Страница:
Якубиан перевел неодобрительный взгляд со скульптуры на говорящего – худощавого мужчину с морщинистым лицом и жесткими седыми волосами, облаченного в поношенный свитер и просторные брюки.
– Иисус Сэмюэл Христос, – пробурчал генерал, – ты что, опять решил врубить свою дерьмовую шарманку на тему «бросайте курить»? Что ты вообще об этом знаешь?
– Наверное, кое-что знаю, – мягко отозвался Уэллс. – В конце концов, в следующем месяце мне исполнится сто одиннадцать лет. – Он улыбнулся. – И даже сама мысль о возрасте меня утомляет. Пожалуй, я тоже присяду.
– Не расслабляйся. Нам надо поговорить.
Уэллс приподнял бровь:
– Так говори.
– Не здесь. Не обижайся, но есть некие темы, на которые я не желаю говорить ближе чем на полмили от любых подслушивающих и записывающих устройств, а если не считать твоей электронной фермы, то такую их плотность на квадратный дюйм можно отыскать разве что в вашингтонском посольстве некой страны третьего мира, из которой мы собираемся вышибить дух на этой неделе.
Уэллс улыбнулся, но улыбка вышла холодноватой.
– Так, по-твоему, я не могу без опаски разговаривать в собственном кабинете? Ты что, действительно полагаешь, что кто-то способен пробиться в «Телеморфикс»? У меня имеется оборудование, о каком правительство может только мечтать. Или же ты хочешь сказать, что не доверяешь мне, Дэниел?
– Когда дело касается этого, я не доверяю никому – ни тебе, ни себе, ни кому бы то ни было, кто может на нас работать. Не доверяю «Телеморфиксу», правительству Соединенных Штатов, военно-воздушным силам или отделению американских бойскаутов в Эмпории, штат Канзас. Ты все понял? И не воспринимай это слишком лично. – Он вынул сигару изо рта, с рассеянным раздражением обозрел влажный и изжеванный кончик, потом снова сунул ее в рот и стал раскуривать, пока противоположный кончик не затлел. Уэллс, нахмурившись, взглянул на облако густого дыма, но промолчал. – А теперь мое предложение. За полчаса мы можем долететь до Портленда. Разговор в самолете я тоже не считаю безопасным, если тебя это утешит, так что до посадки мы будем беседовать о погоде. В городе ты выбираешь район, а я – ресторан в этом районе. Так мы получим гарантию, что никто из нас не пользуется подслушкой.
Уэллс нахмурился.
– Дэниел, все это… весьма удивляет. Ты уверен, что такое необходимо?
Якубиан поморщился, вынул изо рта сигару и погасил ее в пепельнице в стиле «art deco», тем самым впервые за полвека использовав ее по назначению. Недовольство хозяина от него не укрылось.
– Нет, Боб, я прилетел сюда, потому что подумал: а хватает ли в твоей диете белков? Черт подери, я ведь сказал – нам надо поговорить. Прихвати с собой пару охранников. Пусть они вместе с моими проверят заведение и убедятся, что там чисто.
– И мы вот так просто придем и сядем? Вместе… вместе с посетителями?
– Господи, так ты испугался, что ли? – рассмеялся генерал. – Нет, мы их всех вытурим. А владельцу оплатим убытки. Журналисты же меня не волнуют, хотя их можно и припугнуть слегка. Я просто хочу поговорить пару часов, не опасаясь, что кто-то нас услышит.
Уэллс все еще колебался.
– Дэниел, я уже и не припомню, когда в последний раз обедал в общественном месте. И не покидал этих стен с тех пор, как летал в Вашингтон получать «Медаль свободы», а это было почти пять лет назад.
– Значит, тебе это пойдет на пользу. Ты ведь владеешь почти половиной мира – так неужели тебе не хочется хотя бы взглянуть на него?
Для человека со стороны – вроде нервничающей молодой официантки, которая, явившись на работу, узнала, что сегодня вечером у нее будет всего два клиента, – сидящие за столом мужчины казались почти ровесниками. Примерно в таком возрасте ждут первых внуков. Однако далеко не всем дедушкам специальная команда предварительно стерилизует в ресторане стол и стулья, а еду готовят под внимательными взглядами полудюжины телохранителей.
Моложавому на вид генералу уже исполнилось семьдесят. Он был невысок и крепок; за долгие годы, проведенные на Ближнем Востоке, его кожа приобрела оттенок кофе с молоком. Во время учебы в академии ВВС он занимался борьбой и до сих пор сохранил экономную скользящую походку.
Его высокий собеседник также выглядел загорелым, хотя цветом своей кожи он был обязан искусственно повышенному содержанию меланина в клетках – защите против старящего эффекта ультрафиолетовых лучей. Глядя на его стройную фигуру и крепкие мышцы, официантка – раздосадованная тем, что не смогла узнать никого из двоих явно важных посетителей, – предположила, что он младше генерала. То была простительная ошибка. Лишь легкая неуверенность движений и желтоватый оттенок белков глаз намекали на многочисленные операции и болезненные ежедневные процедуры, поддерживающие в нем жизнь и позволяющие ему считать эту жизнь более или менее нормальной.
– Я рад, что мы так поступили. – Уэллс осторожно глотнул вина, потом поставил стакан и коснулся губ салфеткой, совершая каждое движение с педантичной четкостью. Казалось, он был сделан из хрупкого стекла. – Как хорошо побывать… в другом месте.
– Верно, и если наши парни делают свое дело, то здесь мы можем поговорить спокойнее, чем в бункере под твоим кабинетом. Да и еда здесь тоже ничего. На восточном побережье этакого лосося не попробуешь. Наверное, после той эпидемии такое понятие, как лосось с восточного побережья, уже перестало существовать. – Якубиан отодвинул тарелку с косточками и снял обертку с сигары. – Начну с главного. Я больше не доверяю Старику.
Уэллс едва заметно улыбнулся.
– Поосторожнее со словом «старик».
– Не трать время попусту. Ты знаешь, о ком я и о чем.
Владелец самой мощной в мире технической компании секунду разглядывал партнера, потом повернулся: к столу приближалась официантка. Несколько рассеянное выражение его лица внезапно сменилось суровым. Молодая женщина, отважившаяся наконец выйти из кухни, чтобы забрать пустые тарелки, увидела лицо Уэллса и замерла в нескольких футах от стола.
Генерал услышал, как официантка испуганно вдохнула, и поднял на нее глаза:
– Если ты понадобишься, мы дадим знать. Посиди на кухне или еще где. Сгинь!
Официантка торопливо ушла.
– Не секрет, что ты его не любишь, – проговорил Уэллс. – Не секрет, что я его тоже не люблю, хотя испытываю вынужденное уважение к тому, что он сделал. Но, как я только что сказал, это не секрет. Тогда из-за чего вся эта канитель?
– Потому что кое-что пошло не так. Ты прав, я его не люблю, и, если честно, от всех его египетских выпендриваний меня давно выворачивает. Но если бы все шло по плану, я бы и слова не сказал.
– О чем ты говоришь, Дэниел? – Уэллс напрягся. Его странные глаза, ярко-голубые на фоне старой слоновой кости, казались еще ярче на лишенном эмоций лице. – Что пошло не так?
– Тот, кому удалось сбежать, – «субъект», как его называет наш бесстрашный вождь. Я попросил кое-кого из своих людей провести модельные симуляции – не волнуйся, я не сказал им ничего конкретного, сообщил лишь набор весьма неопределенных параметров. И они неизменно получали один и тот же результат. Короче, такое не могло произойти случайно.
– Случайное не существует. Для этого и нужна наука – я объяснял тебе это уже много раз, Дэниел. Есть лишь пока неизвестные нам параметры.
Якубиан скомкал салфетку.
– Не смей со мной умничать, Уэллс. Я тебе сказал, что это не случайность, а лекция мне не нужна. Моя информация свидетельствует о том, что кто-то наверняка помог этому случиться.
– Кто-то в… группе? Сам Старик? Но почему? И как, Дэниел? Это пришлось бы проделывать прямо у меня под носом.
– Теперь ты понял, почему я не хотел говорить у тебя в кабинете?
Уэллс медленно покачал головой.
– Это косвенное доказательство, Дэниел. Я и сейчас считаю, что наиболее вероятное объяснение – случайность. Даже если твои аналитики скажут, что вероятность внешнего вмешательства 99,99 процента, – и я лишь предполагаю, что у них были точные исходные данные, – все равно остается один шанс из десяти тысяч, что это случайность. Никто из моих людей в этом не сомневается, а ведь именно моим инженерам пришлось все исправлять. Я куда охотнее поверю в то, что мы сорвем в игральном автомате «джек-пот» с такой вероятностью – а она не столь уж и мала, – чем в то, что кто-то пробрался в проект «Грааль» со стороны. – Еще одна холодная улыбка. – Или в проект «Ра», как любит его называть наш бесстрашный вождь. Плесни мне еще немного. Это чилийское?
Якубиан наполнил стакан собеседника.
– Годами не вылезал из своего чертова бункера, а теперь решил надраться за мой счет. Юнец столетний.
– Мне сто одиннадцать, Дэниел. Почти. – Рука Уэллса замерла на полпути ко рту, потом поставила стакан.
– Черт подери, Боб, момент критический! Ты ведь знаешь, сколько времени и сил мы все вложили в этот проект! И знаешь, как мы рискуем – даже сейчас, сидя здесь!
– Знаю, Дэниел. – Теперь улыбка Уэллса стала фиксированной, словно вырезанная на лице деревянной куклы.
– Тогда начни воспринимать меня всерьез. Я знаю, что ты невысокого мнения о военных, – насколько я понял, в твоем поколении все такие, – но если ты полагаешь, что прийти к таким выводам можно и не имея мозгов…
– Я тебя очень уважаю, Дэниел.
– Тогда какого же черта ты пялишься на меня с этой идиотской ухмылкой, когда я пытаюсь тебя настроить на серьезный разговор?
Губы Уэллса превратились в тонкую полоску.
– Потому что думаю, Дэниел. А теперь заткнись на пару минут.
Окончательно перепуганной официантке позволили унести пустые тарелки. Когда она поставила на стол два кофе и порцию коньяка для генерала, Уэллс слегка сжал ее руку. Женщина подскочила и удивленно вскрикнула.
– Если бы вы где-то потерялись и при этом не знали, каким образом попали в незнакомое место, то как бы вы поступили?
Официантка уставилась на него широко раскрытыми глазами:
– Я… извините, сэр?
– Вы меня слышали. Так как бы вы поступили?
– Если бы я… потерялась, сэр?
– И оказались в незнакомом месте, не понимая, как туда попали. Скажем, у вас амнезия и вы не помните, откуда вы.
Раздраженный Якубиан хотел что-то сказать, но Уэллс быстрым взглядом заставил его замолчать. Генерал скривился и полез в карман за сигарой.
– Ну, не знаю… – Женщина попыталась выпрямиться, но Уэллс крепко держал ее за руку. – Наверное, я… дождалась бы кого-нибудь. Никуда бы не уходила, чтобы меня смогли отыскать. Так нас учили на курсах гидов.
– Понятно… – кивнул Уэллс. – У вас легкий акцент, дорогая. Вы откуда родом?
– Из Шотландии, сэр.
– Как мило. Вы, должно быть, приехали сюда после Кризиса, верно? А скажите, если бы вы оказались в стране, где у вас нет знакомых, и не знали, станет ли вас кто-либо искать, как бы вы тогда поступили?
Девушка начала паниковать. Она оперлась о стол свободной рукой и сделала глубокий вдох.
– Я… попыталась бы отыскать дорогу… людей, которые много путешествовали. Стала бы выяснять, что находится по соседству, пока не услышала бы знакомое название. А потом, наверное, отправилась бы в путь и попробовала бы добраться до знакомых мест.
– Хмм-м. – Уэллс сжал губы. – Очень хорошо. Вы весьма разумная девушка.
– Сэр? – отозвалась она вопросительно и повторила чуть громче: – Сэр!
На лицо Уэллса уже вернулась полуулыбка, и ответил он лишь через несколько секунд:
– Да?
– Вы мне делаете больно, сэр.
Он отпустил девушку, и она быстро ушла на кухню, не оглянувшись.
– На кой черт тебе это понадобилось?
– Просто уточнял, как мыслят люди. Обычные люди. – Уэллс поднял чашку и осторожно глотнул кофе. – Если бы имелась возможность проникнуть в проект «Грааль» и освободить тот объект – а я не утверждаю, что такая возможность существует, Дэниел, – то кто мог бы это сделать?
Генерал прикусил сигару, отчего ее тлеющий кончик опасно приблизился к носу.
– Очевидно, весьма немногие. Кто-то из твоих соперников?
Уэллс обнажил безупречные зубы в улыбке иного рода.
– Вряд ли.
– Тогда что остается? ЮНКОМ? Крупная метрополия или государство?
– Или кто-то из Братства, как мы уже предполагали. А это реальная вероятность, потому что у его членов имеется преимущество. – Уэллс кивнул, размышляя. – Им известно, что следует искать. Никто иной даже не знает, что такое существует.
– Значит, ты воспринял меня всерьез.
– Разумеется. – Уэллс поднял ложечку и стал смотреть, как с нее в чашку капает кофе. – Меня это давно встревожило, но разговор о вероятностях заставил меня понять, что это скверный расклад и игнорировать его дальше уже нельзя. – Он снова окунул ложечку, но на сей раз стал капать кофе на скатерть. – Никогда не понимал, зачем Старику понадобилась эта модификация, а на меня и «Телеморфикс» упала тень, когда объект соскочил с радара. До сих пор я позволял Старику самому с этим справляться, но, думаю, ты прав – нам надо стать более активными.
– Вот теперь ты заговорил как надо. Как по-твоему, сделка в Южной Африке имеет к этому какое-то отношение? Ему вдруг ни с того ни с сего страстно захотелось избавиться от нашего старого приятеля. А ведь Балли вышел из членов Братства почти пять лет назад. Так почему именно сейчас?
– Не знаю. Очевидно, подробности мы узнаем, когда он принесет спецификацию на задание. Но сейчас меня гораздо больше интересует дыра в собственном заборе… если она существует.
Якубиан допил коньяк и облизнулся.
– Знаешь, я прихватил целый отряд охранников не только для очистки ресторана. Я подумал, что могу оставить несколько человек тебе в помощь. Один из моих парней работал в «Сосновом ущелье», а другой только что окончил школу промышленного шпионажа «Криттапонга» и знает все новейшие трюки.
Уэллс приподнял бровь:
– И он ушел из «Криттапонг» США, чтобы работать у тебя? За армейский оклад?
– Нет. Мы его завербовали еще до того, как он пошел туда работать. – Генерал рассмеялся и провел пальцем по краю бокала. – Значит, ты решил сосредоточить усилия на поисках способа, при помощи которого кто-то проник в проект?
– Если кто-то в него проник – я пока считаю, что этого не произошло. Господи, да ты сам подумай о последствиях, если так оно и есть. Но ты прав, этим я тоже займусь. Но нам надо сделать и еще кое-что.
– Да? И что же?
– Ну, так кто из нас слишком много выпил? Не будь ты немного под хмельком, твой блестящий военный ум наверняка бы мгновенно это ухватил, Дэниел.
– Считай, что я этого не слышал. Скажи сам.
Уэллс положил на стол удивительно гладкие руки.
– У нас есть основания полагать, что в системе безопасности пробита брешь, так? А поскольку моя организация полностью отвечает за безопасность проекта, я обязан подозревать всех – даже членов Братства. Даже самого Старика. Я прав?
– Прав. И что же?
– А то, что теперь я обязан – с твоей помощью, разумеется, поскольку у «Телеморфикса» всегда были очень теплые отношения с правительством, – попробовать отыскать не только эту брешь, но и самого беглеца. Внутри системы. И если, обнаружив беглеца, мы заодно узнаем, чем он так привлек внимание Старика, и это знание окажется опасным для интересов наших уважаемых коллег… то нас ждет неизбежный позор, верно, Дэниел?
– Мне нравится ход твоих мыслей, Боб. Ты становишься все лучше и лучше.
– Спасибо, Дэниел.
Генерал встал.
– Почему бы нам не вернуться? Моим парням не терпится приняться за это дело.
Уэллс тоже поднялся, только медленнее.
– Спасибо за обед. У меня давно уже не было такого приятного вечера.
Генерал Якубиан провел карточкой перед считывателем на прилавке и приветливо помахал официантке, которая выглядывала из-за двери, словно загнанный в угол зверек. Потом повернулся и взял Уэллса под руку.
– Всегда приятно пообщаться со старым другом.
А Красная Шапочка и бабушка радостно обнялись и поблагодарили дровосека за его доброту. И с той поры они жили счастливо… Извини. – Мистер Селларс закашлялся и протянул дрожащую руку к стакану с водой. Кристабель подала ему стакан.
– Но в книгоочках сказка кончается не так. – Она немного встревожилась. Сказкам не полагается заканчиваться по-разному. – В настоящей сказке волк раскаялся и пообещал никогда больше так не делать.
Мистер Селларс глотнул воды.
– Что ж, все меняется, и сказки тоже. Полагаю, в исходной версии даже Красной Шапочке и бабушке не удается уцелеть, не говоря уж о злом волке.
– Что такое «непорочная дева»?
– Самое начало всех сказок, – улыбнулся старик. – Или истинное событие, которое потом оплели небылицами.
– Но сказки не бывают настоящими. Мне так мама говорила. Они просто сказки – поэтому, когда их слушаешь, не надо бояться.
– Но все имеет свое начало, Кристабель. – Старик повернулся и посмотрел в окно. Сквозь густую листву растущих перед ним растений можно было разглядеть лишь кусочек голубого неба. – А в каждой сказке есть хоть капелька, но правды.
Браслет Кристабель начал мерцать. Девочка нахмурилась и встала.
– Мне надо идти. У папы завтра выходной, и мы сегодня вечером уезжаем, а мне еще надо уложить одежду и игрушки. – Она вспомнила слова, которые полагалось сказать. – Спасибо за сказку, мистер Селларс.
– О… – немного удивленно произнес старик. Он молчал, пока девочка, переодевшись, не вошла в комнату. – Мой юный друг, хочу тебя кое о чем попросить. Мне не хочется тебя обманывать, иначе мне будет невыносимо стыдно.
Кристабель не поняла, о чем он говорит, но, похоже, о чем-то плохом. Она сунула палец в рот и молча застыла на месте, ожидая продолжения.
– Когда вы вернетесь из поездки, я тебя попрошу кое-что для меня сделать. И некоторые мои просьбы могут тебе показаться нехорошими. Ты даже можешь испугаться.
– А больно не будет?
– Нет, – покачал головой мистер Селларс. – Я никогда не сделаю тебе больно, малышка Кристабель. Ты мой очень большой друг. Но то, что я тебя попрошу сделать, – секрет, причем самый важный из всех, которые тебя просили сохранить. Понимаешь?
Девочка кивнула и широко раскрыла глаза. Старик говорил очень серьезно.
– Тогда иди и повеселись в выходные со своей семьей. Но когда вернешься, то, пожалуйста, приди ко мне как можно скорее. Я не знал, что ты уедешь, и боюсь, что… – Он помолчал. – Так ты придешь ко мне, как только вернешься? Ты будешь здесь в понедельник?
Кристабель снова кивнула.
– Мы прилетим обратно в воскресенье вечером. Так мне мама сказала.
– Хорошо. А теперь иди. И не скучай.
Кристабель шагнула к двери и обернулась. Старик смотрел на нее. Его забавное, словно расплавленное лицо выглядело очень несчастным. Девочка подбежала к нему и поцеловала в щеку. Кожа у него оказалась прохладной и гладкой, совсем не похожей на колючую папину щеку.
– До свидания, мистер Селларс.
Она быстро закрыла дверь, чтобы влажный воздух не вырвался наружу. Когда она бежала по дорожке, старик ей что-то крикнул, но за толстым оконным стеклом она не разобрала слов.
Кристабель медленно шла домой, напряженно размышляя. Мистер Селларс всегда был к ней добр, и он ее друг, пусть даже родители не велят к нему ходить. Но теперь он сказал, что попросит ее сделать какие-то скверные вещи. Она не знала, что такое скверные вещи, но когда стала об этом думать, у нее похолодело внутри.
Может, это небольшие скверные вещи – вроде того случая, когда она взяла мыло? То был небольшой проступок, потому что никто про это не узнал и ей не попало. В конце концов, она ведь не украла это мыло в магазине или у кого-нибудь дома. Или это скверные вещи другого рода – например, очень, очень и очень плохо садиться в машину к незнакомому человеку; мама всегда так тревожится, когда про такое говорит. Или это тайная плохая вещь вроде той, что однажды сделал папин друг капитан Паркинс, после чего миссис Паркинс прибежала к ним домой со слезами на глазах. Такие плохие вещи взрослые ей никогда не объясняли, только напускали на лицо таинственность и говорили друг другу: «Ну, сами знаете» – или обсуждали их, когда Кристабель ложилась спать.
Фактически сам мистер Селларс был плохой вещью, которой никто никогда не объяснял. Папа и мама сказали ей, что он не совсем здоров и к нему нельзя ходить, особенно маленьким девочкам, но сам мистер Селларс пояснил, что это не совсем правда. Но почему тогда родители не разрешают ей навещать милого и одинокого старика? Это ее очень смущало.
Все еще тревожась, она срезала угол по чьей-то лужайке и вышла на Редленд. В доме залаяла собака, и Кристабель тоже захотелось иметь собаку – симпатичную белую собачку с висячими ушами. Тогда у нее будет друг, с которым можно поговорить. Порция – ее подруга, но она хочет разговаривать только об игрушках, дядюшке Джингле и о том, что говорили девочки в школе. Мистер Селларс тоже ее друг, но если он попросит ее делать плохие вещи, то, может, он не очень-то хороший друг.
– Кристабель!
Она испуганно подняла голову. Рядом остановилась машина, распахнулась дверца. Девочка взвизгнула и отпрыгнула – неужели это и есть та плохая вещь, о которой говорил мистер Селларс, и теперь он за ней приехал? Самая плохая из всех?
– Ты что, Кристабель? Это же я.
Она наклонилась и заглянула в машину.
– Папа!
– Залезай, подвезу.
Кристабель забралась в машину и обняла отца. Щеки его до сих пор слегка пахли, как после бритья. На нем был костюм – значит, он едет с работы. Она уселась рядом с отцом, ремень безопасности подстроился под размер ее детского тельца.
– Я не хотел тебя напугать, малышка. Ты откуда идешь?
Она уже открыла рот, но не ответила. Порция жила в другой стороне.
– Я играла с Офелией.
– Офелией Вейнер?
– Ага. – Болтая ногами, она смотрела, как за стеклом мелькают деревья. Вскоре они поплыли медленнее, потом остановились. Кристабель посмотрела в боковое окно: машина стояла на Стилвелл, в двух кварталах от дома. – Почему мы здесь остановились?
Отцовские пальцы коснулись ее подбородка и повернули голову. Нахмуренный лоб отца покрылся морщинками.
– Ты играла с Офелией Вейнер? Только что? У нее дома?
Голос отца звучал вкрадчиво и страшновато. Она кивнула.
– Кристабель, днем я отвез мистера и миссис Вейнер вместе с Офелией в аэропорт. Они уехали на выходные, как скоро уедем мы. Почему ты мне солгала? И где ты была?
Девочка испугалась: сердитое лицо отца означало, что она поступила плохо. Когда у отца такое лицо, он может и отшлепать. Кристабель заплакала.
– Прости, папа. Прости.
– Просто скажи правду, Кристабель.
Она уже испугалась по-настоящему. Ей запретили ходить к мистеру Селларсу, и если она скажет отцу правду, у нее будут крупные неприятности – уж отшлепают наверняка. А может, и у мистера Селларса будут неприятности. Его что, тоже отшлепают? А он такой маленький и слабый, ему будет больно. Но мистер Селларс захотел, чтобы Кристабель делала плохие вещи, он сам так сказал, а папа теперь очень сердит. Ах, как трудно думать! Будучи не в силах больше сдерживаться, Кристабель расплакалась.
– Кристабель Соренсен, мы никуда не поедем, пока ты не скажешь мне правду. – Она ощутила, как на голову ей легла отцовская рука. – Ну, не плачь. Я люблю тебя, но хочу все знать. Тебе станет намного легче, если ты скажешь правду.
Кристабель подумала о забавном мистере Селларсе и о том, каким несчастным он сегодня выглядел. Но папа сидел совсем рядом, а учитель в воскресной школе всегда говорил, что врать грешно и что лгуны попадут в ад и там сгорят. Она глубоко вздохнула и вытерла нос и верхнюю губу. Лицо у нее было мокрое и несчастное.
– Я… ходила к…
– Да? – Отец был такой рослый, что касался головой крыши машины. Большой, как монстр.
– К этой… тете.
– Какой еще тете? О чем ты, Кристабель?
Это была такая большая ложь – и такая скверная, – что девочка едва ее выговорила, и ей пришлось снова набрать воздуха.
– У н-н-нее… собака. И она разрешает мне с ней играть. Ее зовут М-М-Мистер. Мама говорит, что я не могу иметь собаку, а мне очень, очень хочется. И я боялась, что ты запретишь мне туда ходить.
Она так удивилась, услышав, как с ее губ сорвалась столь жуткая и столь большая ложь, что разревелась пуще прежнего. Папа так упорно на нее смотрел, что Кристабель пришлось отвернуться. Отец снова взял ее за подбородок и нежно повернул голову.
– Это правда?
– Клянусь, папочка. – Она шмыгала и шмыгала, пока не перестала реветь, но из носа все еще текло. – Это правда.
Отец выпрямился и тронул машину с места.
– Что ж, я очень на тебя сердит, Кристабель. Ты ведь знаешь, что всегда должна нам говорить, куда идешь, даже на Базе. И никогда, никогда не смей мне больше лгать. Поняла?
Кристабель снова вытерла нос. Рукав стал влажным и липким.
– Поняла.
– Собака. – Он свернул на Уиндикотт. – Подумать только! Кстати, как эту тетю зовут?
– Не… знаю. Она взрослая. Старая, как мама.
Отец рассмеялся.
– Пожалуй, это я маме пересказывать не стану. – Его лицо снова стало хмурым. – Ладно, шлепать я тебя не буду, потому что ты все же сказала мне правду, а это самое главное. Но начала ты с вранья, да еще ушла, не сказав куда. Так что, когда мы вернемся из Коннектикута, посидишь немного дома. Недельку или две. А это значит, из дома ни ногой – ни к Порции поиграть, ни к другим девочкам, ни к тете с собакой по кличке Мистер. Так будет честно?
– Иисус Сэмюэл Христос, – пробурчал генерал, – ты что, опять решил врубить свою дерьмовую шарманку на тему «бросайте курить»? Что ты вообще об этом знаешь?
– Наверное, кое-что знаю, – мягко отозвался Уэллс. – В конце концов, в следующем месяце мне исполнится сто одиннадцать лет. – Он улыбнулся. – И даже сама мысль о возрасте меня утомляет. Пожалуй, я тоже присяду.
– Не расслабляйся. Нам надо поговорить.
Уэллс приподнял бровь:
– Так говори.
– Не здесь. Не обижайся, но есть некие темы, на которые я не желаю говорить ближе чем на полмили от любых подслушивающих и записывающих устройств, а если не считать твоей электронной фермы, то такую их плотность на квадратный дюйм можно отыскать разве что в вашингтонском посольстве некой страны третьего мира, из которой мы собираемся вышибить дух на этой неделе.
Уэллс улыбнулся, но улыбка вышла холодноватой.
– Так, по-твоему, я не могу без опаски разговаривать в собственном кабинете? Ты что, действительно полагаешь, что кто-то способен пробиться в «Телеморфикс»? У меня имеется оборудование, о каком правительство может только мечтать. Или же ты хочешь сказать, что не доверяешь мне, Дэниел?
– Когда дело касается этого, я не доверяю никому – ни тебе, ни себе, ни кому бы то ни было, кто может на нас работать. Не доверяю «Телеморфиксу», правительству Соединенных Штатов, военно-воздушным силам или отделению американских бойскаутов в Эмпории, штат Канзас. Ты все понял? И не воспринимай это слишком лично. – Он вынул сигару изо рта, с рассеянным раздражением обозрел влажный и изжеванный кончик, потом снова сунул ее в рот и стал раскуривать, пока противоположный кончик не затлел. Уэллс, нахмурившись, взглянул на облако густого дыма, но промолчал. – А теперь мое предложение. За полчаса мы можем долететь до Портленда. Разговор в самолете я тоже не считаю безопасным, если тебя это утешит, так что до посадки мы будем беседовать о погоде. В городе ты выбираешь район, а я – ресторан в этом районе. Так мы получим гарантию, что никто из нас не пользуется подслушкой.
Уэллс нахмурился.
– Дэниел, все это… весьма удивляет. Ты уверен, что такое необходимо?
Якубиан поморщился, вынул изо рта сигару и погасил ее в пепельнице в стиле «art deco», тем самым впервые за полвека использовав ее по назначению. Недовольство хозяина от него не укрылось.
– Нет, Боб, я прилетел сюда, потому что подумал: а хватает ли в твоей диете белков? Черт подери, я ведь сказал – нам надо поговорить. Прихвати с собой пару охранников. Пусть они вместе с моими проверят заведение и убедятся, что там чисто.
– И мы вот так просто придем и сядем? Вместе… вместе с посетителями?
– Господи, так ты испугался, что ли? – рассмеялся генерал. – Нет, мы их всех вытурим. А владельцу оплатим убытки. Журналисты же меня не волнуют, хотя их можно и припугнуть слегка. Я просто хочу поговорить пару часов, не опасаясь, что кто-то нас услышит.
Уэллс все еще колебался.
– Дэниел, я уже и не припомню, когда в последний раз обедал в общественном месте. И не покидал этих стен с тех пор, как летал в Вашингтон получать «Медаль свободы», а это было почти пять лет назад.
– Значит, тебе это пойдет на пользу. Ты ведь владеешь почти половиной мира – так неужели тебе не хочется хотя бы взглянуть на него?
Для человека со стороны – вроде нервничающей молодой официантки, которая, явившись на работу, узнала, что сегодня вечером у нее будет всего два клиента, – сидящие за столом мужчины казались почти ровесниками. Примерно в таком возрасте ждут первых внуков. Однако далеко не всем дедушкам специальная команда предварительно стерилизует в ресторане стол и стулья, а еду готовят под внимательными взглядами полудюжины телохранителей.
Моложавому на вид генералу уже исполнилось семьдесят. Он был невысок и крепок; за долгие годы, проведенные на Ближнем Востоке, его кожа приобрела оттенок кофе с молоком. Во время учебы в академии ВВС он занимался борьбой и до сих пор сохранил экономную скользящую походку.
Его высокий собеседник также выглядел загорелым, хотя цветом своей кожи он был обязан искусственно повышенному содержанию меланина в клетках – защите против старящего эффекта ультрафиолетовых лучей. Глядя на его стройную фигуру и крепкие мышцы, официантка – раздосадованная тем, что не смогла узнать никого из двоих явно важных посетителей, – предположила, что он младше генерала. То была простительная ошибка. Лишь легкая неуверенность движений и желтоватый оттенок белков глаз намекали на многочисленные операции и болезненные ежедневные процедуры, поддерживающие в нем жизнь и позволяющие ему считать эту жизнь более или менее нормальной.
– Я рад, что мы так поступили. – Уэллс осторожно глотнул вина, потом поставил стакан и коснулся губ салфеткой, совершая каждое движение с педантичной четкостью. Казалось, он был сделан из хрупкого стекла. – Как хорошо побывать… в другом месте.
– Верно, и если наши парни делают свое дело, то здесь мы можем поговорить спокойнее, чем в бункере под твоим кабинетом. Да и еда здесь тоже ничего. На восточном побережье этакого лосося не попробуешь. Наверное, после той эпидемии такое понятие, как лосось с восточного побережья, уже перестало существовать. – Якубиан отодвинул тарелку с косточками и снял обертку с сигары. – Начну с главного. Я больше не доверяю Старику.
Уэллс едва заметно улыбнулся.
– Поосторожнее со словом «старик».
– Не трать время попусту. Ты знаешь, о ком я и о чем.
Владелец самой мощной в мире технической компании секунду разглядывал партнера, потом повернулся: к столу приближалась официантка. Несколько рассеянное выражение его лица внезапно сменилось суровым. Молодая женщина, отважившаяся наконец выйти из кухни, чтобы забрать пустые тарелки, увидела лицо Уэллса и замерла в нескольких футах от стола.
Генерал услышал, как официантка испуганно вдохнула, и поднял на нее глаза:
– Если ты понадобишься, мы дадим знать. Посиди на кухне или еще где. Сгинь!
Официантка торопливо ушла.
– Не секрет, что ты его не любишь, – проговорил Уэллс. – Не секрет, что я его тоже не люблю, хотя испытываю вынужденное уважение к тому, что он сделал. Но, как я только что сказал, это не секрет. Тогда из-за чего вся эта канитель?
– Потому что кое-что пошло не так. Ты прав, я его не люблю, и, если честно, от всех его египетских выпендриваний меня давно выворачивает. Но если бы все шло по плану, я бы и слова не сказал.
– О чем ты говоришь, Дэниел? – Уэллс напрягся. Его странные глаза, ярко-голубые на фоне старой слоновой кости, казались еще ярче на лишенном эмоций лице. – Что пошло не так?
– Тот, кому удалось сбежать, – «субъект», как его называет наш бесстрашный вождь. Я попросил кое-кого из своих людей провести модельные симуляции – не волнуйся, я не сказал им ничего конкретного, сообщил лишь набор весьма неопределенных параметров. И они неизменно получали один и тот же результат. Короче, такое не могло произойти случайно.
– Случайное не существует. Для этого и нужна наука – я объяснял тебе это уже много раз, Дэниел. Есть лишь пока неизвестные нам параметры.
Якубиан скомкал салфетку.
– Не смей со мной умничать, Уэллс. Я тебе сказал, что это не случайность, а лекция мне не нужна. Моя информация свидетельствует о том, что кто-то наверняка помог этому случиться.
– Кто-то в… группе? Сам Старик? Но почему? И как, Дэниел? Это пришлось бы проделывать прямо у меня под носом.
– Теперь ты понял, почему я не хотел говорить у тебя в кабинете?
Уэллс медленно покачал головой.
– Это косвенное доказательство, Дэниел. Я и сейчас считаю, что наиболее вероятное объяснение – случайность. Даже если твои аналитики скажут, что вероятность внешнего вмешательства 99,99 процента, – и я лишь предполагаю, что у них были точные исходные данные, – все равно остается один шанс из десяти тысяч, что это случайность. Никто из моих людей в этом не сомневается, а ведь именно моим инженерам пришлось все исправлять. Я куда охотнее поверю в то, что мы сорвем в игральном автомате «джек-пот» с такой вероятностью – а она не столь уж и мала, – чем в то, что кто-то пробрался в проект «Грааль» со стороны. – Еще одна холодная улыбка. – Или в проект «Ра», как любит его называть наш бесстрашный вождь. Плесни мне еще немного. Это чилийское?
Якубиан наполнил стакан собеседника.
– Годами не вылезал из своего чертова бункера, а теперь решил надраться за мой счет. Юнец столетний.
– Мне сто одиннадцать, Дэниел. Почти. – Рука Уэллса замерла на полпути ко рту, потом поставила стакан.
– Черт подери, Боб, момент критический! Ты ведь знаешь, сколько времени и сил мы все вложили в этот проект! И знаешь, как мы рискуем – даже сейчас, сидя здесь!
– Знаю, Дэниел. – Теперь улыбка Уэллса стала фиксированной, словно вырезанная на лице деревянной куклы.
– Тогда начни воспринимать меня всерьез. Я знаю, что ты невысокого мнения о военных, – насколько я понял, в твоем поколении все такие, – но если ты полагаешь, что прийти к таким выводам можно и не имея мозгов…
– Я тебя очень уважаю, Дэниел.
– Тогда какого же черта ты пялишься на меня с этой идиотской ухмылкой, когда я пытаюсь тебя настроить на серьезный разговор?
Губы Уэллса превратились в тонкую полоску.
– Потому что думаю, Дэниел. А теперь заткнись на пару минут.
Окончательно перепуганной официантке позволили унести пустые тарелки. Когда она поставила на стол два кофе и порцию коньяка для генерала, Уэллс слегка сжал ее руку. Женщина подскочила и удивленно вскрикнула.
– Если бы вы где-то потерялись и при этом не знали, каким образом попали в незнакомое место, то как бы вы поступили?
Официантка уставилась на него широко раскрытыми глазами:
– Я… извините, сэр?
– Вы меня слышали. Так как бы вы поступили?
– Если бы я… потерялась, сэр?
– И оказались в незнакомом месте, не понимая, как туда попали. Скажем, у вас амнезия и вы не помните, откуда вы.
Раздраженный Якубиан хотел что-то сказать, но Уэллс быстрым взглядом заставил его замолчать. Генерал скривился и полез в карман за сигарой.
– Ну, не знаю… – Женщина попыталась выпрямиться, но Уэллс крепко держал ее за руку. – Наверное, я… дождалась бы кого-нибудь. Никуда бы не уходила, чтобы меня смогли отыскать. Так нас учили на курсах гидов.
– Понятно… – кивнул Уэллс. – У вас легкий акцент, дорогая. Вы откуда родом?
– Из Шотландии, сэр.
– Как мило. Вы, должно быть, приехали сюда после Кризиса, верно? А скажите, если бы вы оказались в стране, где у вас нет знакомых, и не знали, станет ли вас кто-либо искать, как бы вы тогда поступили?
Девушка начала паниковать. Она оперлась о стол свободной рукой и сделала глубокий вдох.
– Я… попыталась бы отыскать дорогу… людей, которые много путешествовали. Стала бы выяснять, что находится по соседству, пока не услышала бы знакомое название. А потом, наверное, отправилась бы в путь и попробовала бы добраться до знакомых мест.
– Хмм-м. – Уэллс сжал губы. – Очень хорошо. Вы весьма разумная девушка.
– Сэр? – отозвалась она вопросительно и повторила чуть громче: – Сэр!
На лицо Уэллса уже вернулась полуулыбка, и ответил он лишь через несколько секунд:
– Да?
– Вы мне делаете больно, сэр.
Он отпустил девушку, и она быстро ушла на кухню, не оглянувшись.
– На кой черт тебе это понадобилось?
– Просто уточнял, как мыслят люди. Обычные люди. – Уэллс поднял чашку и осторожно глотнул кофе. – Если бы имелась возможность проникнуть в проект «Грааль» и освободить тот объект – а я не утверждаю, что такая возможность существует, Дэниел, – то кто мог бы это сделать?
Генерал прикусил сигару, отчего ее тлеющий кончик опасно приблизился к носу.
– Очевидно, весьма немногие. Кто-то из твоих соперников?
Уэллс обнажил безупречные зубы в улыбке иного рода.
– Вряд ли.
– Тогда что остается? ЮНКОМ? Крупная метрополия или государство?
– Или кто-то из Братства, как мы уже предполагали. А это реальная вероятность, потому что у его членов имеется преимущество. – Уэллс кивнул, размышляя. – Им известно, что следует искать. Никто иной даже не знает, что такое существует.
– Значит, ты воспринял меня всерьез.
– Разумеется. – Уэллс поднял ложечку и стал смотреть, как с нее в чашку капает кофе. – Меня это давно встревожило, но разговор о вероятностях заставил меня понять, что это скверный расклад и игнорировать его дальше уже нельзя. – Он снова окунул ложечку, но на сей раз стал капать кофе на скатерть. – Никогда не понимал, зачем Старику понадобилась эта модификация, а на меня и «Телеморфикс» упала тень, когда объект соскочил с радара. До сих пор я позволял Старику самому с этим справляться, но, думаю, ты прав – нам надо стать более активными.
– Вот теперь ты заговорил как надо. Как по-твоему, сделка в Южной Африке имеет к этому какое-то отношение? Ему вдруг ни с того ни с сего страстно захотелось избавиться от нашего старого приятеля. А ведь Балли вышел из членов Братства почти пять лет назад. Так почему именно сейчас?
– Не знаю. Очевидно, подробности мы узнаем, когда он принесет спецификацию на задание. Но сейчас меня гораздо больше интересует дыра в собственном заборе… если она существует.
Якубиан допил коньяк и облизнулся.
– Знаешь, я прихватил целый отряд охранников не только для очистки ресторана. Я подумал, что могу оставить несколько человек тебе в помощь. Один из моих парней работал в «Сосновом ущелье», а другой только что окончил школу промышленного шпионажа «Криттапонга» и знает все новейшие трюки.
Уэллс приподнял бровь:
– И он ушел из «Криттапонг» США, чтобы работать у тебя? За армейский оклад?
– Нет. Мы его завербовали еще до того, как он пошел туда работать. – Генерал рассмеялся и провел пальцем по краю бокала. – Значит, ты решил сосредоточить усилия на поисках способа, при помощи которого кто-то проник в проект?
– Если кто-то в него проник – я пока считаю, что этого не произошло. Господи, да ты сам подумай о последствиях, если так оно и есть. Но ты прав, этим я тоже займусь. Но нам надо сделать и еще кое-что.
– Да? И что же?
– Ну, так кто из нас слишком много выпил? Не будь ты немного под хмельком, твой блестящий военный ум наверняка бы мгновенно это ухватил, Дэниел.
– Считай, что я этого не слышал. Скажи сам.
Уэллс положил на стол удивительно гладкие руки.
– У нас есть основания полагать, что в системе безопасности пробита брешь, так? А поскольку моя организация полностью отвечает за безопасность проекта, я обязан подозревать всех – даже членов Братства. Даже самого Старика. Я прав?
– Прав. И что же?
– А то, что теперь я обязан – с твоей помощью, разумеется, поскольку у «Телеморфикса» всегда были очень теплые отношения с правительством, – попробовать отыскать не только эту брешь, но и самого беглеца. Внутри системы. И если, обнаружив беглеца, мы заодно узнаем, чем он так привлек внимание Старика, и это знание окажется опасным для интересов наших уважаемых коллег… то нас ждет неизбежный позор, верно, Дэниел?
– Мне нравится ход твоих мыслей, Боб. Ты становишься все лучше и лучше.
– Спасибо, Дэниел.
Генерал встал.
– Почему бы нам не вернуться? Моим парням не терпится приняться за это дело.
Уэллс тоже поднялся, только медленнее.
– Спасибо за обед. У меня давно уже не было такого приятного вечера.
Генерал Якубиан провел карточкой перед считывателем на прилавке и приветливо помахал официантке, которая выглядывала из-за двери, словно загнанный в угол зверек. Потом повернулся и взял Уэллса под руку.
– Всегда приятно пообщаться со старым другом.
* * *
–… И волк все бежал и бежал, пытаясь вытряхнуть из брюха раскаленные камни, но дровосек зашил их туда крепко. Он подбежал к реке и стал пить, пока камни внутри наконец не остыли, но они были очень тяжелыми, и волк свалился в реку и утонул.А Красная Шапочка и бабушка радостно обнялись и поблагодарили дровосека за его доброту. И с той поры они жили счастливо… Извини. – Мистер Селларс закашлялся и протянул дрожащую руку к стакану с водой. Кристабель подала ему стакан.
– Но в книгоочках сказка кончается не так. – Она немного встревожилась. Сказкам не полагается заканчиваться по-разному. – В настоящей сказке волк раскаялся и пообещал никогда больше так не делать.
Мистер Селларс глотнул воды.
– Что ж, все меняется, и сказки тоже. Полагаю, в исходной версии даже Красной Шапочке и бабушке не удается уцелеть, не говоря уж о злом волке.
– Что такое «непорочная дева»?
– Самое начало всех сказок, – улыбнулся старик. – Или истинное событие, которое потом оплели небылицами.
– Но сказки не бывают настоящими. Мне так мама говорила. Они просто сказки – поэтому, когда их слушаешь, не надо бояться.
– Но все имеет свое начало, Кристабель. – Старик повернулся и посмотрел в окно. Сквозь густую листву растущих перед ним растений можно было разглядеть лишь кусочек голубого неба. – А в каждой сказке есть хоть капелька, но правды.
Браслет Кристабель начал мерцать. Девочка нахмурилась и встала.
– Мне надо идти. У папы завтра выходной, и мы сегодня вечером уезжаем, а мне еще надо уложить одежду и игрушки. – Она вспомнила слова, которые полагалось сказать. – Спасибо за сказку, мистер Селларс.
– О… – немного удивленно произнес старик. Он молчал, пока девочка, переодевшись, не вошла в комнату. – Мой юный друг, хочу тебя кое о чем попросить. Мне не хочется тебя обманывать, иначе мне будет невыносимо стыдно.
Кристабель не поняла, о чем он говорит, но, похоже, о чем-то плохом. Она сунула палец в рот и молча застыла на месте, ожидая продолжения.
– Когда вы вернетесь из поездки, я тебя попрошу кое-что для меня сделать. И некоторые мои просьбы могут тебе показаться нехорошими. Ты даже можешь испугаться.
– А больно не будет?
– Нет, – покачал головой мистер Селларс. – Я никогда не сделаю тебе больно, малышка Кристабель. Ты мой очень большой друг. Но то, что я тебя попрошу сделать, – секрет, причем самый важный из всех, которые тебя просили сохранить. Понимаешь?
Девочка кивнула и широко раскрыла глаза. Старик говорил очень серьезно.
– Тогда иди и повеселись в выходные со своей семьей. Но когда вернешься, то, пожалуйста, приди ко мне как можно скорее. Я не знал, что ты уедешь, и боюсь, что… – Он помолчал. – Так ты придешь ко мне, как только вернешься? Ты будешь здесь в понедельник?
Кристабель снова кивнула.
– Мы прилетим обратно в воскресенье вечером. Так мне мама сказала.
– Хорошо. А теперь иди. И не скучай.
Кристабель шагнула к двери и обернулась. Старик смотрел на нее. Его забавное, словно расплавленное лицо выглядело очень несчастным. Девочка подбежала к нему и поцеловала в щеку. Кожа у него оказалась прохладной и гладкой, совсем не похожей на колючую папину щеку.
– До свидания, мистер Селларс.
Она быстро закрыла дверь, чтобы влажный воздух не вырвался наружу. Когда она бежала по дорожке, старик ей что-то крикнул, но за толстым оконным стеклом она не разобрала слов.
Кристабель медленно шла домой, напряженно размышляя. Мистер Селларс всегда был к ней добр, и он ее друг, пусть даже родители не велят к нему ходить. Но теперь он сказал, что попросит ее сделать какие-то скверные вещи. Она не знала, что такое скверные вещи, но когда стала об этом думать, у нее похолодело внутри.
Может, это небольшие скверные вещи – вроде того случая, когда она взяла мыло? То был небольшой проступок, потому что никто про это не узнал и ей не попало. В конце концов, она ведь не украла это мыло в магазине или у кого-нибудь дома. Или это скверные вещи другого рода – например, очень, очень и очень плохо садиться в машину к незнакомому человеку; мама всегда так тревожится, когда про такое говорит. Или это тайная плохая вещь вроде той, что однажды сделал папин друг капитан Паркинс, после чего миссис Паркинс прибежала к ним домой со слезами на глазах. Такие плохие вещи взрослые ей никогда не объясняли, только напускали на лицо таинственность и говорили друг другу: «Ну, сами знаете» – или обсуждали их, когда Кристабель ложилась спать.
Фактически сам мистер Селларс был плохой вещью, которой никто никогда не объяснял. Папа и мама сказали ей, что он не совсем здоров и к нему нельзя ходить, особенно маленьким девочкам, но сам мистер Селларс пояснил, что это не совсем правда. Но почему тогда родители не разрешают ей навещать милого и одинокого старика? Это ее очень смущало.
Все еще тревожась, она срезала угол по чьей-то лужайке и вышла на Редленд. В доме залаяла собака, и Кристабель тоже захотелось иметь собаку – симпатичную белую собачку с висячими ушами. Тогда у нее будет друг, с которым можно поговорить. Порция – ее подруга, но она хочет разговаривать только об игрушках, дядюшке Джингле и о том, что говорили девочки в школе. Мистер Селларс тоже ее друг, но если он попросит ее делать плохие вещи, то, может, он не очень-то хороший друг.
– Кристабель!
Она испуганно подняла голову. Рядом остановилась машина, распахнулась дверца. Девочка взвизгнула и отпрыгнула – неужели это и есть та плохая вещь, о которой говорил мистер Селларс, и теперь он за ней приехал? Самая плохая из всех?
– Ты что, Кристабель? Это же я.
Она наклонилась и заглянула в машину.
– Папа!
– Залезай, подвезу.
Кристабель забралась в машину и обняла отца. Щеки его до сих пор слегка пахли, как после бритья. На нем был костюм – значит, он едет с работы. Она уселась рядом с отцом, ремень безопасности подстроился под размер ее детского тельца.
– Я не хотел тебя напугать, малышка. Ты откуда идешь?
Она уже открыла рот, но не ответила. Порция жила в другой стороне.
– Я играла с Офелией.
– Офелией Вейнер?
– Ага. – Болтая ногами, она смотрела, как за стеклом мелькают деревья. Вскоре они поплыли медленнее, потом остановились. Кристабель посмотрела в боковое окно: машина стояла на Стилвелл, в двух кварталах от дома. – Почему мы здесь остановились?
Отцовские пальцы коснулись ее подбородка и повернули голову. Нахмуренный лоб отца покрылся морщинками.
– Ты играла с Офелией Вейнер? Только что? У нее дома?
Голос отца звучал вкрадчиво и страшновато. Она кивнула.
– Кристабель, днем я отвез мистера и миссис Вейнер вместе с Офелией в аэропорт. Они уехали на выходные, как скоро уедем мы. Почему ты мне солгала? И где ты была?
Девочка испугалась: сердитое лицо отца означало, что она поступила плохо. Когда у отца такое лицо, он может и отшлепать. Кристабель заплакала.
– Прости, папа. Прости.
– Просто скажи правду, Кристабель.
Она уже испугалась по-настоящему. Ей запретили ходить к мистеру Селларсу, и если она скажет отцу правду, у нее будут крупные неприятности – уж отшлепают наверняка. А может, и у мистера Селларса будут неприятности. Его что, тоже отшлепают? А он такой маленький и слабый, ему будет больно. Но мистер Селларс захотел, чтобы Кристабель делала плохие вещи, он сам так сказал, а папа теперь очень сердит. Ах, как трудно думать! Будучи не в силах больше сдерживаться, Кристабель расплакалась.
– Кристабель Соренсен, мы никуда не поедем, пока ты не скажешь мне правду. – Она ощутила, как на голову ей легла отцовская рука. – Ну, не плачь. Я люблю тебя, но хочу все знать. Тебе станет намного легче, если ты скажешь правду.
Кристабель подумала о забавном мистере Селларсе и о том, каким несчастным он сегодня выглядел. Но папа сидел совсем рядом, а учитель в воскресной школе всегда говорил, что врать грешно и что лгуны попадут в ад и там сгорят. Она глубоко вздохнула и вытерла нос и верхнюю губу. Лицо у нее было мокрое и несчастное.
– Я… ходила к…
– Да? – Отец был такой рослый, что касался головой крыши машины. Большой, как монстр.
– К этой… тете.
– Какой еще тете? О чем ты, Кристабель?
Это была такая большая ложь – и такая скверная, – что девочка едва ее выговорила, и ей пришлось снова набрать воздуха.
– У н-н-нее… собака. И она разрешает мне с ней играть. Ее зовут М-М-Мистер. Мама говорит, что я не могу иметь собаку, а мне очень, очень хочется. И я боялась, что ты запретишь мне туда ходить.
Она так удивилась, услышав, как с ее губ сорвалась столь жуткая и столь большая ложь, что разревелась пуще прежнего. Папа так упорно на нее смотрел, что Кристабель пришлось отвернуться. Отец снова взял ее за подбородок и нежно повернул голову.
– Это правда?
– Клянусь, папочка. – Она шмыгала и шмыгала, пока не перестала реветь, но из носа все еще текло. – Это правда.
Отец выпрямился и тронул машину с места.
– Что ж, я очень на тебя сердит, Кристабель. Ты ведь знаешь, что всегда должна нам говорить, куда идешь, даже на Базе. И никогда, никогда не смей мне больше лгать. Поняла?
Кристабель снова вытерла нос. Рукав стал влажным и липким.
– Поняла.
– Собака. – Он свернул на Уиндикотт. – Подумать только! Кстати, как эту тетю зовут?
– Не… знаю. Она взрослая. Старая, как мама.
Отец рассмеялся.
– Пожалуй, это я маме пересказывать не стану. – Его лицо снова стало хмурым. – Ладно, шлепать я тебя не буду, потому что ты все же сказала мне правду, а это самое главное. Но начала ты с вранья, да еще ушла, не сказав куда. Так что, когда мы вернемся из Коннектикута, посидишь немного дома. Недельку или две. А это значит, из дома ни ногой – ни к Порции поиграть, ни к другим девочкам, ни к тете с собакой по кличке Мистер. Так будет честно?