленке были вздутия, морщины, горбы, которые останутся там навсегда и будут видны даже после того, как стены покроют штукатуркой и двойным слоем краски.
Войцак заметил, что Конор внимательно приглядывается к его работе.
– Что-нибудь не так? – спросил он.
– Почти все не так, парень, – ответил Конор. – Ты уже работал когда-нибудь на Бена?
Войцак отложил инструменты и подошел к Конору.
– Ты, рыжий мудак, ты смеешь говорить мне, что я не могу делать свою работу?! Ты что, еще не понял, что я стою дюжины таких, как ты? Думаю, что ты все еще здесь только потому, что писал кипятком, глядя на картинки этого старикана – нашего хозяина.
– Эти картинки отснял его сын, – сказал Конор.
– Эти картинки отснял один черномазый по имени Коттон, – возразил Войцак.
– О, черт! – Конор почувствовал, что ему необходимо сесть.
– Коттон был в одном взводе с молодым Дейзи, тот и договорился, что купит у него копии фотографий – ты, болван.