Стрешинский М.. Генерал Симоняк

   Никто не даст нам избавленья
   Ни бог, ни царь и не герой,
   Добьемся мы освобожденья
   Своею собственной рукой...
   Не замечая, Симоняк чуть слышно, одними губами, произносил эти слова, родные, близкие еще с далекой юности.
   Это есть наш последний
   И решительный бой,
   С Интернационалом
   Воспрянет род людской!
   - Вызывай командарма, - сказал Симоняк телефонисту, оторвавшись от перископа.
   Услышав голос Духанова, доложил:
   - Все наши пошли... Дружно, стремительно. На правом фланге уже зацепились за берег...
   - Как противник?
   - Наши артиллеристы поработали хорошо. Противник оказывает слабое огневое сопротивление.
   - Рад за вас. Вы доложили первым. Спасибо за хорошее начало. Двигайте сразу вместе с пехотой легкие пушки...
   За стрелковыми цепями по отлогим спускам на лед скатывались уже не только легкие пушки, но и танки Т-60 из батальона майора Александра Паршева.
   Юркие и подвижные, они, поднимая снежный вихрь, летели вдогонку за пехотой, обгоняли артиллеристов...
   Наступавшие батальоны шли за огневым валом, пробивались всё дальше от берега. Резко стучали пулеметы. До наблюдательного пункта явственно долетали автоматные очереди, хлопки гранатных разрывов.
   Из полков начали поступать первые донесения. Шерстнев передавал: батальоны ворвались в Марьино, разгромили гарнизон. Ранен комбат Андрей Салтан.
   - Сам думаешь перебираться?
   - Уже послал Репню выбирать место для командного пункта.
   Правофланговый 270-й полк двинулся еще быстрее. Батальоны капитанов Ивана Душко и Харитона Ефименко, овладев двумя линиями вражеских траншей, наступали по редкому лесу, уничтожая на ходу небольшие группы фашистов. Захватили пленных, и командир полка Федоров спрашивал, куда их направлять.
   - К нам в штаб, - приказал Симоняк. - Языки нужны. Пленные из какой части?
   - Из четыреста первого пехотного полка сто семидесятой.
   - Появятся из новых частей, докладывай сразу же.
   Кожевников, командир левофлангового 342-го полка, не подавал голоса. Два его батальона под командой капитанов Дмитрия Зверева и Ильи Малашенкова, довольно быстро перемахнув и через Неву, и через первые линии траншей, застряли на подходах к Пильне-Мельнице.
   Комдив позвонил ему сам:
   - Почему молчишь? Что-нибудь заело?
   - Заело. Два дзота на берегу ожили - подкосили малость. У деревни немцы сильно сопротивляются. Не иначе, как резервы успели подбросить.
   - Огоньку добавь... Мало - я помогу. В лоб не лезь. Со стороны соседа направлю роту - во фланг ударит на деревню.
   В резерве у комдива было два стрелковых батальона. Трогать их он не стал, - рано, надо приберечь. Симоняк соединился с Шерстневым.
   - Роту автоматчиков еще не пустил в дело?
   - Собираюсь.
   - Выручи дядю Яшу. Застопорило его у чертовой Мельницы. Поверни роту на север, пусть во фланг ударит... Свяжись с соседом, договорись.
   В общем, дивизия без серьезных потерь прорвала оборону немцев, врубилась в бутылочное горло. И всё же Симоняк не был спокоен. Не клеилось дело у соседа слева: первый эшелон 86-й дивизии залег на невском льду. Поэтому немцы и могли быстро подбросить к Пильне-Мельнице новые силы.
   Симоняк понимал, что в первых успехах дивизии большая роль принадлежит артиллерии. Ее огневые удары по опорным пунктам противника, меткая стрельба орудий прямой наводки нарушили систему немецкой обороны. Но нельзя было рассчитывать, что дальше всё пойдет как по маслу, что противник не попробует восстановить положение. Склонившись над картой, Симоняк старался представить, что бы он сделал, оказавшись на месте командира 170-й немецкой дивизии генерала Зандера.
   От раздумий его отвлек Духанов. Командующий армией сообщал, что в районе Марьина вводит в бой второй эшелон 86-й дивизии для удара на Шлиссельбург. Решение командарма воспользоваться брешью, пробитой 136-й дивизией, обрадовало Симоняка: сосед начнет активные действия и прикроет с севера полк Кожевникова. Обрадовало его и то, что Духанов придал его дивизии второй танковый батальон. Симоняк направил танкистов в полк Шерстнева, который вел бои в лесу восточнее Марьина. Подполковник Шерстнев находился уже на левом берегу. Срывающимся от нервного возбуждения голосом он докладывал комдиву: оба Бориса (то есть батальоны) дерутся хорошо. Первый Борис вышел на восточную опушку рощи Фиалка. Третий Борис - на западную опушку Лилии.
   - А как с резервной ротой?
   - Повернул ее на север. Ведет бой у деревни.
   Зимний день промелькнул быстро. Каждая его минута требовала быстрых решений, напряженной работы мысли, мгновенных действий.
   Поздним вечером Симоняк выбрался наконец в штаб дивизии. Вышел из блиндажа и жадно вдохнул морозный колючий воздух. С Невы доносились голоса, стук топоров - это саперы наводили переправы для танков и орудий. Мимо, поскрипывая полозьями, съезжали с берега сани, везли продукты в полки. Громыхали на выбоинах походные кухни.
   На правый берег по крутому подъему тоже взбирались вереницей подталкиваемые сзади людьми машины и подводы. На широких розвальнях лежали и сидели раненые. Когда они поравнялись с Симоняком, он пошел рядом.
   - Из какого полка? - спросил генерал у сидевшего с краю молодого офицера.
   - Из двести шестьдесят девятого, товарищ генерал.
   Командир взвода лейтенант Грязнов узнал Симоняка и, не ожидая новых вопросов, торопливо и сбивчиво, словно оправдываясь, стал рассказывать о том, где и как был ранен.
   - Я из роты автоматчиков. Сначала мы за первым батальоном шли. Очищали лес от разбежавшихся немцев. А к вечеру нас налево повернули, к деревне. Пильней-Мельницей называется. Горячо тут пришлось. Командир роты Перевалов одну группу направил налево, мой взвод - направо, а сам с фронта шел. На окраину деревни мы заскочили. Немцы сперва здорово сопротивлялись. Уложили мы их тут немало. Ваня Раков, ханковец, трех убил. Бархатов смело дрался, уложил пять солдат и одного офицера.
   - Постой, какой Бархатов?
   - Из моего взвода. Федором звать.
   - Старый знакомый, - услышал Грязнов довольный голос генерала.
   - Бархатову я и взвод передал, когда вот это стряслось, - показал младший лейтенант на забинтованную ногу.
   - Дальше как было?
   - Не выдержали фрицы. Тут еще с другого конца деревни по ним ударили бойцы триста сорок второго полка. Перебили пропасть немцев. Остальные так драпали, что только пятки сверкали.
   - Значит, лихо тикают? - усмехнулся Симоняк.
   - Сверхлихо. Не угонишься, - вставил солдат, сидевший рядом с Грязновым. Троих мы в плен взяли. Выскочили они, перепуганные, из землянки, трясут белой простыней, кричат наперебой: Их бин Австрия... Гитлер капут.
   - Спасибо, сынки. Выздоравливайте, и в дивизию обратно. Ждем вас, - сказал комдив и, помахав рукой, свернул с дороги в перелесок.
   В штабе, несмотря на поздний час, всё кипело. Беспрерывно трещали телефоны, стрекотала печатная машинка. Озабоченный начальник штаба подполковник Трусов поторапливал майора Захарова, готовившего донесение в штаб армии.
   - Что вы тут насочиняли? - полюбопытствовал Симоняк, искоса заглянув в бумажный лист.
   Захаров стал негромко читать... 136-я дивизия, прорвав оборону противника на трехкилометровом фронте, разгромила основные силы 401-го пехотного полка и к исходу 12 января продвинулась на три километра, ведет бои на рубеже Беляевское болото - Пильня-Мельница...
   В донесении указывалось количество захваченных пленных и трофеев.
   - Что ж, Николай Павлович, такое донесение, пожалуй, не совестно подписывать, - заметил Трусов.
   - Не совестно, - сдержанно проговорил Симоняк. - Фланги меня тревожат, надо их лучше прикрыть.
   Трусов предложил выдвинуть на фланги пулеметный батальон капитана Ивана Кубатко.
   - Давай, - согласился Симоняк. - Одну роту - на левый фланг, а две - к Федорову. Туда немцы скорее могут резервы подбросить. Пожалуй, на правый фланг и дивизион ПТО направим.
   Дощатая дверь с шумом распахнулась. В комнату ввалился Говгаленко, в перепачканном белом халате, надетом поверх полушубка, в завернутых у колен бурках. Он сразу заговорил радостно и возбужденно, мешая русские слова с украинскими:
   - Гарно воюют. Что ни чоловик, то - герой. Дерутся так, что от фрицев клочья летят.
   - Подожди, Иван Ерофеевич, - остановил его Симоняк. - Расскажи толком.
   Но Говгаленко никак не мог говорить спокойно. Впервые за годы войны он стал свидетелем такого боевого успеха, такого наступательного порыва.
   - Помнишь, Николай Павлович, нашего ханковского портного Ивана Лапшина? Кто бы мог подумать, что у этого тихони такая хватка! Ворвался в немецкую траншею и давай из землянок фашистов выковыривать. Кинет гранату - то в дверь, то в окно, то в печную трубу и стремглав за ней влетает. Полоснет из автомата, и гитлеровцам крышка. С сержантом Семеном Барашкиным они в Пильне-Мельнице атаковали дом, в котором сидели немцы. Трех офицеров убили, а семерых солдат взяли в плен.
   - К награде обоих представить, - сказал Симоняк.
   - Да не только их нужно наградить, Николай Павлович. Вот Андрей Бойко, сынок председателя Киевского горсовета. Ранило ротного Тарадейко. Старшина Бойко повел людей вперед. Хорошо рота дерется. Бойко молодецки управляет взводами. Сегодня его в партию приняли. Воюет как настоящий большевик.
   - Вот тебе и портной... Вот тебе и старшина, - произнес негромко, словно про себя, Симоняк. - Люди порой и сами не догадываются, какие таланты в них заложены.
   - Не могу не рассказать еще об одном человеке, об Андрее Салтане, - сказал Говгаленко.
   - В госпиталь его отправили?
   - Да нет же, воюет.
   - Мне Шерстнев говорил, что Салтан ранен.
   - Что ранен, это точно. Но батальон не оставил.
   ...Капитан Салтан наблюдал, как бойцы батальона форсируют Неву. Бросок они сделали стремительный и начали взбираться на противоположный берег. Некоторые ловко карабкались, но многие скатывались почему-то вниз. Капитана ужаснула мысль, что бойцы остановятся, залягут на льду.
   Пойду сам, - крикнул он командиру дивизиона капитану Михаилу Лагуте и спрыгнул на торосистый лед.
   Он обогнал солдат-связистов, автоматчиков резервной роты, у раненого бойца схватил на ходу ручной пулемет... Метрах в ста от левого берега осколок снаряда свалил комбата с ног. Из раны на лице брызнула кровь. Подбежал ординарец, хотел сделать перевязку.
   Не время, - оттолкнул его Салтан, поднимаясь на ноги.
   С пулеметом в руках он выскочил на берег вслед за цепями своих рот.
   В траншее ординарец перевязал капитана. Салтан остался в строю.
   С опушки рощи Фиалка открыла огонь неприятельская батарея. Она прямой наводкой стреляла по наступающим.
   Салтан вызвал Лагуту, попросил огонька.
   Корректировать буду сам.
   Через несколько минут дивизион, обрушив меткие залпы на вражескую батарею, открыл дорогу батальону.
   Радист соединил Салтана с командиром полка. Шерстнев удивился, услышав голос капитана:
   Ты откуда? Мне передавали, что ранен.
   Было такое дело, да ноги держат.
   Вечером на полковом медицинском пункте Салтану перевязали рану и хотели отправить в госпиталь. Капитан наотрез отказался, он вернулся в батальон.
   Симоняк слушал внимательно, не перебивая. Большинство людей, которых называл Говгаленко, он знал по прошлым боям, встречал на учениях.
   - Немцев с места стронули, - заметил комдив. - Представляю, что у них там творится. В эфире только и слышишь их визг и гвалт. Сейчас они собирают все силы, чтобы нас остановить и отбросить назад, за Неву. Понимают это в полках?
   - Дух у народа боевой, только во вкус вошли.
   - Так вот: ночью всё приведем в порядок, подтянем тылы, а с утра снова ударим.
   Почти вся ночь прошла в бесконечных хлопотах. Просматривая показания пленных, комдив подчеркнул красным карандашом слова одного из них: Я никогда не переживал чего-либо подобного. Всё смешала русская артиллерия. Разгромлен штаб нашего 401-го пехотного полка, ранены командир полка и его адъютант. Клейменц, значит, отвоевал, усмехнулся Симоняк. Хорошо бы добраться и до генерала Зандера.
   Комдив долго разговаривал с командирами полков, подразнил в своей обычной манере Кожевникова: Отстаешь, Яша, никак с Шерстневым и Федоровым сравняться не можешь... Строго наказывал: не лезть в лоб, маневрировать, вовсю использовать огонь артиллерии и приданные танки.
   Пароль - Победа"
   Знамя рабочих Кировского завода взметнулось над крутым невским берегом сразу же, как только туда ворвались первые цепи Ленинградского полка. Его видели стрелки и саперы, штурмовавшие вражеские укрепления. За ним следили артиллерийские наблюдатели.
   - Вперед, друзья ленинградцы! - кричал Михаил Семенов, высоко подняв красное полотнище над головой. - Впере-о-од!
   Бойцы полка не задерживались на первом рубеже. Передвинулась громыхающая, словно тысячи молотов, ударявших по железу, стела огневого вала, и, вплотную прижимаясь к ней, устремились дальше стрелковые роты.
   За первый день полк продвинулся более чем на три километра. 13 января батальоны Душко и Ефименко продолжали наступление.
   Земля и воздух сотрясались от канонады. Стреляла наша артиллерия, яростно стали огрызаться немцы. Бои разгорались за каждый мало-мальски выгодный рубеж.
   Комбат Иван Душко за день несколько раз сменил командный пункт - на час-другой обосновывался в отбитом у немцев блиндаже, затем перекочевывал в глубокую воронку вблизи своих рот. Застуженным голосом он торопил:
   - Быстрее выбирайтесь к высоте.
   Все его помыслы были сосредоточены на сравнительно небольшой возвышенности под условным названием Подснежник. Она господствовала над изрытым канавами заснеженным полем, простреливаемым огнем вражеских пулеметов. Недалеко от высоты у немцев находилась батарея тяжелых 305-миллиметровых орудий. Они били и по опушке леса, куда вышли наши бойцы, и через их головы - по переправам на Неве.
   Комбат направил роту в обход. Стрелки и пулеметчики обтекали высоту слева. А справа на Подснежник наступал батальон Харитона Ефименко.
   Душко видел из воронки, как поползли солдаты, оставляя глубокие борозды в снегу. Он нетерпеливо прикидывал, когда же люди доберутся до цели и нагрянут на вражеских артиллеристов.
   Но услышал комбат не дружное ура атакующих, а захлебывающиеся очереди немецкого пулемета. Душко выругался. Молчали мерзавцы, подпустили близко роту, теперь могут всю ее перекосить...
   Вражеский пулемет, прикрывавший батарею, стрелял из тщательно замаскированного, засыпанного снегом дзота. Бойцы залегли на ровной поляне. Кто-то попробовал приподняться и свалился замертво.
   - Выдвинуть два орудия на прямую наводку! - отрывисто приказал Душко командиру артиллерийской батареи.
   Полковые пушки постоянно находились у комбата под рукой. Удивительно, как только расчеты умудрялись тащить их по лесу и глубоким сугробам.
   И сейчас артиллеристы поволокли орудия вслед за ушедшей ротой. Но им не удалось продвинуться далеко. Вражеская батарея стала осыпать их снарядами. Пришлось пережидать огневой налет. А когда он стих, до комбата донеслись взрывы гранат где-то у дзота и крики ура. Опять застрочил вражеский пулемет и после нескольких очередей снова замолк...
   Что там произошло, Душко понял лишь тогда, когда перевел свой командный пункт к самому дзоту.
   Лицом к небу лежал на снегу немолодой солдат в окровавленном халате. Рядом на коленях стояла девушка-санитарка, держала его за руку и всё повторяла: Что же вы не откликаетесь, Дмитрий Семенович? Хоть слово скажите.
   - Как он сюда попал? - спросил Душко. Санитарка подняла на комбата покрасневшие, заплаканные глаза.
   - Как попал? Никто ему не приказывал, сам пополз Молодцов. Подобрался сюда, одну гранату бросил, вторую... Встали ребята, побежали. А тут опять пулемет... Дмитрий Семенович и кинулся на дзот, упал грудью на самую амбразуру. Видно, решил сам умереть, а товарищей спасти.
   Душко снял ушанку с головы. И каждый, кто стоял рядом, кто слышал рассказ девушки, сделал то же.
   Сквозь просветы в тучах выглянуло неяркое послеполуденное солнце, словно и оно хотело проститься с погибшим солдатом. А он, раскинув руки, загрубелые, натруженные руки рабочего человека, лежал и, казалось, смотрел, сощурясь, на красный шар и на синее небо, на клубящиеся седые облака. Молодцов не походил на мертвого. Да, он заслужил право на вечную жизнь! Глубокая снежная борозда, которая пролегала от кустарника к дзоту, стала для него дорогой в бессмертие.
   Неподалеку, как салют, застрочили автоматы, над искристым полем и перелеском опять покатилось ура. Война напоминала о себе, и Душко нахлобучил ушанку на растрепанные пряди черных волос.
   - Пошли, - сказал он.
   Обогнув дзот, комбат и его спутники бегом пересекли открытую поляну. Стрельба впереди затихла. Радист, сгибаясь под тяжестью заплечного груза, твердил на ходу: Свеча... Свеча... Я Искра... Почему не отвечаете? И радостно заулыбался, услышав наконец пропавшую было Свечу.
   Командир роты торопливо рассказывал, как почти одновременно с обоих флангов наши бойцы нагрянули на батарею. Прислугу перебили, орудия и тягачи в полной исправности. Снарядов горы. А орудия какие! Громады!
   - Зайду посмотреть, - пообещал комбат. - Закрепляйтесь на Подснежнике. И радиста своего подкрути. Поседеешь от вас. Вызываем - ответа нет. Сгорела Свеча, да и только.
   - Осколком рацию зацепило, - объяснил ротный. - Отладили кое-как.
   Душко развернул карту и сделал на ней несколько пометок. На четыре километра продвинулся за день батальон.
   - Надо подбивать бабки. В штабе полка сведений ждут...
   Душко только собрался звонить командиру полка, а Федоров уже сам вызывал его. Попрекнул, что комбат целый час молчал.
   - Доколачивали Подснежник.
   Федоров выслушал лаконичный доклад капитана.
   - Хвалю, хвалю за Подснежник, - сказал он. - И Ефименко от тебя недалече. Видел? Устраивайтесь получше. Сильный ветер может подуть с юга или запада.
   Душко понимал, какой это ветер, он еще раньше слышал от командира полка, что сосед справа, один из полков 268-й дивизии, продвигался медленнее, чем его батальон. Значит, и теперь положение мало изменилось. Правый фланг обнажен.
   Федоров обещал комбату в случае нужды подбросить подкрепление из своего резерва, помочь артиллерийским огнем.
   - Чуть что, сигналь, Зинченко наготове.
   - Его люди со мной. Куда я, туда и они, - сказал Душко.
   - У нас и еще кое-что найдется. Так что твердо рассчитывай. А о Подснежнике точно доложил, не напутал?
   - В руках его держим.
   - Смотри, Иван. Буду наверх докладывать. Симоняк вранья не потерпит...
   Связаться с командным пунктом дивизии было минутным делом, но Симоняка на месте не оказалось.
   - Вышел подышать свежим воздухом, - пошутил радист.
   На левый берег Симоняк перебрался к исходу ночи. Хотел раньше, но командарм запретил. Надо сначала берег от вражеских автоматчиков очистить. Или Симоняк хочет свою личную храбрость показать, одного - двух фашистов штыком прикончить?
   Вместе с оперативной группой Симоняк пересек Неву, втиснулся в небольшой бункер за Марьином. Строить новый блиндаж не имело смысла. Обойдемся, - сказал он дивизионному инженеру. - Тут долго сидеть не будем.
   Несколько раз Симоняк хотел выбраться из блиндажа, размяться, уже шапку надевал, но каждый раз приходилось отказываться от своего намерения, непрестанно шли вызовы, то сверху, то снизу. И вот наконец удалось вырваться. Снег возле бункера лежал почернелый, перемешанный с землей, утрамбованный солдатскими сапогами. В нескольких местах виднелись припорошенные легким белым налетом глубокие воронки, торчали острозубые пни деревьев. В небольшом овражке стояли машины с покореженными кузовами, с разбитыми стеклами. Около них валялось несколько мертвецов в темно-серых шинелишках. Сполна получили свое покорители Крыма.
   В разные стороны от бункера разбегались тропки. Симоняк пошел по одной из них, и она привела его на небольшую вырубку, где стояло четыре немецких орудия. Возле них хлопотали артиллеристы из шерстневского полка. Капитан Давиденко, в меховой телогрейке, что-то показывал сержанту и солдатам.
   - Над чем тут мудрите? - поинтересовался комдив.
   Начальник полковой артиллерии, оказывается, решил трофейные пушки ввести в действие. Стволы двух орудий смотрели уже в сторону немцев. Их Давиденко намеревался использовать в сегодняшнем бою.
   - Снарядов тут не на один день хватит, - кивнул он в сторону аккуратно уложенных в большие штабеля ящиков.
   - А люди-то как? Освоили? По своим не ударят?
   - Что вы, товарищ генерал. Артиллеристы наши грамотные. Все захваченные пушки повернем против немцев. Об этом мы уже договорились с подполковником Морозовым.
   - Ну добре. Дружок-то твой как?
   - Дмитрий Козлов?
   - Он самый.
   - Впереди. Его батарея батальон Собакина поддерживает. Полковые пушки от пехоты не отстают.
   - И не должны. Нельзя пехоте без артиллерии наступать. Лучше лишний десяток снарядов выпустить, чем рисковать жизнью людей.
   Поговорил Симоняк с батарейцами, побродил по леску и точно сбросил с себя усталость.
   Опустился по обледенелым ступенькам в бункер и услышал голос Мамочкина:
   - Пришел.
   - Кто спрашивает?
   - Подполковник Федоров.
   Командир 270-го полка был в отличном настроении. Еще бы, полк к 15.00 выполнил задачу дня, батальоны закрепляются.
   - И Подснежник взят?
   - Да. И Душко, и Ефименко доложили.
   - Им верить можно.
   Комдив хорошо знал обоих комбатов. Иван Душко храбро сражался со своим батальоном в Ивановском. Харитона Ефименко генерал помнил еще по Ханко. Его рота держала оборону на сухопутной границе.
   - Вы кем до армии работали? - спросил его как-то Симоняк.
   - Секретарем райкома партии. В Красноярске.
   - Чувствуется. Ну, а в армию как же попали?
   - Сам попросился. В кавалерийское училище.
   Этот ответ пришелся особенно по душе старому коннику Симоняку.
   Батальоны за два дня продвинулись на семь километров. Комдиву еще не были известны во всех деталях перипетии боя. Но ясно было главное - и Душко, и Ефименко проявили достаточно умения и командирской воли и выполнили боевую задачу первых двух дней.
   - Ас соседом связь есть?
   - Он несколько позади. Перезваниваемся, - ответил Федоров.
   - Передайте комбатам: пусть направо всё время поглядывают, и еще передайте: хорошо воюют.
   Но слишком хвалить было не в характере Симоняка. И он добавил:
   - Нос кверху не задирайте. У Шерстнева дела нисколько не хуже.
   269-му полку в этот день следовало пройти через рощу с безобидным кодированным названием Лилия. Она оказалась весьма колючей. У немцев был там опорный пункт, приспособленный к круговой обороне. Разгромить его с ходу не удалось. Завязался упорный бой с остатками 401-го пехотного полка и свежими подразделениями, подброшенными генералом Зандером.
   Симоняк передал Шерстневу батальон капитана Ивана Пономаренко, который держал до этого в своем резерве. Натиск наших бойцов сразу усилился. Группы автоматчиков просачивались в тыл врага, резали связь и сеяли панику. Вместе с пехотинцами действовали танки-малютки из батальона майора Александра Паршева. Прикрываясь их броней, как щитом, солдаты вплотную подбирались к вражеским огневым точкам, ослепляли их гранатами, поджигали, взрывали.
   Шерстнев скупо доносил: продвинулись на километр... На два... На три... В подробности он не вдавался, на трудности не жаловался. А их оказалось немало. Нелегко было выбивать немцев из Лилии. Симоняк узнал об этом от своего заместителя полковника Путилова. Савелий Михайлович больше суток провел на левом берегу, помогал командирам полков организовать бой, управлять наступающими батальонами.
   - У Шерстнева всё нормально, - докладывал он комдиву. - Тяжелее дяде Яше. Подошел к дороге, а перескочить не может. Очень сильный заградительный огонь.
   Симоняк понимал, что противник постарается любой ценой удержать дорогу, которая связывала Шлиссельбург с Синявином. Когда попытка батальона Зверева оседлать шоссе сорвалась, он приказал не лезть на рожон, но держать дорогу под огневым контролем. Пулеметчики, артиллеристы закрыли проезд по дороге шквальным прицельным огнем.
   - Большего Кожевникову не сделать, - сказал Путилов. - Несколько раз его немцы контратаковали. Дали им крепкий отпор. А как дела у соседей?
   Симоняк медлил с ответом. Глядя на комдива, Путилов понял: неважно. Как накалилась обстановка у правого соседа, он почувствовал уже через несколько минут. Симоняку звонил Духанов. Разговаривали они совсем недолго, и по немногословным фразам, произнесенным Симоняком, Путилов догадался: командарм сообщает какие-то неприятные новости.
   Немецкое командование подтянуло в район боев резервы и одновременно со стороны Дубровки и Шлиссельбурга предприняло сильные контратаки, чтобы отрезать наши войска от реки. Особенно мощный удар враг направил на правый фланг с юга. Вражеские танки прорвались даже к командному пункту 268-й дивизии.
   Николай Павлович, как всегда в минуты раздумья либо волнения, стал крутить свой чуб. Он даже сгорбился, словно его придавил невидимый груз. Склонившись над картой, коротко сообщил Путилову и Морозову обстановку, указал направление контратаки немцев.
   - Под корень бьют, на соседа давят и на нас могут навалиться.
   - Что приказал командарм? - спросил Морозов.
   - Продолжать наступление. На угрожаемый участок бросил противотанковый резерв, к утру еще стрелковая бригада прибудет. Она войдет в стык между нами и 268-й дивизией.