Страница:
Все это были люди небогатые, о чем ясно говорила их простая одежда: блеклые штаны из грубого очеса, рубахи из полотна или плохо выделанной шерсти. Неудивительно, что Арианна сразу заметила на фоне этой невзрачной толпы двух мужчин в ярких парчовых одеяниях. Они стояли чуть поодаль от остальных, в тени, отбрасываемой зданием пивоварни, и делали вид, что заняты разговором, но то и дело бегали глазами по сторонам и ни на минуту не выпускали рукояток мечей из рук. Один из них был высоким и тонким, как прут, с лицом, обожженным солнцем, и рыжеватыми волосами, подстрижен-ными на лбу коротко, как у проповедника. Другой был много старше — средних лет, с могучими плечами и такими здоровенными ляжками, что они напоминали небольшие бочонки для эля. Его длинные тускло-серые волосы свисали на плечи сосульками.
Арианна прекрасно знала обоих. Это были ее двоюродные братья Кайлид Дейфидд и Айвор Груфидд, кастеляны примыкающих к Руддлану округов Рос и Руфониог. Эти округа входили в состав земель, которые доставались Арианне в приданое. Ее двоюродные братья могли и впредь остаться кастелянами своих округов, но лишь при условии, что они выкажут преданность и поклянутся в верности ее будущему мужу, то есть если они признают его своим господином. «Значит, — подумала Арианна, — они прибыли сегодня в Руддлан не только на венчание, но и для того, чтобы объявить себя вассалами лорда Руддлана». Судя по тому, как напряженно и отстранение они держались, какие мрачные взгляды бросали в сторону англичан, можно было сразу сказать, что каждый предпочел бы остаться без кола и двора, чем стать вассалом нормандца.
В этот момент, как если бы она мысленно отдала им такой приказ, оба повернулись и подняли взгляд на окно. Арианна была уверена, что они ее прекрасно видят, но когда она помахала рукой в знак приветствия, ответного жеста не последовало ни от одного из мужчин. Зато она ощутила их неудержимую ярость, словно по двору пронесся и достиг окна невидимый огненный вихрь. Все эти люди как будто винили ее за то, что вынуждены были явиться в этот день в Руддлан, чтобы пасть на колени перед нормандским рыцарем.
Она бессильно опустила руку, едва удерживая новый поток слез. В груди давило и жгло, словно там неустанно поворачивался вертел. Она вдруг ощутила ужасающее одиночество.
— Миледи, ваша ванна готова.
Арианна собралась отвернуться от окна, но вдруг в глаза ей бросилось нечто странное. Частокол, неделю назад огораживавший арену и давно уже снятый, снова красовался неподалеку от замка, за воротами. Крестьяне, направляющиеся к Руддлану по дороге, гнали перед собой самый разнообразный скот: коров, быков, волов, телят. Пространство бывшей арены было разгорожено на выгоны, почти до отказа заполненные мычащими, ревущими животными. Вокруг стояла дюжина рыцарей в полных доспехах. Они ничего не предпринимали и как бы ожидали чего-то.
— Интересно знать, чего ради все эти люди гонят скот к Руддлану? — спросила она, ни к кому конкретно не обращаясь.
— Так они же платят штраф, миледи, — охотно объяснила Эдит и добавила при виде озадаченного лица Арианны: — Лорд Рейн наложил штраф на каждый дом в Уэльсе, будь он домом крепостного или свободного крестьянина. Это все из-за того набега, миледи. Каждый обязан заплатить за то, что у господина отняли скот.
Тремя днями раньше беспокойный король Генрих и его победоносная армия отбыли по большой дороге назад в Англию. Еще и пыль, поднятая их маршем, не успела осесть в глубокие выбоины, когда загадочный отряд всадников совершил набег на поля, где пасся скот Руддлана. Неизвестные были в черных колпаках с прорезями для глаз. И часу не прошло, как от «тучных стад» новоиспеченного лорда не осталось и следа: ни волоска коровьего хвоста, ни эха от мычания. Арианна не могла скрыть радости, услышав об том. Не стоило далеко ходить (во всяком случае, для нее) чтобы найти виновника случившегося: только ее двоюродный брат Кайлид мог замыслить и осуществить такую плутовскую, такую рискованную выходку. Только он был способен воздеть одну руку, давая клятву верности нормандцу, а другой в это же время угонять его скот.
Однако затея кузена представилась Арианне в новом, не столь забавном свете, когда она сообразила, что расплатиться за нее придется пастухам Телеингла.
— Я думала, никому не известно, кто совершил набег, — неуверенно заметила она.
— Какая разница, кто? — пожала плечами Эдит. — Это были уэльсцы — уэльсцам и платить штраф. Так сказал милорд. А чтобы никому не было обидно, каждый внесет свою долю. Миледи, прошу вас! Дождетесь, что вода простынет.
Но Арианна не могла оторвать взгляд от растущего на глазах стада, от крестьян, загоняющих скот в загоны и отворачивающихся с поникшими плечами, повесив голову. Это было так несправедливо! Ее гнев мгновенно обратился против нормандца. Этот человек, этот черный рыцарь собирался править железной рукой. Он был настолько безжалостен, что готов наказать всех своих подданных за то, что совершил один человек.
Руки Арианны, лежащие на подоконнике, сжались в кулаки при одной мысли о том, что она уговаривала себя быть кроткой и послушной женой подобному человеку. Ну, уж нет! Этому не бывать! Она никогда не стерпит несправедливости, которая совершается на ее глазах!
Но решительность поколебалась, когда Арианна сообразила, как мало в ее распоряжении средств для ответного удара. Она могла разве что бросить в лицо нормандцу слово «тиран». Кузен Кайлид выразил свое презрение к будущему господину тем, что угнал его скот. Даже простые крестьяне, собравшиеся во дворе замка, выказывали свое настроение угрюмыми лицами и вызывающе расправленными плечами. Если бы только существовал способ показать черному рыцарю, что она, Арианна из рода Гуинеддов, презирает его за то, что он сделал! Если бы она могла как-то донести до своего народа то, что она осталась истинной кимреянкой, уроженкой Уэльса, пусть даже обстоятельства вынуждали ее венчаться с проклятым нормандцем!
И озарение снизошло на нее. К тому моменту, когда Арианна закончила принимать ванну, она точно знала, что делать. Когда горничная протянула на вытянутых руках великолепное, маково-алое подвенечное платье, она пренебрежительно отмахнулась.
— Этот наряд совершенно не подходит к случаю, Эдит.
— Как это, миледи?
— Этот наряд предназначен для празднества, а я... я объявляю траур.
***
Солнце нещадно палило. Волны жара поднимались с раскаленной земли трепетной дымкой, смешиваясь с горячим дуновением со стороны жаровен, на которых соусы и тушения булькали в больших медных котлах. Поварята, почти голые из-за невыносимой жары, дружно поворачивали вертела, на которых жарились целиком кабан и молодой олень. Замок готовился к свадебному пиру.
Участники венчальной процессии собрались у входа в большую пиршественную залу, стараясь не делать лишних движений, чтобы не вспотеть в шелковых накидках и нарядах, отороченных мехом. Зазвонил колокол часовни, заглушая волынки и тамбурины менестрелей.
Леди Арианна должна была отправиться навстречу судьбе на белоснежном муле (еще один щедрый дар будущего супруга). Мул был разубран на славу: седло, украшенное эмалевыми голубыми цветками, чепрак из малиновой дамасской парчи и серебряный нагрудник, так щедро увешанный колокольчиками, что они тренькали даже тогда, когда животное делало вдох или выдох. Традиция требовала, чтобы мула с невестой вел под уздцы до церкви ее отец, но в данном случае было сделано исключение: князя Гуинедда должен был представлять младший брат леди Арианны, Родри.
И сейчас подросток стоял возле мула, переминаясь с ноги на ногу и нервно протягивая поводья между пальцами. Взгляд его то и дело устремлялся ко входу в залу, но невеста опаздывала.
Жених, изнемогающий от жары в роскошном наряде из фиолетового шелка, чувствовал, как с каждой минутой слабеет узда, в которой он держал свое нетерпение. Он прекрасно понимал, что невеста припозднилась вовсе не потому, что готовилась явиться во всем блеске. Это было задумано, чтобы показать, как ненавистна ей сама мысль о браке с незаконнорожденным сыном графа Честера.
Рейн повернулся к оруженосцу, ловя его взгляд. Настало время послать Талиазина за невестой, пусть даже тому придется приволочь ее за волосы! Он уже открыл рот, чтобы отдать распоряжение, но тут менестрели как раз начали венчальную песню. Начали... сбились и умолкли один за другим. Рейн все еще смотрел на оруженосца и потому увидел, как у того отвисла челюсть и глаза полезли из орбит. Полная тишина снизошла на двор замка. Новый лорд Руддлан медленно повернулся.
Леди Арианна стояла на нижней ступени лестницы и одета была вовсе не в шелка и меха, которые обошлись ему в умопомрачительную сумму, а в грубый балахон из мешковины, едва достигающий колен. Она была босиком, с лицом, выпачканым пеплом. Нечесаные волосы свисали на плечи несколькими длинными колтунами. Мешковина и пепел?
Рейн уставился на нее, не в силах поверить, что видит все это наяву. Из толпы англичан раздались первые сдавленные смешки, слились в общее хихиканье. Со стороны уэльсцев, вначале тихо и вразнобой, потом все громче и громче послышалось одно повторяющееся слово — ее имя. Они славили ее поступок!
Их разделяло не более десяти ярдов. Как только Рейн устремился к Арианне, затихли и смешки, и одобрительные возгласы. Казалось, каждый одновременно зажал себе ладонью рот. Талиазин попытался заступить Рейну дорогу, но тот грубо оттолкнул его. Окружающее расплылось, и только Арианна виделась ему ясно, во всех оскорбительных подробностях.
Он был теперь совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки, но не коснулся ее. «Если я до нее дотронусь, пусть даже кончиком пальца, — думал он, — я просто-напросто сверну ей шею!» Их взгляды встретились. Глаза Арианны расширились и потемнели, но она не отвела их.
— Жители Телеингла! — крикнула она. — Я скорблю вместе с вами о том, что вы лишились скота!
— Замолчи.
Он сказал это негромко и раздельно, словно выплюнул. В его голосе был ледяной холод, и это остановило Арианну. Казалось, еще мгновение — и она отведет глаза в сторону... но Рейн не дождался этого. Только для него одного она добавила с издевкой в голосе:
— Недостойно господина — грабить своих собственных крестьян, называя это справедливостью...
— Хватит! Ни слова больше!
Кровь яростно шумела в его ушах, словно там раз за разом ревели и бились о скалы волны разбушевавшегося моря. Он сделал глубокий вдох, потом другой. Постепенно рев начал затихать. Медленно протянув обе руки, Рейн намотал на кулаки мешковину вокруг горла Арианны. По ее телу прошла заметная дрожь, горло задвигалось, как будто она пыталась глотнуть и не могла. Под шелком одежды могучие мышцы Рейна напряглись. Она выпрямилась и замерла, но так и не отвела взгляда.
Одним рывком он разорвал весь перед хламиды пополам. Крепкая ткань уступила с треском, оглушительным в полной тишине. Эхо звука еще отдавалось в каком-то углу двора, когда бешеный, огненно-горячий взгляд Рейна смерил Арианну с головы до ног. Руки ее рванулись вверх — прикрыть груди — потом, с видимым усилием, она заставила себя опустить их вдоль тела. Чтобы они оставались в таком положении, она стиснула кулаки так, что побелели костяшки пальцев. Рейн поднял взгляд к ее лицу. Голос его прозвучал хрипло от старания удержать ярость:
— Ты позоришь себя, женщина. Сейчас ты вернешься туда, откуда пришла, и снова спустишься к гостям в наряде, подобающем нареченной лорда Руддлана.
Некоторое время Арианна никак не реагировала на полученный приказ. Она продолжала стоять перед ним, держа руки по швам, как новобранец перед командиром, глядя ему в лицо немигающими глазами. Потом, медленно повернувшись, начала подниматься по ступеням в главную залу.
***
Оказавшись в спальне, Арианна захлопнула дверь и привалилась к ней, чувствуя себя совершенно обессиленной. Парой секунд позже дверь с силой толкнула ее в спину, выпихнув на середину комнаты.
Талиазин перешагнул через порог и остановился, уперев руки в бока. Арианна открыла было рот, чтобы выругать парня за то, что он имел наглость ворваться в ее спальню без разрешения. Ее остановил странный, даже пугающий вид оруженосца. Самый воздух вокруг него зыбко дрожал и колыхался от присутствия изначальной пугающей силы, как если бы он был огнедышащим драконом, которого пробудили от зачарованного сна заклинания мага. Маслины глаз отливали неестественной яркостью, разбрасывали крохотные искры, подобные тем, что высекает удар кремня о кресало. Оранжевые волосы потрескивали и шипели, стоя дыбом вокруг головы и извиваясь, как ужасная живая корона. Талиазин открыл рот. Арианна отступила, уверенная, что сейчас оттуда извергнется язык пламени.
— Бестолковое создание! Если бы я хуже тебя знал, я бы решил, что создатель вложил в твою голову паклю вместо мозгов!
Голос его был голосом рассерженного мальчишки, не получившего обещанного лакомства, и это вернуло Арианну к действительности. Огнедышащий дракон? Да это всего-навсего оруженосец... нахальный оруженосец, если уж на то пошло!
— Кто бы говорил про мозги! После того, что...
— Нет, я решительно не могу взять в толк, почему два таких высокоразумных человека, как ты и милорд, превращаются в полных идиотов, стоит им оказаться поблизости друг от друга? Матерь Божья, оборони, но только эта история с каждым днем запутывается все больше. Вот, сама посуди, — Талиазин заходил по спальне, загибая палец при каждом новом факте. — Сначала ты тычешь в него кинжалом, потом он пытается завалить тебя, за это ты ухитряешься разбить ему нос, он, в свою очередь, отказывается поухаживать за тобой, а ты выставляешь себя блеющей козой...
— Блеющей козой? Это ты — блеющий козел! Если бы ты перестал блеять хоть на минуту, я бы могла объяснить...
— Что за бес в тебя вселился? — крикнул Талиазин, останавливаясь и тыча пальцем в грудь Арианне. — Что тебя заставило отмочить такую штуку? У тебя, что, протухли мозги?
— Твоя наглость переходит все границы! — крикнула она в ответ, ударяя его по пальцу. — Не тебе бы требовать у меня отчета, нахальный мальчишка! Посмотри на себя! Кимреянин — а служишь черт знает кому! Господину, который способен отнять скот у своих же крестьян. Что станет он делать, когда зимой среди них начнется голод? Смеяться?
— Вот я и говорю: протухли мозги, — вздохнул Талиазин, возводя глаза к потолку.
— И ты хочешь, чтобы я позволила такой несправедливости совершиться? Чтобы я не издала
даже звука в знак протеста? А ведь это и твой народ! Почему же тебе все равно? И не смей называть меня блеющей козой!
— А как мне тебя называть? Коза блеет, когда надо бы подумать. Коза лезет бодаться, вместо того чтобы разобраться в ситуации. Ты и понятия не имеешь, что натворила. Надо было прежде выяснить все подробности, а потом уж действовать. Теперь я смогу вернуть милорду хорошее расположение духа не раньше, чем сорву уговорами свой голос. Если бы ты знала милорда получше (а тебе бы следовало этим заняться, да-да, следовало бы!), то знала бы и то, что уговорить его не так-то просто. Матерь Божья, оборони...
— Подробности? — тупо переспросила Арианна, и нехорошее предчувствие спазмом отдалось в ее желудке. — Какие еще подробности?
— Милорд собирался вернуть скот. Он хотел сделать это своим свадебным даром народу.
— С-с-вадебным даром?..
Традиции диктовали человеку знатному преподносить дары в день своего венчания. Каждый, даже самый последний крепостной крестьянин получал от него какую-нибудь безделицу.
— Да, но... я не понимаю. Если он с самого начала не собирался присваивать скот, зачем было вообще собирать его?
Талиазин бросил на нее испепеляющий взгляд. «Не могу поверить, что существуют настолько тупые люди», — говорило выражение его лица.
— Кем бы ни был тот, кто совершил набег, ему помогало крестьянство этого округа, и милорд это понимал. Он хотел, чтобы его люди усвоили раз и навсегда: кто крадет у него, крадет и у них. Он хотел показать, что, беспощадный к неповиновению, он может быть также и милосердным... ну, ты понимаешь: кнут и пряник. Это было задумано как урок. Милорд был уверен, что крестьяне поймут, какое суровое наказание последует, если они еще хоть раз осмелятся бросить ему вызов. — Оруженосец ехидно усмехнулся в ошарашенное лицо Арианны. — Что это я не слышу пылких слов протеста? Неужели миледи внезапно проглотила язык?
И в самом деле, в ее горле как будто застряло что-то, и пришлось как следует прокашляться, чтобы издать хоть один звук.
— Возможно, я действовала самую малость поспешно...
— «Самую малость поспешно»! — передразнил Талиазин, ухмыляясь во весь рот. — Да весь замок Гуинедд знает, как одна девчонка (не буду называть ее имени) во время визита епископа подсунула ему в постель двух совокупляющихся ежей! Ее, помнится, примерно наказали, только на этот раз за необдуманный поступок пострадает не только она сама. Миледи, настало время вам понять свое положение. Ваши действия отныне будут иметь куда более серьезные последствия, чем детские шалости, все равно как камень, упавший в озеро, порождает круги, порой достигающие берегов, неразличимых для глаза.
— Он теперь не вернет крестьянам скот, так ведь? — спросила Арианна, ощущая вину, как колющую боль в груди.
— Увы, миледи, вы испортили всю затею. — Оруженосец протянул руку и бесцеремонно отер ее щеки, как оказалось, мокрые от слез. — Ну, ну, это совсем ни к чему. От слез ваше лицо распухнет, пойдет красными пятнами, и красота, которая так припала к сердцу милорда, будет испорчена.
— Я не плачу, глупый ты парень! Я никогда не плачу. — И Арианна вытерла глаза колючим рукавом своего наряда из мешковины.
Вновь странный свет вспыхнул в глазах Талиазина. — и почти мгновенно исчез.
— Поспешите же одеться, миледи. Не заставляйте милорда ждать слишком долго, если не хотите подлить масла в пламя его гнева.
— Да, да, конечно... — рассеянно ответила она, начиная распутывать колтуны в волосах. — Талиазин! Что он задумал в виде наказания для меня?
— Хм... у милорда богатое воображение, когда дело касается наказаний, — ответил тот, изобразив на лице злорадство. — Помню, был случай, когда один шарлатан вытянул у всех солдат их жалованье, и милорд за это... — тут голос оруженосца прервался, а щеки покрылись девическим стыдливым румянцем. — Нет, пожалуй, я выбрал для примера неподходящую историю. Честно говоря, я очень сомневаюсь, что лорд Рейн решится испортить вашу красоту неизгладимыми шрамами.
— Кто лучше тебя мог бы меня приободрить? — фыркнула Арианна. — Может, тебе стоит подумать о принятии монашеского сапа? Будешь вселять надежду в души страждущих.
Ей очень не понравились туманные намеки Талиазина, но она знала: что бы ни надумал черный рыцарь в отношении ее, она вынесет наказание с достоинством, подобающим дочери князя Гуинедда. Главное сейчас было добиться того, чтобы на нее, на нее одну, обрушился весь его гнев.
Она надела все то, что подарил ей жених, и снова сошла по ступеням во двор замка. С высоко поднятой головой остановилась она перед своим нареченным. Его бесстрастные глаза скользнули по ней сверху вниз коротким взглядом и вернулись к лицу. В них невозможно было прочесть ничего — ни удовлетворения, ни продолжающего тлеть гнева.
— Милорд, покорно прошу простить мое поведение, — сазала Арианна.
— Громче.
Она вскинула голову еще выше и крикнула:
— Милорд, покорно прошу простить меня за тот позор, что я навлекла на себя и весь род Гуинеддов!
Долгая тишина была ответом на ее слова, и нарушало ее только беспокойное шарканье ног в той части двора, где собрались уэльсцы. Наконец ладонь Рейна обхватила ее руку повыше локтя, и он повлек ее туда, где стоял Родри, стиснув поводья белого мула.
— Милорд, накажите одну меня, — проговорила Арианна очень тихо, чтобы слышать мог только ее нареченный. — Не заставляйте народ страдать за то, что я совершила.
Его пальцы стиснули ее руку так, что она не могла не скрипнуть зубами от боли.
— Твоим наказанием будут их страдания.
— Но, милорд, прошу вас, умоляю!..
— Не умоляй. Это тебе не к лицу.
Он продолжал увлекать ее к Родри, который отступил и приготовился помочь сестре сесть в седло. Когда Арианна была уже на спине мула, подросток украдкой улыбнулся и подмигнул ей.
— Ты была великолепна!
Арианна зажмурилась от стыда. Она вдруг поняла, какую чудовищную ошибку совершила. Она не только подстегнула народ к непокорности, которая могла принести ему дальнейшие страдания, но еще и подвигла брата, которому предстояло разделить с ней ссылку среди нормандцев, на Бог знает какие глупости.
Процессия двинулась к воротам замка, выехала из них. Впереди плясали менестрели, распевая любовные песни и наигрывая на лирах и тамбуринах. Церковный колокол вплел в их музыку свой мелодичный звук. Огромная толпа крепостных, горожан, лавочников растянулась по обеим сторонам дороги, разражаясь приветственными криками, как только свадебный кортеж приближался.
На городской площади все спешились и пошли к небольшой каменной церкви по подобию ковра из соломы, сплошь усыпанной розами. Арианна шла рядом с Рейном, стараясь не коснуться его, изо всех сил торопясь, чтобы успеть за его широким шагом. «Это завоеватель, — думала она. — Он завоевал Руддлан и теперь будет пытаться завоевать меня».
Не заметив ступени под слоем соломы и цветов, она споткнулась. Рейн поддержал ее за локоть. На этот раз его прикосновение было коротким и безболезненным, не наказующим.
Из густой тени низко нависающего портала появилась фигура в одеждах, торчащих колом от густой, отливающей золотом вышивки. Арианна с удивлением поняла, что видит перед собой не круглую и краснощекую физиономию городского кюре, а серое и сморщенное от старости лицо епископа аббатства Сент-Асеф. Что ж, этот брак призван был закрепить мирный договор между Англией и Уэльсом, и потому освятить его мог не иначе как епископ.
Епископ склонил голову, и митра опасно качнулась на его высохшем темени. Он прокашлялся и начал что-то говорить, но смысл его речей совершенно ускользнул от Арианны, потому что в этот момент Рейн впервые взял ее за руку. Его грубая мозолистая ладонь, казалось, поглотила ее, и с этой секунды она не могла думать ни о чем, ни о ком, кроме мужчины, стоявшего рядом с ней. Она осмелилась украдкой посмотреть на него. Их взгляды встретились ненадолго, но глаза его были невыразительными, как серые каменные стены церкви.
Впоследствии Арианна не могла вспомнить, как повторяла за епископом слова брачного обета, хотя, по-видимому, она это сделала, потому что, когда она вернулась к действительности, он уже благословлял кольцо. Рейн взял золотой ободок и по очереди надел его на указательный и средний пальцы ее левой руки. Когда он перешел к безымянному, кольцо вдруг застряло и отказалось двигаться дальше. Арианной овладело желание истерически захохотать. Народное поверье гласило, что брак будет таков, каково движение кольца по безымянному пальцу: наделось без помех — быть жене послушной, застряло — быть жене строптивой.
Она подняла взгляд. Глаза Рейна сверкнули, словно загадочно обещая что-то.
— Кольцом этим венчаюсь я с тобой, — сказал он и с такой силой нажал на кольцо, что оно проскочило, ободрав кожу.
— И всей плотью своей буду я чтить тебя...
Глава 9
Арианна прекрасно знала обоих. Это были ее двоюродные братья Кайлид Дейфидд и Айвор Груфидд, кастеляны примыкающих к Руддлану округов Рос и Руфониог. Эти округа входили в состав земель, которые доставались Арианне в приданое. Ее двоюродные братья могли и впредь остаться кастелянами своих округов, но лишь при условии, что они выкажут преданность и поклянутся в верности ее будущему мужу, то есть если они признают его своим господином. «Значит, — подумала Арианна, — они прибыли сегодня в Руддлан не только на венчание, но и для того, чтобы объявить себя вассалами лорда Руддлана». Судя по тому, как напряженно и отстранение они держались, какие мрачные взгляды бросали в сторону англичан, можно было сразу сказать, что каждый предпочел бы остаться без кола и двора, чем стать вассалом нормандца.
В этот момент, как если бы она мысленно отдала им такой приказ, оба повернулись и подняли взгляд на окно. Арианна была уверена, что они ее прекрасно видят, но когда она помахала рукой в знак приветствия, ответного жеста не последовало ни от одного из мужчин. Зато она ощутила их неудержимую ярость, словно по двору пронесся и достиг окна невидимый огненный вихрь. Все эти люди как будто винили ее за то, что вынуждены были явиться в этот день в Руддлан, чтобы пасть на колени перед нормандским рыцарем.
Она бессильно опустила руку, едва удерживая новый поток слез. В груди давило и жгло, словно там неустанно поворачивался вертел. Она вдруг ощутила ужасающее одиночество.
— Миледи, ваша ванна готова.
Арианна собралась отвернуться от окна, но вдруг в глаза ей бросилось нечто странное. Частокол, неделю назад огораживавший арену и давно уже снятый, снова красовался неподалеку от замка, за воротами. Крестьяне, направляющиеся к Руддлану по дороге, гнали перед собой самый разнообразный скот: коров, быков, волов, телят. Пространство бывшей арены было разгорожено на выгоны, почти до отказа заполненные мычащими, ревущими животными. Вокруг стояла дюжина рыцарей в полных доспехах. Они ничего не предпринимали и как бы ожидали чего-то.
— Интересно знать, чего ради все эти люди гонят скот к Руддлану? — спросила она, ни к кому конкретно не обращаясь.
— Так они же платят штраф, миледи, — охотно объяснила Эдит и добавила при виде озадаченного лица Арианны: — Лорд Рейн наложил штраф на каждый дом в Уэльсе, будь он домом крепостного или свободного крестьянина. Это все из-за того набега, миледи. Каждый обязан заплатить за то, что у господина отняли скот.
Тремя днями раньше беспокойный король Генрих и его победоносная армия отбыли по большой дороге назад в Англию. Еще и пыль, поднятая их маршем, не успела осесть в глубокие выбоины, когда загадочный отряд всадников совершил набег на поля, где пасся скот Руддлана. Неизвестные были в черных колпаках с прорезями для глаз. И часу не прошло, как от «тучных стад» новоиспеченного лорда не осталось и следа: ни волоска коровьего хвоста, ни эха от мычания. Арианна не могла скрыть радости, услышав об том. Не стоило далеко ходить (во всяком случае, для нее) чтобы найти виновника случившегося: только ее двоюродный брат Кайлид мог замыслить и осуществить такую плутовскую, такую рискованную выходку. Только он был способен воздеть одну руку, давая клятву верности нормандцу, а другой в это же время угонять его скот.
Однако затея кузена представилась Арианне в новом, не столь забавном свете, когда она сообразила, что расплатиться за нее придется пастухам Телеингла.
— Я думала, никому не известно, кто совершил набег, — неуверенно заметила она.
— Какая разница, кто? — пожала плечами Эдит. — Это были уэльсцы — уэльсцам и платить штраф. Так сказал милорд. А чтобы никому не было обидно, каждый внесет свою долю. Миледи, прошу вас! Дождетесь, что вода простынет.
Но Арианна не могла оторвать взгляд от растущего на глазах стада, от крестьян, загоняющих скот в загоны и отворачивающихся с поникшими плечами, повесив голову. Это было так несправедливо! Ее гнев мгновенно обратился против нормандца. Этот человек, этот черный рыцарь собирался править железной рукой. Он был настолько безжалостен, что готов наказать всех своих подданных за то, что совершил один человек.
Руки Арианны, лежащие на подоконнике, сжались в кулаки при одной мысли о том, что она уговаривала себя быть кроткой и послушной женой подобному человеку. Ну, уж нет! Этому не бывать! Она никогда не стерпит несправедливости, которая совершается на ее глазах!
Но решительность поколебалась, когда Арианна сообразила, как мало в ее распоряжении средств для ответного удара. Она могла разве что бросить в лицо нормандцу слово «тиран». Кузен Кайлид выразил свое презрение к будущему господину тем, что угнал его скот. Даже простые крестьяне, собравшиеся во дворе замка, выказывали свое настроение угрюмыми лицами и вызывающе расправленными плечами. Если бы только существовал способ показать черному рыцарю, что она, Арианна из рода Гуинеддов, презирает его за то, что он сделал! Если бы она могла как-то донести до своего народа то, что она осталась истинной кимреянкой, уроженкой Уэльса, пусть даже обстоятельства вынуждали ее венчаться с проклятым нормандцем!
И озарение снизошло на нее. К тому моменту, когда Арианна закончила принимать ванну, она точно знала, что делать. Когда горничная протянула на вытянутых руках великолепное, маково-алое подвенечное платье, она пренебрежительно отмахнулась.
— Этот наряд совершенно не подходит к случаю, Эдит.
— Как это, миледи?
— Этот наряд предназначен для празднества, а я... я объявляю траур.
***
Солнце нещадно палило. Волны жара поднимались с раскаленной земли трепетной дымкой, смешиваясь с горячим дуновением со стороны жаровен, на которых соусы и тушения булькали в больших медных котлах. Поварята, почти голые из-за невыносимой жары, дружно поворачивали вертела, на которых жарились целиком кабан и молодой олень. Замок готовился к свадебному пиру.
Участники венчальной процессии собрались у входа в большую пиршественную залу, стараясь не делать лишних движений, чтобы не вспотеть в шелковых накидках и нарядах, отороченных мехом. Зазвонил колокол часовни, заглушая волынки и тамбурины менестрелей.
Леди Арианна должна была отправиться навстречу судьбе на белоснежном муле (еще один щедрый дар будущего супруга). Мул был разубран на славу: седло, украшенное эмалевыми голубыми цветками, чепрак из малиновой дамасской парчи и серебряный нагрудник, так щедро увешанный колокольчиками, что они тренькали даже тогда, когда животное делало вдох или выдох. Традиция требовала, чтобы мула с невестой вел под уздцы до церкви ее отец, но в данном случае было сделано исключение: князя Гуинедда должен был представлять младший брат леди Арианны, Родри.
И сейчас подросток стоял возле мула, переминаясь с ноги на ногу и нервно протягивая поводья между пальцами. Взгляд его то и дело устремлялся ко входу в залу, но невеста опаздывала.
Жених, изнемогающий от жары в роскошном наряде из фиолетового шелка, чувствовал, как с каждой минутой слабеет узда, в которой он держал свое нетерпение. Он прекрасно понимал, что невеста припозднилась вовсе не потому, что готовилась явиться во всем блеске. Это было задумано, чтобы показать, как ненавистна ей сама мысль о браке с незаконнорожденным сыном графа Честера.
Рейн повернулся к оруженосцу, ловя его взгляд. Настало время послать Талиазина за невестой, пусть даже тому придется приволочь ее за волосы! Он уже открыл рот, чтобы отдать распоряжение, но тут менестрели как раз начали венчальную песню. Начали... сбились и умолкли один за другим. Рейн все еще смотрел на оруженосца и потому увидел, как у того отвисла челюсть и глаза полезли из орбит. Полная тишина снизошла на двор замка. Новый лорд Руддлан медленно повернулся.
Леди Арианна стояла на нижней ступени лестницы и одета была вовсе не в шелка и меха, которые обошлись ему в умопомрачительную сумму, а в грубый балахон из мешковины, едва достигающий колен. Она была босиком, с лицом, выпачканым пеплом. Нечесаные волосы свисали на плечи несколькими длинными колтунами. Мешковина и пепел?
Рейн уставился на нее, не в силах поверить, что видит все это наяву. Из толпы англичан раздались первые сдавленные смешки, слились в общее хихиканье. Со стороны уэльсцев, вначале тихо и вразнобой, потом все громче и громче послышалось одно повторяющееся слово — ее имя. Они славили ее поступок!
Их разделяло не более десяти ярдов. Как только Рейн устремился к Арианне, затихли и смешки, и одобрительные возгласы. Казалось, каждый одновременно зажал себе ладонью рот. Талиазин попытался заступить Рейну дорогу, но тот грубо оттолкнул его. Окружающее расплылось, и только Арианна виделась ему ясно, во всех оскорбительных подробностях.
Он был теперь совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки, но не коснулся ее. «Если я до нее дотронусь, пусть даже кончиком пальца, — думал он, — я просто-напросто сверну ей шею!» Их взгляды встретились. Глаза Арианны расширились и потемнели, но она не отвела их.
— Жители Телеингла! — крикнула она. — Я скорблю вместе с вами о том, что вы лишились скота!
— Замолчи.
Он сказал это негромко и раздельно, словно выплюнул. В его голосе был ледяной холод, и это остановило Арианну. Казалось, еще мгновение — и она отведет глаза в сторону... но Рейн не дождался этого. Только для него одного она добавила с издевкой в голосе:
— Недостойно господина — грабить своих собственных крестьян, называя это справедливостью...
— Хватит! Ни слова больше!
Кровь яростно шумела в его ушах, словно там раз за разом ревели и бились о скалы волны разбушевавшегося моря. Он сделал глубокий вдох, потом другой. Постепенно рев начал затихать. Медленно протянув обе руки, Рейн намотал на кулаки мешковину вокруг горла Арианны. По ее телу прошла заметная дрожь, горло задвигалось, как будто она пыталась глотнуть и не могла. Под шелком одежды могучие мышцы Рейна напряглись. Она выпрямилась и замерла, но так и не отвела взгляда.
Одним рывком он разорвал весь перед хламиды пополам. Крепкая ткань уступила с треском, оглушительным в полной тишине. Эхо звука еще отдавалось в каком-то углу двора, когда бешеный, огненно-горячий взгляд Рейна смерил Арианну с головы до ног. Руки ее рванулись вверх — прикрыть груди — потом, с видимым усилием, она заставила себя опустить их вдоль тела. Чтобы они оставались в таком положении, она стиснула кулаки так, что побелели костяшки пальцев. Рейн поднял взгляд к ее лицу. Голос его прозвучал хрипло от старания удержать ярость:
— Ты позоришь себя, женщина. Сейчас ты вернешься туда, откуда пришла, и снова спустишься к гостям в наряде, подобающем нареченной лорда Руддлана.
Некоторое время Арианна никак не реагировала на полученный приказ. Она продолжала стоять перед ним, держа руки по швам, как новобранец перед командиром, глядя ему в лицо немигающими глазами. Потом, медленно повернувшись, начала подниматься по ступеням в главную залу.
***
Оказавшись в спальне, Арианна захлопнула дверь и привалилась к ней, чувствуя себя совершенно обессиленной. Парой секунд позже дверь с силой толкнула ее в спину, выпихнув на середину комнаты.
Талиазин перешагнул через порог и остановился, уперев руки в бока. Арианна открыла было рот, чтобы выругать парня за то, что он имел наглость ворваться в ее спальню без разрешения. Ее остановил странный, даже пугающий вид оруженосца. Самый воздух вокруг него зыбко дрожал и колыхался от присутствия изначальной пугающей силы, как если бы он был огнедышащим драконом, которого пробудили от зачарованного сна заклинания мага. Маслины глаз отливали неестественной яркостью, разбрасывали крохотные искры, подобные тем, что высекает удар кремня о кресало. Оранжевые волосы потрескивали и шипели, стоя дыбом вокруг головы и извиваясь, как ужасная живая корона. Талиазин открыл рот. Арианна отступила, уверенная, что сейчас оттуда извергнется язык пламени.
— Бестолковое создание! Если бы я хуже тебя знал, я бы решил, что создатель вложил в твою голову паклю вместо мозгов!
Голос его был голосом рассерженного мальчишки, не получившего обещанного лакомства, и это вернуло Арианну к действительности. Огнедышащий дракон? Да это всего-навсего оруженосец... нахальный оруженосец, если уж на то пошло!
— Кто бы говорил про мозги! После того, что...
— Нет, я решительно не могу взять в толк, почему два таких высокоразумных человека, как ты и милорд, превращаются в полных идиотов, стоит им оказаться поблизости друг от друга? Матерь Божья, оборони, но только эта история с каждым днем запутывается все больше. Вот, сама посуди, — Талиазин заходил по спальне, загибая палец при каждом новом факте. — Сначала ты тычешь в него кинжалом, потом он пытается завалить тебя, за это ты ухитряешься разбить ему нос, он, в свою очередь, отказывается поухаживать за тобой, а ты выставляешь себя блеющей козой...
— Блеющей козой? Это ты — блеющий козел! Если бы ты перестал блеять хоть на минуту, я бы могла объяснить...
— Что за бес в тебя вселился? — крикнул Талиазин, останавливаясь и тыча пальцем в грудь Арианне. — Что тебя заставило отмочить такую штуку? У тебя, что, протухли мозги?
— Твоя наглость переходит все границы! — крикнула она в ответ, ударяя его по пальцу. — Не тебе бы требовать у меня отчета, нахальный мальчишка! Посмотри на себя! Кимреянин — а служишь черт знает кому! Господину, который способен отнять скот у своих же крестьян. Что станет он делать, когда зимой среди них начнется голод? Смеяться?
— Вот я и говорю: протухли мозги, — вздохнул Талиазин, возводя глаза к потолку.
— И ты хочешь, чтобы я позволила такой несправедливости совершиться? Чтобы я не издала
даже звука в знак протеста? А ведь это и твой народ! Почему же тебе все равно? И не смей называть меня блеющей козой!
— А как мне тебя называть? Коза блеет, когда надо бы подумать. Коза лезет бодаться, вместо того чтобы разобраться в ситуации. Ты и понятия не имеешь, что натворила. Надо было прежде выяснить все подробности, а потом уж действовать. Теперь я смогу вернуть милорду хорошее расположение духа не раньше, чем сорву уговорами свой голос. Если бы ты знала милорда получше (а тебе бы следовало этим заняться, да-да, следовало бы!), то знала бы и то, что уговорить его не так-то просто. Матерь Божья, оборони...
— Подробности? — тупо переспросила Арианна, и нехорошее предчувствие спазмом отдалось в ее желудке. — Какие еще подробности?
— Милорд собирался вернуть скот. Он хотел сделать это своим свадебным даром народу.
— С-с-вадебным даром?..
Традиции диктовали человеку знатному преподносить дары в день своего венчания. Каждый, даже самый последний крепостной крестьянин получал от него какую-нибудь безделицу.
— Да, но... я не понимаю. Если он с самого начала не собирался присваивать скот, зачем было вообще собирать его?
Талиазин бросил на нее испепеляющий взгляд. «Не могу поверить, что существуют настолько тупые люди», — говорило выражение его лица.
— Кем бы ни был тот, кто совершил набег, ему помогало крестьянство этого округа, и милорд это понимал. Он хотел, чтобы его люди усвоили раз и навсегда: кто крадет у него, крадет и у них. Он хотел показать, что, беспощадный к неповиновению, он может быть также и милосердным... ну, ты понимаешь: кнут и пряник. Это было задумано как урок. Милорд был уверен, что крестьяне поймут, какое суровое наказание последует, если они еще хоть раз осмелятся бросить ему вызов. — Оруженосец ехидно усмехнулся в ошарашенное лицо Арианны. — Что это я не слышу пылких слов протеста? Неужели миледи внезапно проглотила язык?
И в самом деле, в ее горле как будто застряло что-то, и пришлось как следует прокашляться, чтобы издать хоть один звук.
— Возможно, я действовала самую малость поспешно...
— «Самую малость поспешно»! — передразнил Талиазин, ухмыляясь во весь рот. — Да весь замок Гуинедд знает, как одна девчонка (не буду называть ее имени) во время визита епископа подсунула ему в постель двух совокупляющихся ежей! Ее, помнится, примерно наказали, только на этот раз за необдуманный поступок пострадает не только она сама. Миледи, настало время вам понять свое положение. Ваши действия отныне будут иметь куда более серьезные последствия, чем детские шалости, все равно как камень, упавший в озеро, порождает круги, порой достигающие берегов, неразличимых для глаза.
— Он теперь не вернет крестьянам скот, так ведь? — спросила Арианна, ощущая вину, как колющую боль в груди.
— Увы, миледи, вы испортили всю затею. — Оруженосец протянул руку и бесцеремонно отер ее щеки, как оказалось, мокрые от слез. — Ну, ну, это совсем ни к чему. От слез ваше лицо распухнет, пойдет красными пятнами, и красота, которая так припала к сердцу милорда, будет испорчена.
— Я не плачу, глупый ты парень! Я никогда не плачу. — И Арианна вытерла глаза колючим рукавом своего наряда из мешковины.
Вновь странный свет вспыхнул в глазах Талиазина. — и почти мгновенно исчез.
— Поспешите же одеться, миледи. Не заставляйте милорда ждать слишком долго, если не хотите подлить масла в пламя его гнева.
— Да, да, конечно... — рассеянно ответила она, начиная распутывать колтуны в волосах. — Талиазин! Что он задумал в виде наказания для меня?
— Хм... у милорда богатое воображение, когда дело касается наказаний, — ответил тот, изобразив на лице злорадство. — Помню, был случай, когда один шарлатан вытянул у всех солдат их жалованье, и милорд за это... — тут голос оруженосца прервался, а щеки покрылись девическим стыдливым румянцем. — Нет, пожалуй, я выбрал для примера неподходящую историю. Честно говоря, я очень сомневаюсь, что лорд Рейн решится испортить вашу красоту неизгладимыми шрамами.
— Кто лучше тебя мог бы меня приободрить? — фыркнула Арианна. — Может, тебе стоит подумать о принятии монашеского сапа? Будешь вселять надежду в души страждущих.
Ей очень не понравились туманные намеки Талиазина, но она знала: что бы ни надумал черный рыцарь в отношении ее, она вынесет наказание с достоинством, подобающим дочери князя Гуинедда. Главное сейчас было добиться того, чтобы на нее, на нее одну, обрушился весь его гнев.
Она надела все то, что подарил ей жених, и снова сошла по ступеням во двор замка. С высоко поднятой головой остановилась она перед своим нареченным. Его бесстрастные глаза скользнули по ней сверху вниз коротким взглядом и вернулись к лицу. В них невозможно было прочесть ничего — ни удовлетворения, ни продолжающего тлеть гнева.
— Милорд, покорно прошу простить мое поведение, — сазала Арианна.
— Громче.
Она вскинула голову еще выше и крикнула:
— Милорд, покорно прошу простить меня за тот позор, что я навлекла на себя и весь род Гуинеддов!
Долгая тишина была ответом на ее слова, и нарушало ее только беспокойное шарканье ног в той части двора, где собрались уэльсцы. Наконец ладонь Рейна обхватила ее руку повыше локтя, и он повлек ее туда, где стоял Родри, стиснув поводья белого мула.
— Милорд, накажите одну меня, — проговорила Арианна очень тихо, чтобы слышать мог только ее нареченный. — Не заставляйте народ страдать за то, что я совершила.
Его пальцы стиснули ее руку так, что она не могла не скрипнуть зубами от боли.
— Твоим наказанием будут их страдания.
— Но, милорд, прошу вас, умоляю!..
— Не умоляй. Это тебе не к лицу.
Он продолжал увлекать ее к Родри, который отступил и приготовился помочь сестре сесть в седло. Когда Арианна была уже на спине мула, подросток украдкой улыбнулся и подмигнул ей.
— Ты была великолепна!
Арианна зажмурилась от стыда. Она вдруг поняла, какую чудовищную ошибку совершила. Она не только подстегнула народ к непокорности, которая могла принести ему дальнейшие страдания, но еще и подвигла брата, которому предстояло разделить с ней ссылку среди нормандцев, на Бог знает какие глупости.
Процессия двинулась к воротам замка, выехала из них. Впереди плясали менестрели, распевая любовные песни и наигрывая на лирах и тамбуринах. Церковный колокол вплел в их музыку свой мелодичный звук. Огромная толпа крепостных, горожан, лавочников растянулась по обеим сторонам дороги, разражаясь приветственными криками, как только свадебный кортеж приближался.
На городской площади все спешились и пошли к небольшой каменной церкви по подобию ковра из соломы, сплошь усыпанной розами. Арианна шла рядом с Рейном, стараясь не коснуться его, изо всех сил торопясь, чтобы успеть за его широким шагом. «Это завоеватель, — думала она. — Он завоевал Руддлан и теперь будет пытаться завоевать меня».
Не заметив ступени под слоем соломы и цветов, она споткнулась. Рейн поддержал ее за локоть. На этот раз его прикосновение было коротким и безболезненным, не наказующим.
Из густой тени низко нависающего портала появилась фигура в одеждах, торчащих колом от густой, отливающей золотом вышивки. Арианна с удивлением поняла, что видит перед собой не круглую и краснощекую физиономию городского кюре, а серое и сморщенное от старости лицо епископа аббатства Сент-Асеф. Что ж, этот брак призван был закрепить мирный договор между Англией и Уэльсом, и потому освятить его мог не иначе как епископ.
Епископ склонил голову, и митра опасно качнулась на его высохшем темени. Он прокашлялся и начал что-то говорить, но смысл его речей совершенно ускользнул от Арианны, потому что в этот момент Рейн впервые взял ее за руку. Его грубая мозолистая ладонь, казалось, поглотила ее, и с этой секунды она не могла думать ни о чем, ни о ком, кроме мужчины, стоявшего рядом с ней. Она осмелилась украдкой посмотреть на него. Их взгляды встретились ненадолго, но глаза его были невыразительными, как серые каменные стены церкви.
Впоследствии Арианна не могла вспомнить, как повторяла за епископом слова брачного обета, хотя, по-видимому, она это сделала, потому что, когда она вернулась к действительности, он уже благословлял кольцо. Рейн взял золотой ободок и по очереди надел его на указательный и средний пальцы ее левой руки. Когда он перешел к безымянному, кольцо вдруг застряло и отказалось двигаться дальше. Арианной овладело желание истерически захохотать. Народное поверье гласило, что брак будет таков, каково движение кольца по безымянному пальцу: наделось без помех — быть жене послушной, застряло — быть жене строптивой.
Она подняла взгляд. Глаза Рейна сверкнули, словно загадочно обещая что-то.
— Кольцом этим венчаюсь я с тобой, — сказал он и с такой силой нажал на кольцо, что оно проскочило, ободрав кожу.
— И всей плотью своей буду я чтить тебя...
Глава 9
Фанфары взревели так, что, казалось, сотрясся горячий воздух раннего летнего вечера. Звук эхом отдался над водами реки Клуид. От оглушительного хриплого рева Арианна вздрогнула, но тот, кто сидел рядом с ней, даже не моргнул глазом. Он развалился в кресле, одной рукой обнимая высокий подлокотник, непринужденно вытянув под столом длинные ноги. У него был вид человека, отдыхающего от трудов праведных, но она чувствовала таящееся под этой маской напряжение, как жар под пеплом прогоревшего костра.
С момента произнесения брачного обета они не обменялись ни единым словом.
Свадебный пир решено было устроить у реки, в тени высоких стен замка. Здесь также росло несколько старых платанов, и это давало дополнительную прохладу. Столы для пиршества были расставлены на травянистом берегу и представляли из себя столешницы, положенные на козлы и накрытые белоснежными скатертями. На невысоком пригорке, под тентом из желтого шелка, красовался помост для молодых и для самых почетных гостей.
Пронзительные вопли фанфар наконец отзвучали. Распорядитель свадебного пира прошествовал к помосту, держа на отлете белый жезл. За ним следовала процессия слуг, несущих кувшины, тазы и полотенца для ритуального омовения рук.
Талиазин с демонстративным стуком поставил на стол бронзовый таз, отделанный эмалью. У него был недовольный вид, словно этот наглец считал ниже своего достоинства подобную услугу. Пожав плечами, он нетерпеливо обратился к хозяину:
— Милорд, не изволите ли?
Арианна следила за тем, как вода из кувшина омывает руки мужа. Это были руки мозолистые, покрытые шрамами и бронзовые от загара, — но также и руки аристократа. Тонкая кость, длинные пальцы — все это было неожиданно изящным.
С момента произнесения брачного обета они не обменялись ни единым словом.
Свадебный пир решено было устроить у реки, в тени высоких стен замка. Здесь также росло несколько старых платанов, и это давало дополнительную прохладу. Столы для пиршества были расставлены на травянистом берегу и представляли из себя столешницы, положенные на козлы и накрытые белоснежными скатертями. На невысоком пригорке, под тентом из желтого шелка, красовался помост для молодых и для самых почетных гостей.
Пронзительные вопли фанфар наконец отзвучали. Распорядитель свадебного пира прошествовал к помосту, держа на отлете белый жезл. За ним следовала процессия слуг, несущих кувшины, тазы и полотенца для ритуального омовения рук.
Талиазин с демонстративным стуком поставил на стол бронзовый таз, отделанный эмалью. У него был недовольный вид, словно этот наглец считал ниже своего достоинства подобную услугу. Пожав плечами, он нетерпеливо обратился к хозяину:
— Милорд, не изволите ли?
Арианна следила за тем, как вода из кувшина омывает руки мужа. Это были руки мозолистые, покрытые шрамами и бронзовые от загара, — но также и руки аристократа. Тонкая кость, длинные пальцы — все это было неожиданно изящным.