Стрешинский М.. Генерал Симоняк

   В казарме повзводно выстроились солдаты. Командир бригады сказал:
   - Благодарю вас за хорошую службу. Да не всех. Тут мне доложили про некоторые грешки. Один из вас даже ухитрился в сапоги без портянок влезть. Было дело?
   - Было, - послышался глуховатый голос.
   - Пусть нам этот боец покажется.
   Из строя вышел Бондарь:
   - Торопился я, товарищ полковник. Не хотел отделение подводить.
   - А вот и подвел. Ишь, без портянок на мороз выбежал. Хорошо, что тревога учебная. А если боевая? Пришлось бы позиции занимать, гляди - и ноги отморозил.
   Комбриг поинтересовался:
   - А кормят-то как?
   - Жаловаться не можем.
   - В самом деле? А не получается у вас так же, как в одном полку. Приехал в батальон генерал, спрашивает: Сытные ли обеды? - Вполне, - отвечают солдаты, даже остается. - А куда вы остатки деваете? - Как куда? Доедаем. - А после этого сыты? - От прибавки бы не отказались...
   Слова комбрига вызвали громкий смех.
   - И так бывает... Ну что ж, скоро завтракать. Где у вас кухня, старший лейтенант?
   Над большими лужеными котлами батальонной кухни поднимался белый пар, пахло поджаренным луком, лавровым листом.
   Около плиты с большим черпаком в руках стоял чернявый парень в белом халате и в белом приплюснутом колпаке. Увидев гостей, он браво представился комбригу.
   - Бархатов? - переспросил Симоняк. - Знакомая фамилия. Постой, не Федором ли звать?
   - Федор.
   - Мать в Ленинграде?
   - Так точно, товарищ полковник.
   - На фронте пулеметчиком воевал?
   - Так точно! - Бархатов растерянно смотрел на комбрига.
   - Может, колдуном меня считаешь? Дело, брат, проще.
   Полковник рассказал о встрече с матерью Бархатова.
   - Редко ты ей писал. А сейчас как?
   - Тоже не часто. Как-то не о чем писать.
   - Напиши, что жив, здоров. Мать и этому будет рада. Понял?
   Бархатов смущенно кивнул головой.
   - И еще объясни мне, как ты, пулеметчик, кашеваром заделался?
   - По случайности, товарищ полковник. Попал в этот батальон, а повара тут не оказалось. Я и вызвался обед приготовить. Не на сухом же пайке сидеть. Получилось. Так с той поры и командую на кухне.
   - Показывай, что солдатам на завтрак приготовил. На столике перед Симоняком появилась тарелка с гречневой кашей, заправленной поджаристыми шкварками.
   - Казацкая еда, - заметил, попробовав кашу, Симоняк. - Черпаком хорошо воюешь. Но о пулемете не забывай.
   - На стрельбище не отстаю от других.
   Взглянув на звонко тикавшие ходики, комбриг заторопился. Не любил он опаздывать. А в батальонном штабе уже собирались командиры на разбор ночной тревоги.
   4
   Дачный домик, приспособленный под штаб батальона, отапливался железной печуркой. Пока в ней потрескивали дрова, было тепло, но стоило огню погаснуть - домик сразу выстывал.
   Майор Путилов, едва переступив порог, распорядился подбросить дров в прожорливую буржуйку.
   - Прицел у тебя точный, Савелий Михайлович, - сказал Трусов. - Проверяющие отогреваются, глядишь, и помягче станут.
   - Разве вас этим отогреешь...
   Путилов сел к столу, распахнул шинель. Как-то невольно всплыла в памяти другая проверка, от которой в его жизни многое зависело.
   Шел декабрь тысяча девятьсот тридцать девятого года. В районе озера Муола-ярви на Карельском перешейке полк вел бои за линию Маннергейма. Участок попался трудный. Батальоны понесли значительные потери. Полк растянулся широким фронтом, некоторые участки занимали лишь малочисленные группы, они не имели меж собой локтевой связи. Воспользовавшись этим, вражеские автоматчики просочились в тыл артиллерийских позиций полка. Батарейцы, к счастью, не растерялись, встретили финнов картечью, те начали отходить и наткнулись на полковой штаб...
   Полдня начальник штаба Путилов, его помощники, бойцы комендантского взвода, писаря, телефонисты отбивались от врага. И не только отбивались. Мало кто из неприятельских автоматчиков ушел живым.
   Дивизия и армия потребовали объяснений - как так случилось, что противнику удалось прорваться к полковому штабу.
   Командир полка был убит, и начальнику штаба пришлось весь удар принять на себя. Он извелся, сочиняя доклад.
   Через сутки в полк приехал представитель фронта майор Симоняк. Суровый и неулыбчивый, склонив голову, он молча, не перебивая, выслушал Путилова, делал какие то пометки в блокноте. Потом потребовал карту с обстановкой, внимательно рассмотрел ее.
   Путилов ничего не приукрашивал, рассказывал всё без утайки. Пожимая на прощанье руку начальника штаба, проверяющий, видно, почувствовал его волнение.
   - Война есть война, - сказал он.
   Что значили его слова, Путилов тогда не понял. Всю ночь он провел на передовой. Неприятные мысли лезли в голову. Чем кончится проверка? Время суровое - всего можно ждать...
   Утром его разыскал телефонист:
   - Вас срочно вызывают из штаба фронта! - закричал он еще издали.
   С волнением взял Путилов трубку. Услышал знакомый грубоватый голос:
   - Говорит Симоняк. Ставлю вас в известность, что дело о прорыве противника на вашем участке командование считает исчерпанным. Будьте здоровы. Желаю успеха.
   - Спасибо, - только и выговорил Путилов.
   Значит, во всем разобрался майор, - подумалось ему, - по-честному, с умом. И командованию правильно доложил.
   Через год они встретились на Ханко.
   Новый командир бригады приехал в полк знакомиться с состоянием обороны на сухопутной границе. Встретил его начальник штаба.
   Симоняк с интересом посмотрел на него:
   - Да ведь мы с вами как будто знакомы?
   - Так точно! Я тот самый Путилов...
   По лицу Симоняка пробежала доброжелательная и хитроватая улыбка.
   - Как у вас дела сейчас? Противник не прорвется к штабу, или опять вам потребуется проявлять личный героизм?
   Целый день они провели вместе. Симоняк смотрел схемы обороны, знакомился с боевой подготовкой. И всё это без шума и нервозности. Он не только приказывал, но и внимательно прислушивался к каждому замечанию командиров.
   - Вы многое тут уже сделали, - заключил полковник перед отъездом, - но впереди еще больше работы. Так что не теряйте времени.
   Вспоминая всё это, Путилов с волнением ждал, как Симоняк оценит результаты ночной тревоги.
   Командир бригады точно рассчитал время. В штаб батальона пришел минут за пять до назначенного срока.
   - Тепло тут у вас, просто благодать...
   Трусов с видом заговорщика метнул взгляд в сторону Путилова. Ну что, мол, Савелий Михайлович, угадал я, понравилась комбригу твоя предупредительность... Мягче будет.
   Путилов усмехнулся, покачал головой, как бы говоря: ошибаешься, Иван Ильич... Не будет.
   Разбор продолжался больше часа. Докладывали проверяющие, поделился своими наблюдениями Симоняк. Боеготовность батальона за последнее время повысилась.
   И всё же...
   Полковник подробно и строго разобрал недостатки, командирские промахи.
   - Какие будут вопросы? - спросил, закончив, Симоняк.
   - Ясно.
   - Коль так, можно и расходиться. Беритесь за дело.
   Метель, яростно бушевавшая ночью, начала стихать. К тому времени, когда Симоняк и его спутники покинули штаб, она окончательно присмирела. С невысокого посветлевшего неба лениво падали мохнатые снежинки.
   Симоняк, сидевший рядом с шофером, неотрывно смотрел на мелькавшие мимо скалы, острые, как казацкие пики, на столпившиеся в оврагах и низинах белоствольные березки. Местность казалась безлюдной и пустынной, но командир бригады хорошо знал, что это обманчивое впечатление. В разных частях полуострова разместились батальоны и роты, жили люди, за которых он отвечал.
   Километрах в шести от Лаппвика Симоняк увидел работающих на дороге солдат. Трактор расчищал снежные заносы. Несколько бойцов лопатами разбрасывали желтый песок.
   - Молодец Чудесенко, - сказал Симоняк. - Всё успевает. И укрепления строит, и за дорогой следит.
   - Да, комбат хороший, - согласился Кетлеров.
   Чем дальше машина удалялась от границы, тем оживленнее становился полуостров. Попадались навстречу широкие груженые розвальни, рядом с ними шагали бойцы. Услышав сигнал шофера, они не спеша сворачивали на обочину, провожали глазами эмку комбрига, удивляясь, видимо, откуда он едет в такую рань.
   У небольшого поселка Санде на заваленной зелеными ветками вырубке дымился костер. Около него хлопотало несколько человек в штатской одежде - в ватниках, пальто и полушубках неармейского покроя. Таких людей, присланных сюда с крупнейших заводов Ленинграда, Симоняк встречал в разных концах полуострова. Три тысячи ленинградских рабочих рыли котлованы, возводили железобетонные доты.
   - Погодите, - слышал от них комбриг, - мы тут такое сотворим, что будет покрепче хваленого Гибралтара.
   - А сколько ждать? - спрашивал полковник.
   - Всё идет по плану, даже с опережением графика...
   Симоняк ревниво следил за ходом строительства. Каждое долговременное сооружение повышало устойчивость обороны Ханко. Ему хотелось иметь надежные доты как можно раньше. Он не раз говорил об этом с командованием базы, писал в штаб Ленинградского военного округа. Бригадный комиссар Расскин, ханковский старожил, с первым отрядом моряков и пехотинцев прилетевший на полуостров, поддержал Симоняка.
   - Правильно действуешь, Николай Павлович, - одобрил он. - Под лежачий камень и вода не течет.
   Настаивая на ускорении строительства железобетонных укреплений, Симоняк, со своей стороны, принимал меры для укрепления обороны. На Петровской просеке, по которой проходила сухопутная граница, Путилов показал ему как-то небольшой деревянный сруб:
   - Тут будет огневая точка. И еще несколько таких построим. А то ведь нам пока не на что опереться...
   Симоняк одобрил эту идею. На следующий день он прислал в полк инженеров, которые составили проекты дзотов. И на границе вскоре развернулось строительство укреплений из дерева и камня...
   Машина, осилив крутой подъем, вскарабкалась на ровную приплюснутую возвышенность. По обеим сторонам дороги, в просветах между деревьев, курились дымки, сновали люди в красноармейских шинелях.
   Комбриг и его спутники въехали в расположение еще одного стрелкового полка бригады - 270-го. Командовал им полковник Николай Дмитриевич Соколов. При первом знакомстве он показался Симоняку мягковатым, более чем следует предупредительным, и речь его не походила на строгий, лаконичный язык кадрового командира. Но всё, о чем бы Симоняк ему ни говорил, исполнялось быстро, пунктуально; за внешней мягкостью Соколова скрывались твердая воля, железная командирская требовательность.
   Из лесной чащи вынырнул всадник на стройном гнедом коне. Симоняк остановил эмку, открыл дверцу.
   - Куда путь держишь, секретарь? - спросил комбриг спрыгнувшего с лошади политрука.
   Секретарь партийной организации 270-го полка Иннокентий Лейтман ответил, что едет на остров Бинорен во второй батальон, где находится и командир полка.
   - Что это вы все туда?
   - Комполка будет проводить тактические занятия, я подготовлю коммунистов, побуду на партийном собрании. А вечером лекцию прочитаю. Международным положением все интересуются.
   Симоняк подошел к коню, нетерпеливо перебиравшему стройными ногами в рыжеватых опалинах, нежно потрепал теплую гривастую шею.
   - Хорош Озёр. Не могу спокойно пройти мимо красивого коня.
   В бригаде уже многие знали об этой страсти комбрига. Нередко он на своем быстроногом коне скакал по полуострову. И каждый, кто его видел в седле, невольно любовался посадкой, мастерской ездой старого конника.
   - Хромать Озёр перестал?
   - Всё зажило.
   Озёра Лейтман привез с собой на Ханко с Карельского перешейка. Он подобрал коня, израненного осколками мины, где-то возле Выборга. Озёр лежал на снегу и большими умными глазами глядел на каждого, кто проходил мимо, как бы прося о помощи. Лейтман выходил его и с тех пор с ним уже не расставался. Его хлопоты с раненой лошади были непонятны сослуживцам. Откуда это у политрука? Прибыл в полк из Ленинграда, работал там в издательстве...
   Симоняк, впервые увидев Лейтмана на коне, тоже удивился: сидит, как заправский кавалерист... Но разговорившись с отсекром партийного бюро, понял, что удивляться нечему.
   Лейтман вырос на Дону, дед - старый николаевский солдат - приохотил внука к верховой езде. И когда Иннокентий подрос, это ему пригодилось: не одну тысячу верст промчался молодой красноармеец с саблей в руках по донским степям, по Украине и Крыму, сражаясь за молодую Советскую республику. Встречаясь с ним, комбриг вспоминал и нестерпимый жар кавалерийских атак, и несгибаемый дух бойцов гражданской войны.
   - Разрешите ехать, товарищ полковник? - спросил Лейтман.
   - Давай.
   Машина снова понеслась по шоссе.
   Низко, чуть не задевая вершины медных сосен, пролетел самолет. Вынырнул на миг из густого белесого месива и опять скрылся...
   Бригада принимает бой
   На Ханко пришла весна. Первыми на летнюю форму перешли остроглавые скалы, сбросив мохнатые снежные шубы. Звонко щебетали ручьи, играли на солнце и бесшабашно срывались с крутых берегов.
   В половине мая поднялась нежная трава, в легкий кружевной наряд начали одеваться березки. Ребята, забросив коньки и лыжи, часами гоняли на площадке у водонапорной башни футбольный мяч.
   Симоняк, взяв за руку трехлетнего Витю, гулял с ним по берегу залива. В бухте маневрировали военные корабли и грузовые баржи. Навигация уже началась, в порту шла разгрузка судов, прибывших из Ленинграда и Таллина.
   Витя, как все ребятишки его возраста, ни на минуту не давал покоя отцу. Николай Павлович терпеливо отвечал на его вопросы, объяснял, какие тут корабли, что за острова видны на горизонте.
   - Потеплеет, на катере туда прокатимся, - обещал отец.
   Домой возвратились в сумерках. Александра Емельяновна приготовила ужин, а Зоя, увидев отца, начала накрывать на стол.
   Семья к Симоняку только что приехала. Сразу стало уютнее в комнатах, появились занавески на окнах и цветы на обеденном столе.
   Городок Ханко, чистенький, зеленый, раздольно раскинувшийся на побережье, пришелся по душе Александре Емельяновне. Детям здесь хорошо, настоящий курорт.
   - И десятилетка, говоришь, открывается? - спрашивала она мужа. - Значит, Раиса, может школу здесь кончать. Как ей там одной в Ленинграде жить?
   Жена, бывало, взглянув на мужа, сразу угадывала его настроение, но сегодня она почему-то не замечала озабоченности Николая Павловича. Может быть, ей просто хотелось провести спокойно этот весенний вечер, пропитанный запахами моря и трав.
   Не заговорил о том, что его волновало, и Николай Павлович. Скромное желание у жены: жить вместе всей семьей. Но суждено ли этому сбыться?
   Обстановка, которая складывалась в мире, настораживала. Пламя новой войны всё более разгоралось в Европе. Только на востоке, у советских границ не гремели орудия. Некоторым казалось, что так оно будет и дальше, что война сюда не дойдет. Всякое иное мнение эти недальновидные люди считали крамолой.
   Буквально сегодня у Симоняка был неприятный разговор в политотделе. Секретаря партийной организации Лейтмана один из политработников обвинил в неправильной трактовке международной обстановки. Как-то на лекции ему задали вопрос:
   - Вы считаете, что скоро у нас может начаться война?
   - Не удивлюсь, если завтра встанем по боевой тревоге.
   Лейтмана пробирали с песочком. Говорили, что он высказывает недоверие к политике правительства, нервирует, будоражит людей.
   Политрук упрямо стоял на своем. Мир не от нас одних зависит. Нельзя убаюкивать бойцов. Мы, военные, обязаны быть наготове.
   Симоняк сидел молча, насупив густые брови, и время от времени покачивал головой. Потом встал, подошел к Лейтману.
   - Слушай, политрук, иди и спокойно работай. - Он повернулся к работникам политотдела: - Зря навалились на человека. Дело он говорит...
   Политрук ушел, но разговор о нем продолжался. Розовощекий батальонный комиссар, вытащив из ящика стола коричневую папку, спросил:
   - А вам, товарищ полковник, всё известно о Лейтмане? И то, что имел строгача за политическую слепоту? Ведь он долгое время работал рядом с врагом народа и не разоблачил его.
   - Выговор-то с него сняли. И воевал он хорошо, орденом награжден. Коммунисты ему верят, избрали секретарем. Думаю, что не ошиблись. А рассуждает Лейтман как настоящий армейский большевик.
   Вскоре Симоняк попросил зайти к нему полкового комиссара Романова, своего заместителя по политической части.
   Медленно расхаживая по комнате, откровенно высказал волновавшие его мысли. Нельзя настраивать солдат и командиров на спокойную, безоблачную жизнь. Это разоружает людей. Надо, чтоб каждый чувствовал себя здесь не курортником, а солдатом. Верно - с Германией у нас заключен пакт. Но разве можно верить фашистам? Сегодня они прикидываются друзьями, а завтра, чего доброго, попытаются всадить нож в спину...
   - Могут, - согласился Романов, - и уж, конечно, нам, гарнизону Ханко, нельзя об этом забывать!
   2
   План Барбаросса - план молниеносной войны Германии против Советского Союза - разрабатывался в глубокой тайне. По приглашению Гитлера в Германию несколько раз ездил начальник финского генерального штаба Хейнрикс. И в Хельсинки зачастили инспектора вермахта. Их паломничество началось еще летом 1940 года. А осенью в Финляндию прибыли две тысячи фашистских солдат, образовался объединенный немецко-финский штаб обороны Ботнического залива. Гитлеровское командование накапливало войска в важном стратегическом районе, а финский генеральный штаб уже заготовил три плана наступления на советскую землю. Планы носили названия: Голубой песец, Северный олень, Черно-бурая лиса.
   Зимой сорокового - сорок первого в Финляндии формировались штурмовые батальоны и десантные отряды для нападения на Ханко. На огневых позициях, укрытых в лесах и среди скал, устанавливались дальнобойные крупповские орудия, нацеленные на Петровскую просеку, Ш город и порт Ханко. Была создана специальная ударная группа Ханко, в которую входили пехотные, кавалерийские и артиллерийские полки, инженерные подразделения, десантные суда. Перед этой ударной группировкой ставилась задача - внезапно напасть с суши, с моря и с воздуха и в .три дня полностью занять Ханко и прилегающие к нему острова.
   В конце мая Симоняка вызвали в штаб базы, и генерал Кабанов, усадив его рядом с собой, спросил:
   - Слыхал, в Финляндии объявлен сбор резервистов?
   - Слыхал. А не военная ли это мобилизация?
   - Похоже.
   Симоняк еще мало знал командующего базой.
   Сергей Иванович Кабанов весной приехал на Ханко. Встретились они впервые не в штабе, а на острове Германсе. Высокий, большеголовый генерал вышагивал по каменистому берегу, всматриваясь в морские дали, где за горизонтом в легкой дымке угадывались Аландские острова. Остановившись у батареи и показывая на густые заросли березняка, приказал:
   - Это надо убрать, расчистить сектор обстрела.
   С каждой новой встречей комбриг всё более убеждался в больших знаниях и кипучей энергии командующего базой. Грузноватый на вид, Кабанов словно метеор носился по полуострову. Всё ему хотелось увидеть собственными глазами: огневые позиции морских батарей, оборонительные сооружения, стоянки боевых кораблей, наблюдательные пункты, полевой аэродром. Эта его непоседливость была по душе Симоняку, также непрестанно колесившему по Ханко.
   На этот раз Симоняк пробыл в кабинете Кабанова не меньше часа. Командующий базой утром на самолете облетел весь полуостров.
   - С птичьего полета хорошо видно, что у них за сборы резервистов, усмехнулся он.
   Кабанов подошел к карте, отдернул занавеску и, водя карандашом, показывал то станцию Таммисаари, на которой видел скопление эшелонов, то извилистые бухточки и заливы, где отстаиваются какие-то корабли, то высотки и опушки лесов, где искушенный глаз опытного артиллериста разглядел замаскированные огневые позиции, изломанные линии траншей и ходов сообщений.
   - Знаешь, Николай Павлович, докладывали мне раньше о подозрительной возне на финской стороне, но когда увидишь сам, всё воспринимается острее. Штормом пахнет.. Во дворе штаба бригады Симоняк встретил майора Шерстнева. Из-под сдвинутой на затылок фуражки выбивались темно-русые волосы, на боку висела бывавшая в переделках полевая сумка.
   - Откуда, майор?
   - Из триста тридцать пятого полка, - ответил Шерстнев, быстро поправляя фуражку.
   - Чем там занимаются?
   - Боевой подготовкой.
   - Почему?! - вспыхнул комбриг.
   - Как почему? - удивленно переспросил Шерстнев. - Занятия проводятся по плану.
   - Какой, к черту, план! Ведь я приказал полку переключиться на оборонительные работы.
   - Ничего об этом не знаю.
   - Ну и начальник оперативного отделения!
   Шерстнев побагровел.
   - О вашем приказании, товарищ полковник, только сейчас слышу.
   - Я же вчера об этом говорил с командиром полка, - уже мягче произнес комбриг.
   - Разрешите, сейчас позвоню, выясню, в чем дело.
   - Не надо, я сам.
   Симоняка вывела из себя забывчивость командира полка. Кто больше комбрига заботился о том, чтобы боевая подготовка шла по твердому плану? Без крайней нужды не стал бы его ломать. Но как не понимает Никаноров, что сейчас надо спешно укреплять оборону, что это важнее всего?
   Николай Павлович связался по телефону с полком, потребовал возместить потерянное время более напряженной работой завтра.
   ...Зимой оборонительные сооружения строились гораздо медленнее, чем хотелось комбригу. Трудно приходилось людям, - везде лежал глубокий снег, земля сильно промерзла, часто заметало лесные дороги, карьеры, в которых добывался камень.
   С наступлением весны фронт работ намного расширился. Огневые точки, артиллерийские и пулеметные капониры возводились на перешейке у границы, вдоль побережья, на островах. Сотни людей - саперов, стрелков, артиллеристов, танкистов - рыли котлованы, дробили каменные глыбы, заготавливали срубы, устанавливали гранитные надолбы, опутывали опорные пункты проволочными заграждениями.
   Дерево-каменные огневые точки строились с двойными стенами, пространство между которыми заполнялось плитняком и булыжником. Прикрывал сооружение надежный панцирь - шесть накатов бревен, метровый слой камня и такая же толща земли и дерна.
   - Настоящие крепости, - отзывались об этих сооружениях бойцы. - Снаряд не возьмет.
   - Если даже стрелять прямой наводкой, - не без гордости говорил командир саперного батальона капитан Федор Григорьевич Чудесенко.
   Он был одним из авторов проекта опытного образца дзота для артиллерийских орудий. Саперы построили первую такую огневую точку в лесу, вдали от границы. Посмотреть ее приехал Симоняк. С собой привез полкового комиссара Романова. Георгий Павлович понимал толк в подобных делах. Он окончил Ленинградское военно-инженерное училище и с саперами мог держаться на равной ноге. Симоняк успел оценить и это достоинство своего заместителя по политической части, человека неуемной энергии, представителя беспокойного племени комсомольцев двадцатых годов.
   Симоняк, Романов, командиры-артиллеристы осмотрели сооружение, где стояло у амбразуры готовое к стрельбе орудие, землянку для расчета, ниши для хранения снарядов.
   - Неплохо, - оценил Симоняк.
   - Дзот удобный, всё у артиллеристов под рукой, - добавил Романов. - А как насчет прочности? Прямое попадание снаряда среднего калибра выдержит?
   - Вполне, - ответил Чудесенко. - Головой ручаюсь. Да что и говорить! Прикажите артиллеристам ударить по дзоту из орудия, а я посижу там.
   Все посмотрели на капитана. А он снова весело предложил:
   - Прикажите, товарищ полковник. Со мной ничего не случится.
   Симоняк вначале не принял всерьез слова комбата. Когда Чудесенко повторил свою просьбу, комбриг решил:
   - Попробуем, выдержит ли ваш дзот.
   Артиллеристы выкатили на прямую наводку 76-миллиметровую пушку. За стрельбой наблюдали с небольшой высоты. Прогремел один выстрел, затем второй... Полетели кверху комья земли и камни.
   Офицеры бросились к дзоту. Радостно улыбаясь, шел им навстречу комбат Чудесенко. Он был уверен, что его: сооружение выдержит, и не ошибся.
   - Да, - сказал Симоняк, - у саперов расчет точный.
   И, обращаясь уже к штабным офицерам и командирам из полков, приказал:
   - Такие артиллерийские дзоты строить всюду.
   После этого у опытного образца появилось много младших братьев. Деревянный остов заготавливали в тылу и по частям подвозили к границе, на которой вырастала целая поросль артиллерийских точек. Они прикрывались огнем пулеметных капониров и крытых стрелковых ячеек. Дзоты вписывались в местность, сливаясь с ней так, что их трудно было различить не только с воздуха, но и с самого близкого расстояния на земле.
   Май обильно кропил полуостров теплыми дождями, на земляных колпаках уже построенных дзотов поднялись зеленые всходы.
   В эти дни у Симоняка произошла встреча со старым товарищем Маркианом Поповым, с которым он сдружился в годы учебы в академии. Попов незадолго перед тем был назначен командующим войсками округа. Он приехал на Ханко вместе с командующим Краснознаменным Балтийским флотом вице-адмиралом Владимиром Филипповичем Трибуцем.
   Увидев на причале комбрига, генерал Попов двинулся к нему навстречу. К удивлению всех окружающих, они троекратно расцеловались. С минуту Попов и Симоняк внимательно разглядывали друг друга. Мало изменился упрямый кубанец, думал Попов, глядя на скуластое лицо Симоняка; Такой же, как в академии.