Стрешинский М.. Генерал Симоняк

   Еще по Ханко комкор помнил расчетливую осторожность Даниленко. Этот на рожон не полезет. Семь раз отмерит, прежде чем отрезать.
   Даниленко обстоятельно обрисовал обстановку. Выслушав его, комкор повернулся к подполковнику в сером полушубке:
   - Слышали? Будете действовать вместе с полком Даниленко. Все детали уточните с ним. Сроку даю вам двадцать минут.
   Симоняк отошел от стола. Даниленко и командир полка самоходных установок склонились над картой.
   Возвращаясь на командный пункт дивизии, Симоняк видел: к Рехколову подтягивались самоходки. Окрашенные в белый цвет, они были едва заметны на фоне снега. Длинные хоботы пушек смотрели на юг, на гряды лысых холмов, среди которых укрывался враг.
   Командир полка Кожевников, соскочив с саночек, сказал ездовому:
   - Ожидай меня в овражке. Да лошадок покорми. Пускай привыкают к новым хозяевам.
   Он протиснул свое могучее тело сквозь узкую дверь блиндажа. Комдив что-то измерял на карте циркулем, и полковник уселся на краешке узкой скамьи возле Афанасьева.
   - Ох, и устал же я! - негромко пожаловался Кожевников. - Поверишь, ноги прямо отваливаются.
   - Что так? - поинтересовался Афанасьев. - И тебя немцы заставили побегать?
   - Да нет, место побоища осматривал. Трупов фашистских столько, что и ступить негде.
   - Да?!
   - Сходим, посмотришь. Кстати, крупповские орудия увидишь. 305-миллиметровые. Махины! И без транспортных средств. Не собирались фашисты их увозить...
   Командиры полков переговаривались вполголоса, но Щеглов услышал, о чем они толкуют, и поднял голову.
   - Ваше донесение прочел, - сказал он Кожевникову. - Воюете вы, пожалуй, лучше, чем пишете. Расскажите, как действовали.
   Командир полка неторопливо докладывал о втором дне боев. Начали наступать в пять часов вечера. Немцы, укрепившиеся восточнее Большого Карлина, вели огонь из пушек, шестиствольных минометов и самоходных орудий. Батальон Ильи Малашенкова никак не мог продвинуться. Кожевников вызвал к себе командира роты автоматчиков Алексея Львова. Приказал ему ворваться в Большое Карлино, по пути выбив немцев из деревни Кюльмя.
   Артподготовка будет? - осведомился Львов.
   Нет.
   Когда выступать?
   Незамедлительно. Да, кстати, Панчайкина возьмешь с собой? Просится наш полковой комсорг.
   Сашку-то? С удовольствием!
   Автоматчики, пользуясь ночной темнотой, просочились мелкими группами к деревне Кюльмя, обошли ее с флангов.
   Вперед! - дал сигнал Львов.
   Комсомольцы, за мной! - громко крикнул Панчайкин.
   В Большом Карлино был сильный укрепленный узел, в железобетонных дотах пушки и пулеметы. Большую часть дотов автоматчики захватили сразу, но один продолжал стрелять. К доту подобрался старший сержант Михаил Кузнецов. Пробовал забросать гранатами. Не вышло. И сердце коммуниста подсказало единственный путь к победе: самопожертвование. Кузнецов навалился на амбразуру...
   В этом бою рота захватила шестиствольный миномет, четырехорудийную батарею 305-миллиметровых орудий, продовольственный склад, обоз. Автоматчики на ходу подкрепились горячим кофе и шоколадом, приготовленными немецким поваром для господ офицеров.
   Перед рассветом послышался гул танковых моторов. Чьи машины, немецкие или свои, трудно было определить. Ротный приказал занять круговую оборону.
   А может, наши? - усомнился старшина Исаичев. - Идут сюда и не стреляют.
   Солдаты в белых халатах, шедшие вместе с танками, приблизились метров на двести. Панчайкин выскочил на бруствер, закричал, махая шапкой-ушанкой. И тотчас кубарем свалился в траншею. У него над самым ухом взвизгнула пуля.
   Два с лишним часа рота автоматчиков вела неравный бой с танками и пехотой. Были ранены Львов, Панчайкин, но гвардейцы держались стойко.
   Помощь им подоспела вовремя. Справа подошли батальоны Малашенкова и Зверева, а слева - подразделения 129-го полка 45-й дивизии. Навалились на немцев вместе и опрокинули их. Из пяти танков ушел только один. Много немцев перебили, а тридцать взяли в плен.
   - Какой же вывод напрашивается из этих боев? - поднял глаза на Кожевникова комдив.
   - Вывод? - переспросил Яков Иванович. - Думаю так: почаще надо предпринимать обходные движения. Немцы боятся их.
   - Верно, - согласился Щеглов.
   В начале войны немецкие офицеры считали себя непревзойденными мастерами котлов и клещей, а нынче словно разучились маневрировать. Не разучились, а их отучили, - думал полковник. - Наш натиск за Пулковом смешал карты их командования, лишил инициативы. Сидят фашисты в опорных пунктах, пробуют отбиться, но когда наши не лезут в лоб, а нащупывают уязвимые места, ищут обходных путей, забираются в тыл, воюют ночью и днем, тогда немцам приходится туго за любыми укреплениями.
   - Так надо брать и Воронью гору, - сказал Щеглов.
   Один из полков дивизии уже вплотную приблизился к горе. Подполковник Шерстнев днем 17 января доносил, что взяты Пиккола и Горская, батальоны двигаются к Дудергофскому озеру. Как-то теперь там дела?
   Щеглов связался с Шерстневым по радио, сосредоточенно слушал, постукивая карандашом по столу.
   - Значит, Трошин у воды? - переспросил он. - Правее Ореха? Молодцом! Перебираюсь скоро к вам. Комдив отошел от рации.
   - Слышали? Шерстнев в Красносельском военном лагере. И нам нечего тут засиживаться. Не парламент.
   У комдива окончательно сложился план захвата Вороньей горы. Полк Шерстнева, - решил полковник, - обойдет ее справа, отрежет от Красного Села. А Ленинградский полк скует небольшим заслоном немцев с фронта и нанесет решающий удар слева и с тыла.
   - Знаю, сил маловато, - сказал комдив Афанасьеву, - трое суток ведем бой. Но надеюсь - полк не подведет. На то он и Ленинградский.
   Щеглов поднялся из-за стола:
   - Получше договоритесь с командиром артиллерийского полка Шошиным. Не прыгайте вперед без артиллерии. У вас это случалось. Давите противника огнем.
   Сбросив с плеч светло-зеленую бекешу, крикнул ординарцу:
   - Давай-ка воды! Хоть раз за три дня умоюсь.
   - И покушать бы следовало, - сказал солдат, безуспешно пытавшийся покормить комдива.
   - Пирог совсем зачерствеет, - напомнил адъютант. - Из-под Пулкова с собой таскаем.
   - Вовсе из головы выскочило, - засмеялся Афанасий Федорович. - Ведь пятнадцатого января мне тридцать два года стукнуло. Вот ребята и приготовили пирог. И немцы чуть не отметили мой день рождения. Да, видно, я в сорочке родился, заговоренный... слышали?
   - Солдатский телефон действует, - усмехнулся Кожевников. - Повезло вам тогда.
   Утром 15 января Щеглов наблюдал, как наша артиллерия крошит вражеские позиции. Неожиданно сильная воздушная волна хлестнула полковника. Заблудший вражеский снаряд ударил в бруствер траншеи, откуда комдив 63-й вел наблюдение, прошил землю и упал прямо на ногу командира разведроты Алексея Бровкина, стоявшего рядом со Щегловым.
   - В укрытие, товарищ полковник! - не своим голосом крикнул Алексей, застыв как изваяние. Он боялся шевельнуться, чтоб не потревожить снаряд, который каждую секунду мог взорваться.
   - Вытаскивай ногу из валенка! - резко бросил Бровкину полковник.
   ...Всё, к счастью, обошлось благополучно. Щеглов и Бровкин, оставивший под снарядом задымившийся валенок, торопливо отбежали за изгиб траншеи.
   - Повезло, - повторил Кожевников. - Не часто такие случаи бывают.
   Комдив вышел из блиндажа.
   Вслед за ним выбрался с кувшином и полотенцем в руках ординарец.
   - А выглядит наш командир дивизии старше своих лет, - заметил Кожевников.
   - Должность обязывает, - пошутил Дьяченко. - Выиграем войну - сразу помолодеем...
   Дьяченко до армии жил в Грозном, работал там секретарем горкома партии. Надеть форму заставила война.
   - Кто по домам, а кому еще служить и служить, как медным котелкам, сказал Кожевников, не представляя, как это он сможет расстаться с армией.
   В двери показался Щеглов, на ходу застегивавший гимнастерку. Адъютант успел поставить на стол несколько тарелок. В центре красовался пирог.
   - Присаживайтесь, у кого зубы крепкие! - шутливо пригласил Афанасий Федорович.
   Ужин продолжался недолго. Щеглова то и дело вызывали к рации. Разговор с Морозовым заставил его нахмуриться. Сообщил Морозов словно бы успокаивающее: Буданов благополучно доставлен в госпиталь... А Щеглова кольнуло в сердце. Два дня назад неугомонный начарт полковник Буданов ходил рядом с ним, смеялся, шутил... Теперь врачи ломают голову, как спасти его жизнь. Тяжело ранен Буданов. А как он нужен сейчас!
   Время перевалило за полночь, когда комдив прилег на нары. Может, потому, что отмечали день рождения, нахлынули воспоминания. В памяти промелькнули годы детства, прошедшие без отца, погибшего в первую мировую войну, поиски собственной дороги в жизни. В армии он нашел свое призвание. Мать Щеглов не видел давно, только получал письма. Началась война, переписка оборвалась. Калининскую область оккупировал враг. А когда наконец пришло письмо, читал его, багровея и задыхаясь от боли. И мест теперь наших не узнаешь, - писала Евдокия Семеновна, - всё попалили, проклятые... Письмами да надеждами только и живу, Афонюшка. Нет писем - нет и радости. Пиши, дорогой.
   Обязательно матери напишу, чуть потише станет, - подумал Щеглов.
   Разорвался снаряд, и с потолка посыпался песок. Афанасий Федорович повернулся на другой бок. Отяжелевшие веки сомкнулись, и он сонным голосом произнес:
   - Будет вызывать Шерстнев, сразу будите.
   Пожары в Красном Селе вспыхнули в нескольких местах. Они выхватили из темноты подступившие к озеру дома, приземистые корпуса бумажной фабрики, полуразрушенное здание вокзала, над которым бился на ветру алый стяг. Поднял флаг солдат 194-го полка гвардии рядовой Иван Киреев.
   - Представить храбреца к награде, - распорядился комполка подполковник Василий Шарапов.
   Это случилось на четвертые сутки наступления. Гвардейцы завязали бои на красносельских окраинах.
   Трудным был путь сюда. Полк потерял более половины своего состава. Шарапов, надвинув на лоб мохнатую шапку, тяжело дыша. Докладывал комдиву Романцову: вслед за вокзалом заняты корпуса бумажной фабрики, отдельные группы гвардейцев прорываются к центру города.
   - Перерезайте дорогу, Шарапов! - требовал Романцов.
   - Подметки износились, Иван Данилович.
   - Вы не одни. Рядом Игнатьев и Меньшов. Держите с ними связь.
   191-й и 197-й полки тоже подошли к Красному Селу, зацепились за его окраины. Немцы, чтоб задержать наступающих, подорвали плотину между Безымянным и Дудергофским озерами. Вода хлынула на лед, поднялась на полметра. В центре города фашисты взрывали и поджигали дома. Огромные языки пламени лизали ночное небо.
   Светло стало даже в соседнем Военном лагере. Подполковник Шерстнев, вышедший из своего подземного убежища глотнуть свежего воздуха, отчетливо различал каждое дерево. Мимо него, подминая гусеницами кусты и тонкие березки, ползли танки. Артиллеристы вручную перетаскивали легкие орудия через заснеженную лощину, отделявшую лагерь от Красного Села.
   Шерстневский полк наступал левее. Батальоны Александра Трошина и Евгения Лучинского, переправившись через Дудергофское озеро, ворвались в деревню Вилози. Но какие это были батальоны, одно название!.. И в 188-м полку износились подметки.
   Часа два назад Шерстнев говорил с Трошиным. Когда тот пришел на командный пункт, командир едва его узнал: черный, как трубочист, полушубок изодран, без воротника.
   - Кто это? - пытаясь сохранить серьезность, спросил Шерстнев.
   - Гвардии капитан Трошин прибыл по вашему вызову!
   - Не похож...
   Шерстнев подозвал адъютанта, что-то шепнул ему. А сам повернулся к комбату.
   Трошин в этих боях действовал отменно. Его батальон разгромил командный пункт вражеского полка, блиндажи на подступах к Военному лагерю, первым ворвался в деревню Горскую.
   - Сколько людей у вас осталось?
   Трошин ответил. Командир полка помолчал.
   - Не жирно! Ну, вот что. Придаю вам свой резерв и артдивизион. Будете наступать на Воронью гору справа. Задача: занять Дудергоф.
   Адъютант принес Шерстневу полушубок.
   - Отдай ему, - кивнул комполка на Трошина, - негоже геройскому комбату ходить ободранным.
   ...Командный пункт Шерстнева находился уже метрах в двухстах от Дудергофа. Сюда отчетливо доносились звуки недалекого боя, разгоряченные солдатские голоса. Свой прежний командный пункт Александр Иванович уступил командиру дивизии. Щеглов появился в лагере под вечер, шумный, возбужденный, раскрасневшийся. Он прошел по ядреному морозцу четыре километра. Последний участок пути пролегал у самой Вороньей горы. Отвесной громадой поднималась она к небу. Густую чащу образовали теснившиеся на ее крутых склонах сосны. Там затаился враг. Офицеры и солдаты шли, пригнувшись, по траншее. Неожиданно она оборвалась. Проводник остановился, настороженно взглянув налево, на Воронью гору, предупредил:
   - Бегом придется, товарищ полковник. Место такое... Комдив приказал увеличить дистанцию между идущими офицерами и быстро побежал за проводником. Попав к Шерстневу, прежде всего поинтересовался:
   - Продвинулись сколько-нибудь?
   - Поневоле пойдешь вперед, если вы по пятам преследуете. Уж располагайтесь здесь, а я выберусь поближе к Ореху.
   - Двигались вы быстро, а сейчас топчетесь на месте, - недовольно поморщился Щеглов. - Куда ваш гвардейский пыл девался?
   Шерстнев уже изучил характер комдива: пока идет бой, редко услышишь от него похвалу. Добился успеха - иди к следующему, требует он. Вот и сейчас, хотя комдив знает, что полк с боями прошел одиннадцать километров, выбил немцев из девяти населенных пунктов, он не удовлетворен, торопит сделать новый рывок на юг, в тыл Вороньей горе.
   Комдив собрал всех командиров полков - уточнял обстановку и план действий. Первым докладывал Афанасьев. Рота автоматчиков Массальского мелкими группами обтекает высоту слева. Предпринималась попытка взобраться на Воронью гору и справа. Семьдесят гвардейцев повел парторг батальона Алексей Баранов, ветеран полка, ханковец. Незаметно для противника добрались до середины высоты. Но до вершины не дошли. Остановил сильный огонь. Баранов был ранен в ногу. Пришлось отойти. Создали новую ударную группу. Командует ею майор Панфилов.
   - Придадим ему еще и тяжелые танки, - сказал Щеглов. - Подключим к штурму и разведроту, мой последний резерв.
   Он не договорил. В блиндаж проник громкий рев ишаков - немецких шестиствольных минометов. Как они оказались у нас в тылу?
   - Наши стреляют, - объяснил Шерстнев.
   Рота автоматчиков Сергея Перевалова захватила пять таких минометов. Три немцы успели искалечить, два оказались в полной исправности. Саперы быстро разобрались в механизмах шестистволок, собрали тысячи полторы мин и время от времени били по немцам из их же оружия.
   - Правильно! - похвалил комдив.
   - Вас вызывает Бритва, - обратился к ним радист. Симоняк интересовался, почему Щеглов не подает вестей.
   - Перебрался на Базар. Сейчас беседую о покупке Ореха.
   - Не затягивайте. К утру всё кончить.
   Беспокойная выдалась ночь. Противник обрушил на Военный лагерь огонь нескольких тяжелых батарей. Разрывы сливались в сплошной грохот. Словно подкошенные, падали вековые деревья, гасли лампы в блиндажах.
   Под утро немецкие автоматчики проникли к самому командному пункту Шерстнева. Александр Иванович и замполит Силонян услышали их громкие крики, отчаянную пальбу у блиндажа. Руки невольно потянулись к пистолетам.
   Гвардейцы, охранявшие командный пункт, и бывшие неподалеку танкисты отбили вражескую вылазку. Ни на минуту не прекращалась связь командира полка с начавшими обходное движение батальонами.
   А на левом фланге, сужая кольцо вокруг Вороньей горы, по глухим тропам пробирались автоматчики Ленинградского полка. Часто в предутренней настороженной мгле вспыхивали и гасли ослепительные клубки пламени.
   Это рвались гранаты, которыми гвардейцы очищали траншей и воронки от фашистов.
   Капитану Массальскому не довелось взобраться на Воронью гору. Еще накануне вечером он подошел к ее основанию, с восемнадцатью смельчаками начал подниматься вверх. И тут, когда такой близкой стала цель, он, раненный в четвертый раз, потерял сознание. Солдаты вытащили его из-под огня, срубили две молодые сосенки, связали их и на этих пахнущих хвоей носилках переправили в безопасное место.
   Тимофей и Виктор Ивановы, как и у Мендухари, действовали вместе. С автоматами на изготовку шагали они по колючему кустарнику. Неожиданно Тимофей поднял руку. Автоматчики прислушались. Неподалеку похрустывал снег. Наших тут быть не могло.
   Товарищи, сразу смекнули, что делать. Виктор остался на месте, а Тимофей скрылся в глубине кустарника. Голоса приближались. Виктор разглядел силуэты нескольких фашистов. Дал одну очередь, другую. Четыре немца свалились, трое пытались уйти, но их скосил Тимофей, успевший зайти им в тыл. Едва дружки сделали еще несколько шагов, как сзади донесся рокот моторов.
   По коридору, пробитому во вражеской обороне, двигался танковый десант. Борта и башни облепили гвардейцы ударной группы Панфилова.
   Перед рассветом начался штурм Вороньей горы. Бойцы карабкались по обледенелым склонам, цепляясь за стволы и торчавшие из земли корневища деревьев. Поднимались вверх, завершая хорошо задуманный маневр.
   В десять часов утра 19 января над высотой взмыл красный флаг.
   Генерал Симоняк и полковник Щеглов поднимались на Воронью гору со стороны Дудергофа. Они не виделись два дня и были рады встрече. Генерал в полушубке, в косматой шапке шел не спеша, с интересом оглядываясь по сторонам. Тесно прижавшись друг к другу, стояли могучие сосны, на обочинах дороги валялись обломки орудий и машин.
   Вершина горы представляла собой обширную площадку. С нее даже без бинокля были видны и Ленинград, и Кронштадт, и Пушкин.
   Афанасий Федорович остановил взгляд на Пулковских высотах. Вспомнил рекогносцировку, беспокойство, с которым смотрел тогда на далекую Воронью гору. Как он мечтал пробиться к ней! И вот свершилось.
   - Вышли мы на большую дорогу, - произнес Симоняк. - Теперь шагать далеко. Только успевай подклеивать карты!
   Со стороны Красного Села еще доносились выстрелы. Противник продолжал сопротивляться. А в рощу военного лагеря втягивалась колонна танков. Они, знал Симоняк, возьмут курс на Ропшу, Кипень, к месту, где должны встретиться с войсками, наступающими со стороны Ораниенбаума.
   И Симоняк приветственно помахал им рукой.
   9
   Романцов, приложив к глазам бинокль, стоял на опушке рощи. Внизу, на железнодорожных путях, торчал паровоз с высокой трубой, громоздились разбитые вагоны. Слева от вокзала были видны мертвые корпуса бумажной фабрики. За ними круто поднимались на гору улицы Красного Села, задымленного, словно затянутого серой кисеей.
   - Вот ты где! - раздался рядом хрипловатый голос. Романцов повернулся и увидел Симоняка. Николай Павлович глядел хмуро и укоряюще.
   - Наше, значит, Красное Село, а? Знаешь, как ты подвел? Ты донес нам, мы наверх. Командарм сообщил соседям справа. Те ткнулись и залегли. Влетит нам с тобой, Иван Данилович, от Говорова. Снимет, как пить дать, снимет...
   - А я что донес? Полки ворвались в Красное Село, ведут бой. Не докладывал, что Красное Село полностью очищено от противника.
   - Выходит, нас неправильно поняли.
   Комкор усмехнулся:
   - Разве начальству станешь объяснять такие тонкости: заняли, а не очистили. Всё равно теперь влетит по первое число!
   - Не влетит, Николай Павлович, - сказал Романцов, понимая, что Симоняк сгущает краски, хочет поторопить его.
   Комдив подбросил в Красное Село свои последние резервы. Симоняк выделил для поддержки несколько танков. К вечеру 19 января гвардейцы и бойцы 291-й стрелковой дивизии полностью овладели городом.
   Ни Симоняку, ни Романцову не влетело от Говорова, Военный совет фронта высоко оценил действия 30-го гвардейского корпуса. Тысячи офицеров, сержантов и солдат получили награды. Командир 63-й дивизии Щеглов, его начарт Буданов, комроты капитан Массальский, гвардии рядовой Александр Типанов, солдат 64-й дивизии, закрывший грудью амбразуру вражеского дзота, командир одной из батарей 45-й дивизии старший лейтенант С. И. Бойцов и командир стрелкового взвода младший лейтенант А. И. Волков стали Героями Советского Союза.
   Теперь фронт с каждым днем отодвигался от Ленинграда. Войска вышли на оперативный простор. 27 января над городом, который девятьсот дней по ночам не зажигал огней, взметнулись в небо слепящие фонтаны праздничного фейерверка. Ленинград ликовал, и Симоняк, наблюдая, как радуются люди, как летят в воздух шапки, почувствовал - что-то подступает к горлу. После салюта Николай Павлович поехал в Смольный договориться о пополнении корпуса. Кузнецов, выслушав его, сказал:
   - Всё, что можем, дадим. Гвардейский корпус - наш. Того, что он сделал для города, ленинградцы не забудут.
   На рассвете Симоняк уезжал на фронт. Машина быстро неслась по улицам. Это уже не был тот казавшийся вымершим и пустынным Ленинград, каким он его увидел, вернувшись с Ханко. Жизнь победила смерть, стойкость - голод. Восторжествовала доблесть советского человека!
   На Карельском перешейке
   Апрельское солнце плавилось в высоком безоблачном нёбе. Громадные сосульки свисали с крыш, и капли, падая, отливали серебром. На дороге снег растаял, и серая, как шинельное сукно, асфальтовая лента то взбегала на бугор, то спадала книзу.
   Наступала весна сорок четвертого года. И майор Давиденко сквозь слегка приоткрытое смотровое стекло всюду вокруг видел ее добрые приметы.
   - Мы в штабе долго пробудем, товарищ майор? - прервал молчание шофер.
   - Кто его знает! - пожал плечами Давиденко.
   Он сам всю дорогу терялся в догадках: для чего он понадобился командиру корпуса? Может, чем-то недоволен? Да, 188-й полк в последних боях у Нарвы особого успеха не имел. Свой плацдарм на правом берегу реки у древнего Иван-города немцы сильно укрепили. Не только дивизионные и полковые пушки, но и корпусная артиллерия не могла разрушить железобетонные доты под этим чертовым Лилиенбахом...
   Симоняка Давиденко увидел на улице. Комкор подъехал к штабу на белоногом темно-каштановом коне, подаренном ему полковником Кожевниковым еще под Красным Бором. Симоняку перевалило уже за сорок, но в седле он сидел легко и свободно, лошадь под ним, казалось, плясала, чувствуя твердую и ласковую руку искусного наездника. Давиденко залюбовался генералом.
   - Хорош конь! - сказал, встретив его взгляд, Симоняк. - Скачет славно и на препятствия смело идет.
   - Вы пробовали, товарищ генерал?
   - Через ров прыгали, забор брали.
   Симоняк соскочил с лошади.
   - Пойдем ко мне, майор.
   Зашли в небольшую, скромно обставленную комнату, сели. Симоняк медленными кругообразными движениями тер колени.
   - Как чувствуешь себя, майор?
   Давиденко был ранен под Красным Селом в спину. Ему сделали операцию, но теперь рана уже почти не напоминала о себе.
   - На здоровье не жалуюсь...
   - Ты с какого года в этом полку? Давиденко ответил, что служит там еще с тридцать третьего года. Начинал рядовым солдатом.
   - Десять лет с лишним, - сказал Симоняк. - Когда начинал, не думал, наверно, что самому этим полком командовать придется?
   - Да я же артиллерист.
   - Ну и что ж! Щеглов тоже артиллерист, а дивизией командует. Афанасьев инженер и хороший командир полка.
   - А полковник Шерстнев от нас так и уходит?
   - Ставим заместителем командира дивизии.
   - Но есть же у нас заместитель по строевой и начальник штаба...
   - Знаю, что есть. - недовольно проворчал комкор. - И откровенно скажу: не решаюсь поставить их на полк. Берись, Василий Федорович, ты справишься.
   - Не знаю, товарищ генерал.
   - Говорю, справишься, только принимайся. Готовь людей к боям. Времени у нас в обрез.
   2
   Утром Симоняк приехал в 190-й полк. Его машина не остановилась у штаба. Комкор проехал к гряде холмов, откуда доносились сухой треск холостых выстрелов, крики ура.
   Симоняк приехал на батальонные учения не один. Вместе с ним на холм поднялся комдив Щеглов, тоже в генеральских погонах и с Золотой Звездой Героя Советского Союза.
   - Вчера меня журналисты в плен взяли, - весело рассказывал Щеглов. Нагрянули в дом и не выпускают: Статья ваша нужна... - Писать некогда, отвечаю, - и таланта к этому нет. А они: Вы расскажите, а мы изложим. - Э, говорю, - это что же? Как на панской охоте: егеря дичь загонят, а пану остается только курок нажать. Смеются. Мы, - говорят, - на егерей так же похожи, как вы на ясновельможного пана. Уговорили.
   - И это нужно, Афанасий. Кто лучше нас самих расскажет, как гвардейцы учатся и воюют.
   С высоты холма они наблюдали в бинокль, как внизу быстро двигались стрелковые цепи. Солдаты шли без шинелей, ловко перепрыгивали через ямы и рытвины. Не остановило их и болото, - бежали по колено в воде, поднимая фонтаны брызг. За вырвавшимися вперед стрелками неотступно двигались пулеметчики. Артиллеристы тащили легкие пушки.
   Оборону на холме занимал стрелковый взвод, обозначавший противника. Симоняк подошел к одной из ячеек. Командир взвода Виктор Иванов сидел на корточках в окопе. Симоняк сразу узнал старого знакомого - героя боев за Воронью гору, кавалера трех орденов Славы. Показывая на стрелковые цепи, комкор спросил:
   - Как считаешь, Иванов, возьмут они ваш опорный пункт?
   - Должны. Да не мешало бы им газку добавить.
   - Слышишь, комдив? Темп-то и впрямь вяловатый.
   От опушки рощицы, которая подступала к соседнему холму, показались танки. На броне их. пристроились бойцы. У подножия высоты танки замедлили ход, автоматчики спрыгнули и, рассыпавшись цепью, с криками ура! пошли на штурм.