ГЛАВА 22
   Вот уже несколько дней она жила в гостинице, номер в которой тщетно пытались выбить телефонными звонками из Москвы Союз Журналистов и ГУИД. Страна давно перешла на другие взаимоотношения со своим народом, но всеобщая капитализация взаимоотношений, не смогла справиться с ворчливой совдеповской провинциальностью. Мест не было - ни за какие деньги. Даже местное МВД ничем не могло помочь, однако мафия!.. До чего же непривычное для русского уха слово!.. С нашим пристрастием к аббревиатуре - такой кружок людей нормальней было бы назвать каким-нибудь - РуРуМ - рука руку моет. Обыкновенный, только что вышедший на свободу уголовник мгновенно им устроил переезд в гостиницу. Впрочем, Фому этот переезд затронул мало. Он продолжал пить у Климовых до упора, а когда наступал этот упор, брел на автопилоте, благо гостиница была рядом, не к себе в номер, а к Алине.
   "Алина, золотая, разреши остаться переночевать, не дойду до дома" каждый раз он проговаривал одну и туже фразу из Булгаковской "Белой Гвардии", заменив лишь имя "Елена", на "Алина".
   Алина усмехалась и отступала от дверей молча, давая ему пройти. Он смотрел на неё внимательным взглядом мудрого алкаша и понимал, что в таком виде, в каком пребывает вся его наличность, невозможно прикоснуться к этой женщине, поэтому, кряхтя от сожаления своей беспросветности жизни, кидал ватник, приобретенный у кого-то взаймы, на пол у её постели и, рухнув на него, мгновенно засыпал.
   И Алина понимала, насколько глупо говорить ему, что это просто неприлично. Впрочем, внутри себя она находила его ночные приходы даже милыми. Даже в них была борьба их взглядов. Никто не выигрывал. И не проигрывал никто, но состояние этой борьбы поддерживало их взаимосвязь, настолько, что на душе становилось тепло. И просыпалась среди ночи и смотрела вниз с тихим удивлением - не смотря ни на что, он был мил. Но милый, вовсе не то же что любимый!
   С первого дня, как она вселилась в номер - три тетки усиленно драили стену у её двери, и когда Анна выходила из номера прогуляться по городу, тетки отлетали от стены и разбегались врассыпную. Это не раздражало Анну, только вызывало печальную ухмылку. Ухмылку вызывал ещё тот факт, что отделение городского КГБ почему-то располагалось в гостинице на том же этаже, что и её номер. Какое может быть КГБ в такой провинции, тем более после 1991 года?..
   Дела с выставкой шли как бы сами по себе. Местная пресса разгласила об их задумке. После чего отсидевшие в зонах, родные и близкие тех, кто сидит, сами находили Алину и приносили всевозможные поделки. Обычно - это были плетеные шариковые ручки из ниток выдернутых из носок, марочки разрисованные шариковой ручкой носовые платки и отмоченные в крепком растворе соли, чтоб не отстирывались, мелкие сувенирчики с мельчайшими подробностями. Больше всего её удивила пара кроссовок плетеных из тех же носочных ниток, каждая размером с половинку скорлупы лесного ореха, при этом они являлись полной копией настоящих. Осужденные явно не спешили при воплощении своих творений. А впрочем, куда им было торопиться? Одно бесконечно возмущало её - почему в исправительных учреждениях запрещают заниматься творчеством? Только через делание вроде бы чего-то ненасущного, вроде бы абстрактного, не касающегося конкретной жизни, человек может пере осознать и себя и весь свой мир, так теперь считала Алина. И с грустью вспоминала слова одного из начальников ГУЛАГа, теперь ГУИДа, - "...не позволяю я им это, все творчество от сумасшествия, а они должны мыслить ясно, реально".
   Так проходили её дни в гостинице. В одно туманное утро вдруг в номер её постучали. Она открыла дверь - на пороге стоял понурый мужчина: - Я телевизионный мастер, - представился он несколько обреченно, - Вызывали?
   Тут она вспомнила, что в первый день, как поселилась, вызывала мастера, - Да ответила она, - Но это было давно. К тому же на часах восемь утра, я ещё сплю.
   - А у нас рабочий день начинается в восемь, - ответил он и, потеснив её, прошел в номер, но на пороге комнаты застыл от удивления. Лежа на спине на постеленной на пол Климовской дохе, храпел Фома. Мастер с удивлением посмотрел на хозяйку номера. Без тени смущения Алина сказала - Пройдите как-нибудь поаккуратней и, пожалуйста, потише. Зачем зря будить человека.
   И мгновенно поняла, что сейчас сон измученного алкоголем Фомы ей дороже, соблюдения любых правил приличий.
   Мастер прошел по стенке к телевизору и, сев у Фомы в изголовье, принялся копаться в допотопном отечественном ящике.
   Алина уселась по-турецки на постель, и уж было задремала, как в номер снова постучали.
   - К Вам пришел мастер? - узнавала одна из трех бессменных теток. И не дождавшись ответа, с нескрываемым любопытством, проскользнула в номер, за ней вторая, третья. Увидев спящего на полу Фому, они завозмущались: - Что это такое?! Это гостиница, а не публичный дом! Почему у вас в номере мужчина?! Как вам не стыдно?! А ещё вроде бы культурная!..
   Ровный храп Фомы прекратился, он причмокнул, и перевернувшись со спины на бок, продолжая спать.
   - Тише, тише, - успокаивала их Алина, - Ну какой же это мужчина, если он спит не у меня в постели, а на полу?
   Тетки задумчиво посмотрели на Фому.
   - А почему это он у вас спит на полу?
   - Потому как журналист. - Алина совершенно не понимала, как в действительности надо разговаривать с этими полоумными грошовыми стукачками. Но не понимая их, не боялась, они вызывали в ней лишь легкое недоумение, и жалость, поэтому держалась ровно, так, словно ничего странного в том, что они видят - нет. И тихо наблюдала, как их сознания тем временем съезжают в ту область, где они не компетентны.
   - Но это ж неприлично... - вдруг с трудом сообразила, что требуется сказать, длинная, похожая на вопросительный знак в коротком синем халате, Вы же культурный человек!..
   - А вы? - спокойно спросила Алина.
   - И мы, - кивнули тетки хором.
   - Так помните, что культурные люди не суются без приглашений в чужую жизнь. А хорошо воспитанные люди никогда не делают замечаний плохо воспитанным людям. Прошу удалиться из номера.
   И ещё пять минут назад в боевом задорном базаре влетевшие в область объекта их донесений, теперь порастеряв весь пыл, обескураженные в конец холодной вежливостью москвички, они растерянно попятились назад. Петька! окликнули мастера, видно засланного, на разведку первым, - Петька! Пошли отседова! Здеся такой разврат!.. Седовласый Петька бросил раскрученный телевизор и поплелся за ними.
   ГЛАВА 23.
   Фома как всегда ушел рано, по-английски не объясняясь. Алина хотела воспользоваться передышкой и навести порядок в своих вещах, но не тут-то было - в номер постучался Друид.
   - Алина! - с порога упал он перед нею на колени, едва перешагнул порог, - Бери Фому и уезжай отсюда! Вы здесь погибните! Ведь он совсем сопьется! Ты, только ты, ты можешь повлиять! С тех пор, как вы приехали, у нас на Урале! Перепутались и дни и ночи! Я чувствую, все это неспроста! Грядет космическая катастрофа! Подумай, что за дикая случилась смесь! А водка все никак не кончится!.. Нескончаемый поток! Смешалось все - богема, уголовники... - он осекся, словно сам удивился тому, что выпалил, и выдохнул на тормозах: - и я...
   - И тебе пить надо меньше. А лучше вообще не пить.
   - Но я здесь не причем! Нас много! И мы меняемся, как будто караул. Нам есть куда уйти, поработать пару дней, как отдохнуть. Но возвращаешься назад через неделю - а там, у Климовых, все тоже. Фома бессменно пьет. И день, и ночь, и ночь и день... И эти уголовники... а Лена потихоньку плачет. Ей некуда вернуть детей. Дом их - как стоянка палеолита! Этого ж не выдержит! Ни один живой! А он все пьет! Зачем ему все это. Я знаю, потому что он поэт! Поэт всей жизнью! - Глаза его, словно пограничные локаторы неспособные остановиться рассеянно шарили по его пограничной реальности.
   - Алкоголизм не признак поэтического дара. Не пейте с ним, и тем его спасете.
   - Но он-то как святой! Ему невозможно отказать! А как он нас гоняет за бутылкой! Это ж просто гипноз какой-то! Массовый гипноз! Я написал пять книг, но отчего-то никаких влияний не имею! А он всего-то репортажных фотографий понаделал в угоду времени, не вечному! Бомжи, веселые нищенки, целующиеся попрошайки, теперь уголовники... И всюду налет безысходности и смерти. Но все о нем, только о нем, и говорят. Я не понимаю, чем он обрел такую славу?! Но почему так дружно с дудками и под фанфары мы все за ним бежим в ту, даже не пропасть, в яму, яму! В придорожную канаву! Агония! Как мы её все любим! А все ещё не умерли! Быть может, оттого что все в России вечны?.. Спаси его! Спаси! Спаси всех нас от его заразительного пьянства! Ты можешь! Ведь он любит тебя как поэт!
   Она вникала в его страстную скороговорку, и ей казалось, что не он, а она сама уже вдруг начинает бредить его словами. И сопротивление этому нарастающему потоку начинало медленно городить запруды:
   - Поэт!.. - усмехнулась она, - Красивое оправдание - поэт... Но отчего-то тошно... Я не Анна Каренина, чтобы падать под его паровоз...
   - Но ты же - женщина!..
   - Но как ты не поймешь, что ему легче пожертвовать любовью!.. Какой там любовью - жизнью другого человека, чем пошлой привычкой!..
   - Да-да... кивнул покорно Друид, - Он просто так ведет себя, как будто бы уже не существует. От этого он кажется загадкой. А тайна должна быть обязательно темной мрачной в сознании лишь тех, кто сам в себе не смог преодолеть животный мрак. Подумай, чем не тайна - кристалл алмаза играющий всеми оттенками света - ваджара! Ваджара - это алмаз! Ваджара сутра!
   Алина почувствовала, что у неё кружится голова оттого, что она тщетно пытается угнаться за бегом его мыслей.
   - Короче, что ты хочешь?
   - Я знаю, что билетов не достать, но я вышел, тут, на мафию. Они из уважения к вашему делу... Вот два билета вам на поезд. Увези его!
   - А как же выставка?
   - Бог с ней! Мы все устроим сами! Мадам, как он вас называет, я прошу! - и вдруг Друид взмолился по-французски. Потом он долго лопотал на непонятном языке. Как показалось Алине, - на финском. Потом вдруг перешел как будто на арабский и так страстно, так эмоционально, что Алина вдруг заволновалась за него - не белая ли у него горячка?..
   - Хорошо, хорошо, - погладила его по тонким черным волосам "мадам", Но почему на поезд?! Он же выпадет в пространство по дороге, а я его не удержу! Вот с самолета так просто не сойдешь!
   Друид, как будто бы не слышал, он резко вскочил с колен, - Сейчас он вернется. Я чую! Я обогнал его не так уж и намного. Он осмотрел холл номера, в котором они вели свой странный диалог, распахнул дверцы антресолей над стенным шкафом и ловко запрыгнул в пустоту.
   - Что ты делаешь! Да ты сума сошел! Зачем?! - схватила его Алина за ботинок
   В ответ в антресолях показалась всклокоченная голова Друида, - Не забывай, что я писатель, - сказал он по-шпионски тихо.
   И Анна растерялась - И что из этого?! Что?!
   - То. Я не пойму - как и о чем вы разговариваете, когда вы без свидетелей. Ведь Фома немногословен. Он говорит всегда одни и те же фразы. И только ты беседуешь с ним с глазу на глаз. Лично! Я все же хочу разгадать эту загадку его гипноза, на другом интимном уровне! Все. Меня нет. Прощай! - он вырвал свою ногу и было унырнул совсем, пытаясь весь свернуться в улитку слуха в темных антресолях. Но тут она схватилась за другую. Друид в ответ зашипел из темноты.
   - Ты что! Не понимаешь! Я профессионал! Я пишу о вас рассказ в стиле фэнтази.
   - Вот и фантазируй сам!
   - Тише! Он идет!
   - О нет! Подслушивать!.. - Алина захлебнулась от возмущения, она была готова ко всему, но только не к этому. - Да кто б ты не был!..
   Она вцепилась в его ногу мертвой хваткой и тянула вниз из-за всех сил. Друид брыкался, цеплялся, сопротивлялся и все же медленно сползал назад. И вдруг раскрылась дверь, и на пороге застыл Фома.
   Немая сцена... действительно была похожа на сцену из провинциального спектакля.
   Фома нашелся что сказать:
   - Опять Друид валяет дурака, - и словно ничего такого не случилось, прошел к ней в комнату, попробовал включить телевизор, но телевизор был сломан, тогда вынул из-за пазухи газету, уселся в кресло, и стал читать.
   - Ну вот... Ну вот... Ну все... Ну я пошел, - шептал покрытый пылью квадратной пустоты Друид, гримасничая Алине: ты, мол, про билеты не забудь.
   Ошарашенная Алина вошла в комнату и села на постель. И принялась читать другую газету оставленную им на столике газету. Но ни строки прочесть не смогла.
   - Ну что у вас там за секреты? - спросил Фома, не отрываясь от печатаного текста.
   - Ты почему так рано?
   - Надоело.
   - Мне тоже. Может быть ... поехали в Москву.
   - Ты ещё не набрала материала. А я не сделал ни одного нормального снимка.
   - Ну и пусть.
   - Здесь, знаешь, как - обратной нет дороги.
   - То есть как?..
   - Начнем с элементарного - билетов не достанешь.
   - А если я достану - ты поедешь?
   - Но это невозможно. Не достанешь.
   Они ещё поторговались несколько минут, она не выдержала и дала ему билеты.
   - Понятно. Это происки Друида. - И он разорвал последнюю надежду
   Тут в комнату влетел Друид, - Но Фома! Спаси хотя бы Алину! Ведь она!.. - и он застыл в молитвенной позе.
   - А что она? Живет в тиши, в гостинице, не пьет... Ей делать дома нечего. Ты понял?
   Алина, побледнев, откинулась затылком к стене и уставилась в потолок. Прозорливость этого постоянно пьяного героя поразила её. Ей действительно нечего делать в Москве. Разве что вновь томиться в былых нерешаемых проблемах. Вся она давным-давно не для такого, не о том, она уже не вписывается в свое прошлое. Как будто даже группа крови её переменилась...
   - И сколько же вы будете здесь торчать?
   - А сколько нужно, столько и будем?
   - А сколько нужно?
   - До конца.
   - Но до какого?! - воскликнул Друид.
   - До логического. Понял?..
   "Что ж... - согласилась с ним про себя Алина, - Логично, хоть нет логики здесь никакой". И машинально посчитал её мозг:
   ОСТАЛОСЬ СТО СОРОК ПЯТЬ ДНЕЙ.
   И тут же встряхнулась и по-женски начала осваивать невменяемое пространство:
   - Что ж!.. Если так, то дальше так же невозможно! Ведь я элементарно голодна!
   - А может быть, пойдем в столовку?
   - О нет! Я там уже была.
   - Нельзя же быть настолько утонченной. Мы все-таки с тобой по зонам ходим, сколько видим!..
   - Я приглашаю всех вас в ресторан, - взмахнул торжественно рукой Друид. Все это время он стоял в дверях и с любопытством смотрел то на Алину, то на Фому, словно ребенок вертя головой.
   - Нет, - отрезал Фома, - В ресторан я не пойду. Обязательно морду набьют.
   - Ну почему обязательно?! - воскликнула Алина.
   - А потому что. Так всегда бывает. Без драки в рестораны не хожу.
   И все-таки они пошли. И все-таки наконец-таки поели. За время пребывания в Екатеринбурге, Алина впервые отпробовала горячую пищу. Но... куда приятнее было то, что настроение их неуемно поднялось. Они играли, словно дети, в карикатуру на светских людей, и Фома заигрался. Выходя из ресторана, куда они зашли без верхней одежды, поскольку ресторан располагался рядом с гостиницей, Фома вдруг подскочил к швейцару и раскорячился спиной - мол, подайте мне пальто.
   - Чайво тебе? - возмутился старый фронтовик, швейцар, - Во! Клоун! Ты смотри - и цаца твоя улыбится...
   - За цацу ответишь! - резко фронтоном к нему развернулся Фома.
   Но бывалый старикан был куда лаконичней - ударил сразу.
   Фома отпрянул, разинув рот от удивления. Но... Не бить же старика!..
   И хохотала Алина на морозе, пока старик с вытолкнутым Фомой объяснялись через стекло дверей, строя друг другу невероятно комические рожи. И бесполезность всех сопротивлений заполнила раскисшей пустотой фантазии Друида.
   ГЛАВА 24
   И вновь холодно, словно спектакль через толщенное стекло, воспринимала Алина реальность.
   Что делать?! - изнеможенно ныли женщины, - Сил нет. Он раньше приезжал к нам на недельку, и это было очень весело тогда. Но третью неделю... Сначала пили, потому что вы приехали. Потом по поводу твоей белой горячки. - Перебивала одна другую. - Потом отметили начало ваших похождений по этим тюрьмам... Потом, уж без тебя, мы отмечали, что дали зал под выставку... И все по несколько суток подряд! Теперь скорбим и пьем оттого, что у Фомы синяк под глазом и в таком виде он не может поехать в Нижний Тагил. Когда ж это кончится?! Раньше мужчины так... выпивали, теперь же превратились просто в профессиональных алкашей... Все оттого что нету жесткого режима, вот чем опасна творческая жизнь!.. Так это твой!.. А мой, как ни странно, ещё умудряется через день преподавать в Университете! Вот интересно, какие лекции он там читает с серьезной миной лица?.. Да он же с кафедры когда-нибудь слетит, как фарфоровый божок! Весь разлетится по осколкам, а мне его потом приводи в себя, вновь делай из дебила человека! Да что же это за сизифов труд! Аля, пожалуйста, придумай хоть что-то!.. Нет больше сил!
   Вчера напились и подрались, кто тоже гений, кто ещё не гений, теперь у всех по синяку. Позавчера Друид принес вдруг пистолет, и все носились с ним по крыше. Слава богу, что пистолет был куплен в детском мире! А ведь устроили дуэль. Ты посмотри, они теперь раскрашены, как спитые бандюги, горланят песни по ночам, да так, что все соседи... И кто поверит, глядючи на них, что это цвет интеллигенции Урала?!
   Алина качала головой в ответ, - А вы? - спросила, не зная, что и сказать.
   - Что мы? Ведь мы же столько пить не можем!
   - Они закатывают нам ежевечерние концерты, а мы надеемся и ждем.
   - А давайте им в ответ такой концерт закатим, чтоб им мало не показалось?
   - Но как? Ведь мы ж не можем так подраться, чтоб понаставить друг другу синяков. Потом за водкой бегать по таксистам...
   - Зачем нам драться. Елена, у тебя есть грим?
   Когда мужчины, уже заранее встретившиеся на улице, вошли в квартиру Климовых, чтобы продолжить свое, ставшее уже традиционным, ежевечерне-всеношное пьянство, им открыло дверь странное создание раскрашенное под плачущего Пьеро с натурально хрустальной слезой приклеенной под глазом. С трудом в нем угадывалась жена Копытина, - А... это ты, моя Коломбина? - спросило создание Копытина манерно-писклявым голосом и лианообразно колыхнулось в сторону.
   Как ни пытались женщины изобразить на своих лицах побои, свободная фантазия зафантанировала и надиктовала им свое.
   - Что это!? - воскликнул Климов, угадав свою жену Елену в лице клоуна с размалеванным ртом до ушей. Но когда вышла поэтесса Горюшко - вся в синяках вокруг глаз - не понятно, то ли только что из морга, то ли вообще инфернальное чудовище, а за ней руки в боки появилась с боевой раскраской краснокожего Анна, и объявила: - "Все. Кончились ваши деньки. Теперь пьем мы!" - мужчины совершенно растерялись и сникли. Они разделись и, не заходя на кухню, где обычно проходило основное действие пития, пошли в комнату, единственную комнату Климовых являвшуюся одновременно и спальней, и детской, и кабинетом, и гостиной, расселись на диване и, включив в телевизор, уставились в экран.
   - Может, все-таки примем? - достал бутылку Копытин.
   - Ты что! - воскликнул Климов, - Если у баб крыша поехала, то это уж полный конец! Если уж бабы запили то это!.. - Он ошарашено мотал головою, не находя нужных слов, - Им такое может прийти в голову, такое!.. Все, мужики, - сухой закон! Мы должны сохранять трезвость и бдительность. Что-то будет.
   - Так, что же у нас теперь по программе? - заговорщически поинтересовалась Горюшко.
   Женщины сели за стол на кухне, не зная, что делать дальше.
   - Главное - не упускать линии поведения - шокировав одним, тут же шокировать другим.
   - А чего же они обычно делают дальше? - спросила Алина
   - Чего-чего?.. Разговаривают, то есть орут так, что соседи прибегают. И о чем же так можно орать?
   - О политике, о поэзии, о всяких аномальных явлениях - перечислила жена Копытина.
   Они попробовали говорить о политике, но должной страсти в них не пробудилось, им в сути были равно скучны все политические деятели. Как мужчины, они явно не возбуждали никакого интереса, как политики... ох уж эти мужские, а у нас, скорее мужицкие игры!.. О поэзии... поговорили, почитали стихи. Но крика надрывного опять не получилась. О чем еще... об НЛО... о барабашках... Нет, слишком тихо. Уж двадцать минут, как там за стеной мужчины прислушиваются к их обыкновенному женскому лепету. Так не пойдет!
   - Вот уж эти мужчины, - покачала головою Алина, - Ну почему они до старости лет позволяют себе фантазировать, словно дети, а мы, даже выпив, соблюдаем трезвость. А выпьем - позаигрываем с тем же мужским полом - вот и все удовольствие, как скучно. Никаких разнообразий.
   Полоски на её лице змеились, как живые змейки.
   - В крайнем случае, женщина, перебрав, падет. И все. Но это уже не интересно. - Добавила Елена и углы её гигантских нарисованных губ, чуть-чуть расплывшись, потекли.
   - И её тут же подберут и превратят в половую тряпку, - отозвалась жена Копытина и назидательно посмотрела на Горюшко.
   - Вот жизнь. И никакой игры! Ну почему мы так не можем разыграться, что б бегать вдруг по крыше босиком, перестреливаться из пистолета, в котором нет патрон, в окно, в конце концов, вдруг выпасть!.. распереживалась Алина. - Ну почему у женщин все-все должно быть в норме?! И ничего неожиданного! Все как по рельсам! Да только по ржавым уже...
   - А как они потом серьезно мучаются по утрам, как искренне болеют, как будто дом построили вчера!
   - Да все у них с таким серьезным видом!.. Любая чушь!
   - А нам?! Давай - рожай! Корми! Воспитывай! Заботься! И в доме чтоб было прибрано! И выглядеть сама должна так, чтобы нравилась, а сами!.. Для них и дело, как не труд, а развлечение.
   - Еще хотят, чтоб женщина была красива, а посмотреть на эти рожи!..
   - А я думают, что если б не они, как бы жизнь была спокойна и разумна! А деньги!.. Тратят больше, чем добывают, черти! Да если бы вдруг я пришла домой и заявила, что пропила всю зарплату?..
   Они так распалились, что к их крикам с тревогой прислушались мужчины.
   - Девчонки, здорово! Ведь мы уже кричим! Что дальше по программе?
   - Дальше песню надо спеть.
   - Нет. Сначала надо к таксисту за водкой. Я спрятала на чердаке бутылку. Кто побежит за нею? Посчитаемся, - Елена вспомнила считалку, Аты-баты...
   - Ого! - они уже собрались по таксистам! Они с ума сошли! - Мужчины уставились в щель приоткрытой двери, готовясь на излете схватить, каждый свою.
   В холл выскочила Алина. Фома сорвался с насиженного дивана и преградил ей выход:
   - Мадам, куда это вы собрались?
   - Как так куда? Маршрут известен!
   - Да ты сума сошла, мадам, ты посмотри в каком ты виде!
   Но не было страха у неё показаться некрасивой, неприличной. Жизнь социальная уже настолько поразила её известиями о своих многообразных формах, сплелась в клубок под горлом катаклизмом всех понятий, что больше её не интересовали её указатели и ориентиры. И с чувством, что она сама по себе, и надеяться не на кого, и не перед кем красоваться, но можно всласть наиграться напоследок, поскольку жизнь ли - смерть ли - все, все мерзко безнадежно, если это не игра, - она стремительно погрузилась в ещё неизвестную ей игру. Игру: "ответ мужскому полу".
   - А в каком я виде?! А вы - в каком виде бегаете к такси?..
   - У нас всегда серьезный вид, хоть бы и с бланшем под глазом.
   - И у меня серьезный вид, не видишь, что ли, я боевой раскраске! Я опасна! Прочь с дороги, ты мужчина! Что ты против меня, когда я женщина в загуле!
   - Нет. Только через мой труп! Только через мой труп!
   - Ах, через труп, - лицо дико раскрашенной мадам, вдруг озарилось хитрой улыбкой, - Да все пути ваши усеяны одними трупами из женщин, что мне твой труп! Я все равно пройду.
   - Нет. Не пройдешь.
   - А... ну тебя! Не драться ж мне с тобою, - махнула рукой Алина и пошла в туалет.
   Фома отошел от двери, и попросил Климова прикурить. Пока прикуривал, заметил, как мелькнула фигура Алины в коридоре и хлопнула входная дверь. Доля секунды - и он оказался на лестничной клетке, а там никого. Лифт молчал. Он бросился вниз, перепрыгивая через ступени, выбежал из подъезда никого.
   - Быть не может, - отозвался Копытин на переживания Фомы. - Не могла же она раствориться.
   - А вообще-то твоя подруга странная женщина, - покачал головою Уточкин, - Она, мне кажется, на все способна.
   - На все! - Гордо кивнул Фома, и тут же добавил, - Но ведь не до такого!..
   Тут в дверь позвонили, Фома открыл и увидел Друида. Друид, видимо, решил эстетизироваться на сегодня, и был в строгом костюме, при широком галстуке. В руке держал букет цветов для хозяйки дома. - Как так - жить на Урале и без хризантем?!
   - Ну, гад, Друид, - угрюмо Фома перекрывал ему дорогу, - Зачем ты летом бегал в полушубке?! С тебя-то все и началось!
   Друид, готовый ко всему, немного обалдел и стал похож на попугая. Склонив голову на плечо, затараторил вдруг скороговоркой, - Как так - в такое лето и без тулупа на Урале!
   - Смотри, чем кончился твой выпендреж! - Подлетел к нему Климов, Бабы!.. - взвыл он, - Фома, прав, ты начал, ты!
   Я? Что я?
   Тут с кухни донеслось нестройными женскими басами, подделывающимися под мужские голоса: - "Э-эх, любо братцы любо... любо, братцы жить..."
   - Что это? - Шепотом спросил Друид, чуть приседая, словно прячась от возможных подзатыльников, пролизнул в квартиру. Климов захлопнул дверь, но тут же дернулся, за его спиной звонили и одновременно колотили в дверь ногами.
   - Кто это?.. - переспросил Друид.
   - Вождь Краснокожих, - мрачно ответил Фома и резким движением распахнул дверь.
   На пороге стояло нечто в мужской рубахе, выбившейся из-под джинсов, раскачиваясь, как моряк во время шторма, размахивая бутылкой, стояло нечто с перекосившимся лицом, раскрашенным алыми и синими полосками, с вороньим пером во взъерошенных волосах, то - что когда-то называлось Алиной.