Страница:
— Рейн... старший братишка! — вырвалось у Хью, и голос, к его смущению, прозвучал неестественно, хрипло, словно не Рейн, а он сам последнюю пару месяцев просидел в темной норе и отвык разговаривать. — У меня для тебя есть подарок, Рейн! Ты удивишься!
Тот продолжал смотреть пустым взглядом, не выказывая никакого любопытства. В полумраке было трудно различить черты его лица, но Хью был уверен, что оно сейчас почти ничего не выражает, как лицо человека, который знает, что уже никогда и ничему не сможет удивиться.
Хью сделал знак смотрителю, который топтался за порогом распахнутой двери, и тот ввел в камеру Арианну.
При виде мужа она издала едва слышный возглас, похожий на жалобное мяуканье заблудившегося еще слепого котенка. Рейн повернулся резко, рывком. Некоторое время он просто смотрел туда, где она стояла, прижимая руки к груди, потом судорожно напрягся, заставив зазвенеть свои цепи, но не двинулся с места. Хью сообразил, что брат боится поверить в то, что видит, боится не вынести нового разочарования.
Со сдавленным рыданием Арианна бросилась к нему.
Рейн принял ее в объятия и опустил голову, прижимаясь к ее волосам то одной, то другой щекой. Потом он запрокинул лицо, изо всех сил стиснув веки. Это было так трогательно, что Хью испытал неловкость за брата и тычками выдворил из камеры смотрителя, прикрыв за ним дверь.
Он заметил, что пальцы Рейна сжимаются и разжимаются, словно бьются беспомощно в волосах Арианны. Он плакал, не сознавая, должно быть, что плачет. Арианна обхватила его голову обеими руками и притянула к себе, целуя жадно, отчаянно, ну а Рейн... он не целовал ее — он пил ее дыхание и вкус рта, как пьет ключевую воду человек, почти погибший от жажды.
— Арианна... — только и сказал он, прижимая ее к себе и содрогаясь всем телом.
Они оставались в этой позе долго, очень долго. Они почти не прикасались друг к другу, просто покачивались медленно и синхронно. Наконец Арианна откинулась в кольце обнимающих рук и всмотрелась в лицо мужа. Она дотронулась до шрама, оставленного рукавицей Генриха, и проследила его пальцем. Рана давно зажила, и теперь только тонкая красная линия, пересекающая щеку, напоминала о случившемся.
— Видишь, я не умерла, — сказала Арианна, и странно было видеть улыбку на ее мокром от слез лице. — У меня теперь тоже есть шрам, и он гораздо больше твоего.
— Господи!..
Рейн притронулся к ее мокрым щекам пальцами обеих рук. Они слегка шевелились, словно он пытался собрать слезы и хранить их как память.
— Ну что ты за ребенок, Арианна! — прошептал он и получил в ответ прерывистый смех, сменившийся рыданием.
— Ты не лишился ни замка, ни земель, знай это, Рейн, — сказала Арианна и снова провела снизу вверх по его шраму. — Отец отвоевал Руддлан и ждет лишь, чтобы ты вернулся. Ты рад?
Рейн согласно помотал головой, но Хью сильно подозревал, что он пропустил сказанное мимо ушей, а если бы даже и услышал, ему было бы все равно. Единственным, что сейчас волновало брата, было чудесное воскрешение жены, потому что он снова и снова касался лица Арианны, словно не мог поверить в ее реальность.
— А что?.. — начал он, но голос сорвался, и он вынужден был прокашляться, прежде чем повторить вопрос. — Что с нашими детьми?
— Они сейчас с моей матерью, на острове Мон. Они так выросли, Рейн, они такие крепыши!
— Все это трогательно, дорогие мои, но времени у нас не так уж много, а еще предстоит обсудить один важный вопрос, — вмешался Хью (дьявольщина, эти двое чуть было не заставили прослезиться и его самого!). — Я разработал план, в соответствии с которым ты, старший брат, завтра ночью совершишь побег из этой мерзкой норы.
Слова отзвучали, но казалось, что эхо их не может угаснуть и как бы висит в спертом влажном воздухе крохотного помещения.
— Почему ты делаешь это? — спросил Рейн. Хью не удивился вопросу. Кому, как не его старшему брату было знать, что молодой граф Честер ничего не делает даром.
— Объяснение очень простое, — протянул он почти так же томно, как обычно, и лениво пожал плечами. — Я намерен провести ночь с твоей очаровательной женушкой. Она согласилась отдать это восхитительное тело в мое распоряжение на одну ночь, а я взамен обязался напрячь свой изобретательный ум и выложить кругленькую сумму, чтобы обеспечить спасение твоей жизни, братец. Разумеется, оказавшись на свободе, ты никогда больше не ступишь ногой на английскую землю. Это значит, тебе придется провести остаток жизни в ничтожном и жалком Уэльсе. Впрочем, о чем это я? Разве ты не доказал своими последними деяниями, что жаждешь как раз такой участи? Разве ты не сделал все, чтобы заточить себя в границах Уэльса?..
Тут Хью прервался, чтобы полюбоваться результатами своих усилий. Надо сказать, они весьма, весьма порадовали его.
Арианна не ожидала, что он сделает явным их тайное маленькое соглашение, и это было видно по ее ошеломленному лицу. Но цель Хью была не в том, чтобы шокировать жену брата, куда больше он был заинтересован в реакции Рейна. У того на лице было знакомое выражение: так он смотрел в детстве, когда лежал ничком, принимая порку. Он словно собрался в один тугой комок, получив жестокий удар — удар, от которого темнеет в глазах.
Вдруг он отстранил Арианну на расстояние вытянутых рук и спросил, держа ее за плечи:
— И ты пошла на это?
— Рейн!..
— Он говорит правду или лжет?
Голова Арианны склонилась. Рейн выпустил ее из рук, и Хью не удержался от довольной улыбки. Он жадно следил за переменой, происшедшей с братом: сначала лицо Рейна окаменело, потом стали пустыми, безжизненными глаза.
— Я запрещаю, — сказал он голосом таким же холодным и ровным, как и взгляд.
— Ты не имеешь права голоса! — воскликнула Арианна, высоко вскидывая голову. — Выбор тут за мной, и решение уже принято.
Она быстро пошла к двери, гордо держа голову, но на полдороге обернулась и простерла руки к мужу.
— Рейн!
Тот отпрянул к стене, и цепи забренчали все разом.
Несколько секунд Арианна стояла, прямая и напряженная, как приготовленное для броска копье. Руки ее были сжаты в кулаки, по щекам текли слезы.
— Будь ты проклят, Рейн! Я хочу, чтобы ты был свободен, чтобы ты снова был со мной, и ради этого пойду на все, на все абсолютно!..
— Даже станешь шлюхой?
Голова ее дернулась, словно от пощечины. Она повернулась к Хью и сказала надменно, как королева:
— Я готова удалиться, милорд граф.
Когда она была уже у самой двери, Рейн повернулся и посмотрел вслед. На одно мгновение в глазах его мелькнуло тоскливое голодное выражение, но потом невидимые заслонки снова опустились на них.
Хью передал Арианну с рук на руки их сопровождающему, а сам поспешил вернуться за факелом. Когда он вошел, Рейн, поникнув, сидел на соломе. Хью вдруг сообразил (и это открытие ошеломило его), что старший брат очень ослабел от голода, отсутствия солнечного света и двухмесячной неподвижности. Вынув факел из кольца на стене, он поднял его над головой, чтобы пламя лучше осветило камеру. То, что он увидел, заставило его содрогнуться. Подземная нора была омерзительной до тошноты: земляной пол покрывал слой неописуемой грязи, слизь на стенах была не черной, как показалось Хью вначале, а зеленой, и она едва заметно копошилась.
У графа начало зудеть все тело. Он решил, что сразу же по возвращении в Вестминстер заставит слуг приготовить ванну с двойной дозой душистого мыла и будет отмокать в ней не менее часа... да, и велит отдать нищим все, что сейчас на нем надето!
— Хью!
Он повернулся, держась рукой за ручку двери.
— Не поступай так с ней, — прошептал Рейн умоляюще.
— Я поступаю так не с ней, а с тобой, дорогой мой брат. За тобой должок, не забывай этого. Этот должок долгие годы не дает мне покоя. Я хочу, чтобы ты проводил каждую ночь своей последующей семейной жизни точно так же, как я провожу мои ночи: когда ты будешь пристраиваться между прекрасных белых ног своей жены, ты будешь вспоминать, что другой мужчина тоже был там, куда ты так стремишься!
Рейн откинул голову на скользкую стену темницы и закрыл глаза.
— Ты хочешь, чтобы я пресмыкался перед тобой? — спросил он, помолчав. — Чтобы я умолял?
— Должен признать, это весьма соблазнительная мысль — заставить тебя поползать передо мной на коленях, — ответил Хью со смехом. — Я мог бы долгое время вспоминать это зрелище... но гораздо приятнее будет представлять себе другое: как ты, старший брат, валяешься здесь на куче гнилой соломы, изнемогая от боли при мысли о том, что я делаю с твоей женой!
— Я убью тебя за это, — ровно сказал Рейн, открывая глаза.
Хью склонил голову, как бы обдумывая эти слова, и его роскошные локоны один за другим начали соскальзывать с плеча, отливая золотом в свете факела. Потом он улыбнулся.
— Нет, ты меня не убьешь. Потому что я не стану сопротивляться, а ты слишком благороден, Рейн, чтобы убить того, кто не может дать тебе сдачи.
***
Хью приблизился к двери своей спальни и поднял руку, чтобы постучать. Потом, внезапно передумав, он опустил ее и просто толкнул дверь.
Арианна стояла у окна полутемной комнаты. Услышав шаги, она повернулась и положила руку на горло, словно за дыхалась. Но взгляда она не отвела, и темные бездны немигающих глаз непроницаемо уставились на графа. Потом (очевидно, осознав сделанный жест) она опустила руку вдоль груди, как бы огладив ее. Это было всего лишь нервозное движение, и Хью понял это, но все равно почувствовал возбуждение.
На Арианне был алый халат из плотного бархата, и было видно, что под ним нет даже белья.
— Сними его, — сказал Хью.
Она развязала пояс и повела плечами, так что халат соскользнул с них на пол и остался у ног алым пятном, очень похожим на лужу свежей крови. Спальня была освещена несколькими свечами, но туда, где стояла Арианна, достигал лишь лунный свет. Он проникал в раскрытое окно широким и светлым полотнищем, омывая тело женщины серебряным сиянием. Было тихо, так тихо, что Хью мог слышать ее дыхание.
Долгая борьба за жизнь изнурила ее: тело выглядело исхудалым, и его сильно портил безобразный свежий шрам на груди. Однако в ней было очарование зрелой женщины, создания не приземленного, но в высшем смысле земного.
«Она способна желать мужчину и умеет ублажить его так, как ему того надобно, — думал Хью. — Должно быть, она кричит в полный голос и царапает спину, когда достигает пика наслажления». Он почувствовал, что его плоть твердеет при мысли о том, что вскоре случится.
Неспешным шагом он подошел ближе и остановился перед Арианной, которая следила за ним, по-прежнему не отводя взгляда. Глаза ее были так зелены, что даже в полумраке можно было определить их цвет. В них была густая зелень сумеречного леса, в них была его настороженная пустота. Хью спросил себя, каким она видит его.
Он протянул руку и легко провел по изгибу ее шеи. Арианна сделала над собой усилие, чтобы не содрогнуться, он заметил это с угрюмым восхищением. Они были ровней, были под стать друг другу, она и Рейн — оба чертовски смелые и идиотски благородные. Хью сильно сомневался, чтобы Сибил была способна принести подобную жертву даже ради человека, которого, как утверждала, она любила всем сердцем.
Его рука спустилась ниже, коснулась вершинок грудей. Вправо-влево... вправо-влево... через некоторое время соски выступили и затвердели, но на лице Арианны не выразилось и тени удовольствия.
— Может, попробуешь хоть немного наслаждаться всем этим? — спросил он с некоторым раздражением в голосе.
— Когда мы заключали сделку, о наслаждении речи не шло! — отрезала Арианна, жутковато усмехнувшись.
Хью отвернулся и отошел к столу, чтобы налить себе бокал вина. Пока он пил, то не сводил взгляда с женщины, застывшей у окна. Облака успели скрыть луну, и теперь ее кожи едва касался свет свечи, придавая ей мягкий оттенок золотистого меда. На высоких, резко обозначившихся скулах горели два пятна румянца, и это было единственное, что выдавало ее неловкость от сознания своей наготы.
— Ты можешь отказаться от сделки, если тебя тяготит, что она заключена именно со мной, — заметил Хью. — На моем месте вполне может быть король Генрих, который питает слабость к хорошеньким мордашкам. Наконец ты можешь попробовать сама купить Рейну свободу. Это я к тому, что мой брат, похоже, не преисполнился благодарности, когда узнал, какую великую жертву ты собралась принести ради него.
— Рейн не слишком умен, — спокойно ответила Арианна. — Я не совершаю смертного греха, поступая так. Но я могла бы совершить и настоящий грех, чтобы спасти его жизнь. Я могла бы разделить ложе с Люцифером, стала бы уличной шлюхой, раздвинула бы ноги для каждого из англичан, даже самого последнего...
— А он в ответ никогда не простил бы тебя.
— Ну и пусть! — сказала она, вскидывая голову. — Я все равно пошла бы на это. Я уже это делаю.
— Нет... — задумчиво покачав головой, Хью поставил пустой бокал на стол. — Нет, жертвы мне не нужны.
Он подошел, поднял с пола халат и протянул Арианне. Она не приняла его. Она даже отступила слегка и глубоко, неровно вздохнула.
— Прошу вас, милорд граф, не разрывайте нашего соглашения! Прошу вас! Я постараюсь... я сделаю вид, что наслаждаюсь... милорд!
Он невольно засмеялся: даже Сибил никогда не утруждалась тем, чтобы изображать удовольствие, — и ткнул халат Арианне в руку.
— Не нужно умолять, девочка моя, дело не в тебе. Я только что подумал обо всем хорошенько и понял, что вот-вот сам себя высеку. Если ты отдашься мне из любви к Рейну, то это никак не поможет мне расквитаться за те ночи, когда Сибил отдавалась мне из любви к нему же. И в том и в другом случае я получаю только объедки с чужого стола.
Была и еще одна причина, чтобы передумать, но Хью скорее откусил бы себе язык, чем высказал ее. Рейн... Рейн с его врожденной смелостью. Рейн с его трепетным отношением к рыцарской чести, которую на словах он так часто и так едко высмеивал, но за которую умер бы не колеблясь. Рейн с его наивной и безнадежной верой в то, что в Богом проклятом мире все-таки существует добро, существует справедливость. Он был нелепым, Рейн, и он был именно таким, каким всегда мечтал быть Хью. Это верно, бывали дни, месяцы и даже годы, когда он ненавидел старшего брата всем сердцем, но и бывали времена, когда он никого не любил так, как его.
Хью покачал головой и снова засмеялся. Арианна смотрела на него, комкая в руках халат, и пальцы ее казались особенно белыми на алом фоне бархата.
— Могу я надеяться, что вы все-таки поможете ему бежать?
— Хм... — Хью потыкал изнутри языком в одну щеку, потом в другую и притворно вздохнул. — Не могу же я допустить, чтобы мой единокровный брат закончил свои дни, качаясь на виселице Тайберна с выпущенными кишками. Это запятнает честь нашего рода.
Он прошел к столу, повертел в руках бокал отличного венецианского стекла и постучал по его краю ногтем.
— Знаешь ли, я никогда не понимал, чего ради Рейн так лезет вон из кожи, чтобы заслужить любовь и уважение старого графа, — вдруг сказал он и усмехнулся без насмешки. — В нашей семье он был бастардом в полном смысле этого слова.
Он поднял взгляд на Арианну. Она так и стояла, стискивая в, руках халат, и смотрела на него расширенными, полными отчаяния глазами.
— Советую тебе побыстрее одеться, — протянул он лениво, томно. — Я ведь могу и передумать,
Когда она послушно оделась и завязала пояс халата, он подошел к ней снова. Сам себе удивляясь, он наклонился и чмокнул ее в кончик носа самым что ни на есть братским поцелуем.
— Оставайся здесь на всю ночь. Если хочешь, можешь заложить щеколду, но, клянусь честью — какой бы жалкой и ничтожной ни была честь Хью Честера, — твоя добродетель в полной безопасности.
И он поспешил к двери, так как по опыту знал, что не склонен к благотворительности.
У двери он помедлил. Арианна стояла на том же месте, придерживая на груди тесно запахнутые полы халата. Губы ее были слегка приоткрыты — от удивления или, может быть, облегчения. Она выглядела очень красивой, заливаемая лунным светом, настороженная. В этот момент Хью проклял так некстати пробудившуюся совесть. Черт возьми, она спокойно спала почти всю его жизнь, вот и продолжала бы спать! Но только ли совесть была виной тому, что он уходил, оставляя эту красивую женщину? Может быть, просто-напросто она не была Сибил?
Как странно, как нелепо было все это! Как хотелось высмеять себя... и как хотелось себя оплакать!
«Вот я, — думал Хью, — красавец мужчина, богатый как Крез, один из влиятельнейших, могущественнейших баронов Англии, которого боится тронуть сам король. Стоит только щелкнуть пальцами, и мне с восторгом отдастся любая. Даже Сибил, проклятая сука, не осмелится отказать мне и покорно раздвинет ноги... но сердце ее останется закрытым».
Он думал о том, как играет человеком судьба. Если бы только Сибил могла полюбить его — хоть самую малость, — ему бы в голову не пришло желать других женщин.
Если бы она могла полюбить его, он простил бы то, что было между ней и Рейном.
Уходя, он отвесил жене брата насмешливый поклон и усмехнулся с горькой иронией:
— Запомните этого негодяя обратившимся к добру, миледи.
Глава 28
Тот продолжал смотреть пустым взглядом, не выказывая никакого любопытства. В полумраке было трудно различить черты его лица, но Хью был уверен, что оно сейчас почти ничего не выражает, как лицо человека, который знает, что уже никогда и ничему не сможет удивиться.
Хью сделал знак смотрителю, который топтался за порогом распахнутой двери, и тот ввел в камеру Арианну.
При виде мужа она издала едва слышный возглас, похожий на жалобное мяуканье заблудившегося еще слепого котенка. Рейн повернулся резко, рывком. Некоторое время он просто смотрел туда, где она стояла, прижимая руки к груди, потом судорожно напрягся, заставив зазвенеть свои цепи, но не двинулся с места. Хью сообразил, что брат боится поверить в то, что видит, боится не вынести нового разочарования.
Со сдавленным рыданием Арианна бросилась к нему.
Рейн принял ее в объятия и опустил голову, прижимаясь к ее волосам то одной, то другой щекой. Потом он запрокинул лицо, изо всех сил стиснув веки. Это было так трогательно, что Хью испытал неловкость за брата и тычками выдворил из камеры смотрителя, прикрыв за ним дверь.
Он заметил, что пальцы Рейна сжимаются и разжимаются, словно бьются беспомощно в волосах Арианны. Он плакал, не сознавая, должно быть, что плачет. Арианна обхватила его голову обеими руками и притянула к себе, целуя жадно, отчаянно, ну а Рейн... он не целовал ее — он пил ее дыхание и вкус рта, как пьет ключевую воду человек, почти погибший от жажды.
— Арианна... — только и сказал он, прижимая ее к себе и содрогаясь всем телом.
Они оставались в этой позе долго, очень долго. Они почти не прикасались друг к другу, просто покачивались медленно и синхронно. Наконец Арианна откинулась в кольце обнимающих рук и всмотрелась в лицо мужа. Она дотронулась до шрама, оставленного рукавицей Генриха, и проследила его пальцем. Рана давно зажила, и теперь только тонкая красная линия, пересекающая щеку, напоминала о случившемся.
— Видишь, я не умерла, — сказала Арианна, и странно было видеть улыбку на ее мокром от слез лице. — У меня теперь тоже есть шрам, и он гораздо больше твоего.
— Господи!..
Рейн притронулся к ее мокрым щекам пальцами обеих рук. Они слегка шевелились, словно он пытался собрать слезы и хранить их как память.
— Ну что ты за ребенок, Арианна! — прошептал он и получил в ответ прерывистый смех, сменившийся рыданием.
— Ты не лишился ни замка, ни земель, знай это, Рейн, — сказала Арианна и снова провела снизу вверх по его шраму. — Отец отвоевал Руддлан и ждет лишь, чтобы ты вернулся. Ты рад?
Рейн согласно помотал головой, но Хью сильно подозревал, что он пропустил сказанное мимо ушей, а если бы даже и услышал, ему было бы все равно. Единственным, что сейчас волновало брата, было чудесное воскрешение жены, потому что он снова и снова касался лица Арианны, словно не мог поверить в ее реальность.
— А что?.. — начал он, но голос сорвался, и он вынужден был прокашляться, прежде чем повторить вопрос. — Что с нашими детьми?
— Они сейчас с моей матерью, на острове Мон. Они так выросли, Рейн, они такие крепыши!
— Все это трогательно, дорогие мои, но времени у нас не так уж много, а еще предстоит обсудить один важный вопрос, — вмешался Хью (дьявольщина, эти двое чуть было не заставили прослезиться и его самого!). — Я разработал план, в соответствии с которым ты, старший брат, завтра ночью совершишь побег из этой мерзкой норы.
Слова отзвучали, но казалось, что эхо их не может угаснуть и как бы висит в спертом влажном воздухе крохотного помещения.
— Почему ты делаешь это? — спросил Рейн. Хью не удивился вопросу. Кому, как не его старшему брату было знать, что молодой граф Честер ничего не делает даром.
— Объяснение очень простое, — протянул он почти так же томно, как обычно, и лениво пожал плечами. — Я намерен провести ночь с твоей очаровательной женушкой. Она согласилась отдать это восхитительное тело в мое распоряжение на одну ночь, а я взамен обязался напрячь свой изобретательный ум и выложить кругленькую сумму, чтобы обеспечить спасение твоей жизни, братец. Разумеется, оказавшись на свободе, ты никогда больше не ступишь ногой на английскую землю. Это значит, тебе придется провести остаток жизни в ничтожном и жалком Уэльсе. Впрочем, о чем это я? Разве ты не доказал своими последними деяниями, что жаждешь как раз такой участи? Разве ты не сделал все, чтобы заточить себя в границах Уэльса?..
Тут Хью прервался, чтобы полюбоваться результатами своих усилий. Надо сказать, они весьма, весьма порадовали его.
Арианна не ожидала, что он сделает явным их тайное маленькое соглашение, и это было видно по ее ошеломленному лицу. Но цель Хью была не в том, чтобы шокировать жену брата, куда больше он был заинтересован в реакции Рейна. У того на лице было знакомое выражение: так он смотрел в детстве, когда лежал ничком, принимая порку. Он словно собрался в один тугой комок, получив жестокий удар — удар, от которого темнеет в глазах.
Вдруг он отстранил Арианну на расстояние вытянутых рук и спросил, держа ее за плечи:
— И ты пошла на это?
— Рейн!..
— Он говорит правду или лжет?
Голова Арианны склонилась. Рейн выпустил ее из рук, и Хью не удержался от довольной улыбки. Он жадно следил за переменой, происшедшей с братом: сначала лицо Рейна окаменело, потом стали пустыми, безжизненными глаза.
— Я запрещаю, — сказал он голосом таким же холодным и ровным, как и взгляд.
— Ты не имеешь права голоса! — воскликнула Арианна, высоко вскидывая голову. — Выбор тут за мной, и решение уже принято.
Она быстро пошла к двери, гордо держа голову, но на полдороге обернулась и простерла руки к мужу.
— Рейн!
Тот отпрянул к стене, и цепи забренчали все разом.
Несколько секунд Арианна стояла, прямая и напряженная, как приготовленное для броска копье. Руки ее были сжаты в кулаки, по щекам текли слезы.
— Будь ты проклят, Рейн! Я хочу, чтобы ты был свободен, чтобы ты снова был со мной, и ради этого пойду на все, на все абсолютно!..
— Даже станешь шлюхой?
Голова ее дернулась, словно от пощечины. Она повернулась к Хью и сказала надменно, как королева:
— Я готова удалиться, милорд граф.
Когда она была уже у самой двери, Рейн повернулся и посмотрел вслед. На одно мгновение в глазах его мелькнуло тоскливое голодное выражение, но потом невидимые заслонки снова опустились на них.
Хью передал Арианну с рук на руки их сопровождающему, а сам поспешил вернуться за факелом. Когда он вошел, Рейн, поникнув, сидел на соломе. Хью вдруг сообразил (и это открытие ошеломило его), что старший брат очень ослабел от голода, отсутствия солнечного света и двухмесячной неподвижности. Вынув факел из кольца на стене, он поднял его над головой, чтобы пламя лучше осветило камеру. То, что он увидел, заставило его содрогнуться. Подземная нора была омерзительной до тошноты: земляной пол покрывал слой неописуемой грязи, слизь на стенах была не черной, как показалось Хью вначале, а зеленой, и она едва заметно копошилась.
У графа начало зудеть все тело. Он решил, что сразу же по возвращении в Вестминстер заставит слуг приготовить ванну с двойной дозой душистого мыла и будет отмокать в ней не менее часа... да, и велит отдать нищим все, что сейчас на нем надето!
— Хью!
Он повернулся, держась рукой за ручку двери.
— Не поступай так с ней, — прошептал Рейн умоляюще.
— Я поступаю так не с ней, а с тобой, дорогой мой брат. За тобой должок, не забывай этого. Этот должок долгие годы не дает мне покоя. Я хочу, чтобы ты проводил каждую ночь своей последующей семейной жизни точно так же, как я провожу мои ночи: когда ты будешь пристраиваться между прекрасных белых ног своей жены, ты будешь вспоминать, что другой мужчина тоже был там, куда ты так стремишься!
Рейн откинул голову на скользкую стену темницы и закрыл глаза.
— Ты хочешь, чтобы я пресмыкался перед тобой? — спросил он, помолчав. — Чтобы я умолял?
— Должен признать, это весьма соблазнительная мысль — заставить тебя поползать передо мной на коленях, — ответил Хью со смехом. — Я мог бы долгое время вспоминать это зрелище... но гораздо приятнее будет представлять себе другое: как ты, старший брат, валяешься здесь на куче гнилой соломы, изнемогая от боли при мысли о том, что я делаю с твоей женой!
— Я убью тебя за это, — ровно сказал Рейн, открывая глаза.
Хью склонил голову, как бы обдумывая эти слова, и его роскошные локоны один за другим начали соскальзывать с плеча, отливая золотом в свете факела. Потом он улыбнулся.
— Нет, ты меня не убьешь. Потому что я не стану сопротивляться, а ты слишком благороден, Рейн, чтобы убить того, кто не может дать тебе сдачи.
***
Хью приблизился к двери своей спальни и поднял руку, чтобы постучать. Потом, внезапно передумав, он опустил ее и просто толкнул дверь.
Арианна стояла у окна полутемной комнаты. Услышав шаги, она повернулась и положила руку на горло, словно за дыхалась. Но взгляда она не отвела, и темные бездны немигающих глаз непроницаемо уставились на графа. Потом (очевидно, осознав сделанный жест) она опустила руку вдоль груди, как бы огладив ее. Это было всего лишь нервозное движение, и Хью понял это, но все равно почувствовал возбуждение.
На Арианне был алый халат из плотного бархата, и было видно, что под ним нет даже белья.
— Сними его, — сказал Хью.
Она развязала пояс и повела плечами, так что халат соскользнул с них на пол и остался у ног алым пятном, очень похожим на лужу свежей крови. Спальня была освещена несколькими свечами, но туда, где стояла Арианна, достигал лишь лунный свет. Он проникал в раскрытое окно широким и светлым полотнищем, омывая тело женщины серебряным сиянием. Было тихо, так тихо, что Хью мог слышать ее дыхание.
Долгая борьба за жизнь изнурила ее: тело выглядело исхудалым, и его сильно портил безобразный свежий шрам на груди. Однако в ней было очарование зрелой женщины, создания не приземленного, но в высшем смысле земного.
«Она способна желать мужчину и умеет ублажить его так, как ему того надобно, — думал Хью. — Должно быть, она кричит в полный голос и царапает спину, когда достигает пика наслажления». Он почувствовал, что его плоть твердеет при мысли о том, что вскоре случится.
Неспешным шагом он подошел ближе и остановился перед Арианной, которая следила за ним, по-прежнему не отводя взгляда. Глаза ее были так зелены, что даже в полумраке можно было определить их цвет. В них была густая зелень сумеречного леса, в них была его настороженная пустота. Хью спросил себя, каким она видит его.
Он протянул руку и легко провел по изгибу ее шеи. Арианна сделала над собой усилие, чтобы не содрогнуться, он заметил это с угрюмым восхищением. Они были ровней, были под стать друг другу, она и Рейн — оба чертовски смелые и идиотски благородные. Хью сильно сомневался, чтобы Сибил была способна принести подобную жертву даже ради человека, которого, как утверждала, она любила всем сердцем.
Его рука спустилась ниже, коснулась вершинок грудей. Вправо-влево... вправо-влево... через некоторое время соски выступили и затвердели, но на лице Арианны не выразилось и тени удовольствия.
— Может, попробуешь хоть немного наслаждаться всем этим? — спросил он с некоторым раздражением в голосе.
— Когда мы заключали сделку, о наслаждении речи не шло! — отрезала Арианна, жутковато усмехнувшись.
Хью отвернулся и отошел к столу, чтобы налить себе бокал вина. Пока он пил, то не сводил взгляда с женщины, застывшей у окна. Облака успели скрыть луну, и теперь ее кожи едва касался свет свечи, придавая ей мягкий оттенок золотистого меда. На высоких, резко обозначившихся скулах горели два пятна румянца, и это было единственное, что выдавало ее неловкость от сознания своей наготы.
— Ты можешь отказаться от сделки, если тебя тяготит, что она заключена именно со мной, — заметил Хью. — На моем месте вполне может быть король Генрих, который питает слабость к хорошеньким мордашкам. Наконец ты можешь попробовать сама купить Рейну свободу. Это я к тому, что мой брат, похоже, не преисполнился благодарности, когда узнал, какую великую жертву ты собралась принести ради него.
— Рейн не слишком умен, — спокойно ответила Арианна. — Я не совершаю смертного греха, поступая так. Но я могла бы совершить и настоящий грех, чтобы спасти его жизнь. Я могла бы разделить ложе с Люцифером, стала бы уличной шлюхой, раздвинула бы ноги для каждого из англичан, даже самого последнего...
— А он в ответ никогда не простил бы тебя.
— Ну и пусть! — сказала она, вскидывая голову. — Я все равно пошла бы на это. Я уже это делаю.
— Нет... — задумчиво покачав головой, Хью поставил пустой бокал на стол. — Нет, жертвы мне не нужны.
Он подошел, поднял с пола халат и протянул Арианне. Она не приняла его. Она даже отступила слегка и глубоко, неровно вздохнула.
— Прошу вас, милорд граф, не разрывайте нашего соглашения! Прошу вас! Я постараюсь... я сделаю вид, что наслаждаюсь... милорд!
Он невольно засмеялся: даже Сибил никогда не утруждалась тем, чтобы изображать удовольствие, — и ткнул халат Арианне в руку.
— Не нужно умолять, девочка моя, дело не в тебе. Я только что подумал обо всем хорошенько и понял, что вот-вот сам себя высеку. Если ты отдашься мне из любви к Рейну, то это никак не поможет мне расквитаться за те ночи, когда Сибил отдавалась мне из любви к нему же. И в том и в другом случае я получаю только объедки с чужого стола.
Была и еще одна причина, чтобы передумать, но Хью скорее откусил бы себе язык, чем высказал ее. Рейн... Рейн с его врожденной смелостью. Рейн с его трепетным отношением к рыцарской чести, которую на словах он так часто и так едко высмеивал, но за которую умер бы не колеблясь. Рейн с его наивной и безнадежной верой в то, что в Богом проклятом мире все-таки существует добро, существует справедливость. Он был нелепым, Рейн, и он был именно таким, каким всегда мечтал быть Хью. Это верно, бывали дни, месяцы и даже годы, когда он ненавидел старшего брата всем сердцем, но и бывали времена, когда он никого не любил так, как его.
Хью покачал головой и снова засмеялся. Арианна смотрела на него, комкая в руках халат, и пальцы ее казались особенно белыми на алом фоне бархата.
— Могу я надеяться, что вы все-таки поможете ему бежать?
— Хм... — Хью потыкал изнутри языком в одну щеку, потом в другую и притворно вздохнул. — Не могу же я допустить, чтобы мой единокровный брат закончил свои дни, качаясь на виселице Тайберна с выпущенными кишками. Это запятнает честь нашего рода.
Он прошел к столу, повертел в руках бокал отличного венецианского стекла и постучал по его краю ногтем.
— Знаешь ли, я никогда не понимал, чего ради Рейн так лезет вон из кожи, чтобы заслужить любовь и уважение старого графа, — вдруг сказал он и усмехнулся без насмешки. — В нашей семье он был бастардом в полном смысле этого слова.
Он поднял взгляд на Арианну. Она так и стояла, стискивая в, руках халат, и смотрела на него расширенными, полными отчаяния глазами.
— Советую тебе побыстрее одеться, — протянул он лениво, томно. — Я ведь могу и передумать,
Когда она послушно оделась и завязала пояс халата, он подошел к ней снова. Сам себе удивляясь, он наклонился и чмокнул ее в кончик носа самым что ни на есть братским поцелуем.
— Оставайся здесь на всю ночь. Если хочешь, можешь заложить щеколду, но, клянусь честью — какой бы жалкой и ничтожной ни была честь Хью Честера, — твоя добродетель в полной безопасности.
И он поспешил к двери, так как по опыту знал, что не склонен к благотворительности.
У двери он помедлил. Арианна стояла на том же месте, придерживая на груди тесно запахнутые полы халата. Губы ее были слегка приоткрыты — от удивления или, может быть, облегчения. Она выглядела очень красивой, заливаемая лунным светом, настороженная. В этот момент Хью проклял так некстати пробудившуюся совесть. Черт возьми, она спокойно спала почти всю его жизнь, вот и продолжала бы спать! Но только ли совесть была виной тому, что он уходил, оставляя эту красивую женщину? Может быть, просто-напросто она не была Сибил?
Как странно, как нелепо было все это! Как хотелось высмеять себя... и как хотелось себя оплакать!
«Вот я, — думал Хью, — красавец мужчина, богатый как Крез, один из влиятельнейших, могущественнейших баронов Англии, которого боится тронуть сам король. Стоит только щелкнуть пальцами, и мне с восторгом отдастся любая. Даже Сибил, проклятая сука, не осмелится отказать мне и покорно раздвинет ноги... но сердце ее останется закрытым».
Он думал о том, как играет человеком судьба. Если бы только Сибил могла полюбить его — хоть самую малость, — ему бы в голову не пришло желать других женщин.
Если бы она могла полюбить его, он простил бы то, что было между ней и Рейном.
Уходя, он отвесил жене брата насмешливый поклон и усмехнулся с горькой иронией:
— Запомните этого негодяя обратившимся к добру, миледи.
Глава 28
Смотритель тюрьмы застонал при виде элегантного, томного графа Честера, направляющегося к нему через всю просторную главную залу Белого Тауэра. На сей раз назойливый гость привел с собой не особу женского пола, а священника.
«Что, черт возьми, ему опять нужно?» — с тревогой подумал смотритель.
— Я не могу отвести вас к пленнику! — поспешил он заявить раньше, чем граф приблизился (тот, казалось, весь состоял из белозубой улыбки, так и сияющей на красивом холеном лице). — Скоро закроют ворота, и тогда...
— Но я только пару минут назад сумел разыскать священника! — воскликнул граф, видимо расстроенный. — Вчера, во время нашей беседы с пленником, тот заверил меня что его единственное желание — найти утешение в обществе слуги Божьего.
— Мало ли чего он хочет найти! Ни черта он не получит, так-то вот. Хорошенькое дело, мне рисковать жизнью ради того, чтобы, значит, весь треклятый Лондон по очереди таскался к нему в темницу! Это вам тюрьма, а не проходной двор!
— Сегодня утром я разговаривал с королем, — сообщил граф многозначительно и наклонился к самому уху смотрителя, обдав его запахом каких-то пряных благовоний. — Мы ведь с тобой понимаем друг друга, приятель, поэтому я не стану разыгрывать здесь комедию. Разумеется, королю все равно, получит пленник отпущение грехов или не получит, но он весьма заинтересован в том, чтобы Руддлан исповедался. — Тут граф подмигнул и усмехнулся цинично, с явственным оттенком презрения к человеку, с которым вынужден был делиться секретами. — Рано или поздно состоится суд, и тогда королю очень пригодится то, что он узнает из этой исповеди.
Понимающе хмыкнув, смотритель оглядел маленького толстого человечка в грязной рясе, который переминался с ноги на ногу чуть поодаль. Они были давними знакомыми: на кюре церкви Всех Святых возлагалась также обязанность исповедовать заблудшие души, томящиеся в Тауэре, и молиться о том, чтобы они обрели царство небесное. Правда, смотритель сильно подозревал, что кюре молился об этом не перед алтарем, а перед кружкой крепкого церковного эля.
— Ну, будь по-вашему, — проворчал он неохотно. — Я отведу священника вниз. Вот уж некстати это религиозное рвение... да пошевеливайтесь, ради Бога!
Рейн лежал на охапке соломы и ждал. Чтобы ни о чем не думать, ему пришлось собрать в кулак всю свою железную волю, и теперь он просто ждал.
Дверь со скрежетом отворилась, и появился смотритель с факелом в руке. За ним по пятам следовал упитанный коротышка в рясе.
— Вот твой священник, — сказал смотритель недовольным голосом. — Можешь искать у него любого утешения, какое только взбредет тебе в голову, только побыстрее!
Он еще успел уловить за спиной какое-то движение и обернуться... только чтобы рухнуть на грязный пол от удара в висок рукояткой кинжала, усаженной крупными драгоценными камнями.
— Рад тебя снова видеть, старший брат, — сказал Хью и широко улыбнулся.
Он отцепил от пояса смотрителя связку ключей и бросил их Рейну, потом откатил неподвижное тело в сторону.
— Что это вы задумали? — фистулой крикнул священник.
— Совершить побег, — любезно объяснил Хью. — Ну-ка, святой отец, снимайте рясу.
— Не сниму! — заявил тот, выпячивая самый верхний из трех подбородков.
Хью снова обнажил спрятанный было кинжал и приставил его острием к выпуклому брюшку священника.
— Лучше сделайте это добровольно, потому что я не задумываясь выпущу ваши газы через пупок.
Бормоча невнятные угрозы, кюре стянул рясу через голову. Никакой другой одежды под ней не было, и в свете факела его пухлое тело напоминало студенистое тело медузы. Рейн выхватил одеяние у него из рук. Это движение вызвало волну головокружения. Он так ослабел, что едва держался на ногах, и даже неяркий свет факела заставлял его глаза слезиться.
Пока он переодевался, Хью наложил цепи на лодыжки и запястья кюре. Поскольку тот перешел от угроз к причитаниям, он пообещал ему выбить оставшиеся зубы, если святой отец немедленно не заткнется. Кюре притих и только еле слышно поскуливал в углу. Хью повернулся к Рейну и скривил губы в ехидной улыбке: между подолом рясы и грязными босыми ногами новоявленного священника оставался изрядный промежуток.
— Жаль, что тюремный священник не подрос еще на несколько дюймов. Кстати, почему ты не спрашиваешь, как дела у Арианны? Разве тебе не интересно, как прошла ночь?
— Я убью тебя, — повторил Рейн. — Это я уже слышал. Обсудим это позже, ладно? Сейчас нам лучше поскорее отсюда убраться.
— Вы же не оставите меня здесь в таком виде! — взмолился священник, в котором страх темноты пересилил опасение лишиться зубов. — Я окоченею!
— Тогда молитесь, чтобы поскорее отведать адского пламени, — ответил Хью, смеясь, и вышел следом за Рейном.
Они почти пересекли тюремный двор, когда колокола начали бить, объявляя о начале комендантского часа. Вскоре после этого послышались крики.
— Проклятие! — процедил Хью, постепенно ускоряя шаг (чтобы не привлекать внимания, на бег лучше было не переходить). — У этого смотрителя не голова, а чурбан какой-то! Подумать только, уже пришел в себя... послушай, брат, до ворот мы дойдем шагом, но за ними придется задать стрекача. Ты как, справишься?
— Я и полумертвый обгоню тебя играючи! — ответил Рейн, бросая на него яростный взгляд.
— Посмотрим, посмотрим, — усмехнулся Хью. Часовые, замешкавшиеся из-за поднявшейся в крепости суматохи, только начинали закрывать тяжелые створки ворот. Оба с открытыми ртами таращились на вооруженных людей, толпой выбегающих из дверей главной залы. Рейн и Хью успели проскользнуть под медленно опускающейся решеткой и вскоре растаяли в темном лабиринте лондонских улиц, улочек и переулков.
Поскольку комендантский час уже наступил, повсюду былоесли не пусто, то весьма малолюдно. Кровли домов почти соприкасались над узкими улицами, совершенно преграждая доступ лунному свету, и потому внизу царила кромешная тьма. Без факела невозможно было определить, в каком направлении они движутся, но тьма была также и благословением, потому что преследователи не отставали: топот ног и грубые выкрики слышались на расстоянии арбалетного выстрела.
Когда Рейн уже подумывал, сколько еще сможет выдерживать эту гонку, они остановились и притаились в глубокой тени, отбрасываемой порталом одного из соборов.
— Подождем тут! — тяжело дыша, прошептал Хью в неожиданно наступившей тишине (на какое-то время им удалось ускользнуть от погони). — Твой красноволосый оруженосец должен скоро появиться здесь с фургоном. Арианна сказала, что он парень надежный и не подведет. Лучше бы так оно и было.
Рейн едва слышал его: кровь так и ревела у него в ушах, грохот сердца болезненно отдавался в горле. Он был поражен, даже испуган тем, как сильно изнурили его два месяца, проведенных в темнице Тауэра. Ему хотелось знать, приедет ли с Талиазином Арианна, но он удержался от вопроса.
Хью, который частенько читал его мысли, вдруг сказал:
— Арианна будет ждать нас на старой заброшенной мельнице, что по дороге в Честер.
«Нас».
Горькая, мучительная ревность возникла мгновенно. Как выпитая чаша яда, она заставила Рейна задохнуться и стиснуть кулаки. Тьма, застлавшая глаза, была чернее той, что окружала его и Хью. Он зажмурился, попытался дышать глубоко и размеренно... и увидел лицо жены. В ее взгляде были гордость и дерзкий вызов. И еще в нем светилась любовь. Любовь к нему. Рейн сознавал, что Арианна не могла испытать наслаждение в объятиях Хью, но она позволила опозорить, унизить себя, вывалять в грязи. Она сделала это ради него, Рейна.
Он медленно открыл глаза и посмотрел на брата. Хью так и не узнал, что в этот момент он был настолько близок к смерти, что едва не увидел врата чистилища, распахивающиеся перед ним.
— Господи, у меня, наверное, лопнет сердце! — ничего не подозревая, воскликнул он и прижал руку к груди. — Неужели я вхожу в преклонный возраст?
«Что, черт возьми, ему опять нужно?» — с тревогой подумал смотритель.
— Я не могу отвести вас к пленнику! — поспешил он заявить раньше, чем граф приблизился (тот, казалось, весь состоял из белозубой улыбки, так и сияющей на красивом холеном лице). — Скоро закроют ворота, и тогда...
— Но я только пару минут назад сумел разыскать священника! — воскликнул граф, видимо расстроенный. — Вчера, во время нашей беседы с пленником, тот заверил меня что его единственное желание — найти утешение в обществе слуги Божьего.
— Мало ли чего он хочет найти! Ни черта он не получит, так-то вот. Хорошенькое дело, мне рисковать жизнью ради того, чтобы, значит, весь треклятый Лондон по очереди таскался к нему в темницу! Это вам тюрьма, а не проходной двор!
— Сегодня утром я разговаривал с королем, — сообщил граф многозначительно и наклонился к самому уху смотрителя, обдав его запахом каких-то пряных благовоний. — Мы ведь с тобой понимаем друг друга, приятель, поэтому я не стану разыгрывать здесь комедию. Разумеется, королю все равно, получит пленник отпущение грехов или не получит, но он весьма заинтересован в том, чтобы Руддлан исповедался. — Тут граф подмигнул и усмехнулся цинично, с явственным оттенком презрения к человеку, с которым вынужден был делиться секретами. — Рано или поздно состоится суд, и тогда королю очень пригодится то, что он узнает из этой исповеди.
Понимающе хмыкнув, смотритель оглядел маленького толстого человечка в грязной рясе, который переминался с ноги на ногу чуть поодаль. Они были давними знакомыми: на кюре церкви Всех Святых возлагалась также обязанность исповедовать заблудшие души, томящиеся в Тауэре, и молиться о том, чтобы они обрели царство небесное. Правда, смотритель сильно подозревал, что кюре молился об этом не перед алтарем, а перед кружкой крепкого церковного эля.
— Ну, будь по-вашему, — проворчал он неохотно. — Я отведу священника вниз. Вот уж некстати это религиозное рвение... да пошевеливайтесь, ради Бога!
Рейн лежал на охапке соломы и ждал. Чтобы ни о чем не думать, ему пришлось собрать в кулак всю свою железную волю, и теперь он просто ждал.
Дверь со скрежетом отворилась, и появился смотритель с факелом в руке. За ним по пятам следовал упитанный коротышка в рясе.
— Вот твой священник, — сказал смотритель недовольным голосом. — Можешь искать у него любого утешения, какое только взбредет тебе в голову, только побыстрее!
Он еще успел уловить за спиной какое-то движение и обернуться... только чтобы рухнуть на грязный пол от удара в висок рукояткой кинжала, усаженной крупными драгоценными камнями.
— Рад тебя снова видеть, старший брат, — сказал Хью и широко улыбнулся.
Он отцепил от пояса смотрителя связку ключей и бросил их Рейну, потом откатил неподвижное тело в сторону.
— Что это вы задумали? — фистулой крикнул священник.
— Совершить побег, — любезно объяснил Хью. — Ну-ка, святой отец, снимайте рясу.
— Не сниму! — заявил тот, выпячивая самый верхний из трех подбородков.
Хью снова обнажил спрятанный было кинжал и приставил его острием к выпуклому брюшку священника.
— Лучше сделайте это добровольно, потому что я не задумываясь выпущу ваши газы через пупок.
Бормоча невнятные угрозы, кюре стянул рясу через голову. Никакой другой одежды под ней не было, и в свете факела его пухлое тело напоминало студенистое тело медузы. Рейн выхватил одеяние у него из рук. Это движение вызвало волну головокружения. Он так ослабел, что едва держался на ногах, и даже неяркий свет факела заставлял его глаза слезиться.
Пока он переодевался, Хью наложил цепи на лодыжки и запястья кюре. Поскольку тот перешел от угроз к причитаниям, он пообещал ему выбить оставшиеся зубы, если святой отец немедленно не заткнется. Кюре притих и только еле слышно поскуливал в углу. Хью повернулся к Рейну и скривил губы в ехидной улыбке: между подолом рясы и грязными босыми ногами новоявленного священника оставался изрядный промежуток.
— Жаль, что тюремный священник не подрос еще на несколько дюймов. Кстати, почему ты не спрашиваешь, как дела у Арианны? Разве тебе не интересно, как прошла ночь?
— Я убью тебя, — повторил Рейн. — Это я уже слышал. Обсудим это позже, ладно? Сейчас нам лучше поскорее отсюда убраться.
— Вы же не оставите меня здесь в таком виде! — взмолился священник, в котором страх темноты пересилил опасение лишиться зубов. — Я окоченею!
— Тогда молитесь, чтобы поскорее отведать адского пламени, — ответил Хью, смеясь, и вышел следом за Рейном.
Они почти пересекли тюремный двор, когда колокола начали бить, объявляя о начале комендантского часа. Вскоре после этого послышались крики.
— Проклятие! — процедил Хью, постепенно ускоряя шаг (чтобы не привлекать внимания, на бег лучше было не переходить). — У этого смотрителя не голова, а чурбан какой-то! Подумать только, уже пришел в себя... послушай, брат, до ворот мы дойдем шагом, но за ними придется задать стрекача. Ты как, справишься?
— Я и полумертвый обгоню тебя играючи! — ответил Рейн, бросая на него яростный взгляд.
— Посмотрим, посмотрим, — усмехнулся Хью. Часовые, замешкавшиеся из-за поднявшейся в крепости суматохи, только начинали закрывать тяжелые створки ворот. Оба с открытыми ртами таращились на вооруженных людей, толпой выбегающих из дверей главной залы. Рейн и Хью успели проскользнуть под медленно опускающейся решеткой и вскоре растаяли в темном лабиринте лондонских улиц, улочек и переулков.
Поскольку комендантский час уже наступил, повсюду былоесли не пусто, то весьма малолюдно. Кровли домов почти соприкасались над узкими улицами, совершенно преграждая доступ лунному свету, и потому внизу царила кромешная тьма. Без факела невозможно было определить, в каком направлении они движутся, но тьма была также и благословением, потому что преследователи не отставали: топот ног и грубые выкрики слышались на расстоянии арбалетного выстрела.
Когда Рейн уже подумывал, сколько еще сможет выдерживать эту гонку, они остановились и притаились в глубокой тени, отбрасываемой порталом одного из соборов.
— Подождем тут! — тяжело дыша, прошептал Хью в неожиданно наступившей тишине (на какое-то время им удалось ускользнуть от погони). — Твой красноволосый оруженосец должен скоро появиться здесь с фургоном. Арианна сказала, что он парень надежный и не подведет. Лучше бы так оно и было.
Рейн едва слышал его: кровь так и ревела у него в ушах, грохот сердца болезненно отдавался в горле. Он был поражен, даже испуган тем, как сильно изнурили его два месяца, проведенных в темнице Тауэра. Ему хотелось знать, приедет ли с Талиазином Арианна, но он удержался от вопроса.
Хью, который частенько читал его мысли, вдруг сказал:
— Арианна будет ждать нас на старой заброшенной мельнице, что по дороге в Честер.
«Нас».
Горькая, мучительная ревность возникла мгновенно. Как выпитая чаша яда, она заставила Рейна задохнуться и стиснуть кулаки. Тьма, застлавшая глаза, была чернее той, что окружала его и Хью. Он зажмурился, попытался дышать глубоко и размеренно... и увидел лицо жены. В ее взгляде были гордость и дерзкий вызов. И еще в нем светилась любовь. Любовь к нему. Рейн сознавал, что Арианна не могла испытать наслаждение в объятиях Хью, но она позволила опозорить, унизить себя, вывалять в грязи. Она сделала это ради него, Рейна.
Он медленно открыл глаза и посмотрел на брата. Хью так и не узнал, что в этот момент он был настолько близок к смерти, что едва не увидел врата чистилища, распахивающиеся перед ним.
— Господи, у меня, наверное, лопнет сердце! — ничего не подозревая, воскликнул он и прижал руку к груди. — Неужели я вхожу в преклонный возраст?