Страница:
— Интересно, что делают остальные? — спрашивает Джейми.
Пол пожимает плечами:
— Не имею понятия.
Джейми прикуривает очередную сигарету, а Пол присобачивает к «Новейшей змейке» аккумулятор. Джейми опять просматривает списки. У него и этих людей — и впрямь ничего общего. Но точки пересечения встречаются, хоть и неожиданные. К примеру, странно, что все смотрели «Тецуо» — ну, все, кроме Брина. Все смотрят телевизор, все стремятся быть крутыми. И всем страшно, только ни один не способен это показать.
Наверное, жизнь больше ни к чему их не подготовила. И вправду: никто не умеет разводить костер или искать пищу (без этого можно обойтись, но все-таки). Никто не знает, как сделать компас, как пользоваться веревками и делать примитивные орудия. Зато все умеют притворяться крутыми. В конце концов, жить вообще страшно. И навык выживания номер один — умение скрывать страх. Встретишь на улице собаку — не подавай виду, что боишься. Видишь амбала с оттопыренным карманом — не показывай, что душа ушла в пятки. Спокойно. Незачем людям знать, что ты стесняешься или нервничаешь. Когда смотришь ужастик, не забывай ржать. Когда другим страшно, смейся над ними. В реальном мире опасность — либо вымысел, над которым положено смеяться, либо самая что ни на есть реальность, которую остается лишь игнорировать. Люди гибнут на шоссе, в поездах, в автобусах и самолетах. Умирают от угарного газа в съемных квартирах, от пищевого отравления и от терактов. Без предупреждения. Джейми и остальные выросли в мире, где сигнал пожарной тревоги — не всегда пожар: он означает, что надо собраться, выйти из дома и немного похихикать. А вот арахис или креветка запросто могут убить.
— Еще сыграем? — спрашивает Пол.
Глава 9
Глава 10
Глава 11
Глава 12
Пол пожимает плечами:
— Не имею понятия.
Джейми прикуривает очередную сигарету, а Пол присобачивает к «Новейшей змейке» аккумулятор. Джейми опять просматривает списки. У него и этих людей — и впрямь ничего общего. Но точки пересечения встречаются, хоть и неожиданные. К примеру, странно, что все смотрели «Тецуо» — ну, все, кроме Брина. Все смотрят телевизор, все стремятся быть крутыми. И всем страшно, только ни один не способен это показать.
Наверное, жизнь больше ни к чему их не подготовила. И вправду: никто не умеет разводить костер или искать пищу (без этого можно обойтись, но все-таки). Никто не знает, как сделать компас, как пользоваться веревками и делать примитивные орудия. Зато все умеют притворяться крутыми. В конце концов, жить вообще страшно. И навык выживания номер один — умение скрывать страх. Встретишь на улице собаку — не подавай виду, что боишься. Видишь амбала с оттопыренным карманом — не показывай, что душа ушла в пятки. Спокойно. Незачем людям знать, что ты стесняешься или нервничаешь. Когда смотришь ужастик, не забывай ржать. Когда другим страшно, смейся над ними. В реальном мире опасность — либо вымысел, над которым положено смеяться, либо самая что ни на есть реальность, которую остается лишь игнорировать. Люди гибнут на шоссе, в поездах, в автобусах и самолетах. Умирают от угарного газа в съемных квартирах, от пищевого отравления и от терактов. Без предупреждения. Джейми и остальные выросли в мире, где сигнал пожарной тревоги — не всегда пожар: он означает, что надо собраться, выйти из дома и немного похихикать. А вот арахис или креветка запросто могут убить.
— Еще сыграем? — спрашивает Пол.
Глава 9
Темных очков у Тии нет, она щурится от яркого солнца. Опять жарко, море спокойнее, чем вчера, но волны все равно метра три. В самый раз для серфинга, если бы пляж был. Но пляжа нет, и волны бьются о подножия скал.
За пару минут Тия находит генератор в пристройке за домом, где час назад развесила на веревке мокрые простыни и одеяло. Рядом с генератором валяется книга с огромным ветряком на обложке. Ветряк точно такой же, как на острове, — значит, он для сбора энергии ветра предназначен. А за домом, возле пристройки, размещены две солнечных батареи — они направлены туда, где в полдень находится солнце. Точь-в-точь солнечные батарейки калькуляторов, только гораздо больше. «Генератор» — вообще-то и не генератор вовсе, а громоздкий автомобильный аккумулятор. Выясняется, что он состоит из батарей, соединенных с устройством, которое в книге названо «инвертором» — это белый ящик на стене, он собирает постоянный ток от солнечных батарей и ветряка, преобразует его в переменный и подает в дом. На переменном токе работают все приборы в доме, а неизрасходованная энергия хранится на дождливый и безветренный черный день.
В книге излагаются лишь общие принципы действия генераторов, но между страниц заложено письмо от производителя. В нем нет координат острова, зато сказано, что ветра и солнца здесь достаточно, чтобы обеспечить дом электроэнергией. Кроме того, на острове можно применять энергию воды, но установка оборудования весьма затратна.
Письмо датировано апрелем 1999 года. В нем говорится и об эффективности резервуара для сбора дождевой воды — он установлен у задней двери дома. О местонахождении острова опять ни слова, зато компания заверяет клиента (обращаясь к нему «уважаемый сэр»), что осадков, выпадающих на острове, хватит, чтобы снабжать пресной водой семью из четырех человек — для приготовления пищи, регулярной стирки и промывки туалетов. Объясняется принцип действия экологически чистой канализации. Только неясно, что это за семья из четырех человек, или кто эти похитители, которым понадобился экологически чистый дом. Заметим, Тия убеждена, что энергией ветра и солнца здесь пользуются не ради окружающей среды, а потому что больше энергию брать негде.
Читая, Тия украдкой посматривает на Брина — тот рубит яблоню топором, найденным в пристройке рядом с книгой. Сегодня утром месячные у Тии наконец-то закончились, и она вздохнула с облегчением. К сожалению, в последний день обычно течет сильно. Утром она с ужасом обнаружила, что кровь протекла сквозь тампон и запачкала трусы и простыню с одеялом. Пришлось замачивать постельное белье в (дождевой) воде с мылом и переодеваться в одежду, найденную в спальне. Одежда Тие нравится: длинная ситцевая юбка и такая же кофточка с коротким рукавом. Все белое. В спальне нашелся и белый джемпер, но сейчас слишком жарко, поэтому Тия просто завязывает его рукава на талии. Сидеть в чистой одежде приятно, и прямо благодать.
Тия приподнимает подол, чтоб ноги загорали. Брин рубит дерево.
— Помочь? — спрашивает Тия.
— Нет, — отвечает он. — Уже почти готово.
Длинные белокурые дреды Брин связал эластичной лентой, рубашку сбросил. У него на правой руке татуировка, но Тия не может разглядеть, что там такое. При каждом ударе топора дерево роняет несколько листьев. Наконец оно падает, рассыпая во все стороны листву и яблоки. Брин подходит к Тие и садится рядом. Он обливается потом.
— Перекур, — объявляет он.
Кажется, солнце напекло ему спину; на лице проступило еще несколько веснушек. Он глотает лимонад из бутылки, которую Тия прихватила с собой, и закуривает ее сигарету. Приятно, когда не боишься, думает она. Когда они вышли, Тия только и думала, как сбежать, если за ними придут. Но теперь расслабилась.
— О чем думаешь? — спрашивает она Брина.
— О Кэнвее.
— О чем?
— Об острове Кэнвей. Он совсем другой.
Тия включает воображаемую камеру. Пора взять у Брина интервью.
— Ты там живешь?
— Нет, — отвечает он.
— Где-то рядом?
— Ага. Ты что, не слышала про Кэнвей?
Тия качает головой. Когда берешь интервью, надо самой как можно реже открывать рот, чтобы собеседник разговорился. Тогда после монтажа получится монолог.
— Его видно из Саутэнда, со стороны устья. Ночью он похож на Готам, а днем — на мусорную кучу. — Пауза. — Это красиво.
— Красиво? Брин смущается.
— Да что о нем говорить...
— Я хочу послушать, — говорит Тия.
— Просто я замутил один проект...
— Проект?
Он опускает голову.
— Да. Дурь вообще-то...
— Верится с трудом, — говорит Тия.
— Да это так, пустяки.
— Рассказывай.
— Просто снимки. «Готика Эссекса». Идиотское название.
— По-моему, отличное, — замечает Тия.
— Да ладно... фигня.
— Снимки острова Кэнвей? — уточняет она.
— Ага. Нет, правда, это все лажа — не знаю, зачем я вообще заговорил об этом. Просто будь у меня здесь фотик, получился бы типа контраст.
— А какой у тебя аппарат?
— Подержанный, 35-миллиметровый.
— И у меня, — подхватывает Тия.
— Ты тоже снимаешь? Она кивает:
— Но чаще фильмы.
— Фильмы? — Брин явно заинтересован. Она улыбается.
— Да, документальные. Как ты занялся фотографией? — спрашивает она, переходя на общий план.
— Сначала отучился в колледже юго-восточного Эссекса.
— Понравилось?
— Еще бы. Самое оно. А вот с карьерой не сложилось.
— Как у многих, — кивает Тия. — Ты в идеале чем хотел бы заниматься?
— Работать в музыкальных журналах и таблоидах. То есть я хотел туда, когда начал учиться. А потом типа на искусство потянуло. А жить на что-то надо. Все мои однокашники поступили в университет — изучать искусство, фотографию, все дела, а я думал, что по ходу разберусь. До сих пор пытаюсь.
Тие хочется продолжить разговор, но Брин встает и начинает рубить поваленное дерево. Тия невольно задумывается, каково целоваться с Брином.
Она переворачивается на живот, чтобы ноги загорели сзади. И вдруг ей становится неловко. А если Брин подумает, что она перед ним выкаблучивается? Показывает ему тело? Фу. Тию никогда не упрекали, что она выставляется перед мужчиной. Она однажды врезала в галерее одному, который вздумал пошутить насчет ее медсестринской формы. С тех пор Тию не трогали. В университете она выглядела, как девчонка-сорванец. Само собой, и в барах посиживала, как все, и по пьянке не раз трахалась с тощими парнями из студенческого союза. Но повсюду ее преследовали одни и те же шпильки: «И не подумаешь, что у нее ноги есть», «а ты юбки вообще носишь?», «попробовала бы накраситься, что ли, — тебе пойдет». Обычно она слышала такую чушь от девиц вроде Эмили, не скупившихся на советы. Но Тия всегда и везде оставалась «девушкой за кадром». Она хочет смотреть сама, а не чтобы на нее смотрели. Этого никто и никогда не понимал. А сейчас ей грезится, что Брин понял бы.
— Пойду пройдусь, — говорит она и встает.
— Давай, — отвечает он.
У дома начинается тропа, ведущая прямо к утесам. Тропа желтая, песчаная — единственный настоящий атрибут необитаемого острова на этом недоделанном необитаемом острове. Тия бредет по тропе к утесам. Вдали не видно ни судов, ни других островов, ни даже чаек. Правда, что-то скрежещет — наверное, птицы есть, только их не разглядишь. Где-то там весь мир, но его скрывает морская дымка. Тия не знает, что страшнее: помнить, что похититель может явиться в любую минуту, или думать, что не увидишь его никогда.
Желтая тропа выходит на мыс, бежит по скальному карнизу. Тия совершенно уверена: вчера, обследуя остров, Джейми так далеко не заходил. Ступив на карниз, она видит, что путь влево преграждает какой-то колючий разросшийся кустарник. Справа навалены сырые, обросшие мхом камни: жутко подумать, что вода поднималась так высоко. Стараясь не глядеть вниз, Тия перелезает первый камень. Но за ним тропа совсем узкая и заросшая — бурьян хоть косой коси. И все-таки спуститься вниз можно. А уж с лодкой... Пожалуй, все-таки можно отсюда сбежать.
Когда Тия возвращается к дому, Брин как раз заканчивает рубить дерево. Он даже успел сложить в кучу яблоки.
— Для яблочного пирога, — поясняет он, когда Тия подходит ближе. — Покурим?
Несколько минут они сидят и курят молча.
— Знаешь что? — наконец говорит Брин. -Что?
Он придвигается ближе и ладонью касается ее лица.
— Ты просто блеск. Она улыбается.
— Спасибо.
— Я серьезно, — говорит он. — Знаешь, когда мы отсюда выберемся, я б хотел... В общем, я хочу тебя сфотографировать.
За пару минут Тия находит генератор в пристройке за домом, где час назад развесила на веревке мокрые простыни и одеяло. Рядом с генератором валяется книга с огромным ветряком на обложке. Ветряк точно такой же, как на острове, — значит, он для сбора энергии ветра предназначен. А за домом, возле пристройки, размещены две солнечных батареи — они направлены туда, где в полдень находится солнце. Точь-в-точь солнечные батарейки калькуляторов, только гораздо больше. «Генератор» — вообще-то и не генератор вовсе, а громоздкий автомобильный аккумулятор. Выясняется, что он состоит из батарей, соединенных с устройством, которое в книге названо «инвертором» — это белый ящик на стене, он собирает постоянный ток от солнечных батарей и ветряка, преобразует его в переменный и подает в дом. На переменном токе работают все приборы в доме, а неизрасходованная энергия хранится на дождливый и безветренный черный день.
В книге излагаются лишь общие принципы действия генераторов, но между страниц заложено письмо от производителя. В нем нет координат острова, зато сказано, что ветра и солнца здесь достаточно, чтобы обеспечить дом электроэнергией. Кроме того, на острове можно применять энергию воды, но установка оборудования весьма затратна.
Письмо датировано апрелем 1999 года. В нем говорится и об эффективности резервуара для сбора дождевой воды — он установлен у задней двери дома. О местонахождении острова опять ни слова, зато компания заверяет клиента (обращаясь к нему «уважаемый сэр»), что осадков, выпадающих на острове, хватит, чтобы снабжать пресной водой семью из четырех человек — для приготовления пищи, регулярной стирки и промывки туалетов. Объясняется принцип действия экологически чистой канализации. Только неясно, что это за семья из четырех человек, или кто эти похитители, которым понадобился экологически чистый дом. Заметим, Тия убеждена, что энергией ветра и солнца здесь пользуются не ради окружающей среды, а потому что больше энергию брать негде.
Читая, Тия украдкой посматривает на Брина — тот рубит яблоню топором, найденным в пристройке рядом с книгой. Сегодня утром месячные у Тии наконец-то закончились, и она вздохнула с облегчением. К сожалению, в последний день обычно течет сильно. Утром она с ужасом обнаружила, что кровь протекла сквозь тампон и запачкала трусы и простыню с одеялом. Пришлось замачивать постельное белье в (дождевой) воде с мылом и переодеваться в одежду, найденную в спальне. Одежда Тие нравится: длинная ситцевая юбка и такая же кофточка с коротким рукавом. Все белое. В спальне нашелся и белый джемпер, но сейчас слишком жарко, поэтому Тия просто завязывает его рукава на талии. Сидеть в чистой одежде приятно, и прямо благодать.
Тия приподнимает подол, чтоб ноги загорали. Брин рубит дерево.
— Помочь? — спрашивает Тия.
— Нет, — отвечает он. — Уже почти готово.
Длинные белокурые дреды Брин связал эластичной лентой, рубашку сбросил. У него на правой руке татуировка, но Тия не может разглядеть, что там такое. При каждом ударе топора дерево роняет несколько листьев. Наконец оно падает, рассыпая во все стороны листву и яблоки. Брин подходит к Тие и садится рядом. Он обливается потом.
— Перекур, — объявляет он.
Кажется, солнце напекло ему спину; на лице проступило еще несколько веснушек. Он глотает лимонад из бутылки, которую Тия прихватила с собой, и закуривает ее сигарету. Приятно, когда не боишься, думает она. Когда они вышли, Тия только и думала, как сбежать, если за ними придут. Но теперь расслабилась.
— О чем думаешь? — спрашивает она Брина.
— О Кэнвее.
— О чем?
— Об острове Кэнвей. Он совсем другой.
Тия включает воображаемую камеру. Пора взять у Брина интервью.
— Ты там живешь?
— Нет, — отвечает он.
— Где-то рядом?
— Ага. Ты что, не слышала про Кэнвей?
Тия качает головой. Когда берешь интервью, надо самой как можно реже открывать рот, чтобы собеседник разговорился. Тогда после монтажа получится монолог.
— Его видно из Саутэнда, со стороны устья. Ночью он похож на Готам, а днем — на мусорную кучу. — Пауза. — Это красиво.
— Красиво? Брин смущается.
— Да что о нем говорить...
— Я хочу послушать, — говорит Тия.
— Просто я замутил один проект...
— Проект?
Он опускает голову.
— Да. Дурь вообще-то...
— Верится с трудом, — говорит Тия.
— Да это так, пустяки.
— Рассказывай.
— Просто снимки. «Готика Эссекса». Идиотское название.
— По-моему, отличное, — замечает Тия.
— Да ладно... фигня.
— Снимки острова Кэнвей? — уточняет она.
— Ага. Нет, правда, это все лажа — не знаю, зачем я вообще заговорил об этом. Просто будь у меня здесь фотик, получился бы типа контраст.
— А какой у тебя аппарат?
— Подержанный, 35-миллиметровый.
— И у меня, — подхватывает Тия.
— Ты тоже снимаешь? Она кивает:
— Но чаще фильмы.
— Фильмы? — Брин явно заинтересован. Она улыбается.
— Да, документальные. Как ты занялся фотографией? — спрашивает она, переходя на общий план.
— Сначала отучился в колледже юго-восточного Эссекса.
— Понравилось?
— Еще бы. Самое оно. А вот с карьерой не сложилось.
— Как у многих, — кивает Тия. — Ты в идеале чем хотел бы заниматься?
— Работать в музыкальных журналах и таблоидах. То есть я хотел туда, когда начал учиться. А потом типа на искусство потянуло. А жить на что-то надо. Все мои однокашники поступили в университет — изучать искусство, фотографию, все дела, а я думал, что по ходу разберусь. До сих пор пытаюсь.
Тие хочется продолжить разговор, но Брин встает и начинает рубить поваленное дерево. Тия невольно задумывается, каково целоваться с Брином.
Она переворачивается на живот, чтобы ноги загорели сзади. И вдруг ей становится неловко. А если Брин подумает, что она перед ним выкаблучивается? Показывает ему тело? Фу. Тию никогда не упрекали, что она выставляется перед мужчиной. Она однажды врезала в галерее одному, который вздумал пошутить насчет ее медсестринской формы. С тех пор Тию не трогали. В университете она выглядела, как девчонка-сорванец. Само собой, и в барах посиживала, как все, и по пьянке не раз трахалась с тощими парнями из студенческого союза. Но повсюду ее преследовали одни и те же шпильки: «И не подумаешь, что у нее ноги есть», «а ты юбки вообще носишь?», «попробовала бы накраситься, что ли, — тебе пойдет». Обычно она слышала такую чушь от девиц вроде Эмили, не скупившихся на советы. Но Тия всегда и везде оставалась «девушкой за кадром». Она хочет смотреть сама, а не чтобы на нее смотрели. Этого никто и никогда не понимал. А сейчас ей грезится, что Брин понял бы.
— Пойду пройдусь, — говорит она и встает.
— Давай, — отвечает он.
У дома начинается тропа, ведущая прямо к утесам. Тропа желтая, песчаная — единственный настоящий атрибут необитаемого острова на этом недоделанном необитаемом острове. Тия бредет по тропе к утесам. Вдали не видно ни судов, ни других островов, ни даже чаек. Правда, что-то скрежещет — наверное, птицы есть, только их не разглядишь. Где-то там весь мир, но его скрывает морская дымка. Тия не знает, что страшнее: помнить, что похититель может явиться в любую минуту, или думать, что не увидишь его никогда.
Желтая тропа выходит на мыс, бежит по скальному карнизу. Тия совершенно уверена: вчера, обследуя остров, Джейми так далеко не заходил. Ступив на карниз, она видит, что путь влево преграждает какой-то колючий разросшийся кустарник. Справа навалены сырые, обросшие мхом камни: жутко подумать, что вода поднималась так высоко. Стараясь не глядеть вниз, Тия перелезает первый камень. Но за ним тропа совсем узкая и заросшая — бурьян хоть косой коси. И все-таки спуститься вниз можно. А уж с лодкой... Пожалуй, все-таки можно отсюда сбежать.
Когда Тия возвращается к дому, Брин как раз заканчивает рубить дерево. Он даже успел сложить в кучу яблоки.
— Для яблочного пирога, — поясняет он, когда Тия подходит ближе. — Покурим?
Несколько минут они сидят и курят молча.
— Знаешь что? — наконец говорит Брин. -Что?
Он придвигается ближе и ладонью касается ее лица.
— Ты просто блеск. Она улыбается.
— Спасибо.
— Я серьезно, — говорит он. — Знаешь, когда мы отсюда выберемся, я б хотел... В общем, я хочу тебя сфотографировать.
Глава 10
Брин не врубается, что он такого сказал — он вообще не знает, как вести себя с женщинами. Короче, Тия слиняла в дом. Ее аж перекорежило. А он только сказал, что хотел бы ее сфотографировать.
Очень тут тихо. Брин все пытается понять, что же его тревожит. Вот оно: здесь слышен только плеск волн да гудение насекомых. Ни пения птиц, ни позывных радиостанций, ни уличного шума, ни воплей мамаш-одиночек, зовущих домой своих Кайли и Лай-амов. Брин читал, что шум в городах исходит не откуда-то, а отовсюду сразу. Ему нравится. Приятно думать, что шум не прекращается, даже когда в городе все заткнулись. Не видишь, откуда звуки: вдалеке гудит ядерный реактор, долбят асфальт на шоссе за городом, шумят такси, заводы, десять миллионов радиоприемников, пять миллионов спорщиков, два миллиона любовников, тысяча больных кашлем и девушка, поющая далеко в поле.
И вся эта какофония усиливается. Об этом Брин тоже читал несколько лет назад. Земные звуки мерцающими волнами летят в космос. Однажды Брин рассказал об этом одной девчонке, и она въехала, стала размышлять, слушают ли дальние инопланетяне Элвиса, а ближние — «Пять звезд»[47]. А Брин вдруг чего-то струхнул. Ничто не исчезает бесследно. Ни звук, ни мусор, ни ядерные отходы, ни пивные бутылки, ни жидкости, твердые тела или газы. Все они так и захламляют вселенную, раздражают тебя, а ты хочешь одного — избавиться от них. Брин задумывается — а мысли исчезают или, может, после смерти выливаются из мозга в землю, становятся пищей для червей и навсегда остаются в пищевой цепочке?
Возня с деревом утомила. Брин растягивается на припеке и отключается.
Очень тут тихо. Брин все пытается понять, что же его тревожит. Вот оно: здесь слышен только плеск волн да гудение насекомых. Ни пения птиц, ни позывных радиостанций, ни уличного шума, ни воплей мамаш-одиночек, зовущих домой своих Кайли и Лай-амов. Брин читал, что шум в городах исходит не откуда-то, а отовсюду сразу. Ему нравится. Приятно думать, что шум не прекращается, даже когда в городе все заткнулись. Не видишь, откуда звуки: вдалеке гудит ядерный реактор, долбят асфальт на шоссе за городом, шумят такси, заводы, десять миллионов радиоприемников, пять миллионов спорщиков, два миллиона любовников, тысяча больных кашлем и девушка, поющая далеко в поле.
И вся эта какофония усиливается. Об этом Брин тоже читал несколько лет назад. Земные звуки мерцающими волнами летят в космос. Однажды Брин рассказал об этом одной девчонке, и она въехала, стала размышлять, слушают ли дальние инопланетяне Элвиса, а ближние — «Пять звезд»[47]. А Брин вдруг чего-то струхнул. Ничто не исчезает бесследно. Ни звук, ни мусор, ни ядерные отходы, ни пивные бутылки, ни жидкости, твердые тела или газы. Все они так и захламляют вселенную, раздражают тебя, а ты хочешь одного — избавиться от них. Брин задумывается — а мысли исчезают или, может, после смерти выливаются из мозга в землю, становятся пищей для червей и навсегда остаются в пищевой цепочке?
Возня с деревом утомила. Брин растягивается на припеке и отключается.
Глава 11
Пока лидирует Энн, но Эмили вполне может сократить разрыв. Чемпионат по «Новейшей змейке» продолжается. Если бы не Пол, второе место железно досталось бы Эмили. Джейми судит игроков и нехотя комментирует игру — он лично разработал круговую систему соревнования.
Эмили размышляет, хватились ее или еще нет. Она вспоминает, как в шутку сказала Люси, что не вернется, если получит работу. Просто пошутила, хотя на такую выходку вполне способна. В последнее время у Эмили депрессия. Мало того, что она потеряла работу в галерее — даже из агентства эскорт-услуг ее вытурили: Дэвид ее сдал с потрохами, настучал, что она взяла доплату за секс. Ха. Он что, не знал, что секс вообще не подразумевался — раз уж сам предложил, мог бы и промолчать? На острове здорово — никто не знает о прошлом Эмили. Ей не грозят встречи с бывшими, она не пройдет мимо ресторана, где один парень сказал, что она не «красотка», его прежним подругам-моделям не чета, незнакомые девицы из Челси не станут ухмыляться, заметив ее целлюлит (летом на пляже), усики (обесцвеченные) или слишком тонкие, усердно выщипанные брови (боль — тот же наркотик). Эмили ненавидит наблюдательных девиц с зоркими глазами. Но, как ни странно, мужчин она ненавидит сильнее — потому что они не замечают изъянов и готовы довольствоваться второсортным: в конце концов, губам, которые делают минет, незачем иметь идеальную форму.
Лет в шестнадцать Эмили считала, что мужчины ее выбирают, потому что она особенная. Она трахалась с теми, кто любил искусство, группу «Блер», те же клубы, и чувствовала себя в своей тарелке. Но переспав с этими парнями, Эмили вскоре выясняла, что искусство они знают лишь по конвертам альбомов «Пинк Флойд», что «Блер» слушают, но предпочитают «Нью Ордер»[48], готовы наврать с три короба, а в клубы ходят цеплять девиц. Эмили мучительно сознает, насколько она доступна. Она — живой образец программ поведения, которые задаются на Ибице и в Греции: девицы ради смеха шастают с голой грудью и за ночь меняют по три партнера в клубных туалетах.
Но недавно американские звезды-подростки ввели в моду слюнявые песенки о том, что они еще не готовы к сексу. Для них девственность — это серьезно: они умоляют приятелей подождать, благодарят за терпение или отшивают, не раздумывая, если те ждать не хотят. Эмили от этой дребедени тошно. Она выключает приемник, едва слышит эту попсятину. Чем-то песенки этих малолеток похожи на дебильный сериал «Бухта Доусона»[49], который она пару раз смотрела. Эмили — стопроцентная Джен, а мечтает быть Джои.
— Ага! — кричит Энн, снова обыграв Пола.
Черт. Значит, Энн уверенно выходит на первое место в турнире. Теперь очередь Эмили сражаться с Полом. Если наберет хотя бы сорок пять очков, второе место ей обеспечено. Если, конечно, никто ее не обставит. А если продует или наберет меньше — выбывает из чемпионата.
— Можно проводить гастрольные матчи в гостиной, — предлагает Джейми. — И очки суммировать.
— Или начать заново. — Эмили отвоевала у Пола первый кусок «пищи».
— Блин! — говорит Пол.
Через заднюю дверь в дом вбегает Тия.
— Что с тобой? — спрашивает Эмили.
— Ничего, — отвечает Тия. На глазах у нее слезы. Она вылетает в коридор, взбегает по лестнице и где-то наверху хлопает дверью.
— Ого! — замечает Пол.
— Трагедия, — комментирует Энн. Джейми бежит за Тией.
Эмили остается только пойти расспросить Брина.
Брин спит. Очень даже аппетитный — обнаженный торс, в руке яблоко. Справа от Брина — куча поленьев, слева — груда яблок. Рядом стоит теплая бутылка лимонада. Эмили отпивает. Жуткая гадость.
Брин просыпается, едва Эмили касается его груди.
—Ма?
Эмили смеется.
— Дурачок! Это я, Эмили.
— А Тия где? — Брин садится и потягивается.
— Убежала в дом. Кажется, плачет.
— Да?..
— Почему она расплакалась? — спрашивает Эмили, вынимая пачку «Силк Кат».
— Расплакалась?
— Хочешь?
Он берет сигарету.
— Живем!
— Ну так что? — кокетливо допытывается Эмили. -Что?
— Колись, — говорит Эмили. — Выкладывай, что с Тией.
— А, это... Я и не видел, что она... хм...
— Тогда расскажи, что тут у вас случилось.
Брин путано объясняет, что он колол дрова, а Тия загорала. Намекает, что между ними проскочила искра — по крайней мере, за себя он ручается.
— Мне показалось, она хочет, чтоб я ее поцеловал, — продолжает он. — Был такой — ну знаешь, момент, когда что-то должно случиться. В общем, я сказал, что она просто блеск, хотел поцеловать, но еще сболтнул, что хочу ее сфотографировать.
Эмили падает на траву, катается по ней и хохочет.
— Ты чего? — удивляется Брин.
— Ну ты извращенец!
— Да я ни о чем таком не думал!
— Абсолютно думал. Бог ты мой, все мужчины одинаковы!
Пол и Энн по-прежнему сидят в кухне. Молчат, просто сидят и смотрят друг на друга. Может, им нечего сказать. Эмили входит и сразу удаляется наверх чистить зубы. От лимонада неприятный привкус во рту.
Комнаты Эмили и Тии рядом. Эмили чистит зубы, и случайно обнаруживается, что в ванной слышно все, что происходит в соседней комнате. Сначала там только всхлипывают и шуршат. Наступает тишина, кто-то шумно сморкается, и снова тишина.
Голоса.
— Что с тобой? — глухо спрашивает за стеной Джейми.
— Ненавижу... — это Тия.
Еще пару минут всхлипы. Эмили умывается.
— Успокойся, — просит Джейми, — мне можешь все рассказать.
— О чем? — капризничает Тия.
— Кто тебя обидел.
— Просто мне тут осточертело.
— Никто сюда не просился, — напоминает Джейми.
— Да? А вроде бы все довольны.
— А что нам остается? — отвечает Джейми. Пауза. Эмили поудобнее устраивается на полу.
— Я себя так по-дурацки чувствую... — признается Тия.
Эмили корчит рожицу. К делу, дорогуша.
— Напрасно, — говорит Джейми. — Положение и вправду сложное.
— Ты вот ведешь себя как ни в чем не бывало.
— Ну, я из тех, кто выживает.
Эмили зажимает рот ладонью. «Я из тех, кто выживает». Бог ты мой, мил, но до чего же нелеп!
— Кстати, я нашла генератор, — сообщает Тия.
— Великолепно. Надо его включить, пока не стемнело.
Слышен шорох. Наверное, Джейми встает.
— Прямо сейчас? — спрашивает Тия.
— Пойдем. Тебе надо чем-нибудь заняться, отвлечешься.
— Но я не могу...
— Что не можешь?
— Смотреть ему в лицо...
— Брину? -Да.
— Почему? Что случилось?
— Ничего. Глупость вышла.
— Да в чем дело? — спрашивает Джейми.
— Кажется, я... погорячилась. «Эт точно», — думает Эмили.
— Он к тебе приставал? — допытывается Джейми.
— Не знаю... Если честно, я этого хотела. Дело не в этом.
— А в чем?
— Просто он сказал... -Что?
— Ты все равно не поймешь.
— Я попытаюсь.
— Он сказал, что хочет сфотографировать меня.
— Все ясно. Гад.
— Нет-нет! — протестует Тия. — Он не это имел в виду.
— А что еще он мог иметь в виду?
— Он фотограф. Снимает здания, ну и всякое другое. Наверное, хотел сделать мне комплимент. Мы говорили о фотографии, он в тему сказал. Я потому и жалею, что погорячилась.
— А проблема-то в чем?
— Какая проблема? — удивляется Тия.
— Как какая? Ты же расстроилась.
Эмили прикидывает, сколько еще продлится это занудство.
— Я никому не позволю меня фотографировать, — объясняет Тия и прибавляет: — Никогда.
— Почему?
— Не могу, и все.
— Кажется, есть религиозные учения, в которых...
— Считается, что фотография отнимает душу? Знаешь, они правы. Так и есть. Раз — и душа исчезает.
— Не понимаю, — признается Джейми. Длинная пауза. Тия продолжает совсем тихо:
— В двенадцать лет я узнала, что дядя установил у меня в спальне скрытую камеру.
— То есть?
— Он снимал, как я раздеваюсь. Целые километры пленки, на которой я снимаю одежду, стаскиваю носки, трусики, раздеваюсь догола. Самые популярные были кадры, где я в носках и трусах.
— Черт! — выпаливает Джейми. — Серьезно?
— Да. Он эти записи смотрел сам и с друзьями, а отдельные кадры печатал и продавал какому-то торговцу в Сохо.
— Значит, он был?..
— Да, педофил.
— Боже мой... Неудивительно, что ты...
— Это продолжалось два года, а началось, когда мне было десять. Я искала в комнате потайные ходы — ну, знаешь, все в детстве ищут, — и нашла камеру. Я целую вечность понять не могла, что это такое. Когда поняла, мама расстроилась, но в конце концов сказала, что нет смысла в полицию заявлять — дядя же не приставал ко мне, не трогал, ничего такого. Я думала, отец сойдет с ума, а он и бровью не повел. Наверное, родители просто не хотели неприятностей. Такая у нас была семья.
— Черт... А ты что?
— А я пошла в полицию. Нам в школе объясняли, что делать, если взрослый человек что-то такое делает, от чего тебе неловко. Ну, сам знаешь. Я пошла к учительнице, она отвела меня в полицию.
— Смелая ты.
— При обыске у дяди Дэвида много всякой дряни нашли.
— Какой?
— Тебе лучше не знать.
«А я не прочь», — думает Эмили. Но Джейми не настаивает.
— Что с ним стало? — спрашивает он.
— Сел в тюрьму. И до сих пор сидит.
Эмили торопливо производит подсчеты. Тия сказала, что ей двадцать два. Видно, обвинения были серьезными, если дядьку упекли за решетку почти на десять лет.
— А ты? Что с тобой случилось?
— Меня удочерила очень милая пара из Брайтона. Конец.
— А твои настоящие родители?
— Я с ними уже десять лет не разговариваю.
— Правда?
— Ага. Они не люди, а падаль. Им на меня плевать.
— Господи...
Похоже, разговор окончен.
— Пожалуйста, никому не рассказывай, — просит Тия.
— Конечно, — обещает Джейми. Шаркают ноги, хлопает дверь. Они ушли.
Эмили размышляет, хватились ее или еще нет. Она вспоминает, как в шутку сказала Люси, что не вернется, если получит работу. Просто пошутила, хотя на такую выходку вполне способна. В последнее время у Эмили депрессия. Мало того, что она потеряла работу в галерее — даже из агентства эскорт-услуг ее вытурили: Дэвид ее сдал с потрохами, настучал, что она взяла доплату за секс. Ха. Он что, не знал, что секс вообще не подразумевался — раз уж сам предложил, мог бы и промолчать? На острове здорово — никто не знает о прошлом Эмили. Ей не грозят встречи с бывшими, она не пройдет мимо ресторана, где один парень сказал, что она не «красотка», его прежним подругам-моделям не чета, незнакомые девицы из Челси не станут ухмыляться, заметив ее целлюлит (летом на пляже), усики (обесцвеченные) или слишком тонкие, усердно выщипанные брови (боль — тот же наркотик). Эмили ненавидит наблюдательных девиц с зоркими глазами. Но, как ни странно, мужчин она ненавидит сильнее — потому что они не замечают изъянов и готовы довольствоваться второсортным: в конце концов, губам, которые делают минет, незачем иметь идеальную форму.
Лет в шестнадцать Эмили считала, что мужчины ее выбирают, потому что она особенная. Она трахалась с теми, кто любил искусство, группу «Блер», те же клубы, и чувствовала себя в своей тарелке. Но переспав с этими парнями, Эмили вскоре выясняла, что искусство они знают лишь по конвертам альбомов «Пинк Флойд», что «Блер» слушают, но предпочитают «Нью Ордер»[48], готовы наврать с три короба, а в клубы ходят цеплять девиц. Эмили мучительно сознает, насколько она доступна. Она — живой образец программ поведения, которые задаются на Ибице и в Греции: девицы ради смеха шастают с голой грудью и за ночь меняют по три партнера в клубных туалетах.
Но недавно американские звезды-подростки ввели в моду слюнявые песенки о том, что они еще не готовы к сексу. Для них девственность — это серьезно: они умоляют приятелей подождать, благодарят за терпение или отшивают, не раздумывая, если те ждать не хотят. Эмили от этой дребедени тошно. Она выключает приемник, едва слышит эту попсятину. Чем-то песенки этих малолеток похожи на дебильный сериал «Бухта Доусона»[49], который она пару раз смотрела. Эмили — стопроцентная Джен, а мечтает быть Джои.
— Ага! — кричит Энн, снова обыграв Пола.
Черт. Значит, Энн уверенно выходит на первое место в турнире. Теперь очередь Эмили сражаться с Полом. Если наберет хотя бы сорок пять очков, второе место ей обеспечено. Если, конечно, никто ее не обставит. А если продует или наберет меньше — выбывает из чемпионата.
— Можно проводить гастрольные матчи в гостиной, — предлагает Джейми. — И очки суммировать.
— Или начать заново. — Эмили отвоевала у Пола первый кусок «пищи».
— Блин! — говорит Пол.
Через заднюю дверь в дом вбегает Тия.
— Что с тобой? — спрашивает Эмили.
— Ничего, — отвечает Тия. На глазах у нее слезы. Она вылетает в коридор, взбегает по лестнице и где-то наверху хлопает дверью.
— Ого! — замечает Пол.
— Трагедия, — комментирует Энн. Джейми бежит за Тией.
Эмили остается только пойти расспросить Брина.
Брин спит. Очень даже аппетитный — обнаженный торс, в руке яблоко. Справа от Брина — куча поленьев, слева — груда яблок. Рядом стоит теплая бутылка лимонада. Эмили отпивает. Жуткая гадость.
Брин просыпается, едва Эмили касается его груди.
—Ма?
Эмили смеется.
— Дурачок! Это я, Эмили.
— А Тия где? — Брин садится и потягивается.
— Убежала в дом. Кажется, плачет.
— Да?..
— Почему она расплакалась? — спрашивает Эмили, вынимая пачку «Силк Кат».
— Расплакалась?
— Хочешь?
Он берет сигарету.
— Живем!
— Ну так что? — кокетливо допытывается Эмили. -Что?
— Колись, — говорит Эмили. — Выкладывай, что с Тией.
— А, это... Я и не видел, что она... хм...
— Тогда расскажи, что тут у вас случилось.
Брин путано объясняет, что он колол дрова, а Тия загорала. Намекает, что между ними проскочила искра — по крайней мере, за себя он ручается.
— Мне показалось, она хочет, чтоб я ее поцеловал, — продолжает он. — Был такой — ну знаешь, момент, когда что-то должно случиться. В общем, я сказал, что она просто блеск, хотел поцеловать, но еще сболтнул, что хочу ее сфотографировать.
Эмили падает на траву, катается по ней и хохочет.
— Ты чего? — удивляется Брин.
— Ну ты извращенец!
— Да я ни о чем таком не думал!
— Абсолютно думал. Бог ты мой, все мужчины одинаковы!
Пол и Энн по-прежнему сидят в кухне. Молчат, просто сидят и смотрят друг на друга. Может, им нечего сказать. Эмили входит и сразу удаляется наверх чистить зубы. От лимонада неприятный привкус во рту.
Комнаты Эмили и Тии рядом. Эмили чистит зубы, и случайно обнаруживается, что в ванной слышно все, что происходит в соседней комнате. Сначала там только всхлипывают и шуршат. Наступает тишина, кто-то шумно сморкается, и снова тишина.
Голоса.
— Что с тобой? — глухо спрашивает за стеной Джейми.
— Ненавижу... — это Тия.
Еще пару минут всхлипы. Эмили умывается.
— Успокойся, — просит Джейми, — мне можешь все рассказать.
— О чем? — капризничает Тия.
— Кто тебя обидел.
— Просто мне тут осточертело.
— Никто сюда не просился, — напоминает Джейми.
— Да? А вроде бы все довольны.
— А что нам остается? — отвечает Джейми. Пауза. Эмили поудобнее устраивается на полу.
— Я себя так по-дурацки чувствую... — признается Тия.
Эмили корчит рожицу. К делу, дорогуша.
— Напрасно, — говорит Джейми. — Положение и вправду сложное.
— Ты вот ведешь себя как ни в чем не бывало.
— Ну, я из тех, кто выживает.
Эмили зажимает рот ладонью. «Я из тех, кто выживает». Бог ты мой, мил, но до чего же нелеп!
— Кстати, я нашла генератор, — сообщает Тия.
— Великолепно. Надо его включить, пока не стемнело.
Слышен шорох. Наверное, Джейми встает.
— Прямо сейчас? — спрашивает Тия.
— Пойдем. Тебе надо чем-нибудь заняться, отвлечешься.
— Но я не могу...
— Что не можешь?
— Смотреть ему в лицо...
— Брину? -Да.
— Почему? Что случилось?
— Ничего. Глупость вышла.
— Да в чем дело? — спрашивает Джейми.
— Кажется, я... погорячилась. «Эт точно», — думает Эмили.
— Он к тебе приставал? — допытывается Джейми.
— Не знаю... Если честно, я этого хотела. Дело не в этом.
— А в чем?
— Просто он сказал... -Что?
— Ты все равно не поймешь.
— Я попытаюсь.
— Он сказал, что хочет сфотографировать меня.
— Все ясно. Гад.
— Нет-нет! — протестует Тия. — Он не это имел в виду.
— А что еще он мог иметь в виду?
— Он фотограф. Снимает здания, ну и всякое другое. Наверное, хотел сделать мне комплимент. Мы говорили о фотографии, он в тему сказал. Я потому и жалею, что погорячилась.
— А проблема-то в чем?
— Какая проблема? — удивляется Тия.
— Как какая? Ты же расстроилась.
Эмили прикидывает, сколько еще продлится это занудство.
— Я никому не позволю меня фотографировать, — объясняет Тия и прибавляет: — Никогда.
— Почему?
— Не могу, и все.
— Кажется, есть религиозные учения, в которых...
— Считается, что фотография отнимает душу? Знаешь, они правы. Так и есть. Раз — и душа исчезает.
— Не понимаю, — признается Джейми. Длинная пауза. Тия продолжает совсем тихо:
— В двенадцать лет я узнала, что дядя установил у меня в спальне скрытую камеру.
— То есть?
— Он снимал, как я раздеваюсь. Целые километры пленки, на которой я снимаю одежду, стаскиваю носки, трусики, раздеваюсь догола. Самые популярные были кадры, где я в носках и трусах.
— Черт! — выпаливает Джейми. — Серьезно?
— Да. Он эти записи смотрел сам и с друзьями, а отдельные кадры печатал и продавал какому-то торговцу в Сохо.
— Значит, он был?..
— Да, педофил.
— Боже мой... Неудивительно, что ты...
— Это продолжалось два года, а началось, когда мне было десять. Я искала в комнате потайные ходы — ну, знаешь, все в детстве ищут, — и нашла камеру. Я целую вечность понять не могла, что это такое. Когда поняла, мама расстроилась, но в конце концов сказала, что нет смысла в полицию заявлять — дядя же не приставал ко мне, не трогал, ничего такого. Я думала, отец сойдет с ума, а он и бровью не повел. Наверное, родители просто не хотели неприятностей. Такая у нас была семья.
— Черт... А ты что?
— А я пошла в полицию. Нам в школе объясняли, что делать, если взрослый человек что-то такое делает, от чего тебе неловко. Ну, сам знаешь. Я пошла к учительнице, она отвела меня в полицию.
— Смелая ты.
— При обыске у дяди Дэвида много всякой дряни нашли.
— Какой?
— Тебе лучше не знать.
«А я не прочь», — думает Эмили. Но Джейми не настаивает.
— Что с ним стало? — спрашивает он.
— Сел в тюрьму. И до сих пор сидит.
Эмили торопливо производит подсчеты. Тия сказала, что ей двадцать два. Видно, обвинения были серьезными, если дядьку упекли за решетку почти на десять лет.
— А ты? Что с тобой случилось?
— Меня удочерила очень милая пара из Брайтона. Конец.
— А твои настоящие родители?
— Я с ними уже десять лет не разговариваю.
— Правда?
— Ага. Они не люди, а падаль. Им на меня плевать.
— Господи...
Похоже, разговор окончен.
— Пожалуйста, никому не рассказывай, — просит Тия.
— Конечно, — обещает Джейми. Шаркают ноги, хлопает дверь. Они ушли.
Глава 12
На кухне остро ощущается сексуальный накал.
— Чем это вы здесь занимаетесь? — спрашивает Джейми.
— Ничем, — говорит Пол. — А вы куда?
— Идем разбираться с электричеством, — сообщает Джейми.
— Тебе лучше? — спрашивает Энн у Тии.
— Да, спасибо, — кисло отвечает та.
Тия и Джейми уходят. Пол снова переводит взгляд на Энн.
Он улыбается. Она улыбается в ответ.
— Что? — спрашивает она.
— Что? — повторяет он.
Это продолжается последние полчаса. Энн читает какую-то книгу из библиотеки, а Пол смотрит на Энн и вертит в руках детали мобильников. Энн то и дело поднимает голову и улыбается. Пол улыбается в ответ, оба смущаются, спрашивают, что, — и Энн читает дальше.
Для Энн слова не подберешь. Пол думает об этом с утра. Наверное, все дело в том, что он таких девушек никогда не видел. Никто не внушал ему такие мысли. Потому он и не может подобрать слова. До сих пор ему казалось, что все женщины делятся на две категории: подружки, против которых бунтуешь, — все эти Бриджит Джонс с закидонами, которые только и мечтают поймать тебя, окольцевать и толстеть себе дальше с комфортом, — и девчонки, которых подцепляешь, бунтуя против подружек. Секс и с теми, и с другими Пола не прельщает. Как-то не тянет его спать с Бриджит. Они вечно требуют тушить свет, плачутся, жалуются на целлюлит и ублюдков, которые их использовали, — сплошь банальности и штампы. А другие девчонки, у которых и имен-то нет, за-морачиваются на том же, но самооценка у них еще ниже, чем у Бриджит, — а у тех она ниже плинтуса. Безымянные партнерши трахаются с кем попало, травятся наркотиками и сводят себя в могилу, а потом наконец выискивают мужчину, религию или книжонку из серии «Помоги себе сам», превращаются в Бриджит, выходят замуж и начинают жиреть.
Теоретически у Пола нет проблем с сексом, просто он не хочет совать пенис куда попало. Фальшиво это: стоны, позы. Ну и зачем? Уж точно не удовольствия ради. Им больно и обидно, но не уверенным в себе мазохисткам того и надо.
Энн отрывается от книги.
Пол улыбается. Энн улыбается в ответ.
— Что? — спрашивает он.
— Что? — повторяет она. И снова утыкается в книгу.
Пол знает, что где-то на свете есть и другие женщины, но лично он таких не встречал. Его бесит, что ему отчего-то попадаются одни половые тряпки. Зачем любить человека, который ненавидит свое тело? Какой смысл? К чему поверять интимные воспоминания человеку, который от тебя далек и прикрывается щитом из крашеных волос, накладных ногтей и дикого макияжа, заляпывающего подушку? Зачем делиться впечатлениями с людьми, которых эти самые впечатления раздражают? С какой стати ласкать существо, которое потом непременно расхнычется, захочет замуж или вывалит на тебя все свои обиды? Пол считает, что всем этим женщинам секс причиняет одну боль — у них потом вечно сплошь боль и страдания.
Поэтому он к сексу и не стремится. У него не будет детей и «партнерши». Пусть этой ерундой занимаются другие, а он обойдется. За всю жизнь он был влюблен всего однажды — в Аэрис[50], героиню видеоигры. Теперь она в Реке Жизни. У Пола другие интересы: дадаизм, число 23 (Энн двадцать три года — он слышал, как она говорила Эмили), игры, сети и коммуникации, животные, окружающая среда. Но любовь его не интересует; откровенно говоря, Пол считает ее не особо актуальной.
— Чем это вы здесь занимаетесь? — спрашивает Джейми.
— Ничем, — говорит Пол. — А вы куда?
— Идем разбираться с электричеством, — сообщает Джейми.
— Тебе лучше? — спрашивает Энн у Тии.
— Да, спасибо, — кисло отвечает та.
Тия и Джейми уходят. Пол снова переводит взгляд на Энн.
Он улыбается. Она улыбается в ответ.
— Что? — спрашивает она.
— Что? — повторяет он.
Это продолжается последние полчаса. Энн читает какую-то книгу из библиотеки, а Пол смотрит на Энн и вертит в руках детали мобильников. Энн то и дело поднимает голову и улыбается. Пол улыбается в ответ, оба смущаются, спрашивают, что, — и Энн читает дальше.
Для Энн слова не подберешь. Пол думает об этом с утра. Наверное, все дело в том, что он таких девушек никогда не видел. Никто не внушал ему такие мысли. Потому он и не может подобрать слова. До сих пор ему казалось, что все женщины делятся на две категории: подружки, против которых бунтуешь, — все эти Бриджит Джонс с закидонами, которые только и мечтают поймать тебя, окольцевать и толстеть себе дальше с комфортом, — и девчонки, которых подцепляешь, бунтуя против подружек. Секс и с теми, и с другими Пола не прельщает. Как-то не тянет его спать с Бриджит. Они вечно требуют тушить свет, плачутся, жалуются на целлюлит и ублюдков, которые их использовали, — сплошь банальности и штампы. А другие девчонки, у которых и имен-то нет, за-морачиваются на том же, но самооценка у них еще ниже, чем у Бриджит, — а у тех она ниже плинтуса. Безымянные партнерши трахаются с кем попало, травятся наркотиками и сводят себя в могилу, а потом наконец выискивают мужчину, религию или книжонку из серии «Помоги себе сам», превращаются в Бриджит, выходят замуж и начинают жиреть.
Теоретически у Пола нет проблем с сексом, просто он не хочет совать пенис куда попало. Фальшиво это: стоны, позы. Ну и зачем? Уж точно не удовольствия ради. Им больно и обидно, но не уверенным в себе мазохисткам того и надо.
Энн отрывается от книги.
Пол улыбается. Энн улыбается в ответ.
— Что? — спрашивает он.
— Что? — повторяет она. И снова утыкается в книгу.
Пол знает, что где-то на свете есть и другие женщины, но лично он таких не встречал. Его бесит, что ему отчего-то попадаются одни половые тряпки. Зачем любить человека, который ненавидит свое тело? Какой смысл? К чему поверять интимные воспоминания человеку, который от тебя далек и прикрывается щитом из крашеных волос, накладных ногтей и дикого макияжа, заляпывающего подушку? Зачем делиться впечатлениями с людьми, которых эти самые впечатления раздражают? С какой стати ласкать существо, которое потом непременно расхнычется, захочет замуж или вывалит на тебя все свои обиды? Пол считает, что всем этим женщинам секс причиняет одну боль — у них потом вечно сплошь боль и страдания.
Поэтому он к сексу и не стремится. У него не будет детей и «партнерши». Пусть этой ерундой занимаются другие, а он обойдется. За всю жизнь он был влюблен всего однажды — в Аэрис[50], героиню видеоигры. Теперь она в Реке Жизни. У Пола другие интересы: дадаизм, число 23 (Энн двадцать три года — он слышал, как она говорила Эмили), игры, сети и коммуникации, животные, окружающая среда. Но любовь его не интересует; откровенно говоря, Пол считает ее не особо актуальной.