Тертлдав Гарри. Император Крисп

   Некоторое время он весьма сомневался в успехе. Едва пламя разгорелось, никакими ведрами с водой с ним было не справиться, и Крисп это хорошо понимал, в отличие от некоторых возбужденных горожан. Вскоре он распорядился сосредоточить усилия на поливании водой зданий и палаток вокруг расползающегося очага пожара, чтобы не дать ему распространиться дальше.
   Он уже начал думать, что даже на это у них не хватит сил, когда кто-то крикнул:
   — Пожарные! Пожарные!
   — О, хвала Фосу! — выдохнул Крисп. Его плечи уже болели от непривычного напряжения; он догадывался, что завтра все мускулы будут ныть от усталости.
   Ладно, об этом он станет беспокоиться завтра, а сейчас борьба с пожаром важнее.
   И он мысленно поблагодарил благого бога за то, что хотя он и прибавил в весе, взойдя на трон, но все же не растолстел настолько, чтобы умереть от физических усилий.
   Вместо ведер пожарные принесли большое деревянное корыто с длинными ручками, как у паланкина. Они наполнили его у фонтана, а затем, выкрикивая:
   «Дорогу! Дорогу!», бросились к огню. Однако они не стали выплескивать воду в огонь. Двое взялись за ручки приделанного к корыту насоса, а третий начал направлять струю воды, брызнувшую из наконечника шланга, сделанного из промасленной ткани.
   Люди с ведрами теперь взялись за новую задачу, наполняя корыто водой.
   Несмотря на все их усилия, оно опустошалось быстрее, чем они успевали выливать в него ведра. Пожарные схватили корыто за ручки, вновь наполнили у фонтана и потащили обратно, кряхтя и обливаясь потом. Двое у насоса вскоре опять заработали, как одержимые, и пожарный со шлангом, седой ветеран по имени Фокиод, направил струю в самое сердце пламени.
   Приняв второе корыто с водой, огонь начал уступать усилиям пожарных. Пламя сожрало два-три ларька и повредило несколько других, но не превратилось в неуправляемое бедствие. Фокиод подошел к Криспу и поприветствововал его четким военным жестом, прижав к груди кулак.
   — Вы нас вызвали вовремя, ваше величество. Мы сумели справиться с огнем.
   — Это далеко не первая услуга, которую вы оказали городу — и мне, — ответил Крисп; Фокиод прослужил пожарным больше лет, чем Крисп просидел на троне. — Мне очень хотелось бы отпустить тебя на отдых, но, боюсь, нам устроят новые пожары.
   — Верно, в день Зимнего солнцеворота нам всегда приходится нервничать. — Фокиод смолк и пригляделся к Автократору. — Вы сказали «устроят»? Так значит, этот пожар вспыхнул не от искры костра?
   — Хотел бы я, чтобы искра была ему причиной. Но нет. Фанасиоты подняли бунт, а им, когда они бунтуют, нравится поджигать. Чем меньше у людей останется имущества, тем приятнее будет еретикам.
   Фокиод ужаснулся.
   — Да они просто долбаные придурки, прошу прощения, ваше величество. Разве эти ублюдки видели когда-нибудь человека, сгоревшего заживо? Нюхали обгорелый труп? Отстраивали заново сгоревшие дома?
   — Не думаю, что это их заботит. Им хочется только одного — как можно быстрее покинуть материальный мир.
   — Тогда посылайте их ко мне, — прорычал Фокиод. На поясе у него висел топор, которым он пробивал стены, чтобы направить струю воды, или выламывал двери, спасая людей. Теперь он ухватился за дубовую рукоятку с таким видом, словно хотел пустить инструмент в ход для другой цели. — Пусть идут ко мне, и я очень быстро отправлю их в лед, клянусь благим богом. Я им устрою пожар, пусть только попробуют! — Как и любой пожарный, он испытывал яростную ненависть к поджигателям любого рода и с любыми религиозными взглядами.
   К Криспу приблизился посыльный. Из раны на голове на его лицо стекала кровь. Увидев это, Крисп ахнул, но посыльный лишь отмахнулся:
   — Я не умру, ваше величество. Камень только скользнул по коже, а отец всегда говорил, что черепушка у меня крепкая. Рад, что старикан оказался прав. Но я пришел сообщить, что в бедных кварталах южнее Срединной улицы уже не бунт, а настоящая война — там сражаются всем, что подворачивается под руку. И не только камнями, но и луками, кинжалами, мечами и еще не знаю чем.
   — Ты знаешь, где находятся казармы возле дворца? Сможешь добраться до них, не потеряв сознание? — Получив утвердительный ответ на оба вопроса, Крисп продолжил:
   — Прикажи от моего имени поднять полк Ноэтия. Если у фанасиотов появилось желание изобразить из себя солдат, то посмотрим, хватит ли у них духу драться против регулярных войск, а не городской стражи.
   — Правильно, ваше величество, — сказал посыльный. — Нужно послать туда и нескольких священников, потому что еретиков возглавляет один поп-горлопан по имени… кажется… Диген.
   Крисп нахмурился; имя ему было знакомо, но он не мог вспомнить, в какой связи оно упоминалось. А когда вспомнил, выругался так, что глаза посыльного удивленно расширились.
   — Это же тот самый синерясник, к которому бегал Фостий до того, как его похитили, — процедил Крисп. — И если он фанасиот…
   Крисп внезапно смолк. Если Диген фанасиот, не означает ли это, что и Фостий стал еретиком? Эта мысль потрясла Криспа, но он понял также, что почти все его поступки отталкивали Фостия — хотя бы уже потому, что так поступал он.
   И если его старший сын стал фанасиотом, то был ли он вообще похищен? Или по собственной воле сбежал к бунтовщикам?
   Так или иначе Криспу придется найти ответы на эти вопросы.
   — Передай от моего имени, — сказал он, — что я назначаю награду в сто золотых тому, кто приведет мне Дигена живым, а если кто-либо его убьет, то пусть взывает к милосердию владыки благого и премудрого, потому что я его не пощажу.
   — Я передам вашу волю, ваше величество, — пообещал посыльный и побежал в сторону казарм.
   У Криспа не оказалось времени тревожиться из-за доставленных ему новостей, потому что на площадь Паламы одновременно с разных сторон вбежали двое, истошно вопя: «Пожар!»
   — Фокиод! — гаркнул Крисп. Ветеран-пожарный быстро задал прибежавшим пару резких вопросов, оценил, в каком из двух мест его команда будет нужнее, и отправился с одним из них. Второй в отчаянии топнул; вид у него был такой, словно он сейчас лопнет. Криспу осталось лишь надеяться, что бедняга не потеряет свой дом и имущество к тому времени, когда вернется пожарная бригада.
   Резкий холодный ветер задул с северо-запада, откуда обычно налетали зимние грозы. Сейчас Крисп был бы только рад такой грозе, особенно с дождем, но на иссиня-черном небе ярко блестели звезды. Сегодня грозы не будет. Да и завтра, решил он, втянув ноздрями ветер, тоже. Точно, не будет. А жаль.
   Дворцовые слуги уже суетились на площади Паламы, устанавливая навесы, чтобы защитить императора от превратностей погоды.
   Поскольку Крисп решил разместить штаб борьбы с бунтом на площади, слуги обеспечивали ему все доступные удобства.
   Неподалеку постоянно находился Барсим, словно приглашая императора воспользоваться ими.
   Кроме слуг на площади толпился самый разнообразный люд — солдаты, посыльные, пожарные и просто зеваки, твердо решившие отпраздновать день Зимнего солнцеворота так, как им нравится и невзирая ни на какие непредвиденные события. Поэтому тощий мужчина в темной тунике, пробиравшийся сквозь толпу в сторону Криспа, ничем в ней не выделялся. Оказавшись в нескольких шагах от Автократора, он выхватил кинжал и завопил:
   — Да благословит Фос светлый путь!
   Он замахнулся кинжалом, и это оказалось его ошибкой — Крисп перехватил его запястье быстрее, чем кинжал опустился.
   Неудачливый убийца завился ужом, тщетно пытаясь вырваться и не переставая кричать о светлом пути. Но Крисп обучился приемам рукопашной схватки у армейского ветерана еще в то время, когда у него только начала пробиваться борода, а первую известность в столице приобрел, поборов кубратского чемпиона.
   Чтобы вырваться из его хватки, верчения и воплей было явно недостаточно.
   Крисп повалил нападавшего на булыжники площади и сильно надавил на сухожилия на внутренней стороне его запястья.
   Ладонь фанасиота разжалась. Когда нож выпал, тощий попытался перекатиться и снова его схватить, но Крисп резко ударил его коленом в пах. Прием неспортивный, но весьма действенный. Тощий перестал вопить о светлом пути и завопил совсем на другую тему, причем весьма искренне.
   Топор халогая блеснул перед лицом Криспа и опустился со звучным шлепком.
   Вопли фанасиота оборвались. Крисп торопливо поднялся, чтобы не замочить тунику в быстро расползающейся луже крови.
   — Я хотел расспросить его кое о чем, — негромко сказал он халогаю.
   — Хон! — презрительно воскликнул телохранитель. — Он напал на твое величество и не заслуживал даже лишнего мгновения жизни.
   — Все правильно, Трюгве, — сказал Крисп. Если бы он осудил северянина слишком резко, Трюгве мог бы решить, что убийца подобрался к императору столь близко исключительно по его вине, и покончил бы с собой, поскольку не сумел выполнить свой долг. Халогаи были замечательными телохранителями, но обращаться с ними следовало совсем не так, как с видессианами.
   Крисп двадцать лет понемногу разбирался в их суровых правилах чести; еще лет за двадцать он сумел бы более или менее их понять.
   На площадь вернулся Фокиод со своими пожарными. Несчастный, чью просьбу о помощи им пришлось отвергнуть, набросился на них, словно изголодавшийся медведь. Не успев даже отдышаться, пожарные отправились следом за ним. Крисп сомневался, найдут ли они на пожарище хоть что-либо достойное спасения.
   Со стороны дворцового комплекса, бряцая оружием, на площадь вышла колонна солдат, воевавших в арьергарде во время неудачливой кампании в западных провинциях. Лица у них были злые — сперва их заставили сидеть в казармах в день Зимнего солнцеворота, а потом вызвали, но не праздновать, а сражаться.
   Глядя, как они угрюмо топают по площади Паламы, Крисп подумал, что сегодня вечером лучше не становиться у них на пути.
   Через несколько минут долетающий до площади городской шум внезапно стал громче, но радостным его Крисп бы не назвал.
   — Твои солдаты расшибают кому-то головы, — радостно пробасил Трюгве. Для него любая драка была развлечением.
   Крисп взглянул на медленно ползущие по небу звезды и зевнул.
   Хотя ему, по сравнению с прочими видессианами, было не привыкать ложиться поздно, — в конце концов, кому по карману свечи, как не Автократору? — он, если у него был выбор, предпочитал ложиться пораньше. Что ж, сегодня у него выбора не было.
   Вскоре прибыл гонец и доложил о сражении к югу от Срединной улицы.
   Кажется, он даже не заметил, что его железный шлем съехал набок. Отдав честь, он подтвердил немое свидетельство своего головного убора:
   — Ваше величество, эти шлюхины дети навязали нам настоящее сражение. И они давно к нему готовились, уж это точно.
   — Только не говори, что они разбили мой полк! — воскликнул Крисп. «Лучше не произноси этих слов, — подумал он, — иначе кое-кто из моих офицеров завтра в это время уже будет рядовым».
   — О, ничего подобного, — покачал головой посыльный. — Злости у них хватает, да и упорства поболее, чем я ожидал от толпы, но доспехов у них нет, да и щитов совсем мало. Мы бьем их куда сильнее, чем они могут побить нас.
   — Передай Ноэтию, пусть сделает все, чтобы подавить бунт, — приказал Крисп. — Напомни ему также, чтобы любым способом попытался захватить священника Дигена, который, как мне доложили, их возглавляет.
   — Да, бегал там какой-то синерясник, вопил всякую чушь. Кажется, ему уже крепко врезали по башке. — Крисп поморщился; каким-то удивительным образом слухи разносили что угодно кроме того, что ему хотелось. — Но ежели он вам нужен живым, так что ж, попробуем.
   — За него назначена награда, — молвил Крисп. Услышав это, посыльный, не мешкая, побежал в ту сторону, откуда доносился шум сражения.
   Ждать оказалось нелегко. Крисп предпочел бы сейчас оказаться рядом с пожарными или солдатами — те, по крайней мере, занимались настоящим делом. Но если он присоединится к ним, то не сможет отслеживать действия остальных своих сил в городе.
   Иногда держаться в отдалении и разглядывать всю мозаику бывает лучше, чем подходить ближе и вглядываться в одно-единственное стеклышко. Возможно, и лучше, но не легче.
   Он даже не заметил, когда слуги привезли койки из императорской резиденции — а может, из казарм — и поставили их под навесами. На одной из них уже дремал Эврип, на другой — Катаколон. Девушка, что была рядом с ним в Амфитеатре уже куда-то исчезла. Крисп знал, что младший сын гораздо охотнее оказался бы в ее постели, чем в той, где он сейчас лежал, но с некоторым изумленным облегчением отметил, что Катаколон не осмелился уйти с площади. Парень знал, что ему за это не поздоровится!
   Посмотрев на Эврипа, Крисп с удивлением почувствовал, как ему хочется разбудить его и запрячь в работу. Парень — нет, Эврип уже начал становиться мужчиной — мог бы стать для него дополнительной парой глаз и рук. Но все же он позволил сыну спать дальше.
   Хотя пожары на площади Паламы давно потушили, Крисп время от времени ощущал запах дыма, доносящийся из других районов города. Ветер, к счастью, уже стих. Если повезет и дальше, он не погонит стену огня и раскаленные угли на уцелевшие кварталы и не спалит их дотла, иначе отстраивать их придется годами.
   Крисп присел на койку. «На минутку», — сказал он себе. Он еще помнил, что прилег, но даже не понял, что заснул, пока кто-то не гаркнул:
   — Ваше величество! Проснитесь, ваше величество!
   — Что такое? Я не сплю, — раздраженно бросил Крисп, но неприятный привкус во рту и слипающиеся веки доказали, что он солгал сам себе. — Ну, сейчас не сплю, — добавил он. — Что нового?
   — Мы схватили Дигена, ваше величество, — объявил посыльный. — Успел ранить несколько наших парней, но мы его взяли тепленьким.
   — Наконец-то доброе известие, клянусь владыкой благим и премудрым! — выдохнул Крисп и окончательно проснулся. Проспал он, судя по всему, около двух часов — на юго-востоке контуры зданий уже стали заметны на фоне посветлевшего неба. Когда он поднялся, боль в ягодицах и плече подсказала, что спал он в весьма неудобной позе. В молодости этого не было, зато ныне случалось.
   — Мы ведем эту сволочь — простите, что называю так священника, ваше величество, но этот тип самая что ни на есть сволочь, — словом, мы ведем его сюда, на площадь, — сказал посыльный. — Куда его доставить потом?
   — В самую холодную пропасть ледяного ада Скотоса! — рявкнул Крисп. Солдат, доставивший ему весть, хохотнул. Автократор быстро подумал.
   — Его в любом случае не следует сюда вести — у него будет слишком много шансов сбежать. Отправляйся вверх по Срединной улице — его ведь по ней ведут, верно? — и передай тем, кто его охраняет, чтобы его отвели в здание чиновной службы и заперли в подвале, в тюремной камере. А я сразу пойду туда.
   Задержавшись ровно настолько, чтобы отсалютовать посыльному, Крисп растолкал Катаколона и велел ему отыскать Заида и доставить того в здание чиновной службы.
   — Что? Зачем? — пробормотал Катаколон, проспавший появление посыльного.
   Когда отец объяснил, его глаза расширились.
   Офицеры халогаев растолкали своих людей — им предстояло сопровождать Криспа по Срединной улице. Барсим, проявив свою обычную расторопность, — он, вероятно, вообще не спал в эту ночь, — уже начал распространять сведения о том, где будет находиться Автократор, чтобы внезапное важное известие отыскало его без задержек.
   Здание чиновной службы было огромным и не очень привлекательным на вид гранитным строением. В нем размещались бюрократы, чье положение было недостаточно высоким для работы во дворце, архивы документов, настолько древних, что с ними не было нужды постоянно сверяться, а в подвальном этаже заключенные, чьи преступления были повыше мелких проступков, но не дотягивали до смертной казни. Со стороны здание походило на крепость, а в беспокойные древние времена именно в этом качестве и использовалось.
   Однако сегодняшний бунт не обошел стороной и его. Несколько халогаев остались охранять вход, остальные вошли вместе с Криспом в пустой холл, где было тихо и, если не считать света принесенных с собой факелов, темно. Крисп направился по лестнице вниз.
   На первом подвальном этаже его встретили шум, свет и сильные запахи факельного дыма, несвежей еды и немытых людских тел.
   Тюремные охранники приветствовали его отданием чести и возгласами — его визит оказался неординарным событием, напомнившим о полезности их работы.
   — Тот, кто вам нужен, ваше величество, сидит в двенадцатой камере по этому коридору, — сказал старший охранник. От него попахивало вином, что добавляло новую ноту в симфонию местных запахов. Поскольку было утро после праздника, Крисп сделал вид, будто не заметил этого, но мысленно велел себе проверить, не пьет ли тот на службе и в обычные дни.
   Двенадцатая камера, в отличие от остальных, ограждалась от коридора не обычной железной решеткой, а крепкой дверью с запором снаружи. Тюремщик вставил в замок большой бронзовый ключ, повернул его и снял запор. Сопровождаемый двумя халогаями, Автократор зашел в камеру.
   Два солдата из полка Ноэтия уже охраняли Дигена, лежащего со связанными за спиной руками на соломенном тюфяке, видавшем лучшие годы.
   — Поставьте его на ноги, — приказал Крисп.
   Охранники повиновались. На лицо Дигена из небольшой раны на черепе стекала кровь. Такие раны всегда сильно кровоточат, а на бритой голове Дигена не было волос, смягчивших бы удар.
   Священник дерзко уставился на Криспа, а тот — на него.
   — Где Фостий, мразь?
   — Если Фос пожелал, то он уже шагает по светлому пути, — ответил Диген, — а я думаю, что Фос этого желал сильно. Твой сын способен распознать правду, когда слышит ее.
   — Если ты проповедуешь фанасиотскую ложь, то про тебя я не могу сказать даже этого! — рявкнул Крисп. — Где он сейчас?
   — Не знаю. А если бы и знал, то все равно не сказал бы, уж это точно.
   — Точно лишь то, что твоя голова украсит Веховой Камень как голова предателя, чья имена доказана. Тебя поймали во время вооруженного бунта, так неужели ты надеешься избежать встречи с палачом?
   — Выступить против богатства всегда стоит, а палача я не боюсь, потому что знаю — светлый путь приведет меня прямо к владыке благому и премудрому, — ответил Диген. — Но я могу оказаться столь же невиновен, как и любой из тех, кого в храмах называют святыми, и все равно пасть жертвой твоей злобы, ибо патриарх вместо того, чтобы возглавлять церковную иерархию, служит твоей марионеткой и повторяет твои бесстыжие слова.
   Помимо яда, слова Дигена содержали определенную долю правды: если Окситий начнет перечить Криспу, он очень быстро лишится синих сапог вселенского патриарха. Но сейчас и в таком месте это не имело значения.
   — Ты был схвачен не за церковные разногласия, а за чисто светские преступления — бунт и измену. И ты ответишь за них, как любой другой бунтовщик.
   — Я спою гимн Фосу и поблагодарю его за то, что ты избавляешь меня от этого вонючего мира, который непрерывно искушает и совращает мою душу. Но если ты не идешь по светлому пути сам, то никакие мои гимны не спасут тебя. Ты отправишься в лед и будешь страдать там вечно, потому что душу твою уничтожат подслащенные приманки Скотоса.
   — Если бы мне дали выбирать: оказаться на небесах с тобой или в аду у Скотоса, то я, пожалуй, выбрал бы Скотоса. Тот, по крайней мере, не притворяется, будто обладает достоинствами, которых у него нет.
   Диген по-гадючьи зашипел и плюнул на Криспа — то ли услышав имя темного бога, то ли просто из ненависти. Тут в камеру вошел Заид, держа в левой руке холщовый мешок.
   — Приветствую. А это кто такой?
   — Это, — процедил Крисп, — ничтожество, называющее себя священником и заманившее моего сына в сети фанасиотов. Извлеки все, что сможешь, из навозной ямы, которую он называет своей головой.
   — Я, разумеется, сделаю все, что в моих силах, ваше величество, но… — Заид смолк. На лице его отразилось сомнение, весьма непривычное для Криспа. — До сих пор я не добился больших успехов, отыскивая секреты еретиков.
   — Это вы, любители золота, еретики, — заявил Диген, — потому что ради выгоды отреклись от истинной набожности.
   Император и волшебник не обратили на его слова внимания.
   — Сделай, что сможешь, — сказал Крисп, надеясь, что Заиду больше повезет с Дигеном, чем с другими пленными фанасиотами, в выяснении природы той магии, что не позволяла ему отыскать Фостия. Несмотря на имеющиеся в Чародейской коллегии редкие магические принадлежности и еще более редкие свитки и кодексы, главный волшебник так и не смог выяснить, почему он не в силах отыскать Фостия при помощи магии.
   — Попробую испытание с двумя зеркалами, ваше величество, — решил Заид и принялся извлекать из мешка свои профессиональные принадлежности.
   Крисп желал услышать в его голосе уверенность, услышать, как он говорит, что вырвет из Дигена правду несмотря на любое сопротивление священника-ренегата. Но его уши, наученные распознавать подтекст в словах тысяч просителей, офицеров и чиновников, услышали сомнение. Сомнения Заида начали подпитывать его собственные: магия во многом черпала свою мощь в вере, и если Заид сомневается, что сумеет заставить Дигена говорить, то скорее всего потерпит неудачу. Он уже потерпел неудачу, подвергнув другого пленного фанасиота испытанию с двумя зеркалами.
   — Есть ли у твоего лука вторая тетива? — спросил император. — Как еще мы сможем надеяться вытянуть из него ответы? — Он мысленно отметил деликатность заданного вопроса. Крисп желал, чтобы Заид подумал об альтернативах, но не хотел деморализовать мага или намекнуть, будто он потерял в него веру… даже если это действительно так.
   — Если испытание с двумя зеркалами нам ничего не даст, то это лишит нас самых сильных надежд узнать правду. Да, настойка белены и других трав, которыми пользуются лекари, может развязать этой сволочи язык, но вместе с фактами он извергнет и немало ерунды.
   — Но он у меня в любом случае заговорит, клянусь благим богом, — мрачно пообещал Крисп, — или у тебя, или у парня в красной коже.
   — Терзайте мою плоть сколько угодно, — отозвался Диген. — Она лишь экскремент моего существования, и чем быстрее она окажется в сточной канаве, тем скорее моя душа воспарит к солнцу и воссоединится с владыкой благим и премудрым.
   — Начинай, — велел Крисп.
   Волшебник с тревогой на лице установил два зеркала, одно перед Дигеном, другое сзади, потом разжег угли в жаровне. Перед зеркалами заклубился дым, то сладковатый, то едкий.
   Но когда Крисп стал задавать вопросы, молчание сохранил не только Диген, но и его двойник в заднем зеркале. Если бы чары сработали, как положено, отражение во втором зеркале произнесло бы правду, несмотря на все попытки Дигена промолчать или солгать.
   Рассерженный и униженный, Заид прикусил губу. Разгневанный Крисп втянул воздух меж сжатых зубов — у него появилось неприятное предчувствие, что Диген не поддастся допросам любого вида. Подавляющее большинство людей не выдерживало пыток. Возможно, священник тоже сломается, возможно, ему развяжет язык настойка Заида. Но Крисп не хотел делать ставку ни на то, ни на другое.
   И тут, словно желая еще больше пошатнуть его решительность, Диген сказал:
   — Я возблагодарю святое имя Фоса за каждую рану, которую мне нанесет палач.
   И он во весь голос запел гимн.
   — О, заткнись, — бросил Крисп.
   Диген продолжал петь. Кто-то поскребся в дверь камеры. Халогай занес для удара топор и пинком распахнул ее. Через порог шагнул священник, но, заметив над головой лезвие топора, шарахнулся обратно.
   — Заходи, заходи, — нетерпеливо сказал Крисп. — Нечего там стоять и дрожать. Говори, что хотел.
   — Да возрадуется ваше величество, — нервно начал священник, и Крисп сразу настроился на неприятности. Синерясник начал снова:
   — Д-да возрадуется ваше величество, я Совдий, прислуживаю в Соборе. Святейший патриарх Окситий, прочитав вчера особую литургию по поводу праздника, направил меня к вам, услышав, что святой отец Диген был схвачен, образно говоря, с оружием в руках, и просил напомнить вашему величеству, что духовные лица при любых обстоятельствах не могут подвергаться телесным пыткам.
   — Ах, просил? Ах, не могут? — Крисп едва не испепелил взглядом посланника Оксития, которого в тот момент явно одолевало желание провалиться сквозь пол, но тогда он оказался бы лишь на другом этаже тюрьмы. — А святейший патриарх не забыл, что я лишил головы одного из его предшественников за такую же измену, какую совершил этот Диген?
   — Если вы ссылаетесь на судьбу бывшего святейшего Гнатия, — да смилостивится Фос над его душою, — то мне велено также напомнить, что хотя вы полностью вольны назначать любые наказания, пытки таковыми не являются.
   — О, вот как? — Взгляд Криспа стал еще более яростным. Совдий сжался, но все же сумел кивнуть. Крисп перевел взгляд на свои красные сапоги; если бы он смог посмотреть себе в лицо, то сделал бы и это. В голове у него заработала та часть его сознания, что взвешивала варианты выбора с привычностью лавочника, отвешивающего капусту. Может ли он сейчас позволить себе конфликт с церковной иерархией, одновременно сражаясь с еретиками-фанасиотами? Он неохотно признал, что не может. И тогда Крисп, рыча, словно пес, что натянул до отказа цепь, но не может вонзить зубы в человека, которого хочет укусить, процедил: