Уэйс Маргарет. Назад в Лабиринт

   Ксар сощурился, чтобы лучше рассмотреть корабль. Нет, он не ошибся. Корпус корабля, построенного в виде гигантской птицы, был покрыт сартанскими рунами.
   Ксар разразился проклятиями. Сартанская магия не пустит его на корабль, как не пустила в цитадель. — Менши… — прошептал он.
   Они сумели проникнуть в цитадель, они наверняка смогут попасть и на корабль. Этот гном со своим амулетом — этой крошечной, ничтожной каплей сартанской магии. Менши смогут проникнуть на корабль и взять с собой его, Ксара. Менши будут безумно счастливы покинуть это место.
   Однако между меншами и кораблем, между Ксаром и кораблем стоит армия титанов.
   Ксар вновь не сдержал проклятья.
   Эти создания сотнями осаждали стены цитадели. Всякий раз, когда машина возвращалась к жизни, они появлялись из джунглей, окружали цитадель, поворачивали свои слепые головы в сторону ворот, ожидая, что они откроются. Это состояние оцепенения продолжалось все время, пока был слышен поющий звук и лился звездный свет. Как только машина останавливалась, титаны выходили из транса и пытались прорваться в цитадель.
   Их ярость была поистине чудовищной. Они колотили в стены кулаками и выломанными деревьями. Их телепатические вопли многократно отражались в голове Ксара, доводя его до белого каления. Но стены выдерживали. Ксар помимо своей воли благодарил сартан хотя бы за это. В конце концов, выбившись из сил, титаны отступали, укрывались в джунглях и ждали.
   Они выжидали и сейчас. Он видел их. Ждали, чтобы задать свой неизменный вопрос любому вышедшему из цитадели и чтобы забить его до смерти своими дубинками, когда не получат нужный им ответ.
   Все это раздражало, невыносимо раздражало.
   “Теперь я знаю, где находятся Седьмые Врата — на Абаррахе. Эпло мог отвести меня туда. И он сделает это. Как только Санг-дракс найдет его…”
   Но как теперь расценивать действия самого Санг-дракса? Знал ли он о Седьмых Вратах? Неужели змеедракон преднамеренно лгал?
   За дверью послышалось какое-то движение. Шаркающий звук. Чтоб они провалились, эти менши! Всюду суют свой нос. Не могут на секунду оставить его в покое.
   На его руке вспыхнула руна, и дверь растаяла в воздухе. В комнату, ошеломленно моргая глазами, заглядывал старик, одетый в бесформенный балахон мышиного серого цвета. Его протянутая рука застыла у несуществующей ручки двери.
   — Послушайте, — сказал он, — что вы сделали с дверью?
   — Что тебе нужно? — спросил Ксар.
   — Разве это не мужской туалет? — старик с сожалением оглядел комнату.
   — Откуда ты взялся?
   Старик прошаркал в комнату, все еще с надеждой оглядываясь вокруг.
   — О, я живу там, дальше по коридору. У пальмы в горшке повернуть направо, потом третья дверь налево. Я просил комнату с ванной и туалетом, но…
   — Что ты тут делаешь? Подсматриваешь за мной?
   — Полагаю, нет, — старик задумался. — Не представляю, зачем бы я мог это делать. Не обижайтесь, старина, но вы совсем не в моем вкусе. И все же, я полагаю, мы должны извлечь из этого максимальную пользу. Мы с вами две девицы, брошенные женихами перед алтарем, не так ли, дорогой мой? Нас покинули у церковных дверей…
   Старик успел подойти к колодцу. Одно магическое движение, и Ксар навсегда избавится от этого несносного болвана. Но слова старика заинтриговали его.
   — Покинули?.. Что ты хочешь этим сказать?
   — Больше подходит “бросили”, — сказал старик, все более мрачнея. — Так, мол, я останусь невредим: “Вы будете здесь в безопасности, сэр”, — передразнил он кого-то. — Думает, я слишком стар и слаб для хорошей драки. Я еще покажу тебе, эмоционально невыдержанная жаба… — Он потряс костлявым кулаком в неопределенном направлении, потом, вздохнув, повернулся к Ксару: — А какую отговорку придумал ваш?
   — Кто придумал? — переспросил Ксар. — Боюсь, я что-то не понял.
   — Ваш дракон, конечно. Слишком стары? Немощны? Свяжете ему руки? Я… ну да, конечно…
   Рассеянное выражение лица старика вдруг сменилось обескураживающе проницательным.
   — Я понимаю… Очень умно… Уговорил вас поехать сюда, заманил и бросил. А самого и след простыл. А вам теперь его не догнать.
   Ксар пожал плечами. Старик кое-что знает. Надо, чтобы он выболтал все.
   — Ты говоришь о Санг-драксе?
   — На Абаррахе ты был близок к цели. Клейтус уже однажды проболтался. Он мог бы сказать больше. Санг-дракс заволновался. Предложил Приан. Однако не ожидал встретить моего дракона. Команды-соперники. Переворачивает пластинку — меняет план. Эпло упрятан в Лабиринт. Ты здесь. Не то чтобы высший класс, но лучше, чем ничего. Захват корабля. Вместе с командой. Оставляет тебя — двойная проигранная партия. Летит в Лабиринт. Убивает Эпло.
   — Живой Эпло, мертвый Эпло — мне все равно, — опять пожал плечами Ксар.
   — Верно, — старик задумался. — При условии, что Санг-дракс доставит тебе тело. Но этого… этого он как раз и не сделает.
   Ксар смотрел в окно. Он смотрел долго и упорно. На корабль, охраняемый сартанскими рунами, на армию титанов, стоящих между ним и возможностью побега.
   — Он доставит его мне, — наконец проговорил Ксар.
   — Нет, не доставит, — возразил старик. — Предлагаю пари.
   — Почему? Не вижу причин.
   — Чтобы ни ты, ни Эпло не попали в Седьмые Врата, — победоносно завершил старик.
   — Значит, — сказал Ксар, поворачиваясь лицом к старику, — ты знаешь о Седьмых Вратах. Старик нервно теребил бороду.
   — Четвертый забег в Акуадукте. Лошадь. Седьмые Врата. Шесть к одному. Предпочитает земляную дорожку.
   Ксар нахмурил брови. Он двинулся на старика и встал так близко, что от его дыхания заколыхались седые космы.
   — Ты скажешь мне. А нет, я сделаю так, что ближайшие несколько минут станут не самыми приятными в твоей жизни.
   — Да, это ты можешь, я не сомневаюсь.
   Взгляд старика уже не был отсутствующим. Он наполнился невыразимым страданием, страданием, которое Ксар никогда не смог бы усилить.
   — Что бы ты мне ни сделал, это не поможет, — вздохнул старик. — Я, правда, не знаю, где находятся Седьмые Врата. Я там никогда не бывал. Я был против, понимаешь. Собирался остановить Самаха, если смогу. Я так и сказал ему. Члены Совета послали стражу, чтобы силой привести меня. Им нужна была моя магия. Я ведь очень могущественный — могущественный колдун… — На лице старика промелькнула грустная улыбка. — Но когда они пришли, меня там не было. Я не мог бросить народ. Надеялся, что, может быть, смогу спасти их. И тогда меня бросили. На Земле. Я видел это. Конец. Разделение.
   Старик прерывисто вздохнул.
   — Я ничего не мог сделать. Помочь им было нельзя, ни одному из них — “прискорбные, но неизбежные жертвы среди мирного населения”.
   “Это вопрос приоритета, — сказал Самах. — Мы не можем спасти всех. Но те, кто выживет, будут жить лучше”. И Самах бросил их на погибель. Я видел…
   Я все видел…
   Дрожь сотрясала хрупкое тело старика. Слезы застилали глаза, лицо начало искажаться гримасой ужаса — такой страшной, такой чудовищной, что Ксар непроизвольно отступил перед ней.
   Тонкие губы старика раскрылись, как будто он хотел закричать, но крика не последовало. Глаза раскрывались все шире и шире, оживляя в памяти ужасы, которые только он смог увидеть, только он смог запомнить.
   — Пожары, уничтожающие города, поля, леса. Кроваво-красные реки. Океаны кипят так, что пар скрывает солнце. Горы обуглившихся тел. А те, кто еще живы, бегут и бегут, хотя им некуда скрыться.
   — Кто ты? — со страхом спросил Ксар. — Кто тебя послал?
   Дыхание старика с хрипом вырывалось из горла, на губах выступила пена.
   — Когда все было кончено, Самах поймал меня и отправил в Лабиринт. Я бежал. На Нексусе книги, что ты читал, — мои. Их написал я. Это мои произведения, — старик произнес это не без гордости. — Это было еще до болезни. Сам я болезни не помню, но мой дракон рассказывал мне о ней. Как раз тогда он меня нашел и стал обо мне заботиться…
   — Кто ты? — повторил Ксар.
   Он вгляделся в глаза старика… и увидел в них безумие.
   Оно упало на него как последний занавес, усыпляя воспоминания, гася пожары, покрывая облаками раскаленное докрасна небо, стирая из памяти ужас.
   Безумие. Дар? Или наказание?
   — Кто ты? — в третий раз спросил Ксар.
   — То есть как меня зовут? — старик улыбнулся бессмысленной счастливой улыбкой. — Бонд. Джеймс Бонд.

Глава 31. ЦИТАДЕЛЬ. Приан

   Алеата метнулась в ворота, ведущие в лабиринт. Ее юбка зацепилась за куст ежевики. В сердцах она рванула ее, выдрала клок, испытав при этом мрачное удовлетворение от звука рвущейся ткани. Ну и пусть ее одежда превратится в лохмотья! Какая разница! Она никогда больше никуда не пойдет, никогда не встретит никого интересного…
   Рассерженная и несчастная, она села, подобрав ноги, на мраморную скамью и предалась жалости к самой себе. Сквозь живую изгородь до нее доносились возбужденные возгласы — там, у входа в лабиринт, продолжали ссориться остальные. Роланд спросил, не сходить ли им за Алеатой? Пайтан сказал, что нет, оставьте ее в покое, далеко она не уйдет, да и что с ней может случиться?
   — Ничего, — мрачно согласилась с ним Алеата. — Ничего не может случиться. Никогда.
   Постепенно их голоса стихли, шаги удалились. Она осталась одна.
   — Все равно что в тюрьме, — сказала Алеата, оглядываясь вокруг на зеленые стены живой изгороди с их неестественно острыми углами, прямыми и резкими. — Только в тюрьме все-таки лучше. Из каждой тюрьмы есть хоть какой-то шанс убежать, а здесь — никакого. Некуда бежать, кроме того же самого места. Не с кем видеться, кроме как все с теми же узниками. И так каждый день… годами. Надоедая друг другу, пока все не превратятся в буйнопомешанных.
   Она уткнулась лицом в скамейку и горько заплакала. Какая разница, если глаза ее покраснеют, а из носа начнет капать? Какая разница, кто ее такой увидит? Никто ее не любит, никто не заботится о ней. Они все ее ненавидят. А она ненавидит их. И ненавидит этого гадкого Повелителя Ксара. В нем есть что-то пугающее…
   — Перестань, не надо, — послышался хриплый голос, — а то голова заболит.
   Алеата быстро села, заморгала, чтобы скрыть слезы, и принялась на ощупь искать свой платочек, который от длительного употребления стал всего лишь измятым обрывком кружев. Не найдя его, она утерла глаза краем шали.
   — А, это ты, — сказала она.
   Перед ней стоял Другар, глядя на нее из-под насупленных бровей. Но голос его был добрым и, можно сказать, застенчиво-нежным. Алеата уловила в нем восхищение и, хотя оно исходило всего лишь от гнома, успокоилась.
   — Извини, у меня просто так вырвалось, — поспешно заверила она его, понимая, что ее предыдущие слова были не очень-то любезны. — На самом деле я рада, что это ты. А не кто-нибудь из них. Ты единственный, кто способен мыслить. Все остальные — круглые дураки! Садись.
   Она подвинулась, освобождая для гнома место на скамье.
   Другар колебался. Он редко сидел в присутствии людей или эльфов, которые были много выше его ростом. Когда он садился на стул, сделанный по их меркам, оказывалось, что его ноги слишком коротки и не достают до земли. Приходилось болтать ногами, что, по его мнению, было недостойно и выглядело по-детски. Он видел по глазам собеседников — во всяком случае, ему так казалось, — что в результате они начинают относиться к нему менее почтительно. Но он никогда не замечал ничего подобного за Алеатой. Она улыбалась ему — конечно, когда была в хорошем настроении — и выслушивала с уважительным вниманием, даже, кажется, восхищалась его словами и поступками.
   По правде говоря, Алеата вела себя с Другаром так, как с любым другим мужчиной — то есть кокетничала с ним. Это кокетство было невинным, почти неосознанным. Влюблять в себя мужчин был единственный известный ей способ общения с ними. А с женщинами она не умела общаться совсем. Алеата понимала, что Рега хотела бы подружиться с ней, и в глубине души думала, что было бы хорошо иметь возможность поболтать с другой женщиной, посмеяться, поделиться надеждами или опасениями. Но еще в детстве Алеата поняла, что ее старшая сестра, Калли, некрасивая и никем не любимая, страстно любя ее, в то же время ненавидит ее за красоту.
   Алеата привыкла думать, что другие женщины относятся к ней так же, как Калли, и, надо признать, в большинстве случаев так оно и было. Алеата щеголяла своей красотой, бросала ее Реге в лицо с вызовом, как перчатку, втайне считая себя ниже Реги, зная, что она не так умна, не так обаятельна, не умеет так располагать к себе, как Рега. Алеата использовала свою красоту, как рапиру, чтобы заставить Регу держаться от нее на расстоянии.
   Что же касается мужчин, Алеата считала, что как только они узнают, какая она плохая в душе, то тут же оставят ее. И взяла за правило уходить от них первой; правда, здесь ей некуда было идти. По этой же причине она была уверена, что Роланд рано или поздно во всем разберется и не то что разлюбит, а даже возненавидит ее. Если уже не возненавидел. Хотя, конечно, ей безразлично, что он о ней думает…
   Ее глаза вновь наполнились слезами. Она одинока, так бесконечно одинока…
   Другар кашлянул. Он присел на краешек скамьи, так чтобы носки его сапог чуть касались земли. Его сердце разрывалось при виде ее страданий, он понимал ее печаль и ее страх. Странным образом эти двое оказались в сходной ситуации. Особенности их внешности отдаляли их от других. На взгляд этих других он был уродливым коротышкой. На их же взгляд она была красавицей. Он протянул руку и неловко похлопал ее по плечу. К его изумлению, она прильнула к нему, положила голову на его широкую грудь и зарыдала в его густую черную бороду.
   Раненое сердце Другара чуть не разорвалось от любви. Однако он понимал, что в душе она ребенок, потерявшийся, испуганный ребенок. Она ждет, что он утешит ее — и не более того. Он посмотрел на ее белокурые шелковистые локоны, перемешавшиеся с его собственным жесткими черными волосами, и ему самому пришлось зажмурить глаза, чтобы справиться со жгучими слезами. Он сидел, бережно обнимая ее, пока ее всхлипывания не утихли, потом, чтобы преодолеть смущение их обоих, быстро заговорил:
   — Ты не хочешь посмотреть, что я нашел в центре лабиринта?
   Алеата подняла голову, ее лицо просветлело.
   — Да, пожалуй. Все лучше, чем ничего не делать, — она встала, расправила платье, утерла слезы со щек.
   — Ты не расскажешь остальным? — спросил Другар.
   — Нет, конечно, нет. Зачем мне им рассказывать? — горячо проговорила Алеата. — У них тоже есть от меня секреты — у Пайтана с Регой. Я знаю, есть. А это будет наш секрет — твой и мой, — она протянула ему руку.
   О Единый Гном, как же он ее любит!
   Другар взял Алеату за руку. Она отлично поместилась даже в его маленькой ладони. Он повел ее по дорожке лабиринта, пока она не сузилась настолько, что идти вдвоем стало уже невозможно. Отпустив ее руку, он предупредил, чтобы она не отставала ни на шаг, иначе заблудится в мириадах поворотов и изгибов лабиринта.
   Его предостережения были излишними. Высокие ряды живой изгороди местами совсем смыкались над головой, образуя зеленый полог, совершенно заслонявший небо и все, что было вокруг. Под ними царил зеленый полумрак, прохлада и покой, удивительный покой.
   В начале пути Алеата старалась запомнить, как они идут: два поворота направо, один налево, опять направо, опять налево, еще налево дважды, полный поворот вокруг скульптурного изображения рыбы. Но вскоре безнадежно сбилась и потеряла ориентацию. Она держалась так близко к гному, что чуть не наступала ему на пятки, ее длинные юбки то и дело попадали ему под ноги, ее рука не отпускала его рукав.
   — Как ты определяешь, куда нужно идти? — боязливо спросила она. Он пожал плечами.
   — Мой народ все свою жизнь проводит в туннелях. В отличие от вас, мы не теряемся, как только солнце и небо скрываются из виду. Кроме того, есть схема лабиринта. Она основана на математических расчетах. Я тебе могу объяснить, — предложил он.
   — Не утруждай себя. Если бы у меня не было пальцев на руках, я бы и до десяти не смогла бы досчитать. До центра еще далеко? — Алеата не любила утруждать себя.
   — Недалеко, — буркнул Другар. — И там есть где отдохнуть, когда придем.
   Алеата вздохнула. Сначала все было так интересно: мурашки по коже, когда идешь среди рядов живой изгороди, и так весело притворяться, что ты заблудилась, в то же время радостно сознавая, что этого не произойдет. Но теперь все это уже начинало надоедать. Ноги ныли от усталости. А ведь потом еще придется возвращаться! Усталая и раздосадованная, она уже начала поглядывать на Другара с подозрением. Он ведь однажды пытался убить их всех. Что, если он завел ее сюда с какими-то гнусными намерениями? Подальше от остальных. Никто не услышит ее криков. Она остановилась, оглянулась, полушутя подумав, не вернуться ли назад.
   У нее екнуло сердце. Она и понятия не имела, на какую дорожку свернуть. Может быть, они шли по правой дорожке? А может, вообще не сворачивали, а шли по средней?
   Другар остановился так внезапно, что Алеата, все еще оглядываясь назад, наткнулась на него. Она невольно схватила его за плечи.
   — Я… извини, — проговорила она наконец и поспешно убрала руки.
   Он посмотрел на нее, и его лицо помрачнело.
   — Не бойся, — сказал он, уловив напряженные нотки в ее голосе. — Мы уже пришли, — он махнул рукой. — Вот что я хотел тебе показать.
   Алеата огляделась. Лабиринт кончился. Ряды мраморных скамеек, установленных ярусами, окружали мозаику из разноцветных камней, выложенных звездой с расходящимися лучами. В центре ее были еще какие-то странные символы, напоминающие тот, что был на подвеске, которую гном носил на шее. Над ними сияло чистое небо, и с того места, где она стояла, Алеата могла видеть верхушку центрального шпиля цитадели. Она облегченно вздохнула. Теперь она хотя бы имела некоторое представление о том, где находится, — в амфитеатре. Хотя это вряд ли поможет ей выбраться отсюда.
   — Очень мило, — проговорила она, глядя на мозаичную звезду из цветного кафеля и думая, что бы еще такое сказать, чтобы порадовать гнома.
   Ей хотелось бы отдохнуть — в этом месте была какая-то спокойная, приятная атмосфера, располагавшая к отдыху. Но ее тревожила тишина. И еще — взгляд темных, глубоко посаженных глаз гнома.
   — Что ж, это было очень интересно. Спасибо за…
   — Сядь, — сказал Другар, указывая на скамью. — Подожди. Ты еще не видела того, что я тебе хотел показать.
   — Я бы с радостью, правда! Но, по-моему, нам пора возвращаться. Пайтан будет волноваться…
   — Сядь, пожалуйста, — повторил Другар, и брови его сошлись на переносице. Он поднял глаза на шпиль цитадели. — Ждать уже осталось недолго.
   Алеата топнула ножкой. Как обычно, когда ей перечили, она начинала сердиться. Она устремила на гнома суровый и властный взгляд, перед которым не мог устоять ни один мужчина. Правда, в этот раз он был не так эффектен, потому что был направлен сверху вниз, а не снизу вверх. И он не возымел на Другара никакого действия. Гном повернулся к ней спиной, направляясь к скамейке.
   Алеата бросила последний безнадежный взгляд на дорожку, еще раз вздохнула и побрела вслед за Друга-ром. Плюхнувшись на скамью рядом с ним, она поерзала, оглянулась на шпиль, громко вздохнула, поболтала ногами, всячески показывая, что ей не интересно, надеясь, что он ее поймет, наконец.
   Но он не понял. Он сидел бесстрастный и молчаливый, уставившись в центр звезды.
   Алеата собралась было уже рискнуть и отправиться через лабиринт в одиночку. Лучше уж заблудиться там, чем умирать от скуки здесь. Внезапно из Звездной камеры на вершине цитадели засиял свет. Послышался странный поющий звук.
   Мощный луч белого света, скользнув с башни цитадели, ударил в мозаичную звезду.
   Алеата ахнула, вскочила с места и, наверное, попятилась бы назад, не будь сзади скамьи. Она чуть не упала. Гном, протянув руку, подхватил ее.
   — Не бойся.
   — Смотри! — вскрикнула Алеата, глядя широко открытыми глазами. — Там… там толпы народа!
   Площадка в центре амфитеатра, которая за мгновение до того была пуста, теперь вдруг заполнилась пестрой толпой. Люди, гномы, эльфы — правда, не такие телесные и полнокровные, как она и Другар. Нет, это были прозрачные тени. Сквозь них просвечивали ярусы амфитеатра на противоположной стороне, ряды живых изгородей за ними.
   Чувствуя слабость в коленях, Алеата опустилась на скамью, не сводя с них глаз. Они стояла группами, серьезно о чем-то беседовали, переходили от одной группы к другой, становясь видимыми, когда попадали в луч света, и исчезая, когда выходили из него.
   Люди, эльфы, гномы — они стояли все вместе, вели беседы, очевидно, дружеские, за исключением одной-двух группок, которые, судя по их жестам и позам, о чем-то спорили.
   Собираться вместе, по мнению Алеаты, можно только с одной целью.
   — У них праздник! — радостно воскликнула она и вскочила с места, чтобы присоединиться к ним.
   — Нет! Стой! Подожди! Не подходи близко к свету! — Другар, смотревший на происходящее с почтительным страхом, всполошился и попытался перехватить метнувшуюся мимо него Алеату.
   Ему это не удалось, и она вдруг оказалась в гуще толпы.
   С тем же успехом она могла бы стоять в густом тумане. Люди обтекали ее, проплывали сквозь нее. Она видела, как они разговаривают, но не слышала голосов. Она стояла рядом с ними, но не могла дотронуться. С сияющими глазами они смотрели друг на друга, но не на нее.
   — Послушайте! Я здесь! — умоляла она, в отчаянии протягивая к ним руки.
   — Что ты делаешь? Уходи оттуда, — сердился Другар. — Это же священное место!
   — Эй! — кричала она, обращаясь к теням, не замечая гнома. — Я вас вижу! Неужели вы меня не слышите! Я же здесь, прямо перед вами!
   Никто не отвечал ей.
   — Почему они меня не видят? Почему не разговаривают со мной? — спрашивала Алеата, повернувшись к гному.
   — Они не настоящие, вот почему, — угрюмо ответил Другар.
   Алеата снова посмотрела на них. Люди-тени скользили мимо нее, над ней, вокруг нее.
   И вдруг свет погас и все исчезло.
   — О-о! — разочарованно протянула Алеата. — Где же они? Куда пропали?
   — Когда гаснет свет, они пропадают.
   — Они вернутся, когда свет загорится снова? Другар пожал плечами.
   — Когда как. Иногда возвращаются. Иногда — нет. Но обычно в это время, после обеда, я вижу их здесь.
   Алеата вздохнула. Сейчас она чувствовала себя еще более одинокой.
   — Ты сказал, они ненастоящие. Тогда кто они, как ты думаешь?
   — Возможно, тени прошлого. Тени тех, кто когда-то жил здесь, — Другар пристально разглядывал звезду. Потом погладил бороду и с грустью сказал: — Обман зрения — шутки местной магии.
   — Ты видел там своих соплеменников, — сказала Алеата, догадываясь, о чем он думает.
   — Тени, — повторил он хриплым голосом. — Никого из моих собратьев больше нет. Уничтожены титанами. Я остался один. И когда я умру, гномы перестанут существовать.
   Алеата вновь посмотрела на площадку амфитеатра — теперь он был пуст, абсолютно пуст.
   — Нет, Другар, — вдруг сказала она, — это не так.
   — Что ты хочешь этим сказать — не так? — сердито глянул на нее Другар. — Что ты знаешь об этом?
   — Ничего, — согласилась Алеата, — но мне кажется, один из них услышал меня, когда я к ним обращалась.
   Другар хмыкнул.
   — Это только твое воображение. Думаешь, я не пробовал? — мрачно спросил он. Его лицо исказилось от горя. — Видеть моих собратьев! Видеть, как они разговаривают, смеются! Я почти понимаю, о чем они говорят. Почти слышу вновь язык моей родины.
   Он зажмурился. И, резко отвернувшись от нее, начал пробираться меж рядов амфитеатра.
   Алеата смотрела ему вслед.
   “Какой бесчувственной и эгоистичной я была! — сказала она себе. — У меня есть хотя бы Пайтан. И Роланд, хотя его можно и не считать. Рега тоже не такая уж плохая. А у гнома нет никого. Нет даже нас. Мы сделали все, чтобы оттолкнуть его. И он пришел сюда — к теням, чтобы утешиться”.
   — Другар! — громко окликнула она его. — Послушай. Когда я стояла на этой звезде, я сказала: “Я здесь, прямо перед вами!” — и увидела, как один из эльфов обернулся и посмотрел в мою сторону. Его губы двигались. Могу поклясться, он проговорил: “Что?” Я повторила, и он выглядел смущенным, оглядывался по сторонам, как будто слышал меня, но не видел. Я в этом уверена, Другар!
   Он наклонил голову набок, глядя на нее с недоверием и с огромным желанием поверить.
   — Ты не ошибаешься?
   — Нет, — солгала она. И весело рассмеялась. — Разве могло быть такое, чтобы я стояла среди мужчин и они меня не замечали?
   — Нет, я не верю, — гном опять помрачнел. Он подозрительно смотрел на нее, сбитый с толку ее смехом.
   — Не сердись, Другар. Я просто пошутила… Ты был такой… такой грустный, — Алеата подошла к нему и дотронулась до руки гнома. — Спасибо, что привел меня сюда. По-моему, это просто чудесно! Я… я хочу прийти сюда с тобой еще. Завтра. Когда будет свет.
   — Да? — обрадовался он. — Конечно. Мы придем. Но только не говори остальным.
   — Не скажу ни слова, — обещала Алеата.
   — А теперь нам надо возвращаться. Они будут беспокоиться. О тебе.
   Алеата заметила, как он с горечью выделил последнее слово.