Страница:
– Ты точно видел его? Тебе лучше рассказать мне все, как есть.
– Думаю, да.
– Ну что ж, игра близится к концу. Он видел мои объявления. Все работает. Я надеюсь, ты не позвонил Мэрфи, чтобы поделиться информацией?
– Нет, – сказал Пул, умолчав о том, что собирался послать лейтенанту найденную им игральную карту.
– Думаю, я должен быть благодарен тебе и за это. Дай мне название и адрес вашего отеля. Если этот парень собирается ходить за нами по пятам и оставлять записки, то очень скоро появится что-нибудь новенькое и мне понадобится с вами связаться.
– Думаю, да.
– Ну что ж, игра близится к концу. Он видел мои объявления. Все работает. Я надеюсь, ты не позвонил Мэрфи, чтобы поделиться информацией?
– Нет, – сказал Пул, умолчав о том, что собирался послать лейтенанту найденную им игральную карту.
– Думаю, я должен быть благодарен тебе и за это. Дай мне название и адрес вашего отеля. Если этот парень собирается ходить за нами по пятам и оставлять записки, то очень скоро появится что-нибудь новенькое и мне понадобится с вами связаться.
* * *
Сидя в тесной квартирке Конора, Пул еще примерно час или два пытался читать, но чувствовал себя настолько не в своей тарелке, что в длинных предложениях ему стоило большого труда уловить смысл. В семь часов он вдруг понял, что голоден и вышел, чтобы перекусить. На улице Майкл увидел свою машину, припаркованную около кафе-мороженого, и вспомнил, что книги Робби о Варваре все еще лежат в чемодане. Он пообещал себе, что не забудет на обратном пути забрать их с собой.
8
Майкл пообедал в маленьком итальянском ресторанчике и снова погрузился в “Послов”. Он думал о том, что завтра они отправляются в детство Коко. Майкл чувствовал, что стоит на пороге великих перемен, к которым он, впрочем, вполне готов. Корпорация здравоохранения Нью-Йорка выделила специальное пособие в размере пятидесяти тысяч долларов, чтобы они открывали кабинеты в районах, где люди сильнее всего нуждаются в медицинской помощи. А потом именно этим врачам в первую очередь завали кредит, который надо было начинать выплачивать не меньше чем через два года. Два, три максимум – четыре дня, думал Пул, и он сможет наконец сойти с моста и отправиться туда, где в нем действительно нуждаются.
9
Когда Пул, пообедав, вернулся в квартиру Конора, он зажег везде свет и уселся в кухне на стул, чтобы почитать до того времени, когда пора будет ложиться в постель. Но его все время мучило чувство, что что-то осталось несделанным, пока он наконец не вспомнил, что забыл захватить из машины детские книжки. Майкл уже совсем было приготовился одеть пальто и выйти за ними, когда, проходя мимо телефона, вспомнил, что не сделал еще одного дела.
Он так и не позвонил стюардессе, которая знала Клемента В. Ирвина, первую жертву Коко в Америке. Пул даже удивился, что все еще помнит имя этого человека.
Но как звали стюардессу? Он попытался вспомнить хотя бы имя стюардессы с их рейса. Оно должно было чем-то напоминать его собственное. Мики, Марша, Микаэла, Минни, Мона... Нет, скорее оно похоже на имя героинь фильмов Хичкока. Грейс Келли. Блондинка. Типпи Хедрен, актриса, которая снималась в “Птичках”. И тут он вдруг точно вспомнил имя девушки, словно только что увидел табличку на ее груди, – Марни. А подругу Марни звали... Лиза. Он стал вспоминать фамилию. Как можно было быть настолько глупым и не записать? Ведь он же спрашивал ее фамилию. И девушка назвала ее. Что-то связанное с Ирландией. Лиза Дубли. Лиза Галуэй. Тепло, тепло. Лиза Ольстер. Лиза Майо, вспомнил наконец Майкл.
Он подошел к телефону и набрал номер справочной службы Нью-Йорка. Конечно же, у нее не было личного номера, чего и следовало ожидать, и Майклу пришлось выяснять телефон Лизы Майо через авиакомпанию, на которую она работала. Он долго ждал у телефона, пока металлический голос не сообщил ему семь цифр телефона Лизы Майо, который Пул немедленно набрал, от души надеясь, что это была именно та Лиза Майо. А если и та, то она вполне может оказаться в данный момент в воздухе за сотни миль от Сан-Франциско.
Телефон прогудел четыре, пять раз, и трубку взяли в тот момент, когда Майкл уже собирался ее повесить.
– Да? – сказала молодая женщина.
– Меня зовут доктор Майкл Пул и я разыскиваю Лизу Майо, подругу Марни.
– Марни Ричардсон? А где вы с ней познакомились?
– Во время полета из Бангкока.
– Марни сумасшедшая. Я со всем этим завязала, когда уехала из Сан-Франциско. Очень мило, что вы позвонили, но...
– Извините, – перебил девушку Майкл. – Я думаю, вы неправильно меня поняли. Я звоню по поводу человека, которого убили в аэропорту около трех недель назад. Мисс Ричардсон сказала, что вы знали его.
– Вы звоните по поводу мистера Ирвина?
– Отчасти. Вы видели его в тот раз, перед тем, как он был убит?
– Еще бы. Я вообще видела его по меньшей мере раз пятнадцать за год. Он летал туда-сюда чуть ли не столько же, сколько я. Я была в шоке, когда узнала, что с ним случилось, но не могу сказать, что мне стало его очень жалко. Он вовсе не был приятным молодым человеком. Ой, мне, наверное, не стоило этого говорить. Но мистер
Ирвин не пользовался популярностью ни у одного из экипажей. Он был чересчур требователен. Но вас-то почему все это интересует? Вы знали мистера Ирвина?
– Меня интересует в основном человек, который во время полета сидел рядом с мистером Ирвином. Вы не могли бы вспомнить что-нибудь о нем?
– О нем? Все это слишком таинственно. Кроме того, мне завтра предстоит довольно рано встать, а сейчас уже поздно. А вы полицейский?
От того, как девушка произнесла “о нем?”, у Пула почему-то побежали мурашки по спине.
– Нет, я не полицейский, я врач, но я связан с расследованием обстоятельств смерти мистера Ирвина.
– Каким образом?
– Это очень долго объяснять.
– Ну что ж, если вы думаете, что парень, который сидел рядом, имеет какое-то отношение к убийству мистера Ирвина, то вы рискуете попасть пальцем в небо.
– Почему?
– Потому что он не мог иметь к этому отношение. Не мог, и все. Я вижу каждый день столько людей. А этот парень был таким милым, таким скромным... Мне было жаль, что ему пришлось сидеть рядом с нашим “Зверем”. Так мы называли мистера Ирвина. Сейчас я даже вспоминаю, что он сумел разговорить Ирвина, они даже вроде бы заключили какое-то пари или что-то в этом роде.
– Вы не помните его имя?
– Имя было како-то испанское. Может, Гомес? Или Гортиз. Вот это да!
У Майкла перехватило дыхание.
– Может, Ортиз? Роберто Ортиз?
Она рассмеялась.
– Как вы узнали? Правильно, именно так. Он еще сказал, чтобы его называли Бобби.
– Вы не можете вспомнить никаких его особых примет? О чем он говорил, как, или что-нибудь необычное?
– Странно, но когда я пытаюсь припомнить, как он выглядел, то перед глазами появляется только какое-то расплывчатое пятно с улыбкой посередине. Я помню, что он очаровал весь экипаж. Но что он говорил... Хотя постойте-ка...
– Да?
– Я вспомнила кое-что странное. Он пел или я даже не знаю, как это назвать. Не то чтобы он пел песню со словами, а так, мурлыкал себе что-то под нос.
– На что это было похоже?
– Это звучало немного странно. Какая-то абракадабра. Может, на иностранном языке? Что-то вроде “помпо-по, помпо-по, поло, поло, помпо-по...”
Тело Пула снова покрылось гусиной кожей.
– Да, – сказал он. – Спасибо вам.
– Это то, что вы хотели услышать?
– “Помпо-по, помпо-по”... или больше похоже на “рип-э-рип-э-рип-э-ло”?
– Очень похоже, – ответила девушка.
Он так и не позвонил стюардессе, которая знала Клемента В. Ирвина, первую жертву Коко в Америке. Пул даже удивился, что все еще помнит имя этого человека.
Но как звали стюардессу? Он попытался вспомнить хотя бы имя стюардессы с их рейса. Оно должно было чем-то напоминать его собственное. Мики, Марша, Микаэла, Минни, Мона... Нет, скорее оно похоже на имя героинь фильмов Хичкока. Грейс Келли. Блондинка. Типпи Хедрен, актриса, которая снималась в “Птичках”. И тут он вдруг точно вспомнил имя девушки, словно только что увидел табличку на ее груди, – Марни. А подругу Марни звали... Лиза. Он стал вспоминать фамилию. Как можно было быть настолько глупым и не записать? Ведь он же спрашивал ее фамилию. И девушка назвала ее. Что-то связанное с Ирландией. Лиза Дубли. Лиза Галуэй. Тепло, тепло. Лиза Ольстер. Лиза Майо, вспомнил наконец Майкл.
Он подошел к телефону и набрал номер справочной службы Нью-Йорка. Конечно же, у нее не было личного номера, чего и следовало ожидать, и Майклу пришлось выяснять телефон Лизы Майо через авиакомпанию, на которую она работала. Он долго ждал у телефона, пока металлический голос не сообщил ему семь цифр телефона Лизы Майо, который Пул немедленно набрал, от души надеясь, что это была именно та Лиза Майо. А если и та, то она вполне может оказаться в данный момент в воздухе за сотни миль от Сан-Франциско.
Телефон прогудел четыре, пять раз, и трубку взяли в тот момент, когда Майкл уже собирался ее повесить.
– Да? – сказала молодая женщина.
– Меня зовут доктор Майкл Пул и я разыскиваю Лизу Майо, подругу Марни.
– Марни Ричардсон? А где вы с ней познакомились?
– Во время полета из Бангкока.
– Марни сумасшедшая. Я со всем этим завязала, когда уехала из Сан-Франциско. Очень мило, что вы позвонили, но...
– Извините, – перебил девушку Майкл. – Я думаю, вы неправильно меня поняли. Я звоню по поводу человека, которого убили в аэропорту около трех недель назад. Мисс Ричардсон сказала, что вы знали его.
– Вы звоните по поводу мистера Ирвина?
– Отчасти. Вы видели его в тот раз, перед тем, как он был убит?
– Еще бы. Я вообще видела его по меньшей мере раз пятнадцать за год. Он летал туда-сюда чуть ли не столько же, сколько я. Я была в шоке, когда узнала, что с ним случилось, но не могу сказать, что мне стало его очень жалко. Он вовсе не был приятным молодым человеком. Ой, мне, наверное, не стоило этого говорить. Но мистер
Ирвин не пользовался популярностью ни у одного из экипажей. Он был чересчур требователен. Но вас-то почему все это интересует? Вы знали мистера Ирвина?
– Меня интересует в основном человек, который во время полета сидел рядом с мистером Ирвином. Вы не могли бы вспомнить что-нибудь о нем?
– О нем? Все это слишком таинственно. Кроме того, мне завтра предстоит довольно рано встать, а сейчас уже поздно. А вы полицейский?
От того, как девушка произнесла “о нем?”, у Пула почему-то побежали мурашки по спине.
– Нет, я не полицейский, я врач, но я связан с расследованием обстоятельств смерти мистера Ирвина.
– Каким образом?
– Это очень долго объяснять.
– Ну что ж, если вы думаете, что парень, который сидел рядом, имеет какое-то отношение к убийству мистера Ирвина, то вы рискуете попасть пальцем в небо.
– Почему?
– Потому что он не мог иметь к этому отношение. Не мог, и все. Я вижу каждый день столько людей. А этот парень был таким милым, таким скромным... Мне было жаль, что ему пришлось сидеть рядом с нашим “Зверем”. Так мы называли мистера Ирвина. Сейчас я даже вспоминаю, что он сумел разговорить Ирвина, они даже вроде бы заключили какое-то пари или что-то в этом роде.
– Вы не помните его имя?
– Имя было како-то испанское. Может, Гомес? Или Гортиз. Вот это да!
У Майкла перехватило дыхание.
– Может, Ортиз? Роберто Ортиз?
Она рассмеялась.
– Как вы узнали? Правильно, именно так. Он еще сказал, чтобы его называли Бобби.
– Вы не можете вспомнить никаких его особых примет? О чем он говорил, как, или что-нибудь необычное?
– Странно, но когда я пытаюсь припомнить, как он выглядел, то перед глазами появляется только какое-то расплывчатое пятно с улыбкой посередине. Я помню, что он очаровал весь экипаж. Но что он говорил... Хотя постойте-ка...
– Да?
– Я вспомнила кое-что странное. Он пел или я даже не знаю, как это назвать. Не то чтобы он пел песню со словами, а так, мурлыкал себе что-то под нос.
– На что это было похоже?
– Это звучало немного странно. Какая-то абракадабра. Может, на иностранном языке? Что-то вроде “помпо-по, помпо-по, поло, поло, помпо-по...”
Тело Пула снова покрылось гусиной кожей.
– Да, – сказал он. – Спасибо вам.
– Это то, что вы хотели услышать?
– “Помпо-по, помпо-по”... или больше похоже на “рип-э-рип-э-рип-э-ло”?
– Очень похоже, – ответила девушка.
Часть седьмая
“Мясорубка”
32
Первая ночь в “Форшеймере”
1
– Я не знаю, существует ли название для подобных вещей, – произнес Андерхилл.
Он сидел возле окна, Майкл рядом с проходом, а Мэгги между ними. Они были в воздухе где-то над Пенсильванией, Огайо или Мичиганом.
– Можно назвать это ощущением пика, предела, но это чересчур общее определение. Или можно считать это экстазом, вполне близкие понятия. Или моментом Эмерсона. Ты знаешь статью Эмерсона “Природа”. Там он пишет о таком состоянии, когда человек весь становится как бы огромным глазом: “Я ничто; я вижу все; частицы Вечного Бытия текут сквозь меня”.
– Звучит как еще один способ повстречаться со слоном, – сказала Мэгги ровным, лишенным выражения голосом. Мужчины рассмеялись.
– Вам не следовало так пугаться этого чувства. Когда вы увидели своего сына, то должны были сразу понять, что что-то в этом роде произойдет.
– Но я не видел сына, – начал было Пул, но слова застряли у него в горле. Он вовсе не был уверен, что хочет рассказать Мэгги и Андерхиллу о “Боге”, и даже когда заговорил, эта неуверенность не покинула его. Но коротенькая фраза Мэгги продолжала эхом отдаваться в его мозгу.
– Нет, вы его видели, – настаивала Мэгги. – Вы видели, каким бы он мог быть, когда стал бы мужчиной. Вы видели именно Робби. – Мэгги как-то странно, почти вопросительно взглянула на Майкла. – Вот почему вы почувствовали такую любовь к тому, кого увидели.
– Вас можно нанять прорицательницей? – спросил Мэгги Андерхилл.
– Смотря сколько у вас денег, – ответила Мэгги все также бесстрастно. – Очень дорого вам обойдется, если вы хотите, чтобы я продолжала говорить совершенно очевидные вещи.
– Мне нравится думать, что это был ангел.
– Мне тоже, – сказала Мэгги. – Вполне может быть.
Несколько секунд все сидели молча. Майкл понимал, что Робби никак не мог вырасти в того мужчину, которого он видел, скорее ему явился образ некоего совершенного Робби, того, в котором расцвели пышным цветом все его лучшие качества. Помимо счастья, он испытывал какое-то другое чувство, почти что восторг, при мысли о том, что он мог дать жизнь мужчине, подобному тому, которого видел у могилы сына. В каком-то смысле он действительно дал ему жизнь Он и никто другой. Мужчина не был галлюцинацией или плодом воображения – он был как бы произведением Майкла. Майкл был его автором, он сочинилего.
Он чувствовал себя так, будто двумя словами Мэгги Ла вернула ему сына. Потому что, раз он существует, значит принадлежит Пулу. Этот мужчина – его мальчик. Траур Майкла закончен.
Когда Майкл обрел наконец способность говорить, он спросил Тима Андерхилла, проводил ли тот какие-нибудь специальные исследования, когда писал “Расколотого надвое”.
– Я хочу сказать, лазил ли ты в путеводители по городу или что-нибудь в этом роде.
Мэгги позволила себе издать какой-то невнятный звук, напоминавший фырканье.
– По большинству американских городов путеводителя не существует, – ответил Тим на вопрос Майкла. – Я просто вспоминал, что рассказывал М.О.Денглер. А затем я дал волю воображению и остался вполне доволен проделанной работой.
– Другими словами, ты хочешь сказать, что просто сочинил этот город.
– Да, я сочинил его, – согласился Тим. Вид у него при этом был несколько озадаченный.
Мэгги Ла подарила Пулу сияющий взгляд и слегка смутила его, похлопав по колену то ли в знак одобрения сказанного, то ли просто посмеиваясь.
– Я что-то прослушал? – спросил Андерхилл, заметив этот знак и не поняв его значения.
– Пока что нет, – ответила Мэгги.
– Задумался о Викторе Спитални и его родителях, – Тим попытался было закинуть ногу на ногу, но вспомнил, что для этого здесь вряд ли хватит места. – Представьте, что чувствует большинство родителей, когда их дети исчезают. Вам не кажется, что они продолжают твердить себе, что их мальчик жив, как бы долго он ни отсутствовал? Но, думаю, родители Спитални отличаются от большинства. Вспомните, они заставляли сына чувствовать себя сиротой, взятым в дом из милости. Если я правильно это понимаю, они превратили своего ребенка в Виктора Спитални, которого мы знали, а уже позже он сам себя превратил в Коко. Так что я уверен, его мать говорит вслух, что сын ее мертв. Она уже знает, что он убил Денглера. Но, готов спорить, она знает также, что он совершал и другие убийства.
– Так что же она должна подумать о нас и о том, что мы делаем.
– Она может решить, что мы маемся дурью и просто-напросто высмеять нас в непринужденной обстановке за чашкой чая. Или же может выйти из себя и вышвырнуть нас из дома.
– Тогда зачем же мы летим?
– Потому что она может ведь оказаться и честной женщиной, которую Бог наказал, послав ей сумасшедшего сына. На свете много всяких несчастий, и сын ее был, возможно, худшим из них в ее жизни. В этом случае она поделится с нами информацией, которой располагает сама.
Андерхилл увидел выражение лица Майкла и добавил, что единственное, что он точно знает о Милуоки, это то, что там будет градусов на тридцать холоднее, чем в Нью-Йорке.
– Думаю, теперь я поняла, почему у них там немного туристов, – сказала Мэгги.
Он сидел возле окна, Майкл рядом с проходом, а Мэгги между ними. Они были в воздухе где-то над Пенсильванией, Огайо или Мичиганом.
– Можно назвать это ощущением пика, предела, но это чересчур общее определение. Или можно считать это экстазом, вполне близкие понятия. Или моментом Эмерсона. Ты знаешь статью Эмерсона “Природа”. Там он пишет о таком состоянии, когда человек весь становится как бы огромным глазом: “Я ничто; я вижу все; частицы Вечного Бытия текут сквозь меня”.
– Звучит как еще один способ повстречаться со слоном, – сказала Мэгги ровным, лишенным выражения голосом. Мужчины рассмеялись.
– Вам не следовало так пугаться этого чувства. Когда вы увидели своего сына, то должны были сразу понять, что что-то в этом роде произойдет.
– Но я не видел сына, – начал было Пул, но слова застряли у него в горле. Он вовсе не был уверен, что хочет рассказать Мэгги и Андерхиллу о “Боге”, и даже когда заговорил, эта неуверенность не покинула его. Но коротенькая фраза Мэгги продолжала эхом отдаваться в его мозгу.
– Нет, вы его видели, – настаивала Мэгги. – Вы видели, каким бы он мог быть, когда стал бы мужчиной. Вы видели именно Робби. – Мэгги как-то странно, почти вопросительно взглянула на Майкла. – Вот почему вы почувствовали такую любовь к тому, кого увидели.
– Вас можно нанять прорицательницей? – спросил Мэгги Андерхилл.
– Смотря сколько у вас денег, – ответила Мэгги все также бесстрастно. – Очень дорого вам обойдется, если вы хотите, чтобы я продолжала говорить совершенно очевидные вещи.
– Мне нравится думать, что это был ангел.
– Мне тоже, – сказала Мэгги. – Вполне может быть.
Несколько секунд все сидели молча. Майкл понимал, что Робби никак не мог вырасти в того мужчину, которого он видел, скорее ему явился образ некоего совершенного Робби, того, в котором расцвели пышным цветом все его лучшие качества. Помимо счастья, он испытывал какое-то другое чувство, почти что восторг, при мысли о том, что он мог дать жизнь мужчине, подобному тому, которого видел у могилы сына. В каком-то смысле он действительно дал ему жизнь Он и никто другой. Мужчина не был галлюцинацией или плодом воображения – он был как бы произведением Майкла. Майкл был его автором, он сочинилего.
Он чувствовал себя так, будто двумя словами Мэгги Ла вернула ему сына. Потому что, раз он существует, значит принадлежит Пулу. Этот мужчина – его мальчик. Траур Майкла закончен.
Когда Майкл обрел наконец способность говорить, он спросил Тима Андерхилла, проводил ли тот какие-нибудь специальные исследования, когда писал “Расколотого надвое”.
– Я хочу сказать, лазил ли ты в путеводители по городу или что-нибудь в этом роде.
Мэгги позволила себе издать какой-то невнятный звук, напоминавший фырканье.
– По большинству американских городов путеводителя не существует, – ответил Тим на вопрос Майкла. – Я просто вспоминал, что рассказывал М.О.Денглер. А затем я дал волю воображению и остался вполне доволен проделанной работой.
– Другими словами, ты хочешь сказать, что просто сочинил этот город.
– Да, я сочинил его, – согласился Тим. Вид у него при этом был несколько озадаченный.
Мэгги Ла подарила Пулу сияющий взгляд и слегка смутила его, похлопав по колену то ли в знак одобрения сказанного, то ли просто посмеиваясь.
– Я что-то прослушал? – спросил Андерхилл, заметив этот знак и не поняв его значения.
– Пока что нет, – ответила Мэгги.
– Задумался о Викторе Спитални и его родителях, – Тим попытался было закинуть ногу на ногу, но вспомнил, что для этого здесь вряд ли хватит места. – Представьте, что чувствует большинство родителей, когда их дети исчезают. Вам не кажется, что они продолжают твердить себе, что их мальчик жив, как бы долго он ни отсутствовал? Но, думаю, родители Спитални отличаются от большинства. Вспомните, они заставляли сына чувствовать себя сиротой, взятым в дом из милости. Если я правильно это понимаю, они превратили своего ребенка в Виктора Спитални, которого мы знали, а уже позже он сам себя превратил в Коко. Так что я уверен, его мать говорит вслух, что сын ее мертв. Она уже знает, что он убил Денглера. Но, готов спорить, она знает также, что он совершал и другие убийства.
– Так что же она должна подумать о нас и о том, что мы делаем.
– Она может решить, что мы маемся дурью и просто-напросто высмеять нас в непринужденной обстановке за чашкой чая. Или же может выйти из себя и вышвырнуть нас из дома.
– Тогда зачем же мы летим?
– Потому что она может ведь оказаться и честной женщиной, которую Бог наказал, послав ей сумасшедшего сына. На свете много всяких несчастий, и сын ее был, возможно, худшим из них в ее жизни. В этом случае она поделится с нами информацией, которой располагает сама.
Андерхилл увидел выражение лица Майкла и добавил, что единственное, что он точно знает о Милуоки, это то, что там будет градусов на тридцать холоднее, чем в Нью-Йорке.
– Думаю, теперь я поняла, почему у них там немного туристов, – сказала Мэгги.
2
В час дня Майкл Пул стоял у окна своего номера в отеле “Форшеймер” и смотрел на то, что было бы четырехполосной дорогой, если бы огромные сугробы не занимали примерно половину крайней полосы с каждой стороны. То здесь, то там виднелись погребенные под снегом машины, а для того, чтобы люди, вылезая из машин, могли попасть на тротуар, в снежных заносах были проделаны проходы, напоминающие горные тропы. По расчищенной части дороги в один ряд двигались машины, покрытые замерзшей грязью буро-болотного цвета. На углу Висконсин-авеню призрачным светом мерцал зеленый глаз светофора. Было ноль градусов по Фаренгейту – примерно как где-нибудь в центре Москвы. Несколько мужчин и женщин, закутанных в толстые пальто и шубы, двигались в направлении светофора, который как раз сменил расплывчатый нимб зеленого цвета на точно такое же красное пятно, и хотя на перекрестке не показалось ни одной машины, пешеходы послушно остановились.
Это действительно был именно тот город, который описывал Денглер. Пул чувствовал себя как москвич, взглянувший на родной город свежим взглядом. Для него закончился наконец долгий-предолгий процесс похорон сына. То, что осталось от Робби, было внутри него. Он даже не был уверен, что ему все еще нужны книжки про Варвара, оставшиеся в багажнике. Мир никогда не будет вновь единым целым, но когда он вообще был единым целым, этот мир? Горе его вновь напомнило о себе, затем опять утихло, и он действительно смотрел на все абсолютно свежим взглядом.
За спиной Майкла Тим Андерхилл и Мэгги Ла смеялись над чем-то, рассказанным Тимом.
Светофор в конце квартала вновь вспыхнул зеленым, а светящийся знак для пешеходов переключился на “Идите”. Пешеходы начали переходить через улицу.
В фойе отеля перед полированной конторкой толпились одинаково одетые карлики ростом с папоротники, стоявшие тут же рядом. На клерке были очки без оправы и бабочка. Кругом все было отделано латунью, на полу лежал толстый ковер, кругом сверкали лампы, в свете которых огромные картины, висящие на стенах, отбрасывали еще более внушительных размеров тени. И, конечно же, перед клерком не было компьютера. Широкая лестница вела в комнату, на которой висела табличка “Бэлморал”.
Дальше лестница заворачивала и упиралась в дальний конец фойе, переходя в коридор, который вел мимо деревьев в горшках и стеклянных ящиков с чучелами звериных голов к тускло освещенному бару.
– У меня такое чувство, – сказал Пул. – Будто в двух шагах отсюда должна протекать Нева.
– И полицейские в медвежьих шапках и кожаных сапогах до колена ходят взад-вперед по проспекту, – подхватил Андерхилл.
– И ждут, когда представится возможность схватить голого человека, которого мороз выгнал из леса, – продолжила Мэгги.
Да, все так. В миле-двух должен обязательно быть густой лес, и по ночам, открывая окно бального зала, можно услышать вой волков.
– Давайте поищем в телефонной книге, – предложил Майкл, отходя от окна.
– Давайте сначала поищем телефонную книгу, – сказал Андерхилл.
Сам телефон, старомодная модель с диском, но без обычной инструкции, как звонить в прачечную, горничной, консьержке, клерку, и даже без лампочки, показывающей, что для вас оставлено сообщение, стоял на маленьком столике возле кровати Пула.
Мужчины начали открывать один за другим ящички разнообразных шкафчиков и комодиков, стоящих вдоль стен. В одном из комодов Андерхилл обнаружил телевизор, которой поворачивался вместе с полкой на шарнирах. Пул нашел гидеоновскую Библию и буклет под названием “История отеля Форшеймер” в длинном шкафчике, устланном бумагой с нарисованными на ней рождественскими елками.
Андерхилл открыл шкаф, стоящий между двух окон, и перед глазами удивленных друзей предстали корешки множества книг.
– О, Боже! – воскликнул Тим. – Библиотека. А книги-то какие! “Хорошенькая муфточка Китти”, “Ноготь мистера Тикера”, “Сожженные поцелуи”, “Исторические жилища Малайского полуострова”. Боже мой! – Тим снял с полки засаленную копию “Расколотого надвое”. – Значит ли это, что я бессмертен, или только лишь, что я пишу такую же невнятную белиберду?
– Все зависит от того, как человек относится к “Хорошенькой муфточке Китти”, – сказала Мэгги, снимая книгу с полки. – Может, телефонная книга где-то здесь?
Она стала помогать Андерхиллу, просматривая нижнюю часть шкафа.
– “Волшебство, легенды, тайны рождения”, – зачитал Андерхилл названия еще одной книги, снятой с полки.
Мэгги потянула за скрытый рычаг, и перед ними открылась еще одна полка, которая как бы выдвинулась из глубины шкафа. На ней был серебряный шейкер, запылившийся и даже затянутый паутиной, ведерко для льда, практически пустая бутылка джина, почти полная бутылка вермута и банка по виду явно тухлых оливок.
– Все это стоит здесь, наверное, со времен сухого закона, – предположила Мэгги. – А телефонной книги так нигде и нету.
Девушка встала, пожала плечами и вместе с выбранной ею книгой отправилась на диван.
– Наша поездка совсем не похожа на путешествие с Гарри Биверсом и Конором Линклейтером, – сказал Майкл. – Когда я спросил Конора, не собирается ли он передумать и отправиться с нами, он ответил, что знает лучшие способы расправиться со своим временем.
Пул снова взглянул в окно и на сей раз увидел, что сверху падают крупные хлопья снега.
– О чем твоя книга? – спросил за его спиной Андерхилл.
– О пытках, – ответила Мэгги.
Пул услышал, как внизу загудели автомобили, и подошел ближе к окну. Справа на дороге показались лошадиные головы, затем сами кони, запряженные в пустой двухколесный экипаж. На козлах сидел полный человек с багровым лицом. Он направил экипаж на самую середину улицы, заставив тем самым большинство водителей резко дать задний ход.
– И моя тоже, – сказал Андерхилл. – Это просто шутка, Мэгги, Убери руки.
– В твоей совсем нет картинок. А в моей только они и есть. Пул отвернулся от окна как раз в тот момент, когда Мэгги, оставив Ухмыляющегося Андерхилла на диване, с издевательским выражением лица направилась к низенькому деревянному столику с ящичками, стоявшему перед зеркалом. Пул подошел к дивану и взял оставленную Мэгги книжку. Буквально на каждой странице были фотографии котят, одетых в пальто и шляпки двадцатых годов. Похоже, перед этим котят долго держали прикованными железными цепями, потому что, хотя на фотографиях они были изображены за чтением книг, игрой в карты, в теннис, курили трубки, а на одной фотографии даже сочетались браком, но глаза у всех были остекленевшими от ужаса так что они казались мертвыми.
– Ага! – послышался голос Мэгги. – Секрет “Форшеймера”.
Она с победным видом продемонстрировала всем телефонный справочник, толстый настолько, что девушке пришлось держать его обеими руками.
– О, Боже, она все-таки нашла его! – воскликнул Андерхилл. Мэгги присела рядом с Майклом на край дивана и открыла книжку.
– Я и не думала, что здесь столько фамилий. Что мы там ищем? Ах да, на “С”. Вот оно – Сэндберг, Сэмуэлз, Сбарро... – Она перевернула сразу несколько страниц, потом еще. – Вот оно. Спербер, за ним Спитални. И Спитални, и Спитални, и Спитални. Кто бы мог подумать, что их тут столько.
Майкл поглядел на тонкий палец Мэгги, скользящий по странице. Палец двигался по колонке, которая начиналась с фамилии Спитална, и строк примерно на двадцать вниз, пока Спитални не превратился в Спиталски.
Майкл взял книгу, отнес ее к кровати и, устроившись поудобнее на подушках, подвинул к себе телефон. Мэгги и Тим глядели на него с дивана. Они напоминали котят из книжки Мэгги.
– Поговорите пока между собой, – посоветовал им Майкл. – Расправляйтесь со своим временем.
– Тебе никогда не приходило в голову, что Конор Линклейтер – гений? – спросил Тим у Мэгги.
– Мистер Спитални? – спросил Майкл. – Меня зовут Майкл Пул. Я разыскиваю семью человека по имени Виктор Спитални, с которым служил вместе во Вьетнаме. Скажите, вы с ним случайно не родственники? Или, может, знаете, как с ними связаться? Виктор, да... У вас в семье не было никого по имени Виктор? Да, он был из Милуоки. Что ж, в любом случае спасибо.
Он нажал на кнопку, набрал следующий номер, а когда там не ответили – еще один. Там ответил человек, который явно отмечал снегопад. Он сообщил заплетающимся языком, что человека по имени Виктор Спитални вообще никогда не существовало на свете, и повесил трубку.
На седьмой раз Пулу наконец повезло.
– Вы были во Вьетнаме с Виктором? – спросил молодой женский голос. – Боже мой, все это, кажется, было так давно.
Майкл сделал знак сидящим на диване, чтобы ему дали бумажку, где можно записать адрес. Андерхилл нашел блокнот с надписью “Форшеймер” и кинул его Майклу.
– Он член вашей семьи?
– О, Господи, – сказала девушка. – Вик был моим кузеном. Вы что, хотите сказать, что он еще жив? Вы не представляете, что это для меня значит.
– Есть шанс, что он еще жив. Вы не могли бы дать мне телефон родителей Виктора. Они оба живы?
– Если это можно назвать жизнью. У меня нет под рукой их номера, но вы можете найти его в книге. Джордж и Маргарет. Дядя Джордж и тетя Маргарет. А что, с Виком случилось что-нибудь необычное? Я думала, что он попал в госпиталь и уже там, наверное, умер.
Пул водил пальцем по строчкам телефонной книги, пока не нашел то, что искал: “Спитални, Джордж, 6835, улица Виннебаго”, и обвел адрес в кружочек.
– Это вы сами решили, что он лежал в госпитале?
– Кажется, дядя Джордж... это было так давно.
– И вы ничего не слышали о нем с самой войны?
– Нет. Если бы даже он был жив, то навряд ли написал бы мне. Мы, честно говоря, не были дружны. Как, вы сказали, вас зовут?
Майкл повторил свое имя и еще раз сказал, что они с Виктором были в одном взводе во Вьетнаме. Девушка сообщила, что ее зовут Эвви.
– Я здесь с друзьями из Нью-Йорка, Эвви, и мы хотим знать, не получал ли кто-нибудь из родственников Виктора вестей от него в последнее время.
– Нет, насколько я знаю.
– Вы не могли бы назвать мне имена каких-нибудь друзей вашего кузена? Девушек, с которыми он встречался?
– Ой, я даже не знаю. Вик был из тех, кого обычно называют одиночками. Он ходил в “Руфус Кинг”, насколько мне известно. И иногда гулял с девушкой по имени Дебби Макжик. Умная была девушка, по крайней мере мне так тогда казалось. И она ходила в заведение под названием “Полка Дот”. Но в основном Виктор копался в своей машине и занимался подобными вещами.
– А имена его друзей вы не вспомните?
– Одного парня звали Билл, другого Мак – это все, что я про них знаю. Мне ведь было всего десять, когда Вика призвали в армию. Но мои дядя и тетя наверняка помнят все, что вас интересует.
– Ваш дядя сейчас может быть дома?
– Хотите позвонить ему? Попробуйте, но он вполне может оказаться и на работе. И я должна бы быть на работе – я работаю секретарем в топливной компании, – но сегодня я вдруг почувствовала, что не могу больше все это выносить, и решила остаться дома и смотреть мыльные оперы. А вот тетя Маргарет почти наверняка Дома. Она никуда не выходит. – После паузы Эвви Спитални Добавила: – Мне, наверное, не стоит вам объяснять, как это странно сидеть вот так и разговаривать про Виктора. Это так странно. Ты успел забыть обо всем, что связано с этим человеком, и вдруг – бах! – тебе напоминают о нем, и все всплывает снова. Мой кузен, знаете ли, не был человеком приятным в общении.
– Да, – подтвердил Майкл. – Я понимаю, о чем вы.
Распрощавшись с Эвви, Майкл набрал номер на Виннебаго-стрит.
Это действительно был именно тот город, который описывал Денглер. Пул чувствовал себя как москвич, взглянувший на родной город свежим взглядом. Для него закончился наконец долгий-предолгий процесс похорон сына. То, что осталось от Робби, было внутри него. Он даже не был уверен, что ему все еще нужны книжки про Варвара, оставшиеся в багажнике. Мир никогда не будет вновь единым целым, но когда он вообще был единым целым, этот мир? Горе его вновь напомнило о себе, затем опять утихло, и он действительно смотрел на все абсолютно свежим взглядом.
За спиной Майкла Тим Андерхилл и Мэгги Ла смеялись над чем-то, рассказанным Тимом.
Светофор в конце квартала вновь вспыхнул зеленым, а светящийся знак для пешеходов переключился на “Идите”. Пешеходы начали переходить через улицу.
* * *
Мэгги поселили в небольшой одноместный номер рядом с тем, где все они сидели сейчас. Пул и Андерхилл положили свои чемоданы на две двуспальные кровати. Это была комната с высокими потолками, выцветшими обоями и потрепанным ковром на полу, на котором едва угадывался цветочный орнамент, и зеркалом в стиле рококо в золоченой раме. На стенах висели огромные картины девятнадцатого века с изображениями собак, виляющих хвостами над трупами окровавленных мертвых крестьян, и портреты добродушных толстых бюргеров в сюртуках и полосатых атласных жилетах. Мебель была старой и облупленной настолько, что невозможно описать, а размеры комнаты заставляли ее к тому же теряться, казаться совсем маленькой. Краны и отделка ванной были латунными, самая ванна стояла, как лев, на тяжелых фарфоровых лапах. Окна, через которые все трое смотрели теперь на улицу, были почти от пола до потолка, на них висели тяжелые темно-коричневые занавеси, которые задергивались с помощью махрящихся старых веревок. Пул никогда еще не видел гостиничного номера похожего на этот. Он подумал, что так, наверное, выглядят номера в лучших отелях Праги или Будапешта. И что, стоя у окна в двадцать футов высотой, когда за тобой такая огромная, элегантная, хотя и рассыпающаяся постепенно комната, недурно было бы услышать снаружи конское ржание и звон колокольчика на санях.В фойе отеля перед полированной конторкой толпились одинаково одетые карлики ростом с папоротники, стоявшие тут же рядом. На клерке были очки без оправы и бабочка. Кругом все было отделано латунью, на полу лежал толстый ковер, кругом сверкали лампы, в свете которых огромные картины, висящие на стенах, отбрасывали еще более внушительных размеров тени. И, конечно же, перед клерком не было компьютера. Широкая лестница вела в комнату, на которой висела табличка “Бэлморал”.
Дальше лестница заворачивала и упиралась в дальний конец фойе, переходя в коридор, который вел мимо деревьев в горшках и стеклянных ящиков с чучелами звериных голов к тускло освещенному бару.
– У меня такое чувство, – сказал Пул. – Будто в двух шагах отсюда должна протекать Нева.
– И полицейские в медвежьих шапках и кожаных сапогах до колена ходят взад-вперед по проспекту, – подхватил Андерхилл.
– И ждут, когда представится возможность схватить голого человека, которого мороз выгнал из леса, – продолжила Мэгги.
Да, все так. В миле-двух должен обязательно быть густой лес, и по ночам, открывая окно бального зала, можно услышать вой волков.
– Давайте поищем в телефонной книге, – предложил Майкл, отходя от окна.
– Давайте сначала поищем телефонную книгу, – сказал Андерхилл.
Сам телефон, старомодная модель с диском, но без обычной инструкции, как звонить в прачечную, горничной, консьержке, клерку, и даже без лампочки, показывающей, что для вас оставлено сообщение, стоял на маленьком столике возле кровати Пула.
Мужчины начали открывать один за другим ящички разнообразных шкафчиков и комодиков, стоящих вдоль стен. В одном из комодов Андерхилл обнаружил телевизор, которой поворачивался вместе с полкой на шарнирах. Пул нашел гидеоновскую Библию и буклет под названием “История отеля Форшеймер” в длинном шкафчике, устланном бумагой с нарисованными на ней рождественскими елками.
Андерхилл открыл шкаф, стоящий между двух окон, и перед глазами удивленных друзей предстали корешки множества книг.
– О, Боже! – воскликнул Тим. – Библиотека. А книги-то какие! “Хорошенькая муфточка Китти”, “Ноготь мистера Тикера”, “Сожженные поцелуи”, “Исторические жилища Малайского полуострова”. Боже мой! – Тим снял с полки засаленную копию “Расколотого надвое”. – Значит ли это, что я бессмертен, или только лишь, что я пишу такую же невнятную белиберду?
– Все зависит от того, как человек относится к “Хорошенькой муфточке Китти”, – сказала Мэгги, снимая книгу с полки. – Может, телефонная книга где-то здесь?
Она стала помогать Андерхиллу, просматривая нижнюю часть шкафа.
– “Волшебство, легенды, тайны рождения”, – зачитал Андерхилл названия еще одной книги, снятой с полки.
Мэгги потянула за скрытый рычаг, и перед ними открылась еще одна полка, которая как бы выдвинулась из глубины шкафа. На ней был серебряный шейкер, запылившийся и даже затянутый паутиной, ведерко для льда, практически пустая бутылка джина, почти полная бутылка вермута и банка по виду явно тухлых оливок.
– Все это стоит здесь, наверное, со времен сухого закона, – предположила Мэгги. – А телефонной книги так нигде и нету.
Девушка встала, пожала плечами и вместе с выбранной ею книгой отправилась на диван.
– Наша поездка совсем не похожа на путешествие с Гарри Биверсом и Конором Линклейтером, – сказал Майкл. – Когда я спросил Конора, не собирается ли он передумать и отправиться с нами, он ответил, что знает лучшие способы расправиться со своим временем.
Пул снова взглянул в окно и на сей раз увидел, что сверху падают крупные хлопья снега.
– О чем твоя книга? – спросил за его спиной Андерхилл.
– О пытках, – ответила Мэгги.
Пул услышал, как внизу загудели автомобили, и подошел ближе к окну. Справа на дороге показались лошадиные головы, затем сами кони, запряженные в пустой двухколесный экипаж. На козлах сидел полный человек с багровым лицом. Он направил экипаж на самую середину улицы, заставив тем самым большинство водителей резко дать задний ход.
– И моя тоже, – сказал Андерхилл. – Это просто шутка, Мэгги, Убери руки.
– В твоей совсем нет картинок. А в моей только они и есть. Пул отвернулся от окна как раз в тот момент, когда Мэгги, оставив Ухмыляющегося Андерхилла на диване, с издевательским выражением лица направилась к низенькому деревянному столику с ящичками, стоявшему перед зеркалом. Пул подошел к дивану и взял оставленную Мэгги книжку. Буквально на каждой странице были фотографии котят, одетых в пальто и шляпки двадцатых годов. Похоже, перед этим котят долго держали прикованными железными цепями, потому что, хотя на фотографиях они были изображены за чтением книг, игрой в карты, в теннис, курили трубки, а на одной фотографии даже сочетались браком, но глаза у всех были остекленевшими от ужаса так что они казались мертвыми.
– Ага! – послышался голос Мэгги. – Секрет “Форшеймера”.
Она с победным видом продемонстрировала всем телефонный справочник, толстый настолько, что девушке пришлось держать его обеими руками.
– О, Боже, она все-таки нашла его! – воскликнул Андерхилл. Мэгги присела рядом с Майклом на край дивана и открыла книжку.
– Я и не думала, что здесь столько фамилий. Что мы там ищем? Ах да, на “С”. Вот оно – Сэндберг, Сэмуэлз, Сбарро... – Она перевернула сразу несколько страниц, потом еще. – Вот оно. Спербер, за ним Спитални. И Спитални, и Спитални, и Спитални. Кто бы мог подумать, что их тут столько.
Майкл поглядел на тонкий палец Мэгги, скользящий по странице. Палец двигался по колонке, которая начиналась с фамилии Спитална, и строк примерно на двадцать вниз, пока Спитални не превратился в Спиталски.
Майкл взял книгу, отнес ее к кровати и, устроившись поудобнее на подушках, подвинул к себе телефон. Мэгги и Тим глядели на него с дивана. Они напоминали котят из книжки Мэгги.
– Поговорите пока между собой, – посоветовал им Майкл. – Расправляйтесь со своим временем.
– Тебе никогда не приходило в голову, что Конор Линклейтер – гений? – спросил Тим у Мэгги.
– Мистер Спитални? – спросил Майкл. – Меня зовут Майкл Пул. Я разыскиваю семью человека по имени Виктор Спитални, с которым служил вместе во Вьетнаме. Скажите, вы с ним случайно не родственники? Или, может, знаете, как с ними связаться? Виктор, да... У вас в семье не было никого по имени Виктор? Да, он был из Милуоки. Что ж, в любом случае спасибо.
Он нажал на кнопку, набрал следующий номер, а когда там не ответили – еще один. Там ответил человек, который явно отмечал снегопад. Он сообщил заплетающимся языком, что человека по имени Виктор Спитални вообще никогда не существовало на свете, и повесил трубку.
На седьмой раз Пулу наконец повезло.
– Вы были во Вьетнаме с Виктором? – спросил молодой женский голос. – Боже мой, все это, кажется, было так давно.
Майкл сделал знак сидящим на диване, чтобы ему дали бумажку, где можно записать адрес. Андерхилл нашел блокнот с надписью “Форшеймер” и кинул его Майклу.
– Он член вашей семьи?
– О, Господи, – сказала девушка. – Вик был моим кузеном. Вы что, хотите сказать, что он еще жив? Вы не представляете, что это для меня значит.
– Есть шанс, что он еще жив. Вы не могли бы дать мне телефон родителей Виктора. Они оба живы?
– Если это можно назвать жизнью. У меня нет под рукой их номера, но вы можете найти его в книге. Джордж и Маргарет. Дядя Джордж и тетя Маргарет. А что, с Виком случилось что-нибудь необычное? Я думала, что он попал в госпиталь и уже там, наверное, умер.
Пул водил пальцем по строчкам телефонной книги, пока не нашел то, что искал: “Спитални, Джордж, 6835, улица Виннебаго”, и обвел адрес в кружочек.
– Это вы сами решили, что он лежал в госпитале?
– Кажется, дядя Джордж... это было так давно.
– И вы ничего не слышали о нем с самой войны?
– Нет. Если бы даже он был жив, то навряд ли написал бы мне. Мы, честно говоря, не были дружны. Как, вы сказали, вас зовут?
Майкл повторил свое имя и еще раз сказал, что они с Виктором были в одном взводе во Вьетнаме. Девушка сообщила, что ее зовут Эвви.
– Я здесь с друзьями из Нью-Йорка, Эвви, и мы хотим знать, не получал ли кто-нибудь из родственников Виктора вестей от него в последнее время.
– Нет, насколько я знаю.
– Вы не могли бы назвать мне имена каких-нибудь друзей вашего кузена? Девушек, с которыми он встречался?
– Ой, я даже не знаю. Вик был из тех, кого обычно называют одиночками. Он ходил в “Руфус Кинг”, насколько мне известно. И иногда гулял с девушкой по имени Дебби Макжик. Умная была девушка, по крайней мере мне так тогда казалось. И она ходила в заведение под названием “Полка Дот”. Но в основном Виктор копался в своей машине и занимался подобными вещами.
– А имена его друзей вы не вспомните?
– Одного парня звали Билл, другого Мак – это все, что я про них знаю. Мне ведь было всего десять, когда Вика призвали в армию. Но мои дядя и тетя наверняка помнят все, что вас интересует.
– Ваш дядя сейчас может быть дома?
– Хотите позвонить ему? Попробуйте, но он вполне может оказаться и на работе. И я должна бы быть на работе – я работаю секретарем в топливной компании, – но сегодня я вдруг почувствовала, что не могу больше все это выносить, и решила остаться дома и смотреть мыльные оперы. А вот тетя Маргарет почти наверняка Дома. Она никуда не выходит. – После паузы Эвви Спитални Добавила: – Мне, наверное, не стоит вам объяснять, как это странно сидеть вот так и разговаривать про Виктора. Это так странно. Ты успел забыть обо всем, что связано с этим человеком, и вдруг – бах! – тебе напоминают о нем, и все всплывает снова. Мой кузен, знаете ли, не был человеком приятным в общении.
– Да, – подтвердил Майкл. – Я понимаю, о чем вы.
Распрощавшись с Эвви, Майкл набрал номер на Виннебаго-стрит.