Томас Скарлетт. Молодые, способные

   Но последней каплей все-таки стал случай с Пол Потом. С логическим мышлением у Энн все обстояло прекрасно — потому она и взялась за опыты с улитками. С трех-четырех лет она уже умела предвидеть возможные последствия событий: понимала, чем обернется ее очередной поступок, а когда стала постарше, вычисляла, почему его не стоит совершать. Вот и узнав о Пол Поте, Энн задумалась: что случилось бы, если бы кто-нибудь его убил? Исчезло бы все зло в мире? Нет. А если убить всех злодеев? Неплохо, но кто будет отбирать злодеев? Энн смотрела передачу о людях, которых обвинили в преступлениях несправедливо. А если кто-нибудь решит, что и она злодейка — или ее родители, — и явится, чтобы их убить? Если она оправдала убийство Пол Пота, значит, когда-нибудь могут оправдать и ее убийство — и возразить нечего. Значит, Пол Пота надо оставить в покое. Пусть его зверства будут на его совести, а Энн до них дела нет.
   Едва Энн случайно наткнулась на это решение и поняла, что мировые проблемы — не ее проблемы, ей стало гораздо, гораздо легче. Но что-то умерло в ней за долгие месяцы, пока она в муках размышляла о Пол Поте. Ее терзали и другие вопросы, и в пять лет она решила, что лучше не слишком сильно любить родителей, они же когда-нибудь все равно умрут, и самой не иметь детей, потому что и она умрет, огорчив их, или, хуже того, дети умрут и огорчат ее. Заодно Энн отказалась от мысли когда-нибудь обзавестись парнем или друзьями.
   С тех пор ее радости не имели ничего общего с реальностью. Она любила романы со счастливым концом, голливудские фильмы и, конечно, мыльные оперы. В этих вымышленных историях были истинная любовь и дружба, сплетни, интриги, и, разумеется, все хорошо заканчивалось. Для Энн все стало просто. Если жизнь не похожа на голливудское кино, остается лишь послать эту жизнь подальше и взять напрокат очередную кассету.
   Энн старательно избегает фильмов о войне, никогда не читает книг с трагическим концом, не смотрит благотворительных передач (особенно телемарафоны «Ради жизни») и лишь изредка включает новости. Когда у ее тети нашли рак, Энн «переключилась» на другой канал. Она терпела лишь абстрактные болезни — у незнакомых людей, второстепенных персонажей. Главные герои всегда поправляются, и даже если происходит самое страшное, их смерть на экране прекрасна, тем более что ее режиссеры — сами умирающие. Они успевают сказать последние мудрые слова, оставить завещание, порадовать напоследок всех, кто им дорог. А когда в мыльной опере кто-нибудь умирает, его почти сразу заменяет новый персонаж.
   Несмотря на все это, Энн не могла смотреть, как умирают Хелен Дэниэлс или Бобби Симпсон (она так и не привыкла звать ее Бобби Фишер). Обе стали для нее чем-то вроде давних подруг, она бы не выдержала. Но когда родная бабушка у нее на глазах умерла на больничной койке, Энн не испытала ровным счетом ничего. Раньше, видя по ТВ трагедии или катастрофы, она пыталась сочувствовать жертвам, иногда пробовала даже всплакнуть — так ведь принято. Но эта часть ее существа теперь мертва, как принцесса Диана, чью смерть Энн сочла фарсом, а похороны — на редкость вульгарным зрелищем. Она так и не поняла, в чем смысл книги соболезнований. Почему люди часами стояли в очереди только ради того, чтобы в книге расписаться? Полная бессмыслица. Сентиментальный вздор.
   С чужой смертью у Энн проблем не возникало, зато имелись серьезные затруднения с собственной. В пятнадцать лет она перенесла первый приступ паники. Она как раз закончила свою лучшую поэму — и последнюю, ибо превзойти этот шедевр невозможно, — и лежала в постели, пытаясь уснуть. В темноте ее вдруг поразила мертвая тишина в комнате и на обычно оживленной улице. Вскоре Энн начала прислушиваться к биению собственного сердца. Сначала оно постукивало ровно и убаюкивающе. Прежде Энн ни разу не задумывалась, что будет, если собьется ритм или если сердце вообще замрет. Но едва эта мысль пришла ей в голову, как она поняла, насколько хрупка ее жизнь. От комка соединительных тканей, вен и мышц — вот от чего она зависит. Он ведь может износиться? И остановиться может? А инфаркты? Энн читала про инфаркты и знала, что один из симптомов — боль в левой руке.
   Через пять минут у Энн появились боли в левой руке, а сердечный ритм сбился.
   Через пятнадцать минут ее увезла «скорая».
   За четыре года Энн так часто попадала в отделение «скорой помощи», что ее больше не принимали, и вскоре у нее развился комплекс мальчика, кричавшего «волки». Энн считала, что всякий раз, поднимая ложную тревогу, она снижает свои шансы на спасение, когда и вправду окажется при смерти — а сердце в таком состоянии, что это случится очень скоро. Энн уже не обращалась в «скорую», но приступы не прекратились. Убедившись, что сердце в ближайшее время ее не подведет, Энн переключилась на другие недуги: менингит, рассеянный склероз, коровье бешенство — все они тайно развивались в ней. Но она молчала, никого не желая огорчать.
   Когда она была совсем маленькой, у них дома жила черная кошка Саша. Однажды Саша долго болела, а потом сбежала. Мать объяснила, что Саша ушла умирать где-нибудь в тайном убежище, чтобы никого не расстраивать. Энн решила последовать Сашиному примеру. Она умрет, как кошка, — тайно, в одиночестве, никого не опечалив.
   Энн не пьет. И не курит. Не хочет даже пробовать, чтобы не привыкать. По той же причине она не употребляет наркотиков и избегает секса. Она знает, что будет потом скучать по сексу и невольно привяжется к партнерам. Поэтому она живет аскетом.
   Энн не привлекает идея найти прозаическую работу на неполный день. В сущности, пока мать не пригрозила лишить ее содержания, Энн вообще о работе не задумывалась. Она никогда не работала — только уборщицей в период увлечения экзистенциализмом. Зачем вообще на кого-то работать? Зачем выходить на работу — выходить из игры — и подвергаться эксплуатации? Это не укладывается у Энн в голове. Предлагаешь кому-то услуги, а он получает прибыль — значит, продаешься задешево. И вот еще загвоздка: поднять цену ты не можешь, потому что на рынке господствуют покупатели — это они решают, сколько тебе платить. Все работодатели жаждут прибыли и платить будут меньше, чем заслуживаешь. Поэтому работа на чужого дядю Энн не прельщает. К чему себя утруждать? И даже если согласишься на эксплуатацию, чувство долга все равно нулевое. Разве что сценарии писать или романы, но и за такую работу ей незачем браться — родители достаточно состоятельны, чтобы ее содержать.
   По объявлению в газете Энн написала только потому, что оно было дурацкое.

Глава 32

   С виду море чертовски холодное.
   Джейми и его спутники спешат к Тие. Она сидит на камне метрах в двадцати от полосы прибоя, держась за щиколотку. Здесь, внизу, небезопасно, а как переправить Тию наверх, Джейми пока не знает. Даже спуск ему дался нелегко, особенно под гнетом страшной находки.
   — Это еще что? Горные спасатели? — спрашивает Тия, завидев парней.Джейми шутить не расположен.
   Брин почему-то нервничает. Его трясет.
   Пол наклоняется и берет Тию за руку.
   — Можешь встать? — спрашивает он.
   — Да, — говорит она и встает. — Ногу подвернула.
   — Значит, идти не сможешь?
   — Вообще-то нет, — отвечает Тия.
   Джейми, кажется, отморозил уши. Холод здесь собачий. Волны бьются о скалы, обдавая Джейми брызгами, да еще льет дождь с градом. Фигово, что погода испортилась. С высоты утесов море выглядело суровым, а здесь оно прямо чудовищное. Человек в здравом уме в такую погоду к воде не приблизится — это Джейми ясно. Даже опытные моряки наверняка дома отсиживаются. Может, постепенно шторм утихнет. Но Джейми ни разу не видел море спокойным, с тех пор как очутился на острове.
   Тия что-то говорит, но ветер, прибой и дождь заглушают голос. Оказывается, Джейми отошел от остальных. Спасатель из него никакой. Гадая, на что же он вообще способен, Джейми еще минуту смотрит, как волны разбиваются о скалу, потом возвращается к Тие и остальным.
   Брин уже взвалил Тию на спину и двинулся в обратный путь. Джейми и Пол следуют за ним по пятам. Опасность подстерегает на каждом шагу, Брин вряд ли донесет Тию до самого верха утеса. Джейми знает: если пострадает кто-нибудь еще, он себе этого не простит. Это его долг — спасать Тию. Это он обязан совершить подвиг. За эти дни он уже упустил кучу возможностей. Карабкаясь вверх по тропе, прорубленной в кустах и бурьяне, поскальзываясь в грязи, Джейми мысленно дает себе клятву: следующего случая он не упустит.
   — По крайней мере, теперь можно спуститься к воде, — говорит Пол, когда они добираются до вершины утеса.
   Брин бережно опускает Тию на траву. Все-таки он справился.
   — Спасибо, — говорит она.
   — Идти можешь? — спрашивает Брин. Хромая, Тия делает несколько шагов.
   — Нет, — качает головой она. — Кажется, у меня растяжение.
   — Я отнесу тебя в дом, — предлагает Пол, но Брин отказывается от помощи и снова подхватывает Тию на руки.
   В кухне пусто.
   — А где Эмили? — спрашивает Тия.
   Джейми пожимает плечами. Он уже не понимает, что творится.
   Пол готовит ужин.
   Стемнело. Дождь продолжается, слышатся далекие раскаты грома. Эмили по-прежнему нет, в кухне только Пол и Джейми.
   — Что готовишь? — спрашивает Джейми.
   — Фасоль с картофельным пюре, — отвечает Пол.
   — Отлично, — печально говорит Джейми. — Хоть что-то радует.
   — А ты точно в порядке?
   — Ну и что ты будешь делать, если я скажу «нет»? — интересуется Джейми. — Позвонишь врачу? Сводишь меня в паб? Принесешь кассету с новым фильмом? Да, я не в себе, но скоро все наладится. Возьму себя в руки. Не беспокойся за меня, я выживу.
   — Кто-нибудь растопил камин?
   — Брин разводит огонь, — сообщает Джейми. — Сказал, что помощь не нужна. — Он зевает. Устал от волнений.
   — Что там с лодкой? — продолжает Пол.
   Этого Джейми и боялся. Конструкцию гребаной лодки ему не придумать. И даже если бы он мог, не успел бы — пришлось обманывать Эмили, волноваться из-за ножа, маски и прочих вещей из чемодана, а потом спасать Тию. В общем, Джейми — слюнтяй, а не герой. Выживание он тоже прохлопал. Правда, и Брин, и Пол взвалили на себя задачи не по плечу, но утешение так себе, слабенькое. Джейми хочется придумать лучшую лодку в мире, а он не может.
   — Ничего, — вяло отвечает он. — Я лажанулся.
   — А это не она? — смеется Пол.
   Он показывает Джейми лист бумаги с детским рисунком. Несколько человек тонут, еще один злорадно смотрит на них из лодки. Джейми комкает рисунок и швыряет его в мусорное ведро.
   — Умора, — цедит он.
   — Картошку чистить будешь? — спрашивает Пол.
   — А я думал, ты не умеешь, — удивляется Джейми. — Ну, готовить и все такое.
   — Когда надо — умею, — отвечает Пол.
   — А Эмили про ужин забыла, — грустно говорит Джейми.
   — Да что с тобой такое?
   — Не будем об этом.
   — Хорошо.
   Когда входит Энн, оба молчат.
   — Кто еще умер? — спрашивает она.
   — Тия подвернула ногу, — сообщает Пол.
   — Что-нибудь узнала о приливах? — оживляется Джейми.
   — Почти ничего, — отвечает Энн. — Здесь они бывают.
   — Роскошно, — вздыхает Джейми. — Ты хоть знаешь, где мы?
   — Извини, в библиотеке не нашлось карты со стрелкой: «Вы здесь».
   — Значит, мы в заднице, — говорит Джейми.
   — Оптимист ты наш, — говорит Энн.
   — Отстань от меня, — просит Джейми. — Умоляю. У меня был дерьмовый день.
   — Каждый день дерьмовый, если тебя похитили, — жизнерадостно возражает Энн. — Глазам не верю, — говорит она Полу. — Ты умеешь готовить?
   — Только никому не рассказывай, — улыбается он.
   — А почему ты?
   — Ты не в курсе? У нас званый ужин.
   — Кто сказал? — настораживается Джейми.
   — Я, — говорит Пол. — Надо отметить, что нас не изнасиловали и не изуродовали. Только Эмили — ни слова.
   Энн смеется и переглядывается с Полом. Джейми не понимает, шутят они или всерьез.
   — Прикалываетесь? — спрашивает он.
   — Да нет, по-честному, — отвечает Пол.
   — Где будем ужинать? — интересуется Энн.
   — На кухне, — решает Пол.
   — Почему? — удивляется Джейми. — Вчера в гостиной было так уютно...
   — А сегодня на ужин соус, — возражает Пол.

Глава 33

   Ужин проходит в молчании.
   Тию тревожит нога. Щиколотка страшно распухла, покраснела и болит. По школьным хоккейным матчам Тия знает, что вскоре щиколотка станет лиловой. Пригодилась бы ибупрофеновая мазь и повязка, но поблизости — ни одного травмпункта. С прошлой ночи и до сегодняшнего ужина Тию мучил лишь страх. Мертвец так ее перепугал, что она сама чуть не отдала богу душу. Но теперь труп ее только злит. Кто дал этому человеку право тащить их сюда? Как он смел привезти их на остров, где нет ни единого врача? А если бы кто-нибудь серьезно заболел? Тия помнит, что мертвец наверняка собирался убить их всех — или, по крайней мере, запугать до смерти, — но все-таки.
   Пять минут гробовой тишины. Эмили начинает шмыгать носом.
   Тия видит, как по щеке Эмили ползет слеза.
   Через несколько минут это замечают все.
   — В чем дело? — спрашивает Пол.
   — Меня все ненавидят, — всхлипывает Эмили.
   — Кто? — уточняет Пол. — Лично я — нет.
   — Все думают, я чокнулась.
   — Неправда, — возражает Тия.
   — Тогда что с вами? Тия смотрит в стол.
   — Мы просто... Послушай, это неважно. Брин встает.
   — Ты куда? — спрашивает Эмили.
   — Проверить камин, — говорит он.
   — И я, — присоединяется Тия. — Я помогу.
   — Может, хватит от меня бегать? — спрашивает Эмили. —Яне сумасшедшая, ясно вам?
   Тия встает и хромает вслед за Брином в гостиную.
   Когда они возвращаются, Эмили еще всхлипывает, а остальные обсуждают новые игры для «Дримкаста». Энн и Пол собираются сделать предварительный заказ.
   — А десерт будет? — спрашивает Тия.
   — Консервированные фрукты со сгущенкой подойдут? — предлагает Пол.
   — Прямо как в пятидесятые, — вставляет Энн. Но когда Пол начинает раскладывать десерт, Энн не воротит нос.
   — Жаль, что здесь нет коки, — вздыхает Энн.
   — Точно, — соглашается Брин.
   — Она имела в виду напиток, — усмехается Пол.
   — И я тоже, — говорит Брин и смотрит на Энн. — Так ты кока-колу предпочитаешь?
   —Угу. -И я.
   — А я пепси, — сообщает Пол.
   — Блондинок или брюнеток? — спрашивает Энн.
   — Брюнеток, — говорит Брин.
   — Тоже, — кивает Пол.
   — Да, — соглашается Энн.
   — Блондинов, — бормочет Эмили.
   — Это игра такая? — интересуется Тия. Напряжение вдруг рассеивается.
   — Уже игра, — отвечает Пол.
   — Ладно, — Тия кивает. — Фашистов или коммунистов?
   — Что? — не понимает Энн.
   — Кажется, она не въехала, — говорит Пол.
   — Наоборот, — заявляет Тия. — Диктаторы: фашисты или коммунисты?
   — Какие лучше, что ли? — уточняет Брин.
   — Это же игра, так?
   — Видимо, — соглашается Пол.
   — Коммунисты, — решает Энн.
   — Коммунисты, — в один голос подхватывают Брин и Пол.
   — А забавно, — оценивает Пол. — «Нинтендо» или «Сега»?
   — «Нинтендо», — выбирает Энн.
   — Ага, — кивает Пол.
   — «Сега», — хором отвечают Брин и Тия.
   — А вы разбираетесь в играх? — интересуется Энн.
   — Я с детства на аркадах помешана, — объясняет Тия.
   Все умолкают.
   — Правда? — спрашивает Брин.
   — Вот уж не думал, что ты... — начинает Пол.
   — Это еще почему? — перебивает Тия.
   — Честно говоря, не знаю, — признается он. — Ты слишком рассудительная.
   — На самом деле нет, — отвечает Тия.
   — А что, проблемы? — вмешивается Энн. — Ну, то есть — серьезное привыкание?
   — Вроде того, — Тия не поднимает глаз от стола. — Вообще-то не знаю.
   — А чего ж молчала? — спрашивает Брин.
   — Мы еще не успели толком познакомиться.
   — Какая у тебя любимая игра? — интересуется Энн.
   — Пожалуй, «Дом мертвеца-2»^[62].
   — Ну и ну... — говорит Пол. — Кто бы мог подумать?
   — А у нас тут, наверное, «Дом мертвеца-1», — негромко замечает Энн.
   — Все мы шизанутые, — говорит Эмили. Плакать она наконец перестала.
   — Тебе-то с чего шизеть? — спрашивает Тия. — У тебя же все было.
   — Думаешь? — взвивается Эмили. — Да что ты вообще обо мне знаешь?
   — Вчера ты нас подробно просветила, — напоминает Пол.
   — Это еще что, — говорит Эмили. — И хуже бывало. В том же роде. Провалы памяти. Как-то раз не смогла вспомнить, где живу.
   — Почему? — спрашивает Джейми. — Что с тобой случилось?
   — Долгое время я и сама не знала, — признается Эмили. — Но мой терапевт, кажется, понял, с чего все началось.
   — С чего? — спрашивает Энн.
   — С неудачного аборта, — говорит Эмили. — Мне было шестнадцать.
   — Ты забеременела в шестнадцать? — переспрашивает Энн. — Угу, — кивает Эмили. — Залетела. А до этого была нормальной.
   Судя по всему, она вот-вот снова расплачется.
   — Обычно я об этом не рассказываю, — говорит она. — Сигареты ни у кого не найдется?
   Джейми дает ей прикурить.
   — Ты про аборт говорила, — напоминает Энн.
   — За день до него мне поставили пессарий, — рассказывает Эмили, — у самой шейки матки, чтобы ее открыть и облегчить операцию. Видимо, врачи так решили, потому что я была очень молодая, но я точно не знаю. Через час я поняла, что они что-то сделали не так: у меня начались самые резкие менструальные боли за всю жизнь и сильное кровотечение. Я только потом поняла, что на самом деле это были схватки.
   — Схватки? — переспрашивает Тия.
   — Господи, — тихо говорит Джейми.
   — В общем, пессарий вызвал схватки, — продолжает Эмили, — по крайней мере, так мне объяснили потом. Когда пришло время вставлять второй, я заупрямилась и отказалась наотрез. У меня разворотили все внутри, от боли я не могла даже пройти по коридору. После третьего отказа сестра доложила обо всем врачу. Он даже в палату не явился. Мне пришлось самой тащиться к нему в тесный и грязный кабинет. Он сказал, что без второго пессария операция может закончиться неудачно и я останусь бесплодной. Я считала, что он ошибается, но быть бесплодной не хотела и согласилась вставить пессарий. Боли усилились, меня трижды вырвало, а сестры отругали меня, как будто я нарочно. И утром у меня случился выкидыш.
   — Бедняга, — Джейми кладет ладонь на плечо Эмили.
   По ее щеке стекает слеза.
   — Я долго храбрилась, делала вид, что мне все равно. Ничего страшнее со мной никогда не бывало. То, что из меня вышло, было похоже на развивающийся плод, какие иногда по ТВ показывают. А я так старалась вести себя по-взрослому и забыть обо всем, что на следующий день сбежала из больницы. Я тогда твердо верила, что преодоление травмы — вопрос победы сознания над бытием. Если не считаешь событие травмой, то никакая это и не травма. В конце концов, миллионы женщин делают аборты. Моя подруга Люси как-то сделала аборт в обеденный перерыв. Вот и я решила, что это пустяки.
   — Ничего себе пустяки, — говорит Тия.
   — Правильно, — соглашается Эмили. — Но я в то время думала иначе.
   — А у тебя провалы, когда стресс? — спрашивает Энн. — Или произвольно?
   — Я сначала думала, что произвольно, — объясняет Эмили. — Но мы с терапевтом обнаружили зависимость: провалы случались, когда я о чем-то тревожилась, но не признавалась. Ну, знаете, как это бывает. Сознание вроде бы всем довольно, а подсознание покоя не дает. Мне не удавалось подолгу быть с парнями, которых я не любила, — собственно, я никого не любила, — потому что я постоянно отключалась. Как будто подсознание сигналило, что парень мне не подходит.
   — А у меня бывают приступы паники, — говорит Энн.
   — С чего бы? — удивляется Джейми. — У тебя же все в порядке.
   — Дело не во мне, — объясняет Энн, — а во всем, что вокруг.
   — А это лечится? — спрашивает Брин у Эмили. — Эти твои провалы?
   Она смеется.
   — Да нет, вряд ли. Проблема в моей жизни, а от себя не убежишь. Ну, конечно, от мира тоже проку мало. Вечный стресс: найти приличную работу, хорошую квартиру, парня, подругу, качественную еду, бояться смерти родителей, что самолет угонят или он на Лондон упадет, бомб ИРА, аварий в подземке, радиации от мобильников, трансгенных продуктов, психопатов, грабителей, коррупции полицейских, рогип-нола, угарного газа, синдрома токсического шока, ДТП, перестрелок, войны, гонений на беженцев, долгов, тюрьмы, хамоватых служащих банка. Наверное, Энн права. Вся наша жизнь — говно.
   Пол смеется.
   — Ну, если так рассуждать... — начинает он,
   — Не будь здесь этого трупа... — начинает Эмили.
   — Тогда что? — спрашивает Джейми.
   — Тогда этот остров был бы идеальным местом для... ну, не знаю. Для исцеления.
   — Исцеления? — повторяет Брин. — Прямо «нью-эйдж» какой-то.
   — Я же просто так сказала, — оправдывается Эмили. — Подумайте, как приятно ото всего разом отделаться. Если б я могла сбежать из нашего мира, я бы поправилась. Не пришлось бы убегать от себя, потому что моя проблема — аллергия на весь мир.
   — У нас как будто передоз, — задумчиво говорит Тия.
   — Передоз? — повторяет Джейми.
   — Да. Нам чуть за двадцать, а мы уже сыты этим миром по горло.
   — Исцеление, — произносит Джейми, словно медитирует.
   — Может, перейдем в гостиную? — предлагает Пол. — Я сварю кофе.

Глава 34

   В гостиной речь снова заходит о побеге.
   — Как думаете, когда мы отсюда сбежим? — спрашивает Тия.
   — Зависит от твоей щиколотки, — отвечает Джейми.
   — До завтра все пройдет.
   — А если нет? — спрашивает Джейми.
   — Тогда рискну и сяду в лодку вместе с вами.
   — В какую лодку? — уточняет Джейми. — Не припомню, чтобы мы ее строили.
   — Что-нибудь придумаем, — утешает Пол. Поскольку он готовил ужин, кофе варит Брин.
   Поставив мокрые кружки на пол перед каждым, Брин садится на диван рядом с Тией. Все в сборе — кроме Эмили, которая еще на кухне.
   — Все у нас сегодня было через задницу, — говорит Брин.
   — Побеги нам не по зубам, — добавляет Энн.
   — Из нас никто в такие переделки не попадал, — замечает Джейми.
   — Пожалуй, все-таки надо было вступать в скаутский отряд, — подытоживает Пол.
   — А я целый день пробыла в отряде брауни, — сообщает Энн.
   — И что? — интересуется Джейми.
   — Потом меня исключили. За то, что сказала «говно».
   — Так что, среди нас нет скаутов? — спрашивает Джейми.
   — Ты наверняка был скаутом, — говорит Энн. — Нет?
   — Не был, — качает головой Джейми. — Отряд собирался по понедельникам вечером, а мама работала.
   — Но ты хотел вступить? Признайся!
   — Хотел.
   — Любопытно получается, — говорит Энн. — Правда?
   — Ты о чем? — спрашивает Тия.
   — О том, что от всех нас никакого толку, — объясняет Энн. — Мы — идеальные жертвы похитителей.
   — А мертвец об этом знал? — спрашивает Джей-ми. — Думаете, это важно?
   — По-моему, случайность, — решает Энн.
   — Но как это вышло? — вмешивается Пол.
   — Что вышло? — спрашивает Эмили, входя в гостиную с кухонным полотенцем.
   — Мы гадаем, как вышло, что мы все такие неумехи, — объясняет Энн.
   — Ясно, — смеется Эмили.
   — Пол кое-что умеет, — возражает Тия. — Пусть сконструирует прибор, который нас отсюда выведет.
   — Какой? Телепортер? — усмехается Пол. — Ты в своем уме?
   — Вот видите, — смеется Энн. — Мы все мусор.
   — Нет, просто молодые горожане, — возражает Эмили. — Мы не приспособлены к выживанию в гре-баной глуши.
   — Парадокс, да? — подает голос Джейми.
   — В чем? — спрашивает Эмили.
   — Мы же попали сюда, выдавая себя за «способных молодых людей».
   — Мы и есть способные молодые люди, — подтверждает Пол. — Не слишком практичные, это правда.
   — Но мы же справимся, — говорит Джейми.
   — Да, — кивает Эмили. — Мы еще всем покажем.
   — В «Команде А» всегда все получается, — добавляет Брин.
   — А когда мы выберемся, можем участвовать в шоу Триши, — подхватывает Эмили.
   — Что за Триша? — спрашивает Тия.
   — Неважно, — отмахивается Эмили.
   — Ничего себе исцеление, — замечает Брин.
   У Брина разболелась голова.
   — Никому в аптечке ничего не надо? — спрашивает он.
   — Наркодилер по призванию, — шутит Пол.
   — Прикольный ты парень, — говорит Брин. — Я же завязать решил.
   — Правда? — спрашивает Тия.
   — Ага. Когда вернемся домой, я буду жить по-другому.
   — Здорово, — говорит Эмили. — Наверное, и остальные тоже.
   — Только про новую жизнь давайте не будем, ладно? — стонет Энн.
   От прохлады в коридоре голова у Брина почти сразу перестает болеть. И все-таки не помешает таблетка темазепама — он их видел в аптечке, в комнате мертвеца. В кухонной аптечке медикаменты попроще: внизу парацетамол, а наверху — копроксамол, внизу — лейкопластырь, наверху — бинты и вата. Не забыть бы поискать эластичный бинт для Тии. Интересно, почему он до сих пор об этом не подумал? Зачем мертвецу понадобилось на пустынном острове снотворное, Брин не знает, ну и ладно: желатинки — его любимые. Когда-нибудь он, конечно, завяжет с наркотой, но не сегодня.