Сулима Елена. Опоенные смертью

   - Сколько лет этому, кто тебя привез?
   - Но причем здесь это?!
   - Ладно. Я не ревную. Разве я похож на ревнивца? Я просто не понимаю, почему ты оказалась в казино без меня?
   - Но я увидела, что тебя нет, подумала...
   - Ладно. Мне совсем не интересно знать, что ты подумала. Поехали в бар перекусим. Гостиница у нас оплачена ещё дня на три вперед. Потом заберем вещи. А пока можем пожить в твоем домике. И вообще, пора мотать отсюда в Москву.
   - Но...
   - У меня дела. Деньги при такой жизни быстро кончатся, а новых не будет.
   - А за мой дом?!
   Он промолчал о том, что вовсе не продал её дома, а сдал в долгосрочную аренду с помесячной оплатой перечисляемой на её счет через международный банк. Договор вступит в действие лишь через неделю. А деньги ей он выдал свои, потому что казалось невозможным наблюдать с каким отчаянием она сжигает мосты, всякую возможность продолжения жизни. Их переезд в гостиницу Ниццы, был лишь инсценировкой продажи.
   Они вошли в тот же кафе, где вчера принял необходимую дозу Кирилл. Сели за столик, отгороженный от остальных плетенкой из белой фанеры. Навес, увитый искусственным виноградом, напоминал лето где-нибудь в Греции. Грецию напоминали и огромные вазы из красной глины, и черные глаза бармена увеличенные выпуклыми линзами очков, его широкие скулы и даже поступь. Узнав в Кирилле своего странного ночного посетителя, он скорбно покачал головой. Кирилл взял Алине бокал Бордо и пошел искать туалет.
   Когда он вернулся, Алина сидела перед полным бокалом, даже не пригубив его, курила.
   - Почему ты не пьешь?
   - Не хочу.
   - Ты же любишь сухое красное.
   - Ненавижу.
   - Тогда... взять тебе ликера?
   - Нет. Я вообще ненавижу алкоголь, твою ревность... и вообще!..
   - Тогда иди в машину, я пока расплачусь.
   Она встала и пошла. Краем глаза Кирилл уловил ехидную ухмылку бармена. Но пошел расплачиваться к стойке, а заодно купить себе бутылку вина на ночь. Покровительственный взгляд бармена его раздражал. Кирилл заказал двести грамм русской водки.
   - Водки нет. Есть граппа. - Ответил бармен и самодовольно выставил перед ним пузатый графин с синей жидкостью, подозрительно напоминающей о денатурате. Налил ему в стаканчик грамм пятьдесят.
   - Двести - напрягся Кирилл.
   - Но это настоящая итальянская граппа.
   - Мне наплевать, чья это граппа. Я прошу двести грамм водки.
   - Это водка, водка. Водка итальяно, - закивал бармен и налил Кириллу пятьдесят грамм. Кирилл выразительно приподнял бровь. Бармен перелил в большую рюмку и долил до ста. Кирилл снова приподнял бровь и, сжав губы, засопел. Бармен быстрыми движениями исправился, - выдал, как просил Кирилл, сто пятьдесят грамм.
   Кирилл опрокинул одним махом предложенную синюю жидкость. Затем в полной тишине рот Кирилла округлялся и расширялся на выдохе, и синхронно ему округлялись глаза бармена.
   - Граппа?! - просипел Кирилл, - Да у нас в России, в деревне Кукуево баба Мотя Хренуева на курином помете, знаешь, какой самогон гонит?! А ты меня тут тормозной жидкостью за франки травишь!
   Алина дремала в машине, ожидая Кирилла, как вдруг услышала звук тупого удара, и звон падающего стекла.
   - Мадам, пора идти, - невозмутимо сказал Серж, и лишь тогда Алина очнулась, обернулась и вскрикнула.
   В разбитых дверях стоял сияющий растерянной улыбкой Кирилл, держа руку перед собой руки с расставленными пальцами так, словно приветствуя её, или прощаясь... Она не сразу поняла, что по лицу его со лба хлещет кровь, вся белая рубашка уже алая.
   - Нет! - вскрикнула она и бросилась к нему из машины. Она схватила его за руку и побежала в бар
   - Врача! Врача! - кричала она, сама не понимая, что кричит по-французски.
   Бармен с гримасой ужаса на лице отшатнулся, медленно теряя сознание от вида крови. Алина выпалила французское ругательство и, не выпуская руки Кирилла, побежала с ним к машине. "Врача! Врача! Скорее к частному! К самому дорогому!" - продолжала кричать она на неизвестном ранее ей языке. Открытая рана на лбу пульсировала кровью и казалась ртом, с отвислой губой срезанной, но не до конца кожи. Словно сквозь окровавленные кружева белела черепная кость.
   Серж ничего не сказал - тут же нажал на газ.
   Алина нашла автоаптечку в машине и дрожащими руками наложила на лоб Кирилла повязку.
   Даже оказавшись в успокаивающем голубоватом свете частной клиники, она не лишилась способности говорить по-французски, потребовав косметического шва, сколько бы это не стоило.
   И лишь, когда Кирилл вышел из операционной, вздохнула по-русски:
   - Ну... т-ты... в рубашке родился! - выдавила она из себя и заплакала у него на плече.
   Они вошли в дом, и она остолбенела от с ног сшибающего густого аромата и, увидев розы, розы, розы по всему дому, - упала в кресло, чувствуя, что теряет сознание... Кирилл сел в кресло рядом, и положив руку ей на плечо, просопел:
   - Вот так. Хотел сделать тебя счастливой...
   - Вот и сделал, - ласково усмехнулась она и поцеловала его.
   Вдруг входная дверь скрипнула, и порог переступила кошка. Она смотрела на Алину, одним глазом, другой пряча за створку двери.
   - Маруся! - догадалась Алина.
   - Ма-а, - ответила кошка и на цыпочках, по колючим стеблям роз подбежав к Алине начала тереться о её ноги.
   ГЛАВА 9
   С утра к ним прибежала Зинаида, казалось, она лишилась знания русского языка, так взволнованно брызгала она словами, что ничего не было понятно. Лишь иногда до них доходил смысл: "Мсье Кирилл, вы такой импозантный! Вы ли это?! Александр был такой достойный человек!.. Алина такого высокого рода, а... Наш квартал недоволен... Что квартал! Такой переполох! Такой переполох!"
   - Пара сматываться из этого курятника, - мрачно заметил Кирилл Алине.
   - Да вы просто кретин дез Альпез! - воскликнула Зинаида и замахала какой-то бумагой.
   - Из Москвы я. - Серьезно поправил Кирилл.
   - Столицы особой вселенной. - Пояснила Алина
   - А вот вы как раз из Альп. - Поправили они хором Зинаиду.
   - Но я-то не кретин! - задыхалась она от возмущения, - А вот вы себе такое позволяете! Такое!.. А тут ещё эта телеграмма! Да от такого достойного человека! Как вы можете быть допущены в его дом?!
   - Что за телеграмма?! - напрягся Кирилл, думая, что это штраф за разбитое стекло.
   - Я не знаю. Не знаю я. Я не читаю чужие письма.
   - Читайте, я прошу.
   - "Алина! Я соучаствую сердцем вашей судьбе". - Торжественно четко прочитала Зинаида.
   - И все?! - оглянулся Кирилл на Алину.
   - Все. И подпись: мадам Линн. Адрес?! О-о! Вы знаете - кто это такие?! К этим человеку не подойдешь! Их не встретить на улице! - задыхалась Зинаида. - Я по обратному адресу сразу поняла, кто это! Это!..
   - Милая, чудесная... - посветлела Алина от воспоминаний прошлой ночи. - Она подвезла меня сюда, а до этого подвозил один придурок - Оноре, её сосед. Но я не могла открыть дверь. А с Линн мы перелезли через забор, а дверь уже оказалась открытой.
   - Стыдитесь врать! Я знаю, что мсье Онере и в бреду не придет в голову подвезти кого-то, а мадам Линн из такой фамилии, что вы не смеете говорить о ней такое! - тряслась Зинаида. - Сказали бы лучше правду, что вы имели к ним протеже заранее. Вы должны срочно сделать им ответный визит, срочно пригласить к себе каждого по отдельности и с супругами... Но куда?! У вас не дом, а гербарий! Да и маленький для таких важных людей. Для такого случая вы должны снять виллу где-нибудь в Сан-Тропез! Но у вас нет даже доверительного письма!.. Никаких документов о том, что вы княжеской крови, приличные люди! Какая безалаберность! Вы же не звезды Голливуда! А этот синяк под глазом! Повязка! И ещё поперек лба!
   - А если не поперек лба, то тогда можно? - спросила Алина.
   Зинаида фыркнула, не найдясь, что ответить, но, переведя дух, залопотала вновь: - Мне теперь надо бежать за продуктами. Будете принимать пищу дома. Вы же не можете показаться в таком виде не в одном приличном заведении! Хорошо. Так уж и быть. Я согласна. Я возьму готовку на себя! завершила она героически.
   - Ах, вот куда она клонит, - шепнула, еле сдерживая улыбку, на ухо Кириллу Алина.
   - Это почему я не могу показаться в ресторане? - обиделся Кирилл.
   - Но посмотрите на себя в зеркало! Мало того, что у вас перевязана голова, у вас синяк под глазом! Вас примут за бандита! За русского бандита. Они особенно опасны. Ими напуган весь наш Лазурный берег!
   - Синяк? А что синяк?! Для нас дело привычное. А если за бандита примут, так хоть на этот раз не обсчитают. Вы только мне объясните, сколько стоит это стекло?
   - Какое стекло?!
   - То, что вставляют в деревянные, старинные двери?
   - Зачем вам?
   - Понимаете, Кирилл хочет заплатить за удовольствие прохождения сквозь стеклянную дверь.
   - О! Совсем с ума сошли! То они вышибали двери в собственном доме, а теперь ходят сквозь чужие!.. Какой позор! Вас оштрафуют!
   - Что ж, заплатим. Я думаю, денег нам хватит, чтобы остеклить все гостиницы Ниццы и Канн. Даже отель Карли. В былые времена, я проходил сквозь них, как бог! А тут чего-то не рассчитал.
   - Вы с ума сошли! Вы с ума!.. Пожалейте город!
   - Не требуйте слишком многого.
   - Вас приветили люди из района Симиез! Ведите себя прилично.
   - Не понимаю, почему ради них надо вести себя как-то особо?.. - пожала плечами Алина, - они совершенно нормальные люди.
   - А в прямом или сексуальном смысле? - Кирилл уставился на жену украшенным синяком, от того разбойничьим, взглядом.
   - Прекрати! - вскипела Алина, но тут в калитку позвонили.
   Молодой человек выглядел растерянно и бледно. Он что-то промямлил по-французски, но Зинаида тут же взялась переводить:
   - Он говорит, что хозяин отеля просит вас не подавать на них в суд.
   - Это за что?!
   - За несоблюдение техники безопасности. Он не подозревал, что его противоударное стекло не выдержит вашей головы. Он должен был поставить более безопасное стекло или предусмотреть предупредительные знаки.
   - Это какие же знаки? - засмеялась Алина, - "СО СТЕКЛАМИ НЕ БОДАТЬСЯ"?! Но, пусть там написано будет только по-русски.
   - Это серьезно! - Бросила на неё гневный взгляд Зинаида. - Я не понимаю, почему вы все время смеетесь! Хозяин отеля предлагает оплатить вам лечение. Для начала он прислал вам триста франков!
   - Слушай, парень, - сказал Кирилл по-английски, обращаясь к посыльному, размахивающему конвертом с деньгами: - Сбегай-ка за вином.
   - Что?! Что вы говорите?! Как можно, мсье Кирилл! - возмутилась Зинаида.
   - Ничего, ничего. Винца надо выпить. Тут без бутылки не разберешься. Деньги у него есть, вот пусть и покупает. Бутылки три Бургонского, или Шато... Пусть выберет по вкусу. Вот и выпьем вместе. А хозяину своему, пусть отнесет русской водки, что б знал - с чем сравнивать. А то выдумал ещё итальянскую водку. Водка итальянской быть не может. Водка может быть только русской! А все остальные водки - извращение! Ми-икстура, - выговорил он с презрением и добавил: от кашля или поноса со спиртом, разве ж это водка?.. Водка напиток богатырей! А не лекарство для хилых! Это ж, какое здоровье надо иметь, чтобы водку пить стаканами!.. А не как вашу граппу пятьдесят грамм, пятьдесят грамм... словно я ребенок больной.
   Зинаида, не скрывая своего возмущения сказанным, все-таки переводила. Парень посмотрел на Кирилла такими глазами, словно увидел марсианина, попятился и ушел.
   - Вы ведете себя, как хотите! - продолжала возмущаться Зинаида.
   - А как мы ещё должны себя вести?! - недоуменно спросил Кирилл.
   - Но не забывайте, вы живете не посредствам! Наш квартал не такой уж и дорогой! Здесь такого не видели даже во времена фестиваля! Даже звезды!..
   - Что звезды?! Они взлетают и падают. Вся их задача удержаться как можно дольше на своей вышине. - Философски заметила Алина.
   - А мы только и успеваем загадывать желание. - Подмигнул ей отекшим глазом Кирилл.
   - Это не входит ни в какие понятия!..
   Тут кошка Маруся, вальяжно подошла к Зинаиде и, как ни в чем ни бывало, потерлась о её ноги.
   - Нет! Это подумать только! - старушенция Зинаида затряслась всем телом, - Мало того, что лазают через заборы, а потом дом нараспашку! Нет они ещё ходят по розам, кидают на ветер целые состояния! И где?! В казино Монте-Карло! Все, все об этом уже знают! Ходят насквозь через стеклянные двери!.. И денег не берут!.. Спаивают посыльных, которые на работе! Т-так к ним еще, к ним еще... и кошка вернулась! Но она же давно умерла! - И Зинаида торжественно, совладав с собой, перекрестилась.
   - Кошка не может быть приведением, - Алина с нежной скорбью смотрела на старушку, всю жизнь пропевшую в церковном хоре. - Кошка всегда и во всем настоящая, а вот люди...
   - Мы больше не будем. - По-мальчишески насупился Кирилл, ему казалось, что ещё вот-вот и Зинаида окончательно сойдет с ума. Ему стало жалко прожившую всю жизнь до них в порядке и рассудке русскую эмигрантку. - Мы больше не будем озадачивать вас своим присутствием. Сейчас Серж купит билеты. Надеемся, что завтра улетим.
   Они думали, что Зинаида холодно резюмирует их приезд в Канны и уйдет довольная собой, но вдруг у неё на глазах появились слезы. Несгибаемая, сухая она тут же обмякла и ссутулилась.
   ГЛАВА 10
   Москва зимняя, это тебе не зимняя Ницца: дел - не продохнешь!
   Но день и ночь Кирилл задавался одним единственным вопросом, им же мучил Алину.
   - Как ты думаешь, шишка под шрамом рассосется.
   - Конечно, - устало отвечала Алина на вопрос заданный в сотый раз за день.
   - Надо что-то делать. Она не рассасывается.
   - Рассасывается. Прошла всего неделя, что ты хочешь?! Это медленный процесс. Я уже всех знакомых врачей расспросила.
   - Спроси ещё кого-нибудь.
   - Больше некого. Можно ещё походить на физиотерапию.
   - Ты думаешь, поможет?
   - А что ты хочешь?! Ты сам себя скальпировал из вредности. Срезал себе все по черепу, слава богу, височной вены не задел. И надо же - пробить лбом такое толстое, антиударное стекло!
   - Это для французов оно антиударное, а для нас - тьфу.
   - Но никто же не предполагал, что об него будут биться лбом от злости!
   - Просто у них лбы не чета нашим. Когда шишка пройдет?
   - Да оставь ты меня в покое со своей шишкой! Стекло могло мало того, что срезать тебе все лицо, нос, губы, оно могло пронзить тебя осколком до самого сердца, прорезать живот!.. Ты просто счастливчик!
   - Звони во Францию, тому самому врачу. Надо с ним проконсультироваться. Он меня зашивал, пусть теперь и долечивает.
   - Но надо найти переводчика!
   - Ты же знаешь французский
   - Я?..
   - Но я же слышал, как ты с ним говорила. Непонятно только, почему скрывала.
   - Я этого не помню, чтобы такое было. А впрочем... действительно я разговаривала с ним... Но разве он говорил со мной не по-русски?! Нет... действительно нет. Не может быть! Выходит, что я была в таком шоке, что... Но откуда? Неужели всего за две недели, слыша их речь помимо слуха?
   - Но это не освобождает тебя от обязанности переговорить с врачом. Не хочешь говорить сама - найди переводчика. Объясни, что здесь одни считают, что надо спустить кровь, проколов стоки по шву, другие считают, что этого делать нельзя, потому что там проходят глазные нервы, третьи советуют мазать гепариновой мазью, четвертые прогревать УВЧ.
   - Но почти все говорят, что такие гематомы рассасываются не менее чем за три недели! Не менее! Ты посмотри - нитки почти рассосались, значит, скоро и шишка рассосется! - успокаивала его Алина и удивлялась - там он и не пикнул, когда его зашивали. Да и потом мало интересовался своим шрамом, но как вернулись домой, его озабоченность шишкой начала принимать пароноидальные оттенки.
   "Ты меня просто достал!" И вспомнилось ей, как раньше носился он с каждой своей ерундой, касающейся здоровья, а потом эта черта его характера вдруг исчезла, и она привыкла к его мужественному покою. Но когда?.. Когда?.. После чего он изменился?.. Припомнить не могла. И вот - все началось вновь.
   Тут же в его тревоги включилась Любовь Леопольдовна, она пугала сына по телефону потерей зрения, возможным ушибом мозга, и прочими, несовместимыми с жизнью травмами. Требовала, чтобы он срочно прошел полную диспансеризацию, но уже не будила, как раньше сообщениями о своем давлении, а советовала то срочно приобрести тонометр, то электронный термометр.
   Алину снова начало тихо мутить, едва до неё доходили отрывки беседы Кирилла с матерью. Личный мир матери с сыном был восстановлен, Алина чувствовала себя лишней в их многосерийной медицино-драме.
   "Пора звонить во Францию! Иначе это никогда не кончится. Только тот самый врач может успокоить его", - подумывала Алина.
   Кирилл позвонил сам, найдя переводчика синхрониста. Два дня подряд по несколько раз и дотошно долго он переговаривался с врачом из клиники близ Канн, и наконец-таки достал и его. Врач выслал телефаксом прямо в посольство срочное приглашение на его имя.
   - Зачем нам надо снова ехать туда? - недоумевала Алина.
   - Он прописал мне физиотерапию.
   - Но её можно сделать здесь!
   - А вдруг у него какая-нибудь своя метода. Нет уж, мы заплатили ему немалые деньги - пусть долечивает, пусть следит.
   - Но милый! Ты такой чудной!
   - Неужели тебе безразлично, что со мной и как! Как ты думаешь, он сможет мне рассосать эту шишку?
   - Дорогой, любимый!..
   - Я не хочу ходить с ней всю жизнь. Завтра же полечу, шингенская виза у меня не кончилась... Он сказал, что мне надо будет всего лишь недельку посвятить процедурам. Я хочу, чтобы все у меня было по высшему классу. Если уж я плачу такие деньги... А как ты думаешь, у меня не могла быть повреждена мозговая кость?
   - Судя по тому, что ты говоришь, у тебя действительно там мозговая косточка.
   - Почему ты не хочешь ехать со мною?
   Она ничего не ответила и уткнулась в журнал "Птюч", хотя читать там так внимательно было нечего.
   Боль, опоясывающая боль, пробежала тоненькой змейкой от груди, по ребрам и к пояснице. Вот оно началось! - обдало Анну ужасом приближающегося конца. Она вдохнула воздух, перетерпела, уставившись невидящим взглядом в журнал. И ненависть к пошлости жизни, к собственной никчемности и слабости - льдом застыла в её груди.
   "Ход конем. Ход конем. Ход конем". - Процедила сквозь зубы отрывок чьего-то стиха, преодолевая боль.
   И тихая злость пронзила её разум. И вдруг ей стало все понятно про свою жизнь. Она тайно боялась жизни. Сама того не понимая, не хотела жить. Но жила, как бы влачила свое существование, лишь иногда бессмысленно взрываясь, потом все равно смирялась с данным. Оттого и обрекла себя на умирание, от того и привлекла к себе эту смертельную болезнь. О нет! Она не хочет умирать. Ведь можно жить иначе... иначе! Нет! Нет в ней смирения теперь, когда смерть так близко. Когда она вот-вот... Все! Кончилось!
   - Я купил билеты. Ты поедешь со мной. Ты должна меня сопровождать. Неужели тебе все равно? - сказал Кирилл так, словно ничего в жизни более не тревожило его, словно жизнь его - сама безмятежность, - Заодно снова посетишь Францию. В горы сходим. Ты же любишь гулять по горам, где всякие замки... дворцы разные...
   - Ненавижу, - резко отрезала Алина, сквозь боль, бледнея на его глазах, но ни звуком, ни жестом не выдав, что началось.
   И вдруг, в один момент, желание бежать, все равно куда, лишь бы бежать захлестнуло весь её разум. И она пошла в ванную. Под струи воды, под тепло заглушить потоками воды боль и жалость к самой себе, нерастраченную, отчаявшуюся нежность. И повторяла без конца строку Цветаевой: "Кому повем?.."
   "Никому" - сухо ответила она себе и, выйдя из ванной, взяла трубку радиотелефона, набрала номер Фомы.
   - Фома?!
   Он словно сразу понял - зачем она ему звонит, потому что без всяких общих фраз тут же перешел к делу:
   - Ну что? Едем еще? У нас разрешение ещё два месяца действительно. Надо же только им позвонить в ГУЛАГ, сказать куда едем, чтобы встретили... Едем?
   - Завтра.
   - Но, мадам, завтра... если вечером... Я уже опубликовал фоторепортаж с твоими комментариями. Давай послезавтра. А завтра гонорары получим, плюс командировочные сразу от трех... можно пяти газет и журналов.
   - А разве это порядочно?
   - Мы будем давать разные тексты и фотки. Пойдет. Завтра и купим билеты. Куда поедем?
   - Куда-нибудь на Север. Хочу снежной настоящей зимы.
   - Все-то вам, мадам. Так просто.
   - Сначала мне все говорили, что ты любишь меня, как избалованный ребенок игрушку, как скучающий барчук массовика затейника, - неожиданно резко напала Алина на Кирилла упаковывающего их чемоданы, - Потом я поняла, что ты любишь меня, как няньку, которая просто обязана таскаться с тобой как с писаной торбой.
   - Разве я не дарил тебе тысячу цветов?..
   - Это блажь! Но ежедневно!.. Ты... ты волнуешься только о себе! До паранойи не понимая, насколько это выглядит мало того, что смешно жестоко! Ты не любишь меня просто так! Ты даже не эгоцентрист, ты... ты... чудовищный эгоист!
   - Но почему я тебя не люблю?! - устало спросил он, плюхнувшись в кресло.
   - ... потому что... не чувствуешь... - прошептала она невпопад.
   - Но мне некогда! Я же деньги зарабатываю! А тут ещё эта шишка!..
   Жизнь моя потерпела фиаско... - прошептала она, глядя сквозь свое окно, на бесконечные окна жизней. Взгляд её скользнул по крышам, и она увидела равнодушное изжелто-серое небо. Так, решившийся утопиться, коснулся ногою мертвой воды и, пережив свою смерть в душе своей, пошел дальше. Так она, отлетев на мгновение в небо, спокойно оглянулась вокруг, обозначив взглядом дома, предметы, людей, и забыла кто она такая, откуда, зачем и почему.
   ОСТАЛОСЬ ДВЕСТИ ДНЕЙ.
   - Ты не любишь меня!.. - отчаянно шептала она в ночи.
   ГЛАВА 11.
   Я люблю тебя, я люблю тебя, - шептала она в кромешной тьме, лаская пальцами его лицо, с глубокими мягкими складками вокруг рта, - Я люблю тебя, Люблю!.. - Голос её сорвался, и она уткнулась носом в лунку между его плечом и шеей, - Я люблю!..
   - Ну, хватит повторять, - потряс Фома её крепкой рукой за плечо.
   И сухо стало в его трубном горле, как будто выпита до дна была вся влага его жизни, и раздвигалась черная пустынная ночь, огромными барханами, и падал он в её расщелину, и погребала ночь его своим песком забвения. И только голос её, голос бурил в песке упрямым буруном:
   - Почему хватит?
   - Это... имеет смысл говорить один раз в жизни. - Отвечал он, боясь скуки конечного пункта взаимоотношений, когда слово "Люблю" словно ставит на всем точку, потому что все открыто, но никуда не хочется идти. И бедная бледность будней мертвенно освещает лицо женщины, делая его плоским, лишенным загадки в движении ли, взгляде... скука!.. Больше всего на свете он не любил достижение предела. И в то же время постоянно стремился к нему. "Вот-вот уж кажется конец..." Но о чем она?.. Нет. Она о простом... О людском... И, помолчав, продолжил:
   - Слишком часто это произносят всуе.
   - А когда надо произносить?
   - Когда, когда... ну когда я буду умирать. Чтобы как спасение. Понимаешь?
   - Я умираю. Ты любишь меня? - отчаянно вскрикнула она.
   - Какая женщина!.. А какую чушь несет!.. Какая женщина!
   - Какая?
   - Да я и мечтать не мог! Что ты вот так, окажешься в постели... и с кем, со мной!..
   - Окажешься... - она оглянулась, но что оглядываться в кромешной тьме. Как, почему она оказалась с ним, в этой маленькой гостинице, какого-то захолустного северного Энска?..
   Руки его казались музыкой. Губы!.. А... все ничто! ...когда смерть так близка. Почему бы ни ухнуть на дно пропасти?.. Темно... Но лишь любовь способна успокоить, укачать, дать веру в то, что мы бессмертны. Но где она?.. В чем?..
   Их командировка-путешествие, похожа была на побег от жизни в никуда. Алина потеряла чувство времени. После Лазурного берега она не могла понять - что есть сон, а что реальность. Тот ли Канн, Ницца не способные ужиться с ней и с Кириллом - это сон? ... или колючая проволока, вышки - не менее известного ГУЛАГа?.. Несовместимые реальности... Несовместные... Как они могут ужиться в одном человеке?..
   И не уживались. Алина чувствовала, что просто смотрит сны... а не живет уж...
   Ничто не больно, не страшно до конца. Бессмысленно - как жизнь, бессовестно - как сон... А что она?.. Она лишь взгляд... потусторонний голос. И её не мучили, не волновали: ни тоска Кириллу, по дому, ни желание вернуться, ни отсутствие комфорта в этих далеких провинциях, по которым теперь шлялась она, изгнав саму себя из привычной жизни. Все, даже то, что было ещё лишь вчера - казалось далеким сном.
   А за окошком грохотали поезда. Поселок сумрачно кряхтел перед всеобщей побудкой. И капала из крана ржавая вода, и было слышно, как китайской пыткой капли долбили сон гостиницы дощато-скрипучей, пропахшей потом, хлоркой, табаком "Беломорканала"...
   И все казалось сном... Ничто не стоит ничего... Но жизнь!.. Она-то хоть чего-то стоит?!
   - Здесь редко отправляют на расстрел. Раз в пол года. Но теперь смертную казнь отменили. Это будет последняя. - С трудом доходили до неё слова и отзывались гулким эхом:
   "За что?.. Зачем так сложилась судьба, что мой путь и последний путь приговоренного к смерти пересеклись?.. Но ему приговор вынес суд, мне природа. И он о том не знает, что я, как и он стоит на шаг от той самой страшной черты... Никто не знает... Молчи! Молчи об этом всем своим пространством, спокойно мимикрируя под всех.
   - Вы хотите спросить его?.. - снова доносится голос до слуха. Скрипучий, прокуренный мужской голос.