Страница:
— Конечно, ваше младшее величество. Но не желаете ли вы и ваш… э-э… спутник… — Оливрия спрятала волосы под шляпу, а облачена была в мешковатую мужскую одежду, поэтому Соран не мог понять, девушка она или юноша, — сперва освежиться и переодеться в… э-э… более подходящие одеяния?
— Нет. — Фостий, насколько смог, вложил в это слово властность; уже произнеся его, он понял, что подражает тону Криспа.
Каким бы ни было происхождение этого тона, сработал он превосходно.
— Конечно, ваше младшее величество. Соблаговолите следовать за мной.
Фостий пошел за слугой. Когда троица шла через дворцовый комплекс, к ним никто не приближался. Все, кто их видел издалека, наверняка полагали, что Соран ведет двух работников выполнить какое-то дело.
Для Фостия дворцовый комплекс был просто домом. Он не обращал особого внимания на лужайки, сады и здания, мимо которых проходил. Оливрии, однако, все они были внове и казались восхитительными. То, как девушка пыталась увидеть все сразу, с каким восторгом разглядывала Тронную палату, вишневую рощу, окружающую императорскую резиденцию, и Палату Девятнадцати лож, заставило и Фостия взглянуть на них новыми глазами.
* * *
Эврип руководил сражением с бунтовщиками не из дворца, а из штаба на площади Паламы. Солдаты и горожане заходили и выходили, доставляя и получая новости, приказы и распоряжения. Огромный халогай у входа осмотрел Фостия с неприкрытым сомнением.
— Что тебе здесь надо? — спросил он по-видесски с акцентом.
— Хочу увидеться с братом, Хервиг, — ответил Фостий.
Хервиг уставился на него, гадая, кем может оказаться его брат — и кто он сам такой, раз обращается к императорскому телохранителю по имени. Через несколько секунд хмурость халогая сменилась радостью.
— Младшее величество! — прогудел халогай, да так громко, что люди принялись оборачиваться. Одним из обернувшихся оказался Эврип.
— Так, так, — произнес он, убедившись, что перед ним и в самом деле Фостий. — Гляньте-ка, что приволокла домой собака.
— Здравствуй, брат, — сказал Фостий осторожнее, чем собирался. Последний раз он видел младшего брата чуть более полугода назад, и за это время Эврип превратился из юноши в мужчину. Черты его лица стали резче, борода гуще и жестче. Грязь и копоть не могли скрыть выражение решительности. Эврип выглядел усталым и обеспокоенным, но твердо решившим довести начатое до конца.
Теперь он смотрел на Фостия враждебным взглядом. То был непривычный Фостию взгляд младшего брата на старшего. Причина враждебности заключалась совсем в ином — Фостий мог оказаться врагом.
— Что, проклятые фанасиоты послали тебя добавить нам новых неприятностей? — процедил он.
— Если бы это было так, разве я стал бы привязывать рыбацкую лодку, на которой приплыл сюда, у причала отца? — возразил Фостий. — И разве стал бы искать тебя, а не Дигена?
— Диген мертв, и мы по нему ничуть не скучаем, — все еще грубо заявил Эврип. — И не все ли равно, как ты поступил? О проклятых еретиках я знаю точно одно — они пронырливые сволочи. Откуда мне знать, а вдруг ты привел эту красотку специально, чтобы я сдуру подумал, будто ты не чуждаешься радостей плоти?
В отличие от Сорана, Эврип, несмотря на одежду, сразу распознал в Оливрии женщину.
— Брат, — сказал Фостий, — хочу познакомить тебя с Оливрией, дочерью Ливания, которая помогла мне убежать от фанасиотов и отвергает их так же, как и я.
Наконец-то Эврип удивился. И тут Оливрия удивила Фостия: она простерлась перед Эврипом, пробормотав: «Ваше величество». Наверное, ей следовало бы сказать «младшее величество», но Эврип обладал в столице полной властью, так что она не очень-то и ошиблась — к тому же лесть тоже оказалась верной тактикой.
Эврип хмыкнул, велел ей подняться, но не успел добавить ни слова, как вошел посыльный с кровоточащей раной над глазом и о чем-то доложил Эврипу.
— Все не так уж и трудно, если вы сами не усложните себе дело. Переместите отряд вниз по Срединной улице восточнее того места, где засели эти маньяки, а другой отряд пусть зайдет с запада. Потом раздавите их с двух сторон.
Посыльный торопливо вышел. Возле одной из стен штабной палатки Фостий увидел склонившегося над картой Ноэтия. Но командовал всем не он, а Эврип.
Фостий слишком часто видел отдающего команды отца, так что ошибиться никак не мог.
— Чем я могу помочь? — спросил Фостий.
— Хочешь выяснить, как забрать у меня бразды правления? — подозрительно спросил Эврип.
— Нет. Отец отдал их тебе, а ты, кажется, неплохо справляешься. Вспомни, я только что приплыл и не имею ни малейшего представления о том, что происходит в городе. Но если я могу тебе помочь, то скажи как.
Вид у Эврипа был такой, будто подобная помощь интересовала его меньше всего.
— Если хотите, мы можем обратиться к толпе и рассказать им, почему отошли от светлого пути.
— И не последним доводом станет то, что за фанасиотами стоит поддерживающий их Макуран, который прислал к ним колдуна и один благой бог знает какую еще помощь, — добавил Фостий.
— Значит, ты и об этом знаешь? А мы с отцом гадали, известно ли тебе это. Боялись, что известно, да только тебе все равно, раз ты предал семью и переметнулся к еретикам. Ведь прошлым летом ты не очень-то рвался в поход против них. — Сарказм Эврипа ожег Фостия, словно удар хлыста.
— Да, тогда я не рвался, — признал Фостий: какой смысл отрицать, если Эврипу все известно лучше его самого? — Но сейчас все изменилось. Если не веришь, вызови мага и пусть он устроит проверку с двумя зеркалами.
Глаза Эврипа сверкнули:
— У фанасиотов есть трюки, при помощи которых они обходят проверку с зеркалами — вспомни, как напрасно бился с этим Заид в прошлом году. А уж если Заиду такое не удалось, то сомневаюсь, что любому другому магу повезет больше. Так что, брат, я стану держать тебя и дочь ересиарха подальше от сцены. Видишь ли, я не могу тебе доверять.
— Почему это не можешь? — возмутился Фостий.
— А как ты думаешь? Допустим, я разрешу тебе поговорить с толпой, а ты, вместо того чтобы сказать: «Светлый путь — это куча вонючего дерьма», закричишь: «Да здравствует Фанасий! А теперь идите и сожгите Собор!» А мне не нужно, чтобы ты вылил ночной горшок в кастрюлю с моим супом.
Ноэтий поднял голову от карты:
— Его младшее величество, конечно же, не совершит столь возмутительного поступка. Он…
Эврип оборвал его резким взмахом руки:
— Нет. — Он произнес это властно, почти по-отцовски — совсем как недавно Фостий. — Я не стану так рисковать. Неужели мы видели недостаточно хаоса за последние несколько дней, чтобы провоцировать новый? Я повторяю — нет. — И он расставил ноги в боевую стойку, словно показывая Ноэтию, что тому не удастся заставить его переменить решение.
Генерал привычно уступил.
— Разумеется, все будет так, как решит ваше младшее величество, — пробормотал он и вновь склонился над картой.
Фостия охватила такая ярость, что ему захотелось треснуть брата по голове первым же подвернувшимся твердым предметом.
— Ты дурак, — прорычал он.
— А ты болван, — вспыхнул Эврип. — Ведь не я же позволил Дигену себя охмурить.
— Ладно, тогда что ты скажешь о другом предложении? Предположим, ты вызовешь патриарха Оксития сюда, на площадь Паламы или в любое другое место, которое тебе понравится, и он публично обвенчает меня и Оливрию. Это убедит людей в том, что я не фанасиот; те скорее уморят себя голодом, чем женятся… Проклятие, Эврип, я серьезно. Что здесь такого смешного?
— Прости, — сказал Эврип — первая уступка, которую получил от него Фостий.
— Просто я подумал: жаль, что отец уехал воевать, а то вы смогли бы пройтись рядышком в венчальных венцах. Помнишь служанку Дрину?
— Конечно. Прелестная малышка, но… — Фостий ахнул, глядя на ухмыляющегося брата. — Неужели отец из-за нее голову потерял?
— Вряд ли, — рассудительно ответил Эврип. — Разве отец когда-нибудь терял голову из-за кого-нибудь, включая нас? Но она беременна от него, и еще до Зимнего солнцестояния у нас появится маленький сводный братец или сестричка. Расслабься, Фостий, и незачем так бледнеть. Честно говорю — отец не собирается на ней жениться. И уж поверь, я этой истории рад не больше твоего.
— Верно. Так, говоришь, сводный брат или сестра? Ну-ну. — Фостий задумался: а вдруг и он Эврипу и Катаколону всего лишь сводный брат? Он так никогда этого точно не узнает.
— Если ты кончил сплетничать, то имей в виду, что я говорил совершенно серьезно. И если ты сочтешь, что это поможет покончить с бунтом, то я устрою такую публичную свадьбу, какую только сумеют придумать церемониймейстеры.
Стоящая рядом Оливрия энергично закивала:
— Это может стать лучшим способом дискредитировать светлый путь: пусть те, кто подумывают вступить на него, увидят, как от него отказываются его прежние лидеры.
— Разумный план, ваше младшее величество, — заметил Ноэтий.
— Гм-м-м, возможно. — Эврип нахмурился, напряженно размышляя. Его прервал посыльный с запиской. Эврип прочитал ее, отрывисто отдал несколько приказов и вернулся к размышлениям. Наконец он сказал:
— Нет, я не отдам такого приказа. Один из недостатков нашего положения, брат, заключается в том, что мы не всегда вольны в выборе супруги. У меня нет никаких возражений против Оливрии, но я постепенно начинаю понимать… — его улыбка казалась одновременно печальной и обезоруживающей, —…что я пока не знаю всего, что обязан знать. Меня одолевает слишком много сомнений, поэтому я не могу ответить «да» или «нет».
— Так что ты решил? — потребовал ответа Фостий.
— Я пошлю тебя по курьерской цепочке к отцу. Расскажи ему свою историю. Если он поверит тебе, то что я смогу возразить? И если он сочтет, что твой брак — хорошая идея, то сам тебя женит, причем по-быстрому, насколько я знаю отца. Идет?
— Идет, — без раздумий ответил Фостий. Эврипу достаточно приказать, и они с Оливрией могут исчезнуть навсегда. А если об этом узнает Крисп, Эврип всегда сможет заявить, что они оказались фанатичными фанасиотами. Кто посмеет ему возразить, особенно если он станет первым наследником? — Ты поступил… достойно.
— А ты ожидал, что я прикажу бросить тебя в тюрьму, а потом позабуду в какую? — спросил Эврип.
— Вообще-то… да. — Фостий почувствовал, что его лицо пылает от стыда за то, что его мысли столь очевидны; соверши он подобную ошибку в Эчмиадзине, ему никогда не удалось бы выбраться из крепости.
— Если ты полагаешь, что подобная мысль не приходила мне в голову, то ты тупица. — Фостий не сразу понял, что исходящий от Эврипа сдавленный звук означает смех. — Отец всегда учил нас бояться льда, — продолжил младший брат, — и я прислушивался к нему. Если бы ты вступил на светлый путь, ничто не доставило бы мне большего удовольствия, чем выследить тебя, прикончить и занять твое место. Всегда помни об этом, Фостий. Но украсть трон после того, как ты отделался от фанасиотов? — Эврип скривился. — Заманчиво, но я сумел справиться с искушением.
Фостий подумал о комнате в подземном туннеле и об искушавшем его прелестном обнаженном теле Оливрии. Он прошел мимо него — тогда. Сейчас же он при любой возможности стремился в ее объятия. Означает ли это, что он поддался искушению? А если Эврипу в будущем подвернется шанс захватить трон, ухватится ли он за него или повернется к нему спиной?
Что касается первого вопроса, сказал себе Фостий, то к тому времени, когда они с Оливрией стали любовниками, ситуация изменилась. Она перестала быть просто предназначенной для наслаждения плотью; она превратилась в его ближайшего друга — почти единственного друга — в Эчмиадзине. И если бы обстоятельства оказались иными, он с радостью начал бы ухаживать за ней, соблюдая все формальности.
А вот второй вопрос… на него ответит будущее. Фостий знал, что выкажет себя дураком, если будет игнорировать возможность того, что Эврип попытается узурпировать трон. В будущем, однако, власть будет у него, а не у брата — как сейчас. И то, что произошло сегодня, доказало, что имеется хотя бы надежда на то, что они сумеют работать вместе.
— Наступит время, брат, и мы сможем составить неплохую команду. Даже если ты в конце концов наденешь красные сапоги, предоставь мне командовать солдатами, и я принесу Видессу немало пользы.
«Видессу, а не мне», — отметил Фостий, но возражать не стал. Среди многого прочего, чему их учил Крисп, была и мысль о том, что империя превыше всего и что любой, кто поставит свои интересы выше государственных, недостоин согревать своим задом трон. Теперь этот урок наполнился для Фостия куда большим смыслом, чем когда-либо прежде.
— Знаешь что? — сказал он. Эврип вопросительно приподнял бровь. — Я рад буду встретиться с отцом. Я так давно его не видел. — Фостий снова сделал паузу. — Полагаю, я не смогу взять с собой Оливрию?
— Нет, — сразу ответил Эврип, но затем добавил:
— Подожди. Возможно, и сможешь. Она многое знает о фанасиотах…
— Верно, знает, — подтвердил Фостий одновременно с Оливрией, сказавшей:
«Знаю».
— Вот и хорошо, — сказал Эврип, словно это решило вопрос, — а то, если ты приедешь без нее, отец устроит мне нахлобучку, потому что не сможет замучить ее вопросами. Так что обязательно возьми ее с собой.
— Подчиняюсь вашему приказу, ваше младшее величество, — заявил Фостий, отдавая брату честь. Эврип ответил ему тем же.
— Я тоже несколько раз выполнял ваши приказы, ваше младшее величество, — заметил он.
— Братья, — произнесла Оливрия таким тоном, словно упоминала некую низшую форму жизни. Фостий и Эврип переглянулись, потом, улыбаясь, оба кивнули.
Глава 11
— Нет. — Фостий, насколько смог, вложил в это слово властность; уже произнеся его, он понял, что подражает тону Криспа.
Каким бы ни было происхождение этого тона, сработал он превосходно.
— Конечно, ваше младшее величество. Соблаговолите следовать за мной.
Фостий пошел за слугой. Когда троица шла через дворцовый комплекс, к ним никто не приближался. Все, кто их видел издалека, наверняка полагали, что Соран ведет двух работников выполнить какое-то дело.
Для Фостия дворцовый комплекс был просто домом. Он не обращал особого внимания на лужайки, сады и здания, мимо которых проходил. Оливрии, однако, все они были внове и казались восхитительными. То, как девушка пыталась увидеть все сразу, с каким восторгом разглядывала Тронную палату, вишневую рощу, окружающую императорскую резиденцию, и Палату Девятнадцати лож, заставило и Фостия взглянуть на них новыми глазами.
* * *
Эврип руководил сражением с бунтовщиками не из дворца, а из штаба на площади Паламы. Солдаты и горожане заходили и выходили, доставляя и получая новости, приказы и распоряжения. Огромный халогай у входа осмотрел Фостия с неприкрытым сомнением.
— Что тебе здесь надо? — спросил он по-видесски с акцентом.
— Хочу увидеться с братом, Хервиг, — ответил Фостий.
Хервиг уставился на него, гадая, кем может оказаться его брат — и кто он сам такой, раз обращается к императорскому телохранителю по имени. Через несколько секунд хмурость халогая сменилась радостью.
— Младшее величество! — прогудел халогай, да так громко, что люди принялись оборачиваться. Одним из обернувшихся оказался Эврип.
— Так, так, — произнес он, убедившись, что перед ним и в самом деле Фостий. — Гляньте-ка, что приволокла домой собака.
— Здравствуй, брат, — сказал Фостий осторожнее, чем собирался. Последний раз он видел младшего брата чуть более полугода назад, и за это время Эврип превратился из юноши в мужчину. Черты его лица стали резче, борода гуще и жестче. Грязь и копоть не могли скрыть выражение решительности. Эврип выглядел усталым и обеспокоенным, но твердо решившим довести начатое до конца.
Теперь он смотрел на Фостия враждебным взглядом. То был непривычный Фостию взгляд младшего брата на старшего. Причина враждебности заключалась совсем в ином — Фостий мог оказаться врагом.
— Что, проклятые фанасиоты послали тебя добавить нам новых неприятностей? — процедил он.
— Если бы это было так, разве я стал бы привязывать рыбацкую лодку, на которой приплыл сюда, у причала отца? — возразил Фостий. — И разве стал бы искать тебя, а не Дигена?
— Диген мертв, и мы по нему ничуть не скучаем, — все еще грубо заявил Эврип. — И не все ли равно, как ты поступил? О проклятых еретиках я знаю точно одно — они пронырливые сволочи. Откуда мне знать, а вдруг ты привел эту красотку специально, чтобы я сдуру подумал, будто ты не чуждаешься радостей плоти?
В отличие от Сорана, Эврип, несмотря на одежду, сразу распознал в Оливрии женщину.
— Брат, — сказал Фостий, — хочу познакомить тебя с Оливрией, дочерью Ливания, которая помогла мне убежать от фанасиотов и отвергает их так же, как и я.
Наконец-то Эврип удивился. И тут Оливрия удивила Фостия: она простерлась перед Эврипом, пробормотав: «Ваше величество». Наверное, ей следовало бы сказать «младшее величество», но Эврип обладал в столице полной властью, так что она не очень-то и ошиблась — к тому же лесть тоже оказалась верной тактикой.
Эврип хмыкнул, велел ей подняться, но не успел добавить ни слова, как вошел посыльный с кровоточащей раной над глазом и о чем-то доложил Эврипу.
— Все не так уж и трудно, если вы сами не усложните себе дело. Переместите отряд вниз по Срединной улице восточнее того места, где засели эти маньяки, а другой отряд пусть зайдет с запада. Потом раздавите их с двух сторон.
Посыльный торопливо вышел. Возле одной из стен штабной палатки Фостий увидел склонившегося над картой Ноэтия. Но командовал всем не он, а Эврип.
Фостий слишком часто видел отдающего команды отца, так что ошибиться никак не мог.
— Чем я могу помочь? — спросил Фостий.
— Хочешь выяснить, как забрать у меня бразды правления? — подозрительно спросил Эврип.
— Нет. Отец отдал их тебе, а ты, кажется, неплохо справляешься. Вспомни, я только что приплыл и не имею ни малейшего представления о том, что происходит в городе. Но если я могу тебе помочь, то скажи как.
Вид у Эврипа был такой, будто подобная помощь интересовала его меньше всего.
— Если хотите, мы можем обратиться к толпе и рассказать им, почему отошли от светлого пути.
— И не последним доводом станет то, что за фанасиотами стоит поддерживающий их Макуран, который прислал к ним колдуна и один благой бог знает какую еще помощь, — добавил Фостий.
— Значит, ты и об этом знаешь? А мы с отцом гадали, известно ли тебе это. Боялись, что известно, да только тебе все равно, раз ты предал семью и переметнулся к еретикам. Ведь прошлым летом ты не очень-то рвался в поход против них. — Сарказм Эврипа ожег Фостия, словно удар хлыста.
— Да, тогда я не рвался, — признал Фостий: какой смысл отрицать, если Эврипу все известно лучше его самого? — Но сейчас все изменилось. Если не веришь, вызови мага и пусть он устроит проверку с двумя зеркалами.
Глаза Эврипа сверкнули:
— У фанасиотов есть трюки, при помощи которых они обходят проверку с зеркалами — вспомни, как напрасно бился с этим Заид в прошлом году. А уж если Заиду такое не удалось, то сомневаюсь, что любому другому магу повезет больше. Так что, брат, я стану держать тебя и дочь ересиарха подальше от сцены. Видишь ли, я не могу тебе доверять.
— Почему это не можешь? — возмутился Фостий.
— А как ты думаешь? Допустим, я разрешу тебе поговорить с толпой, а ты, вместо того чтобы сказать: «Светлый путь — это куча вонючего дерьма», закричишь: «Да здравствует Фанасий! А теперь идите и сожгите Собор!» А мне не нужно, чтобы ты вылил ночной горшок в кастрюлю с моим супом.
Ноэтий поднял голову от карты:
— Его младшее величество, конечно же, не совершит столь возмутительного поступка. Он…
Эврип оборвал его резким взмахом руки:
— Нет. — Он произнес это властно, почти по-отцовски — совсем как недавно Фостий. — Я не стану так рисковать. Неужели мы видели недостаточно хаоса за последние несколько дней, чтобы провоцировать новый? Я повторяю — нет. — И он расставил ноги в боевую стойку, словно показывая Ноэтию, что тому не удастся заставить его переменить решение.
Генерал привычно уступил.
— Разумеется, все будет так, как решит ваше младшее величество, — пробормотал он и вновь склонился над картой.
Фостия охватила такая ярость, что ему захотелось треснуть брата по голове первым же подвернувшимся твердым предметом.
— Ты дурак, — прорычал он.
— А ты болван, — вспыхнул Эврип. — Ведь не я же позволил Дигену себя охмурить.
— Ладно, тогда что ты скажешь о другом предложении? Предположим, ты вызовешь патриарха Оксития сюда, на площадь Паламы или в любое другое место, которое тебе понравится, и он публично обвенчает меня и Оливрию. Это убедит людей в том, что я не фанасиот; те скорее уморят себя голодом, чем женятся… Проклятие, Эврип, я серьезно. Что здесь такого смешного?
— Прости, — сказал Эврип — первая уступка, которую получил от него Фостий.
— Просто я подумал: жаль, что отец уехал воевать, а то вы смогли бы пройтись рядышком в венчальных венцах. Помнишь служанку Дрину?
— Конечно. Прелестная малышка, но… — Фостий ахнул, глядя на ухмыляющегося брата. — Неужели отец из-за нее голову потерял?
— Вряд ли, — рассудительно ответил Эврип. — Разве отец когда-нибудь терял голову из-за кого-нибудь, включая нас? Но она беременна от него, и еще до Зимнего солнцестояния у нас появится маленький сводный братец или сестричка. Расслабься, Фостий, и незачем так бледнеть. Честно говорю — отец не собирается на ней жениться. И уж поверь, я этой истории рад не больше твоего.
— Верно. Так, говоришь, сводный брат или сестра? Ну-ну. — Фостий задумался: а вдруг и он Эврипу и Катаколону всего лишь сводный брат? Он так никогда этого точно не узнает.
— Если ты кончил сплетничать, то имей в виду, что я говорил совершенно серьезно. И если ты сочтешь, что это поможет покончить с бунтом, то я устрою такую публичную свадьбу, какую только сумеют придумать церемониймейстеры.
Стоящая рядом Оливрия энергично закивала:
— Это может стать лучшим способом дискредитировать светлый путь: пусть те, кто подумывают вступить на него, увидят, как от него отказываются его прежние лидеры.
— Разумный план, ваше младшее величество, — заметил Ноэтий.
— Гм-м-м, возможно. — Эврип нахмурился, напряженно размышляя. Его прервал посыльный с запиской. Эврип прочитал ее, отрывисто отдал несколько приказов и вернулся к размышлениям. Наконец он сказал:
— Нет, я не отдам такого приказа. Один из недостатков нашего положения, брат, заключается в том, что мы не всегда вольны в выборе супруги. У меня нет никаких возражений против Оливрии, но я постепенно начинаю понимать… — его улыбка казалась одновременно печальной и обезоруживающей, —…что я пока не знаю всего, что обязан знать. Меня одолевает слишком много сомнений, поэтому я не могу ответить «да» или «нет».
— Так что ты решил? — потребовал ответа Фостий.
— Я пошлю тебя по курьерской цепочке к отцу. Расскажи ему свою историю. Если он поверит тебе, то что я смогу возразить? И если он сочтет, что твой брак — хорошая идея, то сам тебя женит, причем по-быстрому, насколько я знаю отца. Идет?
— Идет, — без раздумий ответил Фостий. Эврипу достаточно приказать, и они с Оливрией могут исчезнуть навсегда. А если об этом узнает Крисп, Эврип всегда сможет заявить, что они оказались фанатичными фанасиотами. Кто посмеет ему возразить, особенно если он станет первым наследником? — Ты поступил… достойно.
— А ты ожидал, что я прикажу бросить тебя в тюрьму, а потом позабуду в какую? — спросил Эврип.
— Вообще-то… да. — Фостий почувствовал, что его лицо пылает от стыда за то, что его мысли столь очевидны; соверши он подобную ошибку в Эчмиадзине, ему никогда не удалось бы выбраться из крепости.
— Если ты полагаешь, что подобная мысль не приходила мне в голову, то ты тупица. — Фостий не сразу понял, что исходящий от Эврипа сдавленный звук означает смех. — Отец всегда учил нас бояться льда, — продолжил младший брат, — и я прислушивался к нему. Если бы ты вступил на светлый путь, ничто не доставило бы мне большего удовольствия, чем выследить тебя, прикончить и занять твое место. Всегда помни об этом, Фостий. Но украсть трон после того, как ты отделался от фанасиотов? — Эврип скривился. — Заманчиво, но я сумел справиться с искушением.
Фостий подумал о комнате в подземном туннеле и об искушавшем его прелестном обнаженном теле Оливрии. Он прошел мимо него — тогда. Сейчас же он при любой возможности стремился в ее объятия. Означает ли это, что он поддался искушению? А если Эврипу в будущем подвернется шанс захватить трон, ухватится ли он за него или повернется к нему спиной?
Что касается первого вопроса, сказал себе Фостий, то к тому времени, когда они с Оливрией стали любовниками, ситуация изменилась. Она перестала быть просто предназначенной для наслаждения плотью; она превратилась в его ближайшего друга — почти единственного друга — в Эчмиадзине. И если бы обстоятельства оказались иными, он с радостью начал бы ухаживать за ней, соблюдая все формальности.
А вот второй вопрос… на него ответит будущее. Фостий знал, что выкажет себя дураком, если будет игнорировать возможность того, что Эврип попытается узурпировать трон. В будущем, однако, власть будет у него, а не у брата — как сейчас. И то, что произошло сегодня, доказало, что имеется хотя бы надежда на то, что они сумеют работать вместе.
— Наступит время, брат, и мы сможем составить неплохую команду. Даже если ты в конце концов наденешь красные сапоги, предоставь мне командовать солдатами, и я принесу Видессу немало пользы.
«Видессу, а не мне», — отметил Фостий, но возражать не стал. Среди многого прочего, чему их учил Крисп, была и мысль о том, что империя превыше всего и что любой, кто поставит свои интересы выше государственных, недостоин согревать своим задом трон. Теперь этот урок наполнился для Фостия куда большим смыслом, чем когда-либо прежде.
— Знаешь что? — сказал он. Эврип вопросительно приподнял бровь. — Я рад буду встретиться с отцом. Я так давно его не видел. — Фостий снова сделал паузу. — Полагаю, я не смогу взять с собой Оливрию?
— Нет, — сразу ответил Эврип, но затем добавил:
— Подожди. Возможно, и сможешь. Она многое знает о фанасиотах…
— Верно, знает, — подтвердил Фостий одновременно с Оливрией, сказавшей:
«Знаю».
— Вот и хорошо, — сказал Эврип, словно это решило вопрос, — а то, если ты приедешь без нее, отец устроит мне нахлобучку, потому что не сможет замучить ее вопросами. Так что обязательно возьми ее с собой.
— Подчиняюсь вашему приказу, ваше младшее величество, — заявил Фостий, отдавая брату честь. Эврип ответил ему тем же.
— Я тоже несколько раз выполнял ваши приказы, ваше младшее величество, — заметил он.
— Братья, — произнесла Оливрия таким тоном, словно упоминала некую низшую форму жизни. Фостий и Эврип переглянулись, потом, улыбаясь, оба кивнули.
Глава 11
Крисп шлепнул себя ладонью по лбу и даже поморщился от боли.
— Клянусь благим богом, я идиот! — воскликнул он.
— Не сомневаюсь, ваше величество, — радостно согласился Саркис; вместе с Яковизием, Заидом и Барсимом он мог позволить подобные высказывания, не опасаясь навлечь на свою голову обвинение в оскорблении величества. — И в чем конкретно проявился сегодня ваш идиотизм?
— Я так разнервничался из-за Гарсавры, что начисто позабыл написать Эврипу и предупредить его насчет Фостия, — ответил Крисп и с отвращением шлепнул себя снова. Впрочем, что было для него характерно, он не стал зря тратить время на сожаления, а вместо этого достал из мешочков на поясе листок пергамента, перо и чернила, нацарапал несколько почти нечитаемых строк — покачивание в седле отнюдь не улучшило его почерк, — и крикнул: «Катаколон!»
Через секунду он вновь выкрикнул имя младшего сына, только громче.
— Да, отец? Чем могу тебе помочь? — спросил прискакавший Катаколон, пустив свою лошадь рядом с конем Криспа.
Крисп вручил ему письмо:
— Запечатай это, упакуй в курьерскую трубку и как можно скорее отошли в столицу.
— Будет исполнено. — Листок пергамента оказался слишком мал, и Крисп не смог его удобно сложить или свернуть, поэтому Катаколон прочел написанное, прежде чем отправился выполнять поручение Криспа. Когда он взглянул на отца, в его глазах мелькнула тревога. — Неужели дело обстоит настолько… плохо?
— Насколько плохо, не знаю, — ответил Крисп. — А вот насколько плохим может стать… клянусь Фосом, сын, все может обернуться в десять раз хуже. А вдруг он высадится в столице и прихватит с собой полный корабль фанатиков, которым не терпится умереть за светлый путь?
— Фостий? — Катаколон покачал головой. — Не могу в такое поверить.
— Главное, что я могу, — возразил Крисп. — А теперь пошевеливайся. Я дал тебе письмо не для того, чтобы из-за него спорить, а чтобы отправить в столицу.
— Да, отец, — печально ответил Катаколон.
— Не боитесь, что он его «случайно» потеряет? — спросил Саркис.
— Пусть только попробует, — заявил Крисп, которому пришла та же мысль. Он вспомнил разговор с Эврипом в столице. Если его сыновья приобретут достаточную уверенность в своей правоте, то перестанут исполнять его волю и начнут действовать, как сочтут нужным. Да, они превращаются в мужчин — причем в самое неподходящее время.
Неужели Фостий поступил именно так? Действительно ли, выбрав для себя светлый путь, он принял собственное решение, каким бы ошибочным оно ни казалось Криспу? Или же попросту нашел человека, чье лидерство предпочел отцовскому?
Крисп покачал головой. Знает ли сам Фостий ответ на этот вопрос?
Как нередко случалось за все эти годы, он заставил личные тревоги — равно как и проблемы, решить которые не мог сразу, — отступить на второй план.
Проблем хватало и без них. Армия теперь шла по плато и понемногу начала голодать, потому что вовремя не была налажена доставка припасов на новый маршрут.
Крисп не замечал никаких следов армии Ливания, и это его весьма тревожило.
Если фанасиоты рассеялись быстрее, чем он сумел нанести по ним удар, то какой смысл во всей кампании? И как прикажете с ними бороться, если они уже снова превратились в безобидных на вид пастухов, крестьян, кожевников, свечников или кого угодно? А если он решит вернуться в столицу, они обратятся в бандитов, едва поднятая армией пыль осядет за горизонтом — такова была его горькая уверенность.
Армия расположилась на ночлег на берегу речушки, которая вот-вот могла пересохнуть. Но пока что в ней воды хватало. Солдаты первым делом занялись лошадьми, отложив собственные дела на потом. Крисп прошелся по лагерю, проверяя, что его приказ на сей счет выполняется. Он сам служил конюхом у Яковизия, а потом, перебравшись в столицу, и у Петрония, так что знал, как следует ухаживать за лошадьми.
Он уже спал на складной койке в своей палатке, когда его разбудили возгласы халогая-телохранителя:
— Твое величество! Твое величество!
Крисп сел и застонал; казалось, кто-то насыпал ему в глаза песка.
— Извини, величество, но тут к тебе прискакал гонец, — сообщил халогай.
— Да, пусть войдет, — откликнулся Крисп, не узнав собственного голоса.
Когда гонец вошел, Крисп махнул рукой, чтобы тот не простирался перед ним; чем быстрее он уйдет, тем скорее можно будет снова заснуть.
— — Да возрадуется ваше величество, — начал гонец, и Крисп напрягся в ожидании плохих новостей. Они не заставили себя ждать. — Я привез сообщение о том, что фанасиоты напали на город Кизик и взяли его.
— Кизик? — Не успев окончательно проснуться, он не сразу вспомнил, где отмечен этот город на карте. Он располагался на прибрежной равнине восточнее Гарсавры. — Но что там забыл Ливаний? — Едва он задал этот вопрос, как ответ на него стал очевиден:
— Имперский монетный двор!
— Да, ваше величество, он захвачен и сожжен, — подтвердил гонец. — Они сожгли также храм, а вместе с ним и центральную часть города — как и многие города в западных провинциях, Кизик не имеет, точнее не имел, стены для защиты от нападения. Все окрестные деревни тоже разорены, словно по ним прошлась саранча.
— Да, тяжелый удар, — пробормотал Крисп. Если бандиты Ливания смогли уничтожить Кизик, то ни один город в западных провинциях не может считаться в безопасности. А если Ливаний захватил на монетном дворе и золото, то с его помощью он способен сотворить неслыханные злодеяния. Золото и фанасиоты, как правило, были понятиями несовместимыми, но Крисп не считал Ливания типичным фанасиотом. Если он правильно разгадал сущность ересиарха, то Ливания больше заботила собственная персона, а не светлый путь.
Но, несмотря на весь нанесенный ущерб, — голова Криспа стала работать чуть быстрее, — они совершили поступок, который мог обернуться для них роковой ошибкой: фанасиоты предоставили имперской армии шанс вклиниться между собой и их крепостью у границы Васпуракана.
— Если шею вытягивать слишком далеко, можно лишиться головы, — пробормотал Крисп.
— Ваше величество? — переспросил гонец.
— Ничего, — отозвался Крисп и вышел из палатки в одних льняных подштанниках. Не обращая внимания на удивленные возгласы халогаев, он стал громко призывать к себе генералов. Если ему не дают спать, то нечего и им дрыхнуть, раз всех ждет работа.
* * *
Два дня спустя Саркис в десятый раз произнес:
— Фокус в том, ваше величество, чтобы они не проскочили мимо нас.
— Да, — тоже в десятый раз ответил Крисп. Центральное плато западных провинций вовсе не было плоским, как в приморских низинах; на этой сильно пересеченной местности расщелины переходили в ущелья, а те, в свою очередь, — в долины. И если имперская армия не сумеет занять правильную позицию, то ее положение между фанасиотами и Эчмиадзином утратит смысл, потому что мятежники проскользнут мимо нее, а потом будет уже слишком поздно. На это, вероятно, и делал ставку Ливаний, решившись нанести удар по Кизику.
— А как вы собираетесь выбрать правильную позицию? — отыскал Саркис новый вопрос.
— Лучшее, что мне приходит в голову, звучит примерно так, — сказал Крисп. — Я расположу армию вблизи одной из центральных долин, а далеко вперед и в стороны вышлю разведчиков. Конечно, никакой гарантии это не дает, но именно так мы и поступим, если у тебя не отыщется идеи получше. А я на это надеюсь.
— Я мыслю примерно так же, — заметил Саркис. — Беда лишь в том, что Ливаний наверняка догадается о наших замыслах.
— К сожалению, — признал Крисп. — Но если мы начнем играть в игру под названием «если он здесь, то мы там, а если он там, то мы здесь», то попросту заплутаем в этих лабиринтах. Поэтому я от нее отказываюсь и поступлю так, как сочту наилучшим при данных обстоятельствах.
— Будь у нас любой другой противник, я назвал бы это мудрым решением, ваше величество. Но Ливаний… он, кажется, никогда не поступает так, как от него ждут. — Услышав стук копыт бегущей галопом лошади, Саркис повернул голову.
Крисп последовал его примеру.
— Похоже, еще один гонец, — заметил Саркис. Нет, сразу два.
— О Фос, что еще? — простонал Крисп. Каждый гонец, добиравшийся в последние дни до императора, привозил плохие новости. Ну сколько это может продолжаться?
Всадники, разумеется, направлялись прямиком к императорскому штандарту, отмечавшему местонахождение Криспа в колонне. «Уже детей стали в гонцы записывать», — подумал он, заметив, что у одного всадника нет бороды. Другой тоже выглядел ненамного старше.
Крисп уже настроился услышать неизбежное «Да возрадуется ваше величество» и очередное неприятное известие. Бородатый всадник заметил его под штандартом с лучистым солнцем и сложил ладони у рта, чтобы громче крикнуть. Но выкрикнул он совсем не то, что ожидал услышать Крисп:
— Отец!
Сперва Крисп решил, что над ним решил пошутить Катаколон, причем не очень удачно, но потом узнал голос. Он не был уверен, что услышит этот голос вновь и захочет ли его слышать.
— Фостий, — прошептал он.
Сын приблизился в сопровождении второго всадника. Несколько халогаев быстро отделили Фостия от Криспа — они знали, где находился Фостий, но не знали, чем все это завершилось. Криспу одновременно захотелось и поблагодарить их, и ударить.
— Все кончилось хорошо, отец… я избежал светлого пути, — произнес Фостий.
— А чем ты это докажешь, твое младшее величество? — спросил один из халогаев, опередив Криспа. Ожидая ответа, северянин не сдвинулся с места.
«Но какие у него могут оказаться доказательства?» — удивился Крисп. Тем не менее доказательство нашлось.
— Позволь представить тебе Оливрию, дочь Ливания.
К этому времени Крисп уже догадался, что Фостия сопровождает женщина.
Чтобы развеять все сомнения, она стянула с головы широкополую шляпу, и ее волосы рассыпались по плечам волнистым черным водопадом.
— Ваше величество, — произнесла она, низко кланяясь в седле.
«А ведь она не просто сопровождает Фостия, — догадался Крисп. — Она для него больше чем спутница». Фостию не хотелось отводить от нее взгляд, даже чтобы взглянуть на отца. Такой же телячий взгляд Крисп замечал и у Катаколона, только тот не обращал его дольше месяца-другого на одну и ту же девушку. Но у Фостия он увидел этот взгляд впервые, и Оливрия отвечала ему таким же взглядом.
Неужели они притворяются перед ним? Вряд ли.
— Ты здесь по своей воле, девушка, или Фостий похитил тебя? — спросил Крисп.
— Фактически это я его похитила, ваше величество, — храбро ответила Оливрия. Такого ответа Крисп не ожидал. — С тех пор в наших отношениях произошли и другие изменения, — добавила она.
— Так я и подумал. — Крисп перевел взгляд на Фостия, который все еще улыбался, словно школьник, которому вскружили голову. Автократор принял решение. — Отойдите в сторону, — приказал он халогаям. Секунду помедлив, они повиновались. Крисп тронул коня, приблизился к Фостию и протянул к сыну руки.
Мужчины обнялись.
Вскоре Фостий разжал объятия.
— Извини, отец, — сказал он, — но обнимать кольчугу больно. Мне столько всего надо тебе рассказать… знаешь ли ты, например, что фанасиотам помогает Макуран?
— Про это я знаю. И рад услышать от тебя подтверждение — теперь я вижу, что тебе действительно можно доверять.
Он тут же задумался, стоит ли быть настолько откровенным. Лицо Фостия застыло в столь хорошо знакомой Криспу маске, скрывающей все его чувства и мысли. Неужели всего через минуту после воссоединения они опять перестанут понимать друг друга?
Однако Оливрия исправила ситуацию:
— Клянусь благим богом, я идиот! — воскликнул он.
— Не сомневаюсь, ваше величество, — радостно согласился Саркис; вместе с Яковизием, Заидом и Барсимом он мог позволить подобные высказывания, не опасаясь навлечь на свою голову обвинение в оскорблении величества. — И в чем конкретно проявился сегодня ваш идиотизм?
— Я так разнервничался из-за Гарсавры, что начисто позабыл написать Эврипу и предупредить его насчет Фостия, — ответил Крисп и с отвращением шлепнул себя снова. Впрочем, что было для него характерно, он не стал зря тратить время на сожаления, а вместо этого достал из мешочков на поясе листок пергамента, перо и чернила, нацарапал несколько почти нечитаемых строк — покачивание в седле отнюдь не улучшило его почерк, — и крикнул: «Катаколон!»
Через секунду он вновь выкрикнул имя младшего сына, только громче.
— Да, отец? Чем могу тебе помочь? — спросил прискакавший Катаколон, пустив свою лошадь рядом с конем Криспа.
Крисп вручил ему письмо:
— Запечатай это, упакуй в курьерскую трубку и как можно скорее отошли в столицу.
— Будет исполнено. — Листок пергамента оказался слишком мал, и Крисп не смог его удобно сложить или свернуть, поэтому Катаколон прочел написанное, прежде чем отправился выполнять поручение Криспа. Когда он взглянул на отца, в его глазах мелькнула тревога. — Неужели дело обстоит настолько… плохо?
— Насколько плохо, не знаю, — ответил Крисп. — А вот насколько плохим может стать… клянусь Фосом, сын, все может обернуться в десять раз хуже. А вдруг он высадится в столице и прихватит с собой полный корабль фанатиков, которым не терпится умереть за светлый путь?
— Фостий? — Катаколон покачал головой. — Не могу в такое поверить.
— Главное, что я могу, — возразил Крисп. — А теперь пошевеливайся. Я дал тебе письмо не для того, чтобы из-за него спорить, а чтобы отправить в столицу.
— Да, отец, — печально ответил Катаколон.
— Не боитесь, что он его «случайно» потеряет? — спросил Саркис.
— Пусть только попробует, — заявил Крисп, которому пришла та же мысль. Он вспомнил разговор с Эврипом в столице. Если его сыновья приобретут достаточную уверенность в своей правоте, то перестанут исполнять его волю и начнут действовать, как сочтут нужным. Да, они превращаются в мужчин — причем в самое неподходящее время.
Неужели Фостий поступил именно так? Действительно ли, выбрав для себя светлый путь, он принял собственное решение, каким бы ошибочным оно ни казалось Криспу? Или же попросту нашел человека, чье лидерство предпочел отцовскому?
Крисп покачал головой. Знает ли сам Фостий ответ на этот вопрос?
Как нередко случалось за все эти годы, он заставил личные тревоги — равно как и проблемы, решить которые не мог сразу, — отступить на второй план.
Проблем хватало и без них. Армия теперь шла по плато и понемногу начала голодать, потому что вовремя не была налажена доставка припасов на новый маршрут.
Крисп не замечал никаких следов армии Ливания, и это его весьма тревожило.
Если фанасиоты рассеялись быстрее, чем он сумел нанести по ним удар, то какой смысл во всей кампании? И как прикажете с ними бороться, если они уже снова превратились в безобидных на вид пастухов, крестьян, кожевников, свечников или кого угодно? А если он решит вернуться в столицу, они обратятся в бандитов, едва поднятая армией пыль осядет за горизонтом — такова была его горькая уверенность.
Армия расположилась на ночлег на берегу речушки, которая вот-вот могла пересохнуть. Но пока что в ней воды хватало. Солдаты первым делом занялись лошадьми, отложив собственные дела на потом. Крисп прошелся по лагерю, проверяя, что его приказ на сей счет выполняется. Он сам служил конюхом у Яковизия, а потом, перебравшись в столицу, и у Петрония, так что знал, как следует ухаживать за лошадьми.
Он уже спал на складной койке в своей палатке, когда его разбудили возгласы халогая-телохранителя:
— Твое величество! Твое величество!
Крисп сел и застонал; казалось, кто-то насыпал ему в глаза песка.
— Извини, величество, но тут к тебе прискакал гонец, — сообщил халогай.
— Да, пусть войдет, — откликнулся Крисп, не узнав собственного голоса.
Когда гонец вошел, Крисп махнул рукой, чтобы тот не простирался перед ним; чем быстрее он уйдет, тем скорее можно будет снова заснуть.
— — Да возрадуется ваше величество, — начал гонец, и Крисп напрягся в ожидании плохих новостей. Они не заставили себя ждать. — Я привез сообщение о том, что фанасиоты напали на город Кизик и взяли его.
— Кизик? — Не успев окончательно проснуться, он не сразу вспомнил, где отмечен этот город на карте. Он располагался на прибрежной равнине восточнее Гарсавры. — Но что там забыл Ливаний? — Едва он задал этот вопрос, как ответ на него стал очевиден:
— Имперский монетный двор!
— Да, ваше величество, он захвачен и сожжен, — подтвердил гонец. — Они сожгли также храм, а вместе с ним и центральную часть города — как и многие города в западных провинциях, Кизик не имеет, точнее не имел, стены для защиты от нападения. Все окрестные деревни тоже разорены, словно по ним прошлась саранча.
— Да, тяжелый удар, — пробормотал Крисп. Если бандиты Ливания смогли уничтожить Кизик, то ни один город в западных провинциях не может считаться в безопасности. А если Ливаний захватил на монетном дворе и золото, то с его помощью он способен сотворить неслыханные злодеяния. Золото и фанасиоты, как правило, были понятиями несовместимыми, но Крисп не считал Ливания типичным фанасиотом. Если он правильно разгадал сущность ересиарха, то Ливания больше заботила собственная персона, а не светлый путь.
Но, несмотря на весь нанесенный ущерб, — голова Криспа стала работать чуть быстрее, — они совершили поступок, который мог обернуться для них роковой ошибкой: фанасиоты предоставили имперской армии шанс вклиниться между собой и их крепостью у границы Васпуракана.
— Если шею вытягивать слишком далеко, можно лишиться головы, — пробормотал Крисп.
— Ваше величество? — переспросил гонец.
— Ничего, — отозвался Крисп и вышел из палатки в одних льняных подштанниках. Не обращая внимания на удивленные возгласы халогаев, он стал громко призывать к себе генералов. Если ему не дают спать, то нечего и им дрыхнуть, раз всех ждет работа.
* * *
Два дня спустя Саркис в десятый раз произнес:
— Фокус в том, ваше величество, чтобы они не проскочили мимо нас.
— Да, — тоже в десятый раз ответил Крисп. Центральное плато западных провинций вовсе не было плоским, как в приморских низинах; на этой сильно пересеченной местности расщелины переходили в ущелья, а те, в свою очередь, — в долины. И если имперская армия не сумеет занять правильную позицию, то ее положение между фанасиотами и Эчмиадзином утратит смысл, потому что мятежники проскользнут мимо нее, а потом будет уже слишком поздно. На это, вероятно, и делал ставку Ливаний, решившись нанести удар по Кизику.
— А как вы собираетесь выбрать правильную позицию? — отыскал Саркис новый вопрос.
— Лучшее, что мне приходит в голову, звучит примерно так, — сказал Крисп. — Я расположу армию вблизи одной из центральных долин, а далеко вперед и в стороны вышлю разведчиков. Конечно, никакой гарантии это не дает, но именно так мы и поступим, если у тебя не отыщется идеи получше. А я на это надеюсь.
— Я мыслю примерно так же, — заметил Саркис. — Беда лишь в том, что Ливаний наверняка догадается о наших замыслах.
— К сожалению, — признал Крисп. — Но если мы начнем играть в игру под названием «если он здесь, то мы там, а если он там, то мы здесь», то попросту заплутаем в этих лабиринтах. Поэтому я от нее отказываюсь и поступлю так, как сочту наилучшим при данных обстоятельствах.
— Будь у нас любой другой противник, я назвал бы это мудрым решением, ваше величество. Но Ливаний… он, кажется, никогда не поступает так, как от него ждут. — Услышав стук копыт бегущей галопом лошади, Саркис повернул голову.
Крисп последовал его примеру.
— Похоже, еще один гонец, — заметил Саркис. Нет, сразу два.
— О Фос, что еще? — простонал Крисп. Каждый гонец, добиравшийся в последние дни до императора, привозил плохие новости. Ну сколько это может продолжаться?
Всадники, разумеется, направлялись прямиком к императорскому штандарту, отмечавшему местонахождение Криспа в колонне. «Уже детей стали в гонцы записывать», — подумал он, заметив, что у одного всадника нет бороды. Другой тоже выглядел ненамного старше.
Крисп уже настроился услышать неизбежное «Да возрадуется ваше величество» и очередное неприятное известие. Бородатый всадник заметил его под штандартом с лучистым солнцем и сложил ладони у рта, чтобы громче крикнуть. Но выкрикнул он совсем не то, что ожидал услышать Крисп:
— Отец!
Сперва Крисп решил, что над ним решил пошутить Катаколон, причем не очень удачно, но потом узнал голос. Он не был уверен, что услышит этот голос вновь и захочет ли его слышать.
— Фостий, — прошептал он.
Сын приблизился в сопровождении второго всадника. Несколько халогаев быстро отделили Фостия от Криспа — они знали, где находился Фостий, но не знали, чем все это завершилось. Криспу одновременно захотелось и поблагодарить их, и ударить.
— Все кончилось хорошо, отец… я избежал светлого пути, — произнес Фостий.
— А чем ты это докажешь, твое младшее величество? — спросил один из халогаев, опередив Криспа. Ожидая ответа, северянин не сдвинулся с места.
«Но какие у него могут оказаться доказательства?» — удивился Крисп. Тем не менее доказательство нашлось.
— Позволь представить тебе Оливрию, дочь Ливания.
К этому времени Крисп уже догадался, что Фостия сопровождает женщина.
Чтобы развеять все сомнения, она стянула с головы широкополую шляпу, и ее волосы рассыпались по плечам волнистым черным водопадом.
— Ваше величество, — произнесла она, низко кланяясь в седле.
«А ведь она не просто сопровождает Фостия, — догадался Крисп. — Она для него больше чем спутница». Фостию не хотелось отводить от нее взгляд, даже чтобы взглянуть на отца. Такой же телячий взгляд Крисп замечал и у Катаколона, только тот не обращал его дольше месяца-другого на одну и ту же девушку. Но у Фостия он увидел этот взгляд впервые, и Оливрия отвечала ему таким же взглядом.
Неужели они притворяются перед ним? Вряд ли.
— Ты здесь по своей воле, девушка, или Фостий похитил тебя? — спросил Крисп.
— Фактически это я его похитила, ваше величество, — храбро ответила Оливрия. Такого ответа Крисп не ожидал. — С тех пор в наших отношениях произошли и другие изменения, — добавила она.
— Так я и подумал. — Крисп перевел взгляд на Фостия, который все еще улыбался, словно школьник, которому вскружили голову. Автократор принял решение. — Отойдите в сторону, — приказал он халогаям. Секунду помедлив, они повиновались. Крисп тронул коня, приблизился к Фостию и протянул к сыну руки.
Мужчины обнялись.
Вскоре Фостий разжал объятия.
— Извини, отец, — сказал он, — но обнимать кольчугу больно. Мне столько всего надо тебе рассказать… знаешь ли ты, например, что фанасиотам помогает Макуран?
— Про это я знаю. И рад услышать от тебя подтверждение — теперь я вижу, что тебе действительно можно доверять.
Он тут же задумался, стоит ли быть настолько откровенным. Лицо Фостия застыло в столь хорошо знакомой Криспу маске, скрывающей все его чувства и мысли. Неужели всего через минуту после воссоединения они опять перестанут понимать друг друга?
Однако Оливрия исправила ситуацию: