Тулянская Юлия. Королевство Белок

   – Нет, нет, – повторяла Ирица. – Не надо мне воли, ничего мне без тебя не надо. Не оставлю я тебя с ним, не пойду никуда одна! Не спасай меня такой ценой. Помни, если тебя он в живых не оставит, то и мне жить незачем.
 
   Наутро Бересту предстояло дать свой ответ. Князь Тьмы пришел на рассвете. Когда, повернув ключ в замке, он вошел, то увидел, что Ирица сидит на постели, а Берест стоит перед ним посреди покоя. Князь понял, что он вскочил на ноги, услыхав шорох ключа в замке. Не хотел, чтобы «чародей из Подземья» видел, как они обнимаются на прощанье.
   Князь сел за стол и бросил Бересту, стоящему перед ним:
   – Хватило ли времени на раздумье?
   Берест кивнул:
   – Хватило.
   Ирица до боли вцепилась пальцами в край кровати. Вчера он утешал ее, говорил: «Не бойся, милая, не бойся. Не пойду с ним на сговор, пусть будет по-твоему». Ирица поверила, что заставила его отказаться от смертельной схватки с Князем Тьмы. Под утро Берест ненадолго уснул, а Ирица сидела рядом с ним на постели. Она накрыла его одеялом, как и в ночь накануне, глаза лесовицы мягко светились в темноте. Ей не хотелось спасения такой ценой, какую Берест хотел заплатить. Им вдвоем, обоим надо разделить ту участь, что их теперь ждет…
   – Я согласен, – произнес Берест.
   Князь Тьмы медленно протянул Бересту через стол руку…
   Казалось, двое товарищей приветствуют друг друга рукопожатием или двое завсегдатаев кабака поспорили, кто прижмет руку другого к крышке стола, и сели один на один, чтобы помериться силой.
   «Он обманул меня!» – с ужасом поняла Ирица.
   – Берест, не надо, нет! – крикнула она.
   Тот коротко обернулся, и в его решительном взгляде лесовица прочла: ты помнишь, что тебе делать!
   Сам Князь, чудилось, не слышал возгласа Ирицы. Лесовица застыла, видя только мерцающие из глубины глаза Князя Тьмы, остановившиеся на лице Береста. Ирица была готова броситься, чтобы расцепить их руки, разорвать их смертельную связь. Но она точно приросла к месту. Время остановилось…
   Вдруг Берест лег головой на стол, точно пьяный, а Князь, прекрасный и всесильный, начал неловко валиться на бок. Он сполз со стула на пол, потянув за собой Береста, и тот тоже упал. Их руки остались сцеплены мертвой хваткой. «Берест поймал его в ловушку?!» – Ирица бросилась к Бересту, чтобы его разбудить. Она думала, может быть, им удастся сейчас убежать вдвоем. Но Берест, как мертвый, ничего не чувствовал и не слышал. Только своим особым чутьем Ирица ощущала, что и тот и другой живы: и Берест, и сам «чародей из Подземья», как называл Князя Тьмы ее муж. И страшная магия, которая всегда исходила от Князя Тьмы, сейчас почти не ощущалась.
   Она понимала, что там, куда ей сейчас нет входа, – в душе Береста, в его мире, – два врага сражаются не на жизнь, а насмерть, и Берест из последних сил держит чародея в ловушке. В отчаянии Ирица пыталась разнять их руки, но их хватка казалась нерасторжимой. Положив ладони Бересту на грудь, лесовица старалась исцелить его так, как исцеляла раны. Магия Подземья сейчас не мешала ей. Но Ирица чувствовала, что Берест теперь неизмеримо далеко от нее, и его душа закрыта.
   Наступила ночь, потом утро, но ни Берест, ни Князь не пришли в себя. Никто из слуг или воинов не входил в покой, а Ирица все сидела на полу около своего мужа.
 
   Энкино с трудом сел, опираясь рукой на землю. Перед глазами плыли круги, ныло сердце. С самого рассвета он пытался встать и идти дальше, но это было выше его сил. Он чуть не до середины дня пролежал на холодной земле, забившись в какую-то яму под корнями вывороченного бурей дерева и кутаясь в хламиду-служителя, то и дело проваливаясь в тяжелый сон. Одежду он изорвал, продираясь через кустарник. Руки были исцарапаны в кровь. По-настоящему опасное место он, впрочем, миновал благополучно: перешел вброд попавшуюся на пути реку. Энкино шел по звездам на северо-восток, днем проверял путь по солнцу.
   «Который же теперь день?» – думал Энкино. Последние дни шел сперва мокрый снег, потом дождь. Энкино выбрался из ямы под корнями и сидел на влажном мху. Есть не хотелось. Лодия дала в дорогу хлеба и вина, вино он пил, но от него часто подкатывала тошнота и начинала раскалываться голова. Дрожащими руками Энкино нащупал в сумке книгу в драгоценном переплете. На свободном месте он начертил направление по сторонам света и отмечал свой путь. Энкино достал кинжал и сделал отметку. Потом в раздумье нацарапал букву «Л». Опять хотел встать, но голова закружилась так сильно, что он чуть не выронил кинжал. Он снова сел на землю. О букве «Л» Энкино уже позабыл. Уснуть бы и не просыпаться! Только к полудню он поднялся на ноги, и, как в бреду, побрел дальше. «Где-то тут должна быть незримая и непроходимая граница, – думал Энкино. – Интересно… я что, ее пересек?»
   У него были кремень и огниво. Все, что он мог, – собрать немного хвороста, чтобы погреться и подсушить сапоги. Энкино понятия не имел, почему он до сих пор не стал добычей зверей. Может быть, звери просто боялись приближаться к заколдованному кругу, внутри которого обитал Князь Тьмы?
   Энкино искренне удивился, когда однажды на рассвете вышел на лесную дорогу. Сердце не билось – оно разбивалось изнутри о грудную клетку. На кожаном переплете осталась маленькая карта его пути. Энкино не мог бы рассчитать расстояние, зато отметил направление. Как всегда, еще с детства, ему казалось чудом, что мир можно описывать буквами и значками. В чем связь между картой и путем, рисунком созвездий в книге и созвездиями, между наукой узнавать направление и самим направлением? Легко ли вообразить, что теперь у тебя в кармане весь пройденный тобой путь?
   Заполдень Энкино добрел до деревушки. Он стал стучаться в калитку дома на самом отшибе. Вышедший на стук хозяин покосился на хламиду Энкино, превратившуюся в настоящее рванье.
   – Ты откуда взялся? – спросил он на местном говоре.
   Энкино с трудом его понял.
   – Из-за леса, – ответил он, едва слыша собственный голос. – Что это за место?
   Хозяин недоверчиво покачал головой:
   – Мирлент, – и крикнул жене, чтобы вынесла бродяге поесть, хотя Энкино еще не успел попросить милостыни, только собирался.
   – Далеко живет ваш лорд? – спросил он.
   – Два дня пути. Смотри ноги не протяни…
 
   Потянулись предместья Мирлента. Это было маленькое западное княжество: замок лорда, окруженный стайкой деревень. За крепостной стеной, в тени замка, успел вырасти городишко с узкими улицами, с собором на площади. Дряхлый нищий на ступеньках храма, где Энкино присел отдохнуть, злобно покосился на него.
   – Это мое место! Убирайся!
   Энкино встал и посмотрел на него. Было несправедливо возложить на этого старика вину за все свои беды. Но Энкино так и опалило внезапной яростью. Он дорого бы дал за то, чтобы сбросить нищего со ступенек. Его удержала лишь эта мелькнувшая мысль о справедливости, а еще больше то, что ему не хватило бы сейчас сил никого ниоткуда сбросить. Но встретившись с ним глазами, нищий вдруг попятился и чуть не свалился со ступенек сам.
   Энкино решил ждать возле храма. Тут, рядом с замком, можно встретить кого-нибудь из знати. На храмовой площади Энкино увидел статую. Он беззвучно вскрикнул и заслонился рукой. Ему совершенно отчетливо привиделось, что это прикованный к столбу Берест. Только потом Энкино понял, что это юноша, опирающийся на фрагмент колонны, в доспехах и, похоже, один из местных святых.
   Из храма выплыли разодетые леди. Леди открывали изящно отделанные кошельки, сыпали в протянутые ладони нищих мелочь. Рыцари – их мужья и братья – медленно шли позади дам, сопровождаемые оруженосцами и слугами, и беседовали между собой.
   – Лорд Ганест! – средних лет нищенка дернула Энкино за хламиду и указала на высокого, еще молодого, сухощавого человека, который шел прямо, ни на кого не глядя. Энкино бросился навстречу ему из толпы нищих. Все всполошились. Энкино высоко поднял книгу в драгоценном переплете.
   – Посмотрите, что у меня в руке! – громко произнес он. – Это стоит целое состояние. Разбойники и нечестивцы захватили купца Ринселла из Анвардена и моих друзей.
   Энкино надеялся, что упоминание о купце позволит его жалобе прозвучать солиднее, а драгоценная книга в руках нищего заставит лорда Ганеста выслушать его.
   Вокруг загалдели, двое людей в доспехах, по-видимому, телохранители лорда, выступили вперед. Энкино снова обожгло яростью. Он определенно чувствовал, что сходит с ума. Энкино готов был выхватить кинжал и кинуться на воинов, хотя это и вправду было безумие: зачем, с какой целью? Энкино дико поглядел на лорда и его семью, на телохранителей, но вдруг перестал их видеть, пошатнулся, выронил книгу и упал на мостовую.
 
   В библиотеке замка было прохладно. Книга в драгоценном переплете лежала на столе лорда Ганеста вместе с кинжалом Лодии. Когда личная стража лорда обыскала нищего, нашли только это.
   Лорд Ганест был вассалом и родичем короля Годеринга. Он слыл благочестивым рыцарем. Лорд Ганест бывал в храмах, раздавал милостыню, жертвовал церкви. Но он успел прославиться и как храбрый воин, гроза окрестных разбойников и врагов своего короля.
   Загадочный нищий с книгой – это его заинтересовало. Лорд открыл книгу и в недоумении стал разбирать. Книга оказалась на его родном языке, но устаревшем и разбавленном чужими словами. Смысл писания был примерно в том же, в чем и смысл священных писаний о Вседержителе, только на месте Вседержителя здесь был другой, именуемый Князем Тьмы… «Демонопоклонники?» – задумался лорд. Ему трудно было разбирать странный язык, и он погрузился в свои мысли, сидя в кресле за тяжелым старинным столом.
   Лакей привел Энкино. Лорд Ганест встретил юношу острым взглядом. Энкино дали умыться и переодеться. Теперь он не походил не то что на нищего, а даже не очень-то смахивал на простолюдина. Лицо очень бледно, черты приятны, но неприятен взгляд: вызывающий, кажется, просто злой.
   – Сядь… – слегка запнувшись, позволил лорд, сам не зная, стоит ли называть этого незнакомца господином, как называл бы одного из благородных людей.
   Энкино учтиво поздоровался, но в голосе не слышалось никакого выражения. Он сел. Только что ему дали поесть, чтобы собраться с силами, он выпил вина, и теперь мысли рассеивались. Энкино начал рассказывать про купца Ринселла, который, хотя был не слишком богат, но как-никак вел заморскую торговлю. Потом перескочил на горы алмазов. На целые россыпи алмазов там, в затерянном княжестве за лесами.
   – Превратности судьбы, – медленно произнес лорд Ганест. – Жизнь купца сопряжена с риском… А где это – там? И насколько всего этого много?
   Энкино заметил, как пристально лорд смотрит на драгоценный переплет книги.
   – Там очень много сокровищ, мой лорд. И все они принадлежат нечестивцам.
   Ганест вздохнул и бросил выжидательный взгляд на Энкино.
   – Ты позволишь, лорд? – спросил тот.
   Он знал книгу наизусть. Еще раньше, чем на глаза ему попадалась нужная цитата, он начинал произносить ее вслух. Энкино нарочно подбирал такие, в которых звучало глумление над писанием Вседержителя и утверждение власти Князя Тьмы. Лорд снова взял у Энкино книгу. Он, казалось, что-то взвешивал в уме.
   – В какой это стороне? – лорду приходилось иметь дело с картами, но в пометках Энкино на кожаном переплете он разобраться не мог. – Верхом войска пройдут?
   – Мой лорд… Туда можно пройти морем или по суше.
   – Гнездо демонопоклонников не может благоденствовать у нас под боком… – лорд Ганест задумался и отчетливо произнес. – Но если эти алмазы, – он кивнул на переплет книги, – окажутся единственными, которые там найдутся… Если на снаряжение войска мы потратимся больше, чем окупит этот поход… Если ты солгал, то ты сам – демонопоклонник, – припечатал он наконец.
   – Не только у купцов жизнь сопряжена с риском, мой лорд, – спокойно ответил Энкино.
   «Но какой, однако, неприятный взгляд! – скривив губы, подумал лорд Ганест. – Надо сказать, чтобы не спускали с него глаз. Уж не подослал ли он самим владыкой Подземья? Спаси меня Господь! А может быть, просто бросить этого парня в тюрьму за то, что таскает с собой такие книги? Обвинить в демонопоклонстве и… С другой стороны, он умеет убеждать…»
 
   «Враги Князя перешли границу!» – Редвин с мечом отступал к стене своего дома. Воины-высшие сражались за каждую улицу. Они не пытались пробиться друг к другу: каждый дрался там, где застали его захватчики. С самого утра бои завязались на окраинах. Теперь чужаки добрались до сердца города.
   Редвин вонзил меч в грудь чужака, а тот, пока клинок был у него в груди, в ответ ударил юношу своим мечом. Они упали вместе. Последнее, что видел Редвин, было пламя пожара. Это горел его дом – и занимался соседний, дом Радко.
   Смотрителя Нейвина уже давно не было в живых. Когда на улицах начались бои, он вывел из конюшни своего коня и влетел верхом в середину вражеского отряда. Никто из пришельцев не успел понять, как от молниеносного движения его клинка легло трое. Его худое лицо казалось бесстрастным. «Рабы!» – презрительно бросил Нейвин, и меч снова загудел в воздухе. «Мы защищаем Князя – но почему он не выходит нам на помощь? Это просто еще одно испытание?» – мелькнуло у него. Но тут его подняли на копья. Прежде чем его тело покинула жизнь, с высоты Нейвин еще раз прохрипел: «Рабы!»
   Радко не повезло: его застали за умыванием. Он был в ночной страже замка; с утра раб нагрел ему воду, и Радко, раздевшись, влез в большую деревянную кадку. Шум и крики во дворе, запах гари заставили его выбраться. Он обмотал бедра простыней, и тут же в дом ворвались пришельцы. Старый раб, который прислуживал Радко во время мытья, упал па колени, закрывая голову руками. Радко опрокинул под ноги чужим воинам бочку, швырнул в ближайшего тяжелым кубком с вином – он пил вино, отдыхая в горячей воде. Затем воин схватил деревянную скамью. Чужаков было трое. Правда, на них были доспехи, а Радко вышел против них полуголый. Но он убил всех троих, отбросил обломок скамьи, сел у стены, глубоко вздохнул и умер от четырех тяжелых ран, которые ему нанесли. Новые враги вскоре пришли грабить его дом, а потом подожгли.
   До самого утра наставник Мирт сидел над рукописью. Он так и не ложился. Скрипело перо, горели свечи, неторопливо текли мысли. Рукопись подвигалась… Только иногда Мирт чувствовал легкий укол тревоги: Князь уже давно не звал его к себе и не показывался служителям сам. Князь иногда покидал свой замок, но никогда еще так надолго…
   Мирт припомнил, что не видел его с того самого дня, когда ученицу Лодию нашли мертвой на волчьей шкуре перед камином. Еще раньше Князь велел, чтобы отряд воинов обыскал окрестные леса: этот раб был еще нужен, нужен живым. Дальше очерченной границы он так или иначе не уйдет. Но сообщения о том, что беглеца нашли, до сих пор не было. Мирт полагал, что Энкино замерз и лежит мертвый где-нибудь в овраге, под снегом.
   Звон разбитого витража, топот ног в коридоре оторвали наставника Мирта от рукописи. Он недоуменно поднял брови, и в этот миг от удара слетела с петель дверь в его покой. «Чужие вторглись в замок, враги Князя из падшего мира! – понял Мирт. – А что же сам Князь?.. Он покинул нас? Тому должны быть великие причины…» Мирт отложил перо и встал.
   Чужаки подошли к наставнику, заломили ему руки за спину – Мирт и не сопротивлялся – и перерезали горло. Один из воинов увидел на столе служителя книгу в переплете с алмазной инкрустацией и сунул в походный мешок.
 
   Ранним утром Илла проснулась от шума. Ей только что снилось, будто она в Богадельне убегает от облавы. Во сне с ней был Зоран. Она вела его по руинам, показывая место, где спрятаться. А он прихрамывал и ворчал на крутые ступеньки. И первая мысль Иллесии при пробуждении была: облава! Она слышала топот и ржание коней, лязг оружия, крики и женский визг… Тревожно мяукал кот. Совсем рядом плакал младенец. Несколько женщин в углу сбились в кучу и испуганно смотрели в сторону открытой настежь двери. У выхода толпились остальные рабы. Илла подхватила на руки кота и, спотыкаясь в колодках, пробилась к двери.
   Замок был сорван, на пороге лежал зарубленный надсмотрщик, а мужчины-рабы в недоумении смотрели на зарево пожара, которое поднималось над городом. Прямо перед бараком шел бой: несколько всадников отчаянно рубились, защищаясь от какого-то другого отряда. Когда чужие воины расправились с местными, и отряд поскакал в сторону города, Илла, прижимая к себе кота, вышла из барака.
   «Война!» – она спешила подальше от места боя. Все рабы разбрелись, не зная, куда деваться. Повсюду лежали убитые воины – местные и чужие.
   То ли от вида трупов, то ли от запаха гари к горлу подкатила тошнота. Илла упрямо шла дальше, вдыхая дымный ветер. Новый конный отряд пронесся мимо нее, один из всадников что-то крикнул – Илла увидела его обветренное лицо и прижалась к стене, – но они проскакали мимо. Где-то шумели, ругались, смеялись; чужаки заходили в бараки, кое-кто прижимал к стене подвернувшуюся молодую рабыню. Рабыня не сопротивлялась – они привыкли принадлежать всем.
   Илла оглядывалась по сторонам: надо было спрятаться. Наконец она забилась в сточную канаву, дрожа от холода и не выпуская из рук серого Зоранова кота. Кот прижал уши, но вырваться не пытался – понимал, видно, что на руках надежнее.
   «Это война, Кот, – объяснила ему Илла, тревожно прислушиваясь к звукам на улице. Когда она говорила с котом, ей самой было не так страшно. – Зоран рассказывал, как паршиво, когда война, да ты и сам видел. Но мы зато теперь на свободе. Вот переждем с тобой немного, когда вокруг никого не будет, и убежим. Слышишь, Кот? Проживем… Хотя и нету нашего с тобой… хозяина».
   Шум и громкие выкрики воинов то отдалялись, то приближались. Она не прислушивалась – все равно одна брань да военные команды. Но тут хриплый и низкий голос долетел до нее откуда-то сверху:
   – Илла! Иллесия!
   Илла вся сжалась. Кто-то шел и звал:
   – Берест! Хассем! – и отчаянно, с мольбой: – Иллесия, Илла! Отзовись! Это я!.. Илла!
   У нее заколотилось сердце. Илла выбралась из канавы. Кот сидел у нее на руках. Между бараками, прихрамывая, как и при жизни, шел Зоран – или его призрак, – седой, с тяжелым ломом в руке. «С того света пришел – ко мне? За мной?» Илла хотела закричать: «Зоран!» – но у нее перехватило горло.
   Иллесия перестала понимать, что происходит. Кот вывернулся у нее из рук. Зоран подошел и остановился напротив нее вплотную, они почти касались друг друга. Зоран что-то беззвучно шептал – или это Илла не слышала его. Она видела, как по его щекам текут слезы – не капли, а два широких ручья. И оба пропадают в бороде, миновав глубокие впадинки на щеках. Лицо Зорана стало как в тумане: наверное, Илла сама плакала. Вдруг Зоран осел на колени и, прижавшись щекой к изорванной рубашке Иллесии, зарыдал по-настоящему. Илла только теперь ощутила, что он живой. Она вспомнила, он рассказывал: однажды его уже приговаривали к смерти, а он, от природы наделенный богатырским здоровьем, выжил. Может быть, и на этот раз он поборол смерть: ему не впервой. Она положила обе руки на голову Зорану. Он вдруг затих и снизу вверх посмотрел на нее.
   – Моя… светлая княжна…
   У Иллы перехватило дыхание. Он смотрел, как смотрел всегда раньше – любуясь, точно над ним и в самом деле стояла княжна в нарядном платье и в золотом венце. Почудилось, что рушится небо. Она упала на колени возле Зорана. Кот ходил кругами около них, а они вместе плакали, обнявшись.
 
   Хассем с напарником, имени которого он так и не узнал, ходили по кругу, вращая мельничное колесо. В подвале под мельницей всегда было темно. Хассем и напарник почти никогда не разговаривали, потому что оба жевали корень и погружались каждый в свои, неведомые другому, грезы.
   С утра приходил надсмотрщик и поднимал их на работу. Он же приносил поесть и останавливал работу, когда можно было ложиться спать. Если бы не надсмотрщик, оба раба вращали бы колесо до тех пор, пока не упали бы замертво.
   Хассем налегал на свой рычаг и вспоминал, что недавно к нему приходили Берест и Энкино. Он объяснил им, что ему надо будет толкать ворот, и что это, волей Творца, спасет всех из рабства… Он был рад, что друзья иногда приходят к нему прямо сквозь запертую дверь или сквозь стену. И хорошо, что они это делают ночью, когда ему не надо работать и есть время говорить с ними.
   Хассем не удивился, когда услышал, что кто-то зовет его по имени голосом Иллесии:
   – Хассем! Война!
   Ему показалось, кричит незнакомый тощий мальчишка: короткие черные волосы, холщовые штаны и рубаха. Но потом Хассем понял, что это и есть сама Илла, а рядом с ней – убитый полгода назад седой Зоран с котом на плече. Илла бросилась к нему. Но Хассем знал, что за работой нельзя разговаривать со своими видениями.
   Зоран схватился рукой за ворот, не давая вращать:
   – Хассем, проснись! Смотри, я нашел Иллу. В городе наемники из Мирлента. Я знавал из них кое-кого…
   Зоран видел, что Хассем не понимает его. Ломом, точно так же, как недавно освободил Иллесию от колодок, Зоран поддел его цепь и вырвал ее из деревянной балки. Иллесия силой, обхватив за плечи, оттащила Хассема от ворота, а Зоран тем временем возился с цепью его напарника.
   Хассем сидел на полу. Илла все еще обнимала его за плечи.
   – Пусти, – пробормотал Хассем. – Я же должен… – он хотел встать и потянулся к вороту.
   – Ты что, Хассем?! Не спи! – Илла потрясла его. – Ты меня узнаешь? Ты слыхал еще про кого-нибудь из наших?
   – Береста казнили у столба. Он иногда приходит… – добавил Хассем.
   Илла оглянулась на Зорана. Тот снял с пояса Хассема холщовый мешочек и, высыпав содержимое на ладонь, понюхал.
   – Дикий корень, – пробормотал он. – Знаю я его… Оставь Хассема в покое, Илла. Сейчас он тебе ничего не расскажет. Может быть, через денек-другой…
 
   Возле мельницы они натолкнулись на кучку наемников. Зоран окликнул их на их жаргоне, и его признали за своего. Зоран сказал, чтобы ему нашли Шелена по прозвищу Шмель.
   – Скажите, что его ищет Сокол, – и бросил на Иллесию быстрый взгляд.
   Илле почудилось, он извиняется за это смелое прозвище. Он вернулся к ней страшно исхудавший и оборванный, седой – даже в черной прежде бороде теперь зияла широкая, с ладонь, проседь. Она улыбнулась ему глазами: «Мой Сокол».
   Вдруг плотный, невысокий, темноволосый человек выбился из кучки наемников и низким голосом прогудел:
   – Сокол! Ей-богу, на сколько лет ты постарел, пока мы не виделись? Я думал, ты женился, или спился, или тебе всадили нож в брюхо в какой-нибудь кабацкой драке.
   Он, приподнявшись на носки, потому что был меньше Зорана на целую голову, обнял его, и они даже расцеловались. Со стороны было смешно смотреть на высокого, ставшего тощим, как жердь, Зорана, и толстого, мохнатого, приземистого Шмеля. Илла невольно улыбнулась.
   Зоран вдруг оттолкнул приятеля и закашлялся, схватившись за грудь. Илла испугалась: точно таким жестом он взялся за грудь, когда меж ребер ему вошла арбалетная стрелка. Илла знала, что уже никогда не забудет этого жеста. Отвернувшись от всех, Зоран кашлял и задыхался, а когда приступ кончился, хрипло сказал:
   – Простыл там… в катакомбах… Но не сдохну.
   Илла не сводила с него грустного взгляда. Наемник по прозвищу Шмель сунул Зорану свою баклажку с вином:
   – Выпей, Сокол… За встречу!
   Они выпили из одной баклажки по очереди.
   Зоран легко договорился с наемниками, что ему помогут отыскать в разграбленном городе Береста и Ирицу. Когда Зоран упомянул про Энкино, Шелен сказал:
   – Тот помешанный, который завел нас сюда? Что ж, начальство неплохо нагреет руки на этом походе. В одном длинном каменном доме нашли полный сундук алмазов и еще всякой всячины. Ну и нам, правда, было чем поживиться.
   Шмель раскрыл дорожный мешок и показал Зорану богато переплетенную книгу. Она была забрызгана кровью – кровью наставника Мирта, которому Шмель недавно перерезал глотку.
   Зоран лишь скользнул глазами по алмазам.
   – Что? Энкино привел вас сюда?!
   – Вроде его так зовут…
   – Мне нужна помощь, Шмель, – продолжал Зоран. – Я потерял своих друзей. Они были в плену в этой дыре, как и я.
   – Ребята, надо помочь старому товарищу! – Шелен оглядел своих. – Знали бы вы, кто это! Сокол, тот самый, что во время штурма Флагарно первым поднялся на стену. Ей-богу, лет десять назад он считался одним из лучших воинов везде, где только нанимают бойцов!
   Наемники сгрудились.
   – Ну, кого мы ищем? – спросил Зорана Шмель, приподнимаясь на цыпочки, чтобы похлопать его по плечу. – Я тебе их из-под земли достану.
 
   Берест много дней не приходил в себя. Его борьба продолжалась. Ирица видела это по упрямым складкам в уголках рта и по страдальческой морщинке над бровью, но с самого начала его схватки с Князем не чувствовала той особой внутренней связи, которая до сих пор всегда была между ними.
   Закат, тьма и рассвет не раз сменили друг друга за витражными окнами маленького покоя, где Ирица сидела на полу над двумя телами – своего мужа и его врага. Лесовица могла долго обходиться без воды и пищи. В лесу, где она родилась, она была сыта горстью ягод и воды из родника, а всю зиму спала или пряла в укромном дупле или в шалаше на ветвях, обходясь запасом, которого хватило бы и белке.
   Никто не приходил. Может быть, никто в тайном княжестве не знал об их судьбе, кроме самого Князя. А может быть, Князь сам не велел никому приходить, уверенный, что ему нетрудно будет справиться со «слабым человеческим магом».