Суренова Юлиана. Книга 3_Город богов

   "Мати родилась в пустыне, – пришла ему в голову мысль, которая могла все объяснить. – Она не слышит зов камня, потому что чужая ему не только по жизни, но и от рождения".
   Он перевел взгляд на дочку, спеша убедиться в верности своего предположения.
   Глаза девочки были настороженно сощурены, губы плотно сжаты, лоб нахмурен. Она сосредоточенно смотрела на магический камень, думая о чем-то, известном только ей, не спеша делиться сокровенным даже с отцом.
   Это была ее тайна, последняя из оставшихся, о которой не знал никто, кроме Шамаша. Рука поднялась к груди, нашарила камешек-талисман, прижалась к нему…
   От него веяло теплом и покоем, казалось, что он бьется в такт с ее сердцем, то ровно – когда она поворачивалась к стенам, откидывала голову назад, чтобы взглянуть на купол небес, то убыстренно – взволнованно – стоило ей пусть даже неосмысленно скользнуть взглядом по священному камню.
   После того случая с чужим караваном Мати стала во многом полагаться на мнение камня. Когда он говорил: остановись, она замирала, сколько бы всего любопытного ни ждало ее там, за поворотом. Когда ее тело замораживал ужас, а талисман убеждал: "не бойся", она верила ему, а не своему страху… Как-то девочка рассказала об этом Шамашу. Тот пожал плечами, взглянул задумчиво, однако без тени укора или несогласия. "Камень – хороший советчик и верный друг, – проговорил он. – Слушайся его. Он может многому тебя научить. Только помни – ты его хозяйка, а не он господин твоей воли…" Он всегда говорил с ней, как со взрослой. Мати это нравилось. Даже когда она никак не могла понять, что он имел в виду. Она научилась всякий раз превращать это в своего рода игру – череду вопросов и ответов, с помощью которых она находила разгадку – конфетку в мешке с подарками…
   Мати улыбнулась своим мыслям. Но тут… Девочка вздрогнула, почувствовав, как забился, затрепетал камень у нее на груди. Она огляделась вокруг, ища причину, возможно – знак приближения опасности.
   Но единственное, что она увидела, был какой-то горожанин, подходивший в священному камню.
   Мати открыла рот, собираясь сказать… И так и застыла, не спуская взгляда с мужчины, с трепетом ожидая, что будет дальше. Ею овладело странное оцепенение, словно боги лишили ее возможности двигаться, говорить, даже думать, чтобы она не смогла вмешаться в судьбу, изменяя то, что уже было записано в книгу госпожи Гештинанны.
   Горожане замерли на своих местах. Никто не оспаривал права того человека первым испытать свою судьбу. И дело здесь было не в признании его первенства, а отсутствии у других мужества сделать первыми решающий шаг. С нетерпением и тревогой, с надеждой и, в то же время, с робкой мыслью – "Может, все-таки новым Хранителем станет не он, а я…", они ждали, что будет дальше.
   – Нет! – вдруг вскрикнула Лика, сжав вмиг ставшими холоднее льда пальцами руку караванщицы. – Не делай этого!
   Мужчина остановился, повернул к ней лицо, удивленный странным поведением девушки и одновременно разгневанный тем, что кому-то вздумалось остановить его в шаге от цели.
   – На камне лежит кровь! Он не примет силу жизни! Он жаждет лишь новых жертв!
   – Это богиня смерти тебе сказала? – резко бросил ей горожанин.
   – Я… – она растерялась, расслышав в голосе не только недовольство, но и недоверие, словно мужчина полагал, будто та, на ком лежит покровительство госпожи Кигаль, выполняя волю своей хозяйки, специально мешает жителям города избрать судьбу, которая вела бы их прочь от мрачного алтаря повелительницы подземных земель.
   В глазах Лики зажглись слезы.
   – Ну что ты? Успокойся, дорогая, – зашептал ей на ухо добрый, заботливый голос караванщицы, мягкие теплые пальцы коснулись плеча.
   – Почему они так? Я ведь не виновата, что госпожа Кигаль выбрала меня!
   – Конечно, милая. Такова была воля богини и не дело смертному идти Ей наперекор!
   – Я просто хочу помочь! – она вновь повернулась к женщине. Если бы Лина не знала, что ее спутница слепа, она бы подумала, что девушка не просто смотрела ей в глаза, но заглядывала в самую душу. – Пожалуйста, уговорите его остановиться!
   Сейчас нельзя касаться камня!
   – Пап, – Мати потянула отца за руку. – Она права, – лицо девочки стало холодным, словно его обдуло дыханием метели. Глаза, глядевшие на камень, потемнели.
   – Дочка, откуда нам с тобой знать это? Мы ведь караванщики.
   – Я знаю, – упрямо настаивала на своем девочка. – Останови его!
   Атен заглянул ей в глаза. В них была такая убежденности, что в душу караванщика закрались сомнения.
   "Малышка столько времени проводит с богом солнца… Возможно, Он обучил ее чувствовать такие вещи…" – мелькнуло у него в голове.
   – Послушайте, – повернувшись к горожанам, неуверенно проговорил он, – может вам действительно не стоит торопиться… Времени еще достаточно, и…
   Шедший к камню даже не взглянул на чужака. Его глаза были прикованы к камню, чье мерцание передавалось им, наполняясь отсветами пламени, как ледяная корка, отражавшая свет далеких звезд. Рука потянулась… Или это камень подался вперед, навстречу человеку. Так или иначе, они соприкоснулись… И в тот же миг залу озарила яркая вспышка, заставившая всех зажмуриться. Неведомая, безжалостная сила, вырвавшись молнией из бесконечности, скрытой под черной поверхностью талисмана, вонзилась в тело горожанина, отбросила к стене, заставив собравшихся в зале в ужасе отпрянуть в стороны, с силой ударила о камни, разбросав вокруг кровавые брызги, затем, оставляя алый след, протащила назад, чтобы камень омылся кровью своей жертвы, принял ее последний вздох.
   Прошло несколько мгновений тягостного, оцепеневшего от ужаса увиденного молчания.
   В тишине не было слышно даже дыхания, словно люди были не в силах заставить себя вдохнуть наполнившийся смертью воздух.
   Затем, ощутив страх куда раньше понимания, толпа низко зашипела, загудела, словно осиный рой.
   – Уходим отсюда! Скорее, прочь! – никто больше и думать не мог о том, чтобы приблизиться к камню, коснуться его. После того, что совершилось у них на глазах, это казалось немыслимым.
   Но, как они ни старались, как ни спешили, им не удалось сдвинуться с места. Ноги приросли к полу, тело отказалось повиноваться, а камень, не спуская с пришедших к нему бесконечного множества своих пристальных сверлящих насквозь глаз, взял полную власть не только над душами, но и телами и теперь смеялся над теми, в ком видел лишь жертв.
   – Пап, – вывел Атена из оцепенения голос дочери, – я знаю, что сама напросилась сюда. Но… – она огляделась, недовольно сморщилась, – давай уйдем. Мне здесь не нравится.
   – Конечно, дорогая, – караванщик замотал головой, стараясь прогнать тот кошмар, который отступил, но не исчез совсем… – Сейчас… – наконец, ему удалось отвести взгляд от талисмана, отлепить ступню от пола…
   – Лина, – он потряс женщину за плечо.
   – Что? – та с трудом очнулась, шевельнулась. – Великие боги, что же здесь происходит?
   – Не знаю, – он с опаской поглядывал в сторону камня, боясь, что тот постарается вернуть беглецов. – Давайте выясним это как-нибудь в другой раз. И в другом месте. Пора выбираться отсюда.
   – Да, – та кивнула, огляделась, схватила за руку стоявшую рядом с нею Лику, потянула ее за собой. – Милая, нужно уходить…
   – Караванщик! – до них донесся полный боли и отчаяния голос горожанина. Атен узнал его – это был тот самый мужчин, с которым он говорил на площади.
   Жителю оазиса пришлось собрать воедино все свои силы, напрячься, так что на лбу выступили капельки пота. Как бы ни было сильно притяжение талисмана, ему удалось его ослабить достаточно, чтобы губы смогли шевельнуться, роняя вымученные вздохи – слова.
   – Помоги! Я понимаю, мы никто для тебя, и все же…
   – Что я могу? – вздохнул Атен.- Я всего лишь торговец…
   – Ты спутник бога солнца! – горожанин взглянул на него с сомнением, удивляясь тому, что караванщик не понимает этого… Или… В его глазах отразились сомнения. Что если все дело в том, что чужак лишь прятался за этим неведением, не желая делиться своей удачей, помогая тому, с кем его более никогда не сведет дорога жизни? Чужая душа – потемки. Можно найти тысячу причин, начиная с простой обиды за дерзкие слова того, кто уже поплатился за них жизнью. Разве караванщик не предостерегал их о приближающейся беде? Они сами не захотели его слушать. Что ж, за то боги им судьи.
   Атен прочел тоску в глазах горожанина, понял его мысли, которые отозвались болью в сердце – Я постараюсь, – сглотнув комок, вдруг подкатившийся к горлу, проговорил он, – помочь вам, – он говорил с той искренностью, в которой было невозможно усомниться.
   – Спасибо тебе… – пленники камня глядели на него с такой благодарностью, словно караванщик уже спас их. – Воистину, ты достоин своей судьбы.
   "Достоин ли?" – на миг в его сердце вновь вернулись былые сомнения, но уже совсем скоро от них не осталось и следа, стоило хозяину каравана задуматься о другом.
   Он дал слово, принимая на себя ответственность за чужие жизни перед лицом богов.
   Но как его исполнить?
   И тут его ладонь сжали холодные пальчики девочки, возвращая уверенность и силу.
   В голову озарением пришла мысль: "К камню подходят по одному. В этом зале каждый человек чувствует себя одиноким. У этого есть своя причина – талисман дает жизнь всем, живущим на окружающей его земле, однако видит, осознает, признает только одного человека – Хранителя…А этот, наверное, одурманенный смертью, еще и жертву… Все, кто не маг, для него – жертва… Все. Но не все вместе, а каждый по отдельности…" -Скорее беритесь за руки! – крикнул Атен. – И повернитесь к камню спиной. Не смотрите на него, – на всякий случай добавил он.
   Караванщик хотел как можно скорее выбраться из залы, ставшей вдруг ловушкой.
   Вряд ли горожане испытывали в эти мгновения иное желание, но их движения продолжали оставаться чрезвычайно замедленными. Атен понимал, что виной тому камень, и, все же, в его груди всколыхнулось недовольство.
   – Поторопитесь! – не выдержав, бросил он, хоть и прекрасно понимал, что нет никакого смысла подгонять тех, кто и так делал все от них зависящее, чтобы поскорее покинуть это ужасное место.
   И тут вдруг…
   – Лис! – вскрикнула караванщица. Забыв обо всем, она выпустила руку Атена и бросилась к входившему в залу мужу.
   – Лина, постой! – попытался остановить ее хозяин каравана. – Это может быть мираж…
   Но женщина не слышала его. Она не видела ничего вокруг, словно весь мир перестал существовать. Лишь когда, запыхавшаяся, она упала на грудь мужу, согреваясь его теплом, улыбка коснулась ее губ, с которых сорвался сладостный вздох облегчения.
   – Лина, Лина…- караванщик растерянно смотрел на нее, не зная, как успокоить жену, которая казалась ему всегда такой сильной, мужественной, а в этот миг предстала беззащитной и хрупкой, словно цветок на приграничье между городом и снежной пустыней.
   Лис, смущенно улыбаясь, повернулся к Атену, развел руками, словно говоря: "Ну что с ней поделаешь? Как поймешь? Кажется, радоваться надо, плясать, смеяться, а она вдруг расплакалась у всех на виду".
   – Дядя Евсей! – девочка вырвала ладошку из рук отца и бросилась ко второму из входивших в залу. – Хорошо, что с тобой все в порядке. Я беспокоилась за тебя… – она закрутила головой, глянула за спину караванщику. – А где Шамаш? Разве вы не вместе уходили?
   Вслед за ней к вошедшему в зал поспешно подошел Атен, встал между дочерью и братом, словно заслоняя малышку собой, как от врага… или демона.
   – Это не призраки! – донесся до него полный счастья и блаженного покоя голос Лины.
   – Это они, действительно они! – ее устремленные на мужа глаза сияли. – Из плоти и крови… И они живы!
   – Что с тобой, приятель? – Евсей смотрел на Атена, не скрывая улыбки. – Родного брата решил не признавать? Неужели я так изменился? – караванщик огляделся вокруг. Его взгляд скользнул по испуганным лицам горожан, в глазах которых сохранившийся с прежних мгновений ужас смешался с удивлением нового времени. – Почему вы не радуетесь, люди? Или вы не знаете – господин Шамаш победил Губителя!
   – Мы знаем, – поспешно проговорил Атен, а затем продолжал: – Это замечательно.
   Просто великолепно. И я с радостью послушаю твой рассказ… Но потом, Евсей. Не здесь, – он с опаской оглянулся на камень, – не рядом с ним…
   – Талисман города, – караванщик понимающе кивнул. Только теперь он заметил тело жертвы, лежавшее в луже черной крови. Его лицо тотчас помрачнело, брови сошлись на переносице. – Но я думал, что жертва этого года не была принесена…
   – Это все камень. Он убил того, кто осмелился к нему прикоснуться.
   – Да… Маг говорил, что он отравлен жертвенной кровью…
   – Маг? – Атен взглянул на брата с долей удивления. Уверовав, что Шамаш – бог солнца, караванщики перестали называть Его наделенным даром. "Странно… После боя, победы властелина небес над Губителем Евсей должен был бы оставить все сомнения в Его божественной природе…" -Да, ее брат, – тот качнул головой в сторону Лики.
   – Ларс? – девушка встрепенулась, едва услышав это: – Он жив? С ним все в порядке?
   – Да, – Евсей не видел смысла причинять боль душе девочки рассказами о ранах горожанина.
   – Но где он? Почему не пришел с вами?
   – Действительно, Евсей, – Атен бросил на брата хмурый взгляд. – Где все остальные? – более всего ему хотелось узнать, куда ушел Шамаш. Но он не мог спросить об этом, понимая, что боги не объясняют смертным своих поступков. Если Он решил уйти – что ж, на то Его воля. Караванщик был готов ждать возвращения сколь угодно долго, даже всю вечность, лишь бы знать, что ее конец вновь пересечет пути небожителя и каравана.
   Караванщик вздохнул, прежде чем заговорить вновь.
   – Мы нашли Ри и Сати. Не знаю, что Губитель сотворил с ними, но девочка… – вновь вздохнув, он качнул головой. – Она стала похожей на тень, которая мечтает не о вечном сне, а об истинной и бесповоротной смерти – погружении в пустоту…
   – Ее родители… Им будет трудно смириться с таким приговором судьбы… Неужели ничего нельзя сделать?
   – Не знаю. Мы упросили Шамаша провести ее через особый обряд испытания. Возможно, это даст ей новую судьбу… Но сейчас еще рано радоваться, ведь испытание – не спасение, а лишь путь, ведущий в неизвестность.
   – У черты бездны надежда – все, о чем мы мечтаем… – проговорил Атен, которого события последних часов заставили почувствовать себя на миг служителем. В его разуме оставался лишь один вопрос: – Почему вы пришли сюда, вместо того, чтобы вернуться на площадь? – он понимал, что вряд ли его помощниками двигало простое любопытство. Скорее всего, тому была причина, и хозяин каравана должен был ее узнать.
   – Шамаш назначил этот зал местом встречи, – произнес Евсей, еще раз оглядевшись вокруг. – Глаза ласкает красота, а душа чувствует себя попавшей в подземные пещеры госпожи Кигаль… Мда…Город действительно умирает…
   – Но ведь он не умрет, правда? – лицо Лики было обращено к караванщикам. Они же молчали, задумчиво глядя на девушку, не зная, что сказать. Но это молчание было откровеннее всех слов.
   В ее глазах зажглись слезы. Большими прозрачными каплями они срывались с ресниц, катились по щекам, оставляя за собой непройденные тропы, пути, на которые никому не будет суждено шагнуть…
   Евсей качнул головой, бросил быстрый взгляд на горожан, которые, приблизившись к ним, замерли в нескольких шагах. Чужаки не смели вмешаться в разговор спутников бога солнца, но не пропускали ни единого слова из сказанного, словно в этих словах было их будущее – надежда и безнадежность.
   – Не плачь, – к Лике подошла Мати, тронула за руку, – Шамаш что-нибудь придумает.
 

Глава 15

 
   Бур и сам не понял, как переступил через черту. Он ждал, что решающему шагу будут предшествовать сомнения, страх, который заставит трепетать душу, хвататься из последних сил за остававшийся позади мир. А получилось – как-то случайно, просто в решающий миг юноша просто шагнул вослед за Ларсом, думая только о том, что не может бросить друга. И его охватила пустота.
   Горожанин и сам не знал, как описать ее, ведь слово – это образ, а в том мире, в который он попал, не было ничего, словно он вошел в туман, столь густой, что не было видно ничего, даже поднесенной к самым глазам руки. И, все же, эта пустота не была полной, ведь в ней оставался он сам, его спутники, люди и небожители. И осознание этого успокаивало лучше всяких молитв.
   Буру понадобилось некоторое время, чтобы немного прийти в себя, привыкая к чувству поразительной легкости, бесконечной свободы, когда более ничего не стесняло душу, не ограничивало ее полета.
   – А здесь совсем не так страшно, как мне казалось, – проговорил он. – Наше мироздание куда ужаснее, чем это, ведь в пустоте нет ничего, что бы несло в себе угрозу… Ларс, а ты как считаешь? – но никто не ответил на его вопрос. Вокруг стояла тишина, не ведавшая даже эха. – Ларс! – чувствуя, как к сердцу начал подкрадываться страх, заставляя его биться быстро и нервно, постоянно сбиваясь с ритма, Бур вновь позвал друга, который оставался невидим за дымкой тумана, однако должен был быть где-то рядом, всего лишь в нескольких шагах. – Ларс! – он закрутил головой, но без толку, ибо со всех сторон было то же самое – густая молочно-белая дымка тумана.
   "Не мог же он далеко уйти! Я догоню его!" Бур бросился вперед. Сначала ему действительно казалось, что он бежит. Вот только куда? Верное ли направление избрала его душа? Может быть, стоит повернуть?
   Он даже запыхался, впрочем, скорее от метания мысли, чем от движения тела.
   Прошло какое-то время, ничуть не изменившее царившую вокруг белую муть. И юноше пришло в голову… А что если он и не бежит никуда, просто топчется на месте? Но ведь в пустоте нет места. И нет направления.
   "Цель! У меня есть цель! Я должен, просто обязан найти Ларса! И этих караванщиков. Мне необходимо им помочь!" Он упрямо продолжал бежать, даже скорее лететь, ведь под его ногами не было никакой опоры, в ту сторону, которую избрала его душа, не думая о времени, о себе, беспокоясь лишь о том, что он может быть нужен им уже сейчас, и тогда он не успеет прийти на помощь.
   А потом вдруг туманная дымка затрепетала, замерцала неведомым ей светом, и в мгновение ока спала тончайшим покрывалом, открывая оку смертного зал дворца.
   Лишенный окон, он был мрачен, но не черен, полнясь тусклым сиреневатым свечением, исходившим от стен, которые были подобны водному потоку. Высоко над головой вставал черный купол, или, может быть, само ночное небо, с которого тучи-невидимки стерли следы звезд. Под ногами была твердь – гладкая, словно вырезанная из цельного камня, ровно отшлифованная, стирая малейшие выступы и углубления и жесткая, непривычно твердая после полета в бездне.
   Этот зал был просторен и пуст.
   – Эй! – крикнул Бур, глядя вокруг.
   – Эй! – послушно откликнулось эхо.
   – Есть кто здесь? Отзовись!
   – Есть кто здесь! Отзовись! Зовись! – оно старательно повторяло всю фразу, вкладывая в каждое слово особым оттенком какое-то свое чувство – то беззаботный смех, то издевку, – все, что угодно, за исключением безразличия.
   Бур огляделся вокруг.
   Это место… Оно не было таким жутко пустым, как оставшийся позади мир тумана, но от этого не становилось легче, скорее наоборот. Потому что в нем был страх.
   Доселе одиночество не чувствовалось. Здесь же оно было чем-то осязаемым, камнем, легшим на плечи, давившим не только на тело, но и на душу.
   Горожанин облизнул вмиг высохшие губы, стиснул пальцы, пробуя унять нервную дрожь.
   – Бур! – донесся до него голос, который он не мог не узнать.
   – Ларс! Где ты, дружище?
   – Бур, помоги!
   – Я сейчас! Держись! – он заметался, ища друга, не находя его, не зная, в какую сторону бежать. – Где ты?
   – Здесь! Скорее!
   Ему показалось, что голос доносится из-за стены. Но на гладкой сине-фиолетовой поверхности не было видно ни арок, ни дверей.
   – Где же ты! – в голосе было отчаяние, которого Бур никогда прежде не слышал из уст друга. И это подгоняло быстрее ударов бича по плечам раба.
   – Сейчас! Я рядом! – не задумываясь над тем, что делает, он разбежался и бросился на стену. В последний миг юноша, не удержавшись, зажмурился. Он ждал сильного удара о камни, вспышки боли. Но ничего этого не было. Стена действительно оказалась тем, чем показалась в первый миг – потоком воды, который обдал человека с головы до ног брызгами холодной липкой влаги, но не задержал, пропуская вперед.
   Приоткрыв глаза, Бур с опаской огляделся вокруг, не зная, что ему предстоит увидеть, боясь обнаружить, что опоздал.
   Новый зал был зеркальной копией предыдущего, столь же пуст и одинок.
   И вновь до него донесся голос из-за стены.
   – Бур! – теперь его звала на помощь девушка.
   – Лика! – крикнул он в отчаянии, в то время как его душа замерла в сомнении: "Но почему она здесь? Ведь я оставил ее в караване! Зачем торговец отпустил ее? И как она попала сюда?" -Помоги!
   У него не было больше времени на раздумья и сомненья. Бур метнулся к стене, пересек поток огня, огляделся… И понял, что оказался в зале, точно таком же, как два предыдущем.
   "Что же это? – его душу всколыхнули сомнения, в глазах отразилось отчаяние. – Демоны. Неужели это они водят меня за собой? Но зачем им? Просто ради развлечения?" -Помоги! – вновь донесся до него крик, в котором смешались все знакомые и незнакомые голоса, полня воздух болью, увлекая душу за собой.
   Но на этот раз Бур не побежал на зов. Стиснув зубы, сжав кулаки, он замер на месте, опустив голову на грудь, мысленно повторяя слова молитвы-оберега от злых сил…
   – Не надо, смертный, не продолжай, – донесся до него новый голос, на этот раз незнакомый, холодно безразличный, – демоны тут ни при чем. Это я испытывал тебя.
   Бур заставил себя поднять голову, открыть глаза. В нескольких шагах от себя он увидел невысокого, неказистого на вид… нет, он не мог назвать незнакомца человеком, понимая, что перед ним не смертный, а бог. Не старший, конечно, но все таки…
   – Я – Намтар, – тот сидел на камне, поджав под себя ноги и обхватив колени руками.
   – Прости меня, господин, я… – он не знал, как вести себя с бессмертным, пасть перед Ним на колени или…
   – Подойди, – по тонким сероватым губам бога скользнула улыбка. – Право же, ты удивил меня: обычно никому из людей не приходит даже мысль в голову вновь обращаться ко мне с вопросом, когда судьба определяется лишь раз.
   – Прости меня, господин. Я не хотел разгневать Тебя…
   – Не извиняйся. Я знаю – ты пришел из-за своих друзей.
   – Где они, господин? – Бур вновь закрутил головой, пытаясь отыскать хотя бы их след в пустоте просторного зала. – Я слышал зов о помощи…
   – То было испытание.
   – С ними все в порядке?
   – Кто знает?
   – Господин, прости меня за все эти вопросы, но я должен знать.
   – Тебя интересует твое будущее?
   – Нет. Я…
   – Странно. Мне казалось, что смертные задаются вопросом о дне грядущем чаще, чем произносят слова молитвы. Неужели ты не хочешь узнать о том, что тебе суждено?
   – Конечно, господин, хочу, только…
   – Не спеши, человек, подумай хорошенько. Не всякому дано встретить меня, а уж получить ответ на самый сокровенный вопрос… – умолкнув, он качнул головой, взглянул на юношу, давая понять, как несказанно ему повезло. – Впочем, – продолжал Намтар, видя, что глаза собеседника не зажглись огнем радости, с губ не сорвался вздох томительного предвкушения, скорее наоборот, лицо подернулось дымкой печали, – я не собираюсь настаивать: ты вправе сам решить, о чем спрашивать.
   – Господин, прости, прошу Тебя! Я понимаю, какой чести Ты удостаиваешь меня, и, все же… Сейчас все мои заботы в настоящим, – он вспомнил о том, что родной город умирает и никто, даже небожители, не могут ему помочь, ведь такова судьба Керхи, и, побледнев, чуть слышно проговорил: – И я знаю свое будущее…
   – Ты ошибаешься, – Намтар рассмеялся тихим шуршащим смехом. – То, что ты знаешь – было до того, как вы вошли за грань. Сейчас все изменилось.
   – Спасибо, господин, Ты возвращаешь мне надежду, которая уже стала казаться несбыточной мечтой… Я буду вечным Твоим слугой, скажи лишь: как мне вернуться в пустоту, к моим друзьям?
   – Зачем? – удивился бог, глядя на странного смертного, который все делал не так, как должен был, выбирая из тысячи путей самый невероятный.
   – Им может понадобиться моя помощь!
   И вновь с губ Намтара сорвался смешок.
   – Забавный малый! Да кем ты себя возобновил? Величайшим из богов или даже самим Свышним? Что ты, смертный, можешь сделать? Оставь наивные мысли. Даже если бы я знал, как открыть врата в тот мир за границей пустоты, это бы ничего не изменило, ибо твой путь там пройден, а иного не дано. Радуйся тому, что ты сумел выбраться.
   Гордись – это под силу даже не всем богам. О возвращении ж забудь.