Уильямсон Пенелопа. Хранитель мечты

   — Ты всегда был неженкой и рохлей, младший брат, — резко заметил Рейн, невесело улыбнувшись.
   — А ты всегда был неблагодарным ублюдком! На тот случай, если ты не заметил: я только что спас твою толстокожую шею от виселицы. И не только шею, но и другие части тела.
   — За это ты впадешь в немилость у Генриха.
   — Да, он здорово разозлится, но и только. Придется ему проглотить то, что случилось, и переварить это. Английским монархам Честеры всегда были нужны намного больше, чем они нам. Ага, вот и фургон!
   Раздался приближающийся стук железных колес по камню мостовой. Фургон вырулил из-за угла собора и остановился перед порталом. Из темноты донесся брюзгливый голос Талиазина:
   — Неужели нельзя было сделать такую простую вещь, как побег из Тауэра, чтобы при этом не поднять на ноги весь Лондон? Да хранит меня богиня, но я не...
   — Именем короля, ни с места!
   В переулок, где они скрывались, выскочила пара лучников. Один из них держал в руке факел, осветивший каменную кладку церковной стены и шлем Талиазина. Начищенное золото отразило свет ослепительным бликом, и Рейн на мгновение перестал видеть вообще. Зато он услышал свист стрелы и почти сразу же — крик Хью, который повалился прямо на него.
   Рейн едва устоял под тяжестью бесчувственного тела. Его ослабевшее зрение никак не могло справиться с внезапной слепотой, но он каким-то образом ухитрился запихнуть Хью в фургон, определив на ощупь, что тот нагружен неплотно уложенным камышом. Талиазин хлестнул лошадь, и фургон рывком устремился вперед. Рейн бросился следом, ухватился за бортик и подтянулся, перевалившись внутрь, под полог.
   Пока фургон на сумасшедшей скрости несся по темным и, пустынным улицам Лондона, Рейн осторожно ощупывал тело брата, пытаясь определить, куда же тот ранен. Он чувствовал клейкую влагу на одежде Хью, но не находил стрелы. И лишь когда повозка ненадолго оказалась на более широкой улице и лунный свет проник внутрь через прореху в пологе, Рейн обнаружил ее. Древко стрелы обломилось, наконечник глубоко застрял в левой ягодице.
   Складывалось впечатление, что фургон движется вперед без цели и направления, что Талиазин попросту направляет его в первую попавшуюся улицу или переулок, лишь бы тот был потемнее и поизвилистее. В какой-то момент они сделали резкий поворот и проехали под полуразрушенной каменной аркой. За ней оказались развалины давным-давно уничтоженной пожаром бойни.
   Помещение было заброшено, но продолжало вонять когда-то пролитой кровью и потрохами, догнивающими где-то в недрах подвала. Кровля была совершенно уничтожена огнем, и ее заменяло темное беззвездное небо. По сторонам сломанными ребрами торчали обугленные балки перекрытий.
   — Здесь мы немного передохнем, милорд, — сказал Рейну Талиазин. — Надеюсь, погоня уйдет в сторону.
   — Эй, — простонал очнувшийся Хью, хватая Рейна за руку, — на чем это я лежу?
   — Это камыш, — сказал Рейн. — Надо же, а воняет коровьим навозом, — проворчал Хью, неровно дыша. — Ладно-ладно, я пошутил, он пахнет летом. Летом и летним лугом. Он пахнет, как в те дни, когда я подглядывал... подглядывал за тобой и Сибил... — Он ненадолго умолк, борясь с болью. — Господи Боже, какая-нелепица! Неужели мне суждено умереть от стрелы, предназначавшейся тебе, старший брат?
   — Да перестань, Хью! — прикрикнул Рейн, почти улыбнувшись. — Еще никто не умирал от раны в заднице.
   — То есть стрела торчит у меня в... хм... — Хью помолчал и добавил: — Как это, однако, неловко!
   Рейн приложил усилие, чтобы подавить смех, но безуспешно.
   — Сочувствую, — выдавил он.
   — Он сочувствует, скажите, пожалуйста! — возмутился Хью, которому явно было не до смеха. — Какой ты вежливый, благородный... ненавижу тебя! Я всю жизнь тебя ненавидел!
   — Это неправда.
   Издалека донеслись приглушенные крики и топот ног, но скоро все снова стихло.
   — Господи, больно-то как! — застонал Хью. — Такая боль, будто я и правда умираю.
   — Попробуй посмотреть на это с другой точки зрения. У тебя останется интересный шрам, и леди будут умирать от желания увидеть его.
   — Вот и плохо, что я не умираю, — после короткого отрывистого смеха заметил Хью. — Наследников у меня нет, значит, после моей смерти Честер перейдет в собственность Сибил, а опекуном ее будет, конечно, король Генрих, Он поскорее выдаст ее замуж за какого-нибудь несчастного болвана, которому придется терпеть тебя на супружеском ложе, как терпел я.
   — Я никогда не был на твоем супружеском ложе, Хью.
   — Нет, был! Нет, был!
   Талиазин перебил его, сунув голову, под переднюю часть полога.
   — Милорд, погоня все ближе к нам, поэтому дольше медлить нельзя. Я оставил лодку под мостом Саутуорк, а на другом берегу вы найдете лошадь. Нужно только пробежаться до реки, и тогда...
   — Мой брат не может бежать.
   — Ну, что я говорил? — простонал Хью и хрипло засмеялся. — Что за благородство! Что за благородный дурак! — Он с трудом привстал, ухватившись за край рясы Рейна. — Слушай меня, старший брат! Это касается Арианны... понимаешь, мы с ней...
   Но то, что он собирался сказать, так и осталось для Рейна тайной, так как в следующую секунду Хью осел на камыш в глубоком обмороке.
   — Милорд! — теперь уже Талиазин схватил Рейна за рясу. — С вашим братом ничего не случится за то время, которое мне понадобится, чтобы сбить погоню с вашего следа и увести ее подальше отсюда. Потом я за ним вернусь. Но даже если случится так, что графа найдут люди короля, Генриху останется только гневаться на него за то, что он помог вам бежать. Честеры — слишком могущественный род, чтобы враждовать с ними.
   Рейн посмотрел на распростертое тело Хью. Он ненавидел его за то, как тот поступил с Арианной, но часть его души жалела и любила младшего брата. Так было всегда. Он знал, что никогда не сможет разорвать цепочку, сковывающую его с мальчишкой, с которым они когда-то дрались и играли вместе. С мальчишкой, которого он любил тогда и продолжал любить теперь вопреки ненависти.
   — Милорд граф, промедление грозит вам новым пленом, — настаивал Талиазин, в голосе которого зазвучали панические нотки. — Снимайте рясу! Я надену ее, и меня примут за вас. Ну а вы возьмите вот это.
   Оруженосец сунул в руки Рейну что-то твердое, и тот с удивлением увидел, что это золотой шлем. Металл был теплым, даже горячим. Больше того, он казался живым. Сам не зная зачем, Рейн вдруг сказал:
   — Арианна уверена, что это магический шлем и что ты — колдун, маг.
   — Женщины! — заметил Талиазин. — Чего только не приходит им в голову!
   ***
   Крик, вырвавшийся из луженой мужской глотки, эхом откликнулся в углах выгоревшего строения. Люди короля сужали кольцо, постепенно приближаясь к бойне, но Рейн продолжал вертеть в руках шлем, не решаясь надеть его. Он думал об Арианне.
   — Да уж... чего только не приходит им в голову... Он начал медленно и неуклюже стягивать рясу. Талиазин нетерпеливо сдернул одеяние и расправил, готовясь облачиться в него.
   — Не позволяйте гордости помешать вам встретиться с ней, — сказал он голосом монарха, отдающего повеление. Рейн стиснул зубы и промолчал.
   — Что бы она ни сделала, она поступила так из любви к вам. — Рейн посмотрел оруженосцу в глаза. Они были устремлены на него. Взгляд был пристальным, немигающим, и в каждом зрачке Талиазина, казалось, сиял отдельный источник света, похожего на лунный... или звездный. Рейн вдруг ощутил нелепую уверенность, что смотрит не в глаза оруженосца, а на две далекие звезды, негасимо сияющие посреди бесконечной ночи.
   Из этой вечной ночи Талиазин вновь обратился к нему, и слова были напевны, прекрасны и очень правильны:
   — Из любви к ней вы отказались от всего, что прежде считали самым дорогим для себя: от титула, от земель, даже от чести, воплощенной однажды в клятве верности, принесенной королю. — Глаза-звезды приблизились, вспыхнули чуть ярче и продолжали мерцать спокойным светом высшей мудрости. — Сожалеете ли вы о жертве, которую принесли, милорд?
   — Нисколько! — с силой ответил Рейн.
   — Тогда не заставляйте Арианну пожалеть о ее жертве! — Странный свет в глазах оруженосца померк и вскоре совсем исчез. Он отвернулся, натягивая рясу, и сказал невнятно, борясь с тяжелым шерстяным одеянием: — Это последнее испытание, которое вам предстоит пройти, милорд, так вы уж, пожалуйста, не испортите всего теперь, когда развязка близка. На этот раз меня не будет рядом, чтобы исправить то, что вы натворите. При всем моем уважении к вам, милорд, не могу не заметить, что последние несколько лет серьезно подорвали мои жалкие силы. Ваша гордость и упрямство миледи довели меня до того, что я...
   Воспользовавшись тем, что они оба стояли теперь на земле, Рейн схватил Талиазина за плечи и подтолкнул к выходу из строения.
   — Слушай, парень, если уж ты решил отвлечь погоню, прекрати шлепать губами и займись делом!
   Талиазин рысцой устремился прочь. Через пару секунд он вернулся, выхватил шлем, который Рейн по-прежнему нерешительно держал в руках, и нахлобучил на голову хозяина.
   — Кто его знает, милорд, вдруг он и впрямь магический. Но он сможет вам помочь, только если будет у вас на голове.
   И оруженосец во второй раз бросился прочь, на этот раз обернувшись на ходу и подняв руку в знак прощания.
   — Да поможет вам богиня, милорд! — пожелал он вполголоса.
   В ту же секунду Рейн ощутил твердую уверенность в том, что никогда больше не увидит его.
   Он побежал в направлении, противоположном тому, которое выбрал Талиазин. В самом скором времени он услышал топот и возбужденные возгласы, но они быстро удалялись. «По крайней мере, — подумал он благодарно, — маневр этого плута увенчался успехом».
   Он был не так далеко от развалин бойни, когда попал в полосу тумана, вползающего в замусоренную улицу со стороны реки. Белая пелена становилась заметно гуще буквально с каждым шагом, и вскоре Рейн  
почувствовал себя так, словно плыл под поверхностью молочного озера. Туман был необычным, сухим и теплым, прямо-таки уютным. Он, правда, не мог ничего видеть, зато мог определить направление по характерным запахам, пропитавшим улицы: прокисшая моча — значит, начались ряды красилен; свежая кровь и потроха — значит, вокруг мясной рынок; удушливая вонь кислот — значит, рядом мастерские стекольщиков. В квартале златокузнецов Рейн едва не свернул себе шею, налетев на тяжелую цепь, натянутую через улицу. Он совсем забыл, что таким образом мастера надеялись затруднить бегство воров, пойманных с поличным.
   Туман совершенно глушил звуки, а те немногие, которые все же раздавались, исходили непонятно откуда. Время от времени слышались удары железной колотушки сторожа, поскрипывали, качаясь на ветру, вывески лавок, но по большей части Рейна окутывал покров густой, почти ощутимой тишины.
   По звуку волн, поплескивающих о сваи, он понял, что достиг берега реки. Еще был запах — довольно неприятная смесь гнили прибрежных отбросов, ила, водорослей и рыбьих потрохов. Найти лодку удалось без труда, как и пересечь реку, и лошадь, к счастью, была именно там, где ее оставил Талиазин.
   Оказавшись на другом берегу Темзы, Рейн не сразу обратил внимание на то, что ночь там черна и ясна, как лесные озера Уэльса. Из чистого любопытства он обернулся на другой берег, ожидая увидеть стены и крыши домов окутанными густым туманом. Но его ожидал сюрприз: Лондон спал, залитый сиянием луны, половинка которой висела яркой серебряной брошью как раз над верхушкой центральной башни Белого Тауэра.
   Рейн запрокинул голову и обвел взглядом безоблачное небо. Оно было заполнено звездами. Их было бесчисленное множество, мерцающих и таинственного сверкающих, и похожи они были на блики на поверхности воды глубокого колодца. Он вздохнул глубоко, полной грудью, вдруг ощутив себя свободным, как эти звезды.
   Сто дорог лежало перед ним. Например, он мог отправиться во Францию и продать свой меч и свою доблесть королю Людовику... возможно, в скором времени ему суждено будет добыть себе новый титул, новый замок. Или он мог двинуться на запад, в Уэльс. В Руддлан... Это был замок нового сюзерена — князя Оуэна Гуинедда; и он ждал своего лорда, а вместе с ним его ждала прежняя мечта.
   Что ж, это было возможно: вернуться домой, к Арианне, к некогда счастливой жизни... если только гордость позволит ему смириться с тем, какая цена заплачена за его возвращение.
   ***
   Она стояла на гребне холма, прижимая к груди букет полевых цветов. Ветер налетал игривыми, ласковыми порывами, и солнце застыло в небе до того чистом, что его синь слепила глаза. Но вопреки окружающей красоте в душе Арианны царила беспросветная тьма, там обитало горе, похожее на удушливый дым, от которого сердце угрожало задохнуться и умолкнуть навеки.
   Что-то появилось вдали, какая-то едва различимая точка на горизонте... и постепенно стало рыцарем на коне, направляющимся прямо к ней. Надежда вспыхнула в Арианне — обжигающая, ослепительная, словно искра, высеченная кремнем посреди беспросветного мрака.
   Ветер посвежел, стал резче, его порывы уже не ласкали, а секли лицо. Запах цветов усилился, стал почти невыносимо сладостным. А рыцарь все приближался и приближался, ровной неспешной рысью. Слезы навернулись ей на глаза, застилая окружающее, и Арианна простерла руки. Ветер вырвав букет и разбросал в воздухе, ненадолго закрутив водоворот из желтых и пурпурных лепестков.
   Где-то посередине склона рыцарь натянул удила и спешился. Его золотые волосы так и сияли в солнечных лучах. Арианна ощутила такое резкое, такое горькое разочарование, что невольно вскрикнула от боли в душе. Но рыцарь поднял руки, и она вдруг поняла — он в шлеме, золотом шлеме, так хорошо ей знакомом! Он снял его и бросил в густую траву. Его волосы были длинными, густыми и черными как вороново крыло.
   Он смотрел на нее нерешительно, настороженно, словно колебался, словно был почему-то не уверен в ней, в ее любви к нему. Это было так нелепо, что Арианна улыбнулась. Он был ее суженым, ее судьбой, он был мужчиной ее жизни, и потому любовь ее была неколебимой и вечной. Наконец он сделал неуверенный шаг.
   И тогда она засмеялась — безумно, безгранично счастливая — и побежала вниз по склону навстречу тому, кто был ее единственной любовью. Его руки приняли ее и сжали — такие сильные руки, твердые, как железо, и такие ласковые; и она расслабилась в его объятиях, словно оказалась дома после долгой и нелегкой дороги.
   Ветер снова стал теплым и ласковым, и его голос был, как ветер: «Я люблю тебя, Арианна, люблю тебя, люблю тебя...»
   Она запрокинула голову, чтобы увидеть лицо ее суженого, ее единственного, ее возлюбленного.
   — Я уже говорила, что буду ждать?
   — Да.
   — Я буду ждать тебя, что бы ни случилось. Всегда.
   — Я знаю.
   Он снова стиснул ее в объятиях и закружил. Волшебный ветер подхватил и унес звук их счастливого смеха, которому суждено было теперь длиться вечно, проходя сквозь круги времени, повторяясь снова и снова...

Эпилог

   Это был как раз такой день, когда можно увидеть плавучий остров. Небо над головой было чистым и васильково-синим, но от болот тянулась дымка испарений, окутывая вересковые пустоши и укрывая морскую даль белой клубящейся пеленой, похожей на ягнячью шерсть.
   Девушка сидела на продольном валуне, подтянув колени к подбородку и обхватив их руками. Когда-то валун был частью каменного кольца. Остальные двенадцать по-прежнему тянулись к небу каменными пальцами за спиной девушки, но этот, должно быть, был повержен наземь ударом молнии или не выдержал свирепой грозы, о которой до сих пор из уст в уста передавали легенды. Девушка часто приходила сюда, чтобы посидеть на камне и подумать. И еще, чтобы посмотреть на море в туманные дни — такие, как этот, — в надежде хоть краем глаза увидеть сказочный плавучий остров.
   — Арианна?
   От неожиданности она чуть было не свалилась со своей каменной скамьи, но оказалось, что ее окликнул всего лишь седой старик, дряхлый и согбенный. Он стоял, опираясь на пастушеский посох, и девушка сразу обратила внимание на то, как белы его длинные тонкие пальцы. Он был так стар, что кожа лица напоминала желтый пергамент, натянутый на торчащие скулы, а голову украшало лишь несколько жидких белых прядей. Девушке никогда не приходилось видеть человека настолько старого.
   — Откуда вы знаете мое имя?
   Он улыбнулся. Его улыбка была открытой и приятной.
   — Просто ты похожа на Арианну, которую я когда-то знал.
   — Может быть, это была моя прапрабабушка? Меня назвали в ее честь.
   Радостное волнение зародилось в груди девушки. Она с живым интересом воспринимала все, что касалось ее прапрародителей, и от одной мысли о том, что еще кто-то, помимо членов семьи, знал этих необыкновенных людей, глаза ее заблестели.
   — Не присядете ли, почтенный сэр? — предложила она, указав на место рядом с собой. — Расскажите, какой она была, Арианна, которую вы знали.
   Старик ответил смехом, неожиданно молодым и рокочущим. Казалось странным, что подобный звук мог родиться в столь хилой и впалой груди.
   — О, я могу рассказать очень, очень многое... — Он удобно устроился на теплом камне и удовлетворенно вздохнул. — Арианна познала великую любовь.
   Девушка разочарованно вздохнула: это было именно то, что она слышала от бабушки.
   — Я знаю. Говорят, моя прапрабабушка до безумия любила своего мужа. Он был удивительный человек, настоящий рыцарь, смелый и отчаянный, как дьявол, — сказала она, не скрывая гордости. — Сам он был из Англии, но впал в немилость у короля. Князь Гуинедд потом сделал его своим приемным сыном, а эту честь оказывают не всякому.
   Девушка повернулась и посмотрела на крепость, виднеющуюся на вершине высокого холма. Старик тоже посмотрел в том направлении.
   — Мой прапрадедушка построил этот замок. Как вы думаете, почтенный сэр, та Арианна, которую вы знали, на самом деле была моей прапрабабушкой?
   — Хм... это было давным-давно, моя девочка.
   — Бабушка уверяет, что они оба до сих пор живут на плавучем острове, — сказала девушка, пытаясь найти ответ в выражении лица старика. — Может ли такое случиться на самом деле? Этот остров — волшебная страна, как и Авалон, на котором спит вечным сном наш добрый король Артур. Бабушка говорит, что на плавучем острове время не движется, что Рейн и Арианна там вечно молоды и вечно любят друг друга. В такие дни, как сегодня, туман иногда приоткрывается, как занавес, и тогда бывает виден остров, плавающий в воздухе над морской гладью.
   Она с надеждой обратила взгляд к морю, но на нем лежало одеяло густого белого тумана.
   — А вы, почтенный сэр? Вы видели плавучий остров?
   — Конечно, и не раз.
   — Правда?! — Она прищурилась, словно это могло помочь проникнуть взглядом сквозь завесу тумана. — Мне бы хватило и одного раза...
   — Если ты по-настоящему этого хочешь, то рано или поздно желание исполнится.
   Девушка зажмурилась изо всех сил, повторяя: «верю, верю, верю» — и тем пытаясь вынудить остров появиться.
   К ручке посоха старика была приторочена котомка. Пока девушка жмурилась, он отвязал ее и распустил кожаный шнурок, стягивающий верх. В котомке оказалась небольшая чаша, знавшая лучшие времена. Однако она была отлично начищена, и когда девушка открыла глаза, то даже подумала, не из чистого ли золота сосуд в руках у старика: уж очень ярко его круглый бок отражал солнечные лучи. По краю чаша была украшена бусинами, похожими на настоящий жемчуг. Должно быть, это был очень древний предмет... такой же древний, как и сам старик.
   — Эта вещь по праву принадлежит тебе, — сказал он. — Я берег ее долгие годы, но теперь она твоя.
   — Нет-нет, я не могу принять ее! — воскликнула девушка, пораженная такой неслыханной щедростью (ведь если чаша была и впрямь золотой, украшенной жемчугом, то она стоила немалых денег),
   — Я же объяснил, что это не просто подарок... — Старик оборвал себя и пробормотал под нос что-то вроде «и почему мне всегда достаются самые большие упрямцы и упрямицы?» — Прошу тебя, прими это. Я человек старый, немощный, у меня нет близких, которые могли бы унаследовать мое достояние. Кроме того, эта чаша раньше принадлежала твоей прапрабабке.
   — Неужели?! — изумилась девушка. Она с новым интересом оглядела старинный, видавший виды сосуд, потом, застенчиво улыбаясь, взяла его.
   — Кхм, кхм... — Старик покашлял, как человек, собирающийся задать не совсем обычный вопрос. — Надеюсь, ты не разделяешь некоторых глупых предубеждений?
   — Предубеждений? — переспросила девушка, поднимая взгляд от чаши на морщинистое лицо старика. — Вы о чем?
   — Да я просто так говорю, к примеру. Допустим, твой отец объявит, что решил выдать тебя замуж за шотландца.
   — За шотландца! — Девушка засмеялась, но заметила, что старик сохраняет серьезность, и лицо ее негодующе вспыхнуло. — Да я скорее пойду замуж за Люцифера!
   Несмотря на всю свою хрупкость, старик испустил вздох, достойный кузнечных мехов, и на этот раз произнес достаточно внятно:
   — Да пребудет со мной богиня! — Некоторое время он молчал, задумавшись, потом вдруг спросил: — У твоего отца есть бард?
   — Мы ведь в Уэльсе, почтенный сэр, — сказала девушка со смехом. — Как же без барда?
   — А это стоящий бард?
   — Мне кажется, да. Он слагает красивые любовные песни.
   — Но твой отец не будет возражать против еще одного барда? Ведь чем больше бардов, тем веселее.
   — Это так.
   Старик вновь задумался. Прошло несколько минут... и вдруг он вскочил на ноги с легкостью, поразительной для человека столь преклонного возраста. Хорошенько и со вкусом потянувшись, он направился прочь. Девушка не сразу сообразила, что он уходит.
   — Постойте! — крикнула она, соскакивая с валуна и бросаясь следом. — Я хочу поблагодарить вас... я даже не знаю, как ваше имя!
   Он остановился и повернулся. Мальчишески непосредственная улыбка заставила его лицо сморщиться печеным яблоком, странный свет засиял в черных, как ягоды терна, глазах — свет, очень похожий на лунный.
   — Меня зовут Талиазин, — сказал он.
   Девушка долго следила за тем, как он ковыляет по пляжу вдоль линии прибоя, потом перевела взгляд на чашу, которую все еще сжимала ладонями. Металл казался теплым, да и весь сосуд пульсировал скрытой энергией, словно был живым и дышал.
   И когда она пристально вгляделась в золотые глубины чаши, то увидела мужчину и женщину. Они кружились, взявшись за руки, на вершине холма, поросшего цветущим вереском, и смеялись от счастья. Видение длилось одно мгновение, исчезнув так же внезапно, как и появилось.
   Девушка вздрогнула... потом засмеялась собственной глупости. Ведь это солнце нагрело золотые бока чаши, а то, что она приняла за человеческие фигуры, было всего лишь отражением проплывающих над головой облаков.
   Пожав плечами, девушка посмотрела туда, где только что брел у кромки прилива старик с посохом. Берег был пуст.
   А потом она увидела...
   Туман над морем расступился, и он был там — плавучий остров! Он был виден долю мгновения, недостаточную даже для того, чтобы сделать вдох. Туман сомкнулся снова — и острова как не бывало.
   Но ей хватило и доли мгновения — о да, ей было достаточно этого, чтобы услышать счастливый смех мужчины и женщины.

Послесловие автора

   Создавая этот роман, я изменила отдельные детали исторических событий, а некоторые из них немного передвинула во времени. Это неизбежно, если хочется, чтобы все закончилось наилучшим образом для героев романа. Любой бард теулу подтвердит, что в этом состоит святое право сказителя.
   Однако в 1157 году английский король Генрих II действительно вторгся на территорию Уэльса. До того времени Уэльс был не единым государством, а скоплением крохотных княжеств, которые не столько боролись против общего врага, сколько враждовали друг с другом, пока, наконец, не явился сильный лидер — Оуэн, князь Гуинедд. Он сумел остановить триумфальное шествие Генриха II по Уэльсу и вынудил его пойти на переговоры о мире.
   Был подписан мирный договор, в котором Англия признавала за Ульсом право на суверенитет и самоуправление. В ответ Оуэн поклялся королю Генриху в верности и назвал себя его вассалом. Кроме того, он передал во владение англичанам замок Руддлан со всеми окружающими землями, известными как провинция Телеингл. Заложниками мира стали двое из сыновей князя (Оуэн Гуинедд был отцом девяти сыновей от трех разных женщин, хотя в исторических записях не упоминается, были ли у него дочери и сколько).
   Семью годами позже, одним исключительно жарким августовским днем, Генрих снова вторгся в Уэльс. В тот момент, когда англичане пересекали горную цепь Беруин, на них с ясного неба обрушилась невиданная гроза. Сильно пострадавшая от стихии армия Генриха почти сразу же подверглась стремительной атаке уэльсцев, которые довершили ее разгром. Впав в один из припадков ярости, которыми он был печально известен, Генрих приказал ослепить обоих заложников. Приказ был выполнен, но когда сторонники Генриха узнали об этом, по большей части они пришли в ужас от подобной выходки. Это событие было названо актом варварства, который навсегда лег кровавым пятном на репутацию английского монарха.
   Гроза, наполовину уничтожившая английскую армию, так поразила очевидцев своим буйством, что о ней упоминается в многочисленных исторических документах. Она налетела ниоткуда, отгремела и исчезла бесследно. Можно смело утверждать, что благодаря ей ненавистных английских захватчиков удалось в очередной раз выдворить из Уэльса.
   Как ни старались историки, они не сумели объяснить происхождение этой странной грозы. Кое-кто даже предпочел утверждать, что на самом деле никакой грозы не было, что это всего лишь легенда, распространившаяся благодаря бардам. Но почему бы не вспомнить вот о чем: во всех кельтских сказаниях колдуны обладают одними и теми. же сверхъестественными способностями, одна из которых — умение вызывать грозы, а еще вернее, творить их из ничего, из ясного безоблачного неба.
   В Уэльсе романтикой пропитаны и земля, и человеческие души. Эта маленькая страна породила множество романтических историй, среди которых есть всемирно известные: история короля Артура и рыцарей Круглого Стола, история Тристана и Изольды. Ну и конечно, история всемогущего мага Мерлина, называемого в Уэльсе Майрддином. Ядром этих ярких, запоминающихся, пленительных историй являются легенды времен древних кельтов. Они рассказывают о разном, но для всех них характерна одна и та же тема: духовная и плотская любовь женщины способна возродить мужчину. Обычно герой вынужден совершить немало подвигов во имя своей избранницы, и, если он пройдет этот путь до конца, наградой ему становится любовь, дающая бессмертие.
   Что же за урок нам стоит извлечь из этих историй? Что возрождение как одного человека, так и всего человечества возможно только через женщину, ибо она принимает мужское семя, взращивает его в себе и возвращает миру в виде новой жизни. И еще: что любовь требует подвига, что ее нужно заслужить, а не просто получить даром. Что любовь — нечто не только духовное и высокое, но и земное, плотское...
   Именно потому настоящая любовь вечна. Наверное, надо быть неисправимым романтиком, чтобы думать так, но я всей душой верю: каждого человека где-то ждет другой человек, созданный только для него одного, и если им суждено будет встретиться, возникнет маленький совершенный мир для двоих, который просто не сможет исчезнуть бесследно. Они будут существовать вечно, возрождаясь снова и снова, узнавая друг друга в новых своих воплощениях.