Страница:
— Но как я могу тебе доверять, если у тебя заведутся от меня секреты? — не отступалась Оливрия.
— Если ты полагаешь, что мне нельзя доверять, то тебе следовало бы еще раньше сойти на берег где-нибудь в безлюдном месте. — Теперь Фостий рассердился по-настоящему. — А если ты не доверяешь мне и сейчас, то я попрошу отца дать тебе разрешение беспрепятственно покинуть лагерь и отправиться в Эчмиадзин или куда тебе будет угодно.
— Нет, этого я не хочу. — Оливрия с любопытством всмотрелась в его лицо. — Ты теперь совсем не такой, каким был прошлым летом в туннеле под храмом или даже осенью, когда… приехал в Эчмиадзин. Тогда ты сам толком не знал, чего хочешь или как этого добиться. Ты стал тверже… только не надо скабрезных шуточек. Ныне ты доверяешь собственным суждениям больше, чем прежде.
— Разве? — Фостий обдумал ее слова. — Возможно, и так. Пожалуй, у меня нет другого выхода, как полагаешь? В конце концов, это все, что у меня есть.
— Я и не представляла, что ты можешь быть таким упрямым, — призналась Оливрия. — Но теперь, убедившись в этом, я стану вести себя с тобой несколько иначе. — Она немного смущенно рассмеялась. — Быть может, мне не следовало этого говорить. Получается, будто я выдаю некий особый женский секрет.
— Нет, я так не считаю, — возразил Фостий; он был рад возможности перевести разговор на другую тему. — Мужчинам тоже приходится менять свое обращение с женщинами, когда они узнают их лучше — по крайней мере, мне так кажется.
— Ты имеешь в виду не мужчин, а себя, — заявила Оливрия с кошачьей внезапностью. Фостий развел руками, признавая ее правоту. Он был вовсе не против уступать по мелочам, если это позволяло ему удерживать позиции по крупным вопросам. Он медленно кивнул — Крисп повел бы себя так же.
Кто-то подскакал галопом к императорскому шатру. Через несколько секунд послышался громкий голос Криспа, вызывающего Саркиса. Прошло совсем немного времени, и Автократор вместе с генералом затребовали посыльных. А вскоре после этого зашевелился весь лагерь, хотя уже давно шел третий час ночи.
— Как думаешь, что могло случиться? — спросила Оливрия.
Фостий догадывался, что означает вся эта суматоха, но не успел ответить, потому что чей-то голос произнес возле их палатки:
— Вы там в приличном виде?
Оливрия оскорбилась, но Фостий — нет; он узнал голос.
— Да, вполне в приличном, — отозвался он. — Заходи, Катаколон.
Младший брат откинул полотнище у входа.
— Если вы в приличном виде, то наверняка слышали, как все встрепенулись, — сказал он. Его глаза возбужденно блестели.
— Да, слышали, — подтвердил Фостий. — Так в чем дело? Разведчики доложили, что наткнулись на фанасиотов?
— Ах, в лед тебя! — разочарованно воскликнул Катаколон. — Я-то надеялся поднести тебе сюрприз, а ты сам догадался.
— Ничего страшного, — успокоил его Фостий. — Выходит, завтра будет сражение?
— Да, — сказал Катаколон. — Завтра будет сражение.
Глава 12
— Если ты полагаешь, что мне нельзя доверять, то тебе следовало бы еще раньше сойти на берег где-нибудь в безлюдном месте. — Теперь Фостий рассердился по-настоящему. — А если ты не доверяешь мне и сейчас, то я попрошу отца дать тебе разрешение беспрепятственно покинуть лагерь и отправиться в Эчмиадзин или куда тебе будет угодно.
— Нет, этого я не хочу. — Оливрия с любопытством всмотрелась в его лицо. — Ты теперь совсем не такой, каким был прошлым летом в туннеле под храмом или даже осенью, когда… приехал в Эчмиадзин. Тогда ты сам толком не знал, чего хочешь или как этого добиться. Ты стал тверже… только не надо скабрезных шуточек. Ныне ты доверяешь собственным суждениям больше, чем прежде.
— Разве? — Фостий обдумал ее слова. — Возможно, и так. Пожалуй, у меня нет другого выхода, как полагаешь? В конце концов, это все, что у меня есть.
— Я и не представляла, что ты можешь быть таким упрямым, — призналась Оливрия. — Но теперь, убедившись в этом, я стану вести себя с тобой несколько иначе. — Она немного смущенно рассмеялась. — Быть может, мне не следовало этого говорить. Получается, будто я выдаю некий особый женский секрет.
— Нет, я так не считаю, — возразил Фостий; он был рад возможности перевести разговор на другую тему. — Мужчинам тоже приходится менять свое обращение с женщинами, когда они узнают их лучше — по крайней мере, мне так кажется.
— Ты имеешь в виду не мужчин, а себя, — заявила Оливрия с кошачьей внезапностью. Фостий развел руками, признавая ее правоту. Он был вовсе не против уступать по мелочам, если это позволяло ему удерживать позиции по крупным вопросам. Он медленно кивнул — Крисп повел бы себя так же.
Кто-то подскакал галопом к императорскому шатру. Через несколько секунд послышался громкий голос Криспа, вызывающего Саркиса. Прошло совсем немного времени, и Автократор вместе с генералом затребовали посыльных. А вскоре после этого зашевелился весь лагерь, хотя уже давно шел третий час ночи.
— Как думаешь, что могло случиться? — спросила Оливрия.
Фостий догадывался, что означает вся эта суматоха, но не успел ответить, потому что чей-то голос произнес возле их палатки:
— Вы там в приличном виде?
Оливрия оскорбилась, но Фостий — нет; он узнал голос.
— Да, вполне в приличном, — отозвался он. — Заходи, Катаколон.
Младший брат откинул полотнище у входа.
— Если вы в приличном виде, то наверняка слышали, как все встрепенулись, — сказал он. Его глаза возбужденно блестели.
— Да, слышали, — подтвердил Фостий. — Так в чем дело? Разведчики доложили, что наткнулись на фанасиотов?
— Ах, в лед тебя! — разочарованно воскликнул Катаколон. — Я-то надеялся поднести тебе сюрприз, а ты сам догадался.
— Ничего страшного, — успокоил его Фостий. — Выходит, завтра будет сражение?
— Да, — сказал Катаколон. — Завтра будет сражение.
Глава 12
Катаколон указал на растущее впереди облако пыли.
— Теперь уже скоро, отец, — сказал он.
— Да, очень скоро, — согласился Крисп. Лучи восходящего солнца, пробиваясь сквозь пыль, отражались от железных наконечников копий и стрел, кольчуг и отполированных сабельных лезвий. Армия фанасиотов торопливо втягивалась в долину, возвращаясь в Эчмиадзин после набега, разорившего почти все западные провинции.
— Пора, ваше величество? — спросил Саркис. Крисп помедлил, смакуя миг торжества.
— Да, пора, — бросил он.
Саркис махнул рукой. Тихо, без привычных сигналов труб, отдающих приказ действовать, два кавалерийских полка отделились от армии и направились к долине. Обрюзгшее лицо Саркиса украсилось улыбкой:
— Теперь у них появится нечто новенькое для размышлений. Если Заид не ошибается, они даже не подозревают о том, что мы поблизости, и уж тем более о том, что мы прямо перед ними.
— Надеюсь, он не ошибается, — сказал Крисп. — Думаю, что он действительно прав. Его магия подтверждает, что макуранский маг полностью обессилен.
— Да поможет нам в этом благой бог, — поддакнул Саркис. — Я не люблю макуранцев; время от времени у них возникает дурацкая мысль о том, что васпураканских «принцев» следует силой заставить поклоняться не Фосу, а Четырем Пророкам.
— Возможно, когда-нибудь Видесс сможет что-нибудь с этим сделать, — заметил Крисп. Империя, подумал он, обязана защищать всех, кто верит во владыку благого и премудрого. Но Васпуракан уже два столетия находится под правлением макуранского Царя царей.
— Прошу прощения, ваше величество, но я предпочел бы для Васпуракана полную свободу, — возразил Саркис. — Скорее всего, ваши иерархи окажутся не более приятными духовными наставниками, чем богословы из Машиза. И ваши люди начнут шпынять нас, обзывая еретиками, столь же азартно, как и макуранцы, считающие нас неверными.
— Сдается мне, вы спорите о вкусе хлеба, которого не пробовали, — заметил Катаколон.
— Ты, наверное, прав, сын, — рассмеялся Крисп. — И даже не наверное, а точно прав.
До них донеслись приглушенные расстоянием крики — это два имперских полка, высланные задержать фанасиотов, сцепились с противником.
На этот раз рукой взмахнул Крисп. Громко прозвучали трубы, барабаны и горны. Имперская армия, выстроенная параллельно проходу, совершила маневр и развернулась влево, перекрывая вход в долину и отрезая еретикам путь к Эчмиадзину.
Пока имперцы разворачивались и сближались с противником, крики фанасиотов стали громче. Да, их захватили врасплох, но они не поддались панике. И теперь головные полки противника двинулись на армию Криспа.
Автократор, оказавшийся не в центре, а на правом фланге своих сил, восхитился храбростью фанасиотов. Он восхищался бы ею еще больше, если бы эти храбрецы атаковали не его, а внешних врагов империи.
Фостий, похлопав его по плечу, указал в центр линии еретиков:
— Вон Ливаний, отец: человек в позолоченной кольчуге между двумя флагами.
Взгляд Криспа переместился туда, куда указывал палец Фостия.
— Я вижу его, — подтвердил он. — Его шлем тоже позолочен, верно? Но для человека, возглавляющего ересь, в которой главным достоинством считается бедность, он, на мой взгляд, слишком влюблен в императорские побрякушки.
— Ты прав, — согласился Фостий. — Это и стало одной из причин, почему я расстался с фанасиотами: я не смог переварить такое количество лицемерия.
— Понятно, — медленно произнес Крисп. Если бы Ливаний оказался искренним фанатиком, а не переметнувшимся на сторону еретиков предателем, то он мог бы воспользоваться свойственным Фостию чувством справедливости и глубже завлечь его в ряды фанасиотов. Но искренний фанатик, нацеленный только на разрушение и уничтожение, не отправился бы за поживой на имперский монетный двор в Кизике.
Так что, если бы Криспу потребовалось оценить характер Ливания, одного этого налета хватило бы с лихвой.
Однако в мужестве Ливанию нельзя было отказать. Он бросался в самую гущу схватки, метал копья и отбивался саблей, когда противники сходились лицом к лицу.
Сражение с самого начала не изобиловало тактическими тонкостями. Фанасиоты стремились пробиться сквозь линию имперской армии; солдаты Криспа, заперевшие их в долине, держали фанасиотов в ловушке. Выстроившись в линию глубиной в несколько рядов, они осыпали еретиков стрелами. Первые две шеренги бились с фанасиотами врукопашную, а задние обстреливали противника, все упорнее давившего на заслон имперских солдат.
Среди фанасиотов лишь немногие были лучниками. В любом случае одними стрелами солдат Криспа было не одолеть. И еретики, несмотря на тяжелые потери, с криком «Светлый путь!» вновь и вновь повторяли атаки, отыскивая бреши в рядах противника.
Не оставляя попыток пробиться в центре, фанасиоты непрерывно накатывались и на правом фланге, стремясь добраться до Криспа и его свиты. Халогаи, защищенные щитами и кольчугами и вооруженные тяжелыми боевыми топорами, непробиваемой стеной выстроились между Автократором и нападающими. Однако северяне не могли отбивать нацеленные в Криспа стрелы, и императору пришлось укрыться от них за щитом, прикрывающим и тело, и лицо.
Его конь испуганно заржал и едва не встал на дыбы. Крисп с трудом обуздал его — из конского крестца торчала стрела. «Бедное животное, — подумал Крисп — его ранило из-за различий в вере, о которых оно и понятия не имеет».
Фанасиоты бросились в новую атаку. На этот раз некоторым из них удалось прорубиться сквозь заслон телохранителей. Фостий уже скрестил сабли с одним фанасиотом, Катаколон с другим. На Криспа напали сразу двое. Он начал биться с тем, кто зашел справа, прикрываясь щитом от ударов слева и надеясь, что кто-нибудь вскоре придет ему на помощь.
Внезапно лошадь фанасиота справа от него заржала — громче и отчаяннее, чем конь Криспа несколько минут назад. Топор халогая врубился ей в хребет позади всадника. Лошадь рухнула. Халогаи вновь занес топор и зарубил фанасиота.
Это позволило Криспу обернуться ко второму врагу. Император еще не забыл, как обращаться с мечом, и ранил противника в предплечье. На еретика бросился другой халогай, с топора которого стекала кровь. Фанасиот проигнорировал его, отчаянно пытаясь убить Автократора, но тут же поплатился за свой фанатизм: телохранитель Криспа срубил его с седла.
— Спасибо, — выдохнул Крисп. Стекавший по лбу пот жег ему глаза. — Хоть мне и не хочется это признавать, я становлюсь староват для таких развлечений.
— Никто не бывает достаточно молод, чтобы радоваться схватке с двумя врагами разом, — ответил халогай, и у Криспа немного полегчало на душе.
Сыновья и халогаи тем временем прикончили других пробившихся сквозь заслон фанасиотов. Катаколон получил резаную рану на щеке, но все же улыбнулся Криспу, размазывая по лицу кровь.
— Теперь я уже не так сильно буду нравиться Яковизию, — крикнул он.
— Зато все девушки начнут вздыхать, завидев такого храбреца, — ответил Крисп. Улыбка Катаколона стала еще шире.
Новая атака фанасиотов. Пешие халогаи и видесские всадники сдержали их натиск. Крисп вгляделся в поле битвы, оценивая ход схватки. Он не требовал от своих людей многого — главной их задачей было держать строй и устоять. Пока что это им удавалось. Еретики продолжали давить, отчаянно пытаясь пробиться к выходу из долины.
— Вызовите Заида, — приказал Крисп. Посыльный поскакал за волшебником и вскоре вернулся вместе с магом, находившимся неподалеку.
— Начинать, ваше величество? — спросил Заид.
— Лучшего момента не будет, — ответил Крисп. Заид принялся за работу.
Почти все приготовления были сделаны им заранее. По сути, то была не боевая магия, направленная против фанасиотов. Боевая магия нередко оказывается неэффективной; напряжение битвы до такой степени подхлестывает эмоции сражающихся, что заклинание, которое при обычных условиях может стать смертельно опасным, оказывается совершенно безобидным.
— Повелеваю тебе — вперед! — выкрикнул Заид и поднял к небу вытянутый палец. С его кончика сорвался светящийся зеленый шар, который поднялся высоко над неровной линией сражающихся, становясь все крупнее и ярче. Некоторые солдаты с обеих сторон на мгновение опускали оружие, чтобы произнести имя Фоса или очертить на груди солнечный круг. Большинство, однако, были слишком заняты ожесточенной схваткой, чтобы восклицать при виде огненного шара или вовсе его замечать.
Заид повернулся к Криспу.
— То, что магия могла сделать, она сделала, — произнес он. Голос его был хриплым и усталым; любое волшебство дорого обходится магам.
Огненный шар стал постепенно тускнеть и вскоре погас. Наблюдая за упорной битвой, на которую он обрек свою армию, Крисп гадал, не послал ли Заид шар в небо напрасно. Его сияние должны были заметить… но одним из уроков, усвоенных им за десятилетия пребывания на троне, стало осознание того, что «должно быть» и «было» иногда разделяются глубокой пропастью.
Он быстро перевел взгляд с одного края долины на другой.
— Да где же они? — потребовал он ответа, обращаясь не к кому-либо конкретно, а ко всему миру.
И, словно его слова оказались сигналом, в отдалении загремела боевая музыка. Солдаты имперской армии завопили, как одержимые; фанасиоты принялись озираться, охваченные внезапным смятением и тревогой. В долину с обеих склонов спускались в боевом строю свежие кавалерийские полки.
— Крисп! — кричали всадники, натягивая луки.
— Клянусь благим богом, это же удар с флангов! — воскликнул Саркис. Снимаю перед вами шляпу, ваше величество. — И он стянул с головы железный горшок, который называл шлемом.
— Ты сам помогал мне разработать этот план, — заметил Крисп. — Кстати говоря, нам следует поблагодарить Заида, подавшего ясный сигнал наблюдателям наших кавалеристов. Его огненный шар — превосходная штука. Разве можно с такой точностью оценить момент начала атаки, пользуясь песочными часами или каким угодно другим способом?
— Согласен, — кивнул Саркис и, обернувшись к Заиду, повторно снял шлем и перед ним.
Волшебник широко улыбнулся и сразу словно помолодел, живо напомнив Криспу того нетерпеливого, блистающего умом юношу, каким был Заид, поступив к нему на службу. Случилось это в год его последней кампании против Арваша — столь тяжелой у Криспа не было за все годы его правления. Но гражданская война особенно религиозная гражданская война — оказалась гораздо хуже нападения любого чужеземного врага.
Пока Автократор и генерал восхваляли искусство волшебника, мысли Заида не покидали поля боя.
— Нам еще нужно выиграть это сражение, — напомнил он. — Если об этом забыть, то даже лучший в мире план не будет стоить и ломаного медяка.
Крисп осмотрел поле боя. Если бы фанасиоты были профессиональными солдатами, они могли бы хоть как-то улучшить свое положение, отступив сразу, едва возникла угроза атаки с флангов. Но в воинском искусстве они понимали только одно — идти вперед любой ценой. Подобная тактика лишь усугубила для них ситуацию.
Впервые с начала сражения Крисп позволил себе улыбнуться.
— Мы выиграем эту битву, — заявил он.
Когда Крисп объявил, что победа близка, Фостий находился всего в паре шагов от него. Он не был стратегом-практиком, но не мог не понять, что противник, зажатый с трех сторон, обречен на поражение. Фостий порадовался тому, что Оливрия осталась в лагере. Хотя она целиком и полностью перешла на его сторону, зрелище того, как рушатся все надежды ее отца, причинило бы ей только боль.
Фостий тоже познал боль, но чисто физическую. Его плечо болело, устав держать тяжелый щит, прикрывающий тело от стрел и сабельных ударов. Еще неделя-другая, и оно легко перенесло бы такую нагрузку, но не сейчас.
Вопя во всю глотку «Светлый путь!», фанасиоты ринулись в очередную атаку.
А в рядах фанатиков Фостий расслышал и другой крик, отнюдь не фанатический:
— Если мы пришьем Автократора, парни, то победа станет нашей!
Подстегиваемые отчаянием, религиозным рвением и этим холодным, расчетливым криком, еретики обрушились на правое крыло имперской линии. Им удалось повторить прежний успех и прорубиться сквозь заслон халогаев и защищающих Криспа видессиан. Внезапно высокое положение перестало что-то значить.
Слева от Фостия с поразительной для такого толстяка энергией рубился Саркис, справа с врагами сцепились Крисп и Катаколон. Но не успел Фостий развернуть коня и направиться им на подмогу, как на его щит обрушился мощнейший удар.
Юноша пошатнулся в седле. Его противник орал во всю мочь; Фостий узнал голос, призывавший фанасиотов напасть на Криспа.
— Сиагрий! — завопил Фостий. Лицо бандита скривилось в щербатой гримасе ненависти.
— Ах, это ты? — процедил он. — Уж лучше я прирежу тебя, чем твоего папашу, — за тобой крупный должок, клянусь благим богом! — И он нанес яростный удар, нацеленный Фостию в голову.
Следующая минута оказалась самой тяжелой в жизни Фостия — ему нужно было любой ценой остаться в живых. О нападении он даже не помышлял — лишь бы оборона не подвела. Он понимал, что такая тактика ошибочна, потому что если он будет только отбивать удары Сиагрия, то рано или поздно пропустит один из них. Однако они обрушились на него таким градом, что ни на что прочее у него не осталось ни сил, ни умения. Сиагрий был более чем вдвое старше него, но сражался с энергией неутомимого юноши.
Работая саблей, он издевался над Фостием:
— Когда разделаюсь с тобой, то сведу счеты со шлюшкой, что ударила меня горшком. Жаль, что ты этого не увидишь, а там будет на что посмотреть. Сперва я пару раз пощекочу ее ножом — просто так, чтобы она помучилась, пока я… — И он начал терзать воображение Фостия отвратительными подробностями.
Ярость едва не ослепила юношу, и лишь расчетливый взгляд дразнящего его Сиагрия удержал Фостия от безрассудной и отчаянной атаки. Сиагрий намеренно провоцировал его гнев, и Фостий понял, что поддаваться на эту уловку ни в коем случае нельзя.
Из гущи схватки слева от Сиагрия вынырнул халогай. У бандита не было щита, но он сумел отбить топор телохранителя ударом сабли плашмя. Такой прием не мог срабатывать всякий раз, и Сиагрий это понимал, поэтому пришпорил свою лошадь, уводя ее подальше от халогая и от Фостия.
Фостий попытался достать его ударом вдогонку, но промахнулся. Юноша рассмеялся. В романах герой всегда рубил злодея на кусочки, а в реальной жизни приходилось радоваться, что тебя не изрубили на кусочки самого.
Оказавшись на мгновение не у дел, Фостий огляделся, желая узнать, как справляются его товарищи. Криспа окружала толпа вопящих фанасиотов. Осаждаемый со всех сторон, Автократор отчаянно отбивался.
Фостий пришпорил коня, направляясь на помощь отцу. Для фанасиотов он был никто — так, просто солдат, помеха, но не крупная мишень вроде Криспа. Ему удалось быстро ранить сзади трех еретиков подряд. Такое в романах тоже не описывалось; там постоянно твердилось о славе, дуэлях и честных схватках. В реальной войне, как быстро обнаружил Фостий на собственной шкуре, на такие тонкости внимания не обращали. Если ты остался жив, а твой противник — нет, то это и было триумфом стратегии.
Халогаи тоже начали прорубаться к Криспу, к ним присоединились и имперцы, заметившие, что Автократор в опасности. Как-то внезапно вокруг императора не осталось ни единого живого фанасиота. Шлем Криспа оказался настолько помят, что торчал на голове под нелепым углом. На щеке у него виднелась резаная рана почти такая же, как у Катаколона, — а вторая на правой руке. Позолоченная кольчуга и щит были покрыты липкими красными брызгами.
— Привет всем, — произнес он. — Как ни удивительно, я все еще жив.
Со всех сторон послышались радостные возгласы, в том числе и Фостия. Он осмотрелся, отыскивая Сиагрия, но не заметил его. Реальным сражениям, как оказалось, не хватало и гладких концовок романов.
Крисп в мгновение ока превратился из простого всадника, сражающегося за свою жизнь, в командира целой армии.
— Давите их! — выкрикнул он, указывая в центр боевой линии. — Видите, как они дрогнули? Один хороший удар, и они побегут.
Если бы Заид не сказал давным-давно, что у Криспа нет магического таланта, то Фостий вполне мог поверить в то, что его отец — волшебник. Не успел он привлечь внимание солдат к прогнувшейся назад линии фанасиотов, как красные знамена еретиков повсюду начали падать — где-то знаменосцы погибали, а где-то у них вырывали знамена силой. Увидев это, имперцы издали радостный рев, раскатившийся по всей долине.
— Ну как ты об этом узнал? — изумился Фостий.
— О чем? А, об этом? — Крисп на секунду задумался, потом немного смутился.
— Ну, во-первых, я видел немало сражений и научился определять такое на глаз. А во-вторых… иногда — только не спрашивай, как это происходит — человеку удается как бы навязать свою волю всем сражающимся.
— Может, это и в самом деле магия? — Фостий понял, что спросил вслух, лишь когда Крисп рассудительно кивнул:
— Да, это магия, только не такая, как у Заида. Эврип тоже обладает ею, я видел это своими глазами. А у тебя пока не было возможности проверить себя. Нет сомнений, править можно и без нее, но если такой талант имеется, жизнь становится легче.
«Вот и еще один повод для волнений», — подумал Фостий, но тут же покачал головой. Не один повод, а два: обладает ли он магией лидерства, и насколько он окажется уязвим, если она у Эврипа будет, а у него — нет.
В другое время эти мысли не давали бы ему покоя часами, а то и днями.
Теперь же, когда ход битвы наконец-то склонился в пользу имперцев — неужели солнце уже перевалило за полдень? — ему некогда было терзаться сомнениями.
— Вперед! — разнеслось по всей линии. Фостий с радостью бросился в битву, потому что это избавило его от необходимости размышлять. Он уже понял в объятиях Оливрии, что это может стать чем-то вроде благословения. Беда только в том, что тревоги никуда не исчезают и, когда кончается битва или остывает любовный жар, они вновь поднимают головы.
Но не сейчас. Выкрикивая «Вперед!» вместе с остальными, он поскакал гасить последние очаги сопротивления фанасиотов.
* * *
Крисп обозрел плоды победы и нашел их, как всегда, жуткими. Пронзенные и искромсанные тела людей и лошадей стали строительными блоками того, что летописцы со временем назовут блестящей военной победой. Сейчас же поле боя напоминало Криспу бойню под открытым небом — вплоть до вони выпущенных кишок и жужжания голодных мух.
Повсюду бродили жрецы-целители, время от времени останавливаясь и оказывая помощь раненным наиболее тяжело. Они не делали различия между солдатами Криспа и фанасиотами. Правда, один раз Крисп увидел, как синерясник встал и пошел дальше, изумленно покачивая бритой головой. Наверное, решил император, у кого-то из фанасиотов хватило мужества сказать целителю, что он предпочитает отправиться по светлому пути.
Однако большинство еретиков было радо получить от имперцев любую помощь.
Они подставляли лекарям раненые конечности и подчинялись командам имперцев с готовностью людей, знающих, что в противном случае они могут пострадать.
Короче, они вели себя как и любые военнопленные, которых Крисп навидался за долгие годы.
К Автократору подъехал Катаколон:
— Отец, наши люди захватили обоз еретиков. Там нашлась и часть золота, э-э… прихваченного на монетном дворе в Кизике.
— Вот как? Хорошая новость. И сколько же золота там нашлось?
— Чуть меньше половины украденного.
— Гм, даже больше, чем я ожидал, — заметил Крисп. Тем не менее он почти не сомневался в том, что захватившие обоз солдаты теперь богаче, чем были утром.
Это тоже была часть цены, которую империи пришлось заплатить за гражданскую войну. Если он теперь попытается вытрясти из солдат это золото, то заработает репутацию скряги, а это чревато новым бунтом через год-другой.
— Ваше величество! — К нему приближался посыльный, отчаянно размахивая рукой. — Ваше величество, кажется, мы схватили Ливания!
Оттягивающая плечи Криспа позолоченная кольчуга сразу стала легче.
— Приведите его сюда, — приказал Автократор и крикнул:
— Фостий!
— Да, отец? — Вид у старшего сына был усталый, но так сейчас выглядели все.
— Ты слышал? Кажется, Ливания взяли в плен. Ты сможешь его опознать? Ведь ты часто его видел.
Немного подумав, Фостий покачал головой и твердо произнес:
— Нет.
— Что? — сверкнул глазами Крисп. — Почему?
— Он отец Оливрии. Как я смогу жить с ней, если укажу на него твоему палачу?
— А ты знаешь, что отец твоей матери строил против меня заговор, когда ты был еще младенцем? Я отправил его в ссылку в монастырь в Присте. — Этот городок на северном побережье Видесского Моря был самым угрюмым местом для ссылки, какой знала империя.
— Но неужели мать сама рассказала тебе об этом заговоре? И разве ты не отрубил бы ему голову, если бы он не был ее отцом?
Крисп не мог не признать, что вопросы заданы не в бровь, а в глаз.
— И нет и да, — ответил он. Даже отправив Ризульфа в ссылку, он некоторое время побаивался спать с Дарой в одной постели.
— Вот видишь? Ливаний был твоим офицером. Наверняка найдутся и другие, кто сможет его опознать.
Крисп задумался, не приказать ли Фостию выполнить его волю, но быстро отказался от такого намерения. Он давно понял, что нельзя отдавать приказы, зная заранее, что их откажутся выполнять, — к тому же Фостий в любом случае был прав.
— Пусть будет по-твоему, сын, — согласился Автократор и с некоторым изумлением увидел, как Фостий, явно настроенный на дальнейший спор, расслабился.
— Спасибо, — с облегчением сказал юноша. Крисп кивнул и громко спросил:
— Кто из моих солдат знает в лицо предателя и бунтовщика Ливания?
Вопрос быстро передали из уст в уста по всей армии, и вскоре несколько человек откликнулись на призыв Криспа. Среди них оказался и Гайн — тот самый офицер, что выслал в столицу депешу о предательстве Ливания.
— Теперь уже скоро, отец, — сказал он.
— Да, очень скоро, — согласился Крисп. Лучи восходящего солнца, пробиваясь сквозь пыль, отражались от железных наконечников копий и стрел, кольчуг и отполированных сабельных лезвий. Армия фанасиотов торопливо втягивалась в долину, возвращаясь в Эчмиадзин после набега, разорившего почти все западные провинции.
— Пора, ваше величество? — спросил Саркис. Крисп помедлил, смакуя миг торжества.
— Да, пора, — бросил он.
Саркис махнул рукой. Тихо, без привычных сигналов труб, отдающих приказ действовать, два кавалерийских полка отделились от армии и направились к долине. Обрюзгшее лицо Саркиса украсилось улыбкой:
— Теперь у них появится нечто новенькое для размышлений. Если Заид не ошибается, они даже не подозревают о том, что мы поблизости, и уж тем более о том, что мы прямо перед ними.
— Надеюсь, он не ошибается, — сказал Крисп. — Думаю, что он действительно прав. Его магия подтверждает, что макуранский маг полностью обессилен.
— Да поможет нам в этом благой бог, — поддакнул Саркис. — Я не люблю макуранцев; время от времени у них возникает дурацкая мысль о том, что васпураканских «принцев» следует силой заставить поклоняться не Фосу, а Четырем Пророкам.
— Возможно, когда-нибудь Видесс сможет что-нибудь с этим сделать, — заметил Крисп. Империя, подумал он, обязана защищать всех, кто верит во владыку благого и премудрого. Но Васпуракан уже два столетия находится под правлением макуранского Царя царей.
— Прошу прощения, ваше величество, но я предпочел бы для Васпуракана полную свободу, — возразил Саркис. — Скорее всего, ваши иерархи окажутся не более приятными духовными наставниками, чем богословы из Машиза. И ваши люди начнут шпынять нас, обзывая еретиками, столь же азартно, как и макуранцы, считающие нас неверными.
— Сдается мне, вы спорите о вкусе хлеба, которого не пробовали, — заметил Катаколон.
— Ты, наверное, прав, сын, — рассмеялся Крисп. — И даже не наверное, а точно прав.
До них донеслись приглушенные расстоянием крики — это два имперских полка, высланные задержать фанасиотов, сцепились с противником.
На этот раз рукой взмахнул Крисп. Громко прозвучали трубы, барабаны и горны. Имперская армия, выстроенная параллельно проходу, совершила маневр и развернулась влево, перекрывая вход в долину и отрезая еретикам путь к Эчмиадзину.
Пока имперцы разворачивались и сближались с противником, крики фанасиотов стали громче. Да, их захватили врасплох, но они не поддались панике. И теперь головные полки противника двинулись на армию Криспа.
Автократор, оказавшийся не в центре, а на правом фланге своих сил, восхитился храбростью фанасиотов. Он восхищался бы ею еще больше, если бы эти храбрецы атаковали не его, а внешних врагов империи.
Фостий, похлопав его по плечу, указал в центр линии еретиков:
— Вон Ливаний, отец: человек в позолоченной кольчуге между двумя флагами.
Взгляд Криспа переместился туда, куда указывал палец Фостия.
— Я вижу его, — подтвердил он. — Его шлем тоже позолочен, верно? Но для человека, возглавляющего ересь, в которой главным достоинством считается бедность, он, на мой взгляд, слишком влюблен в императорские побрякушки.
— Ты прав, — согласился Фостий. — Это и стало одной из причин, почему я расстался с фанасиотами: я не смог переварить такое количество лицемерия.
— Понятно, — медленно произнес Крисп. Если бы Ливаний оказался искренним фанатиком, а не переметнувшимся на сторону еретиков предателем, то он мог бы воспользоваться свойственным Фостию чувством справедливости и глубже завлечь его в ряды фанасиотов. Но искренний фанатик, нацеленный только на разрушение и уничтожение, не отправился бы за поживой на имперский монетный двор в Кизике.
Так что, если бы Криспу потребовалось оценить характер Ливания, одного этого налета хватило бы с лихвой.
Однако в мужестве Ливанию нельзя было отказать. Он бросался в самую гущу схватки, метал копья и отбивался саблей, когда противники сходились лицом к лицу.
Сражение с самого начала не изобиловало тактическими тонкостями. Фанасиоты стремились пробиться сквозь линию имперской армии; солдаты Криспа, заперевшие их в долине, держали фанасиотов в ловушке. Выстроившись в линию глубиной в несколько рядов, они осыпали еретиков стрелами. Первые две шеренги бились с фанасиотами врукопашную, а задние обстреливали противника, все упорнее давившего на заслон имперских солдат.
Среди фанасиотов лишь немногие были лучниками. В любом случае одними стрелами солдат Криспа было не одолеть. И еретики, несмотря на тяжелые потери, с криком «Светлый путь!» вновь и вновь повторяли атаки, отыскивая бреши в рядах противника.
Не оставляя попыток пробиться в центре, фанасиоты непрерывно накатывались и на правом фланге, стремясь добраться до Криспа и его свиты. Халогаи, защищенные щитами и кольчугами и вооруженные тяжелыми боевыми топорами, непробиваемой стеной выстроились между Автократором и нападающими. Однако северяне не могли отбивать нацеленные в Криспа стрелы, и императору пришлось укрыться от них за щитом, прикрывающим и тело, и лицо.
Его конь испуганно заржал и едва не встал на дыбы. Крисп с трудом обуздал его — из конского крестца торчала стрела. «Бедное животное, — подумал Крисп — его ранило из-за различий в вере, о которых оно и понятия не имеет».
Фанасиоты бросились в новую атаку. На этот раз некоторым из них удалось прорубиться сквозь заслон телохранителей. Фостий уже скрестил сабли с одним фанасиотом, Катаколон с другим. На Криспа напали сразу двое. Он начал биться с тем, кто зашел справа, прикрываясь щитом от ударов слева и надеясь, что кто-нибудь вскоре придет ему на помощь.
Внезапно лошадь фанасиота справа от него заржала — громче и отчаяннее, чем конь Криспа несколько минут назад. Топор халогая врубился ей в хребет позади всадника. Лошадь рухнула. Халогаи вновь занес топор и зарубил фанасиота.
Это позволило Криспу обернуться ко второму врагу. Император еще не забыл, как обращаться с мечом, и ранил противника в предплечье. На еретика бросился другой халогай, с топора которого стекала кровь. Фанасиот проигнорировал его, отчаянно пытаясь убить Автократора, но тут же поплатился за свой фанатизм: телохранитель Криспа срубил его с седла.
— Спасибо, — выдохнул Крисп. Стекавший по лбу пот жег ему глаза. — Хоть мне и не хочется это признавать, я становлюсь староват для таких развлечений.
— Никто не бывает достаточно молод, чтобы радоваться схватке с двумя врагами разом, — ответил халогай, и у Криспа немного полегчало на душе.
Сыновья и халогаи тем временем прикончили других пробившихся сквозь заслон фанасиотов. Катаколон получил резаную рану на щеке, но все же улыбнулся Криспу, размазывая по лицу кровь.
— Теперь я уже не так сильно буду нравиться Яковизию, — крикнул он.
— Зато все девушки начнут вздыхать, завидев такого храбреца, — ответил Крисп. Улыбка Катаколона стала еще шире.
Новая атака фанасиотов. Пешие халогаи и видесские всадники сдержали их натиск. Крисп вгляделся в поле битвы, оценивая ход схватки. Он не требовал от своих людей многого — главной их задачей было держать строй и устоять. Пока что это им удавалось. Еретики продолжали давить, отчаянно пытаясь пробиться к выходу из долины.
— Вызовите Заида, — приказал Крисп. Посыльный поскакал за волшебником и вскоре вернулся вместе с магом, находившимся неподалеку.
— Начинать, ваше величество? — спросил Заид.
— Лучшего момента не будет, — ответил Крисп. Заид принялся за работу.
Почти все приготовления были сделаны им заранее. По сути, то была не боевая магия, направленная против фанасиотов. Боевая магия нередко оказывается неэффективной; напряжение битвы до такой степени подхлестывает эмоции сражающихся, что заклинание, которое при обычных условиях может стать смертельно опасным, оказывается совершенно безобидным.
— Повелеваю тебе — вперед! — выкрикнул Заид и поднял к небу вытянутый палец. С его кончика сорвался светящийся зеленый шар, который поднялся высоко над неровной линией сражающихся, становясь все крупнее и ярче. Некоторые солдаты с обеих сторон на мгновение опускали оружие, чтобы произнести имя Фоса или очертить на груди солнечный круг. Большинство, однако, были слишком заняты ожесточенной схваткой, чтобы восклицать при виде огненного шара или вовсе его замечать.
Заид повернулся к Криспу.
— То, что магия могла сделать, она сделала, — произнес он. Голос его был хриплым и усталым; любое волшебство дорого обходится магам.
Огненный шар стал постепенно тускнеть и вскоре погас. Наблюдая за упорной битвой, на которую он обрек свою армию, Крисп гадал, не послал ли Заид шар в небо напрасно. Его сияние должны были заметить… но одним из уроков, усвоенных им за десятилетия пребывания на троне, стало осознание того, что «должно быть» и «было» иногда разделяются глубокой пропастью.
Он быстро перевел взгляд с одного края долины на другой.
— Да где же они? — потребовал он ответа, обращаясь не к кому-либо конкретно, а ко всему миру.
И, словно его слова оказались сигналом, в отдалении загремела боевая музыка. Солдаты имперской армии завопили, как одержимые; фанасиоты принялись озираться, охваченные внезапным смятением и тревогой. В долину с обеих склонов спускались в боевом строю свежие кавалерийские полки.
— Крисп! — кричали всадники, натягивая луки.
— Клянусь благим богом, это же удар с флангов! — воскликнул Саркис. Снимаю перед вами шляпу, ваше величество. — И он стянул с головы железный горшок, который называл шлемом.
— Ты сам помогал мне разработать этот план, — заметил Крисп. — Кстати говоря, нам следует поблагодарить Заида, подавшего ясный сигнал наблюдателям наших кавалеристов. Его огненный шар — превосходная штука. Разве можно с такой точностью оценить момент начала атаки, пользуясь песочными часами или каким угодно другим способом?
— Согласен, — кивнул Саркис и, обернувшись к Заиду, повторно снял шлем и перед ним.
Волшебник широко улыбнулся и сразу словно помолодел, живо напомнив Криспу того нетерпеливого, блистающего умом юношу, каким был Заид, поступив к нему на службу. Случилось это в год его последней кампании против Арваша — столь тяжелой у Криспа не было за все годы его правления. Но гражданская война особенно религиозная гражданская война — оказалась гораздо хуже нападения любого чужеземного врага.
Пока Автократор и генерал восхваляли искусство волшебника, мысли Заида не покидали поля боя.
— Нам еще нужно выиграть это сражение, — напомнил он. — Если об этом забыть, то даже лучший в мире план не будет стоить и ломаного медяка.
Крисп осмотрел поле боя. Если бы фанасиоты были профессиональными солдатами, они могли бы хоть как-то улучшить свое положение, отступив сразу, едва возникла угроза атаки с флангов. Но в воинском искусстве они понимали только одно — идти вперед любой ценой. Подобная тактика лишь усугубила для них ситуацию.
Впервые с начала сражения Крисп позволил себе улыбнуться.
— Мы выиграем эту битву, — заявил он.
Когда Крисп объявил, что победа близка, Фостий находился всего в паре шагов от него. Он не был стратегом-практиком, но не мог не понять, что противник, зажатый с трех сторон, обречен на поражение. Фостий порадовался тому, что Оливрия осталась в лагере. Хотя она целиком и полностью перешла на его сторону, зрелище того, как рушатся все надежды ее отца, причинило бы ей только боль.
Фостий тоже познал боль, но чисто физическую. Его плечо болело, устав держать тяжелый щит, прикрывающий тело от стрел и сабельных ударов. Еще неделя-другая, и оно легко перенесло бы такую нагрузку, но не сейчас.
Вопя во всю глотку «Светлый путь!», фанасиоты ринулись в очередную атаку.
А в рядах фанатиков Фостий расслышал и другой крик, отнюдь не фанатический:
— Если мы пришьем Автократора, парни, то победа станет нашей!
Подстегиваемые отчаянием, религиозным рвением и этим холодным, расчетливым криком, еретики обрушились на правое крыло имперской линии. Им удалось повторить прежний успех и прорубиться сквозь заслон халогаев и защищающих Криспа видессиан. Внезапно высокое положение перестало что-то значить.
Слева от Фостия с поразительной для такого толстяка энергией рубился Саркис, справа с врагами сцепились Крисп и Катаколон. Но не успел Фостий развернуть коня и направиться им на подмогу, как на его щит обрушился мощнейший удар.
Юноша пошатнулся в седле. Его противник орал во всю мочь; Фостий узнал голос, призывавший фанасиотов напасть на Криспа.
— Сиагрий! — завопил Фостий. Лицо бандита скривилось в щербатой гримасе ненависти.
— Ах, это ты? — процедил он. — Уж лучше я прирежу тебя, чем твоего папашу, — за тобой крупный должок, клянусь благим богом! — И он нанес яростный удар, нацеленный Фостию в голову.
Следующая минута оказалась самой тяжелой в жизни Фостия — ему нужно было любой ценой остаться в живых. О нападении он даже не помышлял — лишь бы оборона не подвела. Он понимал, что такая тактика ошибочна, потому что если он будет только отбивать удары Сиагрия, то рано или поздно пропустит один из них. Однако они обрушились на него таким градом, что ни на что прочее у него не осталось ни сил, ни умения. Сиагрий был более чем вдвое старше него, но сражался с энергией неутомимого юноши.
Работая саблей, он издевался над Фостием:
— Когда разделаюсь с тобой, то сведу счеты со шлюшкой, что ударила меня горшком. Жаль, что ты этого не увидишь, а там будет на что посмотреть. Сперва я пару раз пощекочу ее ножом — просто так, чтобы она помучилась, пока я… — И он начал терзать воображение Фостия отвратительными подробностями.
Ярость едва не ослепила юношу, и лишь расчетливый взгляд дразнящего его Сиагрия удержал Фостия от безрассудной и отчаянной атаки. Сиагрий намеренно провоцировал его гнев, и Фостий понял, что поддаваться на эту уловку ни в коем случае нельзя.
Из гущи схватки слева от Сиагрия вынырнул халогай. У бандита не было щита, но он сумел отбить топор телохранителя ударом сабли плашмя. Такой прием не мог срабатывать всякий раз, и Сиагрий это понимал, поэтому пришпорил свою лошадь, уводя ее подальше от халогая и от Фостия.
Фостий попытался достать его ударом вдогонку, но промахнулся. Юноша рассмеялся. В романах герой всегда рубил злодея на кусочки, а в реальной жизни приходилось радоваться, что тебя не изрубили на кусочки самого.
Оказавшись на мгновение не у дел, Фостий огляделся, желая узнать, как справляются его товарищи. Криспа окружала толпа вопящих фанасиотов. Осаждаемый со всех сторон, Автократор отчаянно отбивался.
Фостий пришпорил коня, направляясь на помощь отцу. Для фанасиотов он был никто — так, просто солдат, помеха, но не крупная мишень вроде Криспа. Ему удалось быстро ранить сзади трех еретиков подряд. Такое в романах тоже не описывалось; там постоянно твердилось о славе, дуэлях и честных схватках. В реальной войне, как быстро обнаружил Фостий на собственной шкуре, на такие тонкости внимания не обращали. Если ты остался жив, а твой противник — нет, то это и было триумфом стратегии.
Халогаи тоже начали прорубаться к Криспу, к ним присоединились и имперцы, заметившие, что Автократор в опасности. Как-то внезапно вокруг императора не осталось ни единого живого фанасиота. Шлем Криспа оказался настолько помят, что торчал на голове под нелепым углом. На щеке у него виднелась резаная рана почти такая же, как у Катаколона, — а вторая на правой руке. Позолоченная кольчуга и щит были покрыты липкими красными брызгами.
— Привет всем, — произнес он. — Как ни удивительно, я все еще жив.
Со всех сторон послышались радостные возгласы, в том числе и Фостия. Он осмотрелся, отыскивая Сиагрия, но не заметил его. Реальным сражениям, как оказалось, не хватало и гладких концовок романов.
Крисп в мгновение ока превратился из простого всадника, сражающегося за свою жизнь, в командира целой армии.
— Давите их! — выкрикнул он, указывая в центр боевой линии. — Видите, как они дрогнули? Один хороший удар, и они побегут.
Если бы Заид не сказал давным-давно, что у Криспа нет магического таланта, то Фостий вполне мог поверить в то, что его отец — волшебник. Не успел он привлечь внимание солдат к прогнувшейся назад линии фанасиотов, как красные знамена еретиков повсюду начали падать — где-то знаменосцы погибали, а где-то у них вырывали знамена силой. Увидев это, имперцы издали радостный рев, раскатившийся по всей долине.
— Ну как ты об этом узнал? — изумился Фостий.
— О чем? А, об этом? — Крисп на секунду задумался, потом немного смутился.
— Ну, во-первых, я видел немало сражений и научился определять такое на глаз. А во-вторых… иногда — только не спрашивай, как это происходит — человеку удается как бы навязать свою волю всем сражающимся.
— Может, это и в самом деле магия? — Фостий понял, что спросил вслух, лишь когда Крисп рассудительно кивнул:
— Да, это магия, только не такая, как у Заида. Эврип тоже обладает ею, я видел это своими глазами. А у тебя пока не было возможности проверить себя. Нет сомнений, править можно и без нее, но если такой талант имеется, жизнь становится легче.
«Вот и еще один повод для волнений», — подумал Фостий, но тут же покачал головой. Не один повод, а два: обладает ли он магией лидерства, и насколько он окажется уязвим, если она у Эврипа будет, а у него — нет.
В другое время эти мысли не давали бы ему покоя часами, а то и днями.
Теперь же, когда ход битвы наконец-то склонился в пользу имперцев — неужели солнце уже перевалило за полдень? — ему некогда было терзаться сомнениями.
— Вперед! — разнеслось по всей линии. Фостий с радостью бросился в битву, потому что это избавило его от необходимости размышлять. Он уже понял в объятиях Оливрии, что это может стать чем-то вроде благословения. Беда только в том, что тревоги никуда не исчезают и, когда кончается битва или остывает любовный жар, они вновь поднимают головы.
Но не сейчас. Выкрикивая «Вперед!» вместе с остальными, он поскакал гасить последние очаги сопротивления фанасиотов.
* * *
Крисп обозрел плоды победы и нашел их, как всегда, жуткими. Пронзенные и искромсанные тела людей и лошадей стали строительными блоками того, что летописцы со временем назовут блестящей военной победой. Сейчас же поле боя напоминало Криспу бойню под открытым небом — вплоть до вони выпущенных кишок и жужжания голодных мух.
Повсюду бродили жрецы-целители, время от времени останавливаясь и оказывая помощь раненным наиболее тяжело. Они не делали различия между солдатами Криспа и фанасиотами. Правда, один раз Крисп увидел, как синерясник встал и пошел дальше, изумленно покачивая бритой головой. Наверное, решил император, у кого-то из фанасиотов хватило мужества сказать целителю, что он предпочитает отправиться по светлому пути.
Однако большинство еретиков было радо получить от имперцев любую помощь.
Они подставляли лекарям раненые конечности и подчинялись командам имперцев с готовностью людей, знающих, что в противном случае они могут пострадать.
Короче, они вели себя как и любые военнопленные, которых Крисп навидался за долгие годы.
К Автократору подъехал Катаколон:
— Отец, наши люди захватили обоз еретиков. Там нашлась и часть золота, э-э… прихваченного на монетном дворе в Кизике.
— Вот как? Хорошая новость. И сколько же золота там нашлось?
— Чуть меньше половины украденного.
— Гм, даже больше, чем я ожидал, — заметил Крисп. Тем не менее он почти не сомневался в том, что захватившие обоз солдаты теперь богаче, чем были утром.
Это тоже была часть цены, которую империи пришлось заплатить за гражданскую войну. Если он теперь попытается вытрясти из солдат это золото, то заработает репутацию скряги, а это чревато новым бунтом через год-другой.
— Ваше величество! — К нему приближался посыльный, отчаянно размахивая рукой. — Ваше величество, кажется, мы схватили Ливания!
Оттягивающая плечи Криспа позолоченная кольчуга сразу стала легче.
— Приведите его сюда, — приказал Автократор и крикнул:
— Фостий!
— Да, отец? — Вид у старшего сына был усталый, но так сейчас выглядели все.
— Ты слышал? Кажется, Ливания взяли в плен. Ты сможешь его опознать? Ведь ты часто его видел.
Немного подумав, Фостий покачал головой и твердо произнес:
— Нет.
— Что? — сверкнул глазами Крисп. — Почему?
— Он отец Оливрии. Как я смогу жить с ней, если укажу на него твоему палачу?
— А ты знаешь, что отец твоей матери строил против меня заговор, когда ты был еще младенцем? Я отправил его в ссылку в монастырь в Присте. — Этот городок на северном побережье Видесского Моря был самым угрюмым местом для ссылки, какой знала империя.
— Но неужели мать сама рассказала тебе об этом заговоре? И разве ты не отрубил бы ему голову, если бы он не был ее отцом?
Крисп не мог не признать, что вопросы заданы не в бровь, а в глаз.
— И нет и да, — ответил он. Даже отправив Ризульфа в ссылку, он некоторое время побаивался спать с Дарой в одной постели.
— Вот видишь? Ливаний был твоим офицером. Наверняка найдутся и другие, кто сможет его опознать.
Крисп задумался, не приказать ли Фостию выполнить его волю, но быстро отказался от такого намерения. Он давно понял, что нельзя отдавать приказы, зная заранее, что их откажутся выполнять, — к тому же Фостий в любом случае был прав.
— Пусть будет по-твоему, сын, — согласился Автократор и с некоторым изумлением увидел, как Фостий, явно настроенный на дальнейший спор, расслабился.
— Спасибо, — с облегчением сказал юноша. Крисп кивнул и громко спросил:
— Кто из моих солдат знает в лицо предателя и бунтовщика Ливания?
Вопрос быстро передали из уст в уста по всей армии, и вскоре несколько человек откликнулись на призыв Криспа. Среди них оказался и Гайн — тот самый офицер, что выслал в столицу депешу о предательстве Ливания.