Уэллс Энгус. Запретная Магия

   — Как же от него избавиться? — размышлял он вслух. — Он связывает нас своим колдовством. Ни бежать, ни убить.
   Брахт хмуро кивнул.
   — Колдуны тирана могли бы взять над ним верх, если бы нам удалось подвести его близко к ним.
   — Но если верить тому, что говорит Аномиус, они распознают и мою силу, — добавил Каландрилл, — и привлекут меня на службу тирану. Или покончат со мной.
   — Но что-то надо делать. — По голосу Брахта Каландрилл понял, что он не знает, что именно. — Должно быть какое-то избавленье.
   — Я его не вижу. — Каландрилл посмотрел на неуклюже раскачивающегося на мерине колдуна. — Он здорово нас опутал.
   — Но ведь и военный корабль держал нас уже на прицеле, — заметил Брахт. — Но мы избавились от него.
   Произнося эти слова, он посмотрел на Каландрилла глазами, полными надежды и тревоги. Каландрилл сказал:
   — Ты имеешь в виду тот талант, которым, он говорит, я обладаю? Я уже объяснял, что ничего об этом не знаю. И сейчас я знаю не больше, чем раньше. Я сам не понимаю, что тогда произошло. Если ты хочешь, чтобы я применил против него волшебство, то я просто не знаю, как это сделать.
   — И все-таки, мне кажется, это наша единственная надежда, — сказал Брахт. — Если только за нас еще кто-нибудь не вступится.
   Каландрилл коротко и цинично рассмеялся.
   — Азумандиас, например? Или колдуны тирана? С самого начала все наше предприятие — это путешествие из огня да в полымя.
   — Но, несмотря ни на что, мы приближаемся к цели. Если бы не Аномиус, то Сафоман повесил бы нас. Если бы он не вел нас сейчас через этот лес, то мы бы лоб в лоб столкнулись с армией тирана. И на том спасибо.
   — Ты думаешь, что это некоторым образом нам предречено?
   Каландрилл усмехнулся и покачал головой. Брахт пожал плечами и сказал:
   — Может, и нет, но все-таки мы продвигаемся по Кандахару довольно быстро.
   По крайней мере это было правдой, ибо они на самом деле продвигались вперед так же быстро, как если бы ехали по дороге. Даже быстрее, поскольку дорога должна была привести их прямиком к армии тирана, а подобная встреча грозила им задержкой, если не окончательной остановкой. Аномиус, благодаря своему волшебству, оказался прекрасным проводником. В последующие дни он обвел их вокруг армии тирана, успешно миновав кордоны разведчиков, шедших по флангам армии, и колдунов, засевших позади нее в селениях. Дважды им пришлось прятаться от верховых и трижды отказываться от маршрута, чтобы не столкнуться с бандами разбойников, но, несмотря ни на что, они неуклонно продвигались на юг а затем повернули на запад, с каждым шагом все приближаясь к Нхур-Джабалю. Днем колдун ехал впереди, глядя вокруг глазами птицы, а на ночь он посылал вперед квывхала, и это фантасмагорическое существо возвращалось на рассвете и докладывало новости на странном языке флейты. Провиантом они разживались на хуторах, изредка попадавшихся на пути; в небольших поселениях в деревянных домиках жили охотники и добыватели древесного угля; у каждого из них было по нескольку свиней или овец, пасшихся на полянах, специально вырубленных для этой цели в лесу, по одной или по две молочные коровы и небольшие огороды с овощами. Люди, с которыми они встречались, не были любопытны и довольствовались тем, что им говорили, что они путники, идущие в Нхур-Джабаль и не желающие встречаться с армией тирана на дороге. Это даже каким-то образом сближало их, ибо лесные жители людях одиночество, их не интересуют деяния таких людей, как тиран или Сафоман эк'Хеннем. Они предпочитают жить вдали от дорог, ведущих в Нхур-Джабаль, и от противоречий, раздирающих господ. Их гостеприимство было простым, но искренним, и путники быстро продвигались вперед. Когда весна окончательно уступила свои права лету, они увидели вдали Нхур-Джабаль.
 
   Местность стала неровной, Кхарм-Рханна походила на огромную каменную волну, круги от которой разбегались до самого Кандахара. Леса взбирались на холмы и опускались во впадины, и наконец путники добрались до берега большой равнинной реки. Здесь, в низине, лес поредел, он словно бы разбивался о скалы Кхарм-Рханны. Зелень уступила место сине-черному граниту. Великая горная гряда, отделявшая Кандахар от джунглей Гаш, темной стеной возвышалась на западе. Самые высокие вершины горели огнем в заходящем солнце, бросая вызов ночи, наступающей с востока. Равнина внизу уже тонула в темных тенях, и только вдали сверкали огоньки маленьких поселений и городов вдоль реки Танниф. На западе и севере вершины холмов терялись в дымке. А на другой стороне реки, на противоположной оконечности равнины, словно подвешенные в воздухе, мерцали огни Нхур-Джабаля. Путники сделали привал там, где лес еще представлял собой какую-то защиту, а утром при свете внимательно рассмотрели город.
   Аномиус отпустил ястреба. Теперь, когда их путь был виден как на ладони и необходимость в крылатом разведчике отпала, им были нужны только хитрость и немного удачи. К северу находилась дорога тирана. Она выныривала из леса, пересекала Танниф по массивному каменному мосту и у подножия холмов, обрамлявших долину реки, бежала к Нхур-Джабалю; с тыловой стороны город охранялся отрогами Кхарм-Рханны. Цитадель тирана доминировала над всей местностью. Домишки горожан, похожие на застывший окаменевший водопад, лепились к скалам, как одинокие крепости, охраняющие подступы к дворцу, возвышавшемуся над городом на высоком уступе. Дворец был обнесен стеной с башнями и подъемными мостами.
   Танниф текла на восток, а дальше в долине виднелся провал, отмечавший русло реки Шемме, слабо поблескивав шей на утреннем солнце.
   — Город за перевалом.
   Каландрилл протянул Брахту карту, тот кивнул, осматриваясь.
   — Там мы найдем лодку, — сказал Аномиус, — и по реке доберемся до Харасуля. А оттуда до Гессифа и Тезин-Дара.
   Близость цели придала его голосу необычную резкость. Каландрилл взглянул на его желтовато-болезненное лицо и отметил, что водянистые глаза жадно блестят.
   — А колдуны тирана не почувствуют тебя так близко от Нхур-Джабаля? — спросил он, внимательно оглядывая долину.
   Аномиус пожал плечами и беспокойно заерзал в седле желая как можно быстрее отправиться в путь; он уже забыл об опасности и не замечал города, лежавшего перед ними.
   — Через реку мы переправимся на пароме. Но на перевале всадники Нхур-Джабаля могут нас запросто перехватить. — Брахт, как всегда, старался все предусмотреть.
   Аномиус в сердцах разрезал воздух рукой и раздраженно сморщил пергаментную кожу.
   — Задержись мы хоть чуть-чуть, и все пропало, — недовольно заметил он. — У нас нет другого выхода. Поехали.
   — Погоди! — Брахт поднял руку. — Там, внизу, наверняка солдаты. А если его колдуны проведают о тебе…
   — Это неизбежный риск, — резко оборвал Аномиус, не дав ему договорить. — Поехали!
   — Лучше подождем до темноты, — предложил керниец.
   — Ночью паром на привязи, — возразил колдун. — К тому же ночью мы привлечем к себе еще больше внимания.
   Брахт осмотрел долину опытным взглядом.
   — До реки мы будем добираться целый день, — пробормотал он, не обращая внимания на яростные взгляды Аномиуса. — По крайней мере целое утро — до парома, и еще день — до перевала. Лошадям нужно отдохнуть. Под конец нам придется подниматься в гору, и они могут не выдержать такой гонки.
   — Надо рискнуть, — прорычал колдун. — Меня слишком многое ждет впереди, чтобы откладывать.
   — Я настаиваю на том, что темнота — наш лучший союзник, — заявил Брахт, не собираясь садиться на лошадь.
   Каландрилл молча смотрел на товарища. Глаза Аномиуса зло поблескивали. Каландриллу вдруг показалось, что керниец специально его злит. Зачем?
   Аномиус поднял руку, угрожающе наставляя на Брахта палец.
   — Или ты сядешь на лошадь и поскачешь вперед, или я рассержусь.
   — Лошади устали, — упрямо твердил Брахт. — Мы слишком их утомили в лесу, а если придется бежать от преследователей — а у них лошади отдохнувшие, — то надо дать им день на отдых.
   — Пропади ты пропадом, наемник! — взревел Аномиус, и Брахта отбросило назад. Лошади тревожно заржали. Красный камень на груди Каландрилла засверкал, а в утреннем воздухе растекся запах миндаля. Керниец тяжело ловил ртом воздух, держась за грудь. Каландрилл подошел к нему.
   — Убить тебя? — поинтересовался Аномиус. — Оставить твой труп здесь на съеденье воронью?
   Брахт поднялся на руки и колени, хрипя сквозь стиснутые зубы:
   — Лошадям… нужен… отдых.
   Колдун вновь ткнул в него пальцем, и он застонал и упал навзничь, плотно обхватывая грудь руками и поджимая колени, весь дрожа от боли. Каландрилл закричал:
   — Хватит! Не забывай о предсказании! Реба говорила, что мы связаны воедино, Брахт и я. Без него я не доберусь до Тезин-Дара!
   — Именно, — согласился Аномиус, несколько успокаиваясь. — Так что посади его на лошадь. Но запомни, наемник, если еще будешь пререкаться, то узнаешь, что такое настоящая боль. Страшная боль!
   Брахт что-то прохрипел, медленно поднимаясь. Колдун опустил руку. На лбу кернийца проступили крупные капли пота. Каландрилл помог ему встать на ноги и подойти к лошади. Брахт вставил ногу в стремя и перевалился через спину лошади столь же неуклюже, как и Аномиус несколькими мгновеньями до этого. Каландрилл передал ему поводья и вдруг заметил его хмурую улыбку. Он открыл было рот, чтобы спросить у Брахта, в чем дело, но тот покачал головой и кивнул в сторону коня Каландрилла давая понять, чтобы он без лишних вопросов садился в седло.
   Каландрилл подчинился, отметив про себя, что Брахт специально злит колдуна. Что он надумал?
   — Вперед! — приказал Аномиус бодрым голосом. — К переправе.
   Меж деревьев к реке Ист спускалась тропинка, проложенная лесорубами, на ней был навален еще не убранный лес. Чуть ниже они увидели самих лесорубов и помахали в ответ на их бодрые приветствия, продолжая спускаться по редеющему лесу к лугу с пасшимися на нем овцами. Подле грубо сколоченных овчарен стояли домики пастухов. К полудню путники добрались до деревянных строений у реки, из труб которых в теплый воздух лениво поднимался дым. Впереди текла Ист, самая широкая река на их пути; вдоль ее берегов стояли тяжело груженные лесом баржи. Паром был северней, и они направились прямо к нему, не обращая внимания на постоялые дворы и харчевни, где, казалось, собралась большая часть населения. На их просьбу переправить их на другой берег бородатый кандиец, убивавший время на дамбе за трапезой, состоявшей из хлеба и мяса, в компании с приятелем, потягивавшим эль, заявил, что ему нужно два человека на лебедку. Аномиус взглянул на Каландрилла, давая ему понять, чтобы тот показал деньги, и молодой человек вытащил один варр и бросил его паромщику.
   — Возьми своего приятеля, — приказал он, удивляясь властности своего голоса, — он может выпить и позже — и лучше, с такой-то платой.
   Кандиец попробовал монету на зуб, с любопытством посмотрел на них, пожал плечами, отставил тарелку и быстро направился в ближайшую таверну.
   Они спешились и завели лошадей на паром. Брахт, казалось, уже пришел в себя и с бесстрастным лицом смотрел на север, где на скале угрожающе возвышался Нхур-Джабаль. Каландрилл наблюдал за ним молча, чувствуя, что Брахта зародился какой-то план, и пытаясь отгадать, что же он задумал. Аномиус нетерпеливо топтался на месте, хотя Каландрилл и не мог бы сказать от чего — от нетерпения или тревоги?
   Вскоре появился кандиец в компании еще одного человека. Втроем они прыгнули на паром и, не проронив ни слова, потянули за лебедку, медленно выводя паром из дока. Теперь и Каландрилл с тревогой смотрел на город, опасаясь как кавалерии, так и колдовства. Паром раскачивался на волнах, медленно продвигаясь вперед; вода равномерно плескалась о борта, лебедка поскрипывала, отсчитывая долгие минуты переправы. Берег и дома на нем, казалось, застыли на месте, словно паром застрял на середине реки в ожидании колдунов и солдат. Но постепенно берег стал приближаться. Паром подходил к причалу. Под молчаливым взглядом кандийцев путники вывели лошадей на помост, слегка замочив ноги.
   Отсюда были хорошо видны отроги Кхарм-Рханны и перевал; покрытые лесом склоны были темно-зелеными, а Шемме блестела на послеполуденном солнце. Вот он — выход из Кандахара. Аномиус стал забираться на мерина.
   — Может, перекусим? — спросил Брахт. Колдун сердито повернулся к кернийцу.
   — Опять за свое?
   — Я бы перекусил, — настаивал Брахт. — Путь долгий, а я плохо переношу голод.
   Аномиус угрожающе поднял руку, но передумал и вдруг улыбнулся.
   — Позже, когда доберемся до перевала.
   Брахт посмотрел туда, где вершины поднимались к солнцу, и пожал плечами, не собираясь садиться на коня.
   — Помни, — пробормотал Аномиус с деланным дружелюбием, — что если ты от меня отдалишься, то впадешь в агонию.
   Он забрался наконец на своего сивого мерина, пришпорил его и поскакал легкой рысью. Каландрилл повернулся к Брахту.
   — Дера, неужели ты опять хочешь боли? Ты специально его злишь?
   — Я устал подчиняться. — Брахт усмехнулся и запрыгнул на лошадь, не дав Каландриллу других объяснений.
   Тот тоже забрался на коня и поехал вслед за ним, беспокоясь, уж не помрачился ли у кернийца рассудок от колдовских штучек Аномиуса?
   За поселением, которое путники миновали, начинались поля, и они поехали быстрее; дорога вилась среди огражденных участков, постепенно поднимаясь в гору. Аномиус пришпорил мерина, и тот пошел галопом; Брахт догнал одетого в черный халат колдуна.
   — Не так быстро, — посоветовал он. — Загонишь лошадь. — И, словно бы в подтверждение этих слов, осадил своего коня, не слушая колдуна. — Уставшая лошадь ни на что не годна, — продолжал он. — Полегче.
   Вместо ответа Аномиус повернулся в седле и опять наставил на него палец. Каландрилл предупреждающе крикнул, но Брахт уже откинулся назад, едва удержавшись в седле. Зубы у него стучали в оскале, лошадь отпрянула назад. Аномиус опустил руку, и Брахт мешком повис в седле, его лошадь трясла головой и протестующе всхрапывала.
   — Хватит! — завопил колдун резким голосом. — Ты хочешь задержать меня? Хочешь, чтобы я наложил на тебя новые заклятья?
   Брахт покачал головой; Каландрилл заметил, что он опять улыбается. А может, это от боли? Они продолжали ехать вперед по все круче поднимавшейся вверх дороге. Оставив позади луга, стелившиеся меж холмов, они оказались на опушке леса. День клонился к вечеру, и скоро от высоких деревьев на дорогу пали тени; солнце лишь изредка пробивалось, сквозь листву.
   — Так и будем ехать на голодный желудок? — нарушил молчание Брахт. — Ты же сам говорил, что остановимся перекусить.
   Вновь Аномиус устремил на Брахта свои чары и заставил его раскачиваться в седле до тех пор, пока он не простонал, что согласен продолжать путь и на пустой желудок. Каландрилл переполошился не на шутку, опасаясь, что от колдовства на его друга нашло затмение: лишь только боль отступила, Брахт снова как-то по-волчьи осклабился, словно в страдании находил удовольствие.
   Повернув, всадники вдруг обнаружили, что стоят на выступе, нависающем над Шемме. Меж высоких черных скалистых берегов река серебрилась под лучами солнца. Отрог, по которому они не так давно проехали, поворачивал на северо-восток навстречу Кхарм-Рханне, где на скалах раскинулся Нхур-Джабаль. Тропинка змеилась вниз к небольшому скоплению домов. Склоны, смотревшие на север, были голы.
   Аномиус усмехнулся и пришпорил мерина. Брахт же придержал свою лошадь и крикнул:
   — Будь осторожен, колдун.
   Аномиус снова напустил на него колдовство, и опять керниец заулыбался ужасной улыбкой.
   Когда путники достигли берега реки, солнце уже садилось за вершины гор; долина потемнела, но еще не настолько, чтобы нельзя было ехать; на берегу виднелись лодки. Аномиус направился к причалу, и его мерин гулко стучал копытами по камням дороги, огибавшей селение.
   И тут прямо перед ним, как из-под земли, выросло три всадника. Колдун резко натянул поводья. Сивый мерин отпрянул, Аномиус с трудом удержался в седле, но, остановив его, вдруг с неожиданной ловкостью соскочил на землю.
   Брахт рассмеялся, и Каландрилл вытаращил глаза: на лице кернийца читалась тайная радость, губы его были сложены в волчью ухмылку. Каландрилл перевел взгляд на тех троих всадников, что стояли перед Аномиусом, — двое высоких, а третий маленький. На всех — черно-серебристые халаты с каббалистическими знаками; на головах — тюрбаны, заколотые серебряной звездой. Оружия у них не видно, да в нем, видимо, и не было необходимости. Они подняли руки, вспыхнул свет, и камень на шее у Каландрилла яростно засветился, а воздух стал тяжелым от запаха миндаля.
   — Ты бросаешь вызов тирану?
   Каландрилл не мог бы сказать, кто из тех троих произнес эти слова, ибо их губы шевелились в унисон.
   — Ты хочешь избежать его суда?
   — Ты надеешься пройти мимо нас?
   Вопросы прозвучали как раскаты грома.
   Лошадь Каландрилла встала на дыбы, но тут он почувствовал на себе руки Брахта, бесцеремонно стаскивавшие его с седла. Аномиус яростно взвизгнул и собственным огнем отразил огонь, посланный на него шестью поднятыми вперед дланями. Каландрилл в страхе упал рядом меченосцем, лошади заржали и бросились прочь от того места, где бледный свет столкнулся с красным и раздался взрыв. В воздухе запахло горелым. Брахт бросил Каландрилла за тюки соломы около реки, и ему показалось, что его легкие вот-вот разорвутся от нестерпимого жара. В воздухе стояла вонь, а камень жег ему грудь.
   И вдруг на землю опустилась необычная, ненастоящая ночь, от которой веяло затхлостью, а в ней двигались тени разъяренных существ, они всхрапывали, били друг друга кинжалами, и глаза их горели красным огнем. Облако, вызванное колдовством, заслонило собой солнце; единственным освещением был яркий белый свет, горевший над тремя фигурами. Каландрилл знал, что это колдуны, люди тирана, посланные из Нхур-Джабаля, а тот, что постоянно рос, изменяя формы, и вступил с ними в схватку, был колдовским порождением Аномиуса; воздух звенел от их неестественных криков. Ужасная битва разворачивалась в темноте, посреди необычных вспышек света — страшная и изнурительная. Рука Брахта подталкивала его за плечо вперед, подальше от стогов сена и поближе к воде. Аномиус закричал то ли от боли, то ли от ярости. Затем черные лохмотья с шипеньем упали на камни, стало проясняться, и наконец опять выглянуло солнце, только теперь оно было оранжевым, наполовину спрятавшимся за вершины гор. Колдуны тирана стояли перед Аномиусом. Один из них, тот, что был выше всех, держался за бок, словно раненый. Аномиус рычал с перекошенным в дикой ярости папирусным лицом, поднимая обе руки вверх.
   Огонь вырвался у него с кончиков пальцев, и раненый колдун застонал и закорчился в пламени, которое тут же сожрало его, на камни посыпался лишь черный пепел. Оставшиеся двое ответили Аномиусу залпом ослепительного света, и колдун отлетел назад, прячась за стеной огня, преградившей путь свету. Казалось, что вместе с этим огнем он увеличивается в размерах, становясь похожим на голема, которого он сам создал, массивным и неуклюжим, получеловек-полуживотное, с горящими волосами и руками, из которых вырывалось пламя; сила его постоянно росла, и два оставшихся колдуна, спотыкаясь, отступили, заклятьями защищаясь от его колдовства, а он с ревом шел на них.
   Свет и огонь столкнулись вновь. Солома, за которой только что прятались Брахт и Каландрилл, загорелась, и снопы искр взмыли высоко в небо, а на близлежащих домах загорелась соломенная крыша. Брахт резко потянул Каландрилла назад, еще ближе к воде, и Аномиус в ярости повернулся к ним, протягивая вперед руку. Огонь вырвался из его пальцев, и Каландрилл, защищаясь, поднял руки, не замечая, что держит в них камень, оказавшийся бессильным перед этой всепожирающей силой колдуна.
   Он застонал, объятый пламенем, и сквозь рев огня услышал крик Аномиуса:
   — Назад! Книга моя, и принадлежать она будет только мне!
   Легкие Каландрилла наполнились огнем, в ушах стоял рев пламени, в ноздри ударил запах горелого мяса, и он понял, что это — его мясо. Красный камень жег ему руки, как раскаленный уголь.
   Он знал, что умер, и был благодарен поглотившей его темноте — благословенное отдохновенье от агонии.

Глава четырнадцатая

 
   Так вот она какая — смерть, просто медленное затухание боли. Это удивило его, хотя он редко думал о том, что следует за жизнью. Мирное общение с Дерой, говорили священники Лиссе, и подавляющее большинство этим удовлетворялось, но если кто-то просил их продолжить, то они рассказывали чуть больше: слияние воедино с Богиней, служение ей и наслаждение ее любовью во веки вечные; не знать, что такое страдание или желание; не знать, что такое нужда; сплошное умиротворение. Очень неопределенно. А сейчас ему даже казалось, что жизнь после жизни не столь уж и отличается от земного существования; над ним было голубое небо, где-то высоко, как длинный лошадиный хвост, развевающийся на теплом ветру, плыло белое облако, легкий ветерок овевал ему лицо; как будто он куда-то плывет, словно он родился на вечном судне, а где-то вдали журчит неизвестно куда бегущая вода. Видимо, это переходное состояние, решил он, между миром плоти и миром духа, а в конце этого путешествия его дожидается Дера. Он вдохнул воздух, ничем не отличающийся от того, что оставил позади, только в нем не было запаха горелого; он вздохнул от удовольствия — вот он меж двумя мирами, и агония, порожденная ужасным огнем Аномиуса, прошла. Он поднял руку, но вместо обугленного мяса и почерневших костей увидел нормальную, не тронутую огнем руку, и понял, что лежит на спине. Он сел. И вскрикнул, услышав голос Брахта:
   — Ага, проснулся. А я-то думал, что ты проспишь до самого моря.
   Он повернулся — его товарищ с улыбкой смотрел на него. Каландрилл от удивления открыл рот и сказал:
   — Тебя он тоже убил? Значит, мы оба умерли?
   Смех Брахта удивил его не меньше, чем сходство между миром плоти и миром духа, и он нахмурился, ничего не понимая.
   — Мы живы, — сказал керниец. — Посмотри вокруг.
   Он медленно выгнул шею и осмотрелся. По обеим сторонам от них поднимались крутые морщинистые гранитные берега; со склонов, где была земля, к ним спускали ветви высокие ели, а между этих почти отвесных стен текла река — не такая, как Ист, но все же широкая. Он понял, что они плывут вниз по реке на небольшой лодке; Брахт правил ею, сидя на корме, а сам Каландрилл сидел на дне. Он чуть приподнялся, и лодка зашаталась.
   — Осторожно! — предупредил Брахт. — Я мало в этом смыслю, а Ахрд знает, как мне сейчас не хочется пойти на дно.
   Каландрилл заморгал, ничего не понимая и считая, что попал в ловушку Аномиуса или колдунов тирана; он осторожно опустил руку в воду. Холодная и мокрая, самая обыкновенная вода, по крайней мере так ему казалось; он поднес руку ко рту и попробовал воду на вкус, затем брызнул ею себе на лицо и покачал головой.
   — Нас не убили?
   — Мы живы, — твердо сказал Брахт, все еще улыбаясь. — И плывем вниз по Шемме к Харасулю.
   — А Аномиус? — удивленно спросил Каландрилл. — Колдуны тирана?
   — Они на расстоянии двух ночей и дня позади нас, — ответил Брахт. — Если они живы, конечно, по-моему, все они погибли. А ты все это время спал, как ребенок, и, если бы не дышал, я бы решил, что моему плану каюк.
   — Плану? — пробормотал Каландрилл, сбитый с толку. — У тебя был план?
   Брахт кивнул и ухмыльнулся.
   — И, судя по всему, он сработал, ибо пока я не видел погони.
   Уверовав наконец в то, что он жив, Каландрилл посмотрел на скалистые берега, на реку, на небо, на все вокруг совершенно другими глазами.
   — Расскажи, — попросил он.
   Брахт усмехнулся и пожал плечами с довольным и в то же время смущенным выражением лица.
   — Рано или поздно я бы все тебе рассказал, — заявил он, — только я побаивался, что если ты об этом узнаешь раньше времени, то все испортишь.
   Глаза Каландрилла сузились.
   — Ты его специально злил, — сказал он, отдавая себе отчет в том, что в голосе его звучит недовольство.
   — Да, — кивнул Брахт. — Я долго об этом думал, и мне показалось, что это единственный способ избавиться от проклятого колдуна. Я понимал, что рискую, но другого выхода не видел.
   — Расскажи, — попросил Каландрилл опять.
   — На «Морском плясуне», когда к нам приблизилось военное судно, ты уверял, что не знаешь, как это произошло. Но мы оба видели, как что-то унесло и девушку, и ее судно, словно на нашу защиту встала неведомая сила. Или на твою. В Мхерут'йи, после нападения чайпаку, твоя рана зажила, как только ты прибег к чарам камня. Когда нас взял Сафоман, Аномиус говорил, что его чары не могут нам причинить вреда, что тебя охраняет камень.
   — Он мог спокойно его забрать, — сказал Каландрилл и замолчал, повинуясь жесту Брахта, который продолжал:
   — Но он этого не сделал. Он оставил тебе камень и поверил в твои россказни о колдовской книге, хотя он никогда о ней и не слышал. А ведь он не менее начитан, чем ты.
   — Откуда ты знаешь? — поинтересовался Каландрилл.
   — Помнишь лес, когда я пошел за оленем? — усмехнулся Брахт. — Я его убил почти сразу. А возвращаясь услышал ваш разговор и остановился послушать — в Куан-на'Форе люди имеют привычку ходить осторожно. Аномиус говорил тебе о книгах и о библиотеках, но отрицал всякое упоминание о колдовской книге. Однако он все же поверил в ее существование и даже не стал задавать лишних вопросов. Мне это показалось странным. Поначалу я думал, что им руководит только жадность, жажда высшей власти, но потом я начал думать, не дела ли это твоего камня? Помнишь, я говорил о предначертанности? Что путешествуя с колдуном, мы пересекли Кандахар быстрее чем если бы шли одни? В этом я не был очень уверен, но не сомневался в том, что камень дает тебе некую силу, о которой ни ты, ни я не имеем ни малейшего понятия.