Сулима Елена. Опоенные смертью

   - Мама мия! - и влюбленный Друид упал на колени: - Аля, Алечка, Мадам!.. Я прошу тебя, прекрати! Ты ж взрослая женщина!..
   - А в-вы? - Подражая пьяницам, выразила Алина свое удивление, - Никак не пойму. Вы взрослые люди?.. Йи-ка... - неудачно изобразила она икоту, Все. Ваш бронепоезд уже на запасном пути.
   И отстранив Друида, прошла сквозь строй мужчин распластанных по стенам.
   - Что делать, девчонки, водку пить неохота, - под басистые завывания, отбивая ритм песни по столу и притопывая ногами, поморщилась Алина.
   - Давай её выльем, а воду нальем, - на секунду прервала свое пение жена Копытина.
   - Мужчины нас бы убили... - заметила Горюшко, - ... А первая пуля... Священный продукт.
   - Наконец-таки я расправлюсь с этой гадостью, - схватила Елена бутылку и ловким движением сдернув бескозырку, торжественно длинной струей начала медленно выливать в слив раковины священный продукт русской эпохи.
   - Но выпить надо по чуть-чуть. Для куражу, - заметила Алина.
   Тем временем они уже раз третий пробасили одну и ту же песню. Их голоса в конец охрипли. Но женщины ещё держались.
   - У меня в сумке есть сухое, белое. Давайте перельем в бутыль от водки, - предложила Копытина. - А подумать только, я ведь тоже была художником! И не плохим! А как с ним стала жить, так все, что я не рисую все не то, а он!.. Он - гений априори!.. Что мне - здесь мебель поломать? Иль выпрыгнуть из окна? Что б доказать, что тоже существую, как творческая личность!
   - Холодно в окна прыгать, - усмехнулась Елена, - Не сезон. Подожди, когда сирень зацветет.
   - А зацветет ли она, после моего Копытина?.. Вот в чем вопрос.
   - А давайте, играть в салочки, - предложила Алина, сама от себя не ожидая такой идеи.
   - Здесь тесно!
   - А тем громче будет.
   Климов тихонько приоткрыл дверь кухни подглядеть, что ж там такое-то твориться. С чудовищно размазанным гримом по лицам, взвизгивая, подпрыгивая, женщины хаотично носились по десятиметровой кухне, сшибая табуретки, натыкаясь на стол, шкафчики и стены. Никакой системы в их передвижении проследить не удалось. Климова прошиб пот. Белая горячка, подумал он и осел по стене.
   - Ле-е-на, - взвыл Климов трубным голосом волка в огненной облаве.
   - ...Жинка погорюет... - задыхаясь от быстрого бега, продолжала песню Копытина.
   - Му-у-вжик, - поправила её Алина, - Му-у - вжик погорюет...
   - Му-у... - подхватили женщины хором, не переставая носиться по кухне - ...вжик... - словно оттачивали нож, - ... погорюет.
   - Ле-е-ена! - выл Климов, ввалившись в кухню на коленях. Устремился за отскочившей женой, упал на четвереньки, но ухватил её за полу длинной юбки, - Я умоляю, я прошу - остановись!
   - Я две недели тебя прошу остановиться, - неожиданно трезво отсекла его Елена, и продолжила при поддержке подруг, - ... выйдет за подругу и забудет про меня...
   - То ты, а то я, - встал в полный рост Еленин муж.
   - Вот как, а чем Елена хуже? Почему это тебе можно, а ей нельзя, вмешалась Алина.
   - А потому, как на женщине все держится, на женщине! - выпалил Климов, - Вот, если я загуляю, ничего такого не изменится, а вот если жена!.. Это ж все, конец семьи получается! Е-е-лена!.. - и выскочил из кухни.
   - ... жалко только Горюшку в незамужней долюшке, - переделывали порядком надоевшую им песню женщины, - ... деточек да бабушек... да птиц над головой...
   - Мужики! Держите баб! - влетел в комнату Климов, - Беда!
   Мужчины растеряно переглянулись между собою, встали, пошли было к дверям из комнаты, да так и не решились переступить её порога.
   - Может быть, продержимся до рассвета? - почесал Фома затылок, - А потом они сами попадают.
   - Какой попадают! Из окон они попадают! - взвыл Климов, - Они уже допились до чертиков, по кухне носятся, словно от крыс спасаются. Вы контролируйте, я побежал за последним спасением, - и выбежал из дома.
   "Последние спасение" давно пребывало в эвакуации у бабушки, в доме напротив.
   Когда Климов ввалился с ещё окончательно не проснувшимися, не по-детски встревоженными сыновьями Елены, женщины замерли. Такого каверзного поступка они не ожидали. Лишь сумасшедший взгляд Климова оправдывал его. Дети! На колени! - вопил он весь, дрожа, - Молите! Спасайте свою мамочку!
   Старший, двенадцатилетний Антон, сразу оценил обстановку и понял, что с мамочкой как раз все в порядке, а вот с папочкой что-то не то.
   - Ты чего, отец, не допил что ли? - он сонно уставился на Климова
   - Антон! Как ты смеешь разговаривать с папой! - возмутилась Елена.
   - А че, вы тут театр разыгрываете, бабушку будете в час ночи, меня с Минькой в зрители из постели тянете, а я тут должен перед вами расшаркиваться.
   Ленины подруги тихо захихикали.
   - Выйди вон! Вон! - пафосно завопил Климов, - В то время как мать твоя гибнет!..
   - Как это я с вами ещё не погиб, не понятно. - Тихо проворчал Антон и ушел из родительского дома, назад, к бабушке.
   Тем временем первоклашка Минька, плотно прижавшись к отцовской ноге, смотрел на мать с кровавыми подтеками вокруг рта, с черными морщинами вокруг глаз, до него не доходило, что это грим. Он верил отцу, всему его пафосу, и тихо плакал, понимая, что с мамой действительно случилась беда.
   - Миня, Минечка, ну что ты маленький, - кинулась к сыну Елена, схватила его на руки, и ребенок, уткнувшись ей в плечо, заревел в голос.
   Концерт окончен.
   ГЛАВА 25.
   Алина проснулась у себя в номере к полудню. Опустила руку с постели и коснулась сальных волос Фомы. "На месте. Значит все нормально. Все как всегда. Только я вдруг вчера совалась. Ну и что. Я была сама собою. Но кто я? Что общего между мною вчерашней и позавчерашней? Между мною сегодняшней и прошлогодней? Ничего... никакой логической связи... Кажется, я нарушила ход времени, его поступательное движение. Ведь вчера мне было тринадцать лет. Настоящие тринадцать. Значит, возраст - понятие линейное, а сошла с рельсов и полетела, как самолет. Странное ощущение. И совесть не мучает. И не стыдно..." - она встала вошла в ванную и увидела себя девчонкой, какой там девчонкой, в отражении на неё смотрели глаза ребенка. "Люди превращаются в детей перед смертью. Но это же в старости!" Неужели это конец?" - подумала она, попыталась сосчитать оставшиеся дни до отмеренного срока, но сбилась и поняла, сто не может. Совершенно не может произвести в уме ни одного математического действия, затрясла головой, пытаясь обрести хоть какую-то ясность, и сама себе в слух назидательно произнесла:
   - Вот так-то... Все смешалось в моей голове, словно в доме Облонских.
   Так что же день грядущий нам готовит? Еще один день... И тут она вспомнила, что, что-то давно не было у неё болей. Да... с того самого раза... с того... Но с какого момента точно вдруг все это прекратилось?.. Невероятно, казалось, все это было так давно, так давно... словно приснилось, все-все приснилось. "Странная, штука эта жизнь, подумала она, так живешь, живешь, а все, в конце концов, кажется сном. Неужели то, что было вчера, действительно было и я способна на такое безумство?.. А дальше что?..
   А дальше что?.. Они стояли в художественной мастерской ещё одного гения. Она, Елена, теперь вместо мужа взявшаяся сопровождать их. Климов дал слово во имя спасения семьи не пить больше и не опохмеляться, а закодироваться и теперь предварительно усиленно не пил, кряхтел, вздыхал, бродил по квартире, но не пил. Остальные соучастники бесконечного действа ещё не очнулись в такую рань - обеденное время.
   Мастерская художника Слепова была подобна всем мастерским из тех, что размещаются обычно в подвалах, или нежилых домах - горы предметов непонятного назначения и происхождения, одним словом, помоечный антиквариат, под старинным колченогим столом Алина заметила ящик с бутылками слабо задрапированный алым знаменем. И сразу поняла, что и здесь их ждали капитально и надолго. А где картины?
   Егор Слепов отдернул сшитые полотнища цветастого ситца, которым была зашторена стена, и обнажил огромный в небесно-голубых подтеках холст. Вертикали стекающей краски плавно переходили в фигуры.
   - Небесная оратория, - улыбнулась Алина его прозрачной живописи.
   - Да это я так... от нечего делать ... Вот не дописал... да и не живопись все это... Так... мазня... - чесал затылок от неловкости конопатый Егор Слепов.
   - А мне... мне нравится, - сказала Алина, - Мне кажется, что мне вот так же что-то снилось. Я помню, это ощущение от вертикального неба. А ты "мазня"!.. Я б так хотела попробовать порисовать, потрогать кисточкой холст... - Она задумчиво отошла подальше.
   Фома заметил, как она погрустнела. Ее эмоции так часто и так явно отражались на её лице, что ему порой казалось, что он уже умеет улавливать ходы её мыслей. Но чаще она была грустна, или же глубоко сосредоточенна на чем-то сокровенном. Но он любил, когда вдруг наивная и мягкая улыбка появлялась на её лице. Но если чуть задерживалась больше - грустнел он, шепча себе под нос - "я никчемный человек..." поглядывая на неё исподлобья. И чувствовал, что Алине это все равно. "Так значит, я ей нужен и такой?" чуть вспыхивал и тут же гас, не веря. А может быть она глупа, настолько, что ничего не понимает?.. А может быть, её - как и всех других - прельщает его слава? Не похоже. - Так думал он в который раз...
   А золотистый, словно паренек с завалинки, художник Егор, тем временем почесывал затылок, оглядывался то на свое творение, то на Алину, и произнес лениво деловито:
   - А ... можешь дописать. Я это так... Мне этот холст пока не нужен.
   Тут Алина нерешительно обернулась к Фоме, как бы желая взглядом обрести его поддержку и попросить потом кисть, он улыбнулся ей в ответ, ему нравилась такая чистота по отношению к нему, он в ней не видел той манерной фальшивой надоевшей богемной подоплеки.
   "Ну прям, как девочка!" - подумал он и отвернулся, чтоб другим не обнаружить свою слабость. Отвернулся и вдруг заметил ящик под столом и замер, сосредотачиваясь - что к чему.
   Вчера клялись не пить.
   Он отвернулся тут же, словно лукавая дворняга, завидев помойку в присутствии хозяина, но Алина успела уловить его мучения. И несколько ажиотажно схватила кисть из банки, уставленной кистями, и затрясла ей, словно не терпелось начать вдруг рисовать, но Фома-то знал, что вся она трясется от вопросов: Что делать? Делать что? Ну надо ж что-то делать?!..
   - Что ж, Егору, а вы можете действительно позволить мне порисовать на вашей картине? Тогда давайте краски. - Обратилась она к Егору, стараясь не выдавать своего волнения, от чего голос её звучал несколько надменно. Нет, тут уж невозможно было ей противостоять.
   И сразу получив все, что ей захотелось, застыла в нерешительности перед чужой задумкой. Она когда-то пробовала рисовать, но это было так давно, что как и с чего начать - не знала.
   Фома, тем временем обойдя всю мастерскую и перетрогав все странные астролябии, бутылки из-под "Смирновки" прошлого столетия, ракушки и детали кованых оград, встал у окна в великом напряжении и медитировал, не глядя на ящик под столом, но чувствуя его всем телом. Медитировал почти моля и ожидая, когда же вдруг свершиться чудо. Ведь так не может быть, что б было то, что можно выпить и не выпить!..
   Тем временем Елена болтала с Егором об их общих знакомых. Уж как-то слишком мирно проходило знакомство с этим Егором, очередным из гениев Екатеринбурга. Фома взглянул на Алину.
   Та увлеченно перебирала тюбики красок, уложенные в ящик из-под бананов.
   С усмешкой вспомнил о Друиде, наверное, ещё не пришедшего в себя от вчерашнего; а может быть, чего-нибудь сейчас кропающего дома, - "как так, жить на Урале и не поесть бананов?.." И усмехнулся и снова пошел бродить по мастерской, расположенной в огромном старом, купеческом срубе, в растерянности перебирая вновь все, что ему попалось на глаза, - от старых чугунных утюгов и печных заслонок, до медных пуговиц почтмейстеров, вагоновожатых, былых времен.
   Елена, разговаривая с Егором, тревожилась о Фоме. Она одна не ведала о мине, прикрытой переходящим знаменем героев соцтруда. Не чуя близости беды, могла себе позволить сочувствовать Фоме. "Ах, как же ему трудно, - все пить и пить, и вдруг не пить". - Вздыхала про себя она. Но в тоже время радовалась тому, как удалось им вчера напугать мужчин и довести их до того, что все они в итоге этой ночью ей честно поклялись, что больше никогда, ни-ни. И так все ясно получалось!.. И такими чистыми глазами они вчера смотрели женщинам в глаза, что невозможно было не поверить. Теперь ей оставалось лишь одно, придумывать такие культурные программы, чтоб было интересно и без водки. И это ей как будто удалось.
   Но вдруг дверь распахнулась и с мороза, заснеженный, как сумрачный пингвин, влетел Друид.
   Он всхлипнул и плюхнулся на дряхлое допотопное кресло. И с грохотом рухнул. Но, как ни в чем ни бывало, продолжал всхлипывать на обломках, Мой кот... Мой бегемот... Мой бегемоша!.. Скоропостижно... Ночью... То есть под утро... Я вызвал скорую помощь, для людей, а чем он хуже, они ж меня послали матом, а он не вынес этого, он посмотрел с укором и скончался на моих руках. О боже!.. - и после молчаливой паузы задумчиво продолжил, - Как так, прожить под наблюдением такого мудрого кота такие творчески насыщенные годы и вдруг не помянуть.
   - Как?! Бегемот погиб?! - Хором вскрикнули Фома и Алина. Переглянулись и вспомнили танец любви под кошачий прищур... Алина потупила глаза - "это было?.. Это действительно было?.."
   - Умер от энтерита. Каков был философ. Лежал на диване, на спине, нога на ногу, и разве что кальяна не хватало. Как так ...
   - Да... - Вздохнул Фома и наклонился, чтобы как бы вовремя, в тот самый нужный момент вынуть из-под стола бутылку.
   - Нет! - в ужасе оттолкнув Фому, крикнула Алина, - Все! Уходите отсюда. Я буду рисовать, рисовать, рисовать и больше ничего...
   - Как так, - уставился на неё Друид, - А кот? Кто кроме нас помянет его душу?
   У Алины не хватило слов, и плотно сжав губы, она смогла лишь отрицательно замотать головой.
   - Ну и как это ты будешь рисовать? - опять почесал затылок Егор, гостья из Москвы его озадачила своим поведением, с котом же Друида он был не знаком. И совершенно не понимал о чем идет речь, что происходит.
   - Не знаю, - растерялась на секунду Алина, - А давай вместе. Как на пианино - в четыре руки.
   Друид поднялся, и обломки кресла рассыпались безнадежными деталями былого, - Аля, Алечка... - он гипнотически смотрел в её словно ничего не видящие зеленые с расширенными черными зрачками утягивающие куда-то за предел возможного глаза, и постепенно приближаясь к ней, он лепетал, срываясь вдруг на шепот, - Алечка, да ты сошла с ума. Что ж ты творишь такое второй день. Я понимаю, что беда одна не ходит. Вот умер кот, а ты как будто заводная, не чувствуешь как будто ничего.
   - Не приближайся! - топнула ногой Алина, - Ведь ты не знаешь, ты не знаешь!.. А я знаю, что от чего и к чему!
   - Я чувствую...
   - Нет! Все уходите, все. Я буду рисовать. Я больше не могу.
   Пошли, пошли - похлопал Фома Друида по плечу. Все это время он смотрел на Алину, не отрываясь, "глазами, быть может, змеи". Так мудрый взгляд на самого себя и все вокруг, определил когда-то Ходасевич. Как ни странно, но люди пьющие помногу и давно, порой оказываются пристальней к другим, а трезвенники невнимательны настолько, что прибывают порой в большей иллюзии, чем постоянно опьяненные вином.
   ГЛАВА 26.
   Они взглянули друг на друга с немым удивлением - Алина и Егор. Они не ожидали, что их оставят вдруг вдвоем.
   - Что ж... будем рисовать, - вскинула руки Алина, словно открывая представление.
   - Может, выпьем для начала?..
   - Давай, помянем, все-таки кота. - Кивнула она, понимая что, не приняв зелья, он будет чувствовать себя как в оковах.
   Они деловито и молча принялись опустошать бутыль сухого.
   Он думал, что она, наверное, под наркотой, или частичка безумной богемы, и сейчас... сейчас она его начнет, конечно, соблазнять. Он стал известным недавно, но сразу после первой выставки познал, какими страстными бывают женщины с мужчиной, в котором окружение признало талант. И было все же странно - она в Москве, наверняка, и не таких видала. А он-то что... А может быть она как нимфоманка, ей все равно какая слава, лишь бы... Он ждал, когда она, если не бросится на него, то хотя бы начнет заигрывать. Но вино в бутылке кончилось, а ничего.
   - Ну что ж, приступим, - сказала Алина, подошла к холсту и словно дирижер взмахнула кистью.
   Вот этого Егор не ожидал. Думал, это она нарочно придумала, чтобы остаться с ним вдвоем. Но все же взял другую кисть и ждал, что дальше сделает она, какое извращенное кокетство применит, чтобы соблазнить.
   Она, выдавив берлинскую глазурь на палитру рядом с белилами, макнула кисть в растворитель. Он выжидательно следил за мимикой её лица. Ничего. Она мазнула кистью краску и прикоснулась ею к лику на недописанной, отданной на растерзание картине. Но ничего от её прикосновения не изменилась.
   - Нет... Я слишком уж несмело, - задумчиво произнесла она и, подражая автору недописанной картины, почесала затылок. - Надо радикально...
   - Радикально. Хм, - он усмехнулся, взяв кисть, мазнул ультра оранжевую краску и нанес крупный мазок на свою "небесную ораторию", как она её назвала.
   - Да, ты с ума сошел! Да это ж слишком!.. - Возмутилась так искренне, что он даже поверил, что она осталась рядом с ним, что б рисовать. "Вот это да!.. Такого ж не бывает!"
   Он точно знал, что баб по жизни интересует только лишь любовь. А эта взрослая, красивая, вроде бы без патологий мадам - неужто и вправду захотела рисовать?.. С такой целью в его мастерскую пробирались только лишь дети. Он усмехнулся, вспомнив, девочку лет восьми, отчаянно желавшую стать его подмастерьем, и посмотрел на Алину, да... она сейчас была похожа на нее. А он, дурак, надеялся на что-то!.. И кончик носа у неё по-детски вздернут, если приглядеться...
   И посмеявшись тайно над собою, мазнул ей, возмущенной кистью по носу.
   - Ты что это себе позволяешь?! - Возмутилась она, так словно не она внезапно появилась в его мастерской, а он пришел и занял её мир тотально. Он усмехнулся и мазнул её еще. Оранжевая люминесцентная темпера весьма концептуально смотрелась на её лице.
   Она в растерянности обернулась и посмотрелась в осколок старинного зеркала прибитого возле окна и с криком, - Вот ты как!.. - накинулась, махая кистью, на него.
   Когда, промерзнув окончательно, в экскурсии по старому городу, мечтая, не исключая Елену, принять немного для согрева, заинтригованные тем, какое предстоит увидеть им творение, все трое - и Друид, и Елена, и Фома бесшумно поднялись по старой деревянной лестнице, и Фома тихонько приоткрыл тяжелую клеенкой дверь, они увидели такое!..
   Егор и Алина как два бывалых фехтовальщика, дрались на кистях, и прыгали, как каскадеры на съемках комедии про очередных мушкетеров, по столам, по тумбам, тумбочкам и стульям. При этом перемазанные так, что ужас охватил Друида, остолбенение Фому и полное непонимание Елену, Егор и Алина, держали по бутылке вина в левых руках и с воплями азарта каждый раз отхлебывали, отмечая свою победу, - нанеся мазок на противника. И все вокруг было заляпано оранжевым, зеленым, голубым. У зрителей в глазах зарябило. А эти... двое, словно и не заметили пришедших.
   - Ша! - выскочил Фома в центр мастерской и поднял руку, словно секундант на ринге.
   Бойцы застыли. Оглядев каждый себя, потом противника, они захохотали, словно клоуны, тыча пальцами друг в друга.
   - Я победила! Победила! - хлопала Алина в ладоши. - Ты посмотри, как я его размалевала!
   - Аля... Аля! - к ней подскочил Друид, хотел схватить за беснующиеся руки, но испугался перемазаться в коктейле из темперы и масла.
   - Друид, кончай разыгрывать поклонника! - Мрачно одернул его Фома, Беги, лови машину! Быстро!
   - Ой, надо ж как, как весело вы там, в Москве живете, - вдруг обрела голос Елена.
   - Такие женщины, не то что бы Москве, они не снились и Чикаго! - И Фома словно полено, ухватив Алину все это время так и стоявшую на стуле, за ноги, взвалил на плечо.
   - А... твой тулуп! Я в краске!.. - вдруг посетила Алину трезвость.
   - Что ж, значит, будет концептуальным тулупом - символом сибирского авангарда.
   ГЛАВА 27.
   Войдя в гостиницу так, словно все как надо - все путем, пройдя сквозь кордоны рты разевающих от удивления консьержек, вся перемазанная ярко, словно экзотическая птица свалившаяся в угрюмый сумрак из поднебесного карнавала, Алина, под конвоем Друида и Фомы, вошла в свой номер и захохотала.
   Друид и Фома, переглянувшись и не сговариваясь, втолкнули её, не раздевая, под душ и, включив воду, принялись драить намыленными полотенцами её джинсы и водолазку.
   Она замолчала и с удивлением смотрела на их сосредоточенные затылки сверху вниз.
   Страдивари... Страдивари... шептала она, вдруг почему-то вспомнив, как хотела найти украденное творение великого мастера. Зачем?.. Быть нужной людям?.. Совершить перед смертью важное дело?.. Или просто коснуться её на прощание?.. "Да я не менее ценна, чем скрипка Страдивари!" - и озаренная пьяным откровением смотрела сверху вниз, как тактично драят её одетую в струи душа, словно в струны, два сосредоточенных музыканта.
   - У нашего рода украли скрипку, - сказала она никому, - А взамен появилась я.
   - Раздевайся, приказал ей Фома, когда отдраил последнее оранжевое пятно на её джинсах зубной пастой. И заметив её нерешительность, взяв под руку Друида, вышел из номера.
   Когда вернулся, она уже лежала в постели. Влажные волосы её струились прядями по лицу, сквозь них проглядывали живые, усталые и лукавые зеленые глаза.
   Фома отупело посмотрел на неё и пошел в ванную, достирал её мокрую одежду и развесил сушиться. Подошел к её постели. Она не спала. Она тихо плакала в подушку. Он погладил её по голове и взял оставленную им на столике книгу и принялся читать вслух.
   Друид потихоньку, движимый творческим любопытством просочился в номер, он ожидал снова стать случайным свидетелем страсти.
   Но Фома читал мерным голосом: - "...Если вы не хотите, чтобы я вас проткнул насквозь, поднимайтесь помедленнее.
   Хантер повиновался.
   - Можно мне обернуться, Майк?
   - Валяйте, старина, но без глупостей.
   - А что теперь, Майк?
   - По-моему я выиграл во втором раунде.
   - Несомненно, но остается ещё дополнительное время!.."
   Это был совершенно обыкновенный детектив, но как красиво он его читал! Стоя, приклонив одно колено, перед её постелью, держа книгу у её изголовья. Друид аж тихо присвистнул, но они не обратили внимания на его появление. Друид прошел в комнату на цыпочках и, постелив свой тулуп на пол, улегся слушать.
   Скульптурная композиция "Побег от жизни - сон", созданная самой жизнью, таким образом, была завершена.
   - Я написал рассказ, где два героя - он и она, вы были их прототипами, на машине времени залетают к нам, на Урал, из будущего, и... сходят с ума, от бессмыслицы, великолепной бессмыслицы жизни! - сказал Друид, глядя в потолок с утра.
   - Подлец. - Буркнул Фома, не отрывая головы от книги, на которой он вчера заснул. - Это ты нас закодировал на сумасшествие! А я-то дума, что же здесь не так?..
   Она проснулась, приподняла голову и застонала.
   Держи её, Друид! Держи, я побежал за пивом, - засуетился, одеваясь в свой авангардно расписной тулуп, Фома.
   - Но уже тепло! Весна во всю! Весна!.. - выкрикнул Друид вслед невменяемому другу.
   - Иллюзия! Это просто ты про весну во сне написал. Нас не проведешь. В суровом климате то, что вы называете весной - является лишь климаксом зимы. - Выкрикнул через плечо Фома и убежал.
   - Зачем ты так? - спросил Друид, застыв и не решаясь даже погладить её по волосам.
   - А что ты не понял? Тоже мне... про-за-ик, - презрительно хмыкнула она, - Пока я хулиганю, вы навытяжку стоите. О боже! - воскликнула она, и оторвавшись от плеча Друида, уж было хотевшего её обнять, рухнула на подушку головою.
   - Аля, Алечка! - Друид стоял перед её постелью на коленях, - Но ты ж как камикадзе! И всех нас живых превращаешь в шутов постоянно последнего акта! Я понял. Понял! Но как же дальше жить?.. Агония какая-то. Агония. У всех, кто хоть чего-то начинает понимать, я вижу признаки агонии! А ты... ты просто...
   - Агония, от греческого слова агони - соревнование, состязание, простонала она.
   - С чем состязание?! С чем?!
   - Со смертью. Какая долгая зима! Я больше не могу без солнца.
   ГЛАВА 28.
   "Вы выиграли во втором раунде..." - навязчиво крутилась фраза в голове у Фомы из прочитанного детектива. И тут же её перебивали вчерашние выкрики Друида: "Агония!.. Состязание!.. Агони!.." Он брел за Алиной по зоне Нижнего Тагила и ничего не видел кроме её, чуть всклокоченного, затылка. Да... их связь давно превратилась в безмолвное соревнование. В соревнование... за что?.. И не расстаться уже, как расстаются неудавшиеся любовники - с истерикой, слезами и скандалами, с взаимными обвинениями бог весть в чем, или молча улизнув от неприятностей. Нет. Они как два соперника объединились, не ради победы одного из них, а ради того чтобы не падать до борьбы с неравными себе. Куда-то же нужно девать энергетическую силу...
   "И началась безмолвная борьба... Зачем? - думала Алина, - Как хорошо достигнуть пьедестала смерти победителем... Кого? Чего?.." - и усмехалась сама себе, и понимала, что уже склонна уткнуться в плечо, просто в мужское плечо, и заплакать, заснуть... умереть... Но что-то не дает ей упасть в объятья Фомы, стать перед ним просто женщиной, просто умирающей и слабой.
   А если б у тебя был миллион долларов? - прищурившись спросила Алина заключенного.