Страница:
— Да, они слишком близко подошли к Котбусу, — согласился конунг. — В тот час, когда пересекли они границу, оказались они слишком близко к нашей столице! Поэтому мы должны нанести удар по всему фронту, изгнать их из нашей державы.
Ратарю пришлось подбирать слова с большой осторожностью.
— Нанесение удара по всему фронту может быть, на мой взгляд, не самым эффективным способом изгнать противника.
— Продолжай.
В темных зрачках Свеммеля вспыхнуло подозрение. Если бы не цвет волос и глаз, он более походил бы на альгарвейца, нежели на своих подданных. Но способность конунга чуять заговоры — реальные или нет — делала его истинным наследником своих предков. И, как все конунги Ункерланта от начала державы, возражений он не терпел.
Поэтому маршалу пришлось подбирать слова весьма тщательно.
— Обратите внимание на то, как атаковали нас альгарвейцы, ваше величество. Они не просто ринулись через границу от южных рубежей до северных.
— Не просто? — прорычал Свеммель. — Тогда почему же бои идут на нашей земле от льдов Узкого моря до пустынь, населенных коварными зувейзинами?
Ратарю с жуткой ясностью вспомнилось, как поступал Свеммель с теми, кто вызывал его неудовольствие. Но маршал как никто из придворных конунга понимал, что требовалось не владыке, а его державе, и позволял себе говорить конунгу правду чаще, чем любой другой во дворце. Когда-нибудь это будет стоить ему головы, но пока…
— Обратите внимание не на то, что сотворили альгарвейцы, ваше величество, а на то, как им это удалось.
— Злобные, подлые псы! — пробормотал Свеммель рассеянно. — Предатели, всюду предатели. Они поплатятся. Как они поплатятся! Как все они у нас поплатятся!
Ратарь сделал вид, будто не слышит.
— Сосредоточив бегемотов и драконов на отдельных участках, они прорвали фронт, потом глубоко в нашем тылу сомкнули удары и спокойно уничтожили захваченные в котел части. Если бы они рассеяли свои силы по всему фронту, то не смогли бы найти в нем столько слабых мест или воспользоваться ими.
— И ты хочешь, чтобы мы последовали их примеру. — Судя по тону, перспектива эта привлекала конунга весьма слабо.
— Если мы намерены отбить врага, нам лучше так и поступить, — ответил Ратарь. — Что о них ни скажи, но один на один они лучшие солдаты Дерлавая.
«Что о них не скажи», — повторил он про себя. Альгарвейцы оказались еще и самыми эффективными убийцами Дерлавая. Не пролив столько крови, они не сумели бы продвинуться так далеко. При мысли об этом маршал испытывал тошноту. В этом Свеммель с охотой подражал своим противникам — с большой охотой. От этого Ратарю тоже делалось дурно.
— Правда? — промолвил Свеммель. — Мы сомневаемся. Если так, то как могли наши солдаты отбросить их?
Он презрительно фыркнул.
— У нас больше солдат. Мы надели снегоступы на своих бегемотов, в то время как они не додумались. У нас хватило соображения раздать войскам белые халаты. Мы лучше понимаем зиму, чем они. — Перечисляя, Ратарь загибал пальцы. — Но вспомните, ваше величество, — они учатся. Если мы не сможем нанести им тяжелый удар, пока они не пришли в себя, наша задача станет намного труднее.
Как он мечтал, чтобы конунг позволил ему руководить ункерлантской армией и не путался под ногами! Но с тем же успехом можно было мечтать о луне с неба — что Ратарь и сделал. Свеммель оставался у власти так долго не в последнюю очередь потому, что не давал слишком много власти никому из своих подданных. Ратарь, без сомнения, был вторым человеком в державе. Подчиненным он казался недостижимо могущественным и великим… но если конунг взмахнет рукой, через час в Ункерланте появится новый маршал. И это Ратарь понимал как никто другой.
— О, как жаждем мы нанести им удар, — прокурлыкал Свеммель хрипло и жадно. — Как жаждем видеть их войско разбитым и разгромленным! Желаем зреть мертвые тела альгарвейцев в снегу! Желаем вернуться к весне на старые наши границы!
— Едва ли нам удастся отбить все захваченные территории, если только противник не поможет нам в этом, — предупредил Ратарь.
Во дворце Свеммелю достаточно было махнуть рукой, чтобы воля его была исполнена. Поэтому конунг слишком часто полагал, что и весь остальной мир должен повиноваться его велениям. В тех частях Ункерланта, что оставались под его властью, армии инспекторов и печатников обеспечивали его могущество. Но солдат короля Мезенцио привести к повиновению было не так легко, как безответных крестьян. И Свеммелю лучше было б понять это вовремя.
— Тогда зачем нам войско, — капризно осведомился владыка, — если не в силах мы добиться от него наилучших результатов?
— Ваше величество, лучше не будет, — ответил Ратарь. — Если вы надеетесь добиться большего, чем в силах совершить люди и звери, вас ожидает разочарование.
— Нас всегда ждет разочарование. — Горько-сладкие песни жалости к себе находили в душе конунга горячий отклик. — Даже единоутробный брат наш предал нас. Но мы отмстили подлому Киоту. О, как мы отмстили!
Конунг Гунтрам, отец Свеммеля и Киота, не пережил унизительного разгрома в Шестилетней войне. Ни один из близнецов не собирался признавать, что появился на свет вторым, а законным наследником является его противник. Шестилетняя война дорого обошла ь Ункерланту, но по сравнению с последовавшей Войной конунгов-близнецов то была просто детская игра. Кончилось все тем, что победивший Свеммель сварил Киота живьем.
— Хорошо же, наш маршал, — промолвил конунг, возвращаясь отчасти к реальности. — Если полагаешь ты, что нам надлежит сражаться на альгарвейский манер, — сражайся. Мы дозволяем. Но если армии наши не добьются успеха, за неудачу будет спрошено с тебя.
Запахнувшись в мантию, он вылетел из кабинета.
Оставшись на миг в одиночестве, Ратарь позволил себе шумно вздохнуть с облегчением — и как раз вовремя, потому что в следующий момент в кабинет заглянул его адъютант. Суровая физиономия майора Меровека была встревожена — как и следовало ожидать после королевского визита.
— Продолжаем, майор, — ответил Ратарь на незаданный вопрос.
— Слава силам горним! — воскликнул Меровек и больше ничего не сказал: судя по обеспокоенному лицу, адъютант и так испугался, что сболтнул лишнего. Никто, кроме Ратаря, не мог его слышать, но сорвавшиеся с языка слова давали маршалу лишнюю толику власти над подчиненным. Так устроена была жизнь во дворце конунга.
— Его величество желает, чтобы мы продолжали атаковать альгарвейцев, — промолвил Ратарь. — И не он один, должен заметить. Мы спорили не о цели, а о средствах.
— И? — осторожно уточнил майор.
Он не хуже начальника знал, что порою Свеммель просто отдавал приказ и настаивал, чтобы его испольнили. За последние годы Ункерлант не раз страдал из-за этого.
— И нам приказано следовать предложенному плану, — ответил маршал.
Меровек подавил облегченный вздох, но не до конца: на физиономии его облегчение рисовалось предельно явственно.
— Из Куусамо нет новостей? — спросил Ратарь, готовый перевести беседу на любую тему, даже самую неприятную, лишь бы та не имела касательства к конунгу Свеммелю.
— Говорят, погибли двое князей, разрушено полстолицы, — ответил Меровек. — Интересно, сколько же кауниан пришлось рыжикам перерезать, чтобы такое провернуть? И слава силам горним, что это не Котбус под удар попал!
— Не зарекайся, — предупредил маршал, и адъютант с кислой миной кивнул. — Конечно, — продолжал Ратарь, — сражаясь с нами, альгарвейцы вынуждены опасаться наших солдат. А куусаманских солдат на континенте нет пока.
— Жаль, что нет, — мрачно заметил Меровек. — Теперь куусаманам дольше придется собираться, чтобы вступить в бой.
— Пожалуй, ты прав, — признал маршал, — но и сражаться они станут упорней. Теперь они на собственной шкуре ощутили, с кем воюют. Надеюсь, чародеи Мезенцио не решатся ударить тем же способом по Сетубалу. Вот это было бы скверно.
— Да, Лагоаш, по крайней мере, воюет всерьез, хотя и не на Дерлавае, а на Земле обитателей льдов, — согласился майор.
— И на море, — добавил маршал. Адьютант его пренебрежительно фыркнул. — Да, мы слишком мало внимания уделяем флоту, — настойчиво произнес Ратарь. — Мы слишком поздно спохватились, что можем потерять Глогау на крайнем севере, а где бы мы были без тамошнего порта? В глубокой дыре, вот где!
— Это правда, — признал Меровек неохотно, но искренне. — И все же победа или поражение — решается на суше.
— Мне кажется так, — отозвался Ратарь. — Если ты спросишь военачальников Мезенцио, они, скорей всего, тоже так думают. Но если задашь этот вопрос в Сибиу, Лагоаше или Куусамо, можешь услышать другой ответ.
— Иноземцы, — пробормотал Меровек еле слышно.
Ункерлант, крупнейшая держава Дерлавая, всегда до определенной степени был «мирком в себе», и многие его жители, подобно адъютанту Ратаря, недолюбливали пришельцев извне.
Но сейчас альгарвейцы ворвались в их мирок и деятельно рушили все вокруг себя — эффективно рушили, пугающе эффективно.
— Его величество надеется, что мы сможем разгромить противника до прихода весны, — промолвил маршал, желая выяснить, что думает об этом Меровек.
Но маршальский адъютант был придворным, политическим животным, в той же мере, что и солдатом. Что бы он ни думал о монарших надеждах, мнение свое он оставил при себе, заметив только:
— Надеюсь, что его величество окажутся правы.
Ратарь вздохнул. Он тоже надеялся, что Свеммель окажется прав, но не поставил бы на это и ломаной пуговицы.
— Что же, — промолвил он, вздохнув снова, — тогда нам придется постараться не обмануть его ожиданий.
— Так точно! — С этим майор Меровек мог согласиться без опаски, что и сделал весьма бурно.
— Но по порядку. — Ратарь принялся было расхаживать по кабинету, но тут же остановился: что ж это он — подражать конунгу вздумал? Запустить вновь эшелон мыслей ему удалось не сразу. — Мы должны оттеснить рыжиков как можно дальше от столицы — тогда им сложней будет обойтись с нами, как только что с Куусамо. Кроме того, мы должны удержать коридор на Глогау и отбить по возможности большую часть герцогства Грельц — это если мы не хотим голодать в будущем году, понятное дело.
— Совершенно верно, — поддержал Меровек, и, будучи немного придворным, добавил: — Чем большую часть Грельца мы вернем короне, тем больший позор нанесем Мезенцио и его марионеточному королю.
— Верно, — согласился Ратарь. — Альгарвейцы могли бы причинить нам больше горя, если бы назначили королем Грельца кого-то из местных дворян-предателей, а не королевского родича. Едва ли крестьяне захотят кланяться альгарвейцу, хоть тот и нацепил на башку золотой венец.
После Войны близнецов, после страшных лет царствования Свеммеля, маршал опасался, что крестьяне и горожане Ункерланта станут приветствовать альгарвейцев как освободителей. Некоторые так и поступали — но их, полагал маршал, было бы куда больше, если бы рыжики не показали с предельной ясностью, что пришли как завоеватели.
— Если враг совершает ошибки, нам стоит воспользоваться ими, — промолвил он. — Слишком мало было таких ошибок. Зато слишком часто ошибались мы.
Никто из придворных Свеммеля не осмелился бы заявить подобное. Меровек глянул на Ратаря с ужасом.
— Будьте осторожны, господин мой маршал, — предупредил он. — Если ваши слова дойдут до ушей конунга, он или обвинит вас во всех бедах, или решит, что вы обвинили его.
С точки зрения Ратаря, и то, и другое будет одинаково прискорбно. Коротко кивнув в знак признательности, он вернулся к себе в кабинет и снова глянул на карту. Контратака в Грельце уже разворачивалась полным ходом. Он присмотрелся к расположению своих частей. К северо-востоку от Котбуса тоже открывалась возможность для наступления, которое не позволит альгарвейцам перебросить достаточно сил на юг. Он снова кивнул, потом подозвал Меровека и принялся диктовать приказы.
Повышение — незначительное, но все же — догнало наконец Леудаста. Теперь он официально считался сержантом. А командовал ротой — иначе сказать, горсткой таких же, как он сам, ветеранов, разбавленной новобранцами, которых трудно было назвать зелеными, потому что неделя в окопах любого превращала в грязного разбойника.
Леудасту порой интересно становилось, многими ли ротами в войске конунга Свеммеля командуют сержанты. Должно быть, очень многими — или он чернозадый зувейзин. Но гораздо интересней ему было, когда же ему жалованье выдавать станут по новому чину. Ждать можно было долго.
Вспомнив о деньгах, он рассмеялся про себя. На что ему деньги на передовой — в кости играть, что ли? Потратить их не на что, потому как купить нечего. А об увольнении и мечтать нечего. В нынешние времена на фронт отправляли каждого, кто способен удержать в руках жезл.
Но впервые с начала войны против Альгарве ункерлантские войска наступали. Леудаст готов был вопить от радости всякий раз, когда с неба сыпался снег или стынущий на лету дождь, даже если непогоду приходилось пережидать в окопах. Он понимал, что маршал мороз сделал для победы над рыжиками едва ли не больше, чем маршал Ратарь.
Где-то неподалеку начали рваться ядра. Альгарвейцы, что окопались в деревне к северо-востоку от позиций, занятых ротой Леудаста, не собирались сдаваться без боя. Ядрометов у них хватало, упорных бойцов — тоже. Послышались крики раненых. Леудаст поцокал языком. Пускай альгарвейцы отступали — они продолжали брать с противника дань кровью.
Волоча ноги по сугробам, к Леудасту подошел капитан Хаварт. Начинал капитан с того, что командовал той ротой, что сейчас находилась под водительством сержанта. А сам он нынче вел в бой добрую бригаду. Его вообще не повышали в чине: он так и выполнял обязанности старшего офицера на капитанском жалованье.
И забывчив он стал как генерал.
— Привет, Магнульф, — бросил он походя.
— Магнульф погиб, — отозвался Леудаст.
Если бы он тогда высунулся из воронки вместо своего сержанта, разрыв снес бы ему полголовы. «Повезло, — мелькнуло у него в голове. — Просто повезло».
— Я Леудаст.
— Ну да, верно… — Хаварт содрал с головы ушанку и пару раз хлопнул себя по затылку. — А я, видно, Марвефа, фея весенней листвы!
— Ничуть не удивлюсь, сударь, — ехидно заметил Леудаст. — Очень похожи!
Хаварт заржал, покачнувшись на каблуках. Хороший он был командир и ошибался нечасто.
— Что теперь? — спросил Леудаст.
Хаварт указал вперед, на деревушку, откуда альгарвейцы продолжали метать ядра в сторону противника.
— Завтра утром мы вышвырнем их из Мидлума, — объявил он. — Предполагается, что атаку поддержат бегемоты, но наступать будем в любом случае.
— Так точно, сударь! — покорно отозвался Леудаст и, не выдержав, добавил: — Если бегемотов не будет, в сугробах на околице этого Мидлума немало наших ребят поляжет.
— Знаю, — с той же обреченностью произнес Хаварт. — Но приказ нам дан именно такой, и я его исполню. Даже погибнув, мы послужим державе.
— Хайль, — бросил Леудаст без всякой радости.
Обыкновенно Хаварт посмеялся бы вместе с ним и согласился б, но сейчас капитан покачал головой.
— Хочешь или нет, а это правда. В Грельце мы делаем все, чтобы оттеснить рыжиков, и наша атака здесь — мы не единственные завтра идем в бой — не позволит им перебросить туда подкрепления.
— Понял, сударь, — ответил Леудаст. — Как помру — буду знать, что погиб не напрасно.
— Ага, потому что я тебя кирпичом по башке тресну, — рассмеялся капитан Хаварт и хлопнул Леудаста по спине. — Готовь людей, сержант. Атакуем перед рассветом, с бегемотами или без.
— Так точно, капитан!
На бегемотов Леудаст не рассчитывал. В этом убеждал его весь ход войны. Бегемотов не хватало всегда; слишком мало их было для столь растянутого фронта. К штурму Мидлума сержант готовил свою роту, не полагаясь на поддержку огромных зверей. Впервые он порадовался, что ветеранов под его началом осталось не более горстки: новобранцы пойдут вперед, не осознавая, как мало их доберется хотя бы до околицы.
Но потом, глухой морозной ночью, к передовой подтянулись бегемоты, лязгая броней под теплыми попонами. Блестели в звездном свете окованные железом острые рога. Благодаря огромным снегоступам чудовища легко шли по глубокому снегу.
В душе Леудаста начала пробуждаться надежда — странное чувство.
— Мы справимся, — заявил он своим бойцам. — Мы вышвырнем рыжиков из этой деревни, мы будем гнать их через поля и убивать, пока останутся заряды. Они сами напросились, когда пришли в Ункерлант и вздумали отнять наши дома. Теперь они расплатятся сполна — до последнего гроша!
Родная его деревня лежала близ старой границы с Фортвегом, далеко к востоку от здешних мест. Как-то поживают его односельчане под властью альгарвейцев? Но помочь им Леудаст мог только причинив солдатам Мезенцио наибольший урон.
В темноте плохо видно было, как закивали бойцы. Они верили каждому слову командира — большинство из них были слишком неопытны, чтобы понимать, на что идут. После завтрашнего боя они станут ветеранами — те, кто не останется лежать на замерзшей земле
Ункерлантские ядрометы принялись засыпать Мидлум снарядами почти вовремя.
— Готовьтесь, ребята! — крикнул Леудаст. — Уже недолго осталось!
Он глянул туда, где за полем вспыхивали колдовским огнем разрывы. Альгарвейцы не могли не догадаться, что готовится атака. Если повезет, артподготовка помешает им организовать отпор. Если нет…
Засевшие в Мидлуме рыжики были настороже — Леудаст не мог припомнить, чтобы альгарвейцев удалось застать врасплох. Мечталось, конечно, об этом, но не более того. На траншеи ункерлантцев обрушился встречный град ядер — верней сказать, по счастью, немного за траншеями, так что пострадавших от обстрела оказалось немного.
По всему фронту зазвучали офицерские свистки: команда к атаке. Леудаст занимал офицерский пост, но свисток носить чином не вышел. Хватило и крика:
— Вперед!!!
Двинулись с места бегемоты. Чудовища остановились на окраине Мидлума. Те, что несли на спинах ядрометы, вместе с передвижной батареей обрушили свои снаряды на несчастную деревню. Другие поливали деревенские избы огненными лучами из станковых жезлов. В Мидлуме вспыхнули пожары, подсвечивая восточный горизонт, будто не ко времени подступившая заря.
Леудаст припал к земле, как ему показалось, за заснеженным валуном. Но на валунах не растет шерсть, то был дохлый бегемот — давно, судя по всему, дохлый, а значит, скорей всего, альгарвейский.
— Перебежками! — гаркнул Леудаст. — Перебежками!
Бойцы знали, что делать: одни залегли, прикрывая огнем бегущих, покуда те наступали, потом обе группы менялись ролями. Но одно дело — знать, а другое — делать, причем под огнем и сразу как положено. Большего, чем получилось в результате, Леудаст от своих подчиненных и не ожидал.
Его живо интересовало, нет ли у альгарвейцев в Мидлуме бегемотов. Если и были, звери непременно выйдут на открытое место: единственное, что могло остановить атакующего бегемота, — другой бегемот. Но из-за горящих домов не показалось ни единого чудовища. Может, подумал с надеждой Леудаст, они все от холода сдохли.
Когда пришел его черед, сержант ринулся вперед, к полыхающей деревне. Он промчался мимо повалившегося в снег мальчишки — тот зажимал обеими руками живот, но алая кровь хлестала сквозь пальцы, дымящейся струей стекая в снег. Леудаст только головой покачал на бегу.
Ему не раз приходилось отбивать атаки альгарвейцев на укрепленные деревни. Он знал, как это делается, и, к несчастью, противник тоже это понимал. В обороне они держались не хуже, чем в нападении. Но оставаться в Мидлуме и цепляться за каждый дом рыжики не могли себе позволить — потому что ункерлантцы не просто бросили солдат в лобовую атаку на деревню, но одновременно обходили ее с флангов, отрезая от захваченной противником территории.
«Вы сами научили нас этому трюку, — подумал Леудаст. — Посмотрим теперь, как он понравится вам».
Что он стал бы делать на месте альгарвейского командира, сержант не задумывался. Рыжик отправил часть бойцов в тыл, остальные же остались на месте. Вслед убегающим альгарвейцам двинулись неторопливые бегемоты. В сером свете зари фигурки рыжиков на снегу представляли собою отличные мишени.
В Мидлуме же по-прежнему кипел бой. У виска Леудаста прошипел луч. Сержант бросился в снег, паля во все стороны. Ему ответил пронзительный вскрик. Солдат хмыкнул довольно, но подниматься не торопился. Любой альгарвеец, оставшийся в живых к этому часу, должен быть ветераном, а ветераны горазды на всякие хитрости.
Что ж, у Леудаста были в рукаве свои козыри.
— Сдавайтесь! — крикнул он вначале на родном языке, потом, как ему казалось, на альгарвейском, и, поневоле перейдя снова на ункерлантский, продолжил: — Вам не одолеть!
Может, кто-то из солдат Мезенцио знал вражеское наречие. А может, и не знал, но понял. Мало-помалу перестрелка стихла. По одному, по двое из разрушенных изб и окопов выходили альгарвейцы: безоружные, с поднятыми руками, с ужасом в глазах.
— Силы горние… — прошептал Леудаст почти с трепетом.
Никогда прежде он не видел, чтобы рыжики сдавались в плен в таком множестве. Сбросив оцепенение, сержант кинулся вслед за своей ротой — обобрать пленных.
Ковыляя по заснеженной равнине на юго-восток, Тразоне размышлял о несбывшемся.
— Эй, сержант! — крикнул он, и слова замерзли туманным облачком. — Правда, что ли, мы видели драные башни Свеммелева драного дворца?
— Не знаю, как ты, а я точно видел, — глухо отозвался сержант Панфило из-под толстого шарфа, которым завязал нижнюю часть физиономии. — Мы же вместе вышли на тальфангский рынок, ты и я. Если бы мы перешли площадь…
— Угу. Если бы. — Тразоне пожал широкими плечами; могучим сложением он напоминал ункерлантца. И смутить его было так же тяжело — а может, солдат просто был слишком упрям, чтобы признать поражение. — Вот что я скажу, сержант: тьма добрых парней вышла на эту драную площадь. И куда меньше — ушло с нее.
— Это точно. — Панфило покивал немного. — Капитан Галафроне был, пожалуй, лучшим командиром из всех, кого я знал, а знавал я их немало! Да я бы королю в лицо сказал то же самое, хоть в Галафроне и капли дворянской крови не было.
— Еще бы не сказать, коли это чистая правда. — Тразоне миновал застывшую тушу павшего от стужи единорога. Шкура зверя была белее снега, в котором тот валялся. Солдат ткнул в нее пальцем. — Отрядить бы кого да разделать скотину. Гора доброго мяса, если только найдется место развести костер да прожарить его как следует.
— Ага. — Хоть Панфило и любил поесть, сейчас его занимало другое. — Я уже который день командую нашей ротой — силы горние, я долбаным батальоном уже который день командую! — а меня кто-нибудь произведет в офицеры? Едва ли, раз мой папаша зарабатывал, тачая башмаки!
— Вот тут не знаю, сержант, — отозвался Тразоне. — За последнее время дворян уже столько полегло, что их на всю державу не хватит вскоре. Вы, главное, помереть не вздумайте, а там и до новых нашивок недалеко.
— Да, мертвым чины без надобности. — Панфило вдруг принялся озираться. Тразоне понимал, отчего: пытался отыскать взглядом ункерлантских бегемотов в снегоступах или ункеров-пехотинцев в белых халатах. В такой буран бойцы Свеммеля оказывались подвижней свиих портивников. Тразоне тоже не позволял себе расслабиться.
Но пока врага не было видно — и слава за это силам горним. Проходя мимо замерзшего трупа какого-то несчастного альгарвейца, Тразоне разразился грубым хохотом.
— И что тут веселого? — осведомился Панфило.
— Бедолагу скрючило — ну точь-в-точь как того единорога! —
— Ха, — процедил Панфило. — Ха-ха.
Тразоне только плечами пожал, не сбавляя шага. По его мнению, ответ командира большего и не заслуживал.
Где-то впереди послышались резкие злопки разрывов, и миг спустя в вышине прокричал дракон.
— Ункерлантский, видать, — устало промолвил солдат. — А наши летчики где, прах побери ленивых засранцев?!
— Появляются иногда, — ответил Панфило с натужным оптимизмом. — Но наши сил растянуты по всему фронту…
— Ункерлантцам хватает драконов, чтобы нам ядра на головы швырять, — уныло отозвался Тразоне. — А для них фронт не короче. — Он махнул рукой, прежде чем Панфило успел ответить. — Знаю-знаю: а где-то на другом участке мы на них ядра бросаем. Но они-то здесь бомбардировку устроили! И одно из этих клятых ядер может свалиться мне на голову.
— Не станут они на нас ядра тратить — мелкая для них сошка. — Панфило указал на полыхающий городок. — Если мы не совсем сбились с дороги, впереди Аспанг. Через город пролегает становая жила. И как прикажешь доставлять подкрепления и боеприпасы н передовую, если линия выгорит дотла?
Тразоне был для альгарвейца весьма флегматичен, но плечами он повел, на взгляд жителя любой иной державы, экстравагантно.
Ратарю пришлось подбирать слова с большой осторожностью.
— Нанесение удара по всему фронту может быть, на мой взгляд, не самым эффективным способом изгнать противника.
— Продолжай.
В темных зрачках Свеммеля вспыхнуло подозрение. Если бы не цвет волос и глаз, он более походил бы на альгарвейца, нежели на своих подданных. Но способность конунга чуять заговоры — реальные или нет — делала его истинным наследником своих предков. И, как все конунги Ункерланта от начала державы, возражений он не терпел.
Поэтому маршалу пришлось подбирать слова весьма тщательно.
— Обратите внимание на то, как атаковали нас альгарвейцы, ваше величество. Они не просто ринулись через границу от южных рубежей до северных.
— Не просто? — прорычал Свеммель. — Тогда почему же бои идут на нашей земле от льдов Узкого моря до пустынь, населенных коварными зувейзинами?
Ратарю с жуткой ясностью вспомнилось, как поступал Свеммель с теми, кто вызывал его неудовольствие. Но маршал как никто из придворных конунга понимал, что требовалось не владыке, а его державе, и позволял себе говорить конунгу правду чаще, чем любой другой во дворце. Когда-нибудь это будет стоить ему головы, но пока…
— Обратите внимание не на то, что сотворили альгарвейцы, ваше величество, а на то, как им это удалось.
— Злобные, подлые псы! — пробормотал Свеммель рассеянно. — Предатели, всюду предатели. Они поплатятся. Как они поплатятся! Как все они у нас поплатятся!
Ратарь сделал вид, будто не слышит.
— Сосредоточив бегемотов и драконов на отдельных участках, они прорвали фронт, потом глубоко в нашем тылу сомкнули удары и спокойно уничтожили захваченные в котел части. Если бы они рассеяли свои силы по всему фронту, то не смогли бы найти в нем столько слабых мест или воспользоваться ими.
— И ты хочешь, чтобы мы последовали их примеру. — Судя по тону, перспектива эта привлекала конунга весьма слабо.
— Если мы намерены отбить врага, нам лучше так и поступить, — ответил Ратарь. — Что о них ни скажи, но один на один они лучшие солдаты Дерлавая.
«Что о них не скажи», — повторил он про себя. Альгарвейцы оказались еще и самыми эффективными убийцами Дерлавая. Не пролив столько крови, они не сумели бы продвинуться так далеко. При мысли об этом маршал испытывал тошноту. В этом Свеммель с охотой подражал своим противникам — с большой охотой. От этого Ратарю тоже делалось дурно.
— Правда? — промолвил Свеммель. — Мы сомневаемся. Если так, то как могли наши солдаты отбросить их?
Он презрительно фыркнул.
— У нас больше солдат. Мы надели снегоступы на своих бегемотов, в то время как они не додумались. У нас хватило соображения раздать войскам белые халаты. Мы лучше понимаем зиму, чем они. — Перечисляя, Ратарь загибал пальцы. — Но вспомните, ваше величество, — они учатся. Если мы не сможем нанести им тяжелый удар, пока они не пришли в себя, наша задача станет намного труднее.
Как он мечтал, чтобы конунг позволил ему руководить ункерлантской армией и не путался под ногами! Но с тем же успехом можно было мечтать о луне с неба — что Ратарь и сделал. Свеммель оставался у власти так долго не в последнюю очередь потому, что не давал слишком много власти никому из своих подданных. Ратарь, без сомнения, был вторым человеком в державе. Подчиненным он казался недостижимо могущественным и великим… но если конунг взмахнет рукой, через час в Ункерланте появится новый маршал. И это Ратарь понимал как никто другой.
— О, как жаждем мы нанести им удар, — прокурлыкал Свеммель хрипло и жадно. — Как жаждем видеть их войско разбитым и разгромленным! Желаем зреть мертвые тела альгарвейцев в снегу! Желаем вернуться к весне на старые наши границы!
— Едва ли нам удастся отбить все захваченные территории, если только противник не поможет нам в этом, — предупредил Ратарь.
Во дворце Свеммелю достаточно было махнуть рукой, чтобы воля его была исполнена. Поэтому конунг слишком часто полагал, что и весь остальной мир должен повиноваться его велениям. В тех частях Ункерланта, что оставались под его властью, армии инспекторов и печатников обеспечивали его могущество. Но солдат короля Мезенцио привести к повиновению было не так легко, как безответных крестьян. И Свеммелю лучше было б понять это вовремя.
— Тогда зачем нам войско, — капризно осведомился владыка, — если не в силах мы добиться от него наилучших результатов?
— Ваше величество, лучше не будет, — ответил Ратарь. — Если вы надеетесь добиться большего, чем в силах совершить люди и звери, вас ожидает разочарование.
— Нас всегда ждет разочарование. — Горько-сладкие песни жалости к себе находили в душе конунга горячий отклик. — Даже единоутробный брат наш предал нас. Но мы отмстили подлому Киоту. О, как мы отмстили!
Конунг Гунтрам, отец Свеммеля и Киота, не пережил унизительного разгрома в Шестилетней войне. Ни один из близнецов не собирался признавать, что появился на свет вторым, а законным наследником является его противник. Шестилетняя война дорого обошла ь Ункерланту, но по сравнению с последовавшей Войной конунгов-близнецов то была просто детская игра. Кончилось все тем, что победивший Свеммель сварил Киота живьем.
— Хорошо же, наш маршал, — промолвил конунг, возвращаясь отчасти к реальности. — Если полагаешь ты, что нам надлежит сражаться на альгарвейский манер, — сражайся. Мы дозволяем. Но если армии наши не добьются успеха, за неудачу будет спрошено с тебя.
Запахнувшись в мантию, он вылетел из кабинета.
Оставшись на миг в одиночестве, Ратарь позволил себе шумно вздохнуть с облегчением — и как раз вовремя, потому что в следующий момент в кабинет заглянул его адъютант. Суровая физиономия майора Меровека была встревожена — как и следовало ожидать после королевского визита.
— Продолжаем, майор, — ответил Ратарь на незаданный вопрос.
— Слава силам горним! — воскликнул Меровек и больше ничего не сказал: судя по обеспокоенному лицу, адъютант и так испугался, что сболтнул лишнего. Никто, кроме Ратаря, не мог его слышать, но сорвавшиеся с языка слова давали маршалу лишнюю толику власти над подчиненным. Так устроена была жизнь во дворце конунга.
— Его величество желает, чтобы мы продолжали атаковать альгарвейцев, — промолвил Ратарь. — И не он один, должен заметить. Мы спорили не о цели, а о средствах.
— И? — осторожно уточнил майор.
Он не хуже начальника знал, что порою Свеммель просто отдавал приказ и настаивал, чтобы его испольнили. За последние годы Ункерлант не раз страдал из-за этого.
— И нам приказано следовать предложенному плану, — ответил маршал.
Меровек подавил облегченный вздох, но не до конца: на физиономии его облегчение рисовалось предельно явственно.
— Из Куусамо нет новостей? — спросил Ратарь, готовый перевести беседу на любую тему, даже самую неприятную, лишь бы та не имела касательства к конунгу Свеммелю.
— Говорят, погибли двое князей, разрушено полстолицы, — ответил Меровек. — Интересно, сколько же кауниан пришлось рыжикам перерезать, чтобы такое провернуть? И слава силам горним, что это не Котбус под удар попал!
— Не зарекайся, — предупредил маршал, и адъютант с кислой миной кивнул. — Конечно, — продолжал Ратарь, — сражаясь с нами, альгарвейцы вынуждены опасаться наших солдат. А куусаманских солдат на континенте нет пока.
— Жаль, что нет, — мрачно заметил Меровек. — Теперь куусаманам дольше придется собираться, чтобы вступить в бой.
— Пожалуй, ты прав, — признал маршал, — но и сражаться они станут упорней. Теперь они на собственной шкуре ощутили, с кем воюют. Надеюсь, чародеи Мезенцио не решатся ударить тем же способом по Сетубалу. Вот это было бы скверно.
— Да, Лагоаш, по крайней мере, воюет всерьез, хотя и не на Дерлавае, а на Земле обитателей льдов, — согласился майор.
— И на море, — добавил маршал. Адьютант его пренебрежительно фыркнул. — Да, мы слишком мало внимания уделяем флоту, — настойчиво произнес Ратарь. — Мы слишком поздно спохватились, что можем потерять Глогау на крайнем севере, а где бы мы были без тамошнего порта? В глубокой дыре, вот где!
— Это правда, — признал Меровек неохотно, но искренне. — И все же победа или поражение — решается на суше.
— Мне кажется так, — отозвался Ратарь. — Если ты спросишь военачальников Мезенцио, они, скорей всего, тоже так думают. Но если задашь этот вопрос в Сибиу, Лагоаше или Куусамо, можешь услышать другой ответ.
— Иноземцы, — пробормотал Меровек еле слышно.
Ункерлант, крупнейшая держава Дерлавая, всегда до определенной степени был «мирком в себе», и многие его жители, подобно адъютанту Ратаря, недолюбливали пришельцев извне.
Но сейчас альгарвейцы ворвались в их мирок и деятельно рушили все вокруг себя — эффективно рушили, пугающе эффективно.
— Его величество надеется, что мы сможем разгромить противника до прихода весны, — промолвил маршал, желая выяснить, что думает об этом Меровек.
Но маршальский адъютант был придворным, политическим животным, в той же мере, что и солдатом. Что бы он ни думал о монарших надеждах, мнение свое он оставил при себе, заметив только:
— Надеюсь, что его величество окажутся правы.
Ратарь вздохнул. Он тоже надеялся, что Свеммель окажется прав, но не поставил бы на это и ломаной пуговицы.
— Что же, — промолвил он, вздохнув снова, — тогда нам придется постараться не обмануть его ожиданий.
— Так точно! — С этим майор Меровек мог согласиться без опаски, что и сделал весьма бурно.
— Но по порядку. — Ратарь принялся было расхаживать по кабинету, но тут же остановился: что ж это он — подражать конунгу вздумал? Запустить вновь эшелон мыслей ему удалось не сразу. — Мы должны оттеснить рыжиков как можно дальше от столицы — тогда им сложней будет обойтись с нами, как только что с Куусамо. Кроме того, мы должны удержать коридор на Глогау и отбить по возможности большую часть герцогства Грельц — это если мы не хотим голодать в будущем году, понятное дело.
— Совершенно верно, — поддержал Меровек, и, будучи немного придворным, добавил: — Чем большую часть Грельца мы вернем короне, тем больший позор нанесем Мезенцио и его марионеточному королю.
— Верно, — согласился Ратарь. — Альгарвейцы могли бы причинить нам больше горя, если бы назначили королем Грельца кого-то из местных дворян-предателей, а не королевского родича. Едва ли крестьяне захотят кланяться альгарвейцу, хоть тот и нацепил на башку золотой венец.
После Войны близнецов, после страшных лет царствования Свеммеля, маршал опасался, что крестьяне и горожане Ункерланта станут приветствовать альгарвейцев как освободителей. Некоторые так и поступали — но их, полагал маршал, было бы куда больше, если бы рыжики не показали с предельной ясностью, что пришли как завоеватели.
— Если враг совершает ошибки, нам стоит воспользоваться ими, — промолвил он. — Слишком мало было таких ошибок. Зато слишком часто ошибались мы.
Никто из придворных Свеммеля не осмелился бы заявить подобное. Меровек глянул на Ратаря с ужасом.
— Будьте осторожны, господин мой маршал, — предупредил он. — Если ваши слова дойдут до ушей конунга, он или обвинит вас во всех бедах, или решит, что вы обвинили его.
С точки зрения Ратаря, и то, и другое будет одинаково прискорбно. Коротко кивнув в знак признательности, он вернулся к себе в кабинет и снова глянул на карту. Контратака в Грельце уже разворачивалась полным ходом. Он присмотрелся к расположению своих частей. К северо-востоку от Котбуса тоже открывалась возможность для наступления, которое не позволит альгарвейцам перебросить достаточно сил на юг. Он снова кивнул, потом подозвал Меровека и принялся диктовать приказы.
Повышение — незначительное, но все же — догнало наконец Леудаста. Теперь он официально считался сержантом. А командовал ротой — иначе сказать, горсткой таких же, как он сам, ветеранов, разбавленной новобранцами, которых трудно было назвать зелеными, потому что неделя в окопах любого превращала в грязного разбойника.
Леудасту порой интересно становилось, многими ли ротами в войске конунга Свеммеля командуют сержанты. Должно быть, очень многими — или он чернозадый зувейзин. Но гораздо интересней ему было, когда же ему жалованье выдавать станут по новому чину. Ждать можно было долго.
Вспомнив о деньгах, он рассмеялся про себя. На что ему деньги на передовой — в кости играть, что ли? Потратить их не на что, потому как купить нечего. А об увольнении и мечтать нечего. В нынешние времена на фронт отправляли каждого, кто способен удержать в руках жезл.
Но впервые с начала войны против Альгарве ункерлантские войска наступали. Леудаст готов был вопить от радости всякий раз, когда с неба сыпался снег или стынущий на лету дождь, даже если непогоду приходилось пережидать в окопах. Он понимал, что маршал мороз сделал для победы над рыжиками едва ли не больше, чем маршал Ратарь.
Где-то неподалеку начали рваться ядра. Альгарвейцы, что окопались в деревне к северо-востоку от позиций, занятых ротой Леудаста, не собирались сдаваться без боя. Ядрометов у них хватало, упорных бойцов — тоже. Послышались крики раненых. Леудаст поцокал языком. Пускай альгарвейцы отступали — они продолжали брать с противника дань кровью.
Волоча ноги по сугробам, к Леудасту подошел капитан Хаварт. Начинал капитан с того, что командовал той ротой, что сейчас находилась под водительством сержанта. А сам он нынче вел в бой добрую бригаду. Его вообще не повышали в чине: он так и выполнял обязанности старшего офицера на капитанском жалованье.
И забывчив он стал как генерал.
— Привет, Магнульф, — бросил он походя.
— Магнульф погиб, — отозвался Леудаст.
Если бы он тогда высунулся из воронки вместо своего сержанта, разрыв снес бы ему полголовы. «Повезло, — мелькнуло у него в голове. — Просто повезло».
— Я Леудаст.
— Ну да, верно… — Хаварт содрал с головы ушанку и пару раз хлопнул себя по затылку. — А я, видно, Марвефа, фея весенней листвы!
— Ничуть не удивлюсь, сударь, — ехидно заметил Леудаст. — Очень похожи!
Хаварт заржал, покачнувшись на каблуках. Хороший он был командир и ошибался нечасто.
— Что теперь? — спросил Леудаст.
Хаварт указал вперед, на деревушку, откуда альгарвейцы продолжали метать ядра в сторону противника.
— Завтра утром мы вышвырнем их из Мидлума, — объявил он. — Предполагается, что атаку поддержат бегемоты, но наступать будем в любом случае.
— Так точно, сударь! — покорно отозвался Леудаст и, не выдержав, добавил: — Если бегемотов не будет, в сугробах на околице этого Мидлума немало наших ребят поляжет.
— Знаю, — с той же обреченностью произнес Хаварт. — Но приказ нам дан именно такой, и я его исполню. Даже погибнув, мы послужим державе.
— Хайль, — бросил Леудаст без всякой радости.
Обыкновенно Хаварт посмеялся бы вместе с ним и согласился б, но сейчас капитан покачал головой.
— Хочешь или нет, а это правда. В Грельце мы делаем все, чтобы оттеснить рыжиков, и наша атака здесь — мы не единственные завтра идем в бой — не позволит им перебросить туда подкрепления.
— Понял, сударь, — ответил Леудаст. — Как помру — буду знать, что погиб не напрасно.
— Ага, потому что я тебя кирпичом по башке тресну, — рассмеялся капитан Хаварт и хлопнул Леудаста по спине. — Готовь людей, сержант. Атакуем перед рассветом, с бегемотами или без.
— Так точно, капитан!
На бегемотов Леудаст не рассчитывал. В этом убеждал его весь ход войны. Бегемотов не хватало всегда; слишком мало их было для столь растянутого фронта. К штурму Мидлума сержант готовил свою роту, не полагаясь на поддержку огромных зверей. Впервые он порадовался, что ветеранов под его началом осталось не более горстки: новобранцы пойдут вперед, не осознавая, как мало их доберется хотя бы до околицы.
Но потом, глухой морозной ночью, к передовой подтянулись бегемоты, лязгая броней под теплыми попонами. Блестели в звездном свете окованные железом острые рога. Благодаря огромным снегоступам чудовища легко шли по глубокому снегу.
В душе Леудаста начала пробуждаться надежда — странное чувство.
— Мы справимся, — заявил он своим бойцам. — Мы вышвырнем рыжиков из этой деревни, мы будем гнать их через поля и убивать, пока останутся заряды. Они сами напросились, когда пришли в Ункерлант и вздумали отнять наши дома. Теперь они расплатятся сполна — до последнего гроша!
Родная его деревня лежала близ старой границы с Фортвегом, далеко к востоку от здешних мест. Как-то поживают его односельчане под властью альгарвейцев? Но помочь им Леудаст мог только причинив солдатам Мезенцио наибольший урон.
В темноте плохо видно было, как закивали бойцы. Они верили каждому слову командира — большинство из них были слишком неопытны, чтобы понимать, на что идут. После завтрашнего боя они станут ветеранами — те, кто не останется лежать на замерзшей земле
Ункерлантские ядрометы принялись засыпать Мидлум снарядами почти вовремя.
— Готовьтесь, ребята! — крикнул Леудаст. — Уже недолго осталось!
Он глянул туда, где за полем вспыхивали колдовским огнем разрывы. Альгарвейцы не могли не догадаться, что готовится атака. Если повезет, артподготовка помешает им организовать отпор. Если нет…
Засевшие в Мидлуме рыжики были настороже — Леудаст не мог припомнить, чтобы альгарвейцев удалось застать врасплох. Мечталось, конечно, об этом, но не более того. На траншеи ункерлантцев обрушился встречный град ядер — верней сказать, по счастью, немного за траншеями, так что пострадавших от обстрела оказалось немного.
По всему фронту зазвучали офицерские свистки: команда к атаке. Леудаст занимал офицерский пост, но свисток носить чином не вышел. Хватило и крика:
— Вперед!!!
Двинулись с места бегемоты. Чудовища остановились на окраине Мидлума. Те, что несли на спинах ядрометы, вместе с передвижной батареей обрушили свои снаряды на несчастную деревню. Другие поливали деревенские избы огненными лучами из станковых жезлов. В Мидлуме вспыхнули пожары, подсвечивая восточный горизонт, будто не ко времени подступившая заря.
Леудаст припал к земле, как ему показалось, за заснеженным валуном. Но на валунах не растет шерсть, то был дохлый бегемот — давно, судя по всему, дохлый, а значит, скорей всего, альгарвейский.
— Перебежками! — гаркнул Леудаст. — Перебежками!
Бойцы знали, что делать: одни залегли, прикрывая огнем бегущих, покуда те наступали, потом обе группы менялись ролями. Но одно дело — знать, а другое — делать, причем под огнем и сразу как положено. Большего, чем получилось в результате, Леудаст от своих подчиненных и не ожидал.
Его живо интересовало, нет ли у альгарвейцев в Мидлуме бегемотов. Если и были, звери непременно выйдут на открытое место: единственное, что могло остановить атакующего бегемота, — другой бегемот. Но из-за горящих домов не показалось ни единого чудовища. Может, подумал с надеждой Леудаст, они все от холода сдохли.
Когда пришел его черед, сержант ринулся вперед, к полыхающей деревне. Он промчался мимо повалившегося в снег мальчишки — тот зажимал обеими руками живот, но алая кровь хлестала сквозь пальцы, дымящейся струей стекая в снег. Леудаст только головой покачал на бегу.
Ему не раз приходилось отбивать атаки альгарвейцев на укрепленные деревни. Он знал, как это делается, и, к несчастью, противник тоже это понимал. В обороне они держались не хуже, чем в нападении. Но оставаться в Мидлуме и цепляться за каждый дом рыжики не могли себе позволить — потому что ункерлантцы не просто бросили солдат в лобовую атаку на деревню, но одновременно обходили ее с флангов, отрезая от захваченной противником территории.
«Вы сами научили нас этому трюку, — подумал Леудаст. — Посмотрим теперь, как он понравится вам».
Что он стал бы делать на месте альгарвейского командира, сержант не задумывался. Рыжик отправил часть бойцов в тыл, остальные же остались на месте. Вслед убегающим альгарвейцам двинулись неторопливые бегемоты. В сером свете зари фигурки рыжиков на снегу представляли собою отличные мишени.
В Мидлуме же по-прежнему кипел бой. У виска Леудаста прошипел луч. Сержант бросился в снег, паля во все стороны. Ему ответил пронзительный вскрик. Солдат хмыкнул довольно, но подниматься не торопился. Любой альгарвеец, оставшийся в живых к этому часу, должен быть ветераном, а ветераны горазды на всякие хитрости.
Что ж, у Леудаста были в рукаве свои козыри.
— Сдавайтесь! — крикнул он вначале на родном языке, потом, как ему казалось, на альгарвейском, и, поневоле перейдя снова на ункерлантский, продолжил: — Вам не одолеть!
Может, кто-то из солдат Мезенцио знал вражеское наречие. А может, и не знал, но понял. Мало-помалу перестрелка стихла. По одному, по двое из разрушенных изб и окопов выходили альгарвейцы: безоружные, с поднятыми руками, с ужасом в глазах.
— Силы горние… — прошептал Леудаст почти с трепетом.
Никогда прежде он не видел, чтобы рыжики сдавались в плен в таком множестве. Сбросив оцепенение, сержант кинулся вслед за своей ротой — обобрать пленных.
Ковыляя по заснеженной равнине на юго-восток, Тразоне размышлял о несбывшемся.
— Эй, сержант! — крикнул он, и слова замерзли туманным облачком. — Правда, что ли, мы видели драные башни Свеммелева драного дворца?
— Не знаю, как ты, а я точно видел, — глухо отозвался сержант Панфило из-под толстого шарфа, которым завязал нижнюю часть физиономии. — Мы же вместе вышли на тальфангский рынок, ты и я. Если бы мы перешли площадь…
— Угу. Если бы. — Тразоне пожал широкими плечами; могучим сложением он напоминал ункерлантца. И смутить его было так же тяжело — а может, солдат просто был слишком упрям, чтобы признать поражение. — Вот что я скажу, сержант: тьма добрых парней вышла на эту драную площадь. И куда меньше — ушло с нее.
— Это точно. — Панфило покивал немного. — Капитан Галафроне был, пожалуй, лучшим командиром из всех, кого я знал, а знавал я их немало! Да я бы королю в лицо сказал то же самое, хоть в Галафроне и капли дворянской крови не было.
— Еще бы не сказать, коли это чистая правда. — Тразоне миновал застывшую тушу павшего от стужи единорога. Шкура зверя была белее снега, в котором тот валялся. Солдат ткнул в нее пальцем. — Отрядить бы кого да разделать скотину. Гора доброго мяса, если только найдется место развести костер да прожарить его как следует.
— Ага. — Хоть Панфило и любил поесть, сейчас его занимало другое. — Я уже который день командую нашей ротой — силы горние, я долбаным батальоном уже который день командую! — а меня кто-нибудь произведет в офицеры? Едва ли, раз мой папаша зарабатывал, тачая башмаки!
— Вот тут не знаю, сержант, — отозвался Тразоне. — За последнее время дворян уже столько полегло, что их на всю державу не хватит вскоре. Вы, главное, помереть не вздумайте, а там и до новых нашивок недалеко.
— Да, мертвым чины без надобности. — Панфило вдруг принялся озираться. Тразоне понимал, отчего: пытался отыскать взглядом ункерлантских бегемотов в снегоступах или ункеров-пехотинцев в белых халатах. В такой буран бойцы Свеммеля оказывались подвижней свиих портивников. Тразоне тоже не позволял себе расслабиться.
Но пока врага не было видно — и слава за это силам горним. Проходя мимо замерзшего трупа какого-то несчастного альгарвейца, Тразоне разразился грубым хохотом.
— И что тут веселого? — осведомился Панфило.
— Бедолагу скрючило — ну точь-в-точь как того единорога! —
— Ха, — процедил Панфило. — Ха-ха.
Тразоне только плечами пожал, не сбавляя шага. По его мнению, ответ командира большего и не заслуживал.
Где-то впереди послышались резкие злопки разрывов, и миг спустя в вышине прокричал дракон.
— Ункерлантский, видать, — устало промолвил солдат. — А наши летчики где, прах побери ленивых засранцев?!
— Появляются иногда, — ответил Панфило с натужным оптимизмом. — Но наши сил растянуты по всему фронту…
— Ункерлантцам хватает драконов, чтобы нам ядра на головы швырять, — уныло отозвался Тразоне. — А для них фронт не короче. — Он махнул рукой, прежде чем Панфило успел ответить. — Знаю-знаю: а где-то на другом участке мы на них ядра бросаем. Но они-то здесь бомбардировку устроили! И одно из этих клятых ядер может свалиться мне на голову.
— Не станут они на нас ядра тратить — мелкая для них сошка. — Панфило указал на полыхающий городок. — Если мы не совсем сбились с дороги, впереди Аспанг. Через город пролегает становая жила. И как прикажешь доставлять подкрепления и боеприпасы н передовую, если линия выгорит дотла?
Тразоне был для альгарвейца весьма флегматичен, но плечами он повел, на взгляд жителя любой иной державы, экстравагантно.