Страница:
— Не согласишься ли ты объединить свои руны с моими, дочь моя? — мягко спросил он.
Мейрит изумленно смотрела на него. Потом упала на колени, склонила голову.
— Повелитель, я недостойна этой чести.
— Достойна, дочь моя. Более чем достойна. Оставаясь на коленях перед ним, она подняла к нему лицо.
— Тогда, Повелитель, — да. Я объединю с тобой руны, и поверь, это будет величайшим счастьем моей жизни.
Подняв руку к вырезу своей открытой блузки, она рывком разорвала ее, обнажив груди, покрытые синей татуировкой. На левой груди была вытатуирована ее сердечная руна.
Ксар откинул со лба Мейрит темно-каштановые пряди волос. Его рука нашла ее груди, маленькие, крепкие и высокие. Рука скользнула по ее гладкой стройной шее и накрыла левую грудь, лаская ее.
Ощутив его прикосновение, она закрыла глаза и задрожала, скорее от благоговейного страха, чем от наслаждения. Ксар заметил это. Его старческая рука перестала ласкать ее. Мейрит услышала его вздох.
— Не часто я жалею о своей ушедшей молодости. Но это один из таких случаев.
Глаза Мейрит разом открылись. Она сгорала от стыда, от того, что он так неправильно ее понял.
— Повелитель! Я буду счастлива согревать твою постель…
— О да, именно это ты бы и делала, дочь моя — согревала бы мою постель, — сухо сказал Ксар. — Боюсь, мне нечем было бы тебе отплатить. Уж давно огонь угас в моих чреслах. Но наши сердца и умы сольются, если этого не смогут сделать наши тела.
Он поднес конец шила к гладкой коже ее лба и сделал укол.
Мейрит вздрогнула, но не от боли. С момента рождения дети патринов в разном возрасте много раз подвергаются татуировке. И они не только привыкают к боли, но и умеют переносить ее не моргнув глазом. Мейрит вздрогнула оттого, что поток магии устремился в ее тело, магии, перетекавшей из тела ее Повелителя в ее собственное, магии, которая вырастет и окрепнет, как только он изобразит магический знак, связующий их — его сердечная руна объединится с ее.
Ксар повторял это снова и снова, вонзая иглу в гладкую кожу Мейрит более сотни раз, до тех пор, пока сложный рисунок не был нанесен полностью. Он разделял ее экстаз, который шел скорее от разума, чем от тела. После экстаза объединения рун сексуальное слияние обычно является чем-то гораздо менее значимым.
Закончив свой труд, он отложил залитую чернилами и кровью иглу, опустился перед Мейрит на колени и привлек ее к себе. Они оба прижались друг к другу лбами, знак к знаку, и круги их жизненных сил замкнулись в один. Мейрит вскрикнула от захватывающего дух блаженства и, обессиленная и трепещущая, упала ему на руки.
Он был доволен ею и держал ее на руках, пока она не успокоилась. Тогда он приподнял за подбородок ее голову, посмотрел ей в глаза.
— Теперь мы одно целое. Даже если мы будем вдали друг от друга. Наши мысли будут лететь друг к другу по первому желанию.
Он ласкал ее глазами, руками. Ее тело было мягким и податливым под его пальцами. Ей казалось, будто вся она тает от его прикосновений, от его взглядов.
— Ты когда-то любила Эпло, — мягко сказал он. Мейрит нерешительно молчала, потом опустила голову, молча и стыдливо соглашаясь с его словами.
— Я тоже, дочь моя, — тихо проговорил Ксар. — Я тоже. Это то, что связывает нас. И если я решу, что Эпло должен умереть, он умрет от твоей руки.
Мейрит подняла голову.
— Да, Повелитель.
Ксар недоверчиво посмотрел на нее.
— Ты слишком поспешно согласилась, Мейрит. Я должен знать наверняка. Ты спала с ним. И все же ты готова убить его?
— Я спала с ним. Я родила от него ребенка. Но если мой Повелитель прикажет, я убью его.
Голос Мейрит звучал спокойно и ровно. Он не уловил в нем ни намека на сомнение, не ощутил ни малейшего напряжения ее тела. Но вдруг ей пришла в голову мысль — может быть, он проверяет ее…
— Повелитель, — сказала она, сжав его руки в своих, — не вызвала ли я чем-то твое недовольство? Ты сомневаешься в моей преданности?
— Нет, дочь моя… ах, я должен был бы сказать — жена, — улыбнулся он.
Она поцеловала его руки, которые продолжала сжимать в своих ладонях.
— Нет, жена моя, — повторил Ксар. — Ты избрана не случайно. Я знаю, что на душе у Эпло. Он любит тебя. Из всех наших людей ты и только ты можешь проникнуть в круг его жизненной силы. Он будет доверять тебе в том, в чем не доверял бы никому другому. И он не может причинить тебе вред. Тебе, матери его ребенка.
— Он знает о ребенке? — удивленно спросила Мейрит.
— Знает.
— Но как он мог узнать? Я оставила его, ничего не сказав. И никогда никому не говорила.
— Кто-то узнал об этом.
Задавая следующий вопрос, Ксар нахмурился:
— Кстати, где находится ребенок? Опять Мейрит показалось, что ее проверяют. Но она могла дать только один ответ — сказать правду.
— Понятия не имею, — пожала она плечами. — Я отдала его племени сквоттеровnote 5.
Нахмуренные брови Ксара раздвинулись.
— Очень благоразумно, жена моя, — он высвободился из ее объятий, поднялся на ноги. — Время тебе отправляться на Арианус. Мы будем общаться через слияние рун. Ты будешь сообщать мне обо всем, что обнаружишь. Но, самое главное, сделай так, чтобы твое прибытие на Арианус осталось в тайне. Эпло не должен догадаться, что за ним следят. И если я решу, что он должен умереть, ты захватишь его врасплох.
— Да, Повелитель.
— Муж, Мейрит, — с мягким упреком поправил он. — Ты должна называть меня мужем.
— Это для меня слишком большая честь, Пове… м-муж, — заикаясь, она все же произнесла это слово, досадуя на себя, что оно далось ей с таким трудом.
Ксар провел рукой по ее лбу.
— Прикрой этот знак объединения рун. Если он увидит, то узнает мой знак и сразу поймет, что мы с тобой стали одним целым. И перестанет доверять тебе.
— Да, Пове… муж мой.
— Ну что ж, тогда до встречи, жена. При первой же возможности свяжись со мной, когда прибудешь на Арианус.
Отвернувшись, Ксар подошел к своему столу, сел и, не глядя на нее, принялся перелистывать страницы книги. Брови его при этом сосредоточенно сдвинулись.
Мейрит не удивилась такому внезапному и холодному прощанию со своим супругом. Она была достаточно проницательна, чтобы понять, что объединение рун является лишь необходимым условием для облегчения ее связи с ним из далекого, чужого мира. И тем не менее она была рада. То, что произошло, доказывало его веру в нее. Они теперь связаны на всю жизнь и, обменявшись магической силой, могут общаться друг с другом через единый круг их жизненных сил. Такая близость имела свои преимущества, но также и недостатки, в особенности для нелюдимых и скрытных патринов, не позволяющих даже самым близким проникать в свои мысли и чувства. Мало кто из патринов прибегает к этому обряду объединения рун. Большинство ограничиваются тем, что объединяют круги жизненных силnote 6. Ксар оказал Мейрит великую честь. Он запечатлел на ее коже свой знакnote 7, и теперь любой, увидевший его, поймет, что они едины. То, что он взял ее себе в жены, возвысит ее среди патринов. В случае его смерти она даже может принять на себя управление своим народом.
К чести Мейрит об этом она не думала. Она была растрогана, польщена, взволнована и чувствовала лишь безграничную любовь к своему Повелителю. Ей хотелось, чтобы он жил вечно и чтобы она могла вечно служить ему. Ее единственной мыслью было исполнять его желания.
Кожа на ее лбу горела и саднила. Она все еще ощущала прикосновение его руки к своим обнаженным грудям. Воспоминания об этой благословенной боли и о его прикосновениях теперь навсегда останутся с ней.
Мейрит покинула Абаррах, направив свой корабль к Вратам Смерти. Она так и не вспомнила о том, что нужно рассказать Ксару о подслушанном ею разговоре двух лазаров. В возбуждении она забыла обо всем.
Он был доволен Мейрит, как был бы доволен любым новым оружием, попавшим ему в руки. Она с готовностью выполнит все, что от нее потребуется. Даже если речь пойдет об убийстве человека, которого она когда-то любила.
И Эпло умрет, сознавая, что его предали.
— Таким образом, я буду отомщен, — проговорил Ксар.
Глава 5. КРЕПОСТЬ БРАТСТВА. Скёрваш, Арианус
Глава 6. КРЕПОСТЬ БРАТСТВА. Скёрваш, Арианус
Мейрит изумленно смотрела на него. Потом упала на колени, склонила голову.
— Повелитель, я недостойна этой чести.
— Достойна, дочь моя. Более чем достойна. Оставаясь на коленях перед ним, она подняла к нему лицо.
— Тогда, Повелитель, — да. Я объединю с тобой руны, и поверь, это будет величайшим счастьем моей жизни.
Подняв руку к вырезу своей открытой блузки, она рывком разорвала ее, обнажив груди, покрытые синей татуировкой. На левой груди была вытатуирована ее сердечная руна.
Ксар откинул со лба Мейрит темно-каштановые пряди волос. Его рука нашла ее груди, маленькие, крепкие и высокие. Рука скользнула по ее гладкой стройной шее и накрыла левую грудь, лаская ее.
Ощутив его прикосновение, она закрыла глаза и задрожала, скорее от благоговейного страха, чем от наслаждения. Ксар заметил это. Его старческая рука перестала ласкать ее. Мейрит услышала его вздох.
— Не часто я жалею о своей ушедшей молодости. Но это один из таких случаев.
Глаза Мейрит разом открылись. Она сгорала от стыда, от того, что он так неправильно ее понял.
— Повелитель! Я буду счастлива согревать твою постель…
— О да, именно это ты бы и делала, дочь моя — согревала бы мою постель, — сухо сказал Ксар. — Боюсь, мне нечем было бы тебе отплатить. Уж давно огонь угас в моих чреслах. Но наши сердца и умы сольются, если этого не смогут сделать наши тела.
Он поднес конец шила к гладкой коже ее лба и сделал укол.
Мейрит вздрогнула, но не от боли. С момента рождения дети патринов в разном возрасте много раз подвергаются татуировке. И они не только привыкают к боли, но и умеют переносить ее не моргнув глазом. Мейрит вздрогнула оттого, что поток магии устремился в ее тело, магии, перетекавшей из тела ее Повелителя в ее собственное, магии, которая вырастет и окрепнет, как только он изобразит магический знак, связующий их — его сердечная руна объединится с ее.
Ксар повторял это снова и снова, вонзая иглу в гладкую кожу Мейрит более сотни раз, до тех пор, пока сложный рисунок не был нанесен полностью. Он разделял ее экстаз, который шел скорее от разума, чем от тела. После экстаза объединения рун сексуальное слияние обычно является чем-то гораздо менее значимым.
Закончив свой труд, он отложил залитую чернилами и кровью иглу, опустился перед Мейрит на колени и привлек ее к себе. Они оба прижались друг к другу лбами, знак к знаку, и круги их жизненных сил замкнулись в один. Мейрит вскрикнула от захватывающего дух блаженства и, обессиленная и трепещущая, упала ему на руки.
Он был доволен ею и держал ее на руках, пока она не успокоилась. Тогда он приподнял за подбородок ее голову, посмотрел ей в глаза.
— Теперь мы одно целое. Даже если мы будем вдали друг от друга. Наши мысли будут лететь друг к другу по первому желанию.
Он ласкал ее глазами, руками. Ее тело было мягким и податливым под его пальцами. Ей казалось, будто вся она тает от его прикосновений, от его взглядов.
— Ты когда-то любила Эпло, — мягко сказал он. Мейрит нерешительно молчала, потом опустила голову, молча и стыдливо соглашаясь с его словами.
— Я тоже, дочь моя, — тихо проговорил Ксар. — Я тоже. Это то, что связывает нас. И если я решу, что Эпло должен умереть, он умрет от твоей руки.
Мейрит подняла голову.
— Да, Повелитель.
Ксар недоверчиво посмотрел на нее.
— Ты слишком поспешно согласилась, Мейрит. Я должен знать наверняка. Ты спала с ним. И все же ты готова убить его?
— Я спала с ним. Я родила от него ребенка. Но если мой Повелитель прикажет, я убью его.
Голос Мейрит звучал спокойно и ровно. Он не уловил в нем ни намека на сомнение, не ощутил ни малейшего напряжения ее тела. Но вдруг ей пришла в голову мысль — может быть, он проверяет ее…
— Повелитель, — сказала она, сжав его руки в своих, — не вызвала ли я чем-то твое недовольство? Ты сомневаешься в моей преданности?
— Нет, дочь моя… ах, я должен был бы сказать — жена, — улыбнулся он.
Она поцеловала его руки, которые продолжала сжимать в своих ладонях.
— Нет, жена моя, — повторил Ксар. — Ты избрана не случайно. Я знаю, что на душе у Эпло. Он любит тебя. Из всех наших людей ты и только ты можешь проникнуть в круг его жизненной силы. Он будет доверять тебе в том, в чем не доверял бы никому другому. И он не может причинить тебе вред. Тебе, матери его ребенка.
— Он знает о ребенке? — удивленно спросила Мейрит.
— Знает.
— Но как он мог узнать? Я оставила его, ничего не сказав. И никогда никому не говорила.
— Кто-то узнал об этом.
Задавая следующий вопрос, Ксар нахмурился:
— Кстати, где находится ребенок? Опять Мейрит показалось, что ее проверяют. Но она могла дать только один ответ — сказать правду.
— Понятия не имею, — пожала она плечами. — Я отдала его племени сквоттеровnote 5.
Нахмуренные брови Ксара раздвинулись.
— Очень благоразумно, жена моя, — он высвободился из ее объятий, поднялся на ноги. — Время тебе отправляться на Арианус. Мы будем общаться через слияние рун. Ты будешь сообщать мне обо всем, что обнаружишь. Но, самое главное, сделай так, чтобы твое прибытие на Арианус осталось в тайне. Эпло не должен догадаться, что за ним следят. И если я решу, что он должен умереть, ты захватишь его врасплох.
— Да, Повелитель.
— Муж, Мейрит, — с мягким упреком поправил он. — Ты должна называть меня мужем.
— Это для меня слишком большая честь, Пове… м-муж, — заикаясь, она все же произнесла это слово, досадуя на себя, что оно далось ей с таким трудом.
Ксар провел рукой по ее лбу.
— Прикрой этот знак объединения рун. Если он увидит, то узнает мой знак и сразу поймет, что мы с тобой стали одним целым. И перестанет доверять тебе.
— Да, Пове… муж мой.
— Ну что ж, тогда до встречи, жена. При первой же возможности свяжись со мной, когда прибудешь на Арианус.
Отвернувшись, Ксар подошел к своему столу, сел и, не глядя на нее, принялся перелистывать страницы книги. Брови его при этом сосредоточенно сдвинулись.
Мейрит не удивилась такому внезапному и холодному прощанию со своим супругом. Она была достаточно проницательна, чтобы понять, что объединение рун является лишь необходимым условием для облегчения ее связи с ним из далекого, чужого мира. И тем не менее она была рада. То, что произошло, доказывало его веру в нее. Они теперь связаны на всю жизнь и, обменявшись магической силой, могут общаться друг с другом через единый круг их жизненных сил. Такая близость имела свои преимущества, но также и недостатки, в особенности для нелюдимых и скрытных патринов, не позволяющих даже самым близким проникать в свои мысли и чувства. Мало кто из патринов прибегает к этому обряду объединения рун. Большинство ограничиваются тем, что объединяют круги жизненных силnote 6. Ксар оказал Мейрит великую честь. Он запечатлел на ее коже свой знакnote 7, и теперь любой, увидевший его, поймет, что они едины. То, что он взял ее себе в жены, возвысит ее среди патринов. В случае его смерти она даже может принять на себя управление своим народом.
К чести Мейрит об этом она не думала. Она была растрогана, польщена, взволнована и чувствовала лишь безграничную любовь к своему Повелителю. Ей хотелось, чтобы он жил вечно и чтобы она могла вечно служить ему. Ее единственной мыслью было исполнять его желания.
Кожа на ее лбу горела и саднила. Она все еще ощущала прикосновение его руки к своим обнаженным грудям. Воспоминания об этой благословенной боли и о его прикосновениях теперь навсегда останутся с ней.
Мейрит покинула Абаррах, направив свой корабль к Вратам Смерти. Она так и не вспомнила о том, что нужно рассказать Ксару о подслушанном ею разговоре двух лазаров. В возбуждении она забыла обо всем.
* * *
Сидя за рабочий столом в своем кабинете в Некрополисе, Ксар снова принялся перечитывать один из сартанских текстов по некромантии. Повелитель был в хорошем настроении. Всегда приятно чувствовать, что тебя обожают, боготворят, а он видел обожание в глазах Мейрит. Она и раньше беспрекословно подчинялась ему, но теперь будет предана вдвойне, душой и телом. Она будет полностью открыта ему, как это бывало до нее со многими другими. Неписаный закон патринов запрещает им объединять руны повторно с другим партнером, пока жив первый. Но Ксар был сам себе закон. Он уже давно обнаружил, что объединение рун открывает ему множество сокровенных тайн. Сам же он делиться своими секретами не торопился, он был слишком сдержан, чтобы допустить это, и раскрывал себя ровно настолько, насколько считал полезным, — не больше.Он был доволен Мейрит, как был бы доволен любым новым оружием, попавшим ему в руки. Она с готовностью выполнит все, что от нее потребуется. Даже если речь пойдет об убийстве человека, которого она когда-то любила.
И Эпло умрет, сознавая, что его предали.
— Таким образом, я буду отомщен, — проговорил Ксар.
Глава 5. КРЕПОСТЬ БРАТСТВА. Скёрваш, Арианус
“Он прибыл, — пришло сообщение, — стоит у входа”.
Старец посмотрел на Сианг. В его взгляде читалась мольба. Грозной эльфийке достаточно было произнести одно только слово… нет, достаточно было лишь кивнуть… и Хаг Рука был бы мертв. Воин, вооруженный луком, располагался в нише над входом. Эльфийке, сидевшей прямо и неподвижно в своем кресле, стоило наклонить свою лишенную волос и от этого напоминающую голый череп голову, и Старец, оставив ее, отнес бы лучнику деревянный нож с вырезанным на нем именем Хага. И лучник без колебаний послал бы стрелу в сердце Хага.
Хаг это знал. Он невероятно рисковал, возвращаясь в Братство. На него пока не пускали нож по кругуnote 8 (в противном случае его сейчас уже не было бы в живых), но среди членов Братства ходили слухи, что Сианг недовольна Хагом, и его сторонились. Никто не убил бы его, но никто и не помог бы. От положения отверженного до деревянного ножа был только один шаг. Тому, кто оказался в таком положении, было лучше всего вернуться в Братство и немедля выяснить в чем его обвиняют. Поэтому никого не удивило, что Хаг прибыл в крепость, хотя некоторых это разочаровало.
Иметь возможность похвастаться, что ты убил Хага Руку, одного из величайших наемных убийц, взращенных Гильдией, — это стоило целого состояния.
Однако никто не решился бы на это без особого разрешения. Ведь Хаг — один из любимцев Сианг или, во всяком случае, был таковым. И хотя эта покровительствующая рука была сухой и сморщенной, ее покрывали не только старческие пятна, но и пятна крови. Никто и пальцем не тронул бы Хага без приказа Сианг.
Мелкие желтые зубы Сианг впились в ее нижнюю губу. Зная, что это означает нерешительность, Старец воспрял духом. Быть может, хотя бы одно чувство все же тронет равнодушное сердце этой женщины. Не любовь, нет, — любопытство. Сианг пыталась понять, почему Хаг вернулся, хотя и знал, что его жизнь висит на волоске и зависит от одного лишь ее слова. Едва ли его труп сможет ей это объяснить.
Желтые зубы сильнее закусили губу.
— Пусть войдет и предстанет предо мной.
Сианг произнесла эти слова с неохотой и раздражением, но важно было то, что она все же произнесла их, и это было все, что хотел услышать Старец. Опасаясь, что она изменит свое решение, он поспешил из комнаты, семеня своими кривыми старческими ногами быстрее, чем когда-либо за последние двадцать лет.
Ухватившись за огромное железное кольцо, прикрепленное к двери, Старец сам распахнул ее.
— Входите, Хаг, входите, — проговорил Старец. — Она согласилась принять вас.
Наемный убийца вошел внутрь и остановился в полутемном коридоре, ожидая, пока его глаза привыкнут к скудному освещению. Старец недоуменно смотрел на Хага. Все прочие, кого ему доводилось видеть в подобном положении, испытывали огромное облегчение, некоторые размякали настолько, что ему приходилось вносить их на себе. Каждый член Братства знал о лучнике. Хаг тоже знал, что он находится на волосок от верной смерти. Но на его лице не было и следа облегчения, оно оставалось таким же непроницаемым, как гранитные стены крепости.
И все же цепкий взгляд Старца уловил на нем мимолетное выражение, хотя и не то, что он ожидал увидеть. Когда дверь, дарующая жизнь вместо смерти, распахнулась перед Хагом, на его лице промелькнуло мгновенное разочарование.
— Сианг примет меня прямо сейчас? — спросил Хаг тихим хриплым голосом. Он поднял руку ладонью от себя, показывая пересекающие ее шрамы. Это было частью необходимого ритуала.
— Да, сударь. Пожалуйста, пойдемте наверх. Мне бы хотелось сказать вам, сударь, — добавил Старец дрожащим голосом, — что я искренне рад видеть вас в добром здравии.
Угрюмое и мрачное выражение лица Хага немного смягчилось. Он благодарно положил свою изрезанную шрамами ладонь на по-птичьи хрупкую старческую руку. Потом Хаг оставил Старца и, решительно стиснув зубы, начал подниматься по бесконечным ступеням в личные покои Сианг.
Старец проводил его взглядом. Рука всегда казался ему странным. И, возможно, слухи, которые ходят о нем, верны. Тогда это многое объясняет. Покачав головой, убежденный, что вряд ли он когда-либо узнает это, Старец вновь занял свое место у двери.
Сианг можно было говорить только одно — правду. Может быть, она и так уже ее знает.
Хаг пересек молчаливый, пустой холл, отделанный полированными панелями из какого-то невероятно редкого темного дерева. И в конце его увидел открытую дверь покоев Сианг.
Остановившись у двери, он заглянул внутрь.
Он ожидал, что увидит ее сидящей за своим столом, покрытым пятнами крови после бесчисленных посвящений в Гильдию. Но она стояла у окна с косым переплетом, глядя на девственные заросли острова Скёрваш.
Из этого окна Сианг могла видеть все, что было достойно ее взора: раскинувшийся вдоль побережья процветающий город — рай для контрабандистов; изобилующий утесами лес хрупких харгастовых деревьев, отделяющий город от крепости, и единственную узкую тропу, ведущую из города в крепость (даже собака, бегущая по тропе, была бы видна любому часовому Братства), а дальше — и выше, и ниже — небо, в котором парил остров Скёрваш.
Пальцы Хага сжались, во рту все пересохло так, что в первый момент он даже не мог объявить о своем приходе, сердце бешено билось.
Эльфийка была очень стара. Многие считали, что она старейшая из всех живущих на Арианусе. Маленькая и хрупкая (Хаг мог бы раздавить ее одним движением сильной руки), одетая, как это принято у эльфов, в яркое шелковое одеяние, она даже в ее возрасте сохраняла утонченность, изящество и намек на то, что когда-то считалось изумительной красотой. На ее голове не было волос, и великолепной формы череп с гладкой кожей, лишенной старческих изъянов, интересно контрастировал с морщинистым лицом.
Из-за отсутствия волос ее раскосые глаза казались большими и влажными, и когда она обернулась — не на звук, но на отсутствие звука — проницательный взгляд этих темных глаз был как та стрела, которая пока еще не пронзила грудь Хага.
— Для тебя, Хаг Рука, вернуться сюда — большой риск, — сказала Сианг.
— Не такой уж большой, как ты, возможно, думаешь, Сианг, — ответил он.
В его ответе не было ни дерзости, ни иронии. Он произнес это тихим, бесцветным голосом, и выпущенная из лука стрела, похоже, не многое изменила бы в его состоянии.
— Ты пришел сюда в надежде умереть? — губы Сианг скривились. Она презирала трусов.
Сианг не сдвинулась с места у окна, где она стояла, не пригласила Хага войти, не предложила сесть. Это был плохой знак. Согласно традициям Братства это означало, что она тоже сторонится его. Но он был удостоен звания “десница”, следующим после ее собственного “рука”, считавшегося наивысшим в Братстве. Поэтому Сианг должна была милостиво представить ему возможность дать объяснение, прежде чем вынести приговор.
— Я был бы, пожалуй, рад, если бы стрела нашла свою цель, — лицо Хага выражало мрачную решимость. — Но ты ошибаешься, я пришел сюда не в поисках смерти. У меня заключен договор, — при этих словах на его лице промелькнула болезненная гримаса, — и я пришел за советом, за помощью.
— Договор с кенкари, — глаза Сианг сузились.
Несмотря на все то, что он знал о Сианг, Хаг удивился ее осведомленности. Его встреча с кенкари — сектой эльфов, в обязанности которой входила забота о душах умерших эльфов, — проходила в глубокой тайне. Значит, у Сианг были свои осведомители даже среди членов этой благочестивой секты.
— Нет, не с ними, — пояснил, нахмурившись, Хаг. — Хотя именно они принуждают меня выполнить его.
— Принуждают тебя? Выполнять договор — святой долг! Уж не хочешь ли ты сказать, Хаг Рука, что ты бы этого не сделал, если бы кенкари не принуждали тебя? Теперь Сианг была по-настоящему разгневана. Два алых пятна, поднявшись вверх с морщинистой шеи, окрасили ее увядшие щеки. Рука с костлявыми пальцами вытянулась вперед в обвиняющем жесте.
— Значит, слухи, которые дошли до нас, верны. Ты утратил храбрость, — Сианг уже собиралась повернуться к нему спиной. И если бы она так сделала, его уже можно было бы считать мертвецом. Даже хуже, чем мертвецом. Потому что без ее помощи он бы не смог выполнить свой договор, а, следовательно, умер бы опозоренным.
И Хаг нарушил правила. Без приглашения он вошел в комнату и прошагал по устланному коврами полу к столу Сианг. На нем стояла деревянная шкатулка с инкрустацией из сверкающих драгоценных камней. Хаг поднял крышку.
Сианг остановилась, глядя на него через плечо. Ее лицо стало жестким. Он нарушил ее неписаный закон, и, если она примет решение не в его пользу, теперь наказание будет куда более суровым. Но Сианг умела ценить отважные и дерзкие поступки, а этот был, несомненно, самым дерзким из всех, что когда-нибудь совершались в ее присутствии. Она ждала, что будет дальше.
Хаг достал из шкатулки острый кинжал, золотая рукоятка которого была выполнена в форме кисти руки с выпрямленными, сжатыми вместе пальцами, при этом отставленный в сторону большой палец образовывал поперечный упор. С этим ритуальным кинжалом Хаг подошел к Сианг и встал перед ней.
Она бесстрастно, с холодным любопытством смотрела на него, в ее взгляде не было и капли страха.
— Это еще что?
Хаг упал на колени. И протянул ей кинжал — вперед рукояткой, нацелив конец лезвия себе в грудь.
Она приняла его. Ее пальцы привычно и с любовью охватили рукоятку.
Хаг рванул ворот своей рубашки, обнажив шею.
— Ударь сюда, Сианг, — произнес он, и голос его звучал глухо и отчужденно. — Сюда, в горло.
Он не смотрел на нее. Его взгляд был устремлен за окно, где сгущались сумерки. Повелители Ночи расстилали свои покрывала, укрывая Соларус, вечерние тени прокрадывались на Скёрваш.
Сианг держала кинжал в правой руке. Протянув вперед левую, она схватила заплетенную в косички бороду, дернула голову вверх, чтобы лучше видеть его лицо, а также, чтобы легче было перерезать ему горло, если она и в самом деле решит это сделать.
— Ты не заслужил такой чести, Хаг Рука, — холодно проговорила она. — Как ты смеешь требовать смерти от моей руки?
— Я хочу уйти обратно, — сказал он безжизненным, лишенным выражения голосом.
Сианг редко теряла самообладание. Но это признание, сделанное так прямо и так спокойно, застало ее врасплох. Отпустив его голову, она отступила на шаг назад и пристально вгляделась в темные глаза Хага. В них не было огня помешательства. Одна только пустота, будто она смотрела в пересохший колодец.
Хаг распахнул свой кожаный жилет, рванул и разорвал на груди рубаху.
— Посмотри на мою грудь. Смотри внимательно. Шрам заметен не сразу.
Смуглую от природы грудь Хага покрывали густые, черные с проседью, курчавые волосы.
— Здесь, — сказал он и направил несопротивляющуюся руку Сианг к точке над сердцем.
Пристально вглядываясь, она пробежала рукой по волосам на его груди, ее пальцы, как птичьи когти, царапнули его кожу. Он вздрогнул, по телу пробежали мурашки.
Невольно ахнув, Сианг отдернула руку. С благоговейным страхом, медленно переходящим в понимание, она смотрела на него.
— Руническая магия! — выдохнула она.
Как бы признавая свое поражение, он уронил голову вниз. Одна рука поползла к груди, судорожно хватая за разорванные края рубашки и стягивая их вместе. Пальцы второй руки сжались в кулак. Плечи опустились. Невидящие глаза вперились в пол.
Сианг стояла над ним, все еще держа в руке забытый кинжал. В последний раз она испытывала страх давным-давно. Так давно, что даже не могла вспомнить. И к тому же тот страх был другим, не таким, как этот, — червем вползающий в душу.
Мир меняется, резко меняется. Сианг знала об этом. И не боялась перемен. Она предвидела будущее и была готова к встрече с ним. По мере того, как меняется мир, будет меняться и Братство. Теперь кончатся войны между расами — люди, эльфы и гномы будут жить вместе в мире и гармонии. В первое время прекращение войн и мятежей нанесет ущерб их организации. Возможно, люди и эльфы даже вообразят, что они достаточно сильны, чтобы попытаться покончить с Братством. Хотя в этом Сианг сомневалась. Слишком много баронов людей и лордов эльфов были, обязаны Братству.
Сианг не боялась мира. Подлинный мир может наступить только в том случае, если каждому человеку и каждому эльфу отрубить голову и вырвать сердце. Пока существует жизнь, будет существовать зависть, жадность, ненависть, страсть, и пока есть головы, чтобы думать, и сердца, чтобы чувствовать, Братство будет жить и действовать.
Сианг не пугало будущее в мире, где все уравновешено. Но это — это нарушало баланс. Сбивало чаши весов. И она должна немедленно что-то предпринять, если только сможет. Впервые в жизни Сианг усомнилась в своих силах. Вот в чем была причина ее страха.
Взглянув на кинжал, она уронила его на пол.
Сианг положила ладони на худые впалые щеки Хага, осторожно приподняла его голову.
— Бедный мой мальчик, — тихо проговорила она. — Бедный мой мальчик.
Слезы застилали ему глаза. Тело сотрясалось. Он столько ночей не спал, столько дней не ел, что потерял потребность в сне и пище. Он упал ей на руки, как переспелое яблоко.
— Ты должен рассказать мне все, — прошептала она. Сианг прижала покорную голову Хага к своей костлявой груди, причитая над ним.
— Расскажи мне все. Только так я смогу помочь тебе.
Хаг с силой сжал веки; — стараясь удержать слезы, но он был слишком слаб. Издав душераздирающий стон, он закрыл лицо руками.
Обнимая его, Сианг покачивалась вместе с ним вперед-назад.
— Расскажи мне все…
Старец посмотрел на Сианг. В его взгляде читалась мольба. Грозной эльфийке достаточно было произнести одно только слово… нет, достаточно было лишь кивнуть… и Хаг Рука был бы мертв. Воин, вооруженный луком, располагался в нише над входом. Эльфийке, сидевшей прямо и неподвижно в своем кресле, стоило наклонить свою лишенную волос и от этого напоминающую голый череп голову, и Старец, оставив ее, отнес бы лучнику деревянный нож с вырезанным на нем именем Хага. И лучник без колебаний послал бы стрелу в сердце Хага.
Хаг это знал. Он невероятно рисковал, возвращаясь в Братство. На него пока не пускали нож по кругуnote 8 (в противном случае его сейчас уже не было бы в живых), но среди членов Братства ходили слухи, что Сианг недовольна Хагом, и его сторонились. Никто не убил бы его, но никто и не помог бы. От положения отверженного до деревянного ножа был только один шаг. Тому, кто оказался в таком положении, было лучше всего вернуться в Братство и немедля выяснить в чем его обвиняют. Поэтому никого не удивило, что Хаг прибыл в крепость, хотя некоторых это разочаровало.
Иметь возможность похвастаться, что ты убил Хага Руку, одного из величайших наемных убийц, взращенных Гильдией, — это стоило целого состояния.
Однако никто не решился бы на это без особого разрешения. Ведь Хаг — один из любимцев Сианг или, во всяком случае, был таковым. И хотя эта покровительствующая рука была сухой и сморщенной, ее покрывали не только старческие пятна, но и пятна крови. Никто и пальцем не тронул бы Хага без приказа Сианг.
Мелкие желтые зубы Сианг впились в ее нижнюю губу. Зная, что это означает нерешительность, Старец воспрял духом. Быть может, хотя бы одно чувство все же тронет равнодушное сердце этой женщины. Не любовь, нет, — любопытство. Сианг пыталась понять, почему Хаг вернулся, хотя и знал, что его жизнь висит на волоске и зависит от одного лишь ее слова. Едва ли его труп сможет ей это объяснить.
Желтые зубы сильнее закусили губу.
— Пусть войдет и предстанет предо мной.
Сианг произнесла эти слова с неохотой и раздражением, но важно было то, что она все же произнесла их, и это было все, что хотел услышать Старец. Опасаясь, что она изменит свое решение, он поспешил из комнаты, семеня своими кривыми старческими ногами быстрее, чем когда-либо за последние двадцать лет.
Ухватившись за огромное железное кольцо, прикрепленное к двери, Старец сам распахнул ее.
— Входите, Хаг, входите, — проговорил Старец. — Она согласилась принять вас.
Наемный убийца вошел внутрь и остановился в полутемном коридоре, ожидая, пока его глаза привыкнут к скудному освещению. Старец недоуменно смотрел на Хага. Все прочие, кого ему доводилось видеть в подобном положении, испытывали огромное облегчение, некоторые размякали настолько, что ему приходилось вносить их на себе. Каждый член Братства знал о лучнике. Хаг тоже знал, что он находится на волосок от верной смерти. Но на его лице не было и следа облегчения, оно оставалось таким же непроницаемым, как гранитные стены крепости.
И все же цепкий взгляд Старца уловил на нем мимолетное выражение, хотя и не то, что он ожидал увидеть. Когда дверь, дарующая жизнь вместо смерти, распахнулась перед Хагом, на его лице промелькнуло мгновенное разочарование.
— Сианг примет меня прямо сейчас? — спросил Хаг тихим хриплым голосом. Он поднял руку ладонью от себя, показывая пересекающие ее шрамы. Это было частью необходимого ритуала.
— Да, сударь. Пожалуйста, пойдемте наверх. Мне бы хотелось сказать вам, сударь, — добавил Старец дрожащим голосом, — что я искренне рад видеть вас в добром здравии.
Угрюмое и мрачное выражение лица Хага немного смягчилось. Он благодарно положил свою изрезанную шрамами ладонь на по-птичьи хрупкую старческую руку. Потом Хаг оставил Старца и, решительно стиснув зубы, начал подниматься по бесконечным ступеням в личные покои Сианг.
Старец проводил его взглядом. Рука всегда казался ему странным. И, возможно, слухи, которые ходят о нем, верны. Тогда это многое объясняет. Покачав головой, убежденный, что вряд ли он когда-либо узнает это, Старец вновь занял свое место у двери.
* * *
Хаг медленно поднимался по лестнице, глядя прямо перед собой. Хотя в любом случае, он не увидел бы никого, и никто не увидел бы его — таково одно из правил крепости. Теперь, когда он здесь, можно уже не спешить. Уверенность в неминуемой смерти от стрелы лучника была так велика, что он даже не очень-то обдуман, что будет делать, если не умрет. И сейчас, шагая по ступеням и нервно теребя себя за одну из прядей заплетенной в косички бороды, свисавшей с его резко очерченного подбородка, он размышлял о том, что скажет. Он перебрал в уме несколько вариантов. И в конце концов оставил это занятие.Сианг можно было говорить только одно — правду. Может быть, она и так уже ее знает.
Хаг пересек молчаливый, пустой холл, отделанный полированными панелями из какого-то невероятно редкого темного дерева. И в конце его увидел открытую дверь покоев Сианг.
Остановившись у двери, он заглянул внутрь.
Он ожидал, что увидит ее сидящей за своим столом, покрытым пятнами крови после бесчисленных посвящений в Гильдию. Но она стояла у окна с косым переплетом, глядя на девственные заросли острова Скёрваш.
Из этого окна Сианг могла видеть все, что было достойно ее взора: раскинувшийся вдоль побережья процветающий город — рай для контрабандистов; изобилующий утесами лес хрупких харгастовых деревьев, отделяющий город от крепости, и единственную узкую тропу, ведущую из города в крепость (даже собака, бегущая по тропе, была бы видна любому часовому Братства), а дальше — и выше, и ниже — небо, в котором парил остров Скёрваш.
Пальцы Хага сжались, во рту все пересохло так, что в первый момент он даже не мог объявить о своем приходе, сердце бешено билось.
Эльфийка была очень стара. Многие считали, что она старейшая из всех живущих на Арианусе. Маленькая и хрупкая (Хаг мог бы раздавить ее одним движением сильной руки), одетая, как это принято у эльфов, в яркое шелковое одеяние, она даже в ее возрасте сохраняла утонченность, изящество и намек на то, что когда-то считалось изумительной красотой. На ее голове не было волос, и великолепной формы череп с гладкой кожей, лишенной старческих изъянов, интересно контрастировал с морщинистым лицом.
Из-за отсутствия волос ее раскосые глаза казались большими и влажными, и когда она обернулась — не на звук, но на отсутствие звука — проницательный взгляд этих темных глаз был как та стрела, которая пока еще не пронзила грудь Хага.
— Для тебя, Хаг Рука, вернуться сюда — большой риск, — сказала Сианг.
— Не такой уж большой, как ты, возможно, думаешь, Сианг, — ответил он.
В его ответе не было ни дерзости, ни иронии. Он произнес это тихим, бесцветным голосом, и выпущенная из лука стрела, похоже, не многое изменила бы в его состоянии.
— Ты пришел сюда в надежде умереть? — губы Сианг скривились. Она презирала трусов.
Сианг не сдвинулась с места у окна, где она стояла, не пригласила Хага войти, не предложила сесть. Это был плохой знак. Согласно традициям Братства это означало, что она тоже сторонится его. Но он был удостоен звания “десница”, следующим после ее собственного “рука”, считавшегося наивысшим в Братстве. Поэтому Сианг должна была милостиво представить ему возможность дать объяснение, прежде чем вынести приговор.
— Я был бы, пожалуй, рад, если бы стрела нашла свою цель, — лицо Хага выражало мрачную решимость. — Но ты ошибаешься, я пришел сюда не в поисках смерти. У меня заключен договор, — при этих словах на его лице промелькнула болезненная гримаса, — и я пришел за советом, за помощью.
— Договор с кенкари, — глаза Сианг сузились.
Несмотря на все то, что он знал о Сианг, Хаг удивился ее осведомленности. Его встреча с кенкари — сектой эльфов, в обязанности которой входила забота о душах умерших эльфов, — проходила в глубокой тайне. Значит, у Сианг были свои осведомители даже среди членов этой благочестивой секты.
— Нет, не с ними, — пояснил, нахмурившись, Хаг. — Хотя именно они принуждают меня выполнить его.
— Принуждают тебя? Выполнять договор — святой долг! Уж не хочешь ли ты сказать, Хаг Рука, что ты бы этого не сделал, если бы кенкари не принуждали тебя? Теперь Сианг была по-настоящему разгневана. Два алых пятна, поднявшись вверх с морщинистой шеи, окрасили ее увядшие щеки. Рука с костлявыми пальцами вытянулась вперед в обвиняющем жесте.
— Значит, слухи, которые дошли до нас, верны. Ты утратил храбрость, — Сианг уже собиралась повернуться к нему спиной. И если бы она так сделала, его уже можно было бы считать мертвецом. Даже хуже, чем мертвецом. Потому что без ее помощи он бы не смог выполнить свой договор, а, следовательно, умер бы опозоренным.
И Хаг нарушил правила. Без приглашения он вошел в комнату и прошагал по устланному коврами полу к столу Сианг. На нем стояла деревянная шкатулка с инкрустацией из сверкающих драгоценных камней. Хаг поднял крышку.
Сианг остановилась, глядя на него через плечо. Ее лицо стало жестким. Он нарушил ее неписаный закон, и, если она примет решение не в его пользу, теперь наказание будет куда более суровым. Но Сианг умела ценить отважные и дерзкие поступки, а этот был, несомненно, самым дерзким из всех, что когда-нибудь совершались в ее присутствии. Она ждала, что будет дальше.
Хаг достал из шкатулки острый кинжал, золотая рукоятка которого была выполнена в форме кисти руки с выпрямленными, сжатыми вместе пальцами, при этом отставленный в сторону большой палец образовывал поперечный упор. С этим ритуальным кинжалом Хаг подошел к Сианг и встал перед ней.
Она бесстрастно, с холодным любопытством смотрела на него, в ее взгляде не было и капли страха.
— Это еще что?
Хаг упал на колени. И протянул ей кинжал — вперед рукояткой, нацелив конец лезвия себе в грудь.
Она приняла его. Ее пальцы привычно и с любовью охватили рукоятку.
Хаг рванул ворот своей рубашки, обнажив шею.
— Ударь сюда, Сианг, — произнес он, и голос его звучал глухо и отчужденно. — Сюда, в горло.
Он не смотрел на нее. Его взгляд был устремлен за окно, где сгущались сумерки. Повелители Ночи расстилали свои покрывала, укрывая Соларус, вечерние тени прокрадывались на Скёрваш.
Сианг держала кинжал в правой руке. Протянув вперед левую, она схватила заплетенную в косички бороду, дернула голову вверх, чтобы лучше видеть его лицо, а также, чтобы легче было перерезать ему горло, если она и в самом деле решит это сделать.
— Ты не заслужил такой чести, Хаг Рука, — холодно проговорила она. — Как ты смеешь требовать смерти от моей руки?
— Я хочу уйти обратно, — сказал он безжизненным, лишенным выражения голосом.
Сианг редко теряла самообладание. Но это признание, сделанное так прямо и так спокойно, застало ее врасплох. Отпустив его голову, она отступила на шаг назад и пристально вгляделась в темные глаза Хага. В них не было огня помешательства. Одна только пустота, будто она смотрела в пересохший колодец.
Хаг распахнул свой кожаный жилет, рванул и разорвал на груди рубаху.
— Посмотри на мою грудь. Смотри внимательно. Шрам заметен не сразу.
Смуглую от природы грудь Хага покрывали густые, черные с проседью, курчавые волосы.
— Здесь, — сказал он и направил несопротивляющуюся руку Сианг к точке над сердцем.
Пристально вглядываясь, она пробежала рукой по волосам на его груди, ее пальцы, как птичьи когти, царапнули его кожу. Он вздрогнул, по телу пробежали мурашки.
Невольно ахнув, Сианг отдернула руку. С благоговейным страхом, медленно переходящим в понимание, она смотрела на него.
— Руническая магия! — выдохнула она.
Как бы признавая свое поражение, он уронил голову вниз. Одна рука поползла к груди, судорожно хватая за разорванные края рубашки и стягивая их вместе. Пальцы второй руки сжались в кулак. Плечи опустились. Невидящие глаза вперились в пол.
Сианг стояла над ним, все еще держа в руке забытый кинжал. В последний раз она испытывала страх давным-давно. Так давно, что даже не могла вспомнить. И к тому же тот страх был другим, не таким, как этот, — червем вползающий в душу.
Мир меняется, резко меняется. Сианг знала об этом. И не боялась перемен. Она предвидела будущее и была готова к встрече с ним. По мере того, как меняется мир, будет меняться и Братство. Теперь кончатся войны между расами — люди, эльфы и гномы будут жить вместе в мире и гармонии. В первое время прекращение войн и мятежей нанесет ущерб их организации. Возможно, люди и эльфы даже вообразят, что они достаточно сильны, чтобы попытаться покончить с Братством. Хотя в этом Сианг сомневалась. Слишком много баронов людей и лордов эльфов были, обязаны Братству.
Сианг не боялась мира. Подлинный мир может наступить только в том случае, если каждому человеку и каждому эльфу отрубить голову и вырвать сердце. Пока существует жизнь, будет существовать зависть, жадность, ненависть, страсть, и пока есть головы, чтобы думать, и сердца, чтобы чувствовать, Братство будет жить и действовать.
Сианг не пугало будущее в мире, где все уравновешено. Но это — это нарушало баланс. Сбивало чаши весов. И она должна немедленно что-то предпринять, если только сможет. Впервые в жизни Сианг усомнилась в своих силах. Вот в чем была причина ее страха.
Взглянув на кинжал, она уронила его на пол.
Сианг положила ладони на худые впалые щеки Хага, осторожно приподняла его голову.
— Бедный мой мальчик, — тихо проговорила она. — Бедный мой мальчик.
Слезы застилали ему глаза. Тело сотрясалось. Он столько ночей не спал, столько дней не ел, что потерял потребность в сне и пище. Он упал ей на руки, как переспелое яблоко.
— Ты должен рассказать мне все, — прошептала она. Сианг прижала покорную голову Хага к своей костлявой груди, причитая над ним.
— Расскажи мне все. Только так я смогу помочь тебе.
Хаг с силой сжал веки; — стараясь удержать слезы, но он был слишком слаб. Издав душераздирающий стон, он закрыл лицо руками.
Обнимая его, Сианг покачивалась вместе с ним вперед-назад.
— Расскажи мне все…
Глава 6. КРЕПОСТЬ БРАТСТВА. Скёрваш, Арианус
— Сегодня вечером меня нет ни для кого, — сказала Сианг Старцу, когда он приковылял в ее покои с запиской от еще одного члена Братства, умоляющего о встрече.
Кивнув, Старец притворил за собой дверь ее комнаты, оставив их вдвоем.
Хаг успел овладеть собой. Несколько стаканов вина и горячая еда, которую он поглощал с подноса, поставленного перед ним на испачканный кровью стол, восстановили его физические и до некоторой степени душевные силы. Его состояние уже настолько улучшилось, что он с досадой вспоминал свой срыв, и его смуглые щеки заливались краской при мысли об этом. В ответ на его сбивчивые извинения Сианг покачала головой.
— Соприкоснуться с богом — это не пустяк, — сказала она.
Хаг горько усмехнулся.
— С богом! Это Альфред-то — бог? Спустилась ночь, зажгли свечи.
— Расскажи мне, — повторила Сианг.
И Хаг начал с самого начала. Он рассказал ей о подкидыше — ребенке по имени Бейн, о злом волшебнике Синистраде, о том, как его, Хага, наняли, чтобы убить Бейна, и как он был околдован Бейном. Рассказал и о том, как не устоял перед чарами Иридаль, матери мальчика — не магическими чарами, нет — это была самая простая и обычная любовь. Он рассказал, не стыдясь, как отказался от заказа убить ребенка из-за любви к Иридаль и как задумал пожертвовать своей жизнью ради ее сына.
Кивнув, Старец притворил за собой дверь ее комнаты, оставив их вдвоем.
Хаг успел овладеть собой. Несколько стаканов вина и горячая еда, которую он поглощал с подноса, поставленного перед ним на испачканный кровью стол, восстановили его физические и до некоторой степени душевные силы. Его состояние уже настолько улучшилось, что он с досадой вспоминал свой срыв, и его смуглые щеки заливались краской при мысли об этом. В ответ на его сбивчивые извинения Сианг покачала головой.
— Соприкоснуться с богом — это не пустяк, — сказала она.
Хаг горько усмехнулся.
— С богом! Это Альфред-то — бог? Спустилась ночь, зажгли свечи.
— Расскажи мне, — повторила Сианг.
И Хаг начал с самого начала. Он рассказал ей о подкидыше — ребенке по имени Бейн, о злом волшебнике Синистраде, о том, как его, Хага, наняли, чтобы убить Бейна, и как он был околдован Бейном. Рассказал и о том, как не устоял перед чарами Иридаль, матери мальчика — не магическими чарами, нет — это была самая простая и обычная любовь. Он рассказал, не стыдясь, как отказался от заказа убить ребенка из-за любви к Иридаль и как задумал пожертвовать своей жизнью ради ее сына.