Стрешинский М.. Генерал Симоняк

   Симоняк и Щеглов начали спускаться вниз. По дороге встретили командира полка Афанасьева, посредников с белыми повязками на рукавах. Командир полка торопливо поправлял вылезавшие из-под фуражки черные волосы. От боя к бою Симоняк всё больше проникался уважением к этому еще молодому офицеру. Он никогда, насколько помнит комкор, не кривил душой, не боялся трудностей, не искал окольных троп к славе.
   Афанасьев доложил, как проходили учения в других батальонах. Комкор, слушая его, про себя отмечал: командир полка хорошо чувствует, что необходимо для лучшей подготовки батальонов к предстоящим боям. За Ленинградский полк можно быть, пожалуй, спокойным.
   У опушки отдыхали солдаты. Они устроились на пеньках или камнях, подставив разгоряченные лица солнечным лучам.
   - Занимайся своими делами, - сказал Симоняк Щеглову, - а я пойду с сынками побалакаю.
   Приметив подходившего комкора, солдаты встали с мест. Симоняк остановился у пулеметного расчета.
   - Как максим, тяжеловат? - спросил он худощавого веснушчатого младшего сержанта.
   - Попотеть приходится, товарищ генерал! Да ведь без труда ничего не дается.
   Симоняк одобрительно кивнул головой.
   - А пулемет у нас знаменитый! - продолжал командир расчета. - Номер пятьдесят девять. На Ханко из него Евгений Мисан стрелял, потом передал Тимофею Пирогову... А теперь вот нас к этому пулемету поставили.
   - Из такого пулемета стрелять плохо нельзя, - заметил Симоняк.
   - Чувствуем.
   Симоняка окружили со всех сторон гвардейцы, прислушиваясь, о чем это говорит комкор с пулеметчиками. Большинство из них знало его, и ветераны дивизии называли за глаза батькой. Он только с виду казался недоступным, даже грозным, но от солдатского глаза ничего не укроется, бойцы видели и его справедливую требовательность, и душевность, и простоту. Никогда он не обидит солдата, который несет на своих плечах самый тяжелый груз войны. Всегда позаботится, чтоб солдат знал в бою свой маневр, чтоб его не обошли наградой, чтоб был он хорошо одет, обут, вовремя накормлен.
   Пару дней назад, передавали по беспроволочному солдатскому телеграфу, командир корпуса побывал в соседнем полку. Проверял ход учений, заглянул на солдатскую кухню. Гвардейцы заканчивали обед. Неподалеку стоял высокий солдат с котелком в руках. Комкор шагнул к нему, и парень застыл как оцепенелый, замигал глазами.
   Ты что? - пробасил Симоняк. - Первый раз генерала увидел? Эх ты, вояка! Как же фашистов будешь бить, коль перед своим генералом робеешь?
   Солдат густо покраснел и молча, неловко покачивал пустой котелок.
   Или тебя не кормят?
   Уже отобедал.
   Да видно, неважно, - усмехнулся Симоняк и потянул солдата за ремень. Тут, я вижу, место для добавки найдется.
   Боец поднял голову и встретился с улыбающимися глазами генерала.
   Найдется.
   Налей-ка еще борща в котелок, - сказал Симоняк повару. - Солдат, видишь, какой высоченный! Ему и порция нужна посолиднее. Нам с ним скоро в бой идти.
   Может быть, так всё было, может быть, кое-что и приукрасили солдаты. Но слушали эту историю все с интересом.
   Симоняк обвел глазами гвардейцев.
   - Ишь, сколько вас тут собралось! Хоть митинг открывай.
   Комсорг полка Баранов, знавший комкора еще с Ханко, сразу подхватил:
   - Разрешите вправду, товарищ генерал, митинг начать?
   - По плану разве намечено? - отшутился Симоняк. - Давайте просто потолкуем. Есть у вас какие вопросы?
   Солдат интересовало многое: бои на других фронтах, действия союзников, жизнь тыла. Симоняк тепло, как с сыновьями, беседовал с гвардейцами.
   - Вы хотите знать, когда нам снова в бой? Рад бы сказать, да сам не знаю. Но я хоть сегодня готов! А вы как?
   - Готовы, товарищ генерал! - раздались голоса.
   - Думаю, еще не совсем. Подучиться вам следует. Немало среди вас молодых, необстрелянных солдат. Кто на Ханко воевал? Поднимите-ка руки.
   Ханковцев оказалось десятка полтора.
   - Пройдите-ка сюда. Давайте в центр.
   Ветераны полка подошли к генералу. У некоторых на плечах были офицерские погоны, у большинства - нашивки с золотистыми и красными полосками, память о ранениях. И у всех - ордена и медали.
   - Глядите на них, - сказал Симоняк. - Это славные гангутцы. С первых дней на войне. Испытания они выдержали суровые. Равняйтесь на них, они вас никогда не подведут!
   И еще пригласил генерал в центр круга участников прорыва блокады, боев под Пулковом, у Нарвы. Их было уже намного больше.
   - Это ваши вожаки, запевалы, - обратился Симоняк к молодым бойцам. Учитесь у них. А вы, ветераны, помогайте молодым. Чем дружнее мы все будем, тем страшнее для врага.
   В штабе Симоняка ждал неожиданный гость. Он сидел за его столом довольно давно уже и донимал дежурного:
   - Где ваш комкор? Затерялся как иголка в стогу сена.
   - Уже выехал, товарищ генерал. С минуты на минуту будет здесь.
   Дежурный вышел из комнаты, в коридоре увидел Симоняка и доложил, что его ждет начальник штаба фронта.
   - Генерал Гусев? - спросил Симоняк.
   - Нет, не он. Какой-то новый генерал.
   Комкор, раскрыв дверь комнаты, застыл на пороге. У стола сидел Маркиан Михайлович Попов.
   Три года не виделись друзья, с той поры, когда Попов приезжал на Ханко. Давно это было. Война разлучила их. Попов, слышал Симоняк, воевал под Брянском, затем где-то неподалеку... Теперь, оказывается, переброшен сюда.
   - Чего, Николай, застрял на пороге? - улыбнулся Попов. - Или не узнал?
   Он с завидной легкостью поднялся со стула.
   - Что ты, Маркиан? Просто не ожидал тебя здесь увидеть.
   Друзья расцеловались.
   - Слышал о твоем горе, - медленно проговорил Попов. - Всё не верится, что Александры Емельяновны нет в живых.
   Они несколько минут молчали, глядя друг на друга. Потом заговорили о другом. Попов расспрашивал, кого из старых друзей по академии встречал Симоняк.
   - Один Андреев у нас на фронте. Тоже корпусом командует.
   - У тебя, - улыбнулся Попов, - я смотрю, дела идут, ордена не помещаются на груди. И чем это ты, Николай, Говорова заворожил?
   - Не знаю... Что-то ты, Маркиан Михайлович, преувеличиваешь.
   - Да нет, говорят, командующий тебя называет генералом прорыва. Шутят, что Симоняк знает волшебное слово, растворяющее двери вражеской обороны.
   - Эх, кабы так было! - вздохнул Симоняк. Он завертел свой сивый чуб. Воюем сейчас по-другому, кое-чему научились...
   Постепенно он разговорился. Как было в начале войны? На десять снарядов мы отвечали одним. Вражеская авиация господствовала в воздухе.
   Всплыли в памяти бои под Ивановским. Трудно было тогда рассчитывать на успех. Наступали на узком участке фронта. Враг обрушивал на наступающих массу артиллерийского огня, прижал их авиацией к земле. А что мог сделать комдив?
   - Теперь и противник не тот, и мы не те, - заметил Попов.
   - Вот именно.
   Разговор перешел на конкретные вещи: как корпус готовил прорыв Северного вала, как организовали взаимодействие различных родов войск в бою. Что обеспечило успех? Прежде всего тщательное изучение обороны противника - не только по картам, схемам и разведсводкам, но на местности - всеми командирами, начиная с комкора; очень важно точно распределить цели между артиллеристами, и тогда во время артиллерийской подготовки они ведут огонь по определенным объектам, а не по площадям. Наконец, многое зависит от правильного построения боевого порядка корпуса...
   - Да, - сказал Попов, - опыт накопился богатый. Не случайно и в новых боях твоему корпусу серьезная роль отводится.
   - Готовимся.
   - Буду навещать.
   Ужинать Попов не остался, спешил в Ленинград на заседание Военного совета фронта. Симоняк проводил его к машине и, когда она рванулась с места, еще долго смотрел вслед...
   В Ропшинский дворец съехались командиры корпусов и дивизий. Симоняк увидел многих знакомых: командующего 21-й армией Гусева, Одинцова, Ковалева, Бычевского...
   - Здравия желаю, товарищ генерал-лейтенант! - услышал он хорошо знакомый бас.
   Из-за колонны показался грузный Кожевников. Яков Иванович теперь командовал дивизией. Симоняк расстался с ним не без сожаления. Не хотелось отпускать из корпуса, но не вечно же ему командовать полком.
   - Здорово, дядя Яша! - улыбнулся Симоняк. - Обратно не тянет?
   - Не пущают. Вот если провинюсь, попрошусь в корпус, на перевоспитание.
   - Нет уж, на перевоспитание не возьмем. Держи и там марку гвардии.
   Окинув глазами комнату, Симоняк увидел Щеглова, Путилова, Романцова, направился к ним.
   Вместе они прошли в соседний зал, где стоял большой макет района предстоящих боевых действий.
   - Разрешите начинать? - спросил у Говорова начальник штаба фронта Попов.
   К макету подошел генерал-лейтенант Дмитрий Николаевич Гусев с длинной указкой в руках. Он охарактеризовал оборону противника на Карельском перешейке, Глубина первой полосы, показывал Гусев, шесть километров. Командарм вел указкой по холмикам и впадинам, по улочкам миниатюрных поселков... Первая полоса тянулась от Ладоги до Финского залива, на макете были обозначены линии траншей, разведанные укрепления, огневые точки, позиции неприятельских артиллерийских и минометных батарей.
   На 15 - 25-километровом удалении от первой полосы проходила вторая, наиболее мощная. Указка командарма очерчивала господствующие высоты, где находились железобетонные доты, пулеметные капониры. Подступы к укреплениям, дороги перехватывались грядами гранитных надолб, минными полями.
   Третья полоса обороны... Выборгский обвод... Всё это войскам армии предстояло сокрушить, пройти за десять-одиннадцать дней.
   - Ого! - шепнул Щеглов комкору. - А помните в финскую кампанию?
   Симоняк кивнул. В то время три месяца прорывались к Выборгу наши войска. Сейчас надо это сделать раз в десять быстрее.
   Как? Командарм изложил свое решение, затем докладывали командиры соединений.
   К макету подошел Симоняк. Он выпрямился, слегка пригладил вихор.
   Попов с особым, обостренным интересом ждал, что скажет его старый товарищ, как будет держать себя перед строгими экзаменаторами. Что Симоняк готов к боям, начальник штаба фронта не сомневался. Он уже не раз побывал на учениях в корпусе.
   С неделю назад Попов повстречал Симоняка под Старым Белоостровом, у переднего края. Одет был комкор в пятнистую блузу, на ногах - кирзовые сапоги, на голове едва умещалась солдатская пилотка.
   - Что это ты себя в рядовые разжаловал? - шутливо спросил Попов, догадываясь, откуда возвращается комкор.
   - К Маннергейму дорогу смотрел. Он нас когда-то в гости приглашал. Тогда недосуг было... А теперь в самый раз.
   Симоняк выглядел усталым. Еще ночью он по траншеям и ходам сообщения пробрался со своим адъютантом на наблюдательный пункт артиллеристов. Поговорил с командиром дивизиона Сыроедовым, от него перекочевал к пехотинцам, которые здесь уж давно занимали оборону: они рассказали много любопытного о противнике, распорядке дня по ту сторону нейтральной полосы.
   Когда рассвело, комкор с разных точек подолгу разглядывал вражеский передний край, делая пометки на своей карте.
   У Николая Павловича, понял Попов, осталось неизменным его командирское правило: самому всё видеть и оценить, прежде чем принимать решение.
   ...Глуховатый бас Симоняка минут двадцать рокотал под расписными сводами зала Ропшинского дворца. Комкор говорил, изредка бросая взгляд на свою карту. Как и ожидал Попов, он доказательно, с большой убедительностью оценил характер обороны противника в полосе наступления корпуса, изложил собственное решение.
   Говоров сидел насупившись. Казалось, он не очень следит за словами комкора. Но когда Симоняк отходил от макета, проводил его потеплевшим взглядом.
   6
   Солнечным утром 10 июня Симоняк с волнением вслушивался в рев канонады. Артиллерийское наступление продолжалось уже больше двух часов. В операции на Карельском перешейке на каждый километр фронта в полосе гвардейского корпуса приходилось более двухсот орудий. Теперь к ним присоединились самолеты. Нара стающий гул моторов заставил Симоняка поднять голову. Низко, чуть не задевая деревья, проносились эскадрильи штурмовиков. Повыше, над ними, в бледно-голубом небе плыли, похожие на журавлиные стаи, девятки бомбардировщиков.
   С земли было хорошо видно, как от самолетов отрывались крупные серебристые капли. Падая, они быстро увеличивались в размере и со свистом пронзали воздух.
   Всё дрожало вокруг. Казалось, что земля не выдержит бомбового удара.
   Взрывной волной с Симоняка сорвало фуражку. Одна девятка сбросила бомбы у самого нашего переднего края. Несколько бомб упало невдалеке от наблюдательного пункта комкора.
   Симоняк в сердцах выругался и велел соединить его с командующим фронтом.
   - Меня бомбят наши, - пожаловался он Говорову. - Побьют народ, с кем пойду в атаку?
   Несколько минут комкор ждал звонков из дивизий. Не натворил ли беды этот нелепый бомбовый удар? Но телефон молчал. Симоняк сам твердо наказал: до начала атаки прибегать к телефонной связи только в случае крайней нужды.
   - Вызывай Щеглова, - сказал командир корпуса телефонисту.
   63-я дивизия, как и под Пулковом, наступала на главном направлении. Ей предстояло идти вдоль Выборгского шоссе.
   - Как у тебя, Афанасий? - спросил комкор. - Здорово пробомбили?
   - Еще не совсем ясно.
   - А настроение?
   - Превосходное!
   - Уточнишь потери от бомбежки, донеси.
   - Передали вот, что Холошню малость зацепило, у остальных как будто в порядке...
   Майор Григорий Силантьевич Холошня командовал 192-м полком, сменив Якова Ивановича Кожевникова. Симоняк помнил его с августа сорок первого года, когда наши моряки доставили на Ханко гарнизон острова Осмусаар. Среди командиров был и лейтенант Холошня. На кадрового он мало походил. Представляясь комбригу, поднес руку к пилотке, неловко оттопырив пальцы. Гимнастерка мешком висела на его плечах. Глаза были прикрыты поблескивавшими стеклышками очков. Симоняк тогда немало удивился, узнав, что моложавый лейтенант уже окончил институт и возводил укрепления на Осмусааре.
   Холошню направили к Кожевникову. Он на глазах превращался в собранного, волевого офицера. Его перевели в штаб батальона, оттуда - в штаб полка. Когда Кожевникова брали на дивизию, он сказал Симоняку:
   - Лучшего человека на командование полком, чем Холошня, искать не надо. Большой он умница!
   В трудном бою под Нарвой Холошня оправдал эту оценку. И к предстоящей операции подготовил полк хорошо. Но вот перед самой атакой - такая неприятность.
   - Ободри его, - сказал комкор Щеглову.
   - Дьяченко туда уже пошел.
   Передний край корпуса от реки Сестры отделяло двенадцать - семнадцать километров. Река причудливо извивалась по лощинам, среди густых лесов. Неширока она, а переправиться трудно: берега крутые, подходы под огнем.
   Уже с самого начала боя, когда войска корпуса рванулись вперед и за двадцать минут оставили за собой четыре линии вражеских траншей, взгляд Симоняка, скользивший по карте, всё чаще и чаще останавливался на голубой ленточке реки. Шагнуть бы сегодня за Сестру, размышлял комкор, захватить мост, поселок Яппиля - вот это было бы по-гвардейски!
   Наступали две дивизии корпуса - 45-я и 63-я. 64-я находилась во втором эшелоне. От Путилова и Щеглова поступали бодрые донесения. Противник ошеломлен, смят ударами нашей артиллерии и авиации, дружным натиском гвардейцев.
   Позвонил командующий фронтом, справлялся, как идут дела.
   - Хорошо. Финны еще не опамятовались. Полки местами уже продвинулись на четыре километра.
   - Наши самолеты больше вас не бомбят?
   - Нет. Они, к счастью, больше напугали, чем причинили вреда.
   Красные стрелки на карте комкора с каждым часом отодвигались от бывшего переднего края. В лесах, у озерных дефиле, на перекрестках дорог завязывались скоротечные схватки, а иногда и яростные бои. Гвардейцы опрокидывали неприятельские заслоны и рвались вперед. В их действиях сказывалась большая школа войны, полученный в сражениях опыт прорыва многополосной обороны.
   Из дивизий докладывали только о достигнутых рубежах, занятых полками опорных пунктах. Но что стояло за скупыми словами шифрованных сообщений?
   Радиоволна донесла командиру 192-го полка прерывистый голос комбата Петрова:
   - Я у высоты Волк.
   - Не задерживайтесь. Иду следом.
   Холошня, поправив очки, назвал место своего нового командного пункта Заболотье.
   Деревеньку с этим названием заняла рота капитана Львова. После тяжелого ранения под Пулковом Алексей Львов долго лежал в госпитале. Вернулся в полк перед боями. И опять повел своих автоматчиков вперед. Рота обогнала стрелковые цепи, лесом обогнула Заболотье, атаковала финнов с фланга. Старшина Иван Исаичев, ветеран полка, ханковский снайпер, со своим взводом внезапно появился у них в тылу. Неприятельский гарнизон почти весь был уничтожен. Автоматчики захватили три тяжелых орудия.
   - Что делать с пленными? - запрашивал Львов.
   - Придержите, я скоро буду, - ответил командир полка.
   В Заболотье Холошня пробыл недолго. Посмотрел на первых пленных, узнал, из какой они дивизии. Финские солдаты исподлобья поглядывали на советских бойцов и офицеров, они еще не пришли в себя от пережитого, как сказал один из них, огненного ада.
   - Отправить в штаб дивизии, - приказал Холошня командиру роты Львову. - А сам давай вперед, к Сестре! Обгоняй Петрова.
   Но сделать это оказалось не просто. Командир первого батальона был в это время уже далеко от Заболотья. Одну роту направил на высоту Огурец, где у финнов находилось три пулемета, а сам стороной обошел ее с танковым взводом. Ударили тридцатьчетверки по дзотам и за несколько минут превратили их в груды развалин.
   За болотистой лощиной поднимался новый покатый холм. По нему вела огонь наша артиллерия. Грохот разрывов сливался с рокотом танковых моторов. На небольшой высоте проносились самолеты с красными звездами, и пехотинцы ракетами давали им знать, куда направлять удары. Трещали пулеметы и автоматы. В шуме боя Петров не слышал даже собственного голоса. Как командовать ротами? По радио? Пока войдешь в связь - потеряешь драгоценные минуты. А бой не терпит промедления. Быстрее к Сестре! Быстрее! Комбат поднимал вверх правую руку, несколько раз вертел ею над головой, привлекая внимание командиров рот, и затем рукою же показывал направление дальнейшего движения.
   Глубоко вклинивался во вражескую оборону и 131-й полк 45-й дивизии. Наступал он на левом фланге корпуса. Командир полка Даниленко перед боями обижался на комдива Путилова: тот ему и участок для наступления выделил в два раза больше, чем на главном направлении, и артиллерии дал значительно меньше. Даниленко было посетовал на это.
   - Не торгуйся, Семен Филиппович, - ответил Путилов. - Больше не получишь. А задачу надо выполнять.
   - Раз надо - будем выполнять. - Даниленко несколько необычно построил боевой порядок. Не стал равномерно распределять участок наступления между батальонами. Самый сильный удар решил нанести справа. Сюда направил и огонь приданной артиллерии.
   Расчет оказался правильным. Первый батальон сразу проскочил через вражеские траншеи. А следом за ними рванулся и второй батальон. Противник не сумел оказать серьезного сопротивления. В опорном пункте на станции Алакюля он побросал заряженные орудия. К часу дня полк прошел двенадцать километров.
   Немало удивился комдив, узнав, что 131-й полк уже подошел к деревне Хапала.
   - Хорошо шагнул! - радировал Путилов командиру полка. - А ты плакался! Пока задержись.
   Впервые, пожалуй, слышал подобное командир полка от комдива. В прежних боях было по-иному. Почему застрял? - торопили сверху. - Пробивайся дальше.
   Даниленко, смахнув пот со лба, присел на пенек. Гроза страшной силы потрясала весь Карельский перешеек. И слева, где наступал 109-й корпус, и справа доносились орудийная пальба, разрывы бомб. Бой не утихал ни на минуту. Особенно упорный характер носил он на участке наступления 190-го полка. Полковник Афанасьев, как и Даниленко, обливался потом, - солнце палило вовсю, но присесть передохнуть не удавалось. Противник цеплялся за основную магистраль - Выборгское шоссе. И на самой дороге, и в обрамляющих ее лесах часто завязывались схватки.
   Командир полка передвигался буквально по пятам комбатов Ефименко и Панфилова, всё время держал в своих руках нити управления боем.
   - Харитон, ты еще не у реки? - запрашивал он комбата Ефименко. - Гляди, опередят соседи.
   - Мы будем первыми, - заверял майор. - До реки уже самая малость осталась.
   - Сразу перебираться. Слышишь?
   Гвардейцы двигались по густому лесу. Высоченные ели стояли, словно взявшись за руки, их густые ветви спускались до самой земли, покрытой моховым ковром. Командиры рот часто посматривали на компас. Не сбиться бы с направления.
   Местность постепенно начала подниматься. Мох сменили заросли вереска. Стало светлее, просторнее. По косогору выстроились золотистые сосенки.
   - Река! - крикнул ефрейтор Петр Маслов.
   Он прилег за бугорком, всматриваясь в противоположный берег.
   Командир батальона Ефименко приказал форсировать Сестру, а сам связался с командиром полка.
   - Ты не ошибся? - переспросил Афанасьев. - Вышли к Сестре?
   - Точно. Слышу стрельбу на правом берегу.
   - Сейчас подойдут танки с десантом. Афанасьев, окончив разговор, повернулся к комсоргу полка Баранову. Тот перехватил его озабоченный взгляд.
   - Разрешите мне отправиться с танками?
   - Иди, Алеша.
   Баранов поспешно помчался к комсомольцам-автоматчикам, которые в это время усаживались на танки.
   Скоро и Афанасьев передвинул свой командный пункт к Сестре.
   Гвардейцы форсировали реку с ходу в нескольких местах. Справа, где Сестра делала крутую излучину, переправилась рота старшего лейтенанта Владимира Михайлова. Несколько левее - батальон капитана Петрова из 192-го полка. Сделав решительный бросок, зацепились за правый берег бойцы батальона Ефименко. Противник не успел даже взорвать заминированный мост.
   Горячий бой завязался у деревни Яппиля. Она тянулась вдоль Выборгского шоссе километра на полтора. На помощь гарнизону, который здесь оборонялся, финское командование подбросило самокатный батальон из бронедивизии Лагуса. Но это уже не могло изменить ход событий. По захваченному мосту в Яппиля ворвались наши танки, слева и оправа деревню обтекали стрелки.
   Симоняк подозвал полковника Морозова, обвел на карте легонько карандашом подходы к вражескому опорному пункту на командной высоте.
   - Нужно дать огонька, чтоб никто не ушел отсюда и никто не пришел им на помощь.
   Финский самокатный батальон напоролся на огонь нескольких танков, на меткие очереди пулеметчиков и автоматчиков. Не прошло и получаса, как он был разбит. На улицах деревни, на обочинах дорог валялись десятки искалеченных велосипедов.
   8
   Комдив Романцов всю первую половину дня провел в ожидании приказа. В корпусе о нем словно забыли. Симоняк ни разу не позвонил. Романцов связался с начальником штаба Трусовым:
   - Долго еще мне сидеть, Иван Ильич?
   - Радоваться надо, что вы пока не нужны, - утешал начштаба.
   - Двигаю полки за первым эшелоном.
   - Добре! Там и Николая Павловича встретишь.
   И действительно встретил - но за Сестрой-рекой. Солнце спускалось к лесу, его косые лучи уже не обжигали, как в полдень. В тени под ветвистым тополем на валуне сидел Симоняк. Морозов переговаривался с кем-то по рации.
   - Вовремя! - кивнул Романцову комкор. - Где твое войско?
   - Неподалеку. По трем дорогам сюда идет.
   - Кукушки вам не попадались? Помнишь финскую кампанию? Первых пропускали, а потом и начинали щелкать.
   - Обалдели кукушки. Видел я пленных. Все одно и то же твердят: такой огонь выдержать невозможно.
   - Война теперь, конечно, другая, но дремать нам нельзя. Могут они нам разные сюрпризы еще преподнести.
   Романцова интересовало, когда дивизия вступит в бой. Симоняк не ответил определенно. Всему свой час.
   - Выходи, Иван Данилович, за Сестру и жди сигнала.
   Симоняку весь день хотелось побывать в частях. Не удавалось. Только под вечер он вырвался в 188-й полк. Давиденко удивился, увидев на своем командном пункте Симоняка. Или генералу уже доложили, что он в начале боя несколько растерялся, выпустил на время нити управления?
   Но Давиденко не собирался ничего скрывать, сам рассказал всё как было. Симоняк внимательно слушал майора.
   - Не всеми, вижу, ты доволен. Небось думаешь: хорошо бы и кое-кого сменить. Так?
   - Так, - согласился Давиденко.
   - Неправильно думаешь.
   Командир полка недоуменно пожал плечами.
   - Да, неправильно. И вот почему. Ты знаешь достоинства и недостатки каждого офицера, можешь на него влиять. А сменишь - нового тоже учить придется. Или готовенького ждешь? За каждого человека надо бороться, товарищ командир полка. Цени людей!
   Давиденко молчал, он не ожидал такого поворота. И Симоняку захотелось приободрить молодого командира полка.
   - А воевал ты в первый день хорошо. Спасибо! Зоркие глаза комкора еще издали заметили худощавую фигуру замполита Силоняна.
   - Иди сюда, Арам! - позвал его Симоняк.
   Силонян одернул маскировочный халат.
   - Здравия желаю, товарищ генерал!
   - Здравия желаю!.. Каков денек?
   - Хороший, товарищ генерал. Никогда мы еще так не наступали.
   - Расхвастался!..