Страница:
Однажды, хлопоча возле печки, хозяйка попросила Ирицу:
– Подай-ка ухват.
Ирица оглянулась на Береста, поймала его взгляд… Тот вдруг сам поспешно взял ухват и подал хозяйке.
Тетка Нейнел замечала и многое другое. Жена чужака не умела ни приготовить, ни растопить печь, ни прибрать, а злые дворовые псы на цепи не то что не лаяли на нее, а при ней всегда притихали.
В доме Ирица всегда терялась, молча сидела в углу. При первой возможности она старалась уйти в сад или в лес. Тетка Нейнел решила для себя, что жена бродяги просто никогда не жила в доме, а бродяжничала с детских лет.
У хозяина был сын и двое работников. Сын – высокий парень по имени Норен со светлыми, как солома, волосами, бровями и ресницами, – напрямик спросил Береста:
– У тебя жена, что, дурочка?
Берест помолчал…
– Это уж, брат, мое дело, мне с ней жить.
А потом своим острым слухом Ирица услыхала, как Норен рассказывает отцу:
– По всему видно, этот чужак за ее красоту с ней живет. Кажись бы, какой прок с дурочки. Но уж больно хороша, хоть сам женись, – и засмеялся.
Хозяин ответил:
– Ну, в бабе-то ум не главное, а вот что она ухвата от помела не отличает…
Ирица целыми днями пряла, как будто настала зима и она сидела в своем лесном дупле. Как-то раз Берест был занят работой во дворе, а Норен вошел в дом и сел напротив нее.
– Берест тебе муж или пет? – начал хозяйский сын, на всякий случай поглядывая на дверь: бродяги, которого нарочно наняли драться на празднике, он остерегался.
– Муж, – подтвердила еще раз Ирица.
– И давно ты замужем? – не отставал Норен. – Так и шляетесь вдвоем по дорогам?
– Недавно, – сказала Ирица в замешательстве, продолжая быстро вращать прялку. – Да… Так и ходим.
– А ты брось его, – неожиданно предложил Норен. – Хочешь, я тебе ленту подарю?
– Как это бросить? – не поняла Ирица и слегка покачала головой, удивляясь.
– А что тебе от него толку? – развел руками Норен. – Ни кола ни двора, разве это муж? Я тебе гостинца дам. Так хочешь ленту?
– У меня одна уже есть…
– Муж подарил? – усмехнулся Норен. – А я тебе три подарю.
– У твоей сестры много лент… – подумав, сказала Ирица. – Но мне столько не надо. Я себе лучше бусы сделаю из ягод или коры.
Норен рассмеялся:
– Из ягод или коры? А ты приходи ко мне к вечеру, я тебе настоящие бусы подарю, стеклянные. Нет, к вечеру неладно… – Норен подумал, что от Береста не так-то легко отделаться: разве он отпустит от себя жену?
– Ты ночью, как муж заснет, приходи.
– Нет. Берест не разрешает мне без него никуда ходить, – ответила Ирица.
Берест заглянул в дом: они с работником во дворе чинили телегу. Но, услыхав его шаги в сенях, хозяйский сын сам встал и вышел ему навстречу. Они разминулись в дверях, Норен вышел на двор, а Берест в сенях стал пить воду, зачерпнув ковшом из ведра.
Ирица сразу же, как только Норен ушел, перестала думать об их разговоре, в котором для нее не было ничего интересного. Бересту она ничего не сказала.
Как-то Лассел завел речь, что есть у него один неудобный покос: далеко, за оврагом. Поскорее бы его скосить, пока не пошли дожди, а все работники нужны в поле.
– Сходил бы ты, что ли? – попросил он Береста.
– А давай, – согласился тот.
На другой день, еще до рассвета, Берест взял косу и брусок, а Ирице в узелок тетка Нейнел собрала с собой поесть.
– Ждите к вечеру, – обещал Берест.
Ирица была рада оказаться на весь день под открытым небом. Пока шли к покосу, она, чтобы не задерживать Береста, не отходила от него далеко. Но по лицу было видно, насколько ей спокойно и весело и как хочется походить одной среди утреннего леса.
На лугу Берест стал надевать косу на косовище.
– Пока ты будешь косить, я поброжу по лесу, – сказала Ирица. – Недалеко. Посмотрю, кто здесь водится, и ягод наберу.
– Только и вправду недалеко, – предупредил Берест. – Чтобы слыхать меня, если позову. И приходи к полудню.
Ирица скрылась в зарослях, а Берест взялся косить – широкими взмахами, почти бегом, и мокрая от росы трава падала со звоном.
Ирица ушла не сразу: из зарослей она смотрела, как Берест косит, – и любовалась на него… Потом исчезла в лесу. Этот лес принял ее, узнал, как свою, но из ее «братьев» и «сестер» здесь никто не жил – вблизи были люди… Ирица полдня бродила по окрестностям, иногда замирая в неподвижности и вслушиваясь в знакомые звуки, иногда – двигаясь очень быстро, хотя и бесшумно, забираясь порой то в непроходимые заросли, то на деревья… Она облазила весь овраг, нашла ручей на его дне и долго сидела возле воды… К полудню лесовица, набрав ягод, желудей, коры, с цветами в волосах, вышла к покосу. Она подошла к месту, где оставила хозяйкин узелок с едой. Ирица не могла сдержать радостной улыбки.
– Уже пора есть? – окликнула она Береста, окидывая взглядом луг. – Я тебе малины и ежевики принесла. И себе всего набрала: буду делать бусы.
Берест, у которого рубашка промокла и потемнела от пота, бросил косу и широко улыбнулся ей в ответ.
– Иди сюда, Ирица! – он, смеясь, упал в еще не выкошенную траву. – Вот она, воля! Это не в штольнях кайлом махать!
Ирица подобрала узелок и подошла, глядя на лежащего, раскинувшего руки Береста:
– Вот остаться бы здесь…
– А что ты в лесу видела, Ирица? Может, белок? – Берест смеялся, теперь одними глазами.
– Не только… Белок здесь правда много! Я залезала на дерево, и наткнулась на двух. Они хотели скрыться, но поняли, что это я… и остались. Так и сидели рядом.
Берест приподнялся на локте.
– Так ты, Ирица, сама скачешь по деревьям, как белка? И что тебе сказали твои подружки?
– Это были подружка и друг. Белка и… бел! – произнесла Ирица. – А еще вот, смотри!
В руках у Ирицы был рожок, сделанный из большого листа лопуха: в него она и насобирала ягод.
Она повернулась на месте, как будто вот-вот готова была начать танцевать: лесовицы часто танцевали на своих полянах в одиночестве. Потом словно раздумала и, чуть ли не в два прыжка оказавшись возле Береста, села рядом, подогнув ноги, и протянула рожок с ягодами Бересту. Лицо ее просто сияло.
– Там ручей, глубоко в овраге, – сообщила лесовица. – Он течет сюда. Хочешь, к нему пойдем?
Берест пригрелся на солнце, и вставать ему было неохота.
– На что нам ручей? – спросил он.
– Там камни, мох… Тень от веток, – медленно стала говорить Ирица, словно вспоминая. – И блики света на воде.
– И белки, – поддразнил Берест, щурясь от солнца.
Ирица стала развязывать узел с едой.
– Я люблю так, могу долго сидеть и смотреть. Или озеро ночью… – сказала она.
– И я могу долго смотреть… на тебя, – добавил Берест – и опять поддразнил. – На королеву белок. Которая сидит на камне, как на троне, во мху, точно в бархате, и в бликах солнца, так?
Ирице все казалось смешным и забавным.
– Вот, а ты говоришь, что нам делать у ручья. Я буду на воду смотреть, а ты на меня. Но ты и сейчас на меня смотришь…
В узелке был глиняный кувшин с молоком и хлеб.
– Нам хозяйка дала. Давай, поешь, – сказала она, протягивая кувшин и каравай Бересту.
– Воля… – опять произнес Берест, взяв у нее хлеб и кувшин.
Но, не донеся кувшин до рта, он вдруг помрачнел. Демон, мор, барак, Хассем промелькнули у него в памяти. Ирица прислушалась к чему-то, сказала.
– Ешь.
Берест кивнул и молча взялся за еду.
Ловко перебирая пальцами, Ирица принялась делать те самые бусы из коры и желудей, которые давно собиралась начать. Чтобы отвлечь и Береста и себя от тревожных мыслей, она заговорила о другом:
– А в ваших краях девушки носят стеклянные бусы? Мне Норен хотел подарить такие…
Береста нахмурился.
– А взамен что у тебя просил?
– Ничего не просил… Он еще предлагал ленты, целых три, – улыбнулась Ирица. Она продолжала нанизывать на выдернутую из подола нитку кору и желуди и время от времени придирчивым взглядом оценивала, как получается. – Но я сказала, что не надо… А ты как думаешь, нужны мне еще ленты или нет?
Берест, поставив на траву кувшин, посмотрел на Ирицу и просто сказал:
– Ты и так хороша.
Ирица подняла глаза от своих поделок и встретила взгляд Береста немного растерянно, словно хотела спросить: «Правда?»
– Ты и так хороша, Ирица, – подтвердил Берест. – Но когда-нибудь я все-таки подарю тебе ленты и бусы.
– Когда-нибудь… Это когда ты придешь к себе, туда, на север?
– Когда мы с тобой придем, – поправил Берест.
Ирица медленно кивнула.
– А там такой же лес, как здесь? Я буду жить в лесу возле твоего дома? – спросила она.
– Как же ты будешь не в доме жить? – весело удивился Берест. – В дупле, как белка? А как же я один, без тебя?
Ирица развела руками.
– А ты не хочешь без меня, да?
– Я ведь тебе имя дал, – напомнил Берест. – Чтоб звать тебя, Ирица.
– Зови. Я в лесу буду жить, а ты в доме – но я к тебе всякий раз выйду, как только позовешь. Отовсюду… Прятаться не буду, приду.
– А вот я женюсь тогда! – сказал Берест. – А жена мне не велит в лес ходить, тебя звать.
– Почему жена не велит тебе в лес ходить – меня звать?
– А она скажет: не ходи, Берест, в лес. Эта лесовица – красавица, ты полюбишь ее, она нас разлучит, – ответил он.
Ирица смотрела на Береста широко открытыми глазами. Лесовица не понимала. Но отчего-то ей снова стало грустно.
– А как я тогда буду одна? Тогда зачем мне с тобой идти, если я не смогу тебя видеть? – огорчилась она. – Ты раньше говорил, чтобы я твоей женой была, а не другая, – вспомнила Ирица.
– А ты говорила, что со мной к людям пойдешь, – напомнил Берест.
– Пойду, – ответила Ирица. – И сейчас я живу с тобой у людей… и дальше пойду, на полночь: буду жить с тобой в доме. Тогда ты не женишься на другой?
– Нет, Ирица, правда, нет!
Берест поймал руку Ирицы и прислонил к своей щеке, которая заросла небольшой светлой бородой. Лесовица ощутила ладонью тепло и улыбнулась.
Хуторяне собирались на праздник в село. Дома пришлось остаться только тетке Нейнел: у нее разломило спину. С ней на хуторе оставалась и Ирица. Берест просил ее:
– Ты с нами не ходи. Там гуляние, пьяные будут, толпа, бой кулачный. Что хорошего? Дождись меня здесь, я ведь задерживаться не стану. Возьму верх в поединке, получу плату, какая мне причитается, и приду.
Ирица глубоко вздохнула и кивнула, слегка покосившись на тетку Нейнел.
– Я никуда не пойду, мы с хозяйкой в доме посидим, – обещала она и добавила. – Приходи скорее.
Берест обнял Ирицу и шепнул:
– Ну, я скоро…
– Полно уже вам! – со смехом окликнул Лассел. – Пора!
Ирица отодвинулась от Береста:
– Я буду в окно смотреть – сразу увижу, когда ты вернешься, – сказала она напоследок.
Когда хозяева, работники и Берест отправились в село, тетка Нейнел пошла прилечь, а Ирица с прялкой села у открытого настежь окна.
Ирица не знала, когда ждать Береста назад. Когда начнется этот кулачный бой, а когда еще кончится?.. Время шло – лесовица чувствовала, что солнце начинает припекать. «Не стоит ждать раньше полудня», – говорила она себе. Тетка Нейнел, кажется, уснула. Ирица вышла во двор, погладила сторожевого пса, посидела рядом с ним, потом снова вернулась и села у окна. День был уже в самом разгаре… Ирице была видна опушка леса, на ней холм, а за ним – дорога в село.
Внезапно лесовица увидела высокого светловолосого человека, который появился из-за холма на дороге. На хутор торопливо возвращался хозяйский сын Норен.
Ирица вскочила и выбежала в сени, открыла дверь и встала на крыльце. «Почему это? – подумала она. – Возвращается один, а где вся семья?»
Когда Норен открыл калитку, Ирица быстро подошла к нему:
– Праздник уже кончился?
– Чего это ты так встрепенулась? – оскалил зубы Норен. – Не меня ждала?
– Береста… – призналась Ирица.
– Ах, Береста? – переспросил Норен. – Побили твоего Береста. Хвалился он много. «Я, да возьму верх!» А побили его так, что не в сказке сказать.
Ирица вздрогнула.
– Побили?
Она рванулась к калитке, оглянулась на Норена, остановилась на миг:
– Где мне его искать?
– Ладно, пошли, я тебе покажу. Это не в селе – в поле… Ишь, побежала, – недобро добавил Норен.
– Он в поле? – Ирица уже открыла калитку. – Пойдем скорее… Пойдем – или скажи, в какую сторону бежать, – настойчиво просила она хозяйского сына, который шел медленнее ее и отставал. Постоянно оглядываясь на Норена, Ирица почти бежала к холму, от которого дорога вела в село через лес.
– Да куда ты так бежишь? – Норен ускорил шаг, когда они с Ирицей углубились в лес, и догнал ее. – Твой Берест – нищий бродяга, да еще он пустой бахвал, говорил, что победит, а самого измолотили до полусмерти. Да и зачем он тебе, а, Ирица? – он изловчился и схватил ее за руку. – Ну зачем? У него же ни кола ни двора…
Ирица из всего услышала только то, что Береста «измолотили до полусмерти». Она попыталась вырвать руку: Норен задерживал ее, а медлить было нельзя.
– Пусти! Я все равно пойду туда.
– Сейчас пойдешь! – вдруг хрипло сказал Норен и, притянув ее к себе за руку, столкнул с дороги в кусты.
– Не дури! – сквозь зубы твердил он прямо в лицо Ирице. – Думаешь, ты ему самому нужна? Ты ведь помешанная, ты метлы от ухвата не отличишь! Он тебя держит заместо жены, а потом прогонит, когда надоешь.
Ирица еле удержалась на ногах и попыталась вырваться, не понимая, что он хочет делать.
– Мне надо идти, отпусти, – повторяла она, упираясь свободной рукой в грудь Норена. – Отпусти, отпусти!..
Норен больше не слушал ее совсем. Не чувствуя, что маленькая лесовица пытается его оттолкнуть, он перехватил ее обеими руками: одной – за плечи, другой – за волосы, и Ирица не могла уклониться от его непрошеного поцелуя. Лесовице было больно и трудно дышать, но помня себя от страха, она рванулась – и лента, зацепившись за руку Норена, слетела с ее волос. Норен встретил ее взгляд… От страха и негодования глаза Ирицы ярко светились зеленым огнем из-под упавших ей на лицо растрепанных прядей. В волосах Норен ясно различил звериные, кошачьи уши…
– Лэри! – вырвалось у него полушепотом. – Лесная тварь!
Но тут Ирица выскользнула из его рук. Вокруг повсюду были заросли, и лесовица исчезла, растворилась среди кустов, замерла в неподвижности, слилась с лесом. Теперь Норен не мог бы ее найти, даже если бы смотрел в упор.
Но Норен и не думал ее искать, а с криком «Лэри!» кинулся бежать.
Чувство отвращения и ужаса гнало лесовицу все дальше и дальше в чащу. Только выбившись из сил, она остановилась, прижавшись к древесному стволу. Некоторое время она стояла неподвижно, вслушивалась в звуки леса. Кажется, уже безопасно… Лесовица спустилась в овраг и напилась из ручья, пригладила растрепавшиеся волосы… До сих пор ее била дрожь. «Это не мой лес, что я тут делаю?» – была первая мысль. «Ее» лес был далеко, она чувствовала – где. «Надо идти туда. Много дней пути… Зачем я здесь, почему я ушла так далеко?» Она закрыла глаза, вспоминая. Была опасность, было что-то страшное и отвратительное, на нее напали, как волк нападает на молодую олениху.
Люди – это опасно, от них надо бежать. «И «я» убежала… Кто – «я»?» Она с трудом вспомнила, что у нее было имя, как у людей. Ей дал его человек. Он называл се Ирица. «Больше не будет называть – ведь «я» вернусь в свой лес, а он…» Лесовица вздрогнула и закрыла лицо руками. Воспоминания нахлынули потоком. Берест проиграл, и его «измолотили как собаку» – так сказал другой человек, Норен, который пытался обнять ее… Но Берест раньше тоже обнимал ее – почему же тогда ей было хорошо, а сейчас так плохо? Лесовица снова решила: «„Я” уйду обратно в свой лес».
А Берест? У лесовицы сжалось сердце. Ему больно. Он не взял верх в единоборстве, как обещал. Ирице представилось, что он лежит на земле и лицо у него такое же, как было, когда она вырезала ему из мышцы плеча засевшее железко стрелы, и глаза так же закрыты. Нельзя оставлять его так. Нужно вылечить его.
Преодолевая страх, прячась от каждого шелеста листьев, лесовица стала бесшумно пробираться обратно к человеческому жилью.
Ирица не помнила, сколько прошло времени, пока она убегала и возвращалась назад. Было еще светло. В деревьях шумел ветер. Неожиданно лесовица уловила другой шум. Кто-то напрямик продирался сквозь заросли.
– Ирица! – услыхала она знакомый голос. – Ирица, где ты! Откликнись! Э-гей!
«Человек!» Лесовица снова ощутила страх перед людьми, который заставлял ее бежать и скрываться. Она исчезла, замерла, слившись с лесом. Берест вырвался из зарослей прямо перед ней. Ирица стояла, а он смотрел на нее – и не видел.
– Ирица! – крикнул Берест.
Ему ответило только лесное эхо.
Ирица заметила: одна бровь у него разбита, в запекшейся, плохо отмытой крови. Он завертелся на месте, оглядываясь по сторонам.
– Ирица! – и, махнув рукой, пошел прочь.
Берест не скрылся из виду: остановился у матерой сосны и уткнулся лбом в ее шершавую кору, устало и безнадежно прислонился к стволу.
Ирица почувствовала, что ей снова больно дышать… Через миг она уже стояла позади Береста, протягивая руку – и боясь прикоснуться к человеку.
– Я здесь… – она все-таки тронула его за плечо.
Берест сначала замер, потом быстро обернулся:
– Ирица!
Нет, он не лежал на земле с побледневшим лицом и закрытыми глазами. Его глаза просияли.
– Что с тобой? – почти тотчас укоризненно заговорил Берест. – Ирица, почему ты ушла в лес, даже тетке Нейнел ничего не сказала? Я тебя ищу, ищу… Я взял верх и получил награду. Теперь мы свободны! Что с тобой?
Он хотел обнять лесовицу, чтобы утешить. Ирица дернулась:
– Не смей меня трогать!
Берест, не отпуская рук, изумленно приоткрыл рот. Его, как и Норена, она попыталась оттолкнуть, упершись ему в грудь руками. Глаза ее засверкали таким же гневным и диким зеленым огнем. Казалось, она вот-вот зашипит как кошка.
– Ирица, что ты?! – крикнул Берест.
Но лесовнца вырвалась, сильно полоснув ему по руке ногтями… Берест охнул от неожиданности.
Он ничего не понимал. «Что я сделал?!» – мелькнуло у Береста. А может быть, просто кончилось время, на которое он сумел заклясть лесовицу, дав ей когда-то имя, и теперь она вновь боится его и прячется, и поэтому убежала в лес?
– Ирица, подожди! Не беги от меня! – воскликнул Берест, протянув руку. – Я тебе ничего не сделаю, только не беги!
Ирица отскочила подальше и спряталась за ствол той сосны, к которой только что прислонялся Берест. Но она не скрылась от него, а смотрела из-за дерева испуганно и возмущенно.
– Не подходи! Убери руку… – проговорила лесовица.
– Да я не подхожу… – упавшим голосом отвечал Берест. – Что же мне, уходить?
Ирица почувствовала, что у нее сжимается сердце.
– А ты совсем уйдешь? – спросила она.
– А ты меня совсем гонишь? – спросил Берест.
Ирица сама не знала.
– Ты пойдешь со мной на полночь? – спрашивал он. – Туда, где мой дом?
– Пойду… – Она осторожно вышла из-за сосны и остановилась, печально глядя на человека. – Только не подходи, я отдельно пойду.
– Как же мы пойдем… вместе и по отдельности? – Берест развел руками.
Ирица молчала. Она боялась, что Берест опять попробует подойти к ней. На сердце у нее было тяжело. Ирица села у корней сосны.
– Я ведь одолел в поединке, получил деньги и купил кое-что в селе. Кое-что из одежды, лук со стрелами для себя… – он виновато усмехнулся. – Тебе ленту и бусы…
Ирица сидела, обхватив руками колени, и молчала.
– Я вернулся на хутор – а тебя нет. Я все вещи побросал, так и кинулся тебя искать. Я вернусь, соберусь в дорогу и приду. Ты меня подождешь?
Ирица подняла взгляд на Береста.
– Я спрячусь, но когда ты позовешь – я покажусь, – пообещала она. – А туда, на хутор, не пойду больше!
Накануне своего побега с каменоломен Берест обещал Хассему: «Буду жив – вернусь и подам тебе знак». Хассем не слишком надеялся на северянина. Юноша не то чтобы сомневался в его честности, но куда уйдешь от того, что суждено тебе свыше? Какой смысл надеяться на людей? Если Творцу будет угодно, двери всех тюрем и острогов распахнутся сами по всей земле. Но ему не угодно. И Берест, конечно, сделает только то, что ему предназначено свыше, а не то, что он обещает Хассему.
Хассем рассуждал об этом сам с собой весь день и всю ночь, пока северянина искали и ловили. А наутро от охранников стало известно, что беглец утонул. Раненый стрелой, поплыл через Эанвандайн – и пошел на дно…
Хассем, услыхав об этом, несколько дней прожил как во сне, часто замирал, уставившись в одну точку. Он спрашивал себя: почему судьба Береста была такая, а не другая? В чем тут благо и высший промысел? Хассему вспоминались страшные сказки, которые рассказывала ему мать? – о том, что все зло на свете делается во избежание еще худшего зла. Пророк расшиб о стену младенца, а когда толпа хотела забить его камнями, с неба было явлено: если бы младенца не убили, он вырос бы страшным злодеем. Сын защитил отца от разбойников. Но Творец открыл ему, что тем самым он совершил преступление: отцу юноши, если он выживет, суждено было зачать еще одного сына, будущего великого нечестивца. Вера матери учила Хассема, что, раз Берест утонул, значит, это лучшее из того, что могло с ним случиться.
Стоны больных и умирающих в моровом бараке выводили Хассема из оцепенения и заставляли приниматься за дело, и только белки глаз блестели на его почерневшем от усталости и горя лице.
В бараке ожидали конца десятки больных. Творец наслал мор, значит, это лучшее из того, что могло случиться.
Пускай… Хассему верилось, что вонючий и грязный барак, горящие на погребальных кострах трупы и само известие о гибели Береста – это все сон, бред, а явь – там, за серым небом, где правит Творец, где и есть настоящая жизнь. Ему казалось, что он даже видит, как туда уходят души умиравших на его руках людей, освобождаясь от рабства. Там, значит, и Берест нашел свою свободу. Туда уйдет и он сам. Может быть, после долгих лет неволи, а может быть, очень скоро, когда и его настигнет мор.
Под утро Хассем закрывал глаза и впадал в полудрему, устроившись в своем углу, в конце длинного дощатого настила, но больные в бараке не знали покоя. Слыша, что кто-то зовет и стонет, Хассем поднимался, его худое смуглое лицо было спокойным и сосредоточенным.
Среди стариков и подростков, на долю которых выпало смотреть за больными, в конце концов заразились болезнью больше половины. Хассем проводил на тот свет многих рабов, но самого его болезнь так и не тронула.
Мор продолжался еще несколько недель, затем схлынул и сошел на нет. В остроге отслужили молебен. Хассем вместе с другими каторжниками, которых согнали в острожный двор без разбора, равнодушно помолился Творцу. Хассем не сомневался, что Творцу не нужны молитвы людей. Значит, молитвы нужны постольку, поскольку их хочется произносить самим людям. Хассему казалось бессмысленным, что люди собираются ради молитв вместе, произносят одни и те же слова и никого даже не спрашивают, хочется им этого пли нет.
Болезнь унесла сотни здоровых рабов. Хассема и других выживших подростков, которые до мора только помогали на распиловке камня и прочих подсобных работах, теперь отправили в штольни.
При дороге от бараков к каменоломням лежал большой валун, давно примелькавшийся глазу ежедневно проходящих мимо рабов. «Смотри на этот камень, – накануне побега говорил Хассему Берест. – Если валун будет сдвинут с места, это – знак, что я жив». С тех пор по пути в каменоломни Хассем всегда исполнял своеобразный поминальный обряд. В память о друге юноша каждый раз бросал взгляд на придорожный валун. Просто смотрел и мысленно говорил с Творцом: Берест хотел что-то изменить в этой жизни, да не смог, – пусть у него будет все хорошо в другом мире, где справедливость.
А Берест с Ирицей в это время шли в сторону предгорий, где были острог и каменоломни. Берест теперь походил на местного деревенского охотника – в сапогах, короткополой куртке, с ножом у пояса и луком за спиной. Ирица тоже была одета как крестьянка.
Берест до сих пор не знал, что случилось у нее с Нореном.
Узнав, что жена бродяги, которого приютили на хуторе, на самом деле лэри, хозяйский сын испугался и не показывался дома до утра. Норен боялся, что Ирица наведет на него какой-нибудь морок или пожалуется мужу, а еще неизвестно, кто он сам, раз женился на лесовице. Зайдя на хутор, Берест спокойно забрал свои пожитки и ушел.
Лесовица все еще не позволяла Бересту к ней приближаться. Тот недоумевал. Еще недавно они сидели с Ирицей у костра, обнявшись, точно брат и сестра, которые заблудились в лесу. Теперь она не подпускала его: «Ты не подходи, я отдельно пойду!» А у самой глаза сверкают, словно у кошки…
Ирица спасла его от погони, когда встала на его след и отвела свору собак. Она вылечила его рану, пошла с ним жить к людям, в человеческий дом, где ей было страшно и неуютно, и она сидела целыми днями за прялкой. Что же теперь? Берест думал, что возьмет ее в жены. Отец с матерью, конечно, обрадуются возвращению старшего сына и дадут согласие на его свадьбу. А уж он сумеет поставить на том, чтобы Ирицу не обижали. Она научится всему по хозяйству, они заживут не хуже других.
– Ирица!
Но она того и гляди отступит в заросли и растворится в них, так что в упор смотри – не увидишь…
– Подай-ка ухват.
Ирица оглянулась на Береста, поймала его взгляд… Тот вдруг сам поспешно взял ухват и подал хозяйке.
Тетка Нейнел замечала и многое другое. Жена чужака не умела ни приготовить, ни растопить печь, ни прибрать, а злые дворовые псы на цепи не то что не лаяли на нее, а при ней всегда притихали.
В доме Ирица всегда терялась, молча сидела в углу. При первой возможности она старалась уйти в сад или в лес. Тетка Нейнел решила для себя, что жена бродяги просто никогда не жила в доме, а бродяжничала с детских лет.
У хозяина был сын и двое работников. Сын – высокий парень по имени Норен со светлыми, как солома, волосами, бровями и ресницами, – напрямик спросил Береста:
– У тебя жена, что, дурочка?
Берест помолчал…
– Это уж, брат, мое дело, мне с ней жить.
А потом своим острым слухом Ирица услыхала, как Норен рассказывает отцу:
– По всему видно, этот чужак за ее красоту с ней живет. Кажись бы, какой прок с дурочки. Но уж больно хороша, хоть сам женись, – и засмеялся.
Хозяин ответил:
– Ну, в бабе-то ум не главное, а вот что она ухвата от помела не отличает…
Ирица целыми днями пряла, как будто настала зима и она сидела в своем лесном дупле. Как-то раз Берест был занят работой во дворе, а Норен вошел в дом и сел напротив нее.
– Берест тебе муж или пет? – начал хозяйский сын, на всякий случай поглядывая на дверь: бродяги, которого нарочно наняли драться на празднике, он остерегался.
– Муж, – подтвердила еще раз Ирица.
– И давно ты замужем? – не отставал Норен. – Так и шляетесь вдвоем по дорогам?
– Недавно, – сказала Ирица в замешательстве, продолжая быстро вращать прялку. – Да… Так и ходим.
– А ты брось его, – неожиданно предложил Норен. – Хочешь, я тебе ленту подарю?
– Как это бросить? – не поняла Ирица и слегка покачала головой, удивляясь.
– А что тебе от него толку? – развел руками Норен. – Ни кола ни двора, разве это муж? Я тебе гостинца дам. Так хочешь ленту?
– У меня одна уже есть…
– Муж подарил? – усмехнулся Норен. – А я тебе три подарю.
– У твоей сестры много лент… – подумав, сказала Ирица. – Но мне столько не надо. Я себе лучше бусы сделаю из ягод или коры.
Норен рассмеялся:
– Из ягод или коры? А ты приходи ко мне к вечеру, я тебе настоящие бусы подарю, стеклянные. Нет, к вечеру неладно… – Норен подумал, что от Береста не так-то легко отделаться: разве он отпустит от себя жену?
– Ты ночью, как муж заснет, приходи.
– Нет. Берест не разрешает мне без него никуда ходить, – ответила Ирица.
Берест заглянул в дом: они с работником во дворе чинили телегу. Но, услыхав его шаги в сенях, хозяйский сын сам встал и вышел ему навстречу. Они разминулись в дверях, Норен вышел на двор, а Берест в сенях стал пить воду, зачерпнув ковшом из ведра.
Ирица сразу же, как только Норен ушел, перестала думать об их разговоре, в котором для нее не было ничего интересного. Бересту она ничего не сказала.
Как-то Лассел завел речь, что есть у него один неудобный покос: далеко, за оврагом. Поскорее бы его скосить, пока не пошли дожди, а все работники нужны в поле.
– Сходил бы ты, что ли? – попросил он Береста.
– А давай, – согласился тот.
На другой день, еще до рассвета, Берест взял косу и брусок, а Ирице в узелок тетка Нейнел собрала с собой поесть.
– Ждите к вечеру, – обещал Берест.
Ирица была рада оказаться на весь день под открытым небом. Пока шли к покосу, она, чтобы не задерживать Береста, не отходила от него далеко. Но по лицу было видно, насколько ей спокойно и весело и как хочется походить одной среди утреннего леса.
На лугу Берест стал надевать косу на косовище.
– Пока ты будешь косить, я поброжу по лесу, – сказала Ирица. – Недалеко. Посмотрю, кто здесь водится, и ягод наберу.
– Только и вправду недалеко, – предупредил Берест. – Чтобы слыхать меня, если позову. И приходи к полудню.
Ирица скрылась в зарослях, а Берест взялся косить – широкими взмахами, почти бегом, и мокрая от росы трава падала со звоном.
Ирица ушла не сразу: из зарослей она смотрела, как Берест косит, – и любовалась на него… Потом исчезла в лесу. Этот лес принял ее, узнал, как свою, но из ее «братьев» и «сестер» здесь никто не жил – вблизи были люди… Ирица полдня бродила по окрестностям, иногда замирая в неподвижности и вслушиваясь в знакомые звуки, иногда – двигаясь очень быстро, хотя и бесшумно, забираясь порой то в непроходимые заросли, то на деревья… Она облазила весь овраг, нашла ручей на его дне и долго сидела возле воды… К полудню лесовица, набрав ягод, желудей, коры, с цветами в волосах, вышла к покосу. Она подошла к месту, где оставила хозяйкин узелок с едой. Ирица не могла сдержать радостной улыбки.
– Уже пора есть? – окликнула она Береста, окидывая взглядом луг. – Я тебе малины и ежевики принесла. И себе всего набрала: буду делать бусы.
Берест, у которого рубашка промокла и потемнела от пота, бросил косу и широко улыбнулся ей в ответ.
– Иди сюда, Ирица! – он, смеясь, упал в еще не выкошенную траву. – Вот она, воля! Это не в штольнях кайлом махать!
Ирица подобрала узелок и подошла, глядя на лежащего, раскинувшего руки Береста:
– Вот остаться бы здесь…
– А что ты в лесу видела, Ирица? Может, белок? – Берест смеялся, теперь одними глазами.
– Не только… Белок здесь правда много! Я залезала на дерево, и наткнулась на двух. Они хотели скрыться, но поняли, что это я… и остались. Так и сидели рядом.
Берест приподнялся на локте.
– Так ты, Ирица, сама скачешь по деревьям, как белка? И что тебе сказали твои подружки?
– Это были подружка и друг. Белка и… бел! – произнесла Ирица. – А еще вот, смотри!
В руках у Ирицы был рожок, сделанный из большого листа лопуха: в него она и насобирала ягод.
Она повернулась на месте, как будто вот-вот готова была начать танцевать: лесовицы часто танцевали на своих полянах в одиночестве. Потом словно раздумала и, чуть ли не в два прыжка оказавшись возле Береста, села рядом, подогнув ноги, и протянула рожок с ягодами Бересту. Лицо ее просто сияло.
– Там ручей, глубоко в овраге, – сообщила лесовица. – Он течет сюда. Хочешь, к нему пойдем?
Берест пригрелся на солнце, и вставать ему было неохота.
– На что нам ручей? – спросил он.
– Там камни, мох… Тень от веток, – медленно стала говорить Ирица, словно вспоминая. – И блики света на воде.
– И белки, – поддразнил Берест, щурясь от солнца.
Ирица стала развязывать узел с едой.
– Я люблю так, могу долго сидеть и смотреть. Или озеро ночью… – сказала она.
– И я могу долго смотреть… на тебя, – добавил Берест – и опять поддразнил. – На королеву белок. Которая сидит на камне, как на троне, во мху, точно в бархате, и в бликах солнца, так?
Ирице все казалось смешным и забавным.
– Вот, а ты говоришь, что нам делать у ручья. Я буду на воду смотреть, а ты на меня. Но ты и сейчас на меня смотришь…
В узелке был глиняный кувшин с молоком и хлеб.
– Нам хозяйка дала. Давай, поешь, – сказала она, протягивая кувшин и каравай Бересту.
– Воля… – опять произнес Берест, взяв у нее хлеб и кувшин.
Но, не донеся кувшин до рта, он вдруг помрачнел. Демон, мор, барак, Хассем промелькнули у него в памяти. Ирица прислушалась к чему-то, сказала.
– Ешь.
Берест кивнул и молча взялся за еду.
Ловко перебирая пальцами, Ирица принялась делать те самые бусы из коры и желудей, которые давно собиралась начать. Чтобы отвлечь и Береста и себя от тревожных мыслей, она заговорила о другом:
– А в ваших краях девушки носят стеклянные бусы? Мне Норен хотел подарить такие…
Береста нахмурился.
– А взамен что у тебя просил?
– Ничего не просил… Он еще предлагал ленты, целых три, – улыбнулась Ирица. Она продолжала нанизывать на выдернутую из подола нитку кору и желуди и время от времени придирчивым взглядом оценивала, как получается. – Но я сказала, что не надо… А ты как думаешь, нужны мне еще ленты или нет?
Берест, поставив на траву кувшин, посмотрел на Ирицу и просто сказал:
– Ты и так хороша.
Ирица подняла глаза от своих поделок и встретила взгляд Береста немного растерянно, словно хотела спросить: «Правда?»
– Ты и так хороша, Ирица, – подтвердил Берест. – Но когда-нибудь я все-таки подарю тебе ленты и бусы.
– Когда-нибудь… Это когда ты придешь к себе, туда, на север?
– Когда мы с тобой придем, – поправил Берест.
Ирица медленно кивнула.
– А там такой же лес, как здесь? Я буду жить в лесу возле твоего дома? – спросила она.
– Как же ты будешь не в доме жить? – весело удивился Берест. – В дупле, как белка? А как же я один, без тебя?
Ирица развела руками.
– А ты не хочешь без меня, да?
– Я ведь тебе имя дал, – напомнил Берест. – Чтоб звать тебя, Ирица.
– Зови. Я в лесу буду жить, а ты в доме – но я к тебе всякий раз выйду, как только позовешь. Отовсюду… Прятаться не буду, приду.
– А вот я женюсь тогда! – сказал Берест. – А жена мне не велит в лес ходить, тебя звать.
– Почему жена не велит тебе в лес ходить – меня звать?
– А она скажет: не ходи, Берест, в лес. Эта лесовица – красавица, ты полюбишь ее, она нас разлучит, – ответил он.
Ирица смотрела на Береста широко открытыми глазами. Лесовица не понимала. Но отчего-то ей снова стало грустно.
– А как я тогда буду одна? Тогда зачем мне с тобой идти, если я не смогу тебя видеть? – огорчилась она. – Ты раньше говорил, чтобы я твоей женой была, а не другая, – вспомнила Ирица.
– А ты говорила, что со мной к людям пойдешь, – напомнил Берест.
– Пойду, – ответила Ирица. – И сейчас я живу с тобой у людей… и дальше пойду, на полночь: буду жить с тобой в доме. Тогда ты не женишься на другой?
– Нет, Ирица, правда, нет!
Берест поймал руку Ирицы и прислонил к своей щеке, которая заросла небольшой светлой бородой. Лесовица ощутила ладонью тепло и улыбнулась.
* * *
Хуторяне собирались на праздник в село. Дома пришлось остаться только тетке Нейнел: у нее разломило спину. С ней на хуторе оставалась и Ирица. Берест просил ее:
– Ты с нами не ходи. Там гуляние, пьяные будут, толпа, бой кулачный. Что хорошего? Дождись меня здесь, я ведь задерживаться не стану. Возьму верх в поединке, получу плату, какая мне причитается, и приду.
Ирица глубоко вздохнула и кивнула, слегка покосившись на тетку Нейнел.
– Я никуда не пойду, мы с хозяйкой в доме посидим, – обещала она и добавила. – Приходи скорее.
Берест обнял Ирицу и шепнул:
– Ну, я скоро…
– Полно уже вам! – со смехом окликнул Лассел. – Пора!
Ирица отодвинулась от Береста:
– Я буду в окно смотреть – сразу увижу, когда ты вернешься, – сказала она напоследок.
Когда хозяева, работники и Берест отправились в село, тетка Нейнел пошла прилечь, а Ирица с прялкой села у открытого настежь окна.
Ирица не знала, когда ждать Береста назад. Когда начнется этот кулачный бой, а когда еще кончится?.. Время шло – лесовица чувствовала, что солнце начинает припекать. «Не стоит ждать раньше полудня», – говорила она себе. Тетка Нейнел, кажется, уснула. Ирица вышла во двор, погладила сторожевого пса, посидела рядом с ним, потом снова вернулась и села у окна. День был уже в самом разгаре… Ирице была видна опушка леса, на ней холм, а за ним – дорога в село.
Внезапно лесовица увидела высокого светловолосого человека, который появился из-за холма на дороге. На хутор торопливо возвращался хозяйский сын Норен.
Ирица вскочила и выбежала в сени, открыла дверь и встала на крыльце. «Почему это? – подумала она. – Возвращается один, а где вся семья?»
Когда Норен открыл калитку, Ирица быстро подошла к нему:
– Праздник уже кончился?
– Чего это ты так встрепенулась? – оскалил зубы Норен. – Не меня ждала?
– Береста… – призналась Ирица.
– Ах, Береста? – переспросил Норен. – Побили твоего Береста. Хвалился он много. «Я, да возьму верх!» А побили его так, что не в сказке сказать.
Ирица вздрогнула.
– Побили?
Она рванулась к калитке, оглянулась на Норена, остановилась на миг:
– Где мне его искать?
– Ладно, пошли, я тебе покажу. Это не в селе – в поле… Ишь, побежала, – недобро добавил Норен.
– Он в поле? – Ирица уже открыла калитку. – Пойдем скорее… Пойдем – или скажи, в какую сторону бежать, – настойчиво просила она хозяйского сына, который шел медленнее ее и отставал. Постоянно оглядываясь на Норена, Ирица почти бежала к холму, от которого дорога вела в село через лес.
– Да куда ты так бежишь? – Норен ускорил шаг, когда они с Ирицей углубились в лес, и догнал ее. – Твой Берест – нищий бродяга, да еще он пустой бахвал, говорил, что победит, а самого измолотили до полусмерти. Да и зачем он тебе, а, Ирица? – он изловчился и схватил ее за руку. – Ну зачем? У него же ни кола ни двора…
Ирица из всего услышала только то, что Береста «измолотили до полусмерти». Она попыталась вырвать руку: Норен задерживал ее, а медлить было нельзя.
– Пусти! Я все равно пойду туда.
– Сейчас пойдешь! – вдруг хрипло сказал Норен и, притянув ее к себе за руку, столкнул с дороги в кусты.
– Не дури! – сквозь зубы твердил он прямо в лицо Ирице. – Думаешь, ты ему самому нужна? Ты ведь помешанная, ты метлы от ухвата не отличишь! Он тебя держит заместо жены, а потом прогонит, когда надоешь.
Ирица еле удержалась на ногах и попыталась вырваться, не понимая, что он хочет делать.
– Мне надо идти, отпусти, – повторяла она, упираясь свободной рукой в грудь Норена. – Отпусти, отпусти!..
Норен больше не слушал ее совсем. Не чувствуя, что маленькая лесовица пытается его оттолкнуть, он перехватил ее обеими руками: одной – за плечи, другой – за волосы, и Ирица не могла уклониться от его непрошеного поцелуя. Лесовице было больно и трудно дышать, но помня себя от страха, она рванулась – и лента, зацепившись за руку Норена, слетела с ее волос. Норен встретил ее взгляд… От страха и негодования глаза Ирицы ярко светились зеленым огнем из-под упавших ей на лицо растрепанных прядей. В волосах Норен ясно различил звериные, кошачьи уши…
– Лэри! – вырвалось у него полушепотом. – Лесная тварь!
Но тут Ирица выскользнула из его рук. Вокруг повсюду были заросли, и лесовица исчезла, растворилась среди кустов, замерла в неподвижности, слилась с лесом. Теперь Норен не мог бы ее найти, даже если бы смотрел в упор.
Но Норен и не думал ее искать, а с криком «Лэри!» кинулся бежать.
Чувство отвращения и ужаса гнало лесовицу все дальше и дальше в чащу. Только выбившись из сил, она остановилась, прижавшись к древесному стволу. Некоторое время она стояла неподвижно, вслушивалась в звуки леса. Кажется, уже безопасно… Лесовица спустилась в овраг и напилась из ручья, пригладила растрепавшиеся волосы… До сих пор ее била дрожь. «Это не мой лес, что я тут делаю?» – была первая мысль. «Ее» лес был далеко, она чувствовала – где. «Надо идти туда. Много дней пути… Зачем я здесь, почему я ушла так далеко?» Она закрыла глаза, вспоминая. Была опасность, было что-то страшное и отвратительное, на нее напали, как волк нападает на молодую олениху.
Люди – это опасно, от них надо бежать. «И «я» убежала… Кто – «я»?» Она с трудом вспомнила, что у нее было имя, как у людей. Ей дал его человек. Он называл се Ирица. «Больше не будет называть – ведь «я» вернусь в свой лес, а он…» Лесовица вздрогнула и закрыла лицо руками. Воспоминания нахлынули потоком. Берест проиграл, и его «измолотили как собаку» – так сказал другой человек, Норен, который пытался обнять ее… Но Берест раньше тоже обнимал ее – почему же тогда ей было хорошо, а сейчас так плохо? Лесовица снова решила: «„Я” уйду обратно в свой лес».
А Берест? У лесовицы сжалось сердце. Ему больно. Он не взял верх в единоборстве, как обещал. Ирице представилось, что он лежит на земле и лицо у него такое же, как было, когда она вырезала ему из мышцы плеча засевшее железко стрелы, и глаза так же закрыты. Нельзя оставлять его так. Нужно вылечить его.
Преодолевая страх, прячась от каждого шелеста листьев, лесовица стала бесшумно пробираться обратно к человеческому жилью.
Ирица не помнила, сколько прошло времени, пока она убегала и возвращалась назад. Было еще светло. В деревьях шумел ветер. Неожиданно лесовица уловила другой шум. Кто-то напрямик продирался сквозь заросли.
– Ирица! – услыхала она знакомый голос. – Ирица, где ты! Откликнись! Э-гей!
«Человек!» Лесовица снова ощутила страх перед людьми, который заставлял ее бежать и скрываться. Она исчезла, замерла, слившись с лесом. Берест вырвался из зарослей прямо перед ней. Ирица стояла, а он смотрел на нее – и не видел.
– Ирица! – крикнул Берест.
Ему ответило только лесное эхо.
Ирица заметила: одна бровь у него разбита, в запекшейся, плохо отмытой крови. Он завертелся на месте, оглядываясь по сторонам.
– Ирица! – и, махнув рукой, пошел прочь.
Берест не скрылся из виду: остановился у матерой сосны и уткнулся лбом в ее шершавую кору, устало и безнадежно прислонился к стволу.
Ирица почувствовала, что ей снова больно дышать… Через миг она уже стояла позади Береста, протягивая руку – и боясь прикоснуться к человеку.
– Я здесь… – она все-таки тронула его за плечо.
Берест сначала замер, потом быстро обернулся:
– Ирица!
Нет, он не лежал на земле с побледневшим лицом и закрытыми глазами. Его глаза просияли.
– Что с тобой? – почти тотчас укоризненно заговорил Берест. – Ирица, почему ты ушла в лес, даже тетке Нейнел ничего не сказала? Я тебя ищу, ищу… Я взял верх и получил награду. Теперь мы свободны! Что с тобой?
Он хотел обнять лесовицу, чтобы утешить. Ирица дернулась:
– Не смей меня трогать!
Берест, не отпуская рук, изумленно приоткрыл рот. Его, как и Норена, она попыталась оттолкнуть, упершись ему в грудь руками. Глаза ее засверкали таким же гневным и диким зеленым огнем. Казалось, она вот-вот зашипит как кошка.
– Ирица, что ты?! – крикнул Берест.
Но лесовнца вырвалась, сильно полоснув ему по руке ногтями… Берест охнул от неожиданности.
Он ничего не понимал. «Что я сделал?!» – мелькнуло у Береста. А может быть, просто кончилось время, на которое он сумел заклясть лесовицу, дав ей когда-то имя, и теперь она вновь боится его и прячется, и поэтому убежала в лес?
– Ирица, подожди! Не беги от меня! – воскликнул Берест, протянув руку. – Я тебе ничего не сделаю, только не беги!
Ирица отскочила подальше и спряталась за ствол той сосны, к которой только что прислонялся Берест. Но она не скрылась от него, а смотрела из-за дерева испуганно и возмущенно.
– Не подходи! Убери руку… – проговорила лесовица.
– Да я не подхожу… – упавшим голосом отвечал Берест. – Что же мне, уходить?
Ирица почувствовала, что у нее сжимается сердце.
– А ты совсем уйдешь? – спросила она.
– А ты меня совсем гонишь? – спросил Берест.
Ирица сама не знала.
– Ты пойдешь со мной на полночь? – спрашивал он. – Туда, где мой дом?
– Пойду… – Она осторожно вышла из-за сосны и остановилась, печально глядя на человека. – Только не подходи, я отдельно пойду.
– Как же мы пойдем… вместе и по отдельности? – Берест развел руками.
Ирица молчала. Она боялась, что Берест опять попробует подойти к ней. На сердце у нее было тяжело. Ирица села у корней сосны.
– Я ведь одолел в поединке, получил деньги и купил кое-что в селе. Кое-что из одежды, лук со стрелами для себя… – он виновато усмехнулся. – Тебе ленту и бусы…
Ирица сидела, обхватив руками колени, и молчала.
– Я вернулся на хутор – а тебя нет. Я все вещи побросал, так и кинулся тебя искать. Я вернусь, соберусь в дорогу и приду. Ты меня подождешь?
Ирица подняла взгляд на Береста.
– Я спрячусь, но когда ты позовешь – я покажусь, – пообещала она. – А туда, на хутор, не пойду больше!
Накануне своего побега с каменоломен Берест обещал Хассему: «Буду жив – вернусь и подам тебе знак». Хассем не слишком надеялся на северянина. Юноша не то чтобы сомневался в его честности, но куда уйдешь от того, что суждено тебе свыше? Какой смысл надеяться на людей? Если Творцу будет угодно, двери всех тюрем и острогов распахнутся сами по всей земле. Но ему не угодно. И Берест, конечно, сделает только то, что ему предназначено свыше, а не то, что он обещает Хассему.
Хассем рассуждал об этом сам с собой весь день и всю ночь, пока северянина искали и ловили. А наутро от охранников стало известно, что беглец утонул. Раненый стрелой, поплыл через Эанвандайн – и пошел на дно…
Хассем, услыхав об этом, несколько дней прожил как во сне, часто замирал, уставившись в одну точку. Он спрашивал себя: почему судьба Береста была такая, а не другая? В чем тут благо и высший промысел? Хассему вспоминались страшные сказки, которые рассказывала ему мать? – о том, что все зло на свете делается во избежание еще худшего зла. Пророк расшиб о стену младенца, а когда толпа хотела забить его камнями, с неба было явлено: если бы младенца не убили, он вырос бы страшным злодеем. Сын защитил отца от разбойников. Но Творец открыл ему, что тем самым он совершил преступление: отцу юноши, если он выживет, суждено было зачать еще одного сына, будущего великого нечестивца. Вера матери учила Хассема, что, раз Берест утонул, значит, это лучшее из того, что могло с ним случиться.
Стоны больных и умирающих в моровом бараке выводили Хассема из оцепенения и заставляли приниматься за дело, и только белки глаз блестели на его почерневшем от усталости и горя лице.
В бараке ожидали конца десятки больных. Творец наслал мор, значит, это лучшее из того, что могло случиться.
Пускай… Хассему верилось, что вонючий и грязный барак, горящие на погребальных кострах трупы и само известие о гибели Береста – это все сон, бред, а явь – там, за серым небом, где правит Творец, где и есть настоящая жизнь. Ему казалось, что он даже видит, как туда уходят души умиравших на его руках людей, освобождаясь от рабства. Там, значит, и Берест нашел свою свободу. Туда уйдет и он сам. Может быть, после долгих лет неволи, а может быть, очень скоро, когда и его настигнет мор.
Под утро Хассем закрывал глаза и впадал в полудрему, устроившись в своем углу, в конце длинного дощатого настила, но больные в бараке не знали покоя. Слыша, что кто-то зовет и стонет, Хассем поднимался, его худое смуглое лицо было спокойным и сосредоточенным.
Среди стариков и подростков, на долю которых выпало смотреть за больными, в конце концов заразились болезнью больше половины. Хассем проводил на тот свет многих рабов, но самого его болезнь так и не тронула.
Мор продолжался еще несколько недель, затем схлынул и сошел на нет. В остроге отслужили молебен. Хассем вместе с другими каторжниками, которых согнали в острожный двор без разбора, равнодушно помолился Творцу. Хассем не сомневался, что Творцу не нужны молитвы людей. Значит, молитвы нужны постольку, поскольку их хочется произносить самим людям. Хассему казалось бессмысленным, что люди собираются ради молитв вместе, произносят одни и те же слова и никого даже не спрашивают, хочется им этого пли нет.
Болезнь унесла сотни здоровых рабов. Хассема и других выживших подростков, которые до мора только помогали на распиловке камня и прочих подсобных работах, теперь отправили в штольни.
При дороге от бараков к каменоломням лежал большой валун, давно примелькавшийся глазу ежедневно проходящих мимо рабов. «Смотри на этот камень, – накануне побега говорил Хассему Берест. – Если валун будет сдвинут с места, это – знак, что я жив». С тех пор по пути в каменоломни Хассем всегда исполнял своеобразный поминальный обряд. В память о друге юноша каждый раз бросал взгляд на придорожный валун. Просто смотрел и мысленно говорил с Творцом: Берест хотел что-то изменить в этой жизни, да не смог, – пусть у него будет все хорошо в другом мире, где справедливость.
А Берест с Ирицей в это время шли в сторону предгорий, где были острог и каменоломни. Берест теперь походил на местного деревенского охотника – в сапогах, короткополой куртке, с ножом у пояса и луком за спиной. Ирица тоже была одета как крестьянка.
Берест до сих пор не знал, что случилось у нее с Нореном.
Узнав, что жена бродяги, которого приютили на хуторе, на самом деле лэри, хозяйский сын испугался и не показывался дома до утра. Норен боялся, что Ирица наведет на него какой-нибудь морок или пожалуется мужу, а еще неизвестно, кто он сам, раз женился на лесовице. Зайдя на хутор, Берест спокойно забрал свои пожитки и ушел.
Лесовица все еще не позволяла Бересту к ней приближаться. Тот недоумевал. Еще недавно они сидели с Ирицей у костра, обнявшись, точно брат и сестра, которые заблудились в лесу. Теперь она не подпускала его: «Ты не подходи, я отдельно пойду!» А у самой глаза сверкают, словно у кошки…
Ирица спасла его от погони, когда встала на его след и отвела свору собак. Она вылечила его рану, пошла с ним жить к людям, в человеческий дом, где ей было страшно и неуютно, и она сидела целыми днями за прялкой. Что же теперь? Берест думал, что возьмет ее в жены. Отец с матерью, конечно, обрадуются возвращению старшего сына и дадут согласие на его свадьбу. А уж он сумеет поставить на том, чтобы Ирицу не обижали. Она научится всему по хозяйству, они заживут не хуже других.
– Ирица!
Но она того и гляди отступит в заросли и растворится в них, так что в упор смотри – не увидишь…