Страница:
— Сущая саранча, — буркнул Дагульф.
Гаривальд исхитрился наступить ему на ногу; приятель что-то распустил язык.
Ваддо опасливо кивнул. Гариваль все равно ему не доверял. Староста любого мог выдать альгарвейцам.
Разделавшись, как мог скорее, с пустым разговором, какого требовала вежливость, Гаривальд вернулся к себе в избу.
— Пойду в лес опять, — бросил он Анноре. — Если повезет, хоть вязанку дров приволоку домой, а не только рыжикам.
— Хорошо бы, — вздохнула жена. — А если сумеешь белку камнем подбить или кролика оглоушить — еще лучше.
— Если повезет, — повторил Гаривальд. — Вот только ежели бы мне всегда везло, на сто миль от Зоссена ни единого альгарвейца не осталось бы.
— Верно сказано, — с горечью ответила Аннора. — Иди уж. Может, подвернется невелика удача, да наша.
— Будем надеяться. Подай-ка оселок.
Он вытащил топор из-за пояса и прошелся по лезвию. Пока он рубил сухостой для альгарвейцев, следить за инструментом не было смысла: затупившийся топор давал работнику повод не выкладываться и не торопиться. А вот когда трудишься на себя — дело другое.
Гаривальд торопливо шагал по тропинке. Его привлекали не бурелом и не возможность поохотиться немного. В лесной тишине слова приходили на ум легче, чем в деревне. Как-то у Гаривальда целый куплет выпал из памяти, когда Сиривальд не вовремя спросил о чем-то.
Ваддо ждал от него веселой песни, чтобы скрасить тоску зимних вечеров. Гаривальд понимал, что за нее и следовало бы взяться поначалу. И конечно, в голову непременно лезли строчки другой — такой, чтобы ункерлантские женщины забыли дорогу в койки альгарвейских солдат.
Крестьянин со злостью швырнул камнем в серую белку, едва заметную на серой от старости березе, и промахнулся буквально на ладонь. Белка взбежала повыше, укоризненно застрекотав.
— Зар-раза, — пробурчал Гаривальд, подрубая молодое деревце.
Березка — не белка и сбежать никуда не могла. Тонкие бревнышки и ветки потолще он упихивал в кожаный заплечный мешок. Тело трудилось само, а рассудок парил свободно. Гаривальд сам не заметил, как у него сложился не один, а целых два куплета с рифмой на слово «зараза».
Крестьянин напел вполголоса новую песню, взвешивая каждый слог, проверяя размер, оттачивая каждую строку. К тому времени, когда он двинулся обратно в Зоссен, работа была закончена.
Он допел песню до конца, потом поменял местами пару слов, спел снова и готов был поправить еще одну строку, когда у него за спиной кто-то захлопал в ладоши. Гаривальд мгновенно обернулся, покрепче стиснув топор в руках. Кое-то из жителей деревни полагал, будто лучший способ выжить при альгарвейцах — это лизать им пятки. Но любой, кто вздумает донести на Гаривальда, горько пожалеет об этом.
Но тот, кто хлопал в ладоши, был не из зоссенцев. Крестьянин видел этого человека впервые. Незнакомец был суров видом, грязен и тощ; замызганная шинелька когда-то имела сланцевый цвет. В руке он сжимал боевой жезл — оружие, с которым топор Гаривальд не мог тягаться, — однако целиться в крестьянина не стал.
— Добрая песня, — промолвил он, кивнув одобрительно, и по говору его стало ясно, что родился незнакомец далеко от герцогства Грельц. — Сам сложил?
— Ага, — буркнул Гаривальд, прежде чем догадался соврать.
— Так я и подумал — прежде не слыхивал такой, — заметил незнакомец. — Добро. Спой-ка еще разок, приятель, чтобы я запомнил.
Гаривальд послушно спел — все от первой до последней строчки. Незнакомец слушал внимательно, потом властным жестом приказал повторить и запел сам. Слух у него был чуткий, и вышло неплохо.
— Приятелям моим понравится, — проговорил он. — Месяц-другой, и вся округа станет распевать. Не все склонили головы перед альгарвейцами, знаешь, даже когда их бегемоты втоптали нас в грязь. Как, бишь, деревенька твоя зовется?
— Зоссен, — промолвил Гаривальд.
— Зоссен, — повторил незнакомец — быть может, избежавший плена солдат? — Скоро Зоссен о нас услышит.
Он отдал Гаривальду честь, словно офицеру, и нырнул в лесную чащу, враз скрывшись из виду.
Зачем его вызвали в королевский дворец, Фернао понятия не имел. Усталый чинуша, появившийся в его служебном кристалле, отказался рассказывать, заявив лишь: «Все будет разъяснено вам в приватной беседе». Чародей готов был признать, что в осторожности той имеется здравое зерно: опытный волшебник способен был уловить колебания эфира. Но ехать во дворец неизвестно зачем ему было решительно неприятно.
Он уже выбрался из городского каравана на остановке перед дворцом, когда в головы ему пришла неприятная мысль: что, если новое задание связано с персоною Пенды, фортвежского короля в изгнании? Какое там неприятная — перспектива эта попросту пугала Фернао. Он был бы рад — нет, положительно счастлив! — никогда более не видеть капризного монарха.
Снедаемый тревогой, он вышагивал по широкому проезду, вымощенному красным кирпичом, не обращая внимания на величественное здание перед собой. В Сетубале он жил с рождения и, может быть, поэтому воспринимал дворец как часть пейзажа, в то время как приезжему не так легко было забыть об его существовании.
И даже Фернао порой отрывал взгляд от мостовой. Дворец лагоанских королей требовал внимания: требовал громко и пронзительно. Построен он был в витиеватом альгарвейском стиле позапрошлого столетия: альгарвейском стиле, доведенном до предела, какой могла оплатить разве что королевская мошна. Все в нем устремлялось в небеса, и все сплошь покрыто маниакально подробными рельефами. Вся история Лагоаша от начала времен до возведения дворца изображена была на его стенах, парапетах и башнях — все в натуралоьную величину и по большей части покрыто золотой фольгой. Фернао стало интересно: сколько же скульпторов ослепло, покуда возводился дворец?
Могучие бронзовые двери королевской резиденции производили впечатление еще более грандиозное, чем сам дворец, если такое вообще было возможно. Нимало не поблекшей за два столетия эмалью на них изображена была вторая битва в Валмиерском проливе, в которой незадолго до закладки дворца лагоанский флот наголову разгромил армаду Сибиу.
Ругаясь про себя, чародей шагнул в распахнувшиеся двери приемной дворцовой канцелярии, где трудилось за конторками с дюжину секретарей. Фернао шагнул к первому попавшемуся и представился.
— Одну минуту, ваше волшебство, с вашего разрешения, — промолвил тот, — я должен свериться с графиком встреч. — Он провел пальцем по строчкам. — Да, все верно: вы точно вовремя. Вам назначена встреча с полковником Пейшото из министерства обороны Это в восточном крыле, сударь, — вон тот проход, и по коридору налево.
— Искренне благодарен, — ответил Фернао.
Секретарь поклонился, не вставая, по-альгарвейски церемонно.
Чародей бодрым шагом двинулся по коридору, едва не насвистывая на ходу. Какое бы занятие ему ни намерены были поручить, с королем Пендой оно связано никак не было. «А если Пенда тут ни при чем, — легкомысленно подумал Фернао, — я как-нибудь справлюсь».
Чем дальше отходил чародей от того дворцового крыла, что отведено было под личные покои короля Витора, тем менее помпезными выглядели залы и палаты, а когда Фернао добрался до министерства обороны — то есть через добрых десять минут — обстановка вокруг даже начала располагать к работе.
Ливрейный чиновник на входе перехватил посетителя, заставил прикоснуться к гильдейской визитке — окажись на месте Фернао самозванец, карточка засветилась бы красным, — и только тогда проводил в кабинет Пейшото. Полковник оказался моложе и стройней, ежели ожидал Фернао: чародею он был почти ровесником, а кроме того, полон излишнего энтузиазма.
— Рад знакомству с вами, сударь, сердечно рад! — воскликнул Пейшото, вскочив с кресла и пожимая чародею руку. — Присаживайтесь, будьте как дома, прошу. Выпьете со мною бокальчик?
Не дожидаясь ответа, он хлопнул в ладоши. Штабной писарь принес бутылку и два бокала.
Вино отдавало цитрусами.
— Елгаванское, — заметил Фернао, даже не глядя на этикетку.
— Именно так, — подтвердил полковник Пейшото. — Альгарвейское лучше, но будь я проклят, если стану теперь наливаться их винами. Мне будет мерещиться, что я пью кровь. — Улыбчивое лицо его омрачилось. — Грязный фокус они провернули в Ункерланте.
— Вы не чародей, полковник, и понятия не имеете, насколько грязный, — отозвался Фернао. — Если вы вызвали меня, чтобы я помог положить конец этой мерзости, я с вами всем сердцем.
Он залпом осушил бокал и наполнил вновь.
— В некотором роде, господин чародей, в некотором роде, — отозвался Пейшото. — Мы собираемся, так сказать, засадить драконам Мезенцио колючку под крыло. И судя по моим данным, — он поворошил разбросанные по столу бумаги, — вы идеальный кандидат — идеальный, повторю — для этой работы.
— Продолжайте, — подбодрил его Фернао.
— Сейчас, — ответил Пейшото. — Всему свое время. Итак, как я вижу, вы служили бортовым чародеем. Собственно, на этом посту вас застала война, не так ли? Мы ведь не можем нанести удар альгарвейцам, не перебравшись вначале через океан, не так ли?
— О да, — с пьяноватой серьезностью подтвердил Фернао. — Хотя исследования, которыми я сейчас занят, имеют оборонное значение — если державе я нужнее на мостике боевого корабля, я готов.
Пейшото просиял.
— Вот слова настоящего патриота, друг мой! Но, с вашего разрешения, мы планировали для вас нечто иное. Вы близко подошли к истине, не поймите превратно — но не вполне. Большинство чародеев — лагоанских чародеев, по крайней мере, — выходило когда-то в море. Но известно ли вам, что лишь горстка лагоанских чародеев и лишь единицы первостатейных — когда-либо ступали на Землю обитателей льдов?
Фернао обнаружил, что совершил большую ошибку, когда решил, что готов на любое задание, лишь бы оно не было связано с королем Пендой.
— Полковник, — жалобно пробормотал он, — вы когда-нибудь жрали вареный верблюжий горб? Пытались когда-нибудь разжевать кусок верблюжьей солонины?
— Слава силам горним, никогда, — ответил Пейшото с вполне объяснимой, на взгляд Фернао, радостью. Чародей пожалел, что о себе не может сказать того же. — Но поскольку вы имеете подобный опыт, это делает вас тем более ценным в нашей кампании. Думаю, вы это понимаете?
— Какой кампании? — поинтересовался Фернао, решив про себя не понимать по возможности ничего.
— Будущей высадки на южный континент, само собой, — ответил полковник. — Если повезет — немного повезет, заметьте, — мы сбросим в море янинцев и альгарвейский экспедиционный корпус. И где они тогда окажутся, а? Ну где?
— В каком-нибудь теплом культурном месте? — решил догадаться Фернао.
Пейшото от души расхохотался, будто чародей ляпнул что-то смешное, вместо того чтобы сказать сущую правду.
— С какой стати мы обезумели настолько, чтобы отнимать ледовый край у янинцев? — поинтересовался Фернао. — По мне, так они оказали нам большую услугу, когда захватили побережье в прошлом году.
— Побережье никого не волнует ни на грош — ни на ломаный грош. Куда важнее тамошнее подземелье . — Пейшото наклонился к чародею, обдав винными парами, и выдохнул одно только слово: — Киноварь.
— А-а, — протянул чародей. — Верно. Но…
— Никаких «но», сударь мой, — перебил его полковник. — Без рудников на южном континенте у Альгарве почти нет источников киновари. Без киновари пламя ее драконов остынет. Если мы отобьем у врага эти рудники, то нанесем ему этим тяжелый удар. Скажете, я ошибаюсь?
— Нет, — признал Фернао. — А вы скажете, что мы не потратим на то, чтобы отнять у Мезенцио южную ртуть, вдвое, втрое, нет, впятеро больше сил, чем он на то, чтобы обойтись без киновари?
Пейшото просиял. Положительно, для кадрового военного полковник был слишком жизнерадостен.
— Превосходно подмечено, сударь, превосходно! Однако вспомните — теперь, когда Куусамо вступило в войну на нашей стороне, мы можем иначе распоряжаться резервами, не опасаясь получить удар в спину. Типично альгарвейская глупость, даже не спорьте…
— Об этом я не забывал, — заметил Фернао.
Он надеялся, что теперь куусамане начнут публиковать свои закрытые исследования — те, что пропали из общедоступных журналов. Пока этого не случилось: косоглазые лениво все отрицали.
— Но я помню также, — продолжал он, указывая на карту за спиной полковника, — что курс к берегам южного континента лежит мимо островов Сибиу, а на архипелаге размещено немало альгарвейских солдат, альгарвейских кораблей, альгарвейских левиафанов и альгарвейских разведдраконов.
— Верно. Без сомнения, верно. — Смутить Пейшото было невозможно. — Я не говорил, что будет просто, сударь. Я сказал, что мы это сделаем. Если нам удастся высадить на полярных берегах солдат и драконов, нам потребуются и полевые чародеи, знакомые с местными условиями — и с местными водами. Станете ли отрицать, что вы один из немногих таких чародеев?
Пропутешествовав от Земли обитателей льдов до Лагоаша на спине левиафана, Фернао познакомился с полярными водами ближе, чем хотелось бы.
— Отрицать не могу, — с сожалением промолвил он, — и все же…
Полковник Пейшото прервал его взмахом руки.
— Государь мой, ваше добровольное сотрудничество было бы весьма желательно, весьма. Но не обязательно.
Фернао прожег его взглядом. Это было понятно — скверно, зато понятно.
— Иными словами, придется — заставите.
— Если придется, — подтвердил Пейшото. — Вы нам очень нужны. Я клянусь вам, что награда в случае успеха будет велика — как для державы, так и для вас лично.
— Как и наказание за провал. По крайней мере, для меня, — ответил Фернао. — Держава, полагаю, переживет. — Он вздохнул. — По крайней мере, до весны у меня хватит времени, чтобы подготовиться к этой… авантюре.
— О нет! — Пейшото покачал головой. — Мы отплываем не завтра, но и конца зимы дожидаться не станем. В скверную погоду альгарвейским разведчикам сложней будет следить за нашими продвижениями. Кроме того, у наших моряков больше опыта плавания в зимних полярных водах.
— Они проворней уворачиваются от айсбергов? — процедил Фернао. Полковник, чтоб ему пусто было, кивнул. — Армию вы, надо полагать, собрались высадить на краю паковых льдов — а до берега добираться маршем?
Он рассчитывал отпустить злую шутку, но к его ужасу, полковник кивнул снова.
— Ну да. Лучше всего застать врага врасплох.
— Налетевший внезапно буран может застать врасплох нас , — напомнил чародей.
Пейшото пожал плечами, как бы говоря: «Всякое бывает».
— А чем вы собираетесь там питаться? — привел Фернао последний довод.
— Справимся, — ответил Пейшото. — Обитатели льдов ведь не голодают.
— Вы с ума сошли, — объявил Фернао. — Ваши начальники с ума сошли. И вы хотите, чтобы я спасал вас от вас самих?
— Ну, если хотите, можно и так сказать, — безмятежно ответил полковник. — Я отправляюсь с экспедиционным корпусом. Так что я не прошу от вас ничего такого, на что не решусь сам.
— Ой, только не изображайте здесь альгарвейца! — возмутился Фернао. — Конечно, я согласен.
«Интересно, — мелькнуло у него в голове, — я большой дурак или не очень?» Хотя что там гадать — и так понятно.
Глава 8
— Что за друзья у тебя появились в Ойнгестуне? — спросил Леофсиг, обернувшись к младшему брату. — За последние полмесяца ты получаешь оттуда уже третье письмо.
Ничего особенного он в виду не имел и меньше всего ожидал, что Эалстан в ответ покраснеет и промямлит:
— А… э… просто… ну, просто… знакомые, вот и все.
Ответ его был настолько уклончив, что Леофсиг расхохотался. Эалстан бросил на него убийственный взгляд.
— Знакомые, да? Она хорошенькая? — поинтересовался старший. — Должно быть, очень, если ты из-за нее так волнуешься.
Действительно, физиономия Эалстана озарилась улыбкой.
— Она красивая, — пробормотал он вполголоса, покосившись на дверь их общей спальни: а ну как подслушает кто-нибудь со двора? Леофсиг про себя решил, что брат зря волнуется: в такой холодный, дождливый вечер только сумасшедший может торчать на улице лишнюю минуту.
— Ну, рассказывай, — подбодрил его Леофсиг. — Где вы познакомились? Как ее зовут?
Он с трудом мог поверить, что его братишка уже интересуется девочками, хотя Эалстан уже начал отпускать бороду, как взрослый.
— Познакомились, когда грибы собирали, — ответил Эалстан по-прежнему шепотом.
Леофсиг расхохотался снова: если с этого начиналось меньше четверти фортвежских бульварных романов, он готов был сьесть собственные башмаки.
— Ну да, а что же!.. — обиженно воскликнул юноша, тоже уловив банальность ситуации, но в голосе его Леофсиг уловил не только смущение.
— И как ее звать?
То, другое чувство проявлялось все ясней, и теперь Леофсиг сумел дать ему имя: то был страх. Мгновение казалось, что брат промолчит, но Эалстан в конце концов открыл рот.
— Я бы никому, кроме тебя, не сказал. Даже отцу — пока. Ее зовут… — Леофсигу пришлось нагнуться, чтобы разобрать его шепот. — Ванаи.
— А с чего такие та… — начал было Леофсиг и осекся, не договорив. — О! — Он присвистнул чуть слышно. — Она каунианка.
— Ага, — безрадостно подтвердил Эалстан, усмехнувшись по-стариковски — устало и цинично. — Самое время я выбрал, да?
— Долго выбирал, не иначе. — Леофсиг тряхнул головой, будто шальным ядром контуженный. — В любое время было бы непросто. А уж сейчас…
Эалстан кивнул.
— Просто катастрофа. Но так уж вышло. И знаешь что? — Он поднял глаза, словно бросал вызов не только Леофсигу, но и всему белому свету. — Я счастлив.
— Втрескался ты по уши, вот что.
Леофсигу стало на миг завидно немного. С Фельгильдой он начал гулять еще до того, как попал в ополчение короля Пенды, но никогда не сох по ней, как Эалстан, очевидно, вздыхал по этой своей Ванаи. Но любовь не застила братишке белого света: осторожность его говорила ясней слов. Как и следующий его вопрос:
— Леофсиг, как думаешь, это правда — то, что люди поговаривают? О том, что рыжики делают с каунианами на западе?
Леофсиг хотел вздохнуть, но дыхание перехватило, и с губ сорвался только сдавленный хрип — более уместный в эту минуту.
— Не знаю, — ответил он, хотя Эалстан спрашивал не об этом. — Силы горние, надеюсь, что нет, — промолвил он, переведя дыхание. — Не хотел бы думать, что на такое способны… даже альгарвейцы. — Но Эалстан спрашивал и не о том, на что надеется брат. — Вот что я тебе скажу: это может быть правдой. Как они обходились с каунианами в лагере для военнопленных, как они обходятся с ними в городе… Может быть.
— Вот и я так подумал. Надеялся, ты меня разубедишь, — промолвил Эалстан. — Если ты прав — если мы правы, — люди Мезенцио могут опять прийти в Ойнгестун, чтобы отправить на запад новый караван… и забрать ее. — Страх звенел в его голосе, трепетал в глазах. — А я ничего не смогу поделать. Даже не узнаю об этом, пока не перестанут приходить письма.
У Леофсига с Фельгильдой таких проблем не возникало (а она в свою очередь, как подозревал молодой человек, едва ли пожалела бы, провались все кауниане в Фортвеге сквозь землю). Он глянул на брата с удивлением и сочувствием:
— Забот у тебя, как у взрослого. Не знаю, что и сказать. Перевезти ее к нам в Громхеорт не сумеешь?
Эалстан покачал головой.
— Ни в жизнь. Она с дедом живет. Да если б и сумел, рыжики ее здесь с тем же успехом заграбастать могут. — Он стиснул кулаки. — Что же мне делать?
— Не знаю, — повторил Леофсиг. Это показалось ему милосердней, чем ответить честно: «Ничего тут не поделаешь». — Можно отцу рассказать, — добавил он, поразмыслив. — Злиться, что ты в каунианку втрескался, он не станет — тебе ли не знать, — а подсказать что-нибудь вдруг да сумеет.
— Может, — окликнулся Эалстан без особой уверенности. — Я вовсе никому говорить не хотел, да ты будто знал, о чем спрашивать. — Он помрачнел. — Если мне и дальше будут приходить письма из Ойнгестуна, тут и рассказывать ничего не придется, верно. Если только не изовраться вконец. — Эалстан совсем посмурнел. — Сидрок очень скоро догадается. Это будет совсем скверно — он-то ее видел.
— Где?.. — Леофсиг опять осекся, не договорив, и сам себе ответил: — Так это та девушка, с которой ты в прошлом году поменялся корзинками!
Он шлепнул себя по лбу от злости, что не сообразил раньше.
— Ну да, — отозвался Эалстан. — Но тогда мы были просто друзья, а сейчас…
Пришла его очередь замолчать на полуслове.
— Сейчас — что? — поинтересовался Леофсиг.
Эалстан не ответил, упрямо покачиваясь на табурете. Молчание его подсказало брату все, о чем младший хотел умолчать. Леофсиг смущенно помотал головой. Это ему только казалось прежде, что он завидует Эалстану. Он еще только надеялся насладиться телом Фельгильды — в день, когда попросит ее руки, если когда-нибудь соберется. То, что Эалстану не пришлось жить надеждами, показалось ему ужасно нечестным.
— Так что ты будешь делать дальше? — спросил он.
— Мы об этом и говорили, — нетерпеливо отозвался Эалстан. Леофсиг не привык, чтобы младший брат обращался к нему таким тоном. — Я не знаю, что мне делать. Я не знаю, что могу сделать. И не хочу, чтобы кто-то знал, что мне вообще надо что-то делать.
— Мне все-таки кажется, что отец помог бы, — промолвил Леофсиг. — Меня он вытащил, вспомни.
— Помню, конечно, — отозвался Эалстан. — Если придумаю что-нибудь — первым делом его спрошу. Только не вздумай ему что-нибудь ляпнуть раньше, — добавил он с внезапной горячностью. — Если я вообще сподоблюсь, слышишь?!
Леофсиг не раз обращался подобным образом к младшему брату, но сегодня в первый раз услышал от него резкие слова и ощетинился было, но упрямое выражение на лице Эалстана подсказало ему, что отповедь тут не поможет, зато навредит изрядно.
— А ты не вздумай наделать глупостей в горячке, — ответил он грубо, но уже без злости, — слышишь?
— Слышу, — ответил Эалстан. — Вот смогу ли послушаться — не знаю, по нынешним делам…
— Тут не поспоришь. — Леофсиг поднялся на ноги и хлопнул брата по спине. — Надеюсь, все у вас будет нормально.
— Спасибо, — ответил Эалстан почти прежним голосом. И улыбка его, обращенная к Леофсигу, показалась старшему брату на миг прежней. Потом лицо Эалстана опять посерьезнело и стало почти незнакомым. — На большее в наши дни трудно надеяться, верно?
— На то похоже.
Леофсиг хотел было добавить, что можно еще надеяться на лучшее, но придержал язык. Эалстан на такие слова только рассмеется горько — подумав, он и сам чуть не фыркнул со злости.
— Ложусь спать, — промолвил он, зевая. — Камни ворочать тяжелей, чем альгарвейские неправильные глаголы склонять.
— Доброй ночи, — откликнулся Эалстан и завернул под нос такой неправильный глагол, что Леофсиг подавился.
— Где ты нахватался таких слов? — спросил он. — Я-то в лагере для военнопленных от стражи наслушался.
— От жандармов, — ответил младший. — Они еще и не такое могут ляпнуть — не со зла, правда, а для острастки. Сволочи, конечно, но все же не такие твари, как их солдаты.
— Может быть. Попадаются среди них неплохие ребята, — признал Леофсиг. — Но все равно они рыжики. — Это показалось ему достаточно тяжелым обвинением, но, подумав минуту, он нашел, чем его усугубить. — Это ведь они загоняют кауниан в грузовые вагоны.
— И верно. — Эалстан скривился. — Я забыл. Странно, как они могут спать ночами.
— Не знаю. — Леофсиг зевнул снова. — Зато могу сказать, как я буду спать ночью: как бревно.
Что он и взялся доказать на деле.
Два дня спустя, когда Эалстан сражался не то с альгарвейскими неправильными глаголами, не то с отцовскими задачами на двойную бухгалтерию, Хестан отвел Леофсига во двор, чтобы спросить вполголоса:
— Эалстан в последнее время сам не свой. Ты не знаешь, отчего?
— Знаю, — коротко ответил Леофсиг.
Он поежился: с каждым днем становилось все холоднее.
Когда стало ясно, что больше юноша ничего не скажет, отец недовольно поцокал языком.
— Я могу чем-то ему помочь?
— Может быть, — ответил Леофсиг.
Хестан подождал, не последует ли продолжение, потом хмыкнул про себя.
— Поиграть вздумал, а? Ладно, спрашиваю: что с ним случилось?
— Не стоит об этом рассказывать, — ответил Леофсиг. — Он просил молчать.
— А-а… — протянул Хестан. В свете ламп, сочившемся из окон кухни и спальни, дыхание его обрисовалось инистыми облачками. — Это все из-за тех писем, что он получает из Ойнгестуна, да?
Слишком поздно Леофсиг сообразил, что Эалстан предпочел бы, чтобы его старший брат ответил: «Каких таких писем?» Не получив ответа, Хестан многозначительно кивнул.
Леофсиг тоже выдохнул облако пара.
— Я лучше промолчу, отец.
— Почему? — спросил отец все так же тихо — он редко повышал голос, — но сердито. — Тебе я сумел помочь, знаешь. Может, смогу помочь и твоему брату.
— Если бы я думал, что сможешь, я бы первый побежал к тебе, отец, — ответил Леофсиг. — Если бы… но вряд ли. Хватит твоего влияния, чтобы рыжики перестали отправлять кауниан эшелонами на запад?
Гаривальд исхитрился наступить ему на ногу; приятель что-то распустил язык.
Ваддо опасливо кивнул. Гариваль все равно ему не доверял. Староста любого мог выдать альгарвейцам.
Разделавшись, как мог скорее, с пустым разговором, какого требовала вежливость, Гаривальд вернулся к себе в избу.
— Пойду в лес опять, — бросил он Анноре. — Если повезет, хоть вязанку дров приволоку домой, а не только рыжикам.
— Хорошо бы, — вздохнула жена. — А если сумеешь белку камнем подбить или кролика оглоушить — еще лучше.
— Если повезет, — повторил Гаривальд. — Вот только ежели бы мне всегда везло, на сто миль от Зоссена ни единого альгарвейца не осталось бы.
— Верно сказано, — с горечью ответила Аннора. — Иди уж. Может, подвернется невелика удача, да наша.
— Будем надеяться. Подай-ка оселок.
Он вытащил топор из-за пояса и прошелся по лезвию. Пока он рубил сухостой для альгарвейцев, следить за инструментом не было смысла: затупившийся топор давал работнику повод не выкладываться и не торопиться. А вот когда трудишься на себя — дело другое.
Гаривальд торопливо шагал по тропинке. Его привлекали не бурелом и не возможность поохотиться немного. В лесной тишине слова приходили на ум легче, чем в деревне. Как-то у Гаривальда целый куплет выпал из памяти, когда Сиривальд не вовремя спросил о чем-то.
Ваддо ждал от него веселой песни, чтобы скрасить тоску зимних вечеров. Гаривальд понимал, что за нее и следовало бы взяться поначалу. И конечно, в голову непременно лезли строчки другой — такой, чтобы ункерлантские женщины забыли дорогу в койки альгарвейских солдат.
Крестьянин со злостью швырнул камнем в серую белку, едва заметную на серой от старости березе, и промахнулся буквально на ладонь. Белка взбежала повыше, укоризненно застрекотав.
— Зар-раза, — пробурчал Гаривальд, подрубая молодое деревце.
Березка — не белка и сбежать никуда не могла. Тонкие бревнышки и ветки потолще он упихивал в кожаный заплечный мешок. Тело трудилось само, а рассудок парил свободно. Гаривальд сам не заметил, как у него сложился не один, а целых два куплета с рифмой на слово «зараза».
Крестьянин напел вполголоса новую песню, взвешивая каждый слог, проверяя размер, оттачивая каждую строку. К тому времени, когда он двинулся обратно в Зоссен, работа была закончена.
Он допел песню до конца, потом поменял местами пару слов, спел снова и готов был поправить еще одну строку, когда у него за спиной кто-то захлопал в ладоши. Гаривальд мгновенно обернулся, покрепче стиснув топор в руках. Кое-то из жителей деревни полагал, будто лучший способ выжить при альгарвейцах — это лизать им пятки. Но любой, кто вздумает донести на Гаривальда, горько пожалеет об этом.
Но тот, кто хлопал в ладоши, был не из зоссенцев. Крестьянин видел этого человека впервые. Незнакомец был суров видом, грязен и тощ; замызганная шинелька когда-то имела сланцевый цвет. В руке он сжимал боевой жезл — оружие, с которым топор Гаривальд не мог тягаться, — однако целиться в крестьянина не стал.
— Добрая песня, — промолвил он, кивнув одобрительно, и по говору его стало ясно, что родился незнакомец далеко от герцогства Грельц. — Сам сложил?
— Ага, — буркнул Гаривальд, прежде чем догадался соврать.
— Так я и подумал — прежде не слыхивал такой, — заметил незнакомец. — Добро. Спой-ка еще разок, приятель, чтобы я запомнил.
Гаривальд послушно спел — все от первой до последней строчки. Незнакомец слушал внимательно, потом властным жестом приказал повторить и запел сам. Слух у него был чуткий, и вышло неплохо.
— Приятелям моим понравится, — проговорил он. — Месяц-другой, и вся округа станет распевать. Не все склонили головы перед альгарвейцами, знаешь, даже когда их бегемоты втоптали нас в грязь. Как, бишь, деревенька твоя зовется?
— Зоссен, — промолвил Гаривальд.
— Зоссен, — повторил незнакомец — быть может, избежавший плена солдат? — Скоро Зоссен о нас услышит.
Он отдал Гаривальду честь, словно офицеру, и нырнул в лесную чащу, враз скрывшись из виду.
Зачем его вызвали в королевский дворец, Фернао понятия не имел. Усталый чинуша, появившийся в его служебном кристалле, отказался рассказывать, заявив лишь: «Все будет разъяснено вам в приватной беседе». Чародей готов был признать, что в осторожности той имеется здравое зерно: опытный волшебник способен был уловить колебания эфира. Но ехать во дворец неизвестно зачем ему было решительно неприятно.
Он уже выбрался из городского каравана на остановке перед дворцом, когда в головы ему пришла неприятная мысль: что, если новое задание связано с персоною Пенды, фортвежского короля в изгнании? Какое там неприятная — перспектива эта попросту пугала Фернао. Он был бы рад — нет, положительно счастлив! — никогда более не видеть капризного монарха.
Снедаемый тревогой, он вышагивал по широкому проезду, вымощенному красным кирпичом, не обращая внимания на величественное здание перед собой. В Сетубале он жил с рождения и, может быть, поэтому воспринимал дворец как часть пейзажа, в то время как приезжему не так легко было забыть об его существовании.
И даже Фернао порой отрывал взгляд от мостовой. Дворец лагоанских королей требовал внимания: требовал громко и пронзительно. Построен он был в витиеватом альгарвейском стиле позапрошлого столетия: альгарвейском стиле, доведенном до предела, какой могла оплатить разве что королевская мошна. Все в нем устремлялось в небеса, и все сплошь покрыто маниакально подробными рельефами. Вся история Лагоаша от начала времен до возведения дворца изображена была на его стенах, парапетах и башнях — все в натуралоьную величину и по большей части покрыто золотой фольгой. Фернао стало интересно: сколько же скульпторов ослепло, покуда возводился дворец?
Могучие бронзовые двери королевской резиденции производили впечатление еще более грандиозное, чем сам дворец, если такое вообще было возможно. Нимало не поблекшей за два столетия эмалью на них изображена была вторая битва в Валмиерском проливе, в которой незадолго до закладки дворца лагоанский флот наголову разгромил армаду Сибиу.
Ругаясь про себя, чародей шагнул в распахнувшиеся двери приемной дворцовой канцелярии, где трудилось за конторками с дюжину секретарей. Фернао шагнул к первому попавшемуся и представился.
— Одну минуту, ваше волшебство, с вашего разрешения, — промолвил тот, — я должен свериться с графиком встреч. — Он провел пальцем по строчкам. — Да, все верно: вы точно вовремя. Вам назначена встреча с полковником Пейшото из министерства обороны Это в восточном крыле, сударь, — вон тот проход, и по коридору налево.
— Искренне благодарен, — ответил Фернао.
Секретарь поклонился, не вставая, по-альгарвейски церемонно.
Чародей бодрым шагом двинулся по коридору, едва не насвистывая на ходу. Какое бы занятие ему ни намерены были поручить, с королем Пендой оно связано никак не было. «А если Пенда тут ни при чем, — легкомысленно подумал Фернао, — я как-нибудь справлюсь».
Чем дальше отходил чародей от того дворцового крыла, что отведено было под личные покои короля Витора, тем менее помпезными выглядели залы и палаты, а когда Фернао добрался до министерства обороны — то есть через добрых десять минут — обстановка вокруг даже начала располагать к работе.
Ливрейный чиновник на входе перехватил посетителя, заставил прикоснуться к гильдейской визитке — окажись на месте Фернао самозванец, карточка засветилась бы красным, — и только тогда проводил в кабинет Пейшото. Полковник оказался моложе и стройней, ежели ожидал Фернао: чародею он был почти ровесником, а кроме того, полон излишнего энтузиазма.
— Рад знакомству с вами, сударь, сердечно рад! — воскликнул Пейшото, вскочив с кресла и пожимая чародею руку. — Присаживайтесь, будьте как дома, прошу. Выпьете со мною бокальчик?
Не дожидаясь ответа, он хлопнул в ладоши. Штабной писарь принес бутылку и два бокала.
Вино отдавало цитрусами.
— Елгаванское, — заметил Фернао, даже не глядя на этикетку.
— Именно так, — подтвердил полковник Пейшото. — Альгарвейское лучше, но будь я проклят, если стану теперь наливаться их винами. Мне будет мерещиться, что я пью кровь. — Улыбчивое лицо его омрачилось. — Грязный фокус они провернули в Ункерланте.
— Вы не чародей, полковник, и понятия не имеете, насколько грязный, — отозвался Фернао. — Если вы вызвали меня, чтобы я помог положить конец этой мерзости, я с вами всем сердцем.
Он залпом осушил бокал и наполнил вновь.
— В некотором роде, господин чародей, в некотором роде, — отозвался Пейшото. — Мы собираемся, так сказать, засадить драконам Мезенцио колючку под крыло. И судя по моим данным, — он поворошил разбросанные по столу бумаги, — вы идеальный кандидат — идеальный, повторю — для этой работы.
— Продолжайте, — подбодрил его Фернао.
— Сейчас, — ответил Пейшото. — Всему свое время. Итак, как я вижу, вы служили бортовым чародеем. Собственно, на этом посту вас застала война, не так ли? Мы ведь не можем нанести удар альгарвейцам, не перебравшись вначале через океан, не так ли?
— О да, — с пьяноватой серьезностью подтвердил Фернао. — Хотя исследования, которыми я сейчас занят, имеют оборонное значение — если державе я нужнее на мостике боевого корабля, я готов.
Пейшото просиял.
— Вот слова настоящего патриота, друг мой! Но, с вашего разрешения, мы планировали для вас нечто иное. Вы близко подошли к истине, не поймите превратно — но не вполне. Большинство чародеев — лагоанских чародеев, по крайней мере, — выходило когда-то в море. Но известно ли вам, что лишь горстка лагоанских чародеев и лишь единицы первостатейных — когда-либо ступали на Землю обитателей льдов?
Фернао обнаружил, что совершил большую ошибку, когда решил, что готов на любое задание, лишь бы оно не было связано с королем Пендой.
— Полковник, — жалобно пробормотал он, — вы когда-нибудь жрали вареный верблюжий горб? Пытались когда-нибудь разжевать кусок верблюжьей солонины?
— Слава силам горним, никогда, — ответил Пейшото с вполне объяснимой, на взгляд Фернао, радостью. Чародей пожалел, что о себе не может сказать того же. — Но поскольку вы имеете подобный опыт, это делает вас тем более ценным в нашей кампании. Думаю, вы это понимаете?
— Какой кампании? — поинтересовался Фернао, решив про себя не понимать по возможности ничего.
— Будущей высадки на южный континент, само собой, — ответил полковник. — Если повезет — немного повезет, заметьте, — мы сбросим в море янинцев и альгарвейский экспедиционный корпус. И где они тогда окажутся, а? Ну где?
— В каком-нибудь теплом культурном месте? — решил догадаться Фернао.
Пейшото от души расхохотался, будто чародей ляпнул что-то смешное, вместо того чтобы сказать сущую правду.
— С какой стати мы обезумели настолько, чтобы отнимать ледовый край у янинцев? — поинтересовался Фернао. — По мне, так они оказали нам большую услугу, когда захватили побережье в прошлом году.
— Побережье никого не волнует ни на грош — ни на ломаный грош. Куда важнее тамошнее подземелье . — Пейшото наклонился к чародею, обдав винными парами, и выдохнул одно только слово: — Киноварь.
— А-а, — протянул чародей. — Верно. Но…
— Никаких «но», сударь мой, — перебил его полковник. — Без рудников на южном континенте у Альгарве почти нет источников киновари. Без киновари пламя ее драконов остынет. Если мы отобьем у врага эти рудники, то нанесем ему этим тяжелый удар. Скажете, я ошибаюсь?
— Нет, — признал Фернао. — А вы скажете, что мы не потратим на то, чтобы отнять у Мезенцио южную ртуть, вдвое, втрое, нет, впятеро больше сил, чем он на то, чтобы обойтись без киновари?
Пейшото просиял. Положительно, для кадрового военного полковник был слишком жизнерадостен.
— Превосходно подмечено, сударь, превосходно! Однако вспомните — теперь, когда Куусамо вступило в войну на нашей стороне, мы можем иначе распоряжаться резервами, не опасаясь получить удар в спину. Типично альгарвейская глупость, даже не спорьте…
— Об этом я не забывал, — заметил Фернао.
Он надеялся, что теперь куусамане начнут публиковать свои закрытые исследования — те, что пропали из общедоступных журналов. Пока этого не случилось: косоглазые лениво все отрицали.
— Но я помню также, — продолжал он, указывая на карту за спиной полковника, — что курс к берегам южного континента лежит мимо островов Сибиу, а на архипелаге размещено немало альгарвейских солдат, альгарвейских кораблей, альгарвейских левиафанов и альгарвейских разведдраконов.
— Верно. Без сомнения, верно. — Смутить Пейшото было невозможно. — Я не говорил, что будет просто, сударь. Я сказал, что мы это сделаем. Если нам удастся высадить на полярных берегах солдат и драконов, нам потребуются и полевые чародеи, знакомые с местными условиями — и с местными водами. Станете ли отрицать, что вы один из немногих таких чародеев?
Пропутешествовав от Земли обитателей льдов до Лагоаша на спине левиафана, Фернао познакомился с полярными водами ближе, чем хотелось бы.
— Отрицать не могу, — с сожалением промолвил он, — и все же…
Полковник Пейшото прервал его взмахом руки.
— Государь мой, ваше добровольное сотрудничество было бы весьма желательно, весьма. Но не обязательно.
Фернао прожег его взглядом. Это было понятно — скверно, зато понятно.
— Иными словами, придется — заставите.
— Если придется, — подтвердил Пейшото. — Вы нам очень нужны. Я клянусь вам, что награда в случае успеха будет велика — как для державы, так и для вас лично.
— Как и наказание за провал. По крайней мере, для меня, — ответил Фернао. — Держава, полагаю, переживет. — Он вздохнул. — По крайней мере, до весны у меня хватит времени, чтобы подготовиться к этой… авантюре.
— О нет! — Пейшото покачал головой. — Мы отплываем не завтра, но и конца зимы дожидаться не станем. В скверную погоду альгарвейским разведчикам сложней будет следить за нашими продвижениями. Кроме того, у наших моряков больше опыта плавания в зимних полярных водах.
— Они проворней уворачиваются от айсбергов? — процедил Фернао. Полковник, чтоб ему пусто было, кивнул. — Армию вы, надо полагать, собрались высадить на краю паковых льдов — а до берега добираться маршем?
Он рассчитывал отпустить злую шутку, но к его ужасу, полковник кивнул снова.
— Ну да. Лучше всего застать врага врасплох.
— Налетевший внезапно буран может застать врасплох нас , — напомнил чародей.
Пейшото пожал плечами, как бы говоря: «Всякое бывает».
— А чем вы собираетесь там питаться? — привел Фернао последний довод.
— Справимся, — ответил Пейшото. — Обитатели льдов ведь не голодают.
— Вы с ума сошли, — объявил Фернао. — Ваши начальники с ума сошли. И вы хотите, чтобы я спасал вас от вас самих?
— Ну, если хотите, можно и так сказать, — безмятежно ответил полковник. — Я отправляюсь с экспедиционным корпусом. Так что я не прошу от вас ничего такого, на что не решусь сам.
— Ой, только не изображайте здесь альгарвейца! — возмутился Фернао. — Конечно, я согласен.
«Интересно, — мелькнуло у него в голове, — я большой дурак или не очень?» Хотя что там гадать — и так понятно.
Глава 8
— Что за друзья у тебя появились в Ойнгестуне? — спросил Леофсиг, обернувшись к младшему брату. — За последние полмесяца ты получаешь оттуда уже третье письмо.
Ничего особенного он в виду не имел и меньше всего ожидал, что Эалстан в ответ покраснеет и промямлит:
— А… э… просто… ну, просто… знакомые, вот и все.
Ответ его был настолько уклончив, что Леофсиг расхохотался. Эалстан бросил на него убийственный взгляд.
— Знакомые, да? Она хорошенькая? — поинтересовался старший. — Должно быть, очень, если ты из-за нее так волнуешься.
Действительно, физиономия Эалстана озарилась улыбкой.
— Она красивая, — пробормотал он вполголоса, покосившись на дверь их общей спальни: а ну как подслушает кто-нибудь со двора? Леофсиг про себя решил, что брат зря волнуется: в такой холодный, дождливый вечер только сумасшедший может торчать на улице лишнюю минуту.
— Ну, рассказывай, — подбодрил его Леофсиг. — Где вы познакомились? Как ее зовут?
Он с трудом мог поверить, что его братишка уже интересуется девочками, хотя Эалстан уже начал отпускать бороду, как взрослый.
— Познакомились, когда грибы собирали, — ответил Эалстан по-прежнему шепотом.
Леофсиг расхохотался снова: если с этого начиналось меньше четверти фортвежских бульварных романов, он готов был сьесть собственные башмаки.
— Ну да, а что же!.. — обиженно воскликнул юноша, тоже уловив банальность ситуации, но в голосе его Леофсиг уловил не только смущение.
— И как ее звать?
То, другое чувство проявлялось все ясней, и теперь Леофсиг сумел дать ему имя: то был страх. Мгновение казалось, что брат промолчит, но Эалстан в конце концов открыл рот.
— Я бы никому, кроме тебя, не сказал. Даже отцу — пока. Ее зовут… — Леофсигу пришлось нагнуться, чтобы разобрать его шепот. — Ванаи.
— А с чего такие та… — начал было Леофсиг и осекся, не договорив. — О! — Он присвистнул чуть слышно. — Она каунианка.
— Ага, — безрадостно подтвердил Эалстан, усмехнувшись по-стариковски — устало и цинично. — Самое время я выбрал, да?
— Долго выбирал, не иначе. — Леофсиг тряхнул головой, будто шальным ядром контуженный. — В любое время было бы непросто. А уж сейчас…
Эалстан кивнул.
— Просто катастрофа. Но так уж вышло. И знаешь что? — Он поднял глаза, словно бросал вызов не только Леофсигу, но и всему белому свету. — Я счастлив.
— Втрескался ты по уши, вот что.
Леофсигу стало на миг завидно немного. С Фельгильдой он начал гулять еще до того, как попал в ополчение короля Пенды, но никогда не сох по ней, как Эалстан, очевидно, вздыхал по этой своей Ванаи. Но любовь не застила братишке белого света: осторожность его говорила ясней слов. Как и следующий его вопрос:
— Леофсиг, как думаешь, это правда — то, что люди поговаривают? О том, что рыжики делают с каунианами на западе?
Леофсиг хотел вздохнуть, но дыхание перехватило, и с губ сорвался только сдавленный хрип — более уместный в эту минуту.
— Не знаю, — ответил он, хотя Эалстан спрашивал не об этом. — Силы горние, надеюсь, что нет, — промолвил он, переведя дыхание. — Не хотел бы думать, что на такое способны… даже альгарвейцы. — Но Эалстан спрашивал и не о том, на что надеется брат. — Вот что я тебе скажу: это может быть правдой. Как они обходились с каунианами в лагере для военнопленных, как они обходятся с ними в городе… Может быть.
— Вот и я так подумал. Надеялся, ты меня разубедишь, — промолвил Эалстан. — Если ты прав — если мы правы, — люди Мезенцио могут опять прийти в Ойнгестун, чтобы отправить на запад новый караван… и забрать ее. — Страх звенел в его голосе, трепетал в глазах. — А я ничего не смогу поделать. Даже не узнаю об этом, пока не перестанут приходить письма.
У Леофсига с Фельгильдой таких проблем не возникало (а она в свою очередь, как подозревал молодой человек, едва ли пожалела бы, провались все кауниане в Фортвеге сквозь землю). Он глянул на брата с удивлением и сочувствием:
— Забот у тебя, как у взрослого. Не знаю, что и сказать. Перевезти ее к нам в Громхеорт не сумеешь?
Эалстан покачал головой.
— Ни в жизнь. Она с дедом живет. Да если б и сумел, рыжики ее здесь с тем же успехом заграбастать могут. — Он стиснул кулаки. — Что же мне делать?
— Не знаю, — повторил Леофсиг. Это показалось ему милосердней, чем ответить честно: «Ничего тут не поделаешь». — Можно отцу рассказать, — добавил он, поразмыслив. — Злиться, что ты в каунианку втрескался, он не станет — тебе ли не знать, — а подсказать что-нибудь вдруг да сумеет.
— Может, — окликнулся Эалстан без особой уверенности. — Я вовсе никому говорить не хотел, да ты будто знал, о чем спрашивать. — Он помрачнел. — Если мне и дальше будут приходить письма из Ойнгестуна, тут и рассказывать ничего не придется, верно. Если только не изовраться вконец. — Эалстан совсем посмурнел. — Сидрок очень скоро догадается. Это будет совсем скверно — он-то ее видел.
— Где?.. — Леофсиг опять осекся, не договорив, и сам себе ответил: — Так это та девушка, с которой ты в прошлом году поменялся корзинками!
Он шлепнул себя по лбу от злости, что не сообразил раньше.
— Ну да, — отозвался Эалстан. — Но тогда мы были просто друзья, а сейчас…
Пришла его очередь замолчать на полуслове.
— Сейчас — что? — поинтересовался Леофсиг.
Эалстан не ответил, упрямо покачиваясь на табурете. Молчание его подсказало брату все, о чем младший хотел умолчать. Леофсиг смущенно помотал головой. Это ему только казалось прежде, что он завидует Эалстану. Он еще только надеялся насладиться телом Фельгильды — в день, когда попросит ее руки, если когда-нибудь соберется. То, что Эалстану не пришлось жить надеждами, показалось ему ужасно нечестным.
— Так что ты будешь делать дальше? — спросил он.
— Мы об этом и говорили, — нетерпеливо отозвался Эалстан. Леофсиг не привык, чтобы младший брат обращался к нему таким тоном. — Я не знаю, что мне делать. Я не знаю, что могу сделать. И не хочу, чтобы кто-то знал, что мне вообще надо что-то делать.
— Мне все-таки кажется, что отец помог бы, — промолвил Леофсиг. — Меня он вытащил, вспомни.
— Помню, конечно, — отозвался Эалстан. — Если придумаю что-нибудь — первым делом его спрошу. Только не вздумай ему что-нибудь ляпнуть раньше, — добавил он с внезапной горячностью. — Если я вообще сподоблюсь, слышишь?!
Леофсиг не раз обращался подобным образом к младшему брату, но сегодня в первый раз услышал от него резкие слова и ощетинился было, но упрямое выражение на лице Эалстана подсказало ему, что отповедь тут не поможет, зато навредит изрядно.
— А ты не вздумай наделать глупостей в горячке, — ответил он грубо, но уже без злости, — слышишь?
— Слышу, — ответил Эалстан. — Вот смогу ли послушаться — не знаю, по нынешним делам…
— Тут не поспоришь. — Леофсиг поднялся на ноги и хлопнул брата по спине. — Надеюсь, все у вас будет нормально.
— Спасибо, — ответил Эалстан почти прежним голосом. И улыбка его, обращенная к Леофсигу, показалась старшему брату на миг прежней. Потом лицо Эалстана опять посерьезнело и стало почти незнакомым. — На большее в наши дни трудно надеяться, верно?
— На то похоже.
Леофсиг хотел было добавить, что можно еще надеяться на лучшее, но придержал язык. Эалстан на такие слова только рассмеется горько — подумав, он и сам чуть не фыркнул со злости.
— Ложусь спать, — промолвил он, зевая. — Камни ворочать тяжелей, чем альгарвейские неправильные глаголы склонять.
— Доброй ночи, — откликнулся Эалстан и завернул под нос такой неправильный глагол, что Леофсиг подавился.
— Где ты нахватался таких слов? — спросил он. — Я-то в лагере для военнопленных от стражи наслушался.
— От жандармов, — ответил младший. — Они еще и не такое могут ляпнуть — не со зла, правда, а для острастки. Сволочи, конечно, но все же не такие твари, как их солдаты.
— Может быть. Попадаются среди них неплохие ребята, — признал Леофсиг. — Но все равно они рыжики. — Это показалось ему достаточно тяжелым обвинением, но, подумав минуту, он нашел, чем его усугубить. — Это ведь они загоняют кауниан в грузовые вагоны.
— И верно. — Эалстан скривился. — Я забыл. Странно, как они могут спать ночами.
— Не знаю. — Леофсиг зевнул снова. — Зато могу сказать, как я буду спать ночью: как бревно.
Что он и взялся доказать на деле.
Два дня спустя, когда Эалстан сражался не то с альгарвейскими неправильными глаголами, не то с отцовскими задачами на двойную бухгалтерию, Хестан отвел Леофсига во двор, чтобы спросить вполголоса:
— Эалстан в последнее время сам не свой. Ты не знаешь, отчего?
— Знаю, — коротко ответил Леофсиг.
Он поежился: с каждым днем становилось все холоднее.
Когда стало ясно, что больше юноша ничего не скажет, отец недовольно поцокал языком.
— Я могу чем-то ему помочь?
— Может быть, — ответил Леофсиг.
Хестан подождал, не последует ли продолжение, потом хмыкнул про себя.
— Поиграть вздумал, а? Ладно, спрашиваю: что с ним случилось?
— Не стоит об этом рассказывать, — ответил Леофсиг. — Он просил молчать.
— А-а… — протянул Хестан. В свете ламп, сочившемся из окон кухни и спальни, дыхание его обрисовалось инистыми облачками. — Это все из-за тех писем, что он получает из Ойнгестуна, да?
Слишком поздно Леофсиг сообразил, что Эалстан предпочел бы, чтобы его старший брат ответил: «Каких таких писем?» Не получив ответа, Хестан многозначительно кивнул.
Леофсиг тоже выдохнул облако пара.
— Я лучше промолчу, отец.
— Почему? — спросил отец все так же тихо — он редко повышал голос, — но сердито. — Тебе я сумел помочь, знаешь. Может, смогу помочь и твоему брату.
— Если бы я думал, что сможешь, я бы первый побежал к тебе, отец, — ответил Леофсиг. — Если бы… но вряд ли. Хватит твоего влияния, чтобы рыжики перестали отправлять кауниан эшелонами на запад?