Уильямс Тэд. Город золотых теней

   – Он пришел ко мне, случайно перепутал комнату, и вы начали драться. Причем драку затеял ты. И это ты схватился за нож.
   – Что правда, то правда. – Лицо Длинного Джозефа посветлело. – Хо-хо! Я собирался порезать его на куски. Чтобы впредь ему неповадно было залезать в чужие спальни.
   Рени раздраженно вздохнула.
   – Только помни: он делает нам большое одолжение. И не забывай, что я отстранена от работы и сижу на половинном окладе. Нам вообще повезло, что мы можем куда-то уехать. Тот дом выставлен на продажу. Никто не согласился бы поселить там людей, пока те его не купят. Джереми может попасть в большую беду, если кто-то узнает об этом. Но он хочет помочь мне отыскать подонков, которые убили Сьюзен. Вот почему он нам помогает.
   – Ладно-ладно. – Длинный Джозеф махнул рукой, будто хотел сказать, что его, как всегда, не поняли. – Но если он снова полезет ночью в мою комнату или начнет заигрывать со мной, я проломлю ему череп.
 
   – Это все новое, – сказал Джереми, кивая в сторону ограды, которая окружала дом. – Племянник Сьюзен решил улучшить систему безопасности. Парень считает, что это поможет ему продать особняк. – Презрительно поджав губы, он дал понять, что думал о новом землевладельце. – Здесь вы будете в безопасности. Это самая надежная и эффективная система защиты. Последняя модель.
   Рени сомневалась, что эта последняя усовершенствованная система охраны помешала бы людям из Братства проникнуть в дом. Но она предпочитала держать свои мысли при себе – тем более что особняк был определенно надежнее их сгоревшей квартиры.
   – Спасибо, Джереми. Я даже не могу сказать, как мы благодарны вам. У нас нет таких друзей и родственников, к которым мы могли бы уехать. Старшая папина сестра умерла два года назад, а вторая живет в Англии. Так что сами понимаете…
   – Колючая и черствая злючка, – заворчал Длинный Джозеф. – Лично я у нее и куска хлеба не возьму. Если вам нужна палка, чтобы почесать себе спину, так она сгодится в самый раз.
   Когда они выехали на полукруглую подъездную аллею, система защиты с шипением закрыла за машиной бронированные ворота. Отец Рени прильнул щекой к стеклу и с мрачным изумлением уставился на здание.
   – О, всемогущий Боже! Взгляните на это! Не дом, а целый отель. Только белые могут позволить себе такое. Все хорошие места достаются лишь тем, кто вытирает ноги о спину черного человека.
   Джереми резко нажал на тормоза, и машина, дернувшись, остановилась на посыпанной гравием дорожке. Он обернулся, посмотрел на Большого Джозефа, и его продолговатое лицо исказила гримаса гнева.
   – Послушай, мужик! Ты говоришь как полный идиот! Ты же ничего не знаешь об этой женщине!
   – Да при одном взгляде на такой особняк я могу сказать, что им владеет белый расист.
   – Доктор Ван Блик всю жизнь помогала людям! И не смей говорить о ней плохо! – В глазах Джереми Дако блеснули слезы. – Короче, если будешь болтать такую чушь, тебе придется поискать себе другое место.
   Застонав от смущения, Рени сердито сказала:
   – Папа, он прав! Ты говоришь как идиот! Не зная Сьюзен, ты оскорбляешь нашу светлую память об этой женщине. Мы приехали в ее дом, потому что она была моим другом. И еще потому, что Джереми согласился нам помочь.
   Длинный Джозеф поднял руки с видом всепрощающего великомученника.
   – О, мой Бог! Что вы так кипятитесь? Я и слова не сказал про вашу знакомую леди. Я только констатировал факт, что в таких домах обычно живут белые бездельники и тунеядцы. Да бросьте, ребята! Вы же тоже черные! Не будете же вы утверждать, что белые такие же трудяги, как мы – настоящие черные?
   Вздохнув и покачав головой, Джереми отвернулся и подогнал машину к портику дома.
   – Я вытащу ваши чемоданы из багажника, – сказал он.
   Взглянув сердито на отца, Рени поспешила на помощь.
   Джереми отвел их наверх, показал пару спален и ванную. Осмотрев обои с бледным рисунком из забавных тряпичных кукол, Рени решила, что ее комната предназначалась для ребенка. Хотя, насколько она знала, у Ван Бликов не было детей. Рени никогда не задумывалась, почему их не было, но теперь поняла, какую тоску и печаль хранило сердце Сьюзен.
   Она заглянула в комнату отца. Длинный Джозеф сидел на постели и с подозрением рассматривал старинную мебель.
   – Ну, как ты устроился, папа? Может быть, ляжешь и немного вздремнешь? – Тон Рени достаточно ясно давал понять, что это скорее приказ, чем предложение. – Я пойду, соберу что-нибудь перекусить. Позову тебя, когда все будет готово.
   – Не знаю, понравится ли мне здесь – в таком большом и пустом доме. Но думаю, я могу пожить тут немного для пробы.
   – Да уж, поживи, пожалуйста.
   Она закрыла дверь и сделала глубокий вдох, чтобы умерить клокотавшее в груди раздражение. Взгляд скользнул по стенам и потолку широкого коридора.
   Стивену бы здесь понравилось, подумала Рени. Она представила себе брата, радостно бегущего по коридору и возбужденно рассматривающего новый дом, и у нее закружилась голова. Она пошатнулась, слезы обожгли глаза, а руки судорожно ухватились за перила. Прошло несколько минут, прежде чем Рени почувствовала себя достаточно спокойной для того, чтобы спуститься к Дако и извиниться за поведение отца.
   Джереми, полировавший на кухне уже сиявшую кастрюлю, лениво отмахнулся от ее объяснений.
   – Я все понимаю. Ваш старик похож на моего. Эти люди никогда не могли сказать о ком-то хорошего слова.
   – Он не такой уж и плохой, – возразила Рени, в душе соглашаясь со своим собеседником. – Просто после смерти мамы он так и не оправился.
   Дако кивнул и как-то странно взглянул на нее.
   – Вечером я заеду за вашим другом, а потом, если хотите, приготовлю вам ужин.
   – Спасибо, Джереми, но вам не стоит утруждать себя. – Она замолчала, заметив на его лице тень тоскливого разочарования. Очевидно, он тоже страдал от одиночества. Насколько знала Рени, в его жизни не было более близких людей, чем мать и Сьюзен Ван Блик. И вот теперь Сьюзен не стало. – Вы и так сделали для нас очень много. Это я должна готовить для вас ужин.
   – Но вы перевернете здесь все вверх дном! – воскликнул он с притворным ужасом. – Я не потерплю беспорядка на кухне!
   Несмотря на шутливый тон, в его голосе по-прежнему чувствовалась печаль.
   – А если с вашего разрешения? – ласково спросила Рени. – Обещаю, что все ваши советы будут с радостью приняты.
   – Хм-м! Тогда посмотрим.
 
   Между кухней и гостиной тянулся длинный коридор, а Рени не знала, где находился выключатель. Кроме узких краев большого блюда, ей приходилось придерживать тяжелую керамическую крышку, которая все время норовила упасть, и поэтому она медленно продвигалась вперед сквозь полумрак, разбавленный слабым оранжевым светом. Последние краски заката, проникая через высокие узкие окна, оставляли на потолке бесформенные алые пятна. Темнота казалась почти осязаемой – эдакое мощное и древнее существо, украшенное огоньками охранной системы, которые помигивали в ответ на приближение человека.
   Она выругалась, ударившись коленом о почти невидимый стол, но ее успокоили близкие голоса друзей, которые доносились из гостиной. Как хорошо, подумала Рени, что можно найти кого-то на другом конце темноты.
   Джереми и ее отец вели немногословную беседу о богатом имении Клоофа, которое граничило с участком Ван Бликов. Ксаббу, приехавший час назад с одним маленьким дешевым чемоданчиком, рассматривал рисунки и фотографии над рабочим столом погибшей хозяйки.
   – Рени, я слышал, вы ударились обо что-то. Не очень ушиблись?
   Она с улыбкой покачала головой.
   – Просто врезалась в стол. Ну как? У тебя уже разыгрался аппетит?
   – Надеюсь, вы нашли на кухне все, что вам требовалось? – спросил Джереми, высокомерно изогнув красивые брови. – Вы ничего там не разбили?
   – Ничего, кроме своей гордости, – со смехом ответила Рени. – Я никогда еще не видела так много кухонных принадлежностей. Нет, это все не для меня. Стыдно сказать, но я использовала только одно блюдо и пару кастрюль.
   – Не наговаривай на себя, девочка, – строго сказал отец. – Ты прекрасная стряпуха.
   – Я тоже так думала, пока не увидела кухню Джереми. Готовить там курицу в подливе так же нелепо, как идти в центр Калахари для того, чтобы высушить постиранное белье.
   Ксаббу заливисто засмеялся, чем вызвал снисходительную усмешку Джереми.
   – Ладно, – сказала она, – давайте сюда свои тарелки.
 
   Джереми и Рени допивали бутылку вина. Ее отец и Ксаббу принесли из холодильника ящик с бутылками пива, и Длинный Джозеф поделил его с бушменом пропорционально их росту. Джереми развел огонь в широком камине и выключил верхний свет. Желтые и красные сполохи затанцевали по стенам и потолку, навеяв на собравшихся задумчивое и мечтательное молчание.
   Рени вздохнула.
   – Прекрасный вечер. Так легко забыть все то, что случилось с нами, расслабиться… отпустить свою боль…
   – Ах, девочка, когда же ты успокоишься? – заворчал отец. – Расслабься. Это именно то, что тебе надо сделать. Ты всегда встревожена. Очень встревожена. – Он повернулся к Джереми, словно искал у него поддержки: – Разве можно так себя изводить?
   – А как мне не тревожиться, папа? Мы ведь здесь не потому, что нам этого захотелось. Кто-то сжег наш дом. Кто-то напал на Сьюзен. Да что там темнить. Они убили ее! Убили! – Она бросила быстрый взгляд на Джереми. Тот мрачно смотрел на огонь. – Нам мало что известно о тех, кто совершает эти преступления. Они богаты и сильны, и мы не можем добраться до них – ни в реальной жизни, ни в виртуальной реальности. Даже если мистер Сингх – это, папа, тот старый программист – узнает, как пробраться в сеть, нам придется исследовать огромные просторы. И я чувствую себя проигравшей. У меня нет снаряжения, чтобы оставаться в сети достаточно долгое время. А ведь нам предстоит пройти через несколько рубежей уникальной защиты, за которыми они спрятали свое Иноземье. – Рени обреченно пожала плечами. – И еще я тревожусь о том, куда мы денемся, когда нам придется оставить этот дом.
   – Неужели они уничтожили все оборудование доктора? – спросил Джереми. – Может быть, что-то уцелело… Я не совсем понимаю, о чем вы говорите, но доктор Ван Блик велела мне оказывать вам любую помощь.
   Рени печально улыбнулась.
   – Я видела, во что они превратили ее лабораторию. Эти изверги позаботились, чтобы никто не мог воспользоваться оборудованием Сьюзен.
   Длинный Джозеф сердито фыркнул.
   – Так оно и есть. Так всегда было и будет. Мы год за годом выгоняем этих белых расистов из правительства, но черный человек по-прежнему не может надеяться на справедливость. И никто не поможет моему мальчишке! Моему сыночку… Стивену!
   Его голос надломился, и он, прикрыв лицо мозолистой ладонью, поспешно отвернулся от огня.
   – Если кто-то и может помочь ему, то только ваша дочь, – сказал Ксаббу. – У нее большое сердце и сильная воля, мистер Сулавейо.
   Рени удивилась его уверенности. Но маленький человек сидел в тени, и она не видела лица бушмена. Отец ничего не ответил.
   Джереми открыл вторую бутылку вина и перевел разговор на другую тему. Чуть позже Длинный Джозеф начал тихо напевать. Поначалу Рени осознавала его голос как низкий тон на границе ее внимания, но постепенно песня становилась все громче и громче.
   «Имитхи гоба кахл, итхи, итхи куньяказу ма хламву канье, канье. Канье, канье».
   Эта старая зулусская колыбельная досталась ему в дар от бабушки – напевная и нежная мелодия, похожая на тот ветерок, о котором в ней говорилось. Рени слышала ее много раз, но это было давно – в далеком-далеком детстве.
   «Все деревья склоняются то так, то эдак. И все листья колышатся и так, и вот так. И так, и вот так».
   На нее нахлынули воспоминания о детстве – о том времени, когда Стивен еще не родился. Однажды мать с отцом повезли ее в гости к тетке, которая жила в Ледисмите. Автобус трясло; Рени подташнивало, и она прижималась к матери. А отец напевал ей эту старую колыбельную с монотонным «канье, канье». Она вспомнила, что притворялась тогда больной даже после того, как ей стало лучше, – лишь бы он пел эту песню снова и снова.
   Напевая, Длинный Джозеф покачивался из стороны в сторону. Его пальцы, лежавшие на бедрах, словно два больших паука, отбивали какой-то ритм.
   «Зифумула каньяни на изиньоне сидле кени».
   «Смотри, как они отдыхают в этот солнечный день, – прекрасные птицы неба, живущие в счастливых гнездах…»
   Рени уловила какое-то движение. Повернув голову, она увидела Ксаббу, который танцевал перед огнем под мелодию Длинного Джозефа. Он склонялся и выпрямлялся. Его руки простирались вперед, а затем, покачиваясь, опускались к бедрам. Любопытный ритм был странным и плавным – он манил и завораживал, как взгляд змеи.
   «Имитхи гоба кахле, итхи, итхи куньяказу ма хламву канье, канье. Канье, канье».
   «Дети, дети, дети, возвращайтесь домой. Дети, дети, дети, возвращайтесь домой…»
   Песня продолжалась довольно долго. Наконец Длинный Джозеф оборвал последнюю фразу, осмотрел освещенную камином комнату и покачал головой, словно только что выплыл из глубин чудесной мечты.
   – Это было прекрасно, папа. – От вина и плотного ужина у Рени немного заплетался язык, но ей хотелось говорить отцу хорошие и ласковые слова. – Мне всегда нравилось, как ты поешь. И я давно уже не слышала этой песни.
   Он смущенно пожал плечами и засмеялся.
   – А что! Этот парень привез нас в большой дом. Моя дочь приготовила ужин. Вот я и подумал, что надо как-то отплатить за гостеприимство и заботу.
   Джереми, который, слушая песню, отвернулся от огня, степенным кивком одобрил такую сделку.
   – Твоя песня напомнила мне нашу поездку к тете Теме, – продолжала Рени. – Мы ехали в автобусе, и ты напевал мне колыбельную.
   – У твоей тети лицо походило на плохую дорогу, – проворчал отец. – Немудрено, что наша мама привлекала к себе внимание всех мужчин этой странной семьи. – Он поднялся на ноги. – Пойду возьму еще пивка.
   Рени повернулась к Ксаббу:
   – Твой танец был потрясающим.
   Ей хотелось задать вопрос, но она боялась, что может показаться снисходительной.
   «О Боже, – подумала она. – Неужели надо быть антропологом, чтобы говорить с отцом и моим другом? Нет, тут что-то не так… Ксаббу на меня не обидится».
   – Что это было? – наконец спросила она. – У твоего танца есть какое-то название? Или ты танцевал, как мог – от души?
   Он улыбнулся, и его глаза почти скрылись в морщинках.
   – Я использовал элементы танца Великого голода.
   Длинный Джозеф вернулся с двумя бутылками и предложил одну бушмену. Тот покачал головой. Удовлетворенный тем, что его хорошие манеры вознаграждены, отец Рени сел в кресло и отхлебнул сначала из одной бутылки, а затем из другой. Ксаббу встал, подошел к картине над рабочим столом и задумчиво обвел пальцем какую-то фигуру.
   – У нас есть два танца для чувства голода, – сказал он, повернувшись к Рени. – Первый мы называем танцем Малого голода и танцуем его, когда голодает тело. Он выражает нашу просьбу о терпении и ослабляет боль в пустых желудках. Но когда наши животы полны, мы его не танцуем. После такой хорошей пищи, которую вы приготовили нам нынче вечером, это было бы неуважением. – Бушмен с улыбкой посмотрел на Рени. – Однако есть голод, который нельзя утолить, набив живот едой. Его не излечит даже мясо самой жирной антилопы. Даже самые сочные муравьиные яйца!
   – Муравьиные яйца? – с преувеличенной брезгливостью спросил Длинный Джозеф. – Ты ел яйца насекомых?
   – Я ел их много раз, – по-прежнему улыбаясь, ответил Ксаббу. – Они мягкие и сладкие.
   – Все, парень, замолчи! – поморщившись, закричал Длинный Джозеф. – Меня мутит, когда я думаю об этом.
   Джереми встал и потянулся.
   – А почему вас не мутит при виде рыбьей икры? Или птичьих яиц?
   – Говори за себя. Я не ем икру. Что касается птиц, то куриные яйца считаются обычным диетическим продуктом.
   – Видите ли, мистер Сулавейо, когда человек живет в пустыне, он не может отвергать продукты, которые пригодны к пище. – Хитрая улыбка на лице Ксаббу стала еще шире. – И все же некоторые из них нравятся нам больше, чем другие. Например, муравьиные яйца.
   – Папа, ты ведешь себя как сноб, – возмутилась Рени. – Причем абсолютно необоснованно. Прошу тебя, Ксаббу, расскажи об этом танце. О Великом голоде.
   – Обзывай меня, как хочешь, девочка, – сказал отец снисходительным тоном. – Но чтобы я ваших яиц в своей тарелке не видел.
   – Все люди знают Великий голод, – произнес бушмен, указывая в сторону картины. – Не только те, кто танцует здесь, но и человек, который нарисовал этих танцоров, и мы, смотрящие на рисунок. Великий голод по теплу и семье, по общим связям со звездами, землей и другими живыми существами…
   – И тоска по любви? – спросила Рени.
   – Да, наверное, – задумчиво ответил Ксаббу. – У нас обычно так не говорят. Но если вы подразумеваете нечто такое, что радует людей, что сближает их, а не разъединяет, то тогда да. Ибо это голод той части человека, которую нельзя насытить мясом и вином.
   Рени хотела спросить, почему он выбрал этот танец, но такой вопрос вдруг показался ей очень грубым и бестактным. Несмотря на силу тела и духа, маленький человек пробуждал в ней какие-то непонятные покровительственные чувства.
   – Красивый танец, – наконец сказала она. – Очень красивый.
   – Спасибо. Мне было приятно танцевать его для своих друзей.
   Все смущенно замолчали. Решив, что ничего плохого не случится, если тарелки останутся на столе до завтрашнего утра, Рени поднялась и сообщила, что отправляется спать.
   – Спасибо, Джереми, что привезли нас сюда.
   Дако кивнул, не поднимая головы.
   – Все нормально, Рени. Вы здесь желанные гости.
   – Папа, спасибо за песню.
   Длинный Джозеф посмотрел на нее тоскливым взглядом и печально улыбнулся.
   – Да не за что, детка. Я просто пытаюсь тащить свою ношу.
 
   Она то всплывала, то вновь погружалась в причудливую и тревожную полудрему, зная, что множество нерешенных проблем не подпустят ее к драгоценному сну. Рени изо всех сил рвалась к долгожданному забвению, но оно по-прежнему оставалось недосягаемым. В конце концов она села, включила свет и тут же выключила, отдав предпочтение темноте. Ей вспомнились слова Ксаббу. Фраза влилась в поток беспорядочных мыслей, как припев популярной песни: «… Такое, что радует людей, что сближает их, а не разъединяет».
   Да, но что она и ее друзья могли сделать в такой ситуации? И почему она вновь оказалась в роли лидера? Неужели никто другой не мог взять на себя ответственность за их жизни?
   Рени подумала об отце, который храпел сейчас в соседней комнате, и лишь воспоминания о приятном вечере, проведенном в кругу друзей, смягчил ее негодование. Отец совершенно не оказывал ей поддержки. Как бы мало она ни спала этой ночью, он скоро начнет зудеть, что уже встал, а завтрак еще не готов. Он привык быть опекаемым и ожидаемым. Наверное, таким его сделала мать, по каким-то причинам смирившаяся с унаследованной идеей об образе африканского мужчины. Так уж повелось, что мужчины всегда сидели у костра, хвастаясь газелью, убитой три недели назад, а женщины в это время готовили пищу, шили одежду и заботились о детях. Кроме того, им приходилось обхаживать своих мужей, этих больших проказливых детей, которые обижались, если их не считали центром вселенной…
   Она чувствовала, что ее переполняет гнев – гнев на отца и Стивена… за его дурацкое бегство. Рени не хотела сердиться на брата, но все равно сердилась. Он убежал от нее. Он отверг ее любовь и боль. И вот теперь он лежал под системой – безмолвный и ни к чему не восприимчивый.
   Интересно, изменилась бы их жизнь, если бы мать не умерла? Рени попыталась представить себе быт, где кто-то еще мог подставить свое плечо под бремя забот. Однако ей не удалось вообразить такую реальность. О Боже, нормальная юность, вполне обычная для других людей, когда девушка может думать только об учебе и своих друзьях. Летний приработок по желанию, а не утомительная работа после занятий в университете. Но нет – мечты о подобной жизни были чисто интеллектуальным упражнением, потому что женщина из этого выдуманного мира абсолютно не походила бы на нее. Другая Рени, один из нереальных образов в Зазеркалье Алисы.
   Ей вспомнилась мать – красивая и стройная Мириам. Зачем она тогда вышла из дома? Если бы в магазин ходил отец, они и сегодня жили бы вместе. Одна ее широкая улыбка, появлявшаяся на темном лице, как чудесный подарок в руке волшебника, могла бы исцелить тоску и одиночество Рени. Но мать и ее улыбка превратились теперь в далекие воспоминания, которые становились с каждым годом все слабее и слабее.
   «Сближает, а не разъединяет», – сказал Ксаббу. Нет, это не ее проблема. Но одиночество тоже бывает Великим и Малым. Рени всегда окружали люди. Они крутились вокруг нее, словно ожидали, что она сделает то, чего не могли они сами.
   Впрочем, она не горевала по этому поводу. Лидером быть легче – помогая другим, она становилась сильнее. Любая просьба о помощи с ее стороны могла лишь помешать умению справляться с проблемами.
   «Но мне действительно нужна помощь! Я не справлюсь сама. Тем более что у меня нет ни одной толковой идеи».
 
   – Я изо всех сил пытаюсь найти решение, Рени. – Голос Мартины не обнадеживал. – То оборудование, о котором говорил нам Сингх, стоит очень дорого. Я приобрела для тебя некоторые устройства, но на полную оснастку моих денег, конечно же, не хватит. Видели бы вы, как я теперь живу. Все ушло на мою собственную виртуальную капсулу.
   Рени смотрела на черный экран, сожалея, что не может видеть сим Мартины. Люди привыкли наблюдать за лицами собеседников, выискивая в них намеки, дополнительную информацию или просто подтверждение, что вас еще кто-то слушает. Помехи и отсутствие видеосигнала встречались и в сетях общественных каналов, но там человек, по крайней мере, общался с теми, кого знал по реальной жизни. Рени была благодарна Мартине за щедрость и участие, но она не чувствовала к ней той близости, которая обычно возникает между двумя настоящими подругами. Интересно, кем была эта женщина? От кого она скрывалась? Не странно ли, что дама, так настойчиво добивавшаяся уединения, вдруг с головой окунулась в безумие Иноземья?
   – Представляю, как это было нелегко, Мартина. Я очень ценю вашу помощь. Но вы должны меня понять – я не могу отдать им Стивена без борьбы. Чтобы найти всех этих ублюдков, мне нужно узнать, кто они такие. Я хочу понять, что они затеяли, черт возьми!
   – А как вы себя чувствуете? – внезапно спросила Мартина.
   – Что? Прекрасно. Немного смущена. И ужасно устала.
   – Я не об этом. Как вы там?
   Рени вдруг увидела черноту экрана совсем по-другому – как темное окно исповедальни. Ей захотелось рассказать француженке обо всем: о навязчивых страхах за Стивена, о нелепой и почти материнской любви к отцу, о леденящем ужасе перед силами, которые гнались за ними по следу. Все это давило на нее, как рухнувшая крыша, и Рени с радостью излила бы кому-нибудь свою душу. В какой-то миг она почувствовала, что Мартина, несмотря на окружавшую ее тайну, могла бы стать хорошей подругой. И в то же время Рени боялась довериться этой почти незнакомой женщине, в чьи руки она уже вложила нить своей жизни. Существовала четкая грань между отчаянием и полной потерей самоконтроля.
   – Со мной все хорошо. Просто немного завертелась. Позвоните, если что-то узнаете. Или услышите о нашем приятеле Анахорете.
   – Хорошо. Спокойной ночи, Рени.
   – Спасибо вам, Мартина.
   Она снова легла в постель, довольная, что совершила хоть какое-то действие.
 
   Проверив утром свой абонентский номер в политехе, она обнаружила несколько сообщений, связанных с ее временной отставкой, – предупреждение об отмене сетевых привилегий, информация о предварительном слушании дела и требование о возврате кодовых файлов различных систем. В разделе «Личное» значилось одно видеописьмо.
   – Рени, прошу тебя, перезвони. – Лицо Дель Рея было свежевыбритым, словно он, оставляя сообщение, собирался на какую-то важную встречу. Щетина на его лице росла быстрее, чем у всех других мужчин, которых Рени встречала. – Я тревожусь о тебе.
   Мышцы ее живота рефлекторно напряглись. Что он подразумевал под своим «тревожусь»? Обычное сочувствие бывшей подруге, которая потеряла работу? Он теперь женат. Интересно, как зовут его супругу – Блозэм, Дейзи или что-то такое же глупое? А, собственно, почему она должна интересоваться этим? Рени уже давно похоронила свои чувства к Дель Рею. Она не хотела, чтобы он вновь появлялся в ее жизни. В такой круговерти проблем, которые навалились на нее, ей оставалось лишь послать его подальше.
   Представив на миг полочку с бритвенными принадлежностями Дель Рея в туалете ее новой спальни, она горько рассмеялась – скорее для того, чтобы как-то подбодрить себя.
   Рени прикурила сигарету, отхлебнула глоток вина – а ведь неплохое послеобеденное времяпрепровождение для человека, недавно уволенного с работы, – и посмотрела через ограду на холмистый участок Клоофа. Она не могла решить, звонить Дель Рею или нет. В принципе, он не дал никакого повода для дальнейшего разговора, и его сообщение не обещало новой информации. Но, с другой стороны, он мог знать что-то об Иноземье или даже достать профессиональное оборудование для экспедиции в ВР. А такая оснастка была ей просто необходима – и как можно быстрее. Если у нее ничего не выйдет, она будет находить на своем пульте лишь сводящие с ума послания из политеха. Не говоря уже о том, что Сингх – старик, которому давно пора в утиль, – отправится в ВР один.