Страница:
«А ведь это я со своими проблемами его подставила», – подумала она тоскливо.
– И что ты будешь делать теперь, когда закончил курс? – спросила она. – Пойдешь в аспирантуру?
Тонкие черты его лица тронула меланхолия.
– Не знаю, Рени. Я думаю… я еще многого не знаю. Я рассказал вам о своих планах, но теперь вижу, что мне еще далеко до их осуществления. И еще… – Он перешел на заговорщический шепот, окинув взглядом проход, точно выискивал шпионов. – И еще я думаю о том… что мы видели. Когда были в том месте.
С оглушительным лязгом коробки передач автобус завернул за угол. Рени улыбнулась. Шпику в таком шуме пришлось бы по губам читать.
– Если я могу помочь чем-то, – сказала она, – только скажи. Я тебе обязана. Может, я смогу пробить для тебя грант [20]…
Бушмен решительно покачал головой.
– Дело не в деньгах. Все немного сложнее. Хотел бы я, чтобы это была городская проблема, – тогда я мог бы обратиться к друзьям и найти городской ответ. Но там, где я обитаю сейчас, я должен найти решение сам.
Пришла очередь Рени покачать головой.
– Не понимаю.
– Я тоже. – Ксаббу улыбнулся, прогоняя печаль, но Рени заметила его усилие, и ей самой взгрустнулось. Чему же он научился в Дурбане и других местах, где жили, как он называл их, горожане? Обманывать, скрывать свои чувства под маской?
«Спасибо еще, что в этом он плохой ученик. Пока».
Автобус вскарабкался на перевал. Ксаббу глядел в окно. Внизу простиралась извилистая река национального шоссе номер 3, даже в такой ранний час забитая автомобилями, как гнилое бревно – термитами.
Испытывая неожиданное отвращение к этим признакам современной цивилизации, которые обычно принимала как должное, Рени отвернулась от окна и принялась разглядывать других пассажиров. Большинство составляли чернокожие женщины средних лет, направлявшиеся в Клооф и другие богатые северо-восточные пригороды, где работали прислугой, как десятилетиями работали их предки, и до освобождения, и после. Ближе всех сидела пухленькая женщина, намотавшая на голову традиционный, вышедший уже из моды платок. Выражение ее лица человек, менее знакомый с ним, чем Рени, мог бы счесть безразличным. Легко было понять, как южноафриканцы прежних времен апартеида, сталкиваясь с этим бесстрастным взглядом, вкладывали в него любой смысл, какой считали подходящим, – апатия, глупость, даже потенциал разрушительного насилия. Но Рени выросла среди таких женщин. Это выражение они носили на лицах, как стандартную маску. Дома, или в лавке, или в чайной они легко смеялись и шутили. Но когда работаешь со вспыльчивыми белыми, куда легче не выказывать никаких чувств – чего белый босс не видит, на то и не обидится, или не почувствует жалости, или – что еще хуже – не станет изображать дружелюбия там, где неравенство делает его невозможным.
В политехе у Рени были белые коллеги, и с некоторыми она даже общалась в свободное время. Но с тех пор как Пайнтаун стал смешанным районом, те белые, которые могли себе это позволить, разъехались по таким местам, как Клооф и гряда Береа, всегда на высоты, точно их чернокожие соседи и коллеги были не личностями, а каплями могучей черной волны, затоплявшей низины.
Если узаконенный расизм отошел в прошлое, денежная стена тоньше не стала. Негры работали теперь везде, на всех уровнях; именно они занимали большую часть правительственных постов после освобождения, но Южная Африка так и не выбралась до конца из дыры «третьего мира», а двадцать первый век оказался к ней не добрее, чем двадцатый. Большей частью чернокожие оставались бедны, а белые, для кого переход под власть черных оказался куда менее болезненным, чем они боялись, – нет.
Скользя по салону, взгляд Рени наткнулся на юношу, сидевшего через ряд от нее. Хотя день стоял пасмурный, на нем были солнечные очки. Он смотрел на Рени, но, когда взгляды их встретились, поспешно отвернулся к окну. На мгновение Рени испугалась, потом заметила у основания черепа выглядывающий из-под шапочки шунт и поняла. Она отвернулась, нервно сжимая сумочку.
Секундой позже она опасливо подняла глаза. Зарядник все еще пялился в окно, барабаня пальцами по спинке сиденья. Одежда его была измята, под мышками виднелись пятна пота. Нейроканюлю вставляли на дому, дешево и сердито – на стыке кожи с пластиком поблескивал гной.
Легкое прикосновение к ноге заставило ее подскочить. Ксаббу удивленно уставился на нее.
– Ничего, – выдохнула она. – Потом расскажу.
Рени встряхнула головой. В доме, где они с отцом и Стивеном жили поначалу, одну из квартир занимал зарядный притон, и его обитатели-зомби не раз встречались ей на лестнице. В основном они были безобидны – длительное использование заряда, с его высокоскоростной стробоскопией и инфразвуком вызывало потерю координации и апатию, – но какими бы отстраненными и придурковатыми они ни казались, Рени в их присутствии расслабиться не могла. В студенческие годы ее страшно лапал в автобусе человек, который не видел ее вовсе, приняв за некое невообразимое видение, вколоченное в его превращенный в желе мозг. После она уже не могла посмеиваться над зарядниками, как ее подруги.
Строго говоря, не так они были и безобидны, но полиция, как оказалось, была практически бессильна, так что после того, как нескольких старичков ограбили на лестнице, а в пару квартир вломились, группа добровольцев – отец в том числе, – прихватив крикетные биты и монтировки, отправилась бить морды. Тощие создания в притоне и сопротивлялись-то вяло, но без расколотых голов и сломанных ребер не обошлось. Еще много месяцев Рени в ночных кошмарах мерещились, как летели по лестнице, будто в замедленной съемке, зарядники, болтая руками, точно утопающие, и по-звериному ухая. Защищаться они почти не пытались, точно внезапное вторжение гнева и боли было лишь неприятным продолжением заряда.
Рени, еще не избавившаяся от иллюзий студенческого идеализма, была шокирована, узнав, что ее отец и прочие мстители забрали все найденное в притоне оборудование – по большей части нигерийскую дешевку, – продали, а деньги пропили за неделю победных кутежей. Сколько ей было известно, никто из жертв ограблений не получил от их прибылей ни гроша. Длинный Джозеф Сулавейо и прочие обрели в бою право победителей на мародерство.
В общем-то, эффект, испытанный ею в «Мистере Джи», мало отличался от сильно усложненного заряда. Может, это они и сделали? Нашли способ многократно усилить зарядный кайф – этакий суперзаряд – и наложить на жертву гипнотические кандалы, чтобы не сумела вырваться из петли?
– Рени! – Ксаббу снова подергал ее за колено.
Она встряхнулась, сообразив, что пялится в пространство столь же бессмысленно, как парень с шунтом в башке.
– Извини. Просто задумалась.
– Я хотел бы спросить, к кому мы едем.
Рени кивнула.
– Я собиралась рассказать и… отвлеклась. Она была моей учительницей в университете Наталя.
– И она учила вас… как называется эта специальность? «Виртуальным конструкциям»?
Рени рассмеялась.
– Именно так это и называется. Звучит дико, правда? Как «доктор электрических наук». Но она гений. Я никогда не встречала человека с такими способностями. И она была настоящая южноафриканка, в лучшем смысле слова. Когда ранд [21] упал настолько, что все прочие белые профессора – и даже многие чернокожие и азиаты – принялись рассылать свои анкеты по Европе и Америке, она только смеялась. «Ван Блики живут здесь с шестнадцатого века, – говорила она. – Мы сюда корнями намертво вросли. Мы вам не африканеры клятые – мы африканцы!» Так ее, кстати, зовут: Сьюзен Ван Блик.
– Если она ваш друг, – серьезно сказал Ксаббу, – то она и мне друг.
– Она тебе понравится, уверена. Господи, я ее очень давно не видела – года два, наверное. А когда я позвонила, она бросила так спокойно: «Заезжай, пообедаем вместе». Точно я к ней каждую неделю захаживаю.
Автобус с трудом карабкался по склону холма, поднимаясь в Клооф. Дома, теснившиеся в низинах, наверху обретали некий снобизм и держались от соседей в отдалении, осторожно выглядывая из-за деревьев.
– Она самая умная женщина из всех, кого я знаю, – вздохнула Рени.
На автовокзале их ждала машина, шикарная электрическая «ихлоси». Рядом стоял высокий чернокожий мужчина средних лет в безупречном костюме, представившийся как Джереми Дако. Усадив Рени и Ксаббу на заднее сиденье, он старался помалкивать. Когда Рени сказала, что кто-то может сесть и вперед, ответом ей послужила лишь холодная улыбка. Уяснив, что все попытки заговорить пресекаются Дако с минимальным усилием, Рени сдалась и уставилась в окно.
Ксаббу, в отличие от болтовни, Джереми очень интересовал – так решила Рени, заметив, что тот постоянно поглядывает на бушмена в зеркало заднего вида. Кажется, присутствия ее низкорослого спутника он не одобрял. Впрочем, мистер Дако, судя по всему, не одобрял почти ничего. Но его тайное внимание напомнило ей реакцию отца. Быть может, этот человек тоже считал бушменов вымершим народом?
Когда они проехали через кодовые ворота (уверенность, с которой Дако настучал код и шлепнул пальцем по сенсору, выдавала большой опыт), впереди показался дом в конце длинной аллеи, совершенно сказочный – высокий, светлый, уютный, такой же громадный, каким Рени его запомнила. Она была у доктора Ван Блик всего пару раз и довольно давно, и ей приятно было увидеть знакомое место. Дако провел машину по подъездной дорожке и остановил у колонного портика, монументальность которого несколько смягчали расставленные по бокам от входной двери кушетка и несколько садовых стульев. В одном из кресел сидела Сьюзен Ван Блик и читала книгу. Ее седые волосы выделялись на темном фоне, как пламя. Когда машина подъехала, она подняла голову и помахала рукой.
Рени распахнула дверцу, заслужив кислый взгляд шофера, только собравшегося помочь ей выйти.
– Не вставайте! – крикнула она, взбегая по ступенькам, и обняла старушку, потрясенная тем, какой маленькой и хрупкой та ей показалась.
– Встать? – Сьюзен рассмеялась. – Неужели у тебя столько времени?
Она указала на колесики инвалидной коляски, прикрытые наброшенным на колени клетчатым пледом.
– Господи, что случилось? – Рени была ошеломлена. Сьюзен Ван Блик выглядела дряхлой. Когда Рени училась у нее, той уже было под семьдесят, так что ничего удивительного в этом не было, но жутко было видеть, что сделали с человеком каких-то два года.
– Ничего страшного… хотя в моем возрасте не стоит говорить такие вещи. Бедро сломала. Тут никакие препараты кальция не помогут, когда на лестнице считаешь ступеньки задницей. – Она глянула мимо Рени. – А это твой приятель, которого ты хотела привезти, да?
– Ох, конечно. Это Ксаббу. Ксаббу, познакомься с доктором Ван Блик.
Бушмен склонил голову и вежливо улыбнулся, подавая руку. Дако за это время загнал машину в гараж и прошел в дом, бормоча что-то себе под нос.
– Я надеялась, что мы посидим здесь, – заметила хозяйка, покосившись на небо, – но погода, естественно, свинячит. – Она обвела хрупкой ручкой пещерообразный портик. – Вы же знаете нас, африканеров – все на stoep [22]. Но слишком прохладно. Кстати, юноша, надеюсь, вы не собираетесь весь день называть меня доктором. Хватит и «Сьюзен».
Она стянула плед и сунула Ксаббу, который принял его, точно мантию, без каких-либо приборов управления развернула кресло и вкатила по пандусу через порог.
Рени и Ксаббу проследовали за ней в просторный холл. Колеса попискивали на зеркальном паркете. Доктор Ван Блик обогнала гостей и вкатилась в гостиную.
– Как этим креслом управлять? – поинтересовалась Рени.
Сьюзен улыбнулась.
– Хитро, да? На самом деле хитро. Есть модели, которые управляются напрямую через шунт, но по мне, это уж слишком – я же собираюсь когда-нибудь встать с этой ерундовины. Моя через контактные сенсоры считывает напряжение ножных мышц. Я сгибаю ногу – коляска едет. Поначалу приходилось по старинке на ручном управлении ездить, чтобы кость срасталась, а сейчас это для меня вместо физиотерапии, чтобы мышцы не теряли формы. – Она махнула рукой в сторону дивана. – Садитесь. Джереми сейчас принесет кофе.
– Должна признаться, я удивлена, что вы еще преподаете, – заметила Рени.
Сьюзен скорчила гримаску, точно ребенок, впервые в жизни попробовавший шпинат.
– Господи, а что мне еще делать? Не то чтобы я там часто бываю – так, раз в месяц, это у них называется «рабочие часы». Большей частью я провожу консультации прямо отсюда. Но я не могу все время торчать в четырех стенах. Одиночество на зубах вязнет, а Джереми, как вы могли заметить, не лучший в мире собеседник.
Призванный, точно демон, звуком собственного имени, Дако внес подносик с чашками и кофейником. Поставив его на стол, он нажал на плунжер – очевидно, увлечение доктора современной технологией на приготовление кофе не распространялось – и вышел, бросив еще один косой взгляд на Ксаббу. Бушмен, изучавший многочисленные картины и скульптуры, казалось, не обратил на это внимания.
– Все глазеет, – прокомментировала Рени. – Он всю дорогу смотрел на Ксаббу в зеркало.
– Может, гость пришелся ему по душе, – усмехнулась Сьюзен, – но подозреваю, дело тут в нечистой совести.
Рени встряхнула головой.
– О чем вы?
– Джереми – гриква, из тех, кого в недобрые старые дни называли полукровками, хотя он не белее любого другого. Пару сот лет назад они изгнали бушменов из этой части Южной Африки. Кровью и железом. Это было ужасное время. Полагаю, белые могли бы как-то сдержать бойню, но горькая правда в том, что гриква казались им более полезными, чем бушмены. В те времена иметь хоть каплю белой крови значило быть лучше того, в ком этой крови нет, – хотя и хуже белого. – Она снова улыбнулась, на сей раз печально. – Ксаббу, вспоминает ли ваш народ гриква с ненавистью? Или вы из других краев?
Бушмен обернулся.
– Простите, я не слышал, о чем вы говорили.
Сьюзен хитро глянула на него.
– А, вы залюбовались моей картиной.
Ксаббу кивнул. Рени повернулась, чтобы посмотреть, о чем идет речь. То, что она приняла за надкаминный стенной экран, оказалось фотографией почти трехметровой ширины – такие она только в музеях видела. Она изображала рисунок на скале, примитивный, простой и изящный. Несколько линий обрисовывали газель и группы танцующих людей по сторонам. Освещало скалу закатное солнце. Краски казались свежими, но Рени поняла, что им уже много лет.
Ксаббу не отводил от картины глаз. Плечи его опустились, точно под чьим-то враждебным взглядом, но лицо выражало скорее удивление, чем страх.
– Вам известно, откуда это? – спросила его Сьюзен.
– Нет, но я знаю, что она старая, тех дней, когда мы, бушмены, были единственными людьми на этой земле. – Он протянул руку, точно хотел коснуться картины, хотя от дивана до стены было добрых десять футов. – Это могучая сила. – Он поколебался. – Но я не уверен, что рад видеть ее в чьем-то доме.
Сьюзен нахмурилась.
– Вы хотите сказать, в доме белого человека? Ничего, я понимаю… наверное. Я не хотела никого оскорбить. Для меня она не имеет религиозного смысла и кажется просто красивой. Наверное, я черпаю из нее силу духа, если это не покажется вам претенциозным. – Она посмотрела на снимок, точно видела его в первый раз. – Сама картина, оригинал, до сих пор находится на скале «Замок Великана» в Драконовых горах. Она тревожит вас, Ксаббу? Я могу попросить Джереми снять ее. В ближайшие часы делать ему все равно нечего, а зарплата его тикает.
Бушмен покачал головой.
– Не стоит. Когда я сказал, что мне неловко, я выражал собственные чувства и мысли. Рени знает, что я беспокоюсь за свой народ и его прошлое. – Он улыбнулся. – И будущее. Может, оно и к лучшему, что кто-то хотя бы видит это. Тогда люди будут помнить о нас… или захотят помнить.
Некоторое время все трое в молчании пили кофе, глядя на прыгающую газель и танцоров.
– Ну, Ирен, – проговорила наконец доктор, – если ты все еще хочешь что-то мне показать, время пришло. Иначе мы пропустим обед, а Джереми страшно не любит, когда нарушается распорядок.
По телефону Рени почти ничего не объяснила. Но когда она принялась рассказывать Сьюзен о таинственном файле, то обнаружила, что волей-неволей раскрывает больше, чем хотела бы. Пытаясь уяснить суть, доктор Ван Блик задавала такие вопросы, на которые нельзя было ответить неискренне, и вскоре Рени сообразила, что выложила своей бывшей учительнице почти все, кроме названия сетевого клуба и причины, по которой они туда вообще попали.
«Старые привычки умирают с трудом», – подумала Рени. Сьюзен выжидающе глядела на нее. Глаза ее светились умом, и в ней легко было разглядеть не только необыкновенную женщину, какой она была, когда Рени встретила ее впервые, но и острую на язык девчонку, какой она была полвека назад. «Я никогда не могла ей соврать».
– Но, во имя Господне, кому нужна такая система безопасности? Что, черт возьми, они защищают? – Под внимательным взглядом доктора Рени ощутила себя малолетней преступницей. – Ирен, как тебя угораздило связаться с преступниками?
Рени постаралась не вздрогнуть при звуке ненавистного имени.
– Не знаю. Я пока просто не хочу об этом говорить. Но если они там занимаются тем, о чем я подозреваю, тогда это место надо выжечь огнем, как гадюшник.
Сьюзен откинулась в инвалидной коляске. Лицо ее помрачнело.
– Ирен, я уважаю твое право на личную жизнь, но мне это не нравится. Как тебя туда занесло? – Она покосилась на Ксаббу, словно тот мог быть причиной.
Рени пожала плечами.
– Скажем, они украли у меня кое-что очень важное, и я захотела это вернуть.
– Ладно, сдаюсь. Я не мисс Марпл, чтобы играть в загадки. Посмотрим, что ты принесла. Идите за мной.
Она провела гостей по коридору. За парой дверных створок обнаружился небольшой грузовой лифт.
– Слава Богу, что я установила его для перевозки оборудования, – пояснила Сьюзен. – Втискивайтесь. С тех пор как началась эта катавасия с бедром, я бы месяцами не могла сюда спускаться, не будь у меня лифта. Разве что Джереми меня бы на руках относил. Вот это было бы зрелище.
Подвал едва ли уступал по площади всему дому. Большую его часть занимала лаборатория, где стояли рядами обычные лабораторные столы.
– Ерунда и путаница, – охарактеризовала доктор это зрелище. – У меня есть чистенькая отдельная система, работу по антивирусам я на ней уже закончила. Ее и используем. Вы, наверное, предпочтете наблюдать на экране монитора, да?
Рени решительно кивнула. Даже рядом с доктором Ван Блик она не собиралась исследовать в виртуальной реальности подарки от хозяев «Мистера Джи». Два раза на одну удочку она не попадется.
– Ладно. Тогда запускай свой пульт и поехали. Загрузи сюда, чтобы я могла прогнать диагностику, прежде чем переместить это на новую систему.
Через пару минут доктор бросила сенсоры на колени и состроила еще одну детскую гримаску.
– Не могу забраться в клятую штуковину. Но ты права, это очень странно. Как защита от вторжения она не имеет смысла. На кой черт пропихивать в чужую машину троянского коня, если система не может его переварить? Ладно. Подключай, чего уж.
Рени подсоединила свой пульт к машине Сьюзен. А дальше все пошло очень быстро.
– Оно переносит себя. Так же, как загрузилось на мой пульт.
– Но это не копирование, эта штуковина перемещается. – Сьюзен нахмурилась, глядя на порхающих по своим вычислительным делам диагностов. Рени стало почти жалко специализированные программы доктора, точно те были живыми маленькими учеными, нервно потирающими ручки и спорящими в попытках классифицировать чужеродный объект.
– Я знаю, – проговорила Рени. – Это не имеет смы… – Она запнулась, глядя на экран. Монитор засветился ярче. Диагносты исчезли совершенно, цифры, символы, графики словно выжгло огнем. Что-то проявлялось на экране.
– Что за черт?! – раздраженно вопросила Сьюзен, но в голосе ее проскальзывали нотки настоящего страха.
– Это… город . – Рени наклонилась вперед. Из груди ее рвался истерический смешок. «Все равно что украсть страшно секретную микропленку в старом шпионском боевике, а обнаружить на ней снимки с нудистского пляжа». – Это видеозапись какого-то города.
– Я никогда не видела ничего подобного. – Сьюзен тоже склонилась к экрану, как и стоявший за ее спиной Ксаббу. Свет монитора золотил лица. – Смотрите – вы видели где-нибудь такие автомобили? Это научная фантастика какая-то, кусок сетефильма.
– Нет. Он настоящий. – Рени не могла бы объяснить, откуда она это знает. Но она знала. Будь это неподвижный снимок, как наскальная роспись в гостиной Сьюзен, заметить разницу было бы труднее. Но движение экспоненциально увеличивало количество информации, получаемой глазом – и мозгом. Рени занималась ВР не так долго, как Сьюзен, но глаз ее был наметан не хуже. Даже в «Мистере Джи», хозяева которого явно имели доступ к наисовременнейшему оборудованию, она подмечала легкую рассогласованность, неестественность движений. Но город золотых башен, трепещущих знамен и поездов надземки был безупречен.
– Мне кажется, я где-то видел этот город, – произнес Ксаббу. – Это как сон.
Сьюзен взялась за сенсоры и подала какую-то команду.
– Идет на автомате. Не могу найти никакой вложенной информации… – Она нахмурилась. – Я даже…
Картина исчезла. На мгновение монитор потемнел, потом на нем посыпался снег облетающих пикселей [23].
– Что вы сделали? – Рени оторвала взгляд от монитора. Мерцающий, искристый свет напомнил ей о последнем жутком часе у «Мистера Джи».
– Ничего. Чертова штуковина сама отрубилась. – Сьюзен перезапустила систему – та включилась, точно и не произошло ничего. – И сгинула.
– Сама отключилась?!
– Сгинула. Сдохла! И следа не осталось.
Десять минут спустя Сьюзен опять бросила сенсоры и откатила кресло от монитора. Она обыскала и собственный компьютер, и пульт Рени, но безрезультатно.
– Глаза болят, – пожаловалась она. – Хочешь попробовать?
– Не могу придумать ничего такого, чего бы вы не пробовали. Как оно могло исчезнуть?
– Автофаг. Отработал и сожрал себя. Ничего не осталось.
– Так что все, что у нас было, – город на картинке, – мрачно заключила Рени. – К чему он – Бог знает. А теперь и его нет.
– Господи! Чуть не забыла! – Сьюзен снова подъехала к компьютеру. – Когда эта штука сделала керплоонк , я снимала копию с одного кадра. Посмотрим, что получилось. – Она запустила программу поиска, и через пару секунд экран заполнила паутинно-золотая абстракция. – Вот оно! – Доктор прищурилась. – Как. Когда я снимала копию, четкость уже начала теряться. Ирен, у меня уже глаза не те. Тут можно что-то разобрать, кроме салата из пикселей?
– Кажется, да…
– Вон башня, – медленно произнес Ксаббу. – Там.
– Верно. Тогда это надо перенести на главную систему. Поскольку кадр я снимала сама, можно считать его инертным и безопасным – хотя все это настолько странно, что я уже боюсь утверждать что бы то ни было. Ладно. – Она поиграла несколько минут с соединительными кабелями, и вскоре присутствующие уже смотрели на золотое пятно, размазанное по нескольким ярдам стенного экрана лаборатории.
– У меня есть кое-какие программы очистки изображения, они могут помочь, – заметила Сьюзен. – Предварительную работу они могут провести, пока мы обедаем, – отсеять шум, по возможности обратить потерю разрешения. Пошли. У Джереми уже, наверное, истерика.
– Ксаббу! – Рени положила руку на плечо бушмена, завороженного картиной на экране. – Ты в порядке?
– Даже в таком, искаженном, виде этот город кажется мне знакомым. – Он оглядел бесформенные янтарные, золотые, сливочно-желтые разводы. – Я где-то видел его, но это не столько воспоминание, сколько ощущение.
Рени пожала плечами.
– Не знаю, что и сказать. Пошли обедать. Может, еще вспомнится.
Ксаббу неохотно последовал за ней, остановившись в дверях лифта, чтобы бросить назад прощальный взгляд. Лоб его избороздили морщины.
Сьюзен оказалась права: Джереми был оскорблен, что доктор и ее друзья опоздали на обед на целых двадцать минут.
– Рыбу я не начинал жарить, пока не заслышал ваших шагов, – обвиняющим тоном заявил он, – но за овощи поручиться не могу.
На самом деле овощи были выше всех похвал, а камбала – нежнейшей. Рени не могла и припомнить, когда в последний раз так ела, о чем не преминула сообщить Дако.
Тот, несколько умиротворенный, кивнул, убирая тарелки.
– Доктор Ван Блик предпочла бы питаться сандвичами, – заявил он тоном антиквара, у которого попросили свежий комикс.
Сьюзен рассмеялась.
– Просто мне не хочется подниматься и садиться за стол, когда я работаю. В дни, когда я не пропускаю обед, а еще лучше – и ужин, – вот в эти дни я ощущаю свой возраст. Джереми, неужели ты хочешь, чтобы я была старухой?
– Доктор отнюдь не стара, – ответил он. – Доктор упряма и эгоистична.
– И что ты будешь делать теперь, когда закончил курс? – спросила она. – Пойдешь в аспирантуру?
Тонкие черты его лица тронула меланхолия.
– Не знаю, Рени. Я думаю… я еще многого не знаю. Я рассказал вам о своих планах, но теперь вижу, что мне еще далеко до их осуществления. И еще… – Он перешел на заговорщический шепот, окинув взглядом проход, точно выискивал шпионов. – И еще я думаю о том… что мы видели. Когда были в том месте.
С оглушительным лязгом коробки передач автобус завернул за угол. Рени улыбнулась. Шпику в таком шуме пришлось бы по губам читать.
– Если я могу помочь чем-то, – сказала она, – только скажи. Я тебе обязана. Может, я смогу пробить для тебя грант [20]…
Бушмен решительно покачал головой.
– Дело не в деньгах. Все немного сложнее. Хотел бы я, чтобы это была городская проблема, – тогда я мог бы обратиться к друзьям и найти городской ответ. Но там, где я обитаю сейчас, я должен найти решение сам.
Пришла очередь Рени покачать головой.
– Не понимаю.
– Я тоже. – Ксаббу улыбнулся, прогоняя печаль, но Рени заметила его усилие, и ей самой взгрустнулось. Чему же он научился в Дурбане и других местах, где жили, как он называл их, горожане? Обманывать, скрывать свои чувства под маской?
«Спасибо еще, что в этом он плохой ученик. Пока».
Автобус вскарабкался на перевал. Ксаббу глядел в окно. Внизу простиралась извилистая река национального шоссе номер 3, даже в такой ранний час забитая автомобилями, как гнилое бревно – термитами.
Испытывая неожиданное отвращение к этим признакам современной цивилизации, которые обычно принимала как должное, Рени отвернулась от окна и принялась разглядывать других пассажиров. Большинство составляли чернокожие женщины средних лет, направлявшиеся в Клооф и другие богатые северо-восточные пригороды, где работали прислугой, как десятилетиями работали их предки, и до освобождения, и после. Ближе всех сидела пухленькая женщина, намотавшая на голову традиционный, вышедший уже из моды платок. Выражение ее лица человек, менее знакомый с ним, чем Рени, мог бы счесть безразличным. Легко было понять, как южноафриканцы прежних времен апартеида, сталкиваясь с этим бесстрастным взглядом, вкладывали в него любой смысл, какой считали подходящим, – апатия, глупость, даже потенциал разрушительного насилия. Но Рени выросла среди таких женщин. Это выражение они носили на лицах, как стандартную маску. Дома, или в лавке, или в чайной они легко смеялись и шутили. Но когда работаешь со вспыльчивыми белыми, куда легче не выказывать никаких чувств – чего белый босс не видит, на то и не обидится, или не почувствует жалости, или – что еще хуже – не станет изображать дружелюбия там, где неравенство делает его невозможным.
В политехе у Рени были белые коллеги, и с некоторыми она даже общалась в свободное время. Но с тех пор как Пайнтаун стал смешанным районом, те белые, которые могли себе это позволить, разъехались по таким местам, как Клооф и гряда Береа, всегда на высоты, точно их чернокожие соседи и коллеги были не личностями, а каплями могучей черной волны, затоплявшей низины.
Если узаконенный расизм отошел в прошлое, денежная стена тоньше не стала. Негры работали теперь везде, на всех уровнях; именно они занимали большую часть правительственных постов после освобождения, но Южная Африка так и не выбралась до конца из дыры «третьего мира», а двадцать первый век оказался к ней не добрее, чем двадцатый. Большей частью чернокожие оставались бедны, а белые, для кого переход под власть черных оказался куда менее болезненным, чем они боялись, – нет.
Скользя по салону, взгляд Рени наткнулся на юношу, сидевшего через ряд от нее. Хотя день стоял пасмурный, на нем были солнечные очки. Он смотрел на Рени, но, когда взгляды их встретились, поспешно отвернулся к окну. На мгновение Рени испугалась, потом заметила у основания черепа выглядывающий из-под шапочки шунт и поняла. Она отвернулась, нервно сжимая сумочку.
Секундой позже она опасливо подняла глаза. Зарядник все еще пялился в окно, барабаня пальцами по спинке сиденья. Одежда его была измята, под мышками виднелись пятна пота. Нейроканюлю вставляли на дому, дешево и сердито – на стыке кожи с пластиком поблескивал гной.
Легкое прикосновение к ноге заставило ее подскочить. Ксаббу удивленно уставился на нее.
– Ничего, – выдохнула она. – Потом расскажу.
Рени встряхнула головой. В доме, где они с отцом и Стивеном жили поначалу, одну из квартир занимал зарядный притон, и его обитатели-зомби не раз встречались ей на лестнице. В основном они были безобидны – длительное использование заряда, с его высокоскоростной стробоскопией и инфразвуком вызывало потерю координации и апатию, – но какими бы отстраненными и придурковатыми они ни казались, Рени в их присутствии расслабиться не могла. В студенческие годы ее страшно лапал в автобусе человек, который не видел ее вовсе, приняв за некое невообразимое видение, вколоченное в его превращенный в желе мозг. После она уже не могла посмеиваться над зарядниками, как ее подруги.
Строго говоря, не так они были и безобидны, но полиция, как оказалось, была практически бессильна, так что после того, как нескольких старичков ограбили на лестнице, а в пару квартир вломились, группа добровольцев – отец в том числе, – прихватив крикетные биты и монтировки, отправилась бить морды. Тощие создания в притоне и сопротивлялись-то вяло, но без расколотых голов и сломанных ребер не обошлось. Еще много месяцев Рени в ночных кошмарах мерещились, как летели по лестнице, будто в замедленной съемке, зарядники, болтая руками, точно утопающие, и по-звериному ухая. Защищаться они почти не пытались, точно внезапное вторжение гнева и боли было лишь неприятным продолжением заряда.
Рени, еще не избавившаяся от иллюзий студенческого идеализма, была шокирована, узнав, что ее отец и прочие мстители забрали все найденное в притоне оборудование – по большей части нигерийскую дешевку, – продали, а деньги пропили за неделю победных кутежей. Сколько ей было известно, никто из жертв ограблений не получил от их прибылей ни гроша. Длинный Джозеф Сулавейо и прочие обрели в бою право победителей на мародерство.
В общем-то, эффект, испытанный ею в «Мистере Джи», мало отличался от сильно усложненного заряда. Может, это они и сделали? Нашли способ многократно усилить зарядный кайф – этакий суперзаряд – и наложить на жертву гипнотические кандалы, чтобы не сумела вырваться из петли?
– Рени! – Ксаббу снова подергал ее за колено.
Она встряхнулась, сообразив, что пялится в пространство столь же бессмысленно, как парень с шунтом в башке.
– Извини. Просто задумалась.
– Я хотел бы спросить, к кому мы едем.
Рени кивнула.
– Я собиралась рассказать и… отвлеклась. Она была моей учительницей в университете Наталя.
– И она учила вас… как называется эта специальность? «Виртуальным конструкциям»?
Рени рассмеялась.
– Именно так это и называется. Звучит дико, правда? Как «доктор электрических наук». Но она гений. Я никогда не встречала человека с такими способностями. И она была настоящая южноафриканка, в лучшем смысле слова. Когда ранд [21] упал настолько, что все прочие белые профессора – и даже многие чернокожие и азиаты – принялись рассылать свои анкеты по Европе и Америке, она только смеялась. «Ван Блики живут здесь с шестнадцатого века, – говорила она. – Мы сюда корнями намертво вросли. Мы вам не африканеры клятые – мы африканцы!» Так ее, кстати, зовут: Сьюзен Ван Блик.
– Если она ваш друг, – серьезно сказал Ксаббу, – то она и мне друг.
– Она тебе понравится, уверена. Господи, я ее очень давно не видела – года два, наверное. А когда я позвонила, она бросила так спокойно: «Заезжай, пообедаем вместе». Точно я к ней каждую неделю захаживаю.
Автобус с трудом карабкался по склону холма, поднимаясь в Клооф. Дома, теснившиеся в низинах, наверху обретали некий снобизм и держались от соседей в отдалении, осторожно выглядывая из-за деревьев.
– Она самая умная женщина из всех, кого я знаю, – вздохнула Рени.
На автовокзале их ждала машина, шикарная электрическая «ихлоси». Рядом стоял высокий чернокожий мужчина средних лет в безупречном костюме, представившийся как Джереми Дако. Усадив Рени и Ксаббу на заднее сиденье, он старался помалкивать. Когда Рени сказала, что кто-то может сесть и вперед, ответом ей послужила лишь холодная улыбка. Уяснив, что все попытки заговорить пресекаются Дако с минимальным усилием, Рени сдалась и уставилась в окно.
Ксаббу, в отличие от болтовни, Джереми очень интересовал – так решила Рени, заметив, что тот постоянно поглядывает на бушмена в зеркало заднего вида. Кажется, присутствия ее низкорослого спутника он не одобрял. Впрочем, мистер Дако, судя по всему, не одобрял почти ничего. Но его тайное внимание напомнило ей реакцию отца. Быть может, этот человек тоже считал бушменов вымершим народом?
Когда они проехали через кодовые ворота (уверенность, с которой Дако настучал код и шлепнул пальцем по сенсору, выдавала большой опыт), впереди показался дом в конце длинной аллеи, совершенно сказочный – высокий, светлый, уютный, такой же громадный, каким Рени его запомнила. Она была у доктора Ван Блик всего пару раз и довольно давно, и ей приятно было увидеть знакомое место. Дако провел машину по подъездной дорожке и остановил у колонного портика, монументальность которого несколько смягчали расставленные по бокам от входной двери кушетка и несколько садовых стульев. В одном из кресел сидела Сьюзен Ван Блик и читала книгу. Ее седые волосы выделялись на темном фоне, как пламя. Когда машина подъехала, она подняла голову и помахала рукой.
Рени распахнула дверцу, заслужив кислый взгляд шофера, только собравшегося помочь ей выйти.
– Не вставайте! – крикнула она, взбегая по ступенькам, и обняла старушку, потрясенная тем, какой маленькой и хрупкой та ей показалась.
– Встать? – Сьюзен рассмеялась. – Неужели у тебя столько времени?
Она указала на колесики инвалидной коляски, прикрытые наброшенным на колени клетчатым пледом.
– Господи, что случилось? – Рени была ошеломлена. Сьюзен Ван Блик выглядела дряхлой. Когда Рени училась у нее, той уже было под семьдесят, так что ничего удивительного в этом не было, но жутко было видеть, что сделали с человеком каких-то два года.
– Ничего страшного… хотя в моем возрасте не стоит говорить такие вещи. Бедро сломала. Тут никакие препараты кальция не помогут, когда на лестнице считаешь ступеньки задницей. – Она глянула мимо Рени. – А это твой приятель, которого ты хотела привезти, да?
– Ох, конечно. Это Ксаббу. Ксаббу, познакомься с доктором Ван Блик.
Бушмен склонил голову и вежливо улыбнулся, подавая руку. Дако за это время загнал машину в гараж и прошел в дом, бормоча что-то себе под нос.
– Я надеялась, что мы посидим здесь, – заметила хозяйка, покосившись на небо, – но погода, естественно, свинячит. – Она обвела хрупкой ручкой пещерообразный портик. – Вы же знаете нас, африканеров – все на stoep [22]. Но слишком прохладно. Кстати, юноша, надеюсь, вы не собираетесь весь день называть меня доктором. Хватит и «Сьюзен».
Она стянула плед и сунула Ксаббу, который принял его, точно мантию, без каких-либо приборов управления развернула кресло и вкатила по пандусу через порог.
Рени и Ксаббу проследовали за ней в просторный холл. Колеса попискивали на зеркальном паркете. Доктор Ван Блик обогнала гостей и вкатилась в гостиную.
– Как этим креслом управлять? – поинтересовалась Рени.
Сьюзен улыбнулась.
– Хитро, да? На самом деле хитро. Есть модели, которые управляются напрямую через шунт, но по мне, это уж слишком – я же собираюсь когда-нибудь встать с этой ерундовины. Моя через контактные сенсоры считывает напряжение ножных мышц. Я сгибаю ногу – коляска едет. Поначалу приходилось по старинке на ручном управлении ездить, чтобы кость срасталась, а сейчас это для меня вместо физиотерапии, чтобы мышцы не теряли формы. – Она махнула рукой в сторону дивана. – Садитесь. Джереми сейчас принесет кофе.
– Должна признаться, я удивлена, что вы еще преподаете, – заметила Рени.
Сьюзен скорчила гримаску, точно ребенок, впервые в жизни попробовавший шпинат.
– Господи, а что мне еще делать? Не то чтобы я там часто бываю – так, раз в месяц, это у них называется «рабочие часы». Большей частью я провожу консультации прямо отсюда. Но я не могу все время торчать в четырех стенах. Одиночество на зубах вязнет, а Джереми, как вы могли заметить, не лучший в мире собеседник.
Призванный, точно демон, звуком собственного имени, Дако внес подносик с чашками и кофейником. Поставив его на стол, он нажал на плунжер – очевидно, увлечение доктора современной технологией на приготовление кофе не распространялось – и вышел, бросив еще один косой взгляд на Ксаббу. Бушмен, изучавший многочисленные картины и скульптуры, казалось, не обратил на это внимания.
– Все глазеет, – прокомментировала Рени. – Он всю дорогу смотрел на Ксаббу в зеркало.
– Может, гость пришелся ему по душе, – усмехнулась Сьюзен, – но подозреваю, дело тут в нечистой совести.
Рени встряхнула головой.
– О чем вы?
– Джереми – гриква, из тех, кого в недобрые старые дни называли полукровками, хотя он не белее любого другого. Пару сот лет назад они изгнали бушменов из этой части Южной Африки. Кровью и железом. Это было ужасное время. Полагаю, белые могли бы как-то сдержать бойню, но горькая правда в том, что гриква казались им более полезными, чем бушмены. В те времена иметь хоть каплю белой крови значило быть лучше того, в ком этой крови нет, – хотя и хуже белого. – Она снова улыбнулась, на сей раз печально. – Ксаббу, вспоминает ли ваш народ гриква с ненавистью? Или вы из других краев?
Бушмен обернулся.
– Простите, я не слышал, о чем вы говорили.
Сьюзен хитро глянула на него.
– А, вы залюбовались моей картиной.
Ксаббу кивнул. Рени повернулась, чтобы посмотреть, о чем идет речь. То, что она приняла за надкаминный стенной экран, оказалось фотографией почти трехметровой ширины – такие она только в музеях видела. Она изображала рисунок на скале, примитивный, простой и изящный. Несколько линий обрисовывали газель и группы танцующих людей по сторонам. Освещало скалу закатное солнце. Краски казались свежими, но Рени поняла, что им уже много лет.
Ксаббу не отводил от картины глаз. Плечи его опустились, точно под чьим-то враждебным взглядом, но лицо выражало скорее удивление, чем страх.
– Вам известно, откуда это? – спросила его Сьюзен.
– Нет, но я знаю, что она старая, тех дней, когда мы, бушмены, были единственными людьми на этой земле. – Он протянул руку, точно хотел коснуться картины, хотя от дивана до стены было добрых десять футов. – Это могучая сила. – Он поколебался. – Но я не уверен, что рад видеть ее в чьем-то доме.
Сьюзен нахмурилась.
– Вы хотите сказать, в доме белого человека? Ничего, я понимаю… наверное. Я не хотела никого оскорбить. Для меня она не имеет религиозного смысла и кажется просто красивой. Наверное, я черпаю из нее силу духа, если это не покажется вам претенциозным. – Она посмотрела на снимок, точно видела его в первый раз. – Сама картина, оригинал, до сих пор находится на скале «Замок Великана» в Драконовых горах. Она тревожит вас, Ксаббу? Я могу попросить Джереми снять ее. В ближайшие часы делать ему все равно нечего, а зарплата его тикает.
Бушмен покачал головой.
– Не стоит. Когда я сказал, что мне неловко, я выражал собственные чувства и мысли. Рени знает, что я беспокоюсь за свой народ и его прошлое. – Он улыбнулся. – И будущее. Может, оно и к лучшему, что кто-то хотя бы видит это. Тогда люди будут помнить о нас… или захотят помнить.
Некоторое время все трое в молчании пили кофе, глядя на прыгающую газель и танцоров.
– Ну, Ирен, – проговорила наконец доктор, – если ты все еще хочешь что-то мне показать, время пришло. Иначе мы пропустим обед, а Джереми страшно не любит, когда нарушается распорядок.
По телефону Рени почти ничего не объяснила. Но когда она принялась рассказывать Сьюзен о таинственном файле, то обнаружила, что волей-неволей раскрывает больше, чем хотела бы. Пытаясь уяснить суть, доктор Ван Блик задавала такие вопросы, на которые нельзя было ответить неискренне, и вскоре Рени сообразила, что выложила своей бывшей учительнице почти все, кроме названия сетевого клуба и причины, по которой они туда вообще попали.
«Старые привычки умирают с трудом», – подумала Рени. Сьюзен выжидающе глядела на нее. Глаза ее светились умом, и в ней легко было разглядеть не только необыкновенную женщину, какой она была, когда Рени встретила ее впервые, но и острую на язык девчонку, какой она была полвека назад. «Я никогда не могла ей соврать».
– Но, во имя Господне, кому нужна такая система безопасности? Что, черт возьми, они защищают? – Под внимательным взглядом доктора Рени ощутила себя малолетней преступницей. – Ирен, как тебя угораздило связаться с преступниками?
Рени постаралась не вздрогнуть при звуке ненавистного имени.
– Не знаю. Я пока просто не хочу об этом говорить. Но если они там занимаются тем, о чем я подозреваю, тогда это место надо выжечь огнем, как гадюшник.
Сьюзен откинулась в инвалидной коляске. Лицо ее помрачнело.
– Ирен, я уважаю твое право на личную жизнь, но мне это не нравится. Как тебя туда занесло? – Она покосилась на Ксаббу, словно тот мог быть причиной.
Рени пожала плечами.
– Скажем, они украли у меня кое-что очень важное, и я захотела это вернуть.
– Ладно, сдаюсь. Я не мисс Марпл, чтобы играть в загадки. Посмотрим, что ты принесла. Идите за мной.
Она провела гостей по коридору. За парой дверных створок обнаружился небольшой грузовой лифт.
– Слава Богу, что я установила его для перевозки оборудования, – пояснила Сьюзен. – Втискивайтесь. С тех пор как началась эта катавасия с бедром, я бы месяцами не могла сюда спускаться, не будь у меня лифта. Разве что Джереми меня бы на руках относил. Вот это было бы зрелище.
Подвал едва ли уступал по площади всему дому. Большую его часть занимала лаборатория, где стояли рядами обычные лабораторные столы.
– Ерунда и путаница, – охарактеризовала доктор это зрелище. – У меня есть чистенькая отдельная система, работу по антивирусам я на ней уже закончила. Ее и используем. Вы, наверное, предпочтете наблюдать на экране монитора, да?
Рени решительно кивнула. Даже рядом с доктором Ван Блик она не собиралась исследовать в виртуальной реальности подарки от хозяев «Мистера Джи». Два раза на одну удочку она не попадется.
– Ладно. Тогда запускай свой пульт и поехали. Загрузи сюда, чтобы я могла прогнать диагностику, прежде чем переместить это на новую систему.
Через пару минут доктор бросила сенсоры на колени и состроила еще одну детскую гримаску.
– Не могу забраться в клятую штуковину. Но ты права, это очень странно. Как защита от вторжения она не имеет смысла. На кой черт пропихивать в чужую машину троянского коня, если система не может его переварить? Ладно. Подключай, чего уж.
Рени подсоединила свой пульт к машине Сьюзен. А дальше все пошло очень быстро.
– Оно переносит себя. Так же, как загрузилось на мой пульт.
– Но это не копирование, эта штуковина перемещается. – Сьюзен нахмурилась, глядя на порхающих по своим вычислительным делам диагностов. Рени стало почти жалко специализированные программы доктора, точно те были живыми маленькими учеными, нервно потирающими ручки и спорящими в попытках классифицировать чужеродный объект.
– Я знаю, – проговорила Рени. – Это не имеет смы… – Она запнулась, глядя на экран. Монитор засветился ярче. Диагносты исчезли совершенно, цифры, символы, графики словно выжгло огнем. Что-то проявлялось на экране.
– Что за черт?! – раздраженно вопросила Сьюзен, но в голосе ее проскальзывали нотки настоящего страха.
– Это… город . – Рени наклонилась вперед. Из груди ее рвался истерический смешок. «Все равно что украсть страшно секретную микропленку в старом шпионском боевике, а обнаружить на ней снимки с нудистского пляжа». – Это видеозапись какого-то города.
– Я никогда не видела ничего подобного. – Сьюзен тоже склонилась к экрану, как и стоявший за ее спиной Ксаббу. Свет монитора золотил лица. – Смотрите – вы видели где-нибудь такие автомобили? Это научная фантастика какая-то, кусок сетефильма.
– Нет. Он настоящий. – Рени не могла бы объяснить, откуда она это знает. Но она знала. Будь это неподвижный снимок, как наскальная роспись в гостиной Сьюзен, заметить разницу было бы труднее. Но движение экспоненциально увеличивало количество информации, получаемой глазом – и мозгом. Рени занималась ВР не так долго, как Сьюзен, но глаз ее был наметан не хуже. Даже в «Мистере Джи», хозяева которого явно имели доступ к наисовременнейшему оборудованию, она подмечала легкую рассогласованность, неестественность движений. Но город золотых башен, трепещущих знамен и поездов надземки был безупречен.
– Мне кажется, я где-то видел этот город, – произнес Ксаббу. – Это как сон.
Сьюзен взялась за сенсоры и подала какую-то команду.
– Идет на автомате. Не могу найти никакой вложенной информации… – Она нахмурилась. – Я даже…
Картина исчезла. На мгновение монитор потемнел, потом на нем посыпался снег облетающих пикселей [23].
– Что вы сделали? – Рени оторвала взгляд от монитора. Мерцающий, искристый свет напомнил ей о последнем жутком часе у «Мистера Джи».
– Ничего. Чертова штуковина сама отрубилась. – Сьюзен перезапустила систему – та включилась, точно и не произошло ничего. – И сгинула.
– Сама отключилась?!
– Сгинула. Сдохла! И следа не осталось.
Десять минут спустя Сьюзен опять бросила сенсоры и откатила кресло от монитора. Она обыскала и собственный компьютер, и пульт Рени, но безрезультатно.
– Глаза болят, – пожаловалась она. – Хочешь попробовать?
– Не могу придумать ничего такого, чего бы вы не пробовали. Как оно могло исчезнуть?
– Автофаг. Отработал и сожрал себя. Ничего не осталось.
– Так что все, что у нас было, – город на картинке, – мрачно заключила Рени. – К чему он – Бог знает. А теперь и его нет.
– Господи! Чуть не забыла! – Сьюзен снова подъехала к компьютеру. – Когда эта штука сделала керплоонк , я снимала копию с одного кадра. Посмотрим, что получилось. – Она запустила программу поиска, и через пару секунд экран заполнила паутинно-золотая абстракция. – Вот оно! – Доктор прищурилась. – Как. Когда я снимала копию, четкость уже начала теряться. Ирен, у меня уже глаза не те. Тут можно что-то разобрать, кроме салата из пикселей?
– Кажется, да…
– Вон башня, – медленно произнес Ксаббу. – Там.
– Верно. Тогда это надо перенести на главную систему. Поскольку кадр я снимала сама, можно считать его инертным и безопасным – хотя все это настолько странно, что я уже боюсь утверждать что бы то ни было. Ладно. – Она поиграла несколько минут с соединительными кабелями, и вскоре присутствующие уже смотрели на золотое пятно, размазанное по нескольким ярдам стенного экрана лаборатории.
– У меня есть кое-какие программы очистки изображения, они могут помочь, – заметила Сьюзен. – Предварительную работу они могут провести, пока мы обедаем, – отсеять шум, по возможности обратить потерю разрешения. Пошли. У Джереми уже, наверное, истерика.
– Ксаббу! – Рени положила руку на плечо бушмена, завороженного картиной на экране. – Ты в порядке?
– Даже в таком, искаженном, виде этот город кажется мне знакомым. – Он оглядел бесформенные янтарные, золотые, сливочно-желтые разводы. – Я где-то видел его, но это не столько воспоминание, сколько ощущение.
Рени пожала плечами.
– Не знаю, что и сказать. Пошли обедать. Может, еще вспомнится.
Ксаббу неохотно последовал за ней, остановившись в дверях лифта, чтобы бросить назад прощальный взгляд. Лоб его избороздили морщины.
Сьюзен оказалась права: Джереми был оскорблен, что доктор и ее друзья опоздали на обед на целых двадцать минут.
– Рыбу я не начинал жарить, пока не заслышал ваших шагов, – обвиняющим тоном заявил он, – но за овощи поручиться не могу.
На самом деле овощи были выше всех похвал, а камбала – нежнейшей. Рени не могла и припомнить, когда в последний раз так ела, о чем не преминула сообщить Дако.
Тот, несколько умиротворенный, кивнул, убирая тарелки.
– Доктор Ван Блик предпочла бы питаться сандвичами, – заявил он тоном антиквара, у которого попросили свежий комикс.
Сьюзен рассмеялась.
– Просто мне не хочется подниматься и садиться за стол, когда я работаю. В дни, когда я не пропускаю обед, а еще лучше – и ужин, – вот в эти дни я ощущаю свой возраст. Джереми, неужели ты хочешь, чтобы я была старухой?
– Доктор отнюдь не стара, – ответил он. – Доктор упряма и эгоистична.