Тертлдав Гарри. Тьма сгущается

   Очень помогало то, что приходится говорить по-кауниански, — это придавало напускной серьезности.
   Лицо Ванаи смягчилось.
   — Знаю. Ты принес мою корзину. — Она оглянулась. — А я — твою.
   Эалстану захотелось пройтись колесом по поляне, но он — истинный сын своего практичного отца — пробормотал только:
   — Может, тогда поменяемся грибами?
   Пока они будут хвастаться добычей, Ванаи не уйдет. А он так не хотел с ней расставаться.
   Они сидели рядом, на том месте, где только что лежали вместе, — сидели и перебирали грибы. Пальцы их то и дело соприкасались невзначай. Порой процесс прерывался поцелуем. Эалстан обнаружил, как быстро в его годы возвращается утоленная было страсть Но когда он потянулся к пуговице на куртке девушки, Ванаи удерждала его руку.
   — Один раз нам повезло, — сказала она. — Повезет ли второй раз — не знаю.
   — Хорошо, — пробормотал Эалстан.
   Ничего хорошего он в этом не видел, но что поделаешь — руку убрал и по взгляду Ванаи понял, что прошел некую проверку.
   — Поменяемся корзинами опять? — спросил он и, прежде чем девушка открыла рот, сам же ответил: — Нет, не стоит. Тогда все поймут, что мы встречались. А так никто не узнает — никто, кроме нас.
   — Ты прав. Так будет лучше, — согласилась Ванаи и глянула на него внимательно: — Хорошо, что ты обращаешь внимание на такие мелочи.
   Он пожал плечами, одновременно довольный и смущенный.
   — Стараюсь. — Он и не догадывался, как похож в этот момент на Хестана.
   Эалстан пристально оглядел Ванаи. Несмотря на то, что произошло между ними, они едва были знакомы.
   Юноша откашлялся.
   — Я бы хотел встретиться с тобой снова… до того, как снова наступит грибная пора.
   Он надеялся, что вышло не очень похоже на «Я хочу заняться с тобой любовью, и как можно скорее». Не то чтобы это была неправда, но думал он не об этом — или не только об этом.
   — Я тоже, — отозвалась Ванаи, и Эалстан вновь едва удержался, чтобы не пройтись по лесу на руках. — Завтра базарный день, — продолжала девушка, — и я вряд ли смогу уйти из города, но послезавтра мы можем встретиться.
   Сердце юноши забилось учащенно — и тут же екнуло.
   — В школе мне розог достанется, — мрачно признался он, — если только учителя сами не разбредутся грибы собирать.
   Лежа в объятьях Ванаи, он мог быть уверен, что полученное удовольствие стоит доброй порки, — но едва ли дольше.
   К облегчению Эалстана, нежелание все бросить ради новой встречи не обескуражило Ванаи. Девушка серьезно кивнула:
   — У тебя есть голова на плечах.
   Это мог бы сказать любой знакомый Эалстана, но с Ванаи они еще не были знакомы настолько близко — всего лишь еще ближе.
   В поле за опушкой дубравы послышались голоса. Звали не Эалстана и не Ванаи, но оба тревожно вскинули головы.
   — Твой дед пошел за грибами с тобой вместе? — опасливо поинтересовался юноша.
   Как же его звали… а, Бривибас. Если придется, Эалстан сможет быть вежливым со стариком.
   Но Ванаи покачала головой:
   — Нет. Он пошел своей дорогой.
   В голосе ее послышались холодные, отчужденные нотки. Прежде она иначе говорила о деде. Должно быть, что-то между ними произошло. Эалстану было очень интересно — что, но спрашивать было неловко.
   — А твой кузен… Сидрок, кажется? — поинтересовалась девушка в свою очередь.
   Она тоже запомнила кое-что о случайном знакомом. Эалстан был несказанно польщен.
   — Он уже давно свернул на север. Мы договорились встретиться у городских ворот на закате.
   Он наклонился и поцеловал Ванаи. Девушка стиснула его в объятьях. Они уже начали опускаться на сухую листву, не прерывая поцелуя, но с опушки вновь послышались голоса, ближе и ясней, чем прежде.
   — Лучше не рисковать, — прошептал Эалстан с искренним сожалением.
   — Ты прав. — Ванаи выскользнула из его объятий и поднялась на ноги. — Напиши мне, если хочешь. Я живу в Ойнгестуне на улице Жестянщиков.
   Эалстан кивнул.
   — А я в Громхеорте, на бульваре Графини Гервиды. Обязательно напишу!
   — Хорошо. — Ванаи кивнула в ответ. — Дед разволнуется, когда я начну получать письма из Громхеорта, но меня его волнения больше не тревожат.
   Между нею и Бривибасом и впрямь пробежала черная кошка. Быть может, в письме она расскажет — какая.
   — Мне, наверное, пора… — пробормотал Эалстан, хотя вовсе не хотел расставаться с Ванаи.
   Девушка кивнула еще раз.
   — Мне тоже, — ответила она и добавила задумчиво: — Я буду писать твой адрес на фортвежском. У тебя могут быть неприятности от слишком близкого знакомства с каунианами.
   Эалстану стало стыдно — от того, какое облегчение он испытал при этих словах.
   — Если я могу чем-то помочь тебе… или твоему деду, — не забыл добавить он, — только скажи. Мой отец — человек довольно влиятельный.
   — Спасибо, — промолвила Ванаи, не пытаясь скрыть горечи, — но воспользуется ли он своим влиянием ради проклятых чучел?
   — Да, — коротко ответил Эалстан.
   Девушка удивилась.
   — Что ж, если он похож на тебя, наверное, воспользуется.
   — Да, — повторил Эалстан, хотя и не был уверен, что влияние Хестана достигнет Ойнгестуна. — И я тоже.
   Никаким влиянием он не обладал и знал это прекрасно, но в тот миг юноша готов был обещать Ванаи луну с неба. Судя по тому, как блеснули ее глаза, девушка поверила ему — или хотя бы в его искренность.
   Эалстан поцеловал ее на прощание и двинулся назад, в сторону Громхеорта, поминутно оглядываясь. Едва не натолкнувшись на вековой дуб, он остановился, и помахал Ванаи. Та помахала в ответ. И когда фигурка ее скрылась за деревьями, Эалстан развернулся и зашагал по тропе в направлении города.
   По дороге он обдумывал, что рассказать Сидроку. Проще всего — Эалстан хихикнул — было бы сказать правду: тогда двоюродный брат нипочем ему не поверит. Но какими словами при этом Сидрок помянет Ванаи, даже подумать тошно. Похабные шутки в ее адрес Сидрок отпускал с того дня, как увидал ее с Эалстаном. А теперь…
   Девушка отдалась Эалстану без колебаний. По меркам жителей Фортвега — равно туземцев и кауниан, — это делало ее шлюхой, подобно той молоденькой каунианке, что пыталась отдаться Леофсигу ради денег.
   — Но это же другое дело ! — воскликнул Эалстан, будто спорил с кем-то невидимым.
   Что бы ни толкнуло Ванаи в его объятья, юноша осознавал — это была далеко не одна лишь животная страсть. Скорее уж одиночество и стремление забыться хоть ненадолго. Самолюбия юноши это не тешило, но к этому Эалстан и не стремился — ему важней было ясно осмыслить случившееся.
   И даже дочку Даукантиса трудно было назвать шлюхой после того, как альгарвейцы предоставили ей выбор — или торговать собой, или умирать с голода. С высоты своих семнадцати лет Эалстан все ясней видел, что чем старше становишься, тем меньше веришь в общепринятые истины.
   Эалстан понадеялся, что рыжики не загребли дочь торговца маслом (как ее звали, он припомнить не мог, хотя Леофсиг вроде бы называл ее по имени), когда набирали рабочих в Громхеорте. Что-то не так было в этой затее с принудительными работами — если б альгарвейцам требовались рабочие руки, они иначе выбирали бы «добровольцев» и позволили каунианам взять с собой хотя бы смену одежды, — но что именно, Эалстан понять не мог.
   Юноша пожал плечами. Повлиять на оккупационные власти он не мог никаким способом. Лицо его просветлело — он вновь вспомнил о встрече с Ванаи. Большую часть пути до Громхеорта Эалстан старался надежно запечатлеть в памяти каждый поцелуй, каждое нежное слово, каждую ласку, каждое прикосновение, каждое мгновение восторга. Вспоминать было не так приятно, как сойтись с девушкой снова, но за неимением лучшего…
   Серые стены громхеортской крепости поднимались в небо, теряясь на его фоне: над головой висели свинцовые тучи. Похоже было, что вот-вот хлынет ливень. Осень выдалась дождливая и холодная; такой же следовало ожидать и зимы. Эалстану стало любопытно — пойдет ли снег. В северных краях это случалось не каждый год.
   Кто-то помахал ему в тени городских ворот. Эалстан прищурился: ну да, то был Сидрок. Юноша помахал в ответ, стараясь думать не о Ванаи, а о собранных грибах.
   — Ха! — воскликнул Сидрок, подходя, и указал на корзину в руках Эалстана: — Та, с которой ты в прошлом году домой вернулся, а не твоя старая? Не нашел, выходит, той ковнянской девки? Жалко. Мог бы покувыркаться всласть.
   Эалстан не взорвался только потому, что ожидал от двоюродного брата шуточек в подобном духе.
   — Нет, не нашел, — ответил он, стараясь, чтобы голос его прозвучал легкомысленно. — А если б мы и встретились, то просто обменялись бы грибами.
   В прошлом году это было бы правдой, но не теперь.
   Сидрок презрительно махнул рукой.
   — Она, верно, по тебе сохнет, Эалстан. Силы горние, да если бы я на нее в лесу натолкнулся, штанишки бы слетели — не успеешь «круль Оффа!» сказать.
   — Мечтай-мечтай, — буркнул Эалстан.
   — Ага. — Сидрок потешно схватился за пах. — Обеими руками мечтаю, не видишь?
   Эалстан исхитрился издать смешок, чем вроде бы окончательно убедил Сидрока, что ничего особенного в лесу с ним не случилось. По дороге тот подтрунивал над двоюродным братом, но не больше обычного. В воротах оба посмеялись над постовым жандармом: тот с омерзением заглянул по очереди в обе корзины с грибами.
   — Нам больше останется, — заметил Эалстан.
   Жандарм, верно, понимал немного по-фортвежски — его едва не стошнило. Мальчишки расхохотались. Эалстан продолжал ухмыляться всю дорогу до дома, и если Сидрок решил, что его кузен посмеивается над глупым рыжиком — тем лучше.
 
   Дождь хлестал полковнику Сабрино в лицо. Его крыло возвращалось с передовой на жалкое подобие полевой дракошни, где временно размещалось. Ящеру дождь не нравился: тварь тяжело взмахивала крыльями и держалась к земле ближе, чем в сухую погоду.
   Сабрино дождь тоже не нравился. В сырой мгле уследить за всеми драколетчиками было почти невозможно, и полковнику приходилось больше обычного полагаться на звеньевых. Горизонт терялся в тумане. Работать по наземным целям было почти невозможно, увидать ункерлантских драконов — тоже. Одно счастье, что противник тоже подслеповат.
   Найти дракошню тоже оказалось бесовски непросто. Пролетая достаточно низко, чтобы земля не таяла в стене дождя, Сабрино едва не врезался в склон холма. Дракон протестующе взвыл, когда всадник резко бросил ящера вверх. Столкнуться со скалой было бы еще неприятнее, но этого безмозглая тварь понять не могла.
   Полковник еще долго искал бы взлетное поле, если бы не наткнулся случайно на лагерь победы, выросший за последние дни чуть севернее дракошни. Сабрино глянул на скорчившихся под частоколом замерзших, мокрых кауниан: интересно, что думают они о красивом названии, рожденном фантазией неведомого штабного хитроумца? Да и альгарвейцы-охранники на вышках едва ли радовались проливному дождю. В такую погоду луч жезла быстро рассеивается на каплях.
   Но об этом пускай тревожится пехота. Сабрино же успокоился немного: вид лагеря победы позволил ему сориентироваться на местности. Полковник заложил крутой вираж. Дракон обиженно завизжал, упираясь, и летчику пришлось походя огреть тварь стрекалом, пока он передавал приказ по ручному кристаллу. Ближайшие драконы его крыла следовали за ведущим, но Сабрино предпочитал не рисковать — чтобы остальные не залетели куда-нибудь в Фортвег, а не в родное Альгарве.
   Внизу показалось взлетное поле. Драконеры размахивали руками, кричали что-то неразборчивое. Полковник повел своего ящера на посадку. Хлопая крыльями, тварь успела забрызгать грязью укротителей раньше, чем те приковали ее к кольям. Как можно было вбить колья в жидкую грязь, Сабрино понятия не имел, но драконеры как-то справлялись.
   — Как дела на фронте? — спросил один, когда Сабрино спрыгнул с драконьей шеи вна размокшую землю.
   — Судя по всему, мы застряли, — ответил полковник. — Продвигаться вперед почти невозможно — особенно потому, что ункерлантцы продолжают рушить за собой мосты, становые жилы и все, что могут разрушить. Это дает им некоторое преимущество, потому что подкрепления подтягиваются к ним быстрее, чем наши подходят на передовую через перепаханное поле.
   — Ага. — Драконер вытер лицо рукавом — без толку, конечно. — Проклятые ункерлантцы оказались крепче, чем мы думали.
   — Верно.
   Сабрино вспомнил генерала Хлодвальда и тут же пожалел об этом. Отставной военачальник был прав, когда предрекал, что его соотечественники станут сражаться из последних сил.
   Один за другим плюхались в грязь драконы. Сабрино нашел повод не думать о старом генерале, погрузившись в заботы о летчиках и их зверях. Спустя какое-то время он снова столкнулся с драконером нос к носу. Укротитель ткнул пальцем через плечо:
   — Если ничто больше не поможет, эти каунианские сукины дети помогут нам вломить конунгу Свеммелю по первое число.
   Сердце Сабрино екнуло, словно дракон под ним провалился в воздушную яму.
   — Надеюсь, до этого не дойдет, — промолвил он. — Но если придется… — Он неопределенно пожал плечами.
   Теперь, когда его крыло в безопасности, на земле — в такую бурю само по себе маленькое чудо, — командир мог укрыться в палатке. Грязь все так же хлюпала под ногами, но сквозь промасленный брезент не просачивалось ни капли. Сабрино переоделся в чистое и пригласил на ужин звеньевых.
   Что подаст на стол полевая кухня в этот раз, полковник понятия не имел. Трапеза вышла скорее в ункерлантском стиле, нежели в альгарвейском, — жареная форель, вареная свекла и бутыль зеленого вина неимоверной крепости. Капитан Орозио раскашлялся после первого глотка.
   — Если солдаты Свеммеля пьют эту дрянь каждый день, не диво, что у них такой скверный характер!
   — О да! — просипел Сабрино, опрокинув рюмку. — Мне, кажется, пора сдать кишки меднику и хорошо пролудить!
   Это не помешало ему выпить вторую рюмку. А вот свеклу он не любил с детства, особенно вареную. Поэтому Сабрино еще гонял последние куски по тарелке, когда сквозь шум барабанящего по крыше палатки дождя послышались тревожные крики часовых.
   — Что, ункерлантцы заслали диверсантов через линию фронта?! — воскликнул капитан Домициано, привстав с табурета.
   Но из неразборчивых воплей прорвалось ясное: «Ваше величество!», и миг спустя в палатку Сабрино ворвался старший драконер:
   — Сударь, нас почтил своим присутствием король!
   — Си-илы горние! — пробормотал Сабрино. — Жаль, мне придется встречать его величество в этом болоте. Ну что ж поделать — попробуйте задержать его ненадолго, чтобы повара успели хотя бы приготовить ему ужин.
   Вышло так, что король Мезенцио и денщик с подносом вошли в палатку почти одновременно.
   — Ну же! — подбодрил король опешившего солдата. — Ставь тарелку — я же не могу есть у тебя из рук.
   Королевский зонтик ветром вывернуло наизнанку. Его величество намок едва ли не сильней, чем вернувшиеся с задания драколетчики.
   Сабрино и его подчиненные разом вскочили с мест.
   — Ваше величество! — хором воскликнули они.
   — Оставим церемонии до лучших времен, — оборвал их Мезенцио. — Дайте поесть, ради сил горних, и если нальете вот этого — как бы оно ни называлось, — буду премного благодарен.
   Рюмку зеленого вина он опрокинул так легко, словно и впрямь имел луженую глотку.
   Когда король расправился с ужином — вареная свекла его не смутила нимало, — Сабрино осмелился спросить:
   — Что привело вас на фронт, ваше величество? И почему именно на этот участок фронта?
   — Отнюдь не только желание повидаться с вами, граф, — ответил Мезенцио. Король собственноручно налил в рюмку разбавленный спирт и выпил залпом. — Ох-х-х… греет душу эта мерзость. Нет, вовсе не это желание. Если бы ункерлантцы не остановили наше наступление, я остался бы в столице. — Губы его растянулись в оскале, совсем не похожем на улыбку. — Но им это удалось. Поэтому я намерен лично наблюдать за вводом в строй первого лагеря победы.
   — А-а! — Орозио просиял. — Отлично, ваше величество! Просто отлично!
   У Сабрино засосало под ложечкой.
   — Неужели дошло до этого?..
   — Да, — произнес Мезенцио тоном, не допускающим возражений. — Если мы промедлим, под угрозой окажется взятие Котбуса. А если мы не возьмем Котбус до зимы, война продлится дольше и будет стоить нам дороже, чем мы думали, когда затеяли ее. Не так ли?
   — Так, ваше величество, без сомнения, — поморщившись, ответил Сабрино, — но…
   Мезенцио резко взмахнул рукой.
   — Никаких «но», ваша светлость! Я примчался в эту жалкую злосчастную дыру не ради того, чтобы спорить с вами, и все ваши доводы не заставят меня передумать. Чародеи уже здесь. Солдаты — здесь. Вонючие кауниане — здесь. И я здесь! Я приехал, чтобы увидеть атаку своими глазами. Мы двинемся вперед — только вперед, к победе. Это вам понятно, сударь мой?
   Звеньевые крыла Сабрино взирали на полковника, выпучив глаза, словно изумлялись, как он может спорить со своим монархом. Король Мезенцио прожег непокорного полковника взглядом столь яростным, что тот сам удивился своей дерзости.
   — Вполне, ваше величество, — ответил Сабрино, но в жилах его текла кровь свободолюбивых альгарвейских воителей, и он добавил: — Будем надеяться, что эта затея принесет нам… вам желанные плоды, иначе мы пожалеем, что ввязались в нее.
   — Эти заботы вам лучше оставить мне и коронным чародеям, — прорычал Мезенцио. — Ваш долг перед державой — вести драконов в бой, и я знаю, что вы исполняете его честно. А мой долг перед державой — победить, и я намерен сделать именно это. Следует ли мне разъяснить подробней?
   — Нет, ваше величество, — ответил Сабрино. Он опрокинул еще одну рюмку — для храбрости. Но по мере того, как зеленое вино проникало в мозг, полковник осознавал — он сделал все, что в его силах, и, пожалуй, больше, чем следовало. Король Мезенцио выказал свою волю.
   Полковник склонил голову.
   — Слушаюсь, ваше величество.
   — Без сомнения, — отозвался король Мезенцио голосом, более подобающим карикатурному образу безумного конунга Свеммеля, и добавил, смягчившись: — Когда наши солдаты пройдут парадом по улицам Котбуса, я непременно скажу: «Ну я же говорил вам!»
   Он умильно улыбнулся Сабрино.
   — Буду только рад это услышать, — ответил Сабрино и ухмыльнулся в ответ.
   Мезенцио попытался вернуть прежнюю форму истерзанному бурей зонтику.
   — А теперь мне предстоит разыскать палатку, в которой меня ждут… где-то в окрестностях. Всегда рад видеть вас, ваша светлость, хотя и не всегда рад с вами спорить. — Он кивнул командирам звеньев: — Господа. — И, не дожидаясь ответа, вышел в дождливую холодную ночь.
   — Рисково живете, сударь мой, — пробормотал капитан Домициано, обращаясь к полковнику. — Ой рисково…
   — Война идет, сударь, — поддержал его Орозио. — Если мы можем что-то сделать для того, чтобы вшивым ункерам зубы в глотку забить, — так и нечего сюсюкать.
   — Пожалуй, вы оба правы, — вздохнул Сабрино. — Что ж мне остается делать, как не согласиться? Его величество высказал свое мнение вполне ясно, не так ли?
   С облегчением он понял, что еще может посмеяться над собой. И все же, чтобы заснуть, ему пришлось выпить немало зеленого вина.
   Больше король Мезенцио на дракошне не появлялся. Сабрино уверял себя, что его величество прибыл в Ункерлант с иными целями — и это была правда. Однако полковник понимал, что сам занес себя в черный список. Несогласные редко попадали в фавор к монархам.
   На глазах у Мезенцио или в его отсутствие крыло Сабрино продолжало сражаться с ункерлантцами. В дождливую погоду пользы от них было меньше, чем в начале кампании, однако и ящеры противника страдали не меньше. Сабрино привык использовать лагерь победы в качестве ориентира — он был больше и приметней с воздуха, чем взлетное поле.
   А потом, когда полковник уже начал подумывать, что ясные дни ушли навсегда, солнце вернулось в небеса. Погода оставалась по-осеннему прохладной, но земля начала подсыхать. Бегемоты вновь смогли продвигаться не по колено в липкой, вязкой грязи. Не теряя времени, альгарвейцы вновь перешли в наступление.
   А ункерлантцы, не теряя времени, перешли в контратаку. Копившиеся в тылу на черный день массы солдат, бегемотов, драконов они бросали в бой, не задумываясь, многие ли выйдут из боя живыми — лишь бы отразить вражеский приступ. Остановить альгарвейцев не удалось, но атака с галопа перешла на ленивый шаг.
   Сабрино вместе со своим крылом проводил в воздухе столько времени, сколько могли выдержать утомленные драконы, то сжигая на земле ункерланских солдат и зверей, то вылетая на перехват сланцево-серым драконам, терзающим ряды альгарвейцев.
   Одним ясным, почти весенним утром драколетчики проплывали над ункерлантскими позициями, когда мир внезапно содрогнулся. Затряслась земля. Под слышимый в вышине рев окопы и траншеи смыкались, погребая ункерлантских солдат. Пламя рвалось из-под ног, поглощая без разбору пехотинцев и бегемотов, коней и единорогов. Гибель настигала не каждого, но большая часть противников, пытавшихся удержать фронт, сколько мог видеть Сабрино, была уничтожена за мгновения.
   — А теперь добиваем оставшихся! — гаркнул полковник в хрустальный шар.
   Драконы пикировали на ошеломленных, перепуганных солдат, в то время как пехота и кавалерия альгарвейцев, поддержанные бегемотами, вырвались из полевых укреплений и устремились в атаку. Боевые кличи доносились до небес; катастрофа, выкосившая ункерлантцев, не затронула их врагов. Прорвав ослабленный фронт, альгарвейцы устремились на запад, вновь набирая темп.
   Когда усталые, но торжествующие драколетчики возвращались тем вечером на взлетное поле, Сабрино по привычке пролетел над лагерем победы. Внизу он увидел то, что и ожидал увидеть: поле, усеянное мертвыми телами.

Глава 7

 
   Корнелю подтянул гетры, жалея, что не смог позволить себе шерсть потолще и потеплей. Всхолмья над Тырговиште овевал морозный ветер с юго-запада, со стороны Узкого моря и Земли обитателей льдов, принося с собой стужу полярного континента. Скоро пойдет снег.
   Бывший подводник глянул вниз с холма на притулившийся к гавани город. Костаке, без сомнения, сйечас сидит в тепле и уюте, и Бринца вместе с ней — еще бы, когда в ее доме («Моем доме, прах побери!» — мелькнуло в голове у Корнелю) расквартированы трое альгарвейских офицеров. Несмотря на очевидную пользу, сибианский моряк все равно пожелал врагам отправиться к силам преисподним, да побыстрее.
   — Пошевеливайся, ленивый олух! — рявкнул бригадир лесорубов, к которому Корнелю нанялся пару месяцев назад. — Работай топором, пока я тебе руки-ноги не обтесал!
   — Ага! — хмыкнул Корнелю и повторил устало: — Ага…
   Усталость поселилась скорее в душе его, нежели в мышцах, хотя после работы моряк сам валился подрубленным деревом и спал как убитый. Но Корнелю всю жизнь провел в приличном обществе и привык к вежливо высказанным приказам. От дровосеков вежливости ждать не приходилось.
   Он снова глянул на вековую сосну, с которой сражался. Всякий раз, поднимая топор, он воображал на месте темной слоистой коры шею альгарвейца, на месте тонких струек пахучей живицы — потоки алой крови. Бригадир — широкоплечий здоровяк по имени Джурджу — хмыкнул почти довольно, глядя на нового работника, и отошел, чтобы подбодрить другого лесоруба.
   Следовало отдать Джурджу должное — работал он, пожалуй, за двоих. Топор в его руках летал, как учительская линейка, а двуручной пилой великан мог орудовать в одиночку. Мозоли на его ладонях были толщиной в палец, а на ощупь — точно камень.
   Корнелю в первые несколько дней на лесоповале стирал руки до крови. Прежде ему не доводилось работать так тяжело. Подводник едва не кричал, смазывая волдыри скипидаром, зато теперь огрубевшие руки сжимали рукоять топора крепче и уверенней. Работа из пытки превратилась в рутину.
   Щепки летели во все стороны.
   — Давай же, падай, сволочь! — прохрипел подводник.
   Оскорбленный, он вымещал злобу на чем-то, что не могло дать сдачи. Корнелю фыркнул. Может, и нет особенной разницы между этой бригадой и сибианским флотом.
   Глубоко в стволе послышался угрожающий треск и протяжный стон. Подводник заработал топором с удвоенной силой, поглядывая ежесекундно на верхушку сосны. Еще несколько секунд дерево стояло, потом начало крениться.
   — Пошла-а-а! — заорал Корнелю.
   Лесорубы бросились врассыпную. Когда Корнелю только нанялся в бригаду, он не догадывался об этом обычае. Второе же поваленное им дерево едва не вогнало Джурджу в землю по маковку, точно гвоздь. Подводник не обиделся на бригадира за то, что тот помянул всех родственников новичка.
   С громовым треском сосна подломилась. Корнелю напрягся, готовый отскочить, если дерево поведет в его сторону. Его самого пару раз уже едва не вбило в землю падающим стволом. Однако сейчас дерево накренилось именно в ту сторону, куда собирался уложить его лесоруб, — искусство, которому Корнелю научился незаметно для себя. Сосна рухнула на желтеющую траву у опушки.
   Джурджу подошел, придирчиво оглядел работу, покивал.
   — Видывал я и похуже, — пророкотал он наконец. В его устах это была высокая похвала. — А теперь изведем ее на дрова. Городские скоро мерзнуть начнут, ну а стряпать и в жару надобно. Покуда в холмах растет лес, голодать нам не придется.