Суренова Юлиана. Книга 3_Город богов

   – Ну, по имени – Шамаш, – повторила Мати, не понимая, с чего это вдруг рабыня застыла, как ледяное изваяние.
   – Нельзя… – только и осмелилась прошептать та.
   Девочка подняла на нее глаза, удивленно моргнула. "Как можно быть такой дурочкой?" – слова уже были готовы сорваться с ее языка, но она вовремя прикусила его, лишь недовольно нахмурилась.
   – Да, конечно, – поспешно закивала девушка. В конце концов, любимице бога солнца виднее…
   – Ну и хорошо, – она, наконец, оторвалась от зеркала, удовлетворенная тем, что видела в нем – теперь Шамашу не будет стыдно выйти с ней в город. А Мати так многое собиралась ему показать! священный холм, и храм, и улицы… Нет, воистину впереди ее ждут удивительные дни и незачем омрачать радость их приближения страхами, сомнениями и ссорами со всеми, кто попадется на глаза… "Главное, что Шуши здорова. Раз Шамаш сказал, что с ней все в порядке, так оно и есть", – Выглянь, мы уже въезжаем в лес? – спросила девочка, теребя в руках длинную пуховую шаль, связанную из нежнейшего козьего пуха, легкую и тонкую, как самый дорогой шелк, но, вместе с тем, теплую, будто меховое одеяло. Чувствуя себя немного неуютно в одном легком платье, она набросила шаль себе на плечи, завернулась в нее, прячась от холода, не столько того, что вокруг, как внутреннего, сохранившегося в душе, памяти…
   Рамир чуть приотдернула полог:
   – Въезжаем, – она гляделась, наслаждаясь красотой высоких вечнозеленых сосен, небольших, похожих на пушистых зверьков елок. Все вокруг дышало задумчивым покоем полусна, надеждой и… – Ой, – рабыня в страхе втянула голову в плечи, увидев шедшего возле повозки бога солнца. На миг Рамир встретилась с Ним взглядом и утонула в черной бесконечности его глаз. Ей потребовалось какое-то время, чтобы прийти в себя и, шепча молитвы-извинения отпрянуть вглубь повозки, прячась в ней.
   – Шамаш, – Мати подобралась к краю повозки и… Она поспешила получше укутаться в шаль: – Бр-р-р…
   – Что-то не так? – колдун огляделся. – Здесь должно быть теплее? – он лишь примерно представлял себе, какими могут быть согреваемые магией города этого мира. Легенды повествовали в основном о времени, предшествовавшем наступлению снежной пустыни на земли людей, сказки рассказывали о крае чуда, владениях богов, не людей. Единственно, на чем он мог строить свои предположения, были рассказы караванщиков. Но, лишенные дара, они не ведали самой природы магии, относясь к ней с почитанием и не задумываясь над тем, как, подчиняясь каким законам, она действует.
   "Если я правильно понимаю, – размышлял он, – их города должны походить на колдовскую деревню. Они так же строятся вокруг замка, согреваются силами магии, а не природы… Однако, – он свел брови, – даже если их камни, призванные усиливать дар тепла, распространяя его не только на носителя, но и на окружающий мир, столь же малы, как тот, что носит на шее малышка, город должен быть больше, много больше… -он взглянул на вознесенный в небо замок…- А ведь по словам караванщиков, городской оберег огромен…" – Шамаш сощурил глаза, прислушиваясь к своим ощущениям.
   Он с утра чувствовал нервное, подрагивавшее тепло, исходившее от того, городского, камня. Его дыхание было знакомо колдуну. Но не сила, его питавшая.
   Она была иной.
   Мати, ощутив его беспокойство, поспешила сказать, отвечая на заданный вопрос:
   – Нет, все в порядке. Просто я так привыкла к сказке, что забыла о том, что есть обычный мир.
   – Будь осторожна. Не простудись.
   – Я поняла! – вдруг воскликнула она. – Ну конечно же! Раньше мне было тепло, потому что… – она вовремя вспомнила, что рядом рабыня и остановилась, не договорив до конца. "Потому что меня согревал талисман, – продолжала девочка, перейдя речь мыслей. – А теперь он вдруг стал совсем холодным… Почему? В нем ничего не сломалось…?" – ей вновь стало неспокойно, сердца задел своим острым крылом страх.
   "С камнем все в порядке… И с твоей Шуши тоже, – добавил он, предугадывая готовый вот-вот прозвучать вопрос. – Они спят. И волчата, и талисман".
   "Разве камень может спать?" "Конечно…" – а потом он заговорил вслух:
   – Малыш, мы решили, что будет лучше скрыть от горожан, кто я…
   Девочка тотчас, забыв обо всем остальном, недовольно надулась. Ее глаза наполнились обидой, как пустыня полнится снегами.
   Мати обиделась, чувствуя себя так, словно у нее отбирают все, к чему потянется ее рука.
   Ей так хотелось, когда городские начнут хвастаться чем-то, показать им снежных волчат. Она уже представляла себе, как вытянутся их лица, как загорятся восхищением и завистью глаза… А еще Мати горела нетерпением посмотреть на горожан в тот миг, когда они узнают, что Шамаш – наделенный даром, а может быть – даже бог. Конечно, они сразу же упадут перед ним на колени, а потом сами проведут их в храм, не просто позволят заглянуть внутрь, в его священное пространство, а сами все покажут, расскажут тайны, о которых раньше не слышал ни один караванщик, да что караванщик, ни один простой горожанин, ведь в святая святых, в сердце оазиса открыты двери ох как немногим – Хранителю и его семье, служителям, да членам городского совета… Она это точно знала – всякий раз, когда прежде, въезжая в город, Мати просила отца показать ей храм, он говорил ей об этом, объясняя запрет каким-то непонятным и нелепым городским законом… И вот в тот самый момент, когда, как ей уже начало казаться, она приблизилась к сердцу чуда на расстояние вытянутой руки, ей говорят…
   – Это нечестно…! – она была готова расплакаться.
   – Да, – Шамаш вздохнул. Он смотрел на Мати, не мигая. – Если ты думаешь, что мы поступаем неправильно, скажи, еще не поздно изменить решение… – он произносил эти слова не просто чтобы успокоить девочку, но был готов прислушаться к ее совету, считая, что чистая детская душа не способна ошибиться.
   И девочка поняла это, отбросила обиду, заставила себя взглянуть на все по-другому…
   Мати сидела на краю повозки, не спуская взгляда с шедшего с ней рядом Шамаша, который терпеливо ждал ответа, не торопя ее с решением, не предугадывая, не подталкивая к тому, что он сам считал верным…
   – Так будет лучше… Сделать так, как вы решили, – вздохнув, как-то через силу, проговорила, наконец, девочка. Она была караванщицей и не могла ставить свои желания выше воли и безопасности каравана. К тому же… Мати встрепенулась, выпрямилась, вновь ощутив покалывание страха, в котором растворились последние капли обиды… "Если горожане узнают, кто он, – мелькнуло у нее в голове, – они захотят оставить Шамаша у себя. И я потеряю его навсегда!" – нет, она не могла даже думать об этом, сама мысль была невыносимой. – Я не хочу потерять тебя, – прошептала девочка вмиг побелевшими губами.
   – Ну что ты, – он подошел ближе, взмахнул рукой, осыпая голову Мати пригоршней серебряных снежинок, принесенных из просторов оставшейся уже где-то позади пустыни, – этого не произойдет. А ну, выше нос! Разве не ты мне говорила, что в город нужно входить смеясь? Потому что если стражи, охраняющие…
   – Если стражи, охраняющие его покой увидят слезы, они не пустят гостя, полагая, что рядом с ним идет беда, – закончила за него фразу девочка. Эти давно знакомые, выученные наизусть слова, такие простые и несомненные, заставили ее успокоиться.
   Во всяком случае, до тех пор, пока в ее мысли не закрался следующий вопрос:
   – Шамаш, а ты сможешь сохранить свой дар в тайне?
   – Не волнуйся, малыш. Меня научили этому, когда я был младше тебя. И у меня было достаточно времени хорошо усвоить урок.
   "А сколько тебе сейчас лет? – она вспомнила вопрос, который давно мучил ее, не давая успокоиться. Памятуя о разговоре с отцом, то, как разозлил его этот невинный вопрос, Мати не решилась спросить вслух, боясь, что поступает неправильно и, если так никому, и уж тем более рабыни, которая точно перескажет все услышанное своим подругами, не нужно знать… – Если, конечно, это не тайна", – добавила она осторожно, робко поглядывая на мага своими синими беззащитно-доверчивыми глазами.
   "Разве у меня могут быть секреты от тебя? – колдун улыбнулся. – Мне двадцать семь".
   "Двадцать семь… – задумчиво протянула девочка. – Двадцать семь… – повторила она. Все, что было больше 16 казалось ей бесконечно много. Однако… Мати была достаточно умной девочкой и слишком упрямой, чтобы останавливаться, едва столкнувшись с какой-то сложностью. Она замерла, поглядывая на свои пальцы. – Папе 30… Конечно, ты не мог быть таким старым, как он. Дяде Евсею 27… – девочка наморщила лоб. – Но Шамаш, ты не выглядишь… Мне казалось… Нет, конечно, ты старше Ри, который еще совсем недавно был мальчишкой, но… Я думала, – она оценивающе глянула на рабыню, что-то прикидывая в уме, – ну, что тебе столько же, сколько Рамир".
   – Время – странная штука. Для одних оно течет быстрее, для других – медленнее… – он не знал, что тут еще можно сказать. В конце концов, это никак не зависело от него. К тому же, он давно привык, что окружающих удивляет его возраст. Он был очень молод для Старшего, выглядел же, несмотря на все знания и заботы, связанные с ответственностью и властью, даже моложе своих сверстников…
   – Да… – девочка вздохнула. Она стала сомневаться, может ли называть братом того, кто настолько ее старше… Впрочем… Она пожала плечами, словно в ответ на свои раздумья, всякое бывает… Ей хотелось так думать. – Шамаш… – она умолкла, раздумывая, о чем бы еще поговорить… наморщила лоб, старательно вспоминая… – Скажи, а Хранитель, он тоже не заметит?
   – Что я наделен даром? – он нахмурился, качнул головой. – Я никогда прежде не думал о том, чтобы скрывать дар от таких, как я… – "Но их Хранитель – не колдун…", – осознание этого не давало ему покоя. Он должен был разобраться во всем, прежде чем это не станет причиной беды… – Но, наверное, да.
   – А если тебе придется прибегнуть к помощи магии?
   – Он поймет.
   – Тогда тебе не нужно этого делать.
   – Но как я смогу защитить караван? Ведь этот город… Он может быть опасен, малыш.
   – Ладно, давай тогда сделаем по-другому: ты будешь защищать нас, а мы – тебя. Так можно?
   – Конечно… – он улыбнулся, глядя на девочку своими лучистыми глазами. Но очень скоро в них вновь вошла печаль. – Малыш, мне придется уйти ненадолго.
   – Но Шамаш! – она не могла поверить, что он собирается заниматься чем-то сейчас, на подступах к оазису! Конечно, у взрослых в городе всегда хватало разных забот: нужно было договориться со стражами, городскими купцами, торговцами, землевладельцами, выбрать место… Но ведь это все было обязанностью хозяина каравана и его помощников, и никто не заставит мага… – она прикусила губу, сдерживая слезы. – Ладно,-ей ничего не оставалось. Она вдруг поняла, что тут дело не только в заботах каравана. Тогда она б нашла слова… расплакалась, в конце концов… Но было что-то еще. И поэтому Шамаша не остановили бы даже ее слезы…
   Может быть, она сама была виновата в этом – вернее, ее просьба защитить караван.
   Если так… Ей оставалось лишь смириться. – Подожди только немножко, – остановила она Шамаша, посмотрела на рабыню, которая в страхе переводила взгляд с девочки на бога, не понимая почти ничего из их разговора, словно он велся на неизвестном, чужом языке. Однако стоило ей почувствовать на себе взгляды, она насторожилась, вскинулась, боясь пропустить вопрос Шамаша и вызвать гнев повелителя небес.
   – Рамир хотела поговорить с тобой, – произнесенное Мати имя заставило рабыню окончательно прийти в себя.
   Девочка повернулась к ней, подтолкнула рукой:
   – Ну же, давай.
   Мысленно повторяя слова молитвы, Рамир заставила свое тело, дрожавшее словно от холода, подчиниться приказам воли и, покинув казавшейся ей таким уютным и безопасным темный угол повозки, выбраться наружу. Она не могла даже помыслить о том, чтобы говорить с богом сидя, а потому поспешно спрыгнула на землю, пошла рядом с повозкой, придерживаясь рукой за ее край, словно боясь упасть.
   – Тебя что-то тревожит? – спросил ее Шамаш.
   – Да, гос… – она заставила себя полной грудью вдохнуть воздух, успокаиваясь, но, не смотря на все ее усилия, когда девушка заговорила вновь, ее голос дрожал, словно отвязавшийся полог на сильном ветру. – Шамаш, – теплота в его глазах, добрая улыбка на губах прибавили ей решимости. – Кто мы в Твоих глазах? – она постаралась подобрать слова так, чтобы вопрос звучал как можно короче и искреннее…
   Ему не нужно было переспрашивать, чтобы узнать, кого девушка имела в виду: людей вообще, лишенных дара, караванщиков или рабов. Однако он ответил так, чтобы это краткое слово "мы", вбирало в себя всех, стирая все возможные различия, вместо того, чтобы отражать их.
   – Бессмертные души, облаченные на этой земле телами для того, чтобы пройти через испытание жизнью.
   – Спасибо, – ее души коснулась радость, когда девушка страшно боялась, что в ответ на ее мольбу прозвучит короткое и беспощадное – "Рабы"…
   Но, в то же время, слова повелителя небес… Это было больше, чем можно было ожидать. Рамир чувствовала, что в его словах скрыта мудрость бесконечности, которую ей, простой смертной, не дано понять. Она могла лишь принять и запомнить, надеясь, что когда-нибудь мудрые люди-жрецы или сами боги объяснят ей…
   – Больше ты ни о чем не хочешь меня спросить?
   – Нет, – конечно, нет, она слишком боялась злоупотребить вниманием бога, вызвав Его гнев. Склонившись в низком поклоне, рабыня поспешила уйти.
   – Ладно, малыш, я скоро вернусь, – он, повернувшись, зашагал прочь, спеша сойти с караванной тропы, успевшей уже обрести очертания, превратившись в вившуюся между деревьев узкую дорогу.
   Однако стоило ему отойти всего на шаг, как его окликнул мужской голос:
   – Господин!
   Повернувшись, он увидел лекаря.
   – Не называй меня так, – Шамаш качнул головой, однако в его глазах не было гнева, лишь грусть.
   – Как Тебе будет угодно… – поспешно проговорил тот. – Прости за мою непростительную смелость…
   – Я многим тебе обязан, – он жестом призвал лекаря подойти, подождал, пока тот приблизиться, а потом продолжал: – Лекарь, ведь ты ученый человек. Судя по тому, что я узнал об этом мире, ты, должно быть, служитель, посвященный во многие тайны земли. И ты врачевал мои раны. Неужели же, несмотря на все это, ты видишь во мне бога?
   – Да, господин. Прости меня, но я не могу называть Тебя иначе. Я действительно служитель, прошедший все стадии посвящения. Мой город погиб, караванщикам же, пришедшим в миг агонии, был нужен лекарь, а не жрец… Я уже почти забыл о том, кем был когда-то. Но раз Ты напомнил мне… Служитель не может не выказывать богу должного почтения. Это выше его сил.
   – Я человек из плоти и крови. Тебе ли не знать этого.
   – Господин, Ты – Тот, кем желаешь быть. Твои раны… Воистину, их мог нанести только Губитель. И никто, кроме Тебя, не сумел бы выжить… – он качнул головой.
   – Прости, если я говорю не те слова, которые Ты хотел услышать. Но загляни в мое сердце – они сама правда.
   – Правда, – колдун вздохнул, – да, это так… Но вот истинна ли она? – Шамаш огляделся по сторонам, нахмурился… Сейчас было не время для сложных религиозных споров, грозивших затянуться надолго.
   – Я задерживаю Тебя, – тот сразу все понял, однако, не уходил. – Прошу, лишь несколько мгновений! Это очень важно для меня, для всех нас.
   – Спрашивай.
   – Фейр сказала: Рамир хотела узнать… Никак не думал, что она осмелится спросить…
   Что только ей дало силы… Прости, я не хотел подслушивать ваш разговор, но мне нужно было знать… – он умолк, поймав на себе пристальный взгляд Шамаша.
   Тот смотрел на него, не мигая, казалось, пронзая насквозь. Его глаза притягивали, подчиняли, лишая способности двигаться, говорить, даже дышать…
   – Я слышал слова, но не верил им. Выходит, это действительно так: спасенные решили поднять руку на своих спасителей? – спустя несколько мгновений напряженного молчания проговорил он.
   – Они не спасли нас…!
   – Разве? Что бы стало с тобой, если бы тогда караванщики не купили тебя у умирающего города?
   – Я спал бы вечным сном. Но был бы свободен!
   – Выходит, это был не твой выбор?
   – Смерть страшна. Лишь со временем понимаешь, что жизнь порой страшнее смерти.
   Господин, неужели Ты, бог справедливости…
   – Я не бог.
   – Ты не хочешь им быть… – он сжал губы, лихорадочно ища, что еще сказать, как переубедить…-Однако, кем бы Ты ни считал себя, Ты честен по своей сущности.
   Скажи же мне, знакомо ли Тебе рабство? Ответь, вот это, – он вытянул вперед руки, на запястьях которых поблескивали холодным металлическим светом рабские браслеты, – установили боги?
   – Нет.
   С губ лекаря сорвался облегченный вздох, глаза засияли надеждой. Он испытал такую легкость, словно снял с плеч камень, который носил долгие годы.
   Шамаш глядел на него, чуть наклонив голову.
   – Твоя жизнь… жизнь тебе подобных, – вновь заговорил он, – возможно, она кажется вам черной, но поверь мне, это не так. Боги знают, что делают и никогда не посылают испытания, которого невозможно преодолеть, ничего не отнимают, не давая взамен иное…
   – Но господин! – ему-то уже начало казаться, что он убедил Шамаша…
   – Что же до рабства… Боги допускают его. Значит, тому есть причина, – он пронзил лекаря внимательным взглядом чуть сощуренных глаз, а затем вдруг спросил:
   – Это ты стоишь за разговорами о восстании против караванщиков?
   – Да, – Лигрен опустил голову. Раз повелитель небес не согласился с ним, значит, он ошибся. "Все напрасно. И все кончено", – он ждал смерти.
   – Чужой кровью не купить себе счастья.
   – Покарай меня, господин! Я заслужил это. Но… Умоляю, пойми: я мечтал лишь о свободе…
   – Свобода не здесь, – он оглядел холодные, мрачные деревья, затем вновь повернулся к лекарю. В его глазах была грусть, задумчивая тоска по чему-то бесконечно далекому, – она внутри человека, в его сердце, душе… А смерть…
   Она только кажется освобождением.
   – Я говорил о каре…
   – Она тоже в тебе самом. Чувство вины – так ее называют.
   – Прости… Мы думали… Я думал, что Ты признаешь нашу правоту…
   – Караван – мой дом. Его люди приняли меня в свою семью. Неужели я дал кому-то повод думать, что способен на предательство?
   – Нет, господин, конечно нет…! Но Ты был добр к нам… Мы думали… Возможно, есть какой-то другой путь… Тебя бы послушали. Одним своим Словом Ты спас бы нас, дал новую судьбу, надежду… – боль, накатившая на него своими белыми волнами, была так сильна, что ему пришлось сжать зубы, сдерживая стон.
   – Что бы там ни было, во что бы вы ни верили, у каждого человека есть судьба.
   Просто одни отказываются от нее, запрятывая в темницу своих страхов, другие проклинают, мечтая о чем-то более светлом и благополучном, третьи сражаются, отвоевывая право быть выше всего и всех… Найдите свою судьбу. И вы обретете свободу, даже продолжая носить рабские браслеты. Что же до помощи… Чего вы хотите? Остаться в этом городе?
   – Нет! – в страхе вскричал Лигрен. Как никто другой он знал, что в оазисе их ждет лишь еще более страшное, беспощадное, всепоглощающее рабство, да еще – вдали от пути повелителя небес!
   Они не хотели убивать караванщиков, лишь показать, что достойны права быть свободными, доказать, что и они – люди. Но сейчас… Сейчас, когда он стоял в шаге от повелителя небес и глядел в Его печальные все понимающие глаза, и эти вчерашние планы казались ему кошмаром.
   "Как же так? – мысль в ужасе металась у него в голове, не находя пути к спасению.
   – Горе мне! Я искал для своих друзей по несчастью избавленье, а вместо этого обрек их на вечные мучения! Госпожа Кигаль уже, наверно, готовит для нас самые мрачные пещеры своего подземного мира…" Он поднял на повелителя небес глаза, в которых была мольба…
   – Никто не в силах вам помочь, кроме вас самих, – донеслись до его слуха слова бога.
   И вновь надежда вернулась в его сердце. "Да… Да! Своими делами, верностью каравану, почтением и беззаветным служением нашему господину, мы вымолим себе прощение, и, возможно, нам будем дан еще один шанс прожить жизнь так, чтобы заслужить светлый покой того мира, куда приводил нас великий бог…" -Спасибо, господин, – у него теперь была новая цель. Ему оставалось сделать так, чтобы она стала целью и для всех тех, кто доверял ему, следовал за ним, надеясь обрести свет…
   Шамаш долго вглядывался в глаза лекаря, не проникая в его мысли, лишь наблюдая, как душа его собеседника медленно очищалась, обретая ясное, ровное горение.
   Он и раньше не особенно беспокоился о том, что кто-то в караване решится вонзить нож в спину своему спутнику. У колдуна было достаточно сил, чтобы не допустить ничего подобного. Но ему пришлось бы прибегать к магии, а он не хотел так поступать. Поэтому он был рад, что нынешний разговор состоялся. Теперь караванщики смогут положиться на идущих с ними так же, как на самих себя.
   – Вам уже сказали, что караван решил…
   – Не говорить горожанам правду о Тебе? Да, господин! Но, поверь, мы бы и так никому ничего не сказали, ибо мы боимся лишиться Твоей благосклонности… Я могу идти, господин? Мы приближаемся к дозорным. Всем нужно вернуться под защиту каравана.
   – Город, – Шамаш свел брови. Та неизвестность, что ждала впереди, заставила его нахмуриться. – Ты не мог бы рассказать мне о нем то, что известно тебе как служителю?
   – Конечно, господин, – Лигрен был готов исполнить любое поручение бога. – Все, что ты пожелаешь!
   – Не сейчас. Мы поговорим потом, – колдуну еще многое предстояло сделать, прежде чем караван подойдет к священному холму.
   Лигрен склонился в низком поклоне, а затем, пятясь, не решаясь повернуться к богу солнца спиной, вернулся к каравану. Он лишь на миг прикрыл глаза, давая им отдохнуть, но когда вновь обратил взор на то место, где стоял повелитель небес, там уже никого не было.
   – Великие боги, – только и смог проговорить он.
   – Лигрен, все в порядке? – к нему подошла Фейр.
   – Не знаю, – он мотнул головой, словно прогоняя наваждение.
   – Но ты говорил с Ним?
   – Да, – лекарь на миг умолк, пожевал губами. – С одной стороны, лучше бы мне этого не делать… Но с другой, – всегда и во всем можно найти и хорошее, и плохое, – я рад, что узнал Его волю, прежде чем стал действовать.
   – Он не согласен с тем, что у нас есть право на свободу? – Фейр не могла в это поверить, ведь господин Шамаш – бог справедливости…
   Лигрену было понятно ее удивление. Все рабы верили, что раз повелитель небес благосклонен к ним, раз Он их жалеет, то обязательно поймет и поддержит.
   – Знаешь, о чем Он спросил меня? Считаю ли я Его способным на предательство.
   – Нет! Конечно, нет, ведь Он не Губитель. Он совсем иной…!
   – Фейр, но мы-то ждали от Него именно предательства.
   Какое-то время женщина молчала, словно не в силах переступить через что-то внутри себя, осознать, признать…
   – Ты прав, – наконец, произнесла она, опустив голову на грудь. – Благими намерениями вымощена дорога к Губителю… Что же нам делать? Ведь мы теперь никогда не сможем вымолить Его прощения, сколько бы перерождений нам ни дали другие небожители…
   – Сможем, – он был уверен, что это так. Иначе сама жизнь была бессмысленна, когда она вела бы только в бездну, – если будем верой и правдой служить Ему и избранному Им каравану.
   – Мне очень хочется верить, что это так…
   – Верь, Фейр.
   – Что мне еще остается? – она тяжело вздохнула. – Только верить…
   – А разве этого мало?
 

Глава 3

 
   Путь каравану преградили стражи. Они стояли, небрежно опершись на длинные деревянные копья, глядя на приближавшихся к ним чужаков высокомерно, с нескрываемым презрением.
   В их глазах не было настороженного напряжения, взгляд затуманило безразличие…
   "И не только, – Атен, до которого ветер донес сладковатый запах дурманной наливки, недовольно поморщился. – Как можно так попустительски относиться к собственной безопасности?" Резким взмахом руки остановив караван, Атен приблизился к тому из стражей, который, судя по богатой одежде и дорогому оружию, был среди них главным.
   – Да будет вечен ваш город, мудр Хранитель и здоров род, – караванщик на миг склонил голову, приветствуя горожанина. Он знал, что порой нужно, упрятав подальше гордость, поклониться пониже – все окупиться. Тем более этот страж явно был высокого мнения о себе, своей власти и правах, которыми наделил его Совет.
   Собственно, от его решения действительно многое зависело, когда, стоило ему того захотеть, караван не получил бы разрешения войти в город.
   – Здоро?во, – нехотя бросил горожанин. Он обвел взглядом караван, не столько осматривая повозки и людей, словно оценивая их. – У нас принято платить за право входа в город, – отметив про себя здоровый, сытый вид торговцев, не казавшихся измотанными долгой дорогой по снежной пустыни, страж сразу, без предисловий, перешел к главному.
   Атен удивленно вскинул голову. За долгие годы дороги ему не приходилось слышать ни о чем подобном. Легенды тоже умалчивали о подобном обычае…
   "Однако, – Атен поджал губы, – у них есть на это право", – и он кивнул, соглашаясь.
   То, что хозяин каравана услышал затем, заставило его усомниться, правильно ли он понял стража. Атен думал, что речь идет о чисто символическом взносе в городскую казну, но от него требовали…