Страница:
– Великолепно, великолепно, – повторял Биверс.
“Каменная скульптура, – гласила табличка перед первой композицией. – Площадка номер один”.
Меж двух половин огромной каменной плиты были как бы зажаты головы, руки, ноги, тела людей, раздавленных до смерти. Демоны с копытами тащили в направлении плиты маленьких детей.
На второй площадке, рогатые дьяволы насаживали грешников на Длинные вилы и держали над огнем. Один из демонов вырывал у человека внутренности. Другие бросали детей в огромный бассейн, полный крови.
Синий демон вырывал язык у человека, привязанного к столбу.
Пул брел по дорожке между экспонатами и слышал, как щелкала, и щелкала, и щелкала фотокамера Гарри Биверса.
Ухмыляющиеся дьяволы разрубали пополам женщину, расчленяли на куски мужчину, варили вопящих грешников в котлах с кипящим маслом, поджаривали их на длинных вертелах.
Майкл вспомнил, отдавая себе отчет, что за этим воспоминанием где-то глубже кроется совсем другое: как во время интернатуры ему пришлось работать в палате “скорой помощи”. Ему приходилось останавливать кровь, промывать раны, выслушивать крики, стоны и проклятия, ухаживать за людьми, чьи лица были изрезаны на куски ножами или бритвами, за людьми, практически убившими себя, принимая наркотики.
“...Продайте мне немного этого долбаного морфина, док, – умолял молоденький пуэрториканец в пропитанной кровью футболке, которому Майкл зашивал огромную рану, сам весь забрызганный кровью наркомана...”
...Везде кровь, кровь на бетонных плитах, кровь на камнях, руки и ноги на полу, вспоротые ножами животы.
– Эй, ребята, не загораживайте, – донесся до Майкла голос Конора Линклейтера. – Эй, Мики, эти парни действительно верят в бессмертие?
И зачем Биверсу понадобились фотографии всего этого?
Майкл услышал вопли Кэла Хилла, так долго умиравшего на том поле в Долине Дракона, и голос Денглера, произносящего слова: “И как это Богу удается делать все одновременно?”
Денглер был прав: Бог действительно делает все одновременно.
Все те дни, что Пул работал в палате “скорой помощи”, он буквально заставлял себя ходить на работу. Заставлял себя встать, принять душ, насильно втискивался в одежду, заводил машину, доезжал до больницы, надевал спецодежду – и все это в состоянии настолько полной депрессии, что она не была даже заметна окружающим – видимо, ее воспринимали как обычное состояние Майкла Пула. Целыми днями он ходил ни с кем не разговаривая. Джуди приписывала настроение Майкла тем ужасам, которые приходилось видеть на работе, глядя на людей, буквально умирающих у него на руках, когда от каждого пациента исходила к тому же скрытая угроза.
Обливаясь холодным потом, Майкл сделал еще несколько шагов под известняковыми сводами. Следующая группа изображала женщину с клеткой, полной кроликов, на спине и мужчину, держащего клетку с поросятами, перед судьей. Пул вспомнил красивые испуганные глаза кролика Эрни. Майкла обступали все новые и новые фигуры. Лишь годом позже, стажируясь в педиатрическом отделении пресвитерианской больницы “Колумбия” в Нью-Йорке, Майкл понял, в чем было дело.
И вот теперь все пришло снова, здесь, в известняковом гроте.
“Площадка номер десять. Людей, которым предстоит воплотиться в животных или другие низшие формы жизни, снабжают необходимыми им покрытиями – мехом, кожицей, перьями, прежде чем они вступят в воды реки под названием Судьба, с тем чтобы бессмертные души содержались в надлежащей оболочке”.
Пул услышал смех Биверса уже за пределами грота.
Он еще раз отер пот и вышел на солнцепек. Гарри Биверс стоял перед ним, улыбаясь во весь рот. Чуть ниже на холме виднелась яма, наполненная гипсовыми скульптурами сине-зеленых крабов, высовывавших оттуда свои омерзительные щупальца. В очередном гроте на другой стороне дорожки огромная женщина с куриной головой вцепилась в руку своего мужа с головой утки, явно желая убить его, хотя Майкл не смог бы объяснить, как он это понял. Он видел тревогу в утиных глазах мужа. Сам брак был смертью. Биверс сделал еще один снимок.
– Потрясающе, – сказал он, оборачиваясь, чтобы запечатлеть знак на вершине холма, откуда они начали свою экскурсию в “Камеру пыток”.
– В Нью-Йорке есть девицы, которые с ума сойдут, если показать им такое, – сказал Гарри. – Не верите? Есть девки, которые пойдут с кем угодно, только покажи им эти картинки.
Конор, смеясь, отвернулся, чтобы не злить Гарри.
– Думаете, я не знаю, о чем говорю? – голос его звучал слишком громко. – Спросите Пумо – он бывает там же, где и я, и он знает...
“Каменная скульптура, – гласила табличка перед первой композицией. – Площадка номер один”.
Меж двух половин огромной каменной плиты были как бы зажаты головы, руки, ноги, тела людей, раздавленных до смерти. Демоны с копытами тащили в направлении плиты маленьких детей.
На второй площадке, рогатые дьяволы насаживали грешников на Длинные вилы и держали над огнем. Один из демонов вырывал у человека внутренности. Другие бросали детей в огромный бассейн, полный крови.
Синий демон вырывал язык у человека, привязанного к столбу.
Пул брел по дорожке между экспонатами и слышал, как щелкала, и щелкала, и щелкала фотокамера Гарри Биверса.
Ухмыляющиеся дьяволы разрубали пополам женщину, расчленяли на куски мужчину, варили вопящих грешников в котлах с кипящим маслом, поджаривали их на длинных вертелах.
Майкл вспомнил, отдавая себе отчет, что за этим воспоминанием где-то глубже кроется совсем другое: как во время интернатуры ему пришлось работать в палате “скорой помощи”. Ему приходилось останавливать кровь, промывать раны, выслушивать крики, стоны и проклятия, ухаживать за людьми, чьи лица были изрезаны на куски ножами или бритвами, за людьми, практически убившими себя, принимая наркотики.
“...Продайте мне немного этого долбаного морфина, док, – умолял молоденький пуэрториканец в пропитанной кровью футболке, которому Майкл зашивал огромную рану, сам весь забрызганный кровью наркомана...”
...Везде кровь, кровь на бетонных плитах, кровь на камнях, руки и ноги на полу, вспоротые ножами животы.
– Эй, ребята, не загораживайте, – донесся до Майкла голос Конора Линклейтера. – Эй, Мики, эти парни действительно верят в бессмертие?
И зачем Биверсу понадобились фотографии всего этого?
Майкл услышал вопли Кэла Хилла, так долго умиравшего на том поле в Долине Дракона, и голос Денглера, произносящего слова: “И как это Богу удается делать все одновременно?”
Денглер был прав: Бог действительно делает все одновременно.
Все те дни, что Пул работал в палате “скорой помощи”, он буквально заставлял себя ходить на работу. Заставлял себя встать, принять душ, насильно втискивался в одежду, заводил машину, доезжал до больницы, надевал спецодежду – и все это в состоянии настолько полной депрессии, что она не была даже заметна окружающим – видимо, ее воспринимали как обычное состояние Майкла Пула. Целыми днями он ходил ни с кем не разговаривая. Джуди приписывала настроение Майкла тем ужасам, которые приходилось видеть на работе, глядя на людей, буквально умирающих у него на руках, когда от каждого пациента исходила к тому же скрытая угроза.
Обливаясь холодным потом, Майкл сделал еще несколько шагов под известняковыми сводами. Следующая группа изображала женщину с клеткой, полной кроликов, на спине и мужчину, держащего клетку с поросятами, перед судьей. Пул вспомнил красивые испуганные глаза кролика Эрни. Майкла обступали все новые и новые фигуры. Лишь годом позже, стажируясь в педиатрическом отделении пресвитерианской больницы “Колумбия” в Нью-Йорке, Майкл понял, в чем было дело.
И вот теперь все пришло снова, здесь, в известняковом гроте.
“Площадка номер десять. Людей, которым предстоит воплотиться в животных или другие низшие формы жизни, снабжают необходимыми им покрытиями – мехом, кожицей, перьями, прежде чем они вступят в воды реки под названием Судьба, с тем чтобы бессмертные души содержались в надлежащей оболочке”.
Пул услышал смех Биверса уже за пределами грота.
Он еще раз отер пот и вышел на солнцепек. Гарри Биверс стоял перед ним, улыбаясь во весь рот. Чуть ниже на холме виднелась яма, наполненная гипсовыми скульптурами сине-зеленых крабов, высовывавших оттуда свои омерзительные щупальца. В очередном гроте на другой стороне дорожки огромная женщина с куриной головой вцепилась в руку своего мужа с головой утки, явно желая убить его, хотя Майкл не смог бы объяснить, как он это понял. Он видел тревогу в утиных глазах мужа. Сам брак был смертью. Биверс сделал еще один снимок.
– Потрясающе, – сказал он, оборачиваясь, чтобы запечатлеть знак на вершине холма, откуда они начали свою экскурсию в “Камеру пыток”.
– В Нью-Йорке есть девицы, которые с ума сойдут, если показать им такое, – сказал Гарри. – Не верите? Есть девки, которые пойдут с кем угодно, только покажи им эти картинки.
Конор, смеясь, отвернулся, чтобы не злить Гарри.
– Думаете, я не знаю, о чем говорю? – голос его звучал слишком громко. – Спросите Пумо – он бывает там же, где и я, и он знает...
4
Покинув Сады Тигрового бальзама, друзья некоторое время брели без цели, не очень понимая, куда направляются.
– Может, вернемся обратно в Сады? – предложил Конор. – А то зашли куда-то в никуда.
Это действительно было почти что так. Друзья поднимались на вершину одного из холмов по дороге с прекрасным гладким покрытием. Дорога шла между берегом реки с безукоризненно подстриженной травой и рядом бунгало, стоящих на довольно большом расстоянии друг от друга среди зелени садов. С тех пор как друзья вышли за пределы Садов, единственным живым существом, которое они увидели, был шофер в форме и темных очках, сидевший за рулем “Мерседеса 500 сел”.
– Мы, должно быть, прошли уже около мили, – сказал Биверс. Он давно уже вырвал из путеводителя карту города и теперь постоянно вертел ее в руках. – Можете сами возвращаться в Сады, если хотите. А я уверен, что на вершине этого холма что-то должно быть. Черт побери, никак не могу найти на этой долбаной карте, где же мы находимся. – Гарри вдруг остановился как вкопанный и уставился на какую-то надпись на коварной карте. – Тупое дерьмо этот Андерхилл, – сказал он.
– Почему? – спросил Конор.
– Буги-стрит – вовсе не Буги-стрит. Этот безмозглый попугай не знал, о чем говорит. Это Бугис-стрит. Это просто должна быть Бугис-стрит, больше здесь нет ничего даже близко похожего по названию.
– Но я думал, таксист...
– И все равно Бугис-стрит, здесь же ясно написано, – Гарри сердито посмотрел на друзей. – Если Андерхилл и сам толком не знал, куда отправляется, как, черт возьми, должны мы его искать?
Они побрели дальше по холму и вскоре оказались на перекрестке без единого дорожного знака. Биверс решительно свернул вправо. Конор попытался было протестовать, что центр года и их отель находятся совсем в другой стороне, но Биверс продолжал идти вперед, пока Майкл с Конором не сдались и не последовали за ним.
Через полчаса перед ними остановилось такси, водитель которого был очень удивлен, заполучив пассажиров в этом месте.
– Отель “Марко Поло”, – сказал Биверс таксисту. Он тяжело дышал, лицо пошло пятнами, причем уже невозможно было понять, были это красные пятна на белом фоне или же наоборот. На спине пиджака виднелась мокрая от пота полоса, которая шла от плеча к плечу.
– Мне просто необходимо принять душ и немного поспать, – сказал Гарри.
– Но почему вы шли в противоположном направлении? – удивлялся водитель.
Биверс отказался что-либо комментировать.
– Эй, – сказал Конор. – У нас тут вышел маленький спор: как называется улица – Буги-стрит или Бугис-стрит?
– Это одно и то же, – ответил водитель.
– Может, вернемся обратно в Сады? – предложил Конор. – А то зашли куда-то в никуда.
Это действительно было почти что так. Друзья поднимались на вершину одного из холмов по дороге с прекрасным гладким покрытием. Дорога шла между берегом реки с безукоризненно подстриженной травой и рядом бунгало, стоящих на довольно большом расстоянии друг от друга среди зелени садов. С тех пор как друзья вышли за пределы Садов, единственным живым существом, которое они увидели, был шофер в форме и темных очках, сидевший за рулем “Мерседеса 500 сел”.
– Мы, должно быть, прошли уже около мили, – сказал Биверс. Он давно уже вырвал из путеводителя карту города и теперь постоянно вертел ее в руках. – Можете сами возвращаться в Сады, если хотите. А я уверен, что на вершине этого холма что-то должно быть. Черт побери, никак не могу найти на этой долбаной карте, где же мы находимся. – Гарри вдруг остановился как вкопанный и уставился на какую-то надпись на коварной карте. – Тупое дерьмо этот Андерхилл, – сказал он.
– Почему? – спросил Конор.
– Буги-стрит – вовсе не Буги-стрит. Этот безмозглый попугай не знал, о чем говорит. Это Бугис-стрит. Это просто должна быть Бугис-стрит, больше здесь нет ничего даже близко похожего по названию.
– Но я думал, таксист...
– И все равно Бугис-стрит, здесь же ясно написано, – Гарри сердито посмотрел на друзей. – Если Андерхилл и сам толком не знал, куда отправляется, как, черт возьми, должны мы его искать?
Они побрели дальше по холму и вскоре оказались на перекрестке без единого дорожного знака. Биверс решительно свернул вправо. Конор попытался было протестовать, что центр года и их отель находятся совсем в другой стороне, но Биверс продолжал идти вперед, пока Майкл с Конором не сдались и не последовали за ним.
Через полчаса перед ними остановилось такси, водитель которого был очень удивлен, заполучив пассажиров в этом месте.
– Отель “Марко Поло”, – сказал Биверс таксисту. Он тяжело дышал, лицо пошло пятнами, причем уже невозможно было понять, были это красные пятна на белом фоне или же наоборот. На спине пиджака виднелась мокрая от пота полоса, которая шла от плеча к плечу.
– Мне просто необходимо принять душ и немного поспать, – сказал Гарри.
– Но почему вы шли в противоположном направлении? – удивлялся водитель.
Биверс отказался что-либо комментировать.
– Эй, – сказал Конор. – У нас тут вышел маленький спор: как называется улица – Буги-стрит или Бугис-стрит?
– Это одно и то же, – ответил водитель.
15
Встреча с Лолой в парке
1
Что касается Конора Линклейтера, то ему весь этот спор по поводу названия улицы казался полной чепухой. Когда таксист, который вез друзей из ресторана, показал им на начало этой улицы, Конору подумалось, что это как раз подходящее место для Тима Андерхилла. Море огней, неоновые вывески баров, толпы людей, пришедших поразвлечься. Но, оказавшись на самой улице и увидев этих людей вблизи, без труда можно было понять, что Тиму Андерхиллу некуда было идти вместе с ними. Седеющие леди с дряблой кожей рука об руку со своими партнерами в мешковатых шортах и рубашках. Где бы вы ни встретили этих людей, у них всегда был характерный для туристов испуганный вид потерявшегося ребенка, как будто все, на что они смотрят, имело не большее отношение к действительности, чем телевизионная реклама туристических агентств. Больше половины людей, которые прогуливались туда-сюда по Бугис-стрит, наверняка прибыли на автобусах с надписью “Жасмин фар Ист Тур”, припаркованных у въезда на улицу. Над головами гуляющих развевалось бледно-голубое знамя, которое держала в руках веселая хорошенькая блондинка в накрахмаленном блейзере того же цвета.
Конор понимал, что он не может не обращать внимания на своих соотечественников, добравшихся сюда из Саут-Норуолк на увеселительную прогулку, как это делала половина прохожих на Бугис-стрит. Парни с хитрыми физиономиями сновали туда-сюда, заходя время от времени в бары и магазины. Почему-то парочками прогуливались проститутки в париках и облегающих платьях. Все игроки Сингапура, казалось, тоже собирались на этой улице, причем они, видимо, развили в себе способность избирательного зрения и туристов не замечали в упор.
Из всего разнообразия звуков Бугис-стрит Конору удалось уловить обрывок песни “Ролинг Стоунз” “Джек-попрыгун”, какую-то песенку из ковбойского фильма, причем обе эти мелодии боролись с какой-то душераздирающей какофонией, которая, видимо, должна была быть китайской оперой – на деле же скрипучие голоса тянули нечто такое, отчего и у дворового пса разболелась бы голова. Звуки эти доносились из баров, над входами в которые висели маленькие стереоколонки, большей частью прямо над головами кланяющихся швейцаров. От всего этого у Конора постепенно разболелась голова. Не помогла, видимо, и порция бренди, выпитая за обедом в ресторане, даже если это действительно было “Экс-оу”, которое Гарри Биверс называл жидким золотом. Конор уныло плелся за Биверсом и Пулом с таким чувством, будто все цимбалы на свете находятся сейчас у него в ушах.
– Можно начать и отсюда, – сказал Майкл Пул, поворачивая к бару под названием “Восточная песня”. Заметив их, швейцар немедленно выпрямился и начал размахивать обеими руками, крича:
– Заходите в “Восточную песню”. “Восточная песня” – ваш бар. Лучший бар на Бугис-стрит. Все американцы ходят только сюда.
Возле двери маленький человечек в грязном халате, обнажая в улыбке редкие желтые зубы, театрально простирал руки в сторону стоящего рядом стенда с фотографиями. Фотографии были черно-белые, восемь на двенадцать, внизу под каждой было напечатано имя изображенной на них звезды. Дон, Роуз, Хотлипс, Рейвен, Билли Блю... приоткрытые рты, неестественно изогнутые шеи, восточные лица в обрамлении мягких черных волос.
– Четыре доллара, – повторял человечек.
Гарри Биверс схватил Конора за руку и втолкнул его в открытую дверь. Воздух, нагнетаемый кондиционерами, охладил пылающий лоб Конора. Он вырвал руку. Американцы, сидящие парами, как куры на насесте, на табуретках возле стойки, как по команде обернулись и улыбками встретили вошедших.
– Здесь ловить нечего, – прокомментировал Гарри Биверс. – Одна из стоянок туристических автобусов. Первый бар, у самого начала улицы, единственное место, где эти птички чувствуют себя в безопасности.
– Давай все равно спросим, – возразил Майкл Пул. По меньшей мере половину бара оккупировали американские парочки лет шестидесяти-семидесяти. Конору слышно было, как кто-то пытается мучить пианино. Из общего гула голосов ему удалось выделить голос пожилой женщины, называвшей кого-то “сынок” и интересовавшейся, где его табличка с именем, которая должна бы висеть на груди. Конор с трудом понял, что женщина обращается к нему.
– Ты должен заказать себе выпивку, сынок, – говорила она. – и ты должен носить табличку. Мы ведь развлекаемся здесь все вместе.
Конор взглянул на женщину с морщинистым лицом, покрытым светло-коричневым загаром, на груди которой действительно красовалась табличка с надписью: “Привет! Я – Этель из увеселительного тура “Жасмин”.
Из-за спины Этель двое мужчин среднего возраста в очках без оправы, напоминавших Конору врачей, с которыми они летели в Сингапур, внимательно изучали его – на Коноре была все та же Футболка с надписью “Эйджент Оранж”, и он явно не походил на участника увеселительного тура.
Конор видел, как Пул и Биверс подходят к бару, за стойкой которого коренастый бармен в бархатной бабочке умудрялся одновременно подавать выпивку, мыть бокалы и разговаривать со всеми желающими. Бармен показался Конору похожим на Джимми Ла. В задней части бара все было совершенно по-другому. Там не было туристов, за столиками сидели группки китайцев, потягивая бренди, перешучиваясь друг с другом и отпуская замечания в адрес девиц, проходящих мимо столиков.
В самом дальнем углу бара черноволосый человек в смокинге, не похожий, однако, ни на китайца, ни на кавказца, сидел за крошечным роялем и что-то пел, но Конор так и не смог, сколько ни пытался, расслышать слова.
Конор обогнул Этель, продолжавшую лопотать что-то дружелюбное, но абсолютно невразумительное, и подошел к бару как раз в тот момент, когда Майкл доставал из конверта фото Тима Андерхилла.
– Давайте-ка выпьем, как вы считаете? Мне водку со льдом.
Не успел Конор глазом моргнуть, как на стойке перед ним появился бокал. Биверс уже успел пригубить из своего, как заметил
Конор.
– Я его не знаю, – сказал бармен. – Пять долларов.
– Может, вы помните его по более давним временам? – спросил Биверс. – Он начал приходить сюда где-то году в шестьдесят девятом – семидесятом.
– Это было слишком давно. Я был тогда маленьким мальчиком и ходил в школу. К монахам.
– Посмотрите еще раз, – сказал Биверс. Бармен взял из рук Пула фото и поднес к глазам.
– Похож на монаха. Но я его не знаю.
Когда друзья вновь оказались на шумной улице, Гарри Биверс обернулся к Майклу и Конору и пожал плечами:
– Я уже ничего не знаю, должен вам сказать. Это место производит на меня удручающее впечатление. Очень маловероятно, что Андерхилл все еще здесь. Внутренний голос подсказывает мне, что надо отправиться в Тайпей – это место больше подходит Тиму. Уж за это я вам ручаюсь.
Пул рассмеялся в ответ:
– Не так быстро, мы еще только начали. На этой улице еще по меньшей мере двадцать баров. В каком-нибудь из них наверняка кто-то вспомнит Тима.
– Да, кто-нибудь наверняка, – вмешался Конор. Проглотив порцию водки, он был теперь почти уверен в этом.
– Поглядите-ка, на галерке, оказывается, тоже имеется собственное мнение, – огрызнулся Биверс.
– Ты неплохо погулял когда-то в Тайпее, вот тебя и тянет туда, это же ясно, как Божий день, – ответил Конор и быстро пошел вперед, чтобы удержаться и не ударить Биверса.
– Лучший бар! Лучший бар! – слышались выкрики швейцаров то от одного, то от другого заведения. Конор чувствовал, что рубашка начинает прилипать к телу.
– Итак, следующим номером – “Свингайм”, – послышался голос Гарри Биверса. Он шел по другую сторону от Майкла Пула, и Конор почувствовал что-то похожее на удовлетворение: Гарри понял наконец, что лучше с ним не связываться.
– Да, попытаем удачи в старом добром “Свингтаймс”, – отозвался Пул.
Биверс отвесил шутливый полупоклон, открывая перед друзьями дверь бара и пропуская их вперед.
Теперь Конор, пожалуй, понимал, почему Этель из тура “Жасмин” предпочитала держаться у самого начала Буги-стрит.
По лицу Гарри Биверса давно уже можно было прочесть, что ему хочется оставить эту затею и вернуться в отель, но Майкл Пул продолжал вести их из бара в бар. Конор восхищался Майклом, который не терял веры в успех мероприятия.
В баре “Булфрог” посетители были пьяны настолько, что напоминали статуи. На стенах были движущиеся картинки, изображавшие водопад. В заведении под названием “Кокпит” Конор впервые заметил, что половина проституток, крутившихся вокруг, вовсе не были женщинами. У них были костлявые колени и широкие плечи – вне всякого сомнения, это были мужчины. Конор начал смеяться – надо же, мужики с огромными титьками и вполне аппетитными задницами – и пролил пиво на возмущенного Гарри Биверса.
– Я знаю этого парня, – сказал бармен. Он еще раз взглянул на физиономию Андерхилла и улыбнулся.
– Видел его? Недавно? – спросил Конор. Гарри Биверс, отвернувшись, вытирал залитый рукав рубашки.
– Он ходит сюда? – спросил Майкл.
– Нет, он ходил в другое заведение, где я работал. “Веселись, Чарли”. Он любил покупать всем выпивку.
– А ты уверен, что это один и тот же человек?
– Да, конечно, Это Андерхилл. Он околачивался тут пару лет, но это было давно. Просадил тут кучу денег. Еще он ходил в “Плавающего Дракона”, но это было до того, как бар сменил владельца. Я работал по ночам и часто виделся с ним. Мы говорили, говорили, говорили. Он пил, пил, пил. Настоящий писатель. Показывал мне книгу. Что-то там о животных...
– “Вижу зверя”.
– Зверя, да.
Но когда Пул спросил, не знает ли бармен, где Андерхилл может находиться сейчас, тот покачал головой и сказал, что с тех пор прошло слишком много времени и жизнь слишком сильно изменилась.
– Попробуйте спросить в “Маунтджой” на той стороне улицы. Основные завсегдатаи этих мест собираются там. Может, там встретите кого-нибудь, кто помнит Андерхилла еще по старым временам, вроде меня.
– Вам он нравился, правда?
– И очень долго, – ответил бармен. – Да, точно, мне очень долго нравился Андерхилл.
Конор понимал, что он не может не обращать внимания на своих соотечественников, добравшихся сюда из Саут-Норуолк на увеселительную прогулку, как это делала половина прохожих на Бугис-стрит. Парни с хитрыми физиономиями сновали туда-сюда, заходя время от времени в бары и магазины. Почему-то парочками прогуливались проститутки в париках и облегающих платьях. Все игроки Сингапура, казалось, тоже собирались на этой улице, причем они, видимо, развили в себе способность избирательного зрения и туристов не замечали в упор.
Из всего разнообразия звуков Бугис-стрит Конору удалось уловить обрывок песни “Ролинг Стоунз” “Джек-попрыгун”, какую-то песенку из ковбойского фильма, причем обе эти мелодии боролись с какой-то душераздирающей какофонией, которая, видимо, должна была быть китайской оперой – на деле же скрипучие голоса тянули нечто такое, отчего и у дворового пса разболелась бы голова. Звуки эти доносились из баров, над входами в которые висели маленькие стереоколонки, большей частью прямо над головами кланяющихся швейцаров. От всего этого у Конора постепенно разболелась голова. Не помогла, видимо, и порция бренди, выпитая за обедом в ресторане, даже если это действительно было “Экс-оу”, которое Гарри Биверс называл жидким золотом. Конор уныло плелся за Биверсом и Пулом с таким чувством, будто все цимбалы на свете находятся сейчас у него в ушах.
– Можно начать и отсюда, – сказал Майкл Пул, поворачивая к бару под названием “Восточная песня”. Заметив их, швейцар немедленно выпрямился и начал размахивать обеими руками, крича:
– Заходите в “Восточную песню”. “Восточная песня” – ваш бар. Лучший бар на Бугис-стрит. Все американцы ходят только сюда.
Возле двери маленький человечек в грязном халате, обнажая в улыбке редкие желтые зубы, театрально простирал руки в сторону стоящего рядом стенда с фотографиями. Фотографии были черно-белые, восемь на двенадцать, внизу под каждой было напечатано имя изображенной на них звезды. Дон, Роуз, Хотлипс, Рейвен, Билли Блю... приоткрытые рты, неестественно изогнутые шеи, восточные лица в обрамлении мягких черных волос.
– Четыре доллара, – повторял человечек.
Гарри Биверс схватил Конора за руку и втолкнул его в открытую дверь. Воздух, нагнетаемый кондиционерами, охладил пылающий лоб Конора. Он вырвал руку. Американцы, сидящие парами, как куры на насесте, на табуретках возле стойки, как по команде обернулись и улыбками встретили вошедших.
– Здесь ловить нечего, – прокомментировал Гарри Биверс. – Одна из стоянок туристических автобусов. Первый бар, у самого начала улицы, единственное место, где эти птички чувствуют себя в безопасности.
– Давай все равно спросим, – возразил Майкл Пул. По меньшей мере половину бара оккупировали американские парочки лет шестидесяти-семидесяти. Конору слышно было, как кто-то пытается мучить пианино. Из общего гула голосов ему удалось выделить голос пожилой женщины, называвшей кого-то “сынок” и интересовавшейся, где его табличка с именем, которая должна бы висеть на груди. Конор с трудом понял, что женщина обращается к нему.
– Ты должен заказать себе выпивку, сынок, – говорила она. – и ты должен носить табличку. Мы ведь развлекаемся здесь все вместе.
Конор взглянул на женщину с морщинистым лицом, покрытым светло-коричневым загаром, на груди которой действительно красовалась табличка с надписью: “Привет! Я – Этель из увеселительного тура “Жасмин”.
Из-за спины Этель двое мужчин среднего возраста в очках без оправы, напоминавших Конору врачей, с которыми они летели в Сингапур, внимательно изучали его – на Коноре была все та же Футболка с надписью “Эйджент Оранж”, и он явно не походил на участника увеселительного тура.
Конор видел, как Пул и Биверс подходят к бару, за стойкой которого коренастый бармен в бархатной бабочке умудрялся одновременно подавать выпивку, мыть бокалы и разговаривать со всеми желающими. Бармен показался Конору похожим на Джимми Ла. В задней части бара все было совершенно по-другому. Там не было туристов, за столиками сидели группки китайцев, потягивая бренди, перешучиваясь друг с другом и отпуская замечания в адрес девиц, проходящих мимо столиков.
В самом дальнем углу бара черноволосый человек в смокинге, не похожий, однако, ни на китайца, ни на кавказца, сидел за крошечным роялем и что-то пел, но Конор так и не смог, сколько ни пытался, расслышать слова.
Конор обогнул Этель, продолжавшую лопотать что-то дружелюбное, но абсолютно невразумительное, и подошел к бару как раз в тот момент, когда Майкл доставал из конверта фото Тима Андерхилла.
– Давайте-ка выпьем, как вы считаете? Мне водку со льдом.
Не успел Конор глазом моргнуть, как на стойке перед ним появился бокал. Биверс уже успел пригубить из своего, как заметил
Конор.
– Я его не знаю, – сказал бармен. – Пять долларов.
– Может, вы помните его по более давним временам? – спросил Биверс. – Он начал приходить сюда где-то году в шестьдесят девятом – семидесятом.
– Это было слишком давно. Я был тогда маленьким мальчиком и ходил в школу. К монахам.
– Посмотрите еще раз, – сказал Биверс. Бармен взял из рук Пула фото и поднес к глазам.
– Похож на монаха. Но я его не знаю.
Когда друзья вновь оказались на шумной улице, Гарри Биверс обернулся к Майклу и Конору и пожал плечами:
– Я уже ничего не знаю, должен вам сказать. Это место производит на меня удручающее впечатление. Очень маловероятно, что Андерхилл все еще здесь. Внутренний голос подсказывает мне, что надо отправиться в Тайпей – это место больше подходит Тиму. Уж за это я вам ручаюсь.
Пул рассмеялся в ответ:
– Не так быстро, мы еще только начали. На этой улице еще по меньшей мере двадцать баров. В каком-нибудь из них наверняка кто-то вспомнит Тима.
– Да, кто-нибудь наверняка, – вмешался Конор. Проглотив порцию водки, он был теперь почти уверен в этом.
– Поглядите-ка, на галерке, оказывается, тоже имеется собственное мнение, – огрызнулся Биверс.
– Ты неплохо погулял когда-то в Тайпее, вот тебя и тянет туда, это же ясно, как Божий день, – ответил Конор и быстро пошел вперед, чтобы удержаться и не ударить Биверса.
– Лучший бар! Лучший бар! – слышались выкрики швейцаров то от одного, то от другого заведения. Конор чувствовал, что рубашка начинает прилипать к телу.
– Итак, следующим номером – “Свингайм”, – послышался голос Гарри Биверса. Он шел по другую сторону от Майкла Пула, и Конор почувствовал что-то похожее на удовлетворение: Гарри понял наконец, что лучше с ним не связываться.
– Да, попытаем удачи в старом добром “Свингтаймс”, – отозвался Пул.
Биверс отвесил шутливый полупоклон, открывая перед друзьями дверь бара и пропуская их вперед.
* * *
За “Свингтаймом” последовал “Уиндджеммер”, за “Уиндджеммером” – “Гинза”, “Плавучий Дракон”, “Ведерко с кровью”. Последний, по мнению Линклейтера, вполне оправдывал свое название. Именно так называл его отец подобные заведения. Биверс чуть слышно застонал, когда один из пьяниц, сгрудившихся у стойки, последовал за другим в небольшую комнатушку, служившую мужским туалетом, и начал, судя по звукам, доносившимся оттуда, выламывать ему руки. Бармен же с абсолютно невозмутимым выражением лица продолжал разглядывать фотографию Андерхилла.Теперь Конор, пожалуй, понимал, почему Этель из тура “Жасмин” предпочитала держаться у самого начала Буги-стрит.
По лицу Гарри Биверса давно уже можно было прочесть, что ему хочется оставить эту затею и вернуться в отель, но Майкл Пул продолжал вести их из бара в бар. Конор восхищался Майклом, который не терял веры в успех мероприятия.
В баре “Булфрог” посетители были пьяны настолько, что напоминали статуи. На стенах были движущиеся картинки, изображавшие водопад. В заведении под названием “Кокпит” Конор впервые заметил, что половина проституток, крутившихся вокруг, вовсе не были женщинами. У них были костлявые колени и широкие плечи – вне всякого сомнения, это были мужчины. Конор начал смеяться – надо же, мужики с огромными титьками и вполне аппетитными задницами – и пролил пиво на возмущенного Гарри Биверса.
– Я знаю этого парня, – сказал бармен. Он еще раз взглянул на физиономию Андерхилла и улыбнулся.
– Видел его? Недавно? – спросил Конор. Гарри Биверс, отвернувшись, вытирал залитый рукав рубашки.
– Он ходит сюда? – спросил Майкл.
– Нет, он ходил в другое заведение, где я работал. “Веселись, Чарли”. Он любил покупать всем выпивку.
– А ты уверен, что это один и тот же человек?
– Да, конечно, Это Андерхилл. Он околачивался тут пару лет, но это было давно. Просадил тут кучу денег. Еще он ходил в “Плавающего Дракона”, но это было до того, как бар сменил владельца. Я работал по ночам и часто виделся с ним. Мы говорили, говорили, говорили. Он пил, пил, пил. Настоящий писатель. Показывал мне книгу. Что-то там о животных...
– “Вижу зверя”.
– Зверя, да.
Но когда Пул спросил, не знает ли бармен, где Андерхилл может находиться сейчас, тот покачал головой и сказал, что с тех пор прошло слишком много времени и жизнь слишком сильно изменилась.
– Попробуйте спросить в “Маунтджой” на той стороне улицы. Основные завсегдатаи этих мест собираются там. Может, там встретите кого-нибудь, кто помнит Андерхилла еще по старым временам, вроде меня.
– Вам он нравился, правда?
– И очень долго, – ответил бармен. – Да, точно, мне очень долго нравился Андерхилл.
2
Конор почувствовал себя нехорошо, как только они вошли в бар, полное название которого было “Лорд энд Леди Маунтджой”, хотя он не смог бы объяснить почему. Место было довольно спокойным. Вполне трезвые мужчины в темных костюмах сидели в отдельных кабинках по краям зала или же за квадратными столиками, расставленными на натертом до блеска паркете.
Здесь не было дефилирующих между столиками проституток, только мужчины в костюмах и с галстуками и только один довольно странный тип в блестящей блузе с неимоверным количеством шарфиков вокруг шеи и стоящими дыбом налаченными волосами.
– Ради Бога, расслабься, – попросил Биверс Конора. – У тебя что, судороги?
– Не знаю его, никогда не видел, – сказал бармен, едва взглянув на фотографию.
– Бармен на той стороне улицы сообщил нам, что когда-то этот человек часто бывал здесь, – сказал Биверс, приваливаясь к стойке. – Мы – детективы из Нью-Йорка, и для очень многих людей важно, чтобы мы нашли этого парня.
– Какой бармен? – При упоминании о полиции парень изменился в лице.
– Из “Кокпита”, – ответил Майкл, свирепо глядя на Биверса, который пожал плечами и начал вертеть в руках пепельницу.
– Здесь есть кто-нибудь, кто может помнить его? Кто-нибудь, кто посещал Бугис-стрит в те дни?
– Билли, – ответил бармен. – Он околачивается здесь с тех пор, как замостили эту улицу.
Конор вздрогнул. Он сразу же догадался, кто из сидящих в баре – Билли, и не испытывал ни малейшего желания с ним общаться.
– Вон там, сзади, – пояснил бармен. – Купите ему выпивку. Обычно он настроен дружелюбно.
– Да, парень выглядит вполне дружелюбным, – вмешался Биверс. За задним столиком Билли в этот момент выпрямился и начал приглаживать волосы пятерней. Когда друзья подошли к его столику со своей выпивкой и бокалом виски, которое, по словам бармена, предпочитал Билли, тот опустил руки и в упор посмотрел на них.
– О, вы купили мне выпить, как это мило, – произнес он. Билли не был китайцем, но Конор не мог понять, кем он был. Может, глаза его и были раскосыми, но их вообще невозможно было разглядеть под толстым слоем грима. Кожа Билли была очень бледной, а говорил он с английским акцентом. Все жесты Билли говорили о том, что в теле его поселилась женщина, которая прекрасно себя там чувствует. Он поднес бокал к губам, отпил из него и поставил на стол.
– Я надеюсь, джентльмены ко мне присоединятся.
Майкл Пул сел напротив Билли, Биверс занял стоящий рядом стул, а Конору пришлось усесться на скамейке рядом с Билли, который повернулся и несколько раз взмахнул накрашенными ресницами в его сторону.
– Впервые на Бугис-стрит, джентльмены? Это ваш первый вечер Сингапуре? Ищете каких-нибудь экзотических развлечений? Боюсь, что в нашем городе осталось довольно мало стоящего. Но ничего – каждый может найти здесь то, что хочет, если только знает, где искать.
Еще один взмах ресниц в сторону съежившегося Конора.
– Мы кое-кого ищем, – сказал Майкл Пул. – Мы... – начал было Биверс, но тут же осекся, изумленно глядя на Майкла, который наступил под столом ему на ногу.
– Молодой человек за стойкой считает, что нам лучше всего справиться у вас, – продолжал Пул. – Тот, кого мы разыскиваем, жил или все еще живет в Сингапуре, и лет десять – пятнадцать назад он проводил очень много времени на этой улице.
– Так давно, – Билли опустил голову. – У этого человека есть имя?
– Тим Андерхилл, – сказал Пул, кладя на стол перед Билли одну из фотографий. Билли часто заморгал.
– Узнаете?
– Возможно.
Пул подвинул через стол сингапурскую десятидолларовую банкноту, Билли взял ее.
– Думаю, я знал этого человека, – Билли тщательно изучал фото. – Он ведь был заметной фигурой, правда?
– Мы его старые друзья, – сказал Майкл. – Нам кажется, что он нуждается в нашей помощи. Поэтому мы и приехали сюда. Мы оценим по достоинству любую информацию о Тиме.
Пул кивнул:
– Мы повстречались с ним во Вьетнаме.
– Красивое место, – сказал Билли. – Полная свобода. Ты видел когда-нибудь Сайгон, милашка? – спросил он Конора, который испуганно вздрогнул, кивнул и сделал огромный глоток водки.
– Там работали наши лучшие “девочки”. Теперь почти все уехали. Ветер переменился. Для них стало слишком холодно. Их нельзя осудить за это, правда?
Никто ничего не ответил.
– Конечно, нельзя. Они жили для удовольствий и восторгов, жили иллюзиями. Разве можно обвинить их в том, что они не стали носиться по городу в поисках какой-нибудь жалкой работенки? Вот и разбежались. Большинство наших старых друзей отправились в Амстердам. Им всегда были рады в самых лучших клубах – в “Кит Кэт Клубе”. Вы видели когда-нибудь “Кит Кэт Клуб”, джентльмены?
– Так что насчет Андерхилла? – спросил Биверс.
– Весь в зеркалах, три этажа, хрустальные люстры. Мне часто его описывали. В Париже нет ничего, подобного “Кит Кэту”. По крайней мере, так мне говорили.
Билли снова пригубил виски.
– Слушай, скажи, где мы можем найти Андерхилла. Или ты просто водишь нас за нос? – прервал воспоминания Билли Конор Линклейтер.
В ответ он получил еще одну из сальных улыбочек Билли.
– Некоторые из тех, с кем мы веселились тогда, до сих пор еще в Сингапуре. Вам надо сходить на представление Лолы. Она работает в хороших клубах, не в этих жалких остатках былой роскоши на Бугис-стрит. – Последовала пауза. – Она веселая.Вам понравится ее шоу.
Здесь не было дефилирующих между столиками проституток, только мужчины в костюмах и с галстуками и только один довольно странный тип в блестящей блузе с неимоверным количеством шарфиков вокруг шеи и стоящими дыбом налаченными волосами.
– Ради Бога, расслабься, – попросил Биверс Конора. – У тебя что, судороги?
– Не знаю его, никогда не видел, – сказал бармен, едва взглянув на фотографию.
– Бармен на той стороне улицы сообщил нам, что когда-то этот человек часто бывал здесь, – сказал Биверс, приваливаясь к стойке. – Мы – детективы из Нью-Йорка, и для очень многих людей важно, чтобы мы нашли этого парня.
– Какой бармен? – При упоминании о полиции парень изменился в лице.
– Из “Кокпита”, – ответил Майкл, свирепо глядя на Биверса, который пожал плечами и начал вертеть в руках пепельницу.
– Здесь есть кто-нибудь, кто может помнить его? Кто-нибудь, кто посещал Бугис-стрит в те дни?
– Билли, – ответил бармен. – Он околачивается здесь с тех пор, как замостили эту улицу.
Конор вздрогнул. Он сразу же догадался, кто из сидящих в баре – Билли, и не испытывал ни малейшего желания с ним общаться.
– Вон там, сзади, – пояснил бармен. – Купите ему выпивку. Обычно он настроен дружелюбно.
– Да, парень выглядит вполне дружелюбным, – вмешался Биверс. За задним столиком Билли в этот момент выпрямился и начал приглаживать волосы пятерней. Когда друзья подошли к его столику со своей выпивкой и бокалом виски, которое, по словам бармена, предпочитал Билли, тот опустил руки и в упор посмотрел на них.
– О, вы купили мне выпить, как это мило, – произнес он. Билли не был китайцем, но Конор не мог понять, кем он был. Может, глаза его и были раскосыми, но их вообще невозможно было разглядеть под толстым слоем грима. Кожа Билли была очень бледной, а говорил он с английским акцентом. Все жесты Билли говорили о том, что в теле его поселилась женщина, которая прекрасно себя там чувствует. Он поднес бокал к губам, отпил из него и поставил на стол.
– Я надеюсь, джентльмены ко мне присоединятся.
Майкл Пул сел напротив Билли, Биверс занял стоящий рядом стул, а Конору пришлось усесться на скамейке рядом с Билли, который повернулся и несколько раз взмахнул накрашенными ресницами в его сторону.
– Впервые на Бугис-стрит, джентльмены? Это ваш первый вечер Сингапуре? Ищете каких-нибудь экзотических развлечений? Боюсь, что в нашем городе осталось довольно мало стоящего. Но ничего – каждый может найти здесь то, что хочет, если только знает, где искать.
Еще один взмах ресниц в сторону съежившегося Конора.
– Мы кое-кого ищем, – сказал Майкл Пул. – Мы... – начал было Биверс, но тут же осекся, изумленно глядя на Майкла, который наступил под столом ему на ногу.
– Молодой человек за стойкой считает, что нам лучше всего справиться у вас, – продолжал Пул. – Тот, кого мы разыскиваем, жил или все еще живет в Сингапуре, и лет десять – пятнадцать назад он проводил очень много времени на этой улице.
– Так давно, – Билли опустил голову. – У этого человека есть имя?
– Тим Андерхилл, – сказал Пул, кладя на стол перед Билли одну из фотографий. Билли часто заморгал.
– Узнаете?
– Возможно.
Пул подвинул через стол сингапурскую десятидолларовую банкноту, Билли взял ее.
– Думаю, я знал этого человека, – Билли тщательно изучал фото. – Он ведь был заметной фигурой, правда?
– Мы его старые друзья, – сказал Майкл. – Нам кажется, что он нуждается в нашей помощи. Поэтому мы и приехали сюда. Мы оценим по достоинству любую информацию о Тиме.
* * *
– О, с тех пор многое переменилось, – сказал Билли. – Вся эта улица, впрочем, вам не понять. – Билли продолжал с ностальгическим выражением лица разглядывать фотографию. – “Цветочки”. Этот парень был просто создан для “цветочков”, правда? “Цветочки” и еще раз “цветочки”. Он был солдатом на войне.Пул кивнул:
– Мы повстречались с ним во Вьетнаме.
– Красивое место, – сказал Билли. – Полная свобода. Ты видел когда-нибудь Сайгон, милашка? – спросил он Конора, который испуганно вздрогнул, кивнул и сделал огромный глоток водки.
– Там работали наши лучшие “девочки”. Теперь почти все уехали. Ветер переменился. Для них стало слишком холодно. Их нельзя осудить за это, правда?
Никто ничего не ответил.
– Конечно, нельзя. Они жили для удовольствий и восторгов, жили иллюзиями. Разве можно обвинить их в том, что они не стали носиться по городу в поисках какой-нибудь жалкой работенки? Вот и разбежались. Большинство наших старых друзей отправились в Амстердам. Им всегда были рады в самых лучших клубах – в “Кит Кэт Клубе”. Вы видели когда-нибудь “Кит Кэт Клуб”, джентльмены?
– Так что насчет Андерхилла? – спросил Биверс.
– Весь в зеркалах, три этажа, хрустальные люстры. Мне часто его описывали. В Париже нет ничего, подобного “Кит Кэту”. По крайней мере, так мне говорили.
Билли снова пригубил виски.
– Слушай, скажи, где мы можем найти Андерхилла. Или ты просто водишь нас за нос? – прервал воспоминания Билли Конор Линклейтер.
В ответ он получил еще одну из сальных улыбочек Билли.
– Некоторые из тех, с кем мы веселились тогда, до сих пор еще в Сингапуре. Вам надо сходить на представление Лолы. Она работает в хороших клубах, не в этих жалких остатках былой роскоши на Бугис-стрит. – Последовала пауза. – Она веселая.Вам понравится ее шоу.
3
Четырьмя днями раньше за завтраком Тино отвлек от номера “Таймс” смешок, вырвавшийся у Мэгги, читавшей в это время “Нью-Йорк Пост”. Они завтракали в “Ля Гросерии” (Тино испытывал сентиментальную привязанность к этому маленькому ресторанчику, за столиком которого он читал и перечитывал последнюю страницу “Виллидж Войс”). У газетного стенда на Шестой авеню они купили по газете, и Тино как раз просматривал новости, касающиеся ресторанов, когда его отвлекло хихиканье Мэгги.
– Что-нибудь интересное в этой грязной простыне? – поинтересовался он.
– У них просто потрясающие заголовки, – сказала Мэгги. – “Молодого перспективного служащего убивают в аэропорту”. Порядок слов не имеет значения. Вполне могло быть: “В аэропорту убивают молодого перспективного служащего”. Или: “Убивают молодого перспективного служащего в аэропорту”. Все равно приятно прочитать о кончине “молодого перспективного служащего”.
Тино нашел сообщение об этом убийстве в колонке “Тайме Метрополитен”. Клемент В.Ирвин, двадцать девять лет, банкир, занимающийся капвложениями, чей доход позволял ему удерживаться среди шестерки самых преуспевающих банкиров и кого люди его круга считали “суперзвездой”, был найден заколотым в мужском туалете рядом с багажным отделением “Пан-Американ”. В газете Мэгги была фотография молодого человека с одутловатым лицом и маленькими широко расставленными глазами за стеклами очков. Черты его выдавали непомерные аппетиты и агрессию. Подпись под фотографией гласила: “Удачливый банкир Клемент В. Ирвин. На внутреннем развороте помещены были фотографии городского дома банкира на Шестьдесят третьей Восточной улице и виллы на Маунт-авеню в Хемпстеде, Коннектикут, а также пляжного домика на острове Сен-Мартен. В статье, помещенной в “Пост”, высказывались предположения, что Ирвин был убит либо одним из служащих аэропорта, либо пассажиром, летевшим вместе с ним в самолете из Сан-Франциско.
– Что-нибудь интересное в этой грязной простыне? – поинтересовался он.
– У них просто потрясающие заголовки, – сказала Мэгги. – “Молодого перспективного служащего убивают в аэропорту”. Порядок слов не имеет значения. Вполне могло быть: “В аэропорту убивают молодого перспективного служащего”. Или: “Убивают молодого перспективного служащего в аэропорту”. Все равно приятно прочитать о кончине “молодого перспективного служащего”.
Тино нашел сообщение об этом убийстве в колонке “Тайме Метрополитен”. Клемент В.Ирвин, двадцать девять лет, банкир, занимающийся капвложениями, чей доход позволял ему удерживаться среди шестерки самых преуспевающих банкиров и кого люди его круга считали “суперзвездой”, был найден заколотым в мужском туалете рядом с багажным отделением “Пан-Американ”. В газете Мэгги была фотография молодого человека с одутловатым лицом и маленькими широко расставленными глазами за стеклами очков. Черты его выдавали непомерные аппетиты и агрессию. Подпись под фотографией гласила: “Удачливый банкир Клемент В. Ирвин. На внутреннем развороте помещены были фотографии городского дома банкира на Шестьдесят третьей Восточной улице и виллы на Маунт-авеню в Хемпстеде, Коннектикут, а также пляжного домика на острове Сен-Мартен. В статье, помещенной в “Пост”, высказывались предположения, что Ирвин был убит либо одним из служащих аэропорта, либо пассажиром, летевшим вместе с ним в самолете из Сан-Франциско.