Стрешинский М.. Генерал Симоняк

   Хотелось Симоняку и еще кое-кого вытребовать, но вакантных должностей не было. А просить о замене кого-либо он считал неудобным и недопустимым.
   И на новом месте Симоняк не изменял старой привычке: меньше сидеть в кабинете, больше бывать в войсках. Встречаясь с командирами корпусов, дивизий и полков, он узнавал людей и вместе с тем как бы снизу проверял деятельность штаба армии, командующих родами войск.
   Это знакомство углубилось в первых же операциях. 3-я ударная вела бои против дивизий неприятельской группы армий Север.
   Под нажимом войск 1-го и 2-го Прибалтийских фронтов более тридцати немецких дивизий отступили на Курляндский полуостров. Они оказались зажатыми в стальные клещи между Тукумсом и Либавой. Путь в Восточную Пруссию был для них закрыт.
   3-я ударная армия вместе с другими войсками наносила удары по войскам в курляндском котле, теснила их к побережью...
   2
   Несколько суток не прекращался надоедливый октябрьский дождь. Дороги развезло, и машина, на которой ехал Симоняк, с трудом добралась до командного пункта 150-й стрелковой дивизии.
   - Останови, - сказал Николай Павлович шоферу, увидев на опушке леса несколько походных кухонь.
   Накинув на плечи плащ-палатку, командарм прямиком через поле пошел к опушке.
   Никто из хлопотавших у кухонь людей еще не знал в лицо нового командарма. И только потому, что осанистого грузноватого военного сопровождал офицер-адъютант, догадались, что это какой-то начальник.
   - Ну, как тут у вас? - спросил Симоняк, остановившись у крайней кухни.
   Высокий сухопарый повар, не спеша орудовавший большим черпаком, ответил:
   - Полный порядок, товарищ...
   И он запнулся, не зная, как назвать подошедшего человека.
   - Товарищ командующий армией, - подсказал адъютант Симоняка.
   Повар выпустил из рук черпак, выпрямился и громко повторил:
   - Полный порядок, товарищ командующий.
   - Не вижу, - суховато произнес Симоняк. - Если повар такой тощий, то что же солдату достается. Жалкие крохи...
   - По мне не судите, - не смутился повар, - я сызмальства такой.
   Командарма, пока он разговаривал с поваром, со всех сторон окружили солдаты. И Симоняк, чувствовалось, был этому рад. От солдат услышишь такое, чего ни в одном донесении не прочтешь.
   Между тем о приезде командарма кто-то успел сообщить в штаб дивизии, и вскоре полковник Василий Митрофанович Шатилов тоже появился у кухонь. Он подошел к командарму, представился. Симоняк поздоровался, сказал:
   - Ну, Шатилов, показывай, чем солдат кормишь. Повар говорит, что нельзя по нему судить о качестве пищи. Верно это?
   - У меня - гусятина с гречневой кашей, - доложил повар.
   Подошли к другой кухне. Там на обед готовили борщ и картошку со свининой.
   Симоняк, повернувшись к комдиву, проворчал:
   - Плохо, Шатилов, плохо солдат кормишь.
   - Как плохо? - удивился полковник, не понимая, что вызвало недовольство командующего.
   - А вот так плохо, - согнав с лица хмурость и улыбаясь, проворчал Симоняк. - От такого харча отяжелеют у тебя солдаты, зажиреют. Трудно им будет в атаку подниматься.
   - Ничего, товарищ командующий, - поняв шутку, успокоил комдив. - Если уж поднимутся, то так атакуют, что их не остановишь.
   - Посмотрим... Показывай свое хозяйство.
   Симоняк не случайно приехал в 150-ю дивизию. Штаб 3-й ударной армии заканчивал разработку операции против правого фланга группы армий Север, прижатой к морю на Курляндском полуострове. Войска армии готовились наступать в общем направлении на Лиепаю (Либаву).
   Дивизии Шатилова в этом наступлении отводилась важная роль. Она должна была овладеть важным узлом сопротивления городом Вегеряй, пробить глубокую брешь во вражеской обороне.
   Первое знакомство с дивизией оставило у Симоняка хорошее впечатление. И Шатиловым он остался доволен: живой ум, быстрая реакция, крепкая военная закалка. В свою очередь и Симоняк понравился командиру дивизии. Проводив командарма, он говорил штабным офицерам: Простой, умеет расположить к себе людей, хорошо во всем разбирается. С ним дела у нас пойдут.
   За неделю до начала операции Симоняк собрал командиров корпусов и дивизий. Внешне он, как всегда, казался совершенно спокойным, невозмутимым. Стоял у повешенной на стене карты, на которой хорошо были видны и вражеская оборона, и полосы наступления корпусов, дивизий.
   Всё будто обстояло как прежде, когда он в своем 30-м Ленинградском гвардейском корпусе ставил задачи на наступление. Но вместе с тем многое для него тут было внове: и люди, с которыми он по существу только начал знакомиться, и масштаб действий. Сейчас у него .. под началом находились не три дивизии, а три корпуса... Возрос теперь спрос с него. И всё это невольно его тревожило. Но бросая неприметные взгляды на сидевших в просторной комнате генералов и старших офицеров, он чувствовал, как с каждой минутой крепнет контакт между ним и этими боевыми командирами, которые поведут войска армии на штурм вражеских укреплений.
   Поставив задачи корпусам и дивизиям, командарм напомнил:
   - Удар наш должен быть внезапным. Поэтому прошу вас соблюдать строжайшую скрытность. Противник не должен догадываться - где, когда и какими силами мы начнем наступление.
   Утром 27 октября войска 3-й ударной армии атаковали вражеские позиции. Симоняк в это время находился на наблюдательном пункте корпуса Переверткина. Семен Никифорович прихварывал и какое-то время лежал даже в госпитале. Узнав о наступлении, досрочно вылечился и вернулся в корпус.
   - Как себя чувствуешь? - спросил у него Симоняк.
   - Когда идет бой, о всех хворобах забываешь.
   - Это верно, - согласился Симоняк, вспомнив, как не раз забывал о своих недомоганиях, едва его войска переходили в наступление.
   Пока шла артиллерийская подготовка, Симоняк и Переверткин, только недавно познакомившиеся, перебирали общих знакомых. Оказалось, что Семен Никифорович воевал под Москвой, служил в штабе 5-й армии и хорошо знает Говорова.
   - Незаурядная, цельная натура, волевая, бескомпромиссная, - сказал о бывшем командарме Переверткин.
   Симоняк согласно кивал головой. О Леониде Александровиче он мог бы многое рассказать, но не без внутреннего волнения лишь добавил к словам Переверткина:
   - Талантливый военачальник. Я счастлив, что прошел говоровскую школу...
   Симоняк, может, и раскрыл бы Переверткину формулу - говоровская школа, но артиллерийская подготовка подходила к концу и вот-вот войска должны были начать атаку.
   Бой оказался трудным.
   Когда гитлеровцев гнали по ленинградской земле, подумал Симоняк, за их спиной еще были сотни километров захваченной территории. А из Курляндии им удирать некуда, разве только вплавь по морю. Вот и дерутся остервенело, как одержимые.
   И всё же войска 3-й ударной за четыре дня наступления не только стронули врага с его первой оборонительной линии, но и пробились вглубь на двадцать пять километров, освободили десятки населенных пунктов, в том числе и город Вегеряй.
   Дивизии в корпусах 3-й ударной были малочисленны. Если бы влить в них свежие силы, думалось командарму, успех мог быть, конечно, большим. Но Ставка направляла и пополнение и технику тем армиям, которые сражались в это время на главных направлениях, где решался исход войны...
   Зазвонил телефон. Полковник Мирошников снял трубку.
   - Зайдите, Петр Васильевич, ко мне, - послышался бас Симоняка.
   Симоняк сидел у широкого стола. Перед ним лежала стопка бумаг.
   - Устраивайтесь, Петр Васильевич, скоро и другие члены Военного совета подойдут.
   Вслед за Мирошниковым появились начальник штаба армии генерал-майор М. Ф. Букштынович, генерал-майор А. И. Литвинов, начальник политотдела Ф. Я. Лисицын, командующие родами войск.
   Симоняк открыл внеочередное заседание Военного совета словами:
   - Есть новость, товарищи. Нашу армию перебрасывают на 1-й Белорусский фронт.
   Сроки для перебазирования армии устанавливались жесткие. Военный совет определил порядок и очередность отправки корпусов, специальных частей, тыловых подразделений на новое место.
   - Я с оперативной группой выеду завтра, - сказал Симоняк. - А вас, товарищ Мирошников, попрошу следить за переброской эшелонов.
   Симоняк поднялся из-за стола, давая понять, что разговор окончен.
   Вошел адъютант, принес свежую почту. Газеты командарм отложил в сторону, увидев письмо от дочерей. Рая и Зоя докладывали по начальству о своем житье-бытье, ученье, спрашивали отца: Когда же ты нас, товарищ генерал, навестишь? Мы очень соскучились.
   ...Теперь, пожалуй, не скоро, дочурки. До конца войны уж вряд ли удастся выбраться. Сейчас - под Варшаву. А там и до Берлина недалече...
   Симоняк торопливо набрасывал эти строки. Беспокоился о дочерях - как они там живут, совсем юные, рано предоставленные самим себе.
   Пишите чаще, - просил он. - А на меня не обижайтесь, если задержусь с ответом. Знаете, как порой бывает, и минуту не выкроишь спокойную.
   И еще одно письмо отправил в этот вечер Симоняк. В 30-й гвардейский корпус. Командовал им теперь Щеглов. Он потянет, думал Симоняк, годами молод, но это не минус, а плюс...
   63-ю дивизию от Щеглова принял полковник Афанасьев. Тоже молод, и тоже даровит. Не жалеет небось, что остался в начале войны на Ханко. Можно смело сказать: свой диплом он защитил с отличием.
   Выдвинули на корпус и Романцова. А Путилов поехал учиться, и в 45-ю дивизию перебрался из штаба корпуса Иван Ильич Трусов. И это правильно. Пусть самостоятельно покомандует, ему такая школа полезна.
   Симоняк искренне поздравил друзей с новыми назначениями. Это были близкие, родные ему люди, в каждом из них как бы жила и частичка его души.
   В конце письма Николай Павлович сделал короткую приписку - покидает Прибалтику.
   А вы тут доколачивайте фашистские войска, выварите их как следует в курляндском котле...
   Накануне отъезда управления армии из Прибалтики попрощаться с его офицерами и генералами прибыли командующий фронтом А. И. Еременко и член Военного совета В. С. Богаткин.
   - Грустно с вами расставаться, - признался командующий. - А что сделаешь? - Он развел руками, как бы говоря: удерживать вас не в моей власти, да если бы и мог, разве стал бы, коль война вас требует на новое место.
   Еременко напомнил о славных делах 3-й ударной армии:
   - Перед вами встанут новые, быть может, более сложные задачи. Но я уверен, что вы с честью справитесь с ними.
   С этим напутствием декабрьским утром сорок четвертого года Николай Павлович оставил Прибалтику. Он приехал под Варшаву, когда войска 1-го Белорусского фронта готовились к наступлению на Висле.
   Пока шла переброска армии из Прибалтики, Симоняк побывал в штабе фронта, представился командующему маршалу Жукову, начальнику штаба генералу Малинину и не без удивления узнал об огромном масштабе предстоящих операций. Командарм, как всегда, оставался сумрачно-спокойным, хотя его всё время тревожила мысль: как-то придется на новом месте. На Ленинградском фронте он воевал три с половиной года и всегда как бы ощущал на себе говоровский проницательный взгляд и его требовательную, но заботливую руку. И на 2-м Прибалтийском новый командарм чувствовал себя уверенно - его как бы подпирал родной фронт, находившийся невдалеке...
   Беспокойная мысль - как-то придется на новом месте - недолго тяготила Симоняка. Нахлынули дела привычные, фронтовые, и они целиком захватили его.
   3-я ударная армия с момента своего создания не знала отступления. Но нынче размах наступательных боев неимоверно возрастал.
   Они развернутся уже на польской территории. Советские войска выполняют свой интернациональный долг, освобождая братьев-славян от фашистского рабства.
   В Польшу прибывали войска 3-й ударной. Полки имели, как правило, лишь по два батальона. На ходу комплектовали третьи, пополняли роты и, по указанию командарма, сразу же втягивались в напряженную учебную жизнь на полях, полигонах, стрельбищах.
   Куда как вырос масштаб дел у Симоняка по сравнению с временем, когда он командовал корпусом. И характер их стал иным. Всё же командарм часто мысленно обращался к ленинградскому периоду своей боевой деятельности. Наши военные университеты, - называл он целеустремленные военные занятия, тренировки, которыми были насыщены паузы между боями в его дивизии, корпусе. Не забыл Николай Павлович броски батальонов через ледяную Неву перед прорывом блокады Ленинграда. Не изгладились из его памяти учебные городки, построенные по образцу и подобию гитлеровской оборонительной полосы под Пулковом с путаными линиями траншей, мощными дотами, и Токсовский полигон, где солдаты и командиры впервые шагали вплотную за огневым валом... Из богатой ленинградской копилки опыта командарм выбирал сейчас всё то, что могло помочь лучше подготовить армию к боям.
   Вера командарма в силу, сметку, удаль, выносливость, человечность советского солдата к концу войны еще более окрепла. Сам командарм делал многое, чтобы проявились лучшие качества советского воина. Он всё время находился в войсках. Его постоянно видели не только в штабах, но и среди солдат. Ему было жизненно необходимо это общение с бойцами.
   Как-то Николай Павлович наблюдал учение в 150-й дивизии. Сколько ему привелось видеть таких учений на Неве, среди озер Карельского перешейка и у Нарвы, в лесах Курляндии. Но у него не притупилось восприятие. На каждом учении он видел что-то новое, что вносили в него время и люди. И сейчас вот невдалеке от Вислы атакует полк передний край противника. Артиллерия трижды перепахала землю на участке наступления, и атака пехоты идет стремительно. Углубились батальоны, и в пробитую ими брешь хлынули танки. Стремясь воспользоваться их ударом, батальоны убыстряли темп наступления, не давая противнику прийти в себя.
   - Вот ведь что получается, - вслух рассуждал Симоняк, повернувшись к стоявшему рядом генералу Шатилову. - Танков у нас прибавилось. Они, казалось, несут облегчение пехоте, а в то же время требуют от нее еще более высокого напряжения сил, более напористого темпа наступления... Смотри-ка, Шатилов, как взмокли ребята.
   Шатилов кивнул головой. Он тут же рассказал Симоняку, как на недавнем марше дивизии пришлось двигаться сквозь метель и пургу. Ветер слепил глаза мокрым снегом, а под ногами чавкала грязь - тяжело было ноги волочить.
   - Я пристроился к одной из рот, хотелось самому почувствовать настроение людей, подбодрить их. Спрашиваю: Как, ребята, тяжело идти? И в ответ слышу:
   Ничего, товарищ генерал, на Одере перекурим, а в Берлине отдохнем.
   - Хорошо сказал, - засмеялся Симоняк и, хитро сощурив глаза, продолжил: Выходит, не солдат нужно подбадривать, а у них учиться бодрости, выдержке.
   Шатилов молча кивнул головой - верно подметил командарм.
   В январе сорок пятого Красная Армия двинула свои войска в наступление на огромном пространстве от Балтийского моря до южных отрогов Карпат. Рванувшиеся 14 января вперед в общем направлении на Познань соединения 1-го Белорусского фронта за два дня пробились на двадцать пять - сорок километров. В это же время решалась судьба многострадальной Варшавы. В ночь на 17-е 1-я армия Войска Польского форсировала Вислу и ворвалась в столицу. Вскоре в Варшаве оказались и советские части. Одна из красивейших столиц Европы предстала перед ними разрушенная, истерзанная, искромсанная.
   Соединения 3-й ударной, двигавшиеся во втором эшелоне войск фронта, шли через Варшаву. Симоняк знал об испытаниях, выпавших на долю польской столицы, о ее разрушении, но то, что увидел, его потрясло - ни улиц, ни площадей, ни набережных, ни домов, ни памятников. Одни нагромождения обгоревшего кирпича на всем долгом пути через город. Но в глазах возвращавшихся ее жителей Симоняк видел не только слезы, но и улыбки, слышал радостный смех. Враг изгнан. Земля, на которой стоит Варшава, освобождена от гитлеровской скверны. Начинается новая жизнь.
   Не только в Варшаве, а на всем пути советских войск по польской земле народ сердечно встречал Красную Армию - свою избавительницу от фашистского рабства. Гитлер включил в границы рейха Лодзь, Познанщину, Поморье и другие польские земли, безжалостно истреблял поляков, изгнал большую часть населения из родных мест, остальных превратил в батраков.
   В крестьянский дом на окраине только что освобожденной польской деревни зашли Симоняк с начальником политотдела армии полковником Лисицыным. Расположились за столом. В горницу вошел пожилой польский крестьянин, поклонился русскому генералу, хотел что-то сказать - не смог: мешали слезы.
   Потом объяснил, что советский генерал находится в его доме.
   - Попотчевать-то вас нечем. Всё забрал у нас проклятый колонист - и дом, и землю. Заставлял нас на себя работать.
   - Кончилось это, - успокаивал крестьянина командарм. - Не будет у вас больше колонистов. Скоро вся Польша станет свободной...
   Слушая Симоняка, крестьянин не мог скрыть радости. Он порывался еще что-то сказать. Наконец решился:
   - В доме не вся мебель моя, многое принадлежало колонисту.
   Командарм, улыбаясь, поднялся с места, подошел к старику, дружески потрепал его по плечу.
   - Это теперь всё ваше, - сказал он твердо. - Можете пользоваться со спокойной совестью. Сюда колонисту навсегда вход закрыт.
   Утром следующего дня Николай Павлович встретил хозяина дома во дворе, он запрягал в повозку лошадей.
   - Куда собрались? - спросил Симоняк.
   - Хочу помочь Красной Армии перевозить боеприпасы, чтобы вы скорее освободили Польшу и разгромили фашистскую Германию.
   Командарм не смог ему отказать, и польский крестьянин около сотни километров двигался с частями 3-й ударной.
   6
   Семь оборонительных рубежей на пятьсот километров в глубину лежали между Вислой и Одером. Свои главные силы группа немецких армий А расположила на первом - вислинском рубеже, рассчитывая в случае его прорыва последовательно обороняться на всех остальных. Но удар Красной Армии перечеркнул эти расчеты. Советские войска продвигались вперед, не ввязываясь в бои по уничтожению отдельных очагов сопротивления, а обходили их, захватывали у противника заранее подготовленные позиции, прежде чем он оседал на них.
   1-й Белорусский фронт стремительно развивал наступление на запад, а его правый сосед - 2-й Белорусский - начал продвигаться на северо-запад, в район Эльбинга, и между фронтами образовался большой разрыв. Растянувшись по всей Померании, 3-я ударная армия шла по только что освобожденной территории, где остались блокированные гарнизоны в отдельных городах, вылавливала разбредшиеся остатки разгромленных вражеских дивизий, находилась в постоянной готовности вступить в бой, защитить фланг и тыл успешно пробивавшихся вперед армий фронта.
   Темпы преследования врага нарастали, и с каждым днем всё больше сокращалось расстояние до границ Германии, до Одера, до Берлина. Даешь Берлин! - писали бойцы белой краской на броне танковых башен, на кузовах машин.
   Двадцать девятого января 1-й Белорусский фронт форсировал Одер и вступил на территорию Германии. К 3 февраля войска фронта захватили на его левом берегу плацдармы в районе Кюстрина и Франкфурта. Стремившийся всегда досконально всё знать о противнике, Николай Павлович внимательно знакомился с фронтовыми разведсводками, не упускал случая допросить захваченных пленных. Стало известно, что к концу января немецко-фашистское командование создало в Восточной Померании группу армий Висла. Загибая пальцы, Симоняк перечислял причины, которые побуждают эту группировку под командованием главаря гестапо, черного дьявола Гиммлера, как его звали в самой Германии, ожесточенно оборонять Восточную Померанию. Не только потому, что отсюда в Германию всю войну шел поток продовольствия - хлеб, мясо, рыба, сахар. И не только потому, что тут расположено большое количество военных заводов и находятся порты на побережье Балтийского моря, где базируются надводные корабли и подводные лодки.
   - Главное заключается вот в чем... - Командарм водил по карте указкой, рисуя выгодное оперативное положение группы Висла по отношению к нашим войскам. - Видите, как они нависают над нами с севера. Как доносит наша разведка, противник готовится нанести контрудар по флангу и тылу наших армий... Будьте всегда начеку.
   В группу армий Висла входили 2-я и 11-я полевые и 3-я танковая армии; последняя располагалась по западному берегу Одера. Организационно включалась в Вислу и 9-я армия. Она прикрывала берлинское направление с востока, действовала против центра и левого крыла 1-го Белорусского фронта.
   Задержать, а то и сорвать наступление советских войск на берлинском направлении, выиграть время и склонить военных союзников на сепаратный мир вот на что уповал Гитлер. И верный его оруженосец Генрих Гиммлер делал всё, чтобы Висла оправдала свою миссию. Отсюда и безрассудная ярость сопротивления вражеских войск.
   Разгром Восточно-Померанской группировки врага Ставка поручила 2-му Белорусскому фронту маршала Рокоссовского. Войска же 1-го Белорусского должны были в это время ликвидировать окруженные группировки в Познани, Шнайдемюле, Дойч-Кроне, Арнсвальде, расширить плацдарм на левом берегу Одера и одновременно готовиться к наступлению на берлинском направлении, выводя к Одеру основные силы правого крыла фронта. Туда двигалась и 3-я ударная. Симоняк уже несколько раз выбирался к реке, бродил по ее берегу в солдатской одежде, прикидывал, как лучше форсировать Одер и устремиться вперед на Берлин, до которого от передовых частей оставалось шестьдесят километров.
   12-й гвардейский корпус генерала А. Ф. Казанкина занял оборону почти на тридцатикилометровом фронте между деревнями Клайн Бутциг и Ландек.
   - Держите ухо востро, товарищ Казанкин, - наказывал Симоняк комкору. - Ваш корпус поставлен на стыке двух фронтов. Противник может сюда хлынуть - уж очень заманчиво для него ударить нам во фланг и тыл. Заодно может попытаться вызволить своих из Шнайдемюля. Там в котле более чем двадцать пять тысяч гитлеровцев.
   - Ясно, товарищ командующий. Другой корпус 3-й ударной - 7-й стрелковый генерала В. А. Чистова находился в это время (в десятых числах февраля) на марше, двигаясь на запад, в район Каллис, Реетц, от которого уже оставался небольшой переход до Одера. И 79-й корпус С. Н. Переверткина, расположенный восточнее Платова, готовился к новому переходу...
   Симоняку, как всегда, не сиделось на месте. Юркий виллис мчал его в корпуса, дивизии. Дни стояли теплые. На полях стаял почти весь снег, обнажив черную вязкую землю. Вдоль дорог выстроились деревья, они разделяли и прямоугольники полей отдельных хозяев. Глядя на эти изгороди, Симоняк представил себе ширь колхозных полей в родной стране, где уже давно распаханы все межи. Невольно подумалось о старенькой матери - каково-то ей там в колхозе далекой отсюда станицы Темижбекской. Лишь одну весточку получил от нее. Обязательно надо написать ей и дочерям. Дела на новом месте так захватили, что редко он брался за перо...
   Рано утром 14 февраля командарма разбудил звонок начальника штаба фронта Малинина. Он передал приказание комфронта маршала Жукова выдвинуть один из корпусов для разгрома шнайдемюльской группировки, вырвавшейся из окружения и двигающейся на север.
   Шнайдемюль, узел нескольких железных и шоссейных дорог и крепкий узел обороны в так называемом померанском валу, сооруженном еще в тридцатые годы вдоль старой немецко-польской границы, войска 1-го Белорусского обошли во время стремительного январского наступления. Отрезанный от своих войск, вражеский гарнизон чувствовал себя за мощными военно-инженерными сооружениями, окружавшими город, словно в крепости. Гарнизон имел много полевых орудий, минометов, зениток и даже самолетов. По воздушному мосту шла эвакуация раненых из города и доставка гарнизону боеприпасов, пополнения, продовольствия.
   Уничтожение шнайдемюльского котла поручили оперативной группе войск под командованием генерала Кузьмина. Она начала бои 1 февраля, и только двенадцать дней спустя ей удалось продвинуться непосредственно к городу, лишить врага авиационных площадок и аэродрома. Но ночью 13-го, оставив в городе небольшое количество войск, основные силы гитлеровцев прорвались в районе Шенфельда и пятью колоннами стали продвигаться на соединение со своими главными силами в районе Ландек.
   Всего этого командарм еще не знал. После звонка Малинина он немедленно вызвал к себе командира 79-го корпуса С. Н. Переверткина. Его дивизии были ближе других от Шнайдемюля. Когда Переверткин приехал, у Симоняка находился начальник штаба армии Букштынович.
   - Вот что, Семен Никифорович, - обратился Симоняк к командиру корпуса. Звонили из штаба фронта. Фашисты вырвались из Шнайдемюля. Надо на них снова аркан набросить. Смотрите.
   Трое генералов склонились над картой. Не всё им еще было ясно. Но одно являлось несомненным: враг не преминет воспользоваться почти сплошной лентой лесов, которая тянется от Шнайдемюля вдоль реки Кюддов на север.
   - Надо немедленно перебросить дивизии корпуса к лесным дорогам и магистрали из Шнайдемюля на север, перехватить их, и не в одном месте... Если где и пробьются, натолкнутся на новый заслон. Так, Семен Никифорович?
   - Безусловно, товарищ командующий.
   Комкор уехал, а Симоняк еще долго не отрывался от карты. Опять расползутся ядовитые змеи по земле. Надо быстрей их уничтожить. Командующий предложил начальнику штаба армии чаще запрашивать штаб 79-го корпуса - как там у них развернутся боевые действия.
   Добравшись из штаба армии к себе, комкор по очереди вызывал к телефону командиров дивизий.